Текст книги "Лишь небеса знают"
Автор книги: Элайн Кофман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
5
Дом, где жила теперь Лиззи с тетей Фиби, был трехэтажный, каменный, с островерхой мансардой, выступавшей над Бикон-стрит. Кованая решетка с замысловатым персидским узором огораживала сад и двор. В доме и на прилегающей к нему территории поддерживался идеальный порядок, как и во всем, что имело отношение к тете Фиби. Богатство не било в глаза, но было заметно во всем, что окружало теперь Лиззи, напоминая о происхождении, положении в обществе, деньгах.
На первом этаже располагались столовая, большая гостиная, малая гостиная, библиотека и кухня. В сумрачной темной столовой, отделанной дубовыми панелями, стоял длинный стол красного дерева, окруженный двенадцатью стульями с высокими спинками. Над каминной полкой, украшенной резными львиными головами, херувимами и листьями аканта, спускавшимися к очагу, бросалась в глаза гуашь с изображением женевского озера, привезенная тетей Фиби из Швейцарии, где она провела медовый месяц.
Совсем по-иному выглядела малая гостиная с ее густо-зелеными стенами и мебелью, обитой бархатом цвета темного золота. В стеклянной горке выстроились рядами стаканы, рюмки и зеленый веджвудский фаянс. Над камином висел портрет тети Фиби в полный рост, сделанный в день ее свадьбы. По обеим сторонам от него располагались два небольших овальной формы изображения покойного Чарльза Филмора Октавиуса Брюстера. На одном он был представлен годовалым ребенком в белом платьице, на другом – двадцатидвухлетним юношей, недавним выпускником Гарварда. В библиотеке вдоль стены тянулись стеллажи с книгами, собранными несколькими поколениями Брюстеров, а в центре стоял обтянутый кожей круглый стол, принадлежавший дедушке тети Фиби. Именно здесь обитала тетушкина канарейка. Певунья целыми днями разбрасывала по полу шелуху от семечек. "Совершенно неслыханное нахальство", – воскликнула как-то утром тетя Фиби, выдергивая ростки из кадки с пальмой. Лиззи так и не поняла, чем вызвано тетушкино недовольство – неаккуратностью канарейки или своенравием семян, проросших, где не положено.
В целом дом на Бикон-стрит представлял собой превосходно и со вкусом устроенное жилище, хозяйка которого могла позволить себе следовать моде и правилам хорошего тона, не заботясь о том, какие на это требуются средства. Все комнаты в доме были квадратными, потолки – высокими, пианино в гостиной настроенным, а столовое серебро начищенным до блеска. Обед подавали ровно в семь, далее следовали визиты высокопоставленных бостонцев. Миссис Поттер вела хозяйство, Питерби своим присутствием напоминал о том, какое место в обществе занимает миссис Брюстер, повар готовил превосходно поджаренные и красиво гарнированные бифштексы, а кучер запрягал единственную, но очень породистую лошадь, если они отправлялись в оперу, с визитами или в церковь святого Павла на Тремонт-стрит.
Поначалу жизнь в Бостоне напугала Лиззи, но вскоре она научилась воспринимать ее такой, какой она и была: старомодной, скучной и слишком предсказуемой. В то же время теперь ее окружали люди не только светские, но и интеллектуалы, с которыми ей было проще найти общий язык. Тетя Фиби против этого не возражала, и даже, напротив, любила напоминать, что они – прямые наследники английских пуритан и что к их роду принадлежали Кэботы и Лоуэлы, давшие миру знаменитых просветителей, писателей, ученых и деловых людей. В общем, Лиззи предстояло не раз услышать похвалы за успехи в математике и астрономии и не раз получить по рукам за неподобающее хорошо воспитанной девушке поведение, так как тетушка решительно вознамерилась сделать из нее настоящую бостонскую леди.
Фиби сумела разглядеть в Элизабет редкое обаяние, натура молодой девушки была так же богата оттенками, как картина великого мастера. Бьющую через край жизнерадостность вмиг сменяла задумчивость и печаль. Порой она могла разыграть мелодраму, какой не доводилось еще видеть старой женщине. У нее была редкая способность говорить о том, о чем другие думали, но не решались сказать. "У девочки романтическое восприятие жизни, которое я надеюсь обуздать, но не хотела бы уничтожить", – написала однажды Сэмюэлю Фиби.
Шли годы, и Лиззи постепенно превратилась для своих друзей в Лайзу, хотя тетя Фиби не называла ее иначе как Элизабет.
– Во мне уживается столько разных людей, – как-то сказала девочка Фиби, – наверное, поэтому меня и зовут Элизабет, Элайза, Лайза и Лиззи. Наверное, мне надо выбрать что-то одно. Если я стану одним человеком, мне будет проще.
– Зато далеко не так интересно, – заметила Фиби. – Запомни, Элизабет, разносторонне одаренный человек выигрывает, если умело использует разнообразные свойства характера и может, когда надо, сдерживать себя.
Живя теперь размеренной, организованной жизнью в тетушкином доме, Элизабет нередко задумывалась о прошлом.
– Иногда мне самой трудно поверить в то, что я могла так себя вести, – говорила она тете, когда они обсуждали за чаем предстоящий ей вскоре первый выход в свет. – Бедный папа, что он пережил из-за меня. Вероятно, каждому, кто появляется на свет, предопределено совершить известное число нелепых поступков, прежде чем он достигнет зрелости. По-моему, ангел-хранитель дан нам всем, чтобы защитить нас от самих себя.
Формальное представление Элизабет бостонскому обществу прошло легко. Она сделала высокую прическу, надела белое платье, стала сама приглашать гостей к чаю и выезжать с тетушкой по вечерам, проводя время в гостиных в обществе ровесников. К этому времени красота Элизабет Робинсон достигла расцвета, к тому же многих привлекал и ее ум. Стоило ей появиться на вечеринке, как вокруг образовывался кружок, состоявший из элегантных молодых людей, желавших либо пригласить ее на следующий танец, либо занять острой беседой. Не раз тетя Фиби говорила ей, что тот или другой юноша не спускал с нее глаз в течение всего вечера. А почему бы и нет? Ведь тетушка сама то и дело повторяла: "Настоящая американская роза, если, конечно, такие бывают". Светлые волосы и голубые, глубоко посаженные глаза, унаследованные от английских предков, грация и кокетство южной прелестницы, сообразительность северянки и в довершение ко всему простота и непритязательность уроженки Нантакета – вот лишь неполный перечень достоинств, которыми обладала ее племянница.
В свой первый сезон Элизабет подружилась с начавшей выезжать в свет Дженевив Бичэм. Год спустя она познакомилась со старшим братом Дженни, Гарри, студентом четвертого курса кембриджского университета.
Высмотрев в зале Элизабет, Дженни поспешила к ней навстречу.
– У меня прекрасная новость. Гарри приехал. Ты же знаешь, как мне хотелось тебя с ним познакомить.
– Где он? – спросила Элизабет, оглядываясь по сторонам.
– Нет, сегодня его тут нет. Он только приехал и не успел распаковать вещи и переодеться. Но я хочу, чтобы вы встретились как можно скорее. Завтра в десять у меня примерка у мадам Бруссар, а Гарри отправится на верховую прогулку. Потом мы могли бы встретиться у тебя, и он отвез бы нас в бостонское собрание. – Взяв Лайзу под локоть, Дженни отвела ее в сторону, чтобы их никто не услышал. – Я только должна кое о чем предупредить тебя, – прошептала она.
– Предупредить? – удивилась Лайза.
– Да. Понимаешь, Гарри немного самонадеянный… хороший, но самонадеянный. По-моему, это от того, что он такой красивый и женщины от него без ума. Он пользуется успехом в Лондоне, и папа считает, что это ужасно мешает его занятиям. Когда папа сказал Гарри, что ему надо найти себе умную женщину, он ответил, что у умных женщин не может быть ничего такого, что бы могло его заинтересовать.
– А что сказал на это твой папа?
– Спросил Гарри, что он имеет в виду. И, представляешь, братец заявил, что красивые женщины умными не бывают.
Элизабет все это ничуть не удивило, так как подобные суждения она слышала уже не раз.
– Может, ему лучше учиться здесь. Скажем, если бы он находился в Гарварде, ваш отец мог бы за ним приглядывать.
Дженни отбросила назад упавший ей на лицо блестящий каштановый локон.
– В Гарварде он уже был. Папе до того надоели назойливые мамаши, жаждавшие выдать за Гарри своих дочек, что он отправил брата за границу, чтобы нам всем было спокойнее.
– Наверное, твой брат самонадеянный, потому что ему надо постоянно держать оборону.
– Скорей всего ты права, – согласилась Дженни и, увидев, что на нее смотрит мать, заговорила быстрее: – Я должна идти, но я хочу, чтобы ты знала, что я просто умираю от нетерпения – ты должна познакомиться с Гарри, причем, не потому что ты моя лучшая подруга.
– А почему?
– Ты опровергнешь его теорию, а я давно мечтаю, чтобы кто-нибудь наконец поставил его на место. Ты умница и красавица, и он вынужден будет признать, что в одной женщине могут сочетаться эти качества.
– Что за чепуха, при чем здесь я, посмотри на себя – чем ты хуже?
– Я его сестра, и, значит, не в счет. Он любит меня независимо ни от чего, – она снова взглянула на мать, – я должна идти. Завтра мы с Гарри будем у тебя в час дня, если ты не против, конечно.
– В час очень удобно, – ответила Элизабет, делая вид, что она очень рада, чтобы не обидеть подругу.
Ей совсем не хотелось ехать завтра в бостонское собрание с братом Дженни после всего, что она о нем услышала. К чему ей знакомиться с бездельником и самовлюбленным красавцем Гарри Бичэмом.
На следующий день Элизабет сидела в малой гостиной за пианино, когда миссис Поттер принесла ей письмо от деда. Закончив играть, она поспешила распечатать конверт. Последние строчки заставили ее улыбнуться: "Хотя ты и не интересовалась, – писал Эйса, – я подумал, что тебе будет приятно узнать, что Тэвис Маккинон по-прежнему свободен, как атлантический бриз, и часто появляется с разными женщинами из здешних".
Элизабет положила письмо на колени и, закрыв глаза, облегченно вздохнула. Раз Тэвис появляется с разными женщинами, значит, не остановил свой выбор ни на одной. В данном случае – чем больше, тем лучше, вот если была бы одна, стоило бы беспокоиться. Чувствуя, что ее сердце учащенно забилось, она перечитала письмо, не замечая, что за ней наблюдают.
Гарри Бичэма привел в большую гостиную Питерби.
– Будьте добры подождать здесь, я доложу о вас миссис Брюстер, – сказал он.
Как только дворецкий ушел, Гарри принялся мерить шагами комнату. Проходя в третий раз мимо открытой двери, он выглянул в холл и увидел в комнате напротив приятную молодую женщину. Через секунду он уже стоял на пороге малой гостиной, где сидела, погрузившись в чтение, Элизабет. Пожалуй, даже позируя для портрета, она бы едва ли выглядела привлекательней.
Гарри, откашлявшись, вошел в комнату.
– Я опоздал на полчаса. Надеюсь, вы не сидите так с часа дня.
Вздрогнув от неожиданности, Элизабет резко подняла голову и прижала письмо к груди. Она мгновенно вскочила на ноги и увидела мужчину, который, стоя в дверном проеме, откровенно разглядывал ее.
– Где Дженни? – растерянно спросила Элизабет.
Молодой человек вошел в комнату и направился прямо к ней.
– Послушайте, – начал он, – со мной вам не надо притворяться, свою сестрицу я знаю как облупленную. Она вечно старается подсунуть мне какую-нибудь подружку. Видите ли, я и не рассчитывал найти здесь Дженни в час дня. Честно говоря, я и вообще не надеялся увидеть ее здесь, собственно потому и приехал позже.
Элизабет сразу же решила, что Дженни чересчур снисходительно относится к брату. "Самонадеянный, – слишком мягко сказано. Она так растерялась, услышав сказанное им, что буквально потеряла дар речи. Похоже, женщин, о которых упоминала Дженни, сводила с ума его наглость, а вовсе не красота.
– Разрешите представиться, – продолжал он тем временем с шутливым поклоном, – я…
– Гарри Бичэм, августейший брат Дженевив, – договорила за него Элизабет.
На лице Гарри промелькнуло удивление.
– "Августейший", – повторил он, обдумывая необычное слово и приглядываясь к ней так, словно чего-то прежде не заметил. – Впрочем, чему я удивляюсь, ведь Дженни говорила, что рассказывала вам обо мне и что вы называли меня… противным, если не ошибаюсь?
– Едва ли я могла так вас назвать, я ведь тогда еще этого не знала.
Столь язвительный ответ немного испугал Гарри, он нахмурился, но тут же откинул назад голову и от души расхохотался.
– Узнаю этот смех, – произнесла Дженни, входя в комнату вместе с тетей Фиби. – Простите, что опоздала. Я застряла у портнихи, а потом на Вашингтон-стрит в мою карету врезался фургон, и мне пришлось нанять кэб, чтобы добраться сюда. Карета превратилась просто в груду обломков. Папа придет в ужас.
– Он будет счастлив, что с тобой ничего не случилось, – сказала Фиби, похлопав Дженни по руке. – Я сегодня пью чай не дома и не хочу опаздывать. Желаю вам хорошо провести время, молодые люди.
– Постараемся, – ответила Лиззи и, покосившись на Гарри, совсем тихо заметила: – Если не будет уж совсем противно.
Гарри снова рассмеялся, подошел и с улыбкой подал ей руку, тем самым показывая, что умеет быть отменно любезным.
– Противно вам или нет, но я ни за что на свете не упущу возможности проехаться с вами в коляске.
Выходя из дома, Элизабет думала о том, что Гарри Бичэм неправдоподобно хорош собой и до того обаятелен, что ему прощаешь нахальство. Высокий, стройный, с легкой походкой, чуть насмешливыми карими глазами и четко обрисованным ртом. Держался он дружелюбно и явно умел расположить к себе окружающих. В общем приходилось признать, что он ей понравился, и, если бы сердце ее не было отдано другому, она вполне могла бы влюбиться в Гарри Бичэма.
Вскоре после того как состоялось знакомство с Гарри Бичэмом, у тети Фиби случился удар, и доктор не велел ей подниматься с постели. У Фиби не действовала правая рука, она почти ничего не ела, но ум ее не утратил остроты.
Когда Лайза первый раз после того, как это случилось, на цыпочках вошла в комнату, тетя сказала:
– Ты вовсе не обязана ходить с постной миной. У меня был удар, я не умерла и в ближайшее время умирать не собираюсь.
Несмотря на беспокойство за Фиби, которую Элизабет уже полюбила как мать, она закончила школу. А тетя тем более не желала слышать о том, чтобы она бросила учиться.
– Можно подумать, если ты перестанешь ходить в школу, я почувствую себя лучше. Вот если у тебя будет лучший результат в классе по всем предметам, я действительно обрадуюсь, – сказала она для большей убедительности, постучав ложкой по краю чашки с чаем. Этот звук, не говоря уже о присутствии в комнате Элизабет, явно пришелся не по нраву Робину и Туку, которые, спрыгнув с дивана, спрятались за портьерами того же темно-красного цвета, что и тетушкино платье. Откинувшись немного назад, Элизабет посмотрела на тетю – заколотые брошью под подбородком кружева, бриллианты, изумруды и рубины сверкают на все еще красивых руках. Болезнь и бездействующая рука не заставили эту женщину сдаться. Подтянутая, полная жизни, решительная – такой оставалась Фиби.
– Итак, что скажешь? Ты сваляешь дурака и бросишь учиться или поступишь, как я прошу? – не отступала она.
– Ну, неужели вы во мне сомневаетесь? Вы ведь сами говорили, что я похожа на вас, правда? – Элизабет отставила в сторону чашку и подошла, чтобы поцеловать Фиби в щеку.
Недели шли, и тетя, несмотря на силу духа, сдавала. Ее бледная кожа стала совсем прозрачной, вены на руках заметнее. Элизабет проводила ежедневно не меньше двух часов у нее в комнате, откуда Фиби выходила все реже и реже. Как-то раз, придя раньше обычного, она застала старую женщину еще в постели. Опираясь на подушки, та по очереди гладила здоровой рукой котов.
– Я волнуюсь за Робина и Тука, – со вздохом сказала она племяннице. – Что будет с ними, когда я умру?
– Я позабочусь о них.
– Не сомневаюсь, – Фиби улыбнулась, – но они тебя недолюбливают.
– С самого начала.
– Глупые животные.
– Спасибо за комплимент, – рассмеялась Элизабет.
– Не за что. Почему ты сегодня так рано? Неужели открыла новую звезду?
– Если бы так, я стала бы знаменитой, как Мария Митчел.
– Кто это, Мария Митчел? Имя знакомое, только не вспомню, в связи с чем.
– Это одна женщина из Нантакета. Я вам о ней рассказывала. Она в сорок седьмом открыла новую комету.
– А-а-а, теперь вспомнила. Так все же что, если не новая звезда, привело тебя ко мне?
– Я хотела сказать, что собираюсь на Куинси-маркет с Дженни.
– Вдвоем с Дженни? – Фиби вопросительно подняла брови.
– Гарри приедет попозже, чтобы отвезти нас на Блэкстоун-сквер, – уточнила Элизабет, улыбнувшись. – Майор Райс собирается произнести речь в четыре.
– Майор Райс всегда любил болтать. Какая тема на этот раз? По-прежнему жалобы на ирландцев? Миссис Потс говорила мне, что растет недовольство из-за толп переселенцев, наводнивших северную окраину города. – Она покачала головой. – Бессмысленно противиться. Как и бедняки, ирландцы всегда будут жить рядом с нами.
– Я не знаю, о чем он будет говорить. Гарри не сказал.
Тот факт, что тетя проявила интерес к предстоящему выступлению майора и городским новостям, порадовал Элизабет, решившую, что к больной возвращаются силы. Последнее время Фиби теряла в весе, почти ничего не ела, с трудом пережевывала пищу, и это ужасно сердило ее. Бросив ложку, она говорила: "Я могу есть только суп и подливку, неудивительно, что кольца стали сваливаться у меня с пальцев".
– Теперь принеси шкатулку, только захвати ключ, он в ящике того стола, что возле кресла, – сказала Фиби.
Когда племянница принесла шкатулку и ключ, Фиби, объяснив ей, как открыть замочек, приподняла крышку, опустила внутрь кольца и, снова нахлопнув ее, произнесла:
– Забери. Мне больше не нужно.
Элизабет направилась к тетиному бюро.
– Не туда, – окрикнула ее Фиби, – унеси к себе в комнату. Я хочу, чтобы все это было у тебя.
– Но я не могу…
– Хотела бы я знать почему. Я решила отдать тебе мои украшения, пока не умерла и не потеряла память. Я не понимаю тебя, Элизабет. Ты добра и умеешь делать подарки, как никто, но если кто-то хочет сделать приятное тебе, он испытывает ощущение хуже, чем когда вырывают зуб. Получать подарки – тоже искусство. Прошу тебя, не лишай меня удовольствия. И потом, не кажется ли тебе, что драгоценности будут выглядеть неуместными на моих котиках.
Элизабет стояла и молча смотрела на тетю, не в силах вымолвить ни слова. Фиби откинулась на подушки.
– Это чудесно, просто чудесно, что в моей жизни появилась ты, – вздохнув, промолвила она. – Я могу теперь спокойно уйти, зная, что ты будешь любить этот дом и все, что с ним связано, так, как люблю его я.
На церемонии вручения свидетельства об окончании школы Фиби присутствовать не могла, и, как только все закончилось, Элизабет поспешила домой. Гарри, который привез ее, остался ждать в карете. Открыв дверь, она увидела на лестнице миссис Поттер и весело крикнула:
– О миссис Поттер, я кончила школу, у менятеперь есть диплом. Тетя Фиби у себя?
Спустившись, женщина взяла ее за руку и тихо сказала:
– Мне ужасно жаль огорчать вас, дорогая, но вынуждена сообщить очень плохую новость. Утром тете стало гораздо хуже. Еще один удар. Доктор Уорсингтон только что уехал.
– Что он сказал? – взволнованно спросила Элизабет.
В глазах миссис Поттер показались слезы, и она ничего не ответив, покачала головой.
– Но ведь она же выздоровеет, правда?
Миссис Поттер обняла ее.
– Как ужасно, что именно мне приходится первой говорить вам все это. У бедной тети парализована вся правая сторона. Доктор думает, что она уже никогда не сможет ходить. Слава богу, речь не отнялась. – Миссис Поттер вытерла глаза уголком передника. – Доктор дал ей снотворное и сказал, что пока ее лучше не беспокоить.
Слезы покатились из глаз Элизабет, и она, ощутив слабость, села на ступеньку.
– Пока я веселилась, – сквозь рыданья говорила она, – тетя Фиби мучилась… Я никогда не прощу себе… никогда!
– Ну-ну, зачем же так. Что бы сказала ваша тетя, если бы услышала такую ерунду. Ей было бы неприятно видеть такое грустное личико.
Элизабет вытерла слезы тыльной стороной ладони.
– Наверное, – всхлипнув, согласилась она.
Заметив, что миссис Поттер смотрит куда-то поверх ее головы, она подняла глаза и увидела, что в дверях стоит Гарри.
– Ты слышал?
– Слышал, – он кивнул и подошел поближе, – я могу чем-то помочь?
– Нет, нет, я… – Элизабет поднялась.
– Можете, – неожиданно перебила ее миссис Поттер, – вы и Элизабет не должны менять своих планов. – Я уверена, что именно это сказала бы тетя Фиби, если бы стояла сейчас на моем месте. Вы ведь собирались куда-то вместе поехать, не так ли?
– Я не могу, пожалуйста, не обижайся, Гарри.
– Понимаю, только обещай послать за мной, если понадобится моя помощь.
– Конечно, обещаю.
– Завтра я непременно заеду, если ты не против.
– О, Гарри, ты такой добрый, ты мой самый лучший, самый верный друг. Не знаю, что бы я без тебя делала.
Гарри легонько приподнял ее подбородок и, заглянув в глаза, ответил:
– Надеюсь, и не узнаешь, – и, неожиданно став серьезным, добавил: – Только мне бы хотелось стать для тебя не просто другом. Ты ведь знаешь это, Элизабет?
– Знаю, Гарри, и мне жаль, что это так, поверь.
– Увидимся завтра, – заметно помрачнев, скакал он и коснулся на прощанье губами ее лба.
С течением времени состояние Фиби ухудшилось, и Элизабет, невзирая на протесты тети, изменила свое первоначальное намерение вернуться домой, в Нантакет.
Войдя как-то в комнату тетушки, Элизабет застала ее за чтением.
– Я попросила миссис Поттер принести книгу, чтобы посмотреть, смогу ли я удержать ее в руке, но у меня плохо видят глаза. Впрочем, возможно, и глаза ни при чем – я различаю слова, но часто не понимаю смысла. В общем, Элизабет, старость не радость, хотя, если живешь долго, тебя начинают почитать…
Элизабет поправила подушку за спиной у Фиби и забрала у нее книгу.
– Во-первых, вы все прекрасно понимаете, а во-вторых, зачем вам самой читать, если есть я.
– Дело не только в том, что я не могу читать или ходить. Еще одного удара мне не пережить. Мне очень много надо сказать тебе, пока у меня не отнялась речь.
– Напрасно вы это все говорите, доктор Уорсингтон считает, что вы идете на поправку.
Будто не слыша ее, Фиби продолжала:
– Сегодня у меня были мои поверенные. Я хочу, чтобы этот дом и все мое имущество после моей смерти перешло к тебе. Не смотри на меня так, пожалуйста. Смерть – вещь естественная, и, поверь, мне даже любопытно узнать, что творится там, где все мы в конце концов окажемся. Вон там, – она указала на бюро, – бумаги, приготовленные для тебя. Среди них – перечень всего, чем я владею. У меня имеются акции железных дорог Бостона и Олбани, бумаги морского торгового и пожарных страховых фондов, счет в вашингтонском национальном банке. Мои интересы в Юнион-банке, Риверсайд-пресс и на саффолкском заводе стекла представляют брокеры Тэчер и Дьюберри. Все это теперь переведено на твое имя.
– Но мне ничего не надо.
– Чепуха, дитя мое. Я хочу, чтобы ты стала моей наследницей. И еще, тебе пора вернуться в Нантакет, нет причин оставаться здесь.
– Я вас не оставлю.
– Но ведь мы с тобой давно решили, что после окончания школы ты уедешь домой.
– То было давно, а теперь я передумала.
– Но ведь твоя семья…
– Вы – моя семья.
– Я не гожусь для этого, а такой умнице и красавице, как ты, нечего терять лучшие годы, ухаживая за развалиной вроде меня.
Элизабет снова принялась возражать, но Фиби не дала ей больше говорить.
– Я устала и хочу немного отдохнуть. Возьми бумаги и разберись в них как следует. Обещаешь?
– Обещаю.
– Вот это другой разговор, – сказала Фиби, закрывая глаза.
Элизабет поднялась к себе. Положив бумаги на стол, она, не зажигая света, села в кресло-качалку у окна. На сердце у нее было тяжело – она не представляла теперь своего будущего без тети Фиби. Каким далеким казался ей сейчас маяк в Нантакете, и как хотелось ей на самом деле вернуться домой, к песчаным берегам океана, и снова вместе с дедом наблюдать за звездами. Но здесь ее удерживает долг, которым она не позволит себе пренебречь, даже если потеряет из-за этого человека, которого никогда не переставала любить. Приняв решение, она разделась в темноте и легла в постель.
Войдя на следующее утро к Фиби, Элизабет объявила:
– Домой я не еду.
– Я не позволю тебе жертвовать ради меня своей молодостью.
– А я не позволю вам выгонять меня отсюда. Вчера вечером я решила оставаться в Бостоне столько, сколько потребуется. Я просмотрела бумаги. Мне будет чем заняться. Я встретилась сегодня с мистером Торнтоном утром. Говоря откровенно, тетя Фиби, ваши финансовые дела в беспорядке. Мистер Торнтон объясняет это тем, что в последнее время вы не могли уделять им столько же внимания, сколько и раньше. С его точки зрения, многие акции следует продать. Завтра я снова встречусь с ним. Он передал мне еще несколько документов. И вы знаете, это занятие мне по душе… Наверное, мне не случайно много раз хотелось родиться мальчиком.
– У тебя есть деловая хватка. Ты в женщин-Брюстеров, мы все живем своим умом. Увы, в этом мире мозги есть у женщин, а власть у мужчин. Я не случайно не захотела еще раз выйти замуж после смерти Чарльза. Я всегда могла сама о себе позаботиться и не нуждалась ни в чьих услугах. Мне жаль особ, которые не могут обойтись без мужчин. Поверь моему опыту, Элизабет, пока у тебя есть акции и деньги, всегда удержишься на плаву, пускай ты и не замужем. Не продавай этого дома и не продавай всех акций, когда я умру. Пока у тебя будут крыша над головой и деньги, ты не будешь ни от кого зависеть. Тебе следует это твердо знать.
Гарри то исчезал из жизни Элизабет, то появлялся вновь. Окончив курс в Кембридже, он вернулся в Бостон, а затем поступил на юридический факультет Гарвардского университета. Ее нередко навещали отец и дед, по очереди приезжали все шестеро братьев и сестры, но она сама так ни разу и не выбралась в Нантакет.
Гарвард Гарри окончил, когда Элизабет исполнилось двадцать три. Отвергнув выгодное предложение в Нью-Йорке, он поступил на юридическую фирму своего дяди в Бостоне, и она знала, что послужило для этого причиной. Его ухаживания становились все более и более настойчивыми.
Незадолго до Рождества Элизабет отправилась на небольшую вечеринку к Хоуэллам. Когда она приехала, Гарри уже ждал ее.
– Я уже думал, ты не приедешь, – сказал он, быстро подходя к ней, и, забрав накидку и перчатки, поцеловал в щеку. – Где ты застряла?
– Читала тете Фиби газету, пока она не уснула.
Взяв ее под руку, Гарри привел ее в библиотеку и закрыл дверь.
– Гарри, по-моему, будет неудобно, если мы останемся здесь надолго. Я даже не поздоровалась с хозяевами, и потом, разве прилично нам находиться здесь вдвоем? Что скажут люди?
– Скажут, что ты очень красивая, – ответил он, обнимая ее.
– Прошу тебя, Гарри, не надо, – отпрянув, попросила Элизабет.
– Ну хорошо, – ответил он, – но я должен с тобой поговорить.
– О чем?
– О тебе и обо мне. О нас… Твоя тетя вовсе не требует, чтобы ты посвятила всю свою жизнь ей.
– Я знаю, но при чем здесь это?
– Тогда что же?
– Любовь, преданность, понимание. Она заменила мне мать, всегда была рядом и сделала для меня очень много. Но важно даже не это, главное – именно теперь у меня появилась возможность хотя бы отчасти вернуть долг.
– Принеся в жертву лучшую пору жизни.
– Но ведь это моя жизнь, Гарри, – не скрывая раздражения, ответила Элизабет, – и я живу так, как считаю нужным. Ты мне не отец и не муж, чтобы давать советы.
– Ты права, но я бы очень хотел стать твоим мужем. Будь моей женой, Элизабет. Ты ведь знаешь, как давно я тебя жду.
– Но я никогда не просила тебя ждать, Гарри, никогда не обнадеживала…
Не позволив ей договорить, он снова приблизился к ней и обнял на этот раз еще крепче, прижимая к себе и ища ее губы своими.
– Гарри, я…
Он уже целовал ее долгим, полным страсти поцелуем мужчины, умеющего сломить сопротивление женщины. Да, Гарри знал, что делает, и в ней проснулись чувства, которых она не испытывала с тех пор, как последний раз видела Тэвиса Маккинона. Элизабет даже чуть было не ответила на поцелуй, но, вовремя спохватившись, высвободилась из его объятий, решительно сказав:
– Ты не имеешь права так себя вести.
– Мужчину, который спрашивает у женщины разрешения ее поцеловать, ждут сплошные разочарования. Сначала целуй, а уж потом проси согласия – вот мой девиз.
– У тебя, вероятно, есть девиз на каждый случай.
– Только если дело касается тебя. Как я могу доказать тебе, что ты мне действительно не безразлична? Как мне добиться твоей любви?
– Гарри, я никогда не смогу тебя полюбить. Да этого и не надо. Я люблю тебя давно… как друга.
Любитель подурачиться, Гарри приложил к сердцу обе руки и качнулся.
– Убит наповал, – заявил он, а потом, став серьезным, добавил: – Неужели ты всерьез думаешь, что у нас ничего не получится?
– Гарри… – произнесла Элизабет, дотрагиваясь до его руки, – не думай, что я не понимаю, какой ты прекрасный человек. Если бы я только могла, то давным-давно полюбила бы тебя. Но я не могу. Не могу приказать себе любить. Этого не может никто!
– Но тогда объясни почему, – попросил он, удивленно глядя на нее.
– Потому что я давно люблю другого.
– Другого? – Гарри был явно ошеломлен. – Но тогда почему я никогда о нем не слышал? Кто он? Как его зовут?
– Ты его не знаешь? Он… мой старый знакомый… из Нантакета.
– Из Нантакета? – Гарри присвистнул и снова двинулся к ней, но на этот раз Элизабет успела увернуться.
– С какой стати ты смотришь на меня как на глупенькую девочку?
– А ты и есть глупенькая девочка. Ну подумай сама – кем бы он ни был, этот укравший твое сердце плут из Нантакета, разве могу я всерьез воспринимать как соперника человека, не удосужившегося ни разу за столько лет тебя навестить.
– Во-первых, он не плут. Во-вторых, я же не говорила, что он меня любит. Я люблю его.
