Текст книги "Идеальный слуга (СИ)"

Автор книги: Елена Ахметова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Кажется, именно с этого вопроса и следовало начинать.

– Вообще-то у меня не настолько плохой кофе, чтобы я прогорел, едва лишившись источника мертвой воды, – уязвленно отозвался Итан. – Простояла же моя кофейня полгода без Веры!

Мне вспомнилась кошмарная черная жижа, которую он заказал себе возле дома Инны. Если в его кофейне угощали чем-то подобным, то, пожалуй, ее существование само по себе тянуло на чудо… но, видимо, чудеса временами все же случаются.

– Но прежней прибыли без мертвой воды она точно не приносит, – заметила я и, сощурившись, предложила: – Давай так. Ты расскажешь мне, как упокоилась Вера, а я сфотографируюсь в твоей кофейне и выложу отдельным постом в инстаграме. Вау-эффекта от рекламы не обещаю, но кое-какая аудитория у меня есть и в Москве.

На сей раз я угадала с ниточкой, за которую следовало тянуть. Итан выглядел недовольным, но все же кивнул, добавив только:

– Двух литров мертвой воды в неделю это не отменяет, окей?

– Я купил тебе цветы и угостил кофе, чем ты недовольна?

– Розы – это пошло.

– Снобизм – это пошло, – отрезал Итан и нацелил на меня объектив. – Ну-ка, чашку ближе к вазе, нос в цветы и улыбайся, чтоб тебя!

Я одарила его убийственным взглядом исподлобья, но покорно придвинула белую чашку с кофейным листочком на поверхности пенки к прозрачной вазе с огромной охапкой едва раскрывшихся темно-красных роз. Следовало отдать Итану должное: и цветы, и кофе, и даже освещение гармонировали что с обстановкой, что с моей одеждой. Все, что оставалось, – привести в порядок растрепанные волосы и слегка подправить макияж, чтобы не казаться бледной молью на фоне кровавых роз и массивной мебели из темного дерева, на удивление основательной и дорогой для кофейни. Меня неотступно преследовало ощущение, будто я тайком пробралась в закрытый клуб для джентльменов. Где еще отыщешь складчатые бархатные шторы в тон небольшим диванчикам, постеры с портретами солидных лордов на стенах и массивную лакированную стойку, на которой куда уместнее смотрелась бы батарея бутылок из-под виски, чем ровный строй сиропов для кофе?..

Вдобавок у дальней стены высился огромный книжный шкаф, на который я никак не могла перестать коситься. Дизайнерский зал, зона для буккроссинга и три степени обжарки кофе на выбор – а хозяином всего этого был нетрезвый лось в косухе?!

Ладно, трезвый, а косуха осталась на вешалке, но!..

– Алиса, мне нужен красивый кадр с искренней эмоцией. Поэтому слушай внимательно, я говорю это в первый и последний раз, – смертельно серьезным тоном объявил Итан, на мгновение выглянув из-за объектива. – Ты очень эффектная женщина, у тебя красивая улыбка и охренительная задница, а этот твой… Денис? В общем, последний идиот, поскольку даже не подумал о том, чтобы бороться за свое счастье, и еще не раз об этом пожалеет.

С полминуты я озадаченно пялилась на него поверх роз, переваривая сказанное, а потом заметила:

– Если ты говорил это ради того, чтобы я выглядела довольной на фотографии, то остановиться следовало после слова «улыбка».

Итан демонстративно закатил глаза и опустил фотоаппарат.

– Хорошо, что ты предлагаешь? С такой кислой физиономией тебя не то что в инстаграм, на улицу выпускать нельзя!

– Убери от меня розы, – брезгливо попросила я и выбралась из уютных объятий темно-шоколадного диванчика с бежевыми подушками.

Итан наблюдал за мной с чрезвычайно скептическим выражением лица – и пока я вертелась у витрины с десертами, выбирая наиболее эффектный образец тирамису со свежей клубникой, и пока я рыскала у книжной полки. Зато, когда я вернулась к столику, победно потрясая добытой книгой, не сдержал смешок.

– «Алиса в Стране Чудес»? Серьезно?

– Много ты понимаешь, – пробурчала я, пристраивая на столике крафтовую баночку с тирамису. – Это же издание с иллюстрациями Тенниела! – в доказательство своих слов я пролистала книгу, отыскав черно-белый рисунок девочки – в старомодном платьице с юбкой-клеш, очаровательном переднике и туфельках мэри-джейн, как и у меня самой. В руках Алиса держала сомнительного вида пузырек с темным содержимым, украшенный крупной этикеткой “Drink me”.

Раскрытую книгу я положила рядом с нетронутым десертом, а сама повертелась на диванчике, устраиваясь поудобнее, и взяла в руки чашку слегка остывшего кофе, уставившись на него точно с таким же выражением лица, как девочка на иллюстрации – на бутылочку: смесь любопытства, подозрительности и готовности выпить содержимое чисто эксперимента ради.

Итан прыснул и немедленно защелкал камерой. Я принюхалась к чашечке и поняла, что тщательно подобранное выражение лица «поплыло», выпуская наружу настоящие чувства: удовольствие из-за хорошо проделанной работы, наслаждение уютом и легкое удивление.

А кофе оказался шокирующе приличным, без неприятного послевкусия и тяжелого вяжущего ощущения на языке, как это обычно бывало с пережаренными зернами или слишком крепким напитком. Легкая горчинка скрашивалась нежной пенкой и терпким коричным ароматом, и на последних кадрах я довольно щурилась, как старая кошка на завалинке в солнечный день. Итан многомудро пролистал снимки, одобрительно кивнул и только потом заметил:

– У тебя усы из пенки.

– Все еще симпатичнее, чем твои, – огрызнулась я и потянулась к салфетнице. – Удовлетворен? Теперь расскажешь мне, что случилось с Верой?

Итан разом растерял все игривое настроение и обернулся к стойке.

– Макс, сделаешь, как обычно?

На юном лице симпатичного баристы за стойкой отразился суеверный ужас, но он мужественно кивнул, и все звуки в зале на пару минут заглушил шум кофемолки. Над столиками поплыл густой горьковатый аромат нагревшегося зерна.

Я стащила с тирамису нарезанную клубнику и листик мяты, но вкуса почти не почувствовала. В чашке Итана плескалось нечто, по консистенции напоминающее мазут, и пахло оно так, что перебило даже навязчивый маслянистый запах розового веника.

– Что ж ты сразу кофейные зерна не жуешь? – поинтересовалась я.

– Пей свое молочко и не завидуй, детка, – отбрил Итан, в два глотка приговорив половину чашки, и вздохнул так тяжело, словно это я заставила его пить кошмарную бурду, которую, кажется, даже процедить забыли. – В общем, Вера… чтобы ты понимала, мы жили у Терлецких прудов, и она никогда не уходила далеко от воды. В тот день я сильно задержался в кофейне, договаривался с одним… неважно. Я пришел к дому во втором часу ночи, было темно. Мне еще показалось, что я видел женщину в пуховике, как у Веры, но она шла уже у дальней парковочной калитки… – заметив мой остекленевший взгляд, Итан спохватился и пояснил: – Там то еще жилое гетто, все дворы в запаркованных машинах, и выделено несколько зон с «именными» местами. Каждое огорожено забором с индивидуальной калиткой с навесным замком. Самая дальняя уже в глубине квартала, так что я подумал, что Вера не могла уйти так далеко, и поднялся в квартиру. Но ее там не было. – Итан на мгновение сжал губы, остановив невидящий взгляд над моей макушкой. – Сумка, телефон, шапка – все лежало в прихожей. Сапоги остались на полке. Входная дверь была заперта, но замок срабатывал автоматически, когда ее захлопывали, так что это еще ни о чем не говорит… в общем, только пуховика на вешалке не было. Как будто Вера завернулась в него, захлопнула дверь и вышла из квартиры в домашних тапочках, обо всем позабыв. Больше ее не видели. А через три дня моя метка поблекла, и Инна Молога попыталась ее перекрыть, но обломалась, – закончил Итан, улыбнувшись так мстительно, словно неудача навки доставила ему ни с чем не сравнимое удовольствие. – Инна надеялась, что на сороковой день метка сойдет сама, но обломалась снова.

– Вера была очень сильной, – задумчиво кивнула я. – Ее метка не сойдет никогда.

У Итана сделалось очень интересное выражение лица – не то злорадное, не то испуганное. Он машинально потер левую половину груди и, подумав, запустил ложечку в мое тирамису.

– Инна сказала, что навки иногда уходят сами, – сообщил он и, помедлив, пододвинул к себе баночку. – Но Вера меньше всего походила на человека, обретшего душевный покой. Ее ужасно бесила привязанность к воде, и она пыталась найти какие-нибудь лазейки, чтобы не торчать у Терлецкой рощи, как собака на коротком поводке. Она не слишком любила рассказывать о себе, но фотографии у нее дома, кажется, были со всего света собраны. – Итан остервенело заскреб ложечкой по стремительно пустеющей банке. – После такой жизни невозможно привыкнуть к четырем стенам и маленькой рощице.

– А ты много путешествовал? – бездумно спросила я, спрятав нос в своей чашке.

– Только до того, как встретил Веру, – скупо отозвался Итан и отставил пустую баночку, противно звякнув о блюдце. – Ну как, мой рассказ «очень помог»?

– Пока не знаю, – честно покаялась я. – Мне нужно поговорить со старшей сестрой.

– Так Инна в курсе, – пожал плечами Итан и тут же догадался: – А, с твоей старшей сестрой… а ей-то какое дело?

– Ну, Инне плевать, – неопределенно хмыкнула я, – но кого-то же должны заботить таинственные исчезновения древней нежити.

По крайней мере, кого-то помимо меня. Потому что одной навки точно недостаточно, чтобы разобраться в происходящем.

Глава 4 Дело труба

План, что и говорить, был превосходный; простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнение.

Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес»

Карина выслушала меня внимательно, с добрым-добрым понимающим лицом опытного психиатра. «Да что вы, голубушка? Как интересно!»

Под конец доклада я чувствовала себя так, словно мне и впрямь не помешало бы обратиться к специалисту соответствующего профиля, но все равно упрямо закончила рассказ, хотя уже догадывалась, что услышу в ответ.

– Я ставила перед тобой другую задачу, – предсказуемо напомнила Карина, стоило мне умолкнуть. – Ты должна была расспросить об этих новых гомункулах, связаться с колдуном, который их делает, и, по возможности, выяснить, чего ему это стоит. На основании твоих наблюдений будет принято решение, допустимо ли применение гомункулов на градообразующих предприятиях Уфы. И заниматься тебе полагалось колдуном и публикациями, а не дилетантским расследованием с уклоном в мистику!

Выслушивать нотации от навки, которую не устраивает мистика, мне ещё не приходилось, но я только дернула уголками рта, скрывая ироничную усмешку, и упрямо заметила:

– Но древняя нежить действительно куда-то пропала. И всем будто бы и дела нет…

Карина на экране моноблока устало закатила глаза.

– Конечно, нет, ты же до сих пор общалась только с приезжей навкой! С чего бы ей интересоваться демографическим составом московской нежити – из любопытства, что ли? Не все привыкли, как ты, совать свой нос везде, где он пролезает! Кроме того, с чего ты взяла, что нежить пропадает? На основании опроса одного человека и одной навки в одном разнесчастном районе? В столице, осмелюсь напомнить, только по официальным данным больше двенадцати миллионов проживающих! Не рановато ли ты начала обобщать?

Я проглотила напрашивающийся протест и нахмурилась. В словах Карины – возмутительно! – был смысл.

– Хорошо. Я попробую отыскать другие пруды с утопленниками и расспрошу… – я осеклась. На этот раз Карина не стала демонстративно закатывать глаза – просто вздохнула так устало и безнадежно, что мне стало совестно. – Заодно будет повод обновить инстаграм. Меня уже спрашивали, как мне Москва, – вот и покажу, как. А над поисками колдуна я уже работаю.

Карина тотчас отбросила маску вечной старшей сестры, вынужденной нести ответственность за всех безголовых младших, и заметно оживилась:

– Новая публикация – прелесть, кстати. Переманивай своего фотографа в Уфу, он нам ещё пригодится.

Я вспомнила, как «мой фотограф» ржал, прочитав вдохновленное письмо колдуну, и обреченно поморщилась. Чтобы соблазнить Итана на переезд, понадобилось бы что-то получше смазливой мордашки – например, пара тонн какого-нибудь кошмарного пережженного кофе, чтобы горчить на кончике языка начинало от одного запаха… впрочем, даже тогда этот мужлан черта с два оставит свою обожаемую кофейню.

– Он меченый, – привела я наиболее адекватный аргумент.

– Тоже мне, проблема, – фыркнула Карина, пренебрежительно поведя округлым плечом. – Ты же сама сказала, что его хозяйка упокоилась. Какая ему разница? Вернуться к нормальной жизни он все равно сможет не раньше, чем заработает амнезию.

Меньше всего Итан напоминал человека, стремящегося состариться в окружении внуков в собственном домике где-нибудь в идиллическом Подмосковье, – даже если опустить тот момент, что для начала ему пришлось бы найти женщину, готовую его терпеть. Я здорово подозревала, что искать такую следовало бы где-нибудь в буддийском монастыре на вершинах Тибета или, на худой конец, выбрать из числа готовящихся в святые великомученицы.

«Нос в цветы и улыбайся, чтоб тебя!», видите ли!

– Не тот случай, – округло сформулировала я. – Лучше просто заготовлю фотографии для публикации с запасом, а потом найду нового в Уфе.

– У парня отличное чувство вкуса, найти ему замену будет сложновато, – с разочарованием откликнулась Карина. – Но как знаешь. И, ради всего святого, найди уже этого колдуна, пока Курултай меня не сожрал!

– Хотела бы я на это посмотреть, – пробормотала я.

Карина выразительно изогнула безупречную бровь.

– Что-что?

– Приложу все усилия! – с энтузиазмом стажера в международной фирме пообещала я и отключилась, откинувшись на спинку кресла.

Карина была права, как ни крути. Поддержание популяции московской нечисти не входило в круг моих обязанностей; мне вполне хватало и регулярных танцев над бездной в попытках сбалансировать интересы нежити и людей в родной Уфе. Но отчего-то я не могла просто закрыть глаза и заняться своим делом. Мне все вспоминался ровный, даже несколько флегматичный голос Итана, рассказывающего о том, как его покровительница однажды просто ушла из дома и не вернулась, – и его искаженное лицо в зеркале новехонького лифта элитной высотки.

Он ведь даже не понимал, насколько это из ряда вон для навки – бросить своего мужчину. Мы мертвы – но от живого мужчины можем родить живых детей; только вот я лично до сих пор не представляла, насколько нужно быть влюбленной и очарованной, чтобы решиться на такое. Дыхание нави не оставляло нас ни на секунду. Счастливая семейная жизнь могла продлиться несколько лет, если повезет – даже пару-тройку десятилетий… но что потом? Русалочий муж состарится, дети вырастут – а навка останется неизменной. Разве что станет все больше времени проводить на берегу.

И однажды переживет собственных детей – и ей еще повезет, если она сумеет хотя бы отойти от воды на достаточное расстояние, чтобы присутствовать на похоронах. А Вера уже на момент знакомства с Итаном не удалялась от Терлецких прудов…

Мое отражение в погасшем мониторе вдруг нахмурилось, силясь поймать ускользающую мысль.

«Она меня не для разговоров выбрала».

Ввязаться в эпопею со смертным мужчиной и живыми детьми по великой любви еще возможно. По великой дурости – тоже, хоть и с натяжкой: смерть обычно резко добавляет здравомыслия. Но чтобы на что-то подобное решилась одна из древних, уже хлебнувшая жизни среди смертных? Это должна была быть не просто великая – отчаянная, крышесносная, безумная любовь.

Вряд ли что-то подобное можно испытать, не потрудившись побеседовать с мужчиной. А если учесть, что после беседы с Итаном его хотелось скорее прибить, чем вознести на пьедестал беззаветного обожания…

Вера хотела детей? Настолько, что ей было уже плевать, от кого и как?..

– Нет, все равно не вяжется, – пробормотала я и достала из сумочки футляр со стареньким костяным гребешком.

Механическая работа по приведению в порядок волос обычно помогала привести в порядок и мысли; но в этот раз ничего толкового не выходило. Кажется, основывать выводы на рассказе одного человека и одной навки было действительно опрометчиво, и следовало хотя бы расширить круг опрошенных – раз уж поиски колдуна пока пробуксовывали.

Я пошевелила мышкой, будя моноблок, и запустила карты, но быстро поняла, что это мне мало что даст. Уж на что Москва не жаловалась, так это на нехватку водоемов – а непохороненных утопленников в гугле, увы, не помечали. Число официально зарегистрированных пляжей и вовсе ввергло в изумление: девять купальных зон – на двенадцать с половиной миллионов человек?! Да в Уфе на миллион с хвостиком жителей и то четыре организовали!

Или потому-то у нас столько навок и развелось, а я ударилась в панику на ровном месте?..

Ладно. Я обещала Карине совместить приятное с полезным – этим и займусь: практически в каждой парковой зоне в центре найдется выход к воде – а где вода, там и навки. Сама я, может быть, и не смогу распознать древних в толпе – но запросто рассмотрю их меченых, а для самих заложных покойников у меня есть Итан, которого метка Веры превратила в ходячий сенсор. Как бы ему еще об этом намекнуть…

– Если попытаешься напеть “Moscow Calling”, я сделаю вид, что с тобой не знаком, – сходу предупредил Итан, поправляя ремешок фотоаппарата.

Навязчивая мелодия, зазвучавшая у меня в голове, стоило густой зелени парка Горького показаться из-за строительных конструкций Крымского моста, резко оборвалась. Я поджала губы, сверля взглядом удаляющуюся спину в неизменной кожаной косухе нараспашку, но все-таки успела вернуть лицу нормальное выражение до того, как Итан обернулся, проверяя, куда я запропастилась.

– “Bang” устроит? – как ни в чем не бывало поинтересовалась я, догоняя его. – Могу изобразить суровый рокерский канкан для аутентичности.

Взгляд Итана сполз на подол скромной светло-голубой юбки-солнышка.

– Рокерский канкан?

– В оригинальном клипе перед вступлением вокала Gorky Park изображают что-то, очень похожее на медленный и крайне суровый канкан, – я пожала плечами. – Не смотри так, дырку проглядишь. Если я буду размахивать ногами в том же темпе, что и они, ничего предосудительного ты все равно не увидишь.

– Плохая растяжка? – моментально нашелся Итан – но взгляд все-таки отвел.

– Еще никто не жаловался, – я пожала плечами и начала спускаться по лестнице с моста. – Но канкан-то суровый и рокерский. Хороши бы были брутальные мужики, если бы на них посреди клипа полопались стильные черные штаны!

На этом пикировка временно прервалась: Итан пробормотал что-то себе под нос, но переспрашивать я поленилась – отвлеклась на густой запах цветения, такой непривычный и яркий после широкополосной дороги и тесноты метро, что на мгновение закружилась голова. Цвело, кажется, абсолютно все – одновременно: розовые и желтые мазки тюльпанов, пушистые кисти сирени и нежные белые пятнышки соцветий на кустах калины… Парк так просился на полотно какого-нибудь импрессиониста, и у меня разбежались глаза. Я замерла в растерянности, за что немедленно поплатилась.

Людей, несмотря на будний день, в парке было немало, и застывшую у самого входа девицу, разумеется, тут же пихнули в сторону. Я пошатнулась, выронив клатч, возмущенно втянула в себя воздух и уже приготовилась выдать тираду-другую, – но осеклась. У парня и так было настолько несчастное и виноватое лицо, что его хотелось обнять, погладить по голове и пообещать, что все будет хорошо.

А еще в руках он держал внушительный профессиональный фотоаппарат с таким огромным объективом, что одно его наличие хотелось объяснить комплексами по поводу размеров, но внимание привлекал не столько он, сколько незримый след прикосновения нави: четыре глубокие царапины, наискосок пересекающие левую половину груди.

Вместо заготовленной отповеди я растерянно и ослепительно улыбнулась, и парень, уже подобравший клатч, собираясь вернуть его хозяйке, и сам застыл, как огретый пыльным мешком.

– И-извините…

Итан, уже успевший отойти на добрый десяток шагов в сторону центральной аллеи, резко обернулся и почти бегом направился обратно.

– Эй! Ты же сказала, что никого больше не тронешь, если… – с пяти шагов он, наконец, различил, что парня «потрогали» и без меня, и осекся.

Сделав вид, что этот разговорчивый лось всем примерещился, я протянула руку за клатчем.

– Где твоя хозяйка?

До сих пор я полагала, что самую странную реакцию на этот вопрос выдал Итан – и, надо признать, у него были на то причины. Но случайный встречный побил все рекорды.

Он разом побелел, как простыня, что-то невнятно промямлил – и вдруг ни с того ни с сего дал деру, выронив фотоаппарат. Я едва успела отскочить от разлетевшихся осколков и ошарашенно уставилась вслед удаляющейся мужской фигуре. Парень улепетывал со всех ног, не рискуя оборачиваться, и, кажется, всерьез опасался, что я погонюсь за ним средь бела дня с когтями нараспашку.

– Что, ты и ему прочитала лекцию о канкане в клипах рок-групп из девяностых? – предположил Итан – но без задора и ершинки, просто чтобы скрыть свое замешательство.

– Нет. – Я сощурилась, но безрезультатно: парень уже скрылся из виду. – Ты благополучно подслушал весь разговор от и до. Я бы поставила на то, что он почему-то ужасно боится, что кто-то найдет его хозяйку.

– Потому что это версия, которая щадит твое самолюбие?

– Потому что его метка очень старая, – пропустив шпильку мимо ушей, заметила я. – Лет пять-семь, если не больше. Скорее всего, у него уже есть дети от навки, и он не хочет, чтобы они остались без матери.

– Разве живые дети не должны придать навке сил? – нахмурился Итан, привычно потирая левую половину груди. – Вера очень на это рассчитывала.

– Должны, – пробормотала я, пронзенная недоброй догадкой. – Вера… помню, вы не слишком много разговаривали, но она не казалась чем-то встревоженной?

Итан развел руками.

– Казалась. Регулярно. Но ты говоришь о женщине, вынужденной существовать в пределах двух кварталов от воды. Кто угодно бы извелся на таком маленьком пятачке. Это же все равно что тюрьма с прогулочным двориком.

Или готовый капкан, из которого не выбраться. Но кому могло прийти в голову охотиться на навку?..

Мне впервые пришло в голову, что навязываться неизвестному колдуну, возможно, было не лучшей идеей. Пропавшие навки, перепуганные меченые, смехотворное число древних заложных покойников для такого большого и старого города – все складывалось в какую-то чрезвычайно неприглядную картину, от которой у меня холодел загривок и увлажнялись ладони.

Об охоте на нежить не слышали, кажется, со Средних веков. Ведь чтобы охотиться на оживших покойников, в них для начала нужно поверить!

– Итан, – не своим голосом окликнула я, и он вздрогнул, отвлекаясь от разлапистого цветущего каштана, – кажется, для встречи с колдуном мне не помешал бы кто-то внушительный за моим плечом.

– Три литра мертвой воды в неделю – и у тебя будет дюже внушительный телохранитель на любой случай жизни, – пообещал Итан и одернул куртку. Грубая черная кожа на мгновение обтянула неожиданно изящную талию и широкие (если не сказать массивные) плечи – и снова скрыла все провокационные изгибы за асимметричным силуэтом и излишне свободным кроем. – Или разово, скажем, за полуторалитровую бутылку.

Я страдальчески вздохнула.

– А может, я опубликую еще один пост о твоей кофейне?

– Я пока от предыдущего эффект оценить не успел, – пожал плечами Итан. Куртку снова перекосило, и из-под нее теперь выглядывала помятая белая футболка. – Посмотрим, если реклама действительно что-то дает, обсудим. Где тебя сфотографировать? К семи мне нужно быть на противоположном конце города, так что времени не так много. Может, вон у тех кустов?

Я проследила за его взглядом. Сирень, нужно признать, была выше всяких похвал: душистая, ухоженная, с крупными свечками бледно-лиловых соцветий. Перед местными садовниками хотелось снять шляпу, но я задумчиво покачала головой.

– Думаю, вся Москва и так в курсе, что сирень зацвела, а регионам уже показали вал фотографий. Кроме того, девушку в таком платье полагается сфотографировать если не в романтичной беседке, увитой плющом, то хотя бы у какого-нибудь захудалого дворца, – я одарила Итана ослепительной улыбкой и крутнулась вокруг своей оси.

И без того пышная юбка взметнулась колоколом, обнажая колени, уложенные аккуратной волной волосы соскользнули с плеч, открывая скромный вырез-лодочку – пожалуй, сегодня я была более чем довольна своим образом, но Итан только протянул руку и проворно схватил меня за плечо, не давая наступить на крупный осколок чужого объектива.

– Для плюща рановато, он еще куцый, – заметил он, быстро убрав ладонь с моего плеча. – Захудалая усадьба восемнадцатого века постройки в Нескучном саду сойдет?

Я невинно улыбнулась и закивала. Чтобы попасть к Александринскому дворцу, потребовалось бы пройти по длинной набережной, мимо Голицынских прудов и двух пристаней для речного транспорта – меня этот маршрут более чем устраивал. Хоть и во многом благодаря тому, что Итан, кажется, еще не задумывался о том, что уже исполняет роль «внушительного телохранителя» безо всякой дополнительной платы.

…а еще он умудрился по дороге наловить кадров, где я то подскакивала к массивному парапету набережной, придерживая рукой своевольную шляпку, то с энтузиазмом тянула фотографа к резной беседке в окружении пастельно-желтых тюльпанов, то с удивленным лицом показывала на большой круглый горшок с анютиными глазками, то с детским восторгом застывала у деревянного настила возле зеленоватого пруда, по которому чинно плавали бело-голубые катамараны…

Нескучный сад пронизывали тенистые тропинки, окруженные стройными липами. Здесь пахло лесом: влажной землей, молодой листвой и совсем чуть-чуть – смолой. Тропинки сплетались в паутину, и многочисленные мостики казались наивными мушками, попавшимися в сети. Итан исправно щелкал фотоаппаратом, и к кованой ограде Александринского дворца мы пришли с переполненной картой памяти, гудящими ногами и одинаковым выражением идиотского умиротворения на физиономиях.

В коллекцию добавилось-таки несколько фотографий на фоне сирени, хотя снимать их пришлось уже на телефон. Итан повоевал с настройками моей камеры, плюнул и достал свою китайскую «лопату». Я возмутилась было, но быстро махнула рукой: отчего-то у него даже любительские снимки без толкового фокуса выходили яркими и красочными, а разлапистые кусты из нескольких сортов сирени – темно-лиловой, бледно-сиреневой и кипенно-белой – так и просились в кадр. Потом был выключенный фонтанчик на идеально круглой подъездной аллее перед бело-желтым зданием Александринского дворца, маленький мемориал погибшим во время Великой Отечественной войны, трогательная корзинка с алыми цветами перед обелиском и маленькая скамеечка в тени склонившейся к памятнику ивы…

Унылые впечатления от серо-зеленой заводской окраины поблекли. Москва впервые показалась мне не просто красивой – уютной, пестрой и живой.

Только вот за всю дорогу от Крымского моста до Александринского дворца мы не встретили больше ни одного меченого – и ни одной навки.