Текст книги "Идеальный слуга (СИ)"
Автор книги: Елена Ахметова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Глава 9 Подделка
«Почему это некоторые так любят всюду искать мораль?» – подумала Алиса.
Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес»
Любая женщина, привыкшая носить длинные волосы, рано или поздно изучает дюжину разнообразнейших способов распутать колтун – от жесткой щетки для одежды до новой стрижки. Да что там, даже у меня в ванной стояла бутылочка с аргановым маслом на всякий пожарный! Только вот в моем конкретном случае к маслу должен прилагаться конкретный инструмент.
Мой гребешок делала Карина – из тонких сазаньих ребер и щучьего хребта, украшенного перламутром из речных ракушек. Непосвященный счел бы его жутковатой безвкусной безделицей, а навка никогда не притронулась бы к чужому гребешку.
Охотник же точно знал, что ему нужно – и что для этого следует сделать.
Свое отражение я перестала видеть очень скоро. Телефон валялся где-то на столике в комнате, и я не стала даже пытаться его найти.
Нестерпимая головная боль застила глаза. Поле зрения резко сжалось до тропинки в полметра шириной: она сбегала вниз по лестнице, вилась мимо кустов на клумбе у подъезда и выводила прямиком на широкий тротуар вдоль проспекта. Меня тянуло по ней, словно пойманную рыбу – по леске к довольному рыбаку. Только я не могла даже трепыхаться.
Вампир пересчитывает рассыпанные маковые зернышки. Леший не видит человека в тулупе наизнанку. Таласым остается там, где замуровано его тело. Берегиня не отходит от воды.
А утопленница в ночи идет за украденным гребешком, не помня себя от гнева и боли, и утаскивает на дно любого, кто встанет на ее пути.
К счастью, от босой девицы, бредущей по полутемному тротуару, не чувствуя холода, люди и так старались держаться подальше. Я почти ничего не соображала, перед глазами плыло; волосы разом отросли так, словно я не стригла их лет тридцать, спутались и болезненно тянули голову назад – должно быть, со стороны я казалась какой-нибудь опустившейся пьянчужкой. На заводской окраине хватало и таких, и жалости для них горожане уже не находили: скорее отворачивались, едва скользнув взглядом, огибали по широкой дуге, поджимая губы.
Забавно, но в тот момент я была за это почти благодарна. Последнее, чего мне хотелось бы, – так это повесить на Карину еще и проблемы из-за работяг, растерзанных по дороге к вожделенной цели, от которой меня уже ничто не могло отвратить. Старшей сестре и без того хватит неприятностей.
Я разворошила осиное гнездо. Карина, конечно, во всем разберется и отомстит… но это я вряд ли уже увижу.
Расслабилась. Привыкла за тридцать лет, что самый страшный хищник в окрестностях – это я сама, и можно ничего не бояться: ни обнаглевшей гопоты, ни поддатых рабочих, ни даже мерзавцев с золотыми цепями и пеньковыми веревками… они не верили в навь, а я – могла позволить себе не верить больше в их силу. От других хищников, древних и немертвых, меня защищали старшие сестры, и я чувствовала себя в безопасности, искренне полагая, что все самое страшное уже позади. Что могло грозить утопленнице?..
Дура.
Асфальт вскрывался трещинами, щерился мелкой галькой, любезно подбрасывал бутылочные осколки. Я сбила ноги, но вместо крови из порезов текла зеленоватая вода – и там, где я ступала, асфальт стягивал старые раны, сминая пробившуюся в трещины траву, замуровывая в битум вездесущие одуванчики и тонкие ростки американского клена. Облупившаяся краска на пешеходном переходе масляно поблескивала под ступнями в свете чьих-то фар; водитель яростно давил на клаксон, но я не нашла в себе сил повернуть голову в его сторону. Машина надрывалась, пока я не поднялась на тротуар, неотвратимо ведомая узкой тропинкой. Тогда за моей спиной истошно взвизгнули шины, и в воздухе запахло паленой резиной.
Водитель не поленился даже открыть окно и обложить меня по матушке. Я не обернулась. Он был позади. Он был не важен.
Вор прошел несколько кварталов, и я повторяла его путь, не в силах сделать и шага в сторону, хотя, пожалуй, сама бы выбрала дорогу поудобнее – благо уже представляла, куда он вел меня.
К ближайшей заводской проходной, возле заброшенного после давнего пожара корпуса, огороженного некрашенным профнастилом.
На мгновение я испугалась, что меня попытается остановить ночной вахтер, и я буду вынуждена убить его за то, что он встал между мной и украденным гребешком, – но пожилой усатый дядька в будке возле турникетов только скользнул по мне равнодушным взглядом и снова углубился в сканворд.
Хотя чего я ждала? Если уж он день за днем пропускал на завод несколько бригад поддельных людей, которые и двух слов связать не в состоянии, то чем его удивит лохматая девица с безумным лицом? Седьмая за полгода…
Но турникет я все-таки сломала. Тропка шла через него, и я не могла свернуть.
А вахтер так и не поднял головы.
Вор выбрался из проходной во внутренний дворик, разбитый перед кирпичными коробками цехов; не задерживаясь, проскользнул вдоль стены к заброшенному зданию с обгорелыми рамами окон и наполовину смытыми следами копоти, поднырнул под отогнутый лист профнастила, огораживающего пострадавший от огня корпус, – и забрался внутрь.
Давний пожар лишил строение дверей – восстанавливать их, как и все здание, похоже, никто не собирался. Но я остановилась на пороге, словно передо мной высился какая-нибудь стальная створка с пуленепробиваемым наполнением, – и вцепилась в остатки дверной рамы. Ветхий металл оставил на ладонях красновато-рыжие пятна. То здесь, то там попадались старые метки – следы от ногтей, отпечатки кулаков и раскрытых ладоней.
Я была отнюдь не первой навкой, ведомой древним инстинктом, и, хоть и отлично сознавала, что мои предшественницы кончили плохо, ничего не могла с собой поделать. У мертвых чертовски плохо со свободой выбора.
– Отдай! – выкрикнула я, проскрежетав свежим маникюром по ржавой раме, и метнулась к пустому провалу окна, стуча по щербатому кирпичу. – Отдай мой гребешок!
Изнутри не доносилось ни звука. Я обошла здание кругом, не прекращая стучать и скрестись. Окна встречали меня одинаковой равнодушной чернотой – все, кроме одного.
– А, наконец-то, – удовлетворенно вздохнул кто-то.
Я бросилась на голос, но вскоре снова остановилась, как вкопанная.
У сгоревшего корпуса было несколько выходов. Вор облюбовал самый дальний, у глухого угла под сенью старой раскидистой яблони. Здесь горел свет – приглушенно, только на первом этаже, чтобы его не было видно с улицы из-за забора.
А еще кто-то заботливо повесил облупившуюся дверь с деревянным крестом в верхней трети. Меня начало потряхивать, но с инстинктами было бесполезно бороться – и я замолотила по хлипкой створке. К кулаку приставали грязно-бежевые кусочки отслоившейся краски, дверь ходила ходуном, но держалась.
– Отдай!
Внутри кто-то звонко процокал шпильками. В щели между дверью и косяком пробивался тусклый желтоватый свет – кажется, он трижды мигнул, но я, на свою голову, была не в состоянии подмечать такие мелочи.
А стоило бы.
Я так и не поняла, откуда он подкрался. Только что я торчала посреди абсолютно заброшенного участка, огороженного со всех сторон, и единственное живое существо отсиживалось в безопасности, за освященным порогом, – а потом раздался короткий вздох, и когда я обернулась, было уже поздно.
Мелькнула бледная рука, сжимающая какой-то обрывок бечевки. Я еще успела отвлечься на странно отрешенное лицо давешнего «курьера» и даже с обрадованным рыком собралась схватить его за грудки – а он уже набросил мне на шею петлю с простеньким деревянным крестиком, и весь мир словно моргнул.
Поле зрения резко расширилось. Я пошатнулась от неожиданности, едва не загремев с обломков крыльца вниз, зажмурилась, набрала воздуха – но закричать уже не успела. Охотник проворно зажал мне рот и впихнул спиной вперед в заброшенный корпус.
– Долго же ты, – равнодушно посетовал мягкий женский голос.
Я поспешила открыть глаза – и обомлела.
Ведьма в поле моего зрения еще не попала. А вот охотник все еще держал конец бечевки, захлестнувшей петлей мою шею, и его лицо было даже ближе, чем хотелось бы. И на нем значился такой благоговейный, маниакальный восторг, что я заранее похоронила все надежды рассорить его с ведьмой и сбежать, пока они разбираются между собой.
Потом я все-таки рассмотрела украшеньице на бечевке – и поняла, что дело дрянь. Кто-то не поленился добротно освятить деревянный крестик – причем не в новомодном соборе позавчерашней постройки с красиво оформленным прайсом за любые обряды, а где-то, где еще помнили, что торговцам в храме не место.
Глупо было надеяться, что охотник, исхитрившийся подобраться к столетнему таласыму, не знает, что утопленницу можно поймать, надев на нее крест. Конечно, к Русальной неделе она освободится… но, во-первых, я в упор не помнила, когда в этом году Духов день, а во-вторых, была практически на сто процентов уверена, что охотник – помнит и все просчитал.
Им хватит времени, чтобы выкачать столько, что меня заберет навь. Я уже слышала ее вкрадчивый шепот: где-то у расцарапанных стоп, из которых все еще сочилась зеленоватая вода, за спиной, словно она подкралась и обнимала за плечи, обещая, что все это скоро закончится…
Лгала, как обычно.
– Смотри-ка, что у меня есть, – ласково окликнул меня женский голос, и я обернулась.
Самое смешное, что я ее уже где-то видела. Эффектная медовая блондинка с лицом сердечком – изящная, ухоженная, дорогая и стильная. Посреди полуразрушенного корпуса, у ржавой ванны с каким-то мерзким коричневым налетом ведьма смотрелась до ужаса неуместно в своей ярко-алой юбке-карандаше и на таких длинных шпильках, что я диву далась, как она еще не переломала ноги на выщербленном бетонном полу. Но диссонансу между ее обликом и обстановкой я едва уделила полсекунды внимания – потому что в руке она держала мой гребешок.
– Отдай! – я дернулась вперед – и повисла, едва не задохнувшись, как собачонка на поводке.
Бечевка врезалась в горло. Крест прижался к груди, и под ним засвербело так, что я шарахнулась, едва не вписавшись спиной в охотника и взвыв от боли. А ведьма мелодично рассмеялась и вытянула вперед белый телефончик с фотографией – столь красочной, что меня замутило.
– Хочешь свой гребешок? – ласково спросила она, опустив руку с телефоном, и вдруг замерла, недоуменно нахмурившись. – Что, хочешь еще посмотреть?
Я поняла, что вместо того, чтобы тянуться к вожделенному гребешку, провожала взглядом погасший экран, и трясло меня еще сильнее, чем когда я обнаружила пропажу. Ведьма это тоже заметила – а потому любезно разблокировала телефон, позволив мне снова увидеть фотографию Итана – расхристанного, взлохмаченного, обнаженного по пояс… с неестественно вывернутой шеей и опухшим синим лицом. Метка на груди казалась странно четкой на фоне мертвенно побелевшей кожи.
Позабыв и про гребешок, и про застывшего за моей спиной охотника, я зажала руками рот, давя истеричный всхлип, и только тогда поняла, что по щекам текут слезы.
Нет, не может быть!
– Надо же, – неподдельно удивилась ведьма. – Ты что же это, тварь, присмотрела себе мужа? Ну так теперь он тебе под стать – мертвее мертвого!
– Нет, – вырвалось у меня вместе с дурацким всхлипом и икотой. – Только не…
Ведьма рассмеялась, деликатно прикрыв пальцами губы.
– Хочешь его вернуть? Тогда тебе понадобится живая вода, – усмехнулась она, кивнув на ванну. – Очень много живой воды. Он мертв почти час, а ночи сейчас такие теплые…
Я рванулась вперед, и на этот раз охотник позволил мне подобраться к ванне и опереться на бортик. Она была наполнена мутноватой водопроводной водой, и от резкого движения по ней пошли мелкие волны, исказившие мое отражение – бледное, растрепанное, с безумным взглядом и кошмарным колтуном на макушке, о которой я и думать забыла.
А ведь стоило помнить в первую очередь о своей голове. Итан мертв, и последнее, на что ведьма станет тратить живую воду – так это на его воскрешение. Я тоже мертва – но еще не упокоена, я еще могу отомстить, потому что навка – суть месть…
Итан… я стиснула зубы, и отражение исказилось еще больше. В воду капнуло – соленое, жгучее – и в голове наконец-то прояснилось.
Как же так? Итан был слишком выгоден, чтобы вдруг взять – и избавиться от него в одночасье! Семь навок за полгода – кто еще дал бы ведьме такой результат? Ни Инна, ни охотник не знали, что Итан понял, как его использовали, и собирался отплатить сторицей. А значит, с их-то точки зрения куда логичней и дальше искать с его помощью залетных навок, которых никто не хватится, а не ломать шею курице, несущей золотые яйца…
– Лезь! – резко оборвала мои размышления ведьма, махнув передо мной гребешком.
Я проводила взглядом ее ладонь – холеная кожа, веревочный браслетик на запястье, тонкое колечко на указательном пальце, аккуратные ногти с прозрачным покрытием – и, прикусив губу, покорно забралась в ванну, чтобы не выдать, как меня осенило.
Ногти!
На фотографии у трупа тоже была метка нави – четыре четкие линии наискосок через левую половину груди, словно след от звериной лапы. Но Вере было почти две сотни лет – и ее взгляды на красоту и стиль формировались соответственно. Во времена ее жизни ценилась естественность – настолько, что обычная тушь для ресниц ассоциировалась с дамами легкого поведения, а уж заточенные ногти и накладные типсы приличной девушке могли разве что в кошмаре явиться!
Потому-то метка Итана была неглубокой, с исчезающей линией мизинца. Ровно такой след могли оставить ухоженные короткие ноготки закругленной формы.
А вот такой, как на фото… я сощурилась на руки ведьмы, но быстро поняла, что она к метке подделки отношения не имеет. Зато вспомнила, что остро наточенные ногти длиной в добрую фалангу пальца я видела у Инны – они дивно дополняли накачанные губы.
Мне показали фотографию гомункула. С телом Итана, с лицом Итана… но ведь мне и самой предлагали выбрать тип внешности, когда я заказывала себе «идеального слугу»!
Черт, надеюсь, это логика, а не стадия отрицания.
Но это объяснило бы, как навок заставляли выжать из себя все до последней капли, отдаться нави и исчезнуть: им просто предлагали спасти кого-то очень-очень дорогого! Человека, ради которого даже утопленница пожертвует собой. Потому меня и не схватили сразу же, как только я показалась у Инны: у ведьмы еще не было рычага, чтобы управлять мной!
А потом общительный бариста Рустик исподтишка сфотографировал нас с Итаном в кофейне и не придумал ничего лучше, кроме как выложить снимок в инстаграм. Инну, наверное, от злости порвало, если она даже не стала выжидать, чтобы удостовериться, действительно ли Итан – тот, ради кого я забуду о собственной шкуре…
А ведь я действительно о ней забыла на какое-то мгновение. К мутной желтоватой воде в ванне уже примешивались кристально чистые струйки: совсем чуть-чуть возле рассеченных о кирпичи рук и гораздо больше – у изорванных об асфальт стоп. Стоило мне подумать об этом, как вода перемешалась, и прозрачные ручейки пропали.
Охотник немедленно дернул за намокшую бечевку, прижимая крестик к моей шее. Горло тотчас сдавило, и я судорожно вцепилась в петлю, от страха позабыв, что задохнуться мне точно не грозит.
– Живая вода, – ласково напомнила ведьма, покосившись на серебристые часики на левом запястье. – Чем больше времени пройдет, тем больше воды понадобится, чтобы воскресить твоего дохлого жениха.
Я дернулась, тщетно пытаясь вырываться из петли, и забрызгала ее юбку. Мутные капли расплылись по ярко-алой ткани, выкрашивая ее в неприятный бордовый оттенок.
– Ах ты грязная!..
Возможно, я бы нашла в себе силы возразить, что не по доброй воле залезла в эту ржавую муть, но ведьма не была настроена на диалог. Потратив пару секунд на безуспешную попытку стереть пятнышки со своей ослепительной юбки, она яростно зашипела и, схватив меня за волосы, запихнула под воду с головой – и еще вдобавок придавила, не позволяя вынырнуть.
Бороться за свое дыхание подобало скорее живому человеку, нежели навке, но инстинкты и здесь оказались сильнее. Я забилась, как выброшенная на берег рыба, силясь вырваться из хватки и вздохнуть. Волосы тянуло, колтун размок и давил на макушку, в кожу головы впивались чьи-то ногти – я уже не понимала, ведьмы или охотника, просто беспорядочно отбивалась, поднимая тучи брызг и захлебываясь омерзительной водой с затхлым железистым привкусом.
Под руки попадались то какие-то тряпки, то скользкие от влаги ладони, то шершавая, но слишком прочная бечевка. Кажется, я расплескала уже половину ванны, но ведьма только заталкивала меня все глубже и глубже, пока не ударила затылком о дно, и даже тогда не успокоилась, продолжая удерживать внизу. В слепой панике я вцепилась в ее запястье – и как-то отстраненно ощутила, как под пальцами рвется тонкий веревочный браслет.
Крик был слышен даже под водой, и я подумала, что теперь-то меня прибьют, не дожидаясь, пока меня приберет навь – но ведьма вдруг убрала руки.
Я тотчас вынырнула, шумно хватая воздух ртом, отбросила назад отсыревший колтун и растерянно заморгала.
Ведьма отступала прочь от ванны – спиной вперед, очень медленно и осторожно, словно перед ней был разъяренный хищник, и любое неосторожное движение могло спровоцировать его на атаку. Удивленная таким поворотом, я не сразу поняла, что мою шею больше не сдавливает бечевка. Крестик болтался поверх майки, непристойно облепившей грудь. Обрывок веревочного браслетика плавал в воде, и я сильно вздрогнула, когда в воду вдруг опустилась бледная мужская рука и резко сцапала его.
На моей памяти это было первое действие, которое «курьер» совершил без приказа, явного или неявного, и, кажется, ведьме его самостоятельность нравилась не больше, чем мне самой. Но ведьме хватило выдержки отступать медленно и плавно – а вот мое движение без внимания не осталось.
Бечевка рывком натянулась, впечатывая крестик мне в шею. Я снова вцепилась в петлю, без особого успеха пытаясь оттолкнуться ногами от скользкого дна ванны и хоть как-то уменьшить давление на горло.
Охотник в мою сторону даже не смотрел.
– Ты меня приворожила, – с каким-то детским удивлением сказал он ведьме, сжимая в кулаке разорванный веревочный браслетик. – Приворот на узелок, надо же…
Ведьма продолжала отступать. Молча. Оружия у охотника не было, а чтобы «возблагодарить» ее за приворот вручную, ему пришлось бы выпустить меня.
Он так и сделал.
– У нее твой гребешок, – не меняя выражения лица, напомнил охотник, пока я бессмысленно пялилась на конец бечевки, упавший в воду.
Я недоверчиво подняла взгляд, но инстинкты уже тащили меня по следу, не заморачиваясь такими странными человеческими понятиями, как мотивация и мораль. Воровка украла мой гребешок.
А в ванне еще было более чем достаточно воды…
Глава 10 Четвёра на выбывание
– Смена кава… омаров – и два шага назад в прежнюю позицию! – не уступал Грифон.
Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес»
В приворотах я понимала ровно столько, чтобы догадаться, что привязку ведьма делала на веревочный браслетик, – и, когда я разорвала его, охотник освободился от чар и предсказуемо пришел в ярость.
Но он убивал опасную нежить, защищая от нее людей. Поверить, что охотник так просто позволит мне утопить живого человека, я не могла. Пока растерявшая весь свой лоск и шарм ведьма билась у меня в руках, пытаясь вынырнуть и вздохнуть, как совсем я сама парой минут ранее, я все ждала, когда же охотник снова схватится за кончик бечевки и остановит меня. Треклятая навь шептала из-за плеча, и руки подчинялись: я не могла отвлечься от воровки, хоть и прекрасно понимала, что первое, чем следовало заняться, – это вернуть свой гребешок и срочно сделать ноги с завода, а лучше – из страны.
Ведьма отбивалась беспорядочно и отчаянно. Охотник стоял над нами, со странным удовлетворением глядя, как у нее кончаются силы, и я вдруг осознала, что останавливать меня он и в самом деле не собирался.
– Пожалуйста, – выдавила я, безуспешно пытаясь разжать пальцы без посторонней помощи. – Я не хочу!
Ведьма словно почуяла слабину и забилась из последних сил. Ей даже удалось на мгновение высунуться из воды и закричать – но навь словно навалилась мне на плечи, и я снова погрузила ведьму на дно ванны, так и не позволив отдышаться.
Охотник, кажется, немного удивился, но ничего не ответил – и ничего не предпринял.
– Пожалуйста! – беспомощно повторила я и все-таки расплакалась.
Ведьма затихла. Я забрала полупрозрачный костяной гребешок из внутреннего кармана жакета, промокшего насквозь, и шепот нави наконец-то смолк – но мои неприятности только начинались.
– Помоги ее вытащить! – попросила я и вцепилась в ведьму.
Великими габаритами она не отличалась, но с грузоподъемностью у меня всегда были проблемы, и смерть отнюдь не помогла их решить. Я сумела кое-как посадить бесчувственное тело, и на этом мои успехи закончились.
– Ну же, ее еще можно откачать!
– В гуманизм решила поиграть, тварь? – хмыкнул охотник и сделал то, чего я ожидала с того самого момента, как разорвался веревочный браслетик: схватил конец бечевки и как-то хитро провернул, до упора затягивая петлю на моей шее.
Его голос звучал жестко, с отрывистым акцентом на рычащих звуках и такими четкими окончаниями слов, словно постановкой речи занимался кто-то вроде Карины. Это было настолько не похоже на то, как он разговаривал у меня дома, когда просил помощи с терминалом, что я вздрогнула от неожиданности и даже не стала сопротивляться, позволив оттащить меня от тела ведьмы. Оно тут же съехало вниз по скользкой стенке ванны, сведя на нет все мои усилия.
– Да какой, к чертям, гуманизм?! – опомнилась я, рефлекторно схватившись за петлю. – Она делала гомункулов в человеческий рост! Партиями! Вот эта цаца на голову ниже тебя! Не в одиночку же вы с ней все проворачивали! Она – все еще ценный информатор, и, черт побери, время уходит!
Кажется, до сих пор навки, попавшие в петлю к охотнику, переживали по несколько иным причинам, и от неожиданности он вздрогнул, едва не выпустив конец бечевки. Я смогла развернуться к нему лицом – и, не тратя времени на размышления, от души полоснула его ногтями по груди – наискосок, словно собиралась процарапать дорогу к сердцу.
После излишне близкого знакомства с кирпичами и ржавыми косяками мои руки представляли собой жалкое зрелище. Переломанные ногти, ссадины, лопнувшая кожа… наверное, живая девушка с такими ладонями только впустую мазнула бы пальцами по форменной футболке-поло, не причинив никакого вреда.
След от моего прикосновения вскрылся глубокими кровавыми ранами, будто от звериной лапы.
Охотник запоздало шарахнулся назад, выпустив бечевку и бессмысленно зажимая руками свежую навью метку. Я тряхнула рукой, забрызгав бетонный пол живой человеческой кровью, и процедила сквозь зубы:
– Достань ее из ванны. Сейчас же!
– Ты… – охотник подавился ругательствами, которые больше не мог произнести в мой адрес.
А потом пошел и покорно вытащил из ванны тело, смыв мутной водой следы своей крови с бетона. Едва выполнив приказ, он тотчас разжал руки, позволив мертвой ведьме рухнуть в грязную лужу. Его лицо исказилось – от ненависти, от злости и осознания собственного бессилия.
Метка навки – это не веревочный браслетик. А живую воду, увы, не купишь в ближайшем ларьке. Но на сочувствие у меня не было ни времени, ни сил.
– Как тебя зовут? – спросила я, деловито переворачивая ведьму. Ловля неудавшихся утопленниц среди моих сестер давно стала своеобразным видом спорта, и нужные действия я выполняла механически, на чистом автопилоте. Титул чемпиона я удерживала почти восемь лет подряд, пока в игру не включилась Карина и не переманила меня в карманные инфлюенсеры. – Отвечай.
– Самат, – сквозь зубы процедил охотник, не в силах сопротивляться прямому приказу. Сквозь его пальцы все еще сочилась кровь.
Я не сдержала истеричный смешок. Надо же, охотники – и те понаехавшие!
– Слушай меня внимательно, Самат, – велела я, но тут же отвлеклась на искусственное дыхание и продолжила только после паузы: – Ты мне нафиг не сдался. Но гомункулы, которых она делала, заинтересовали очень важных людей на моей родине. Полагаю, даже не только там, раз уж здесь готовы были закрывать глаза на пропавших и на отсутствие документов и мозгов у таких «работничков». В общем-то, и у меня дома многие хотели себе пару-тройку бригад… но никто не знал, как именно ведьма гомункулов делала. Никто не знал, что ради них приходится убивать навок. Кстати, на сколько бы хватило этой ванны, если бы я наполнила ее живой водой?
– На двух-трех гомункулов, – неохотно отозвался Самат. – Может, на четырех, если делать их помельче. Но мелких никто не заказывает.
Что ж, это объясняло, почему ведьма предпочла переводить навок, а не заключать с ними контракт, как Итан – со мной. Ванна живой воды истощила бы меня на долгие недели, и я бы за нее семь шкур содрала. Вряд ли ведьма смирилась бы с необходимостью регулярно втридорога платить за чужой труд, чтобы торговать бесплатными работниками. Зачем, если можно сделать пару-тройку для себя? А контракт заключить всего с одной навкой, зато – наименее принципиальной.
– Кажется, в итоге все, как обычно, упирается в деньги, – брезгливо поморщившись, заключила я. Ведьма упорно не дышала. – Я хочу, чтобы производство гомункулов прекратилось и не возобновлялось. Для этого придется накрыть всю сеть разом, и, кажется, мне понадобится твоя помощь, Самат.
Восторга это известие у него ожидаемо не вызвало, но я уже переключилась на совершенно другие мысли.
Итан. Хоть я и догадывалась, что фотография, которую мне показали, не имела к нему никакого отношения, но от лишнего подтверждения уж точно не отказалась бы.
Только вот мой смартфон остался дома, ведьмин – искупался вместе с ней, а на любезность вахтера на проходной рассчитывать отчего-то не хотелось. Не сейчас, когда у меня ни в какую не получалось откачать свеженькую утопленницу.
– У тебя есть телефон? – спросила я, без сил ссутулившись над свеженьким и совершенно безучастным трупом. – Подойди.
Охотник, стиснув зубы, покорно протянул мне простенький смартфон с трещиной в верхнем углу экрана. Номер Итана я не помнила, и звонить пришлось в кофейню: на мое счастье, она еще работала.
На том конце долго не брали трубку. Меня потихоньку накрывала запоздалая реакция на шок, и, когда мне ответила какая-то жизнерадостная вежливая девушка, я уже практически рыдала в голос. Это не добавило нам взаимопонимания, а в кофейне, судя по фоновому шуму, поднялась паника: кто-то вызванивал невесть куда запропастившегося Итана, а кто-то – кажется, та неимоверно шустрая официантка – ругался, требуя вернуть на место баристу.
Охотник сверлил меня ненавидящим взглядом. Итан не отвечал.
Ведьма не дышала. Паника в кофейне набирала обороты, и в конце концов я, не выдержав, отключилась.
Паниковать у меня и у самой неплохо получалось, но это было совершенно не то, что требовалось для благополучного разрешения ситуации.
– Что мы имеем, – вслух проговорила я, бессильно прислонившись спиной к ванне, и подтянула колени к груди.
Во-первых, труп. Похоже, без живой воды ведьму не откачать, но сегодня я уже ни на что не способна. Чудо-мастерице придется подождать до завтра (или послезавтра, как получится). Оставить тело здесь? Наверное, не лучшая идея: корпус хоть и огорожен, но чисто символически, а вторая дверь вообще отсутствует как класс. Любой работяга, слинявший покурить в неурочный час, без труда рассмотрит приметную ярко-алую юбку и медовые волосы, чтоб ведьме с ее стилем на том свете икалось, и перед полицией встанет распрекрасная задачка: неизвестная девица с утопленным телефоном убита женщиной, которая тридцать лет как числится мертвой!
Нет, труп нужно припрятать. В идеале – там, где я смогу до него добраться сразу же, как только восстановлюсь и нацежу хотя бы полстакана живой воды. А это у нас где?..
Очевидно, на моей съемной квартире, сообразила я и с отвращением покосилась на ведьму. Соседка мечты! Не храпит, не тырит косметику, не покушается на продукты… попахивает вот только, и не вполне понятно, как ее тащить: даже от ближайшей заводской проходной до моей квартирки – несколько кварталов. Мокрая насквозь девица с разбитыми руками и ссаженными ступнями, сосредоточенно волочащая труп, наверняка вызовет весьма неудобные вопросы – а Москва, так ее разэдак, никогда не спит!..
Во-вторых, Инна. Полагаю, за наводку на меня она должна получить плату – хотя на деле, наверное, сама готова приплатить, лишь бы я уже никогда не вышла с завода. Такого удовольствия я ей точно доставлять не собиралась.
В-третьих, система турникетов. На одержимых навок, прущих напролом, вахтер приучен не обращать внимания – но что, если навка попытается пройти в обратную сторону, да еще в теплой компании трупа и мужика с располосованной в кровь грудью?!
В-четвертых, меченый. Русалочий, чтоб его, муж. Я представила себе, что по этому поводу может сказать Итан, и на какое-то ослепительное мгновение искренне пожелала, чтобы он так и не нашелся, – а потом с ужасом вытолкала эту трусливую мыслишку прочь из головы. Пусть говорит, что думает, пусть ругается, как сапожник, пусть с пафосом бросает «неверную» девицу и уходит в закат, – только бы был живой!
Забавно, но именно мысль об Итане заставила меня собраться и прекратить перечислять про себя накопившиеся проблемы, взамен начав искать выход.
– Самат, – окликнула я, не открывая глаз, – а куда вы с ведьмой девали трупы навок?
Не волокли же через проходную в ночи, в самом-то деле. Иначе бы вахтер сидел не со сканвордами, а с айпадом и отрядом личных рабов.
– Выносили по частям через дыру в заборе и хоронили в лесу, – равнодушно откликнулся охотник.
С полминуты у меня ушло на то, чтобы проглотить тысячу и один вопрос, с десяток возмущенных замечаний и пару-тройку совершенно нецензурных выражений, но по итогу – гип-гип ура моему самообладанию! – я только сдержанно поинтересовалась:
– Где эта дыра?
…и следующую четверть часа мы дружно (хоть и не добровольно) изображали верных товарищей, которые волокут перебравшую девицу домой. Я страшно переживала, что кто-нибудь предложит помощь и обнаружит, что «перебравшая» девица уже остыть успела, – но напрасно.
Всем было плевать.
Дверь моей квартиры, по счастью, была прикрыта, и праведно нажитым добром успели заинтересоваться только три обнаглевших комара. Я их ничуть не волновала, зато Самат вызвал у них неподдельный энтузиазм – и исхитрился перебить всех трех буквально за две минуты, пока я запиралась на замок и с облегчением сползала по стене.
– Брось труп в ванну, – мстительно скомандовала я и тут же спохватилась: – Хотя нет, ванна нам самим понадобится. Оставь тут, на коврике, он хоть прорезиненный.