Текст книги "Лишь небеса знают"
Автор книги: Элайн Кофман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
3
Она выкрасила волосы. В рыжий цвет.
– Это не краска, – объяснила Лиззи ошарашенной Бекки, – а хна, ее использовали еще в Древнем Египте.
– Возможно, в Древнем Египте хну и использовали, но ты стала из-за нее страшной, как смертный грех, – заметила подружка, следуя за ней в спальню.
Комната была под стать Лиззи. На первый взгляд, обыкновенная, но, если присмотреться повнимательней, не такая, как остальные. Стены здесь были белые, а полы – светлые, из некрашеного дерева. Знаменитые Чипендейл, Шератон и Виндзор причудливо соседствовали со случайными предметами. Часы, лампы, зеркала, старинный дубовый сундук, футляр для Библии, умывальник с фаянсовым кувшином и тазом не просто притягивали к себе взгляд, но и словно настаивали на том, чтобы занять необходимое место среди громоздкой мебели. Все здесь было не случайно и устраивалось по воле того, кто знал, чего он хочет для своего удобства. Пожалуй, только у Лиззи в комнате было больше всего вещей, отражающих индивидуальность хозяйки. Купидоны и нимфы гонялись здесь друг за другом вдоль бордюра, окаймлявшего стены, высушенные, перевязанные ленточками букетики цветов соседствовали с коробками, наполненными ракушками, птичьими гнездами и крылышками бабочек. И все же, вопреки общепринятым представлениям о красоте, тут царили изящество, простота и свобода, словом, царила Лиззи.
Закрыв за собой дверь, Бекки встала за спиной у подруги, которая смотрела в зеркало, явно довольная тем, что видит. Поймав на себе изумленный, если не перепуганный, взгляд, Лиззи прикинула, а как будет выглядеть черненькая Бекки, если тоже станет рыжей.
– Не представляю, зачем ты это сделала, – недоуменно проговорила Бекки.
– Для разнообразия, разумеется, – Лиззи посмотрела на блестящие темные локоны Бекки, – знаешь, как неинтересно, если у тебя волосы цвета песка. Все блондинки совершенно бесцветные, обыкновенные… как вода, как воздух. Надоело. Смотришься в зеркало, и словно ничего не видишь. Ну скажи, о каком цвете ты думаешь, когда смотришь на блондинок?
Бекки неопределенно пожала плечами.
– Я тебе подскажу. О желтом! Желтый – вот что тут же приходит в голову. Желтый – цвет желчи. Знак ревности, непостоянства, обмана и трусости, – тараторила Лиззи, – а красный, – продолжала она уже спокойнее и даже немного задумчиво, – красный – такой благородный цвет, правда? У меня от него прямо дух захватывает.
Приподняв кверху копну рыжих волос и заколов их шпильками, Лиззи снова посмотрелась в зеркало.
– Не представляю, как я жила столько лет со светлыми волосами, если по сути я настоящая рыжая.
– Но все же не настолько, – неуверенно возразила Бекки.
– Не понимаю, что тебе не нравится.
– Ты жутко рыжая, Лиззи, неужели сама не видишь?
– Нет, то, что надо, – еще решительней, чем всегда, сказала Лиззи.
– Не хотела бы я оказаться сейчас на твоем месте. Зачем тебе это понадобилось? Нет, нет, не объясняй, я сама знаю. Все из-за того, что Маккинон пригласил танцевать Абби Биллингслей.
– Очень мне надо краситься только из-за того, что он пригласил эту мымру Абигайль, – фыркнула Лиззи.
– Надо, она-то ведь рыжая.
Это была чистая правда, и все в городе, включая отца Лиззи, воспринявшего новость именно так, как предсказывала Бекки, это знали.
– Ну все, – сказал Сэмюэль старшему сыну, – мое терпение лопнуло, и я никак не думал, что окажусь столь беспомощным, но я совершенно не знаю, что мне делать с Лиззи, не задушить же ее, в самом деле.
– А что опять случилось? – поинтересовался Мэт.
– Лиззи выкрасилась в рыжий цвет, как настоящая проститутка, подошла к Маккинону на вечеринке у Татинжеров и пригласила его танцевать. При этом она сияла как медный таз, и все матроны чуть не попадали в обморок, а девицы почувствовали себя оскорбленными – часть из них теперь не разговаривает с ней, а остальные просто опасаются за ее психическое здоровье.
– Сестричка действительно ведет себя отвратительно, – вмешался в разговор Стивен, еще один брат Лиззи, – но, по-моему, она не виновата.
– А кто же виноват? Не я же, ей-богу, – возмутился Сэмюэль, стукнув себя кулаком в грудь. – Можно подумать, что это я надоумил ее выкраситься в рыжий цвет!
– Ну что ты, пап, – испугался Стивен, – ты меня неправильно понял. Я хотел сказать, что Лиззи нуждается в женском влиянии, кто-то должен обучить ее тому, что надлежит знать женщине. У нее нет манер воспитанной барышни только потому, что никто не объяснил ей, что это значит. Здесь некому научить ее, потому что характер у Лиззи куда круче, чем у всех, кто ее окружает.
– Спасибо за совет – ты объяснил мне, в чем нуждается Лиззи, зная, что этого-то я ей дать не могу.
– Но я не договорил. На твоем месте я бы отправил Лиззи в Бостон, к тете Фиби.
– К тете Фиби? Той самой? Сестре вашей матери?
Стивен кивнул.
– Тетя Фиби так давно овдовела, что едва ли помнит, чему следует обучать барышень, кроме того, чересчур строга и чопорна. Она пуританка и самодурка, целиком погружена в дела бостонского света, и ей некогда будет заниматься воспитанием Лиззи. А характер у обоих такой, что если сцепятся, придется водой разливать.
– Ты не видел тетю Фиби много лет, может быть, она стала немного помягче, – предположил Мэт.
– Помягче? Тетя Фиби? Ха-ха! Такой крутой нрав, как у нее, с годами мягче не становится. Острые языки от употребления оттачиваются, подобно много раз правленным бритвам.
– Нет, идея, по-моему, хорошая, – не отступал Мэт.
– Согласен, – поддержал брата Стивен.
– Не знаю, – Сэмюэль в раздумье покачал головой, – если я отправлю Лиззи к Фиби, она, пожалуй, убьет меня.
– Кто, Лиззи или Фиби? – спросил Стивен.
– Обе, – тяжело вздохнул Сэмюэль.
Братья дружно рассмеялись.
– Не исключено, но все же, может быть, тете Фиби удастся перевоспитать Лиззи. Так или иначе проблема будет решена. Сестрице лучше уехать отсюда, – заключил Стивен.
– Ну что ж, стоит подумать, – согласился Сэмюэль.
На следующее утро он написал письмо тете Фиби в Бостон.
Через месяц от нее пришел ответ.
Утром того самого дня, когда от тети Фиби пришло письмо, Лиззи, спустившись в столовую к завтраку, услышала, как отец произнес:
– Иногда мне кажется, что Лиззи дочь самого дьявола.
– Доброе утро, отец, – как ни в чем не бывало сказала Лиззи, входя в комнату.
Заметив удивленное выражение на лицах детей, Сэмюэль откашлялся и снова принялся за еду.
– У Лиззи что-нибудь случилось, папа? – поинтересовалась Мэг, встряхнув светлыми кудряшками.
– У нее всегда что-нибудь случается, – объяснила Салли, – миссис Хьюзи говорит, когда Лиззи рядом – жди неприятностей.
– Миссис Хьюзи – старая сплетница, – рассердилась Лиззи.
Сэмюэль нахмурился.
– Если не можешь сказать о человеке ничего хорошего, лучше промолчать, – заметил он.
Сэмюэль обреченно откинул назад голову, уставился в потолок и забормотал что-то себе под нос. Потом он взял булочку, положил себе на тарелку и, разрезая, сказал:
– Лиззи, тетя Фиби приглашает тебя жить к себе в Бостон.
– А кто это, тетя Фиби? – спросила Мэг.
Лиззи недоверчиво покосилась на отца.
– Тетя Фиби не стала бы приглашать меня в Бостон, даже если бы ты приставил к ее виску дуло пистолета, – затараторила она, – в последний раз, когда я ее видела, она чуть не оторвала мне ухо, да еще приговаривала, что я самое отвратительное, самое невоспитанное и самое распущенное из всех созданий, которых когда-либо сотворил Господь.
– По-моему, тетя Фиби очень неглупа, – заметил Мэт, рассмеявшись и подмигивая Лиззи.
– Ну кто это, тетя Фиби? – снова спросила Мэг.
– Возможно, тетя Фиби и сказала все это, но она, тем не менее, приглашает тебя в Бостон.
– Я не поеду.
– Поедешь.
– Ни за что не поеду. Можешь запереть меня на замок, но в Бостон к злющей тете Фиби я не поеду.
Мэг переводила взгляд с отца на Лиззи, повторяя:
– Ну кто это, тетя Фиби?
– Она твоя тетя, – гаркнул Сэмюэль.
Весь следующий день Лиззи не выходила из своей комнаты и ни разу не притронулась к еде, которую приносила ей экономка.
Вечером, когда они все собрались за ужином, непривычно тихим из-за отсутствия Лиззи, Стивен спросил у отца:
– Как долго ты собираешься разрешить Лиззи голодать?
– До тех пор, пока она не придет в чувство и не напишет письмо тете.
– А если она умрет с голода? – подала голос Салли.
– Не умрет, – отрезал Сэмюэль и встал из-за стола.
Совсем поздно, когда все в доме Робинсонов улеглись спать, Салли и Мэг в длинных ночных рубашках на цыпочках прокрались на кухню. Осторожно двигаясь по темному помещению, они сложили в маленькую корзиночку ломоть хлеба, кусок жареного цыпленка и немного фруктов и отправились к Лиззи.
Они не стали будить сестру, а, проскользнув в комнату, поставили корзинку у ее постели и положили сверху коротенькую записку. "Мы тебя любим", – вот и все, что в ней было написано.
Утром, как только Сэмюэль отбыл в свою юридическую контору, Стивен отправился на маяк, чтобы поговорить с дедом. Когда внук ушел от него, Эйса, или капитан Робинсон, как звали его на острове, собрался в город и, сделав по дороге крюк, заглянул в дом сына.
Зайдя в дом, он перекинулся парой слов с экономкой, потом поднялся по лестнице и направился через холл в комнату к Лиззи. С минуту он постоял у двери, прислушиваясь, потом легонько постучал. Ответа не услышал и вошел.
Внучка сидела за письменным столом и писала что-то в тетрадке. Выглядела она грустной и казалась сейчас почему-то более маленькой и хрупкой, чем обычно. Эйса никогда еще не видел ее настолько подавленной.
– Как поживаешь? – спросил он, садясь на край кровати.
Лиззи подняла голову, и сердце ее сжалось, когда она увидела своего любимого дедушку. "Только он и понимает меня", – подумала она.
– Здравствуй, дедушка, у меня все нормально, – уныло ответила она.
– Я заехал посмотреть на вас всех, а тебя внизу не оказалось.
– Ты один это заметил, могу поклясться.
– Ну-ну, зачем так. Всем тебя очень не хватает. Почему бы тебе не написать тете Фиби, Лиззи? Все равно рано или поздно придется. По складу характера ты не похожа на человека, способного совершить самоубийство, – продолжал Эйса, – а ведь твой отец не отступится на этот раз. Не сможет. Он принял решение, и это известно всей семье. У него нет возможности что-то изменить, он не имеет права потерпеть поражение. Но ты-то можешь уступить. Кроме того поездка в Бостон может доставить тебе огромное удовольствие. А если тебе там не понравится, ты вернешься сюда и будешь жить со мной на маяке.
Лиззи пристально посмотрела на него.
– Ведь ты же не подписываешь договор о найме в китобойную экспедицию, и продавать тебя в рабство в Китай тоже никто не собирается.
– Ты советуешь мне написать письмо этой гадкой старухе и сообщить, что я с благодарностью принимаю ее приглашение?
– Да, я уверен, что тебе сейчас стоит поступить именно так. Помнишь проповедь, которую мы слушали в прошлое воскресенье в церкви, ту, где пророка не узнали в его родном городе?
– Смутно, – ответила Лиззи, – в прошлое воскресенье было очень трудно сосредоточиться, потому что на миссис Хьюзи было новое манто из котика, которое муж привез ей из последнего плаванья.
Эйса рассмеялся.
– Ну да, и она чуть не умерла от жары. По-моему, внутри было градусов семьдесят, не меньше… В такую погоду можно вообще без пальто обойтись, не то что без меховой шубы. – Он замолчал и поглядел на Лиззи. – Но мне жаль, что ты невнимательно слушала проповедь, ты бы узнала много полезного для себя. В Нантакете тебе не удастся показать, какова ты на самом деле, здесь все слишком много знают. Тебе необходима перемена в жизни, Лиззи, возможность начать с начала. Поезжай в Бостон, поживи с тетей Фиби. Не считай, что это наказание, думай о том, что для тебя это шанс многому научиться, приобрести лоск, которого лишены здешние девушки. Поверь, когда ты вернешься, все они позеленеют от злости, потому что ты обретешь то, чего они будут лишены.
– Тэвиса Маккинона? – с надеждой спросила Лиззи.
– И его тоже, – сдерживая улыбку, ответил Эйса.
– Думаю, я смогу написать тете Фиби… ради тебя, – задумчиво сказала Лиззи, подумав еще немного. – Честно говоря, сегодня эта идея не кажется мне такой уж глупой, я только не знала, как сказать папе… ведь это будет выглядеть так, как будто я отступила. – Она нахмурилась, словно вспомнила о чем-то неприятном. – А я ведь не люблю отступать.
– Знаю, – Эйса кивнул, – я и сам терпеть не могу снимать перед кем-то шляпу, но понимаешь, бывают случаи… Ну, если, к примеру, входишь в церковь, когда по-другому нельзя. – Он встал, и Лиззи почему-то посмотрела на капитанскую фуражку, которую он держал в огрубевших старческих руках. – Мне кажется, пора сниматься с якоря, пойду вниз, посмотрю, как там у всех настроение. Могу я надеяться, что увижу за обедом улыбку на твоей мордашке?
– Значит, ты останешься обедать, – обрадовалась Лиззи.
– Если ты спустишься, то останусь. – Эйса вопросительно поднял брови.
– Да, – решительно сказала Лиззи, – хотя, честно признаться, я бы сейчас скорее встретилась лицом к лицу с ураганом.
И она сдержала слово, вышла к обеду вовремя, чтобы никого не задерживать.
– Рад, что ты снова с нами, – сказал Сэмюэль, – значит, ты написала тете Фиби?
– Да, написала, – кивнула Лиззи.
– А я отправил, – вступил в разговор Эйса, – сам отвез на почту.
Переводя взгляд с отца на дочь, Сэмюэль отметил про себя, что, несмотря на желание казаться веселой, Лиззи необычно задумчива.
– И что же именно ты написала?
– Что буду просто счастлива приехать в Бостон, потому что всегда знала, что Нантакет – место не для меня. Я позорю семью, доставляю тебе уйму огорчений, а следовательно, вполне заслуживаю, чтобы меня выгнали без единого су в кармане…
– А что это – су? – спросила Мэг.
– Это пятицентовая монетка, французская, насколько я знаю, – объяснил ей Мэт.
– А почему ты не говоришь просто пять центов? – заинтересовалась Салли.
– Пять центов звучит так плоско, никакой музыки… а когда произносишь "су" – звуки словно сами слетают с языка.
Откинувшись на спинку стула, Сэмюэль оглядывал своих детей, думая о том, что он снова допустил ошибку. Его не оставляло ощущение, что Лиззи сумела извлечь выгоду из наказания – внимание всех собравшихся за столом было вновь приковано к ней. Если бы женщинам была открыта дорога в политику, его дочку ожидало бы блестящее будущее.
Лиззи уехала в Бостон.
Тетушка Фиби оказалась хуже… куда хуже, чем она себе представляла. Высокая, худощавая, прямая, с пронзительными голубыми глазами, седыми с металлическим оттенком волосами, как нельзя лучше соответствовавшими ее характеру, и длинными тонкими пальцами, на каждом из которых сидело по кольцу. Она отчетливо выговаривала каждое слово, произношение выдавало ее принадлежность к высшему слою бостонской аристократии, а уверенный голос, как показалось Лиззи, заставлял скатерть распрямляться саму по себе.
Следуя во всем традиции, тетя Фиби жила в собственном особняке, требовала, чтобы чай подавали ровно в два часа пополудни, и имела слабость к марципанам. У нее было два длинношерстных плоскомордых кота – Робин Гуд и брат Тук, проявивших поразительное единодушие в резком неприятии Лиззи. В доме имелся дворецкий, – англичанин Питерби до того древний, что в первом же письме к Бекки Лиззи написала, что он, наверное, прибыл в Америку с самим Колумбом.
Едва переступив порог дома тети Фиби, Лиззи поняла, что ее дело плохо. Прячась от обезоруживающего взгляда тетки за спину отца, она вспомнила, как он рассказывал ей о том, как Фиби, в девичестве Брюстер, умудрилась выйти замуж за человека c той же фамилией. "Фиби Брюстер Брюстер", – произносила про себя Лиззи, когда резкий теткин голос прервал ее раздумья.
– Ты совершенно не похожа на Пейшенс, – говорила Фиби. – Пейшенс была копия матери. Она целиком уродилась в Колдуэллов, а ты, хотя мне и неприятно об этом говорить, вылитая я в твоем возрасте. Ты – Брюстер до кончиков ногтей, и это не сулит тебе в будущем ничего хорошего. Всем Брюстерам, а женщинам в особенности, всегда приходилось нелегко. У всех женщин Брюстеров характеры сильнее, чем у мужчин. – Она пренебрежительно махнула унизанной кольцами рукой. – Большинство из них – и в том числе мой отец, – упокой Господь его бедную душу, были слабаками.
Лиззи нахмурилась. У нее не было ни малейшего желания причислять себя к Брюстерам вообще, и уж тем более иметь что-то общее с этой костлявой старухой.
– Лиззи, поздоровайся с тетей Фиби.
Лиззи безмолвствовала, и отец незаметно поддел ее локтем.
– Здравствуйте, тетя Фиби.
Фиби, готовая было кивнуть в ответ, в ужасе уставилась на Сэмюэля.
– Лиз-з-зи? Что за терзающий уши звук? Поверьте, Сэмюэль, это похоже на царапанье кошачьих когтей.
При слове "кошачьих" Лиззи покосилась на парочку, сидевшую на спинке кресла тети Фиби. Один был белый голубоглазый, второй – пятнистый, рыжий с черным и с рыжими глазами. По тому, как они сейчас на нее глядели, было очевидно, что поладить с ними едва ли возможно.
– Вы для чего-то зовете это дитя Лиззи, в то время как у нее есть чудесное, данное ей при крещении имя. Чем вам не угодило ее полное имя – Элизабет, или в конце концов Амелия?
– Терпеть не могу имя Амелия, – подала голос Лиззи.
– Не начинай говорить, пока к тебе не обратились, девочка, – оборвала ее Фиби и обратила на Сэмюэля взгляд, означавший, что она ожидает от него ответа на свой вопрос – Итак?
Сэмюэль растерянно пожал плечами:
– Не знаю, Фиби, для меня она всегда была просто Лиззи, вот и все.
– Таким образом, мы сразу выявили причину, – уверенно продолжала Фиби, кладя руки на набалдашник трости. – Не вызывает удивления, что девочка, вынужденная по недоразумению носить имя Лиззи – вульгарна, недисциплинированна и строптива. Вы нанесли этому ребенку непоправимый ущерб, называя именем, в котором буквально звенит легкомыслие. – Она снова посмотрела на Лиззи. – Мы начнем с того, что навсегда забудем чудовищное имя, которое никто больше не произнесет в этом доме, где нет места дурному вкусу. – Сделав паузу, Фиби поднесла руку к высокому кружевному воротнику, но вскоре заговорила опять: – Господь проявил милосердие, не позволив бедняжке Пейшенс дожить до сегодняшнего дня и увидеть, до чего докатилась ее дочь. – Она покачала головой. – Пейшенс всегда связывала с Элизабет самые большие надежды. Разве я не права, Сэмюэль?
Сэмюэль согласно кивнул.
– С этой минуты тебя зовут Элизабет, а в самом худшем случае Элайза или Лайза.
– Я – Лиззи, – упрямо возразила Лиззи, – и мне это нравится.
– Тихо, девочка, или я вынуждена буду приказать Питерби принести сюда трубку с опиумом. Тебя будут называть так, как считаю нужным я, а говорить ты будешь только тогда, когда тебя об этом попросят. – Показывая всем своим видом, что разговор окончен, Фиби, обратившись к дворецкому, сказала:
– Отведи ее на кухню, Питерби.
– Если у него получится, – огрызнулась Лиззи, с сомнением покосившись на старика.
Это замечание вынудило тетю Фиби, стукнув ее веером по руке, отдать еще более решительный приказ Питерби:
– Пускай Лидди напоит ее чаем… на кухне.
– А вы будете пить чай, мэм?
– Да, как всегда в гостиной. Напомни Лидди, чтобы подала еще одну чашку для мистера Робинсона. Боюсь, манеры этой крошки вызовут у меня несваренье желудка, – добавила она, обращаясь уже к Сэмюэлю.
– Манеры, Фиби, это еще не самое страшное. Честное слово, если бы я мог предвидеть, что мне предстоит пережить, ни за что не заводил бы столько детей.
Лиззи последовала за Питерби, слыша, как тетя Фиби говорит:
– Мы еще побеседуем попозже, Элизабет, после того, как я попрощаюсь с твоим отцом.
– До свиданья и счастливого пути, – буркнула Лиззи себе под нос.
4
Когда Тэвис Маккинон в возрасте двадцати одного года приехал в Нантакет вместе со своим братом Николасом, одиннадцатилетняя Лиззи бегала с косичками в голубом платьице и белом переднике. Она влюбилась в Тэвиса с первого взгляда. Влюбилась потому, что он вышел из радуги…
За год до этого она лишилась матери и чувствовала себя ужасно одинокой, никак не могла понять, почему у всех детей на острове есть мамы, а у нее нет. Отсутствие в доме мужчин было в здешних местах делом привычным. Отец, брат, а иногда тот и другой, уйдя в море на китобойном судне, могли не возвращаться несколько лет, как, например, капитан Бен Уорт, живший на Либерти-стрит, который провел в море сорок один год, а дома – всего шесть. Случалось, что ушедшие в море и вовсе пропадали без вести.
Домом обычно управляла мать семейства, у которой иногда имелось и собственное дело. В семье Лиззи вышло как раз наоборот – отец занимался домом и владел юридической фирмой. И все же, хотя Сэмюэль был любящим и преданным отцом, Лиззи чувствовала себя всеми покинутой. У братьев была своя компания, папа заботился о ее младшей сестре – Салли, Салли возилась с малышкой Мэг, а Лиззи оставалась одна, пока в ее жизни не появился дедушка.
Сорок лет Эйса Робинсон был капитаном китобойного судна, и Лиззи выросла без него. Незадолго до смерти ее матери дед решил, что ему пора отправляться на покой. Китобойный промысел уже довольно давно находился в упадке, в прибрежных водах китов перебили, и, чтобы получить прибыль, в море уходили на несколько лет. Эйса вернулся в тот самый роковой 1846 год, когда в Нантакете случился великий пожар.
Поселился капитан Робинсон на мысе Бранд, где находился маяк и, став смотрителем этого маяка, получил возможность не только по-прежнему находиться вблизи любимых им моря и кораблей, но и видеть внучку, которую полюбил не меньше.
В Нантакете не было бесплатных школ, и вначале отец обучал всех девятерых детей дома. Когда мальчики стали старше, он отдал их в школу Коффина, частное учебное заведение, основанное капитаном сэром Айзеком Коффином для его потомков. Почти всех жителей Нантакета связывала с Коффинами та или иная степень родства, а так как бабушка Лиззи со стороны отца была урожденной Коффин, то Сэмюэль записал в школу мальчиков, а девочек оставил дома, следуя традиции, согласно которой женщины не нуждались в формальном образовании.
Если бы не дед, Лиззи навряд ли пошла в школу. Эйса Робинсон не просто любил математику, он ее страстно обожал. Неудивительно, что внучка, проводившая теперь большую часть времени с дедом, пристрастилась к цифрам. В одиннадцать лет она высчитывала даты для морского календаря и исправляла навигационные инструменты для капитанов китобойных судов. Одним из первых подарков деда стал телескоп, и Лиззи провела бесконечное множество вечеров, приникнув к установленному на башне маяка прибору.
Когда девочке исполнилось тринадцать, ей наконец разрешили пойти в настоящую школу, где учителя признали у нее незаурядные способности к математике и естественным наукам. Ей, правда, очень не хватало теперь тех долгих часов, что она проводила с дедом. По субботам и воскресеньям она обязательно приходила на маяк, и, как прежде, слушала истории про китов, про места, где побывал Эйса, и про то, что он там видел. Холодными зимними вечерами Лиззи, устроившись напротив старика, вслушивалась в ровное звучание его голоса и наблюдала за тем, как он плетет сети, делает безделушки из ракушек или режет по кости. Дед научил ее морскому делу, научил любить море, но, самое главное – он научил ее верить в себя, надеяться. "Родившись женщиной, надо уметь выстоять в штормовую погоду", – любил повторять Эйса.
В жизни у людей бывают разные удачи, Лиззи повезло с дедом, и она это ценила. Когда они шли вдвоем по главной улице, прохожие оборачивались и улыбались им вслед. Сгорбленный, с походкой враскачку, старый моряк крепко сжимал в своей загрубевшей руке маленькую ладошку беленькой кудрявой девочки, глядевшей на него с восторгом.
Иногда на маяк Лиззи подвозил Джетро Ньютон, снабжавший Эйсу всем необходимым для работы. В плохую погоду, когда приходилось зажигать сигнал предупреждения, Эйса не ложился спать и допоздна читал Лиззи отрывки из дневника своих путешествий или из любимых книг. Однажды, после того как они закончили чистить большой маяк, он прочитал ей строки Мильтона о радуге.
Вполне естественно, что Лиззи, перебив его, спросила, как получается радуга, и почему она видна только после дождя.
Дед закрыл книгу и, раскурив трубку, принялся терпеливо объяснять.
– Это завет Господень. Господь поклялся, что не станет больше разрушать землю с помощью дождя, как он поступил во времена Ноя. Когда видишь цветную дугу, Лиззи, надо всегда об этом помнить. Радуга – знак обещания и надежды, и у всего на свете есть своя радуга, свой луч надежды.
С тех пор радуга обрела для нее новый смысл. Через несколько месяцев, идя с дедом вдоль причала, Лиззи увидела, как по корабельному трапу спускается красивый темноволосый мужчина. Над его головой сияла радуга, и она сразу поняла, что это неспроста. Он смеялся, сходя на землю, но почему-то, увидев Лиззи, замолчал и остановился, разглядывая ее своими живыми серо-голубыми глазами. Лиззи тоже остановилась.
– Эй, ты чего там застрял, Тэвис, – окликнул его брат Николас.
– Что? – переспросил Тэвис, оглядываясь. – Да нет, ничего, вон там девочка… она мне кого-то напомнила.
Это мгновенье навсегда осталось в памяти Лиззи. Радуга была знаком Господнего обещания, как и говорил дед. Всем пылом своего юного сердца ощутила Лиззи, что этот красавец обещан ей. Она только не предполагала, насколько трудно будет убедить в этом самого Тэвиса Маккинона. "Упрям и недоверчив, как Авраам", – часто повторяла Лиззи.
Время шло, и обитатели Нантакета перестали обращать внимание на то, как Лиззи назойливо преследует Тэвиса Маккинона. Молодые люди беззлобно поддразнивали ее: "Давай, давай, Лиззи! Он в конце концов женится на тебе, чтобы отвязаться", или: "Не отставай, Лиззи, остров маленький, далеко ему не убежать". Затем неизменно следовал взрыв смеха, а девочка, гордо расправив плечи, шла своей дорогой, успокаивая себя, что здешней деревенщине просто неведомо, что такое истинное чувство. И все же досада не оставляла ее.
– О-ой, ну когда же я наконец вырасту? – жалобно спрашивала она у деда после очередной неприятности.
– Ты должна потерпеть, – мудро советовал Эйса, – бессмысленно роптать на время, ветер или море. Судьба есть судьба, и, что предначертано, придет в назначенный час. – Он погладил ее по руке. – А эти бездельники-мальчишки умерли бы от скуки, если бы не дразнили тебя. Не вешай носа, ты скоро станешь взрослой, ждать осталось недолго.
Следуя за Питерби по скрипучим ступеням старой лестницы, Лиззи думала, что взрослой-то она станет, хотя не так скоро, как хотелось бы, а привыкнуть к этому дому ей наверняка не удастся.
– Вот ваша комната, мисс, – проскрипел Питерби, открывая высокую дверь угловой комнаты, сияющей множеством окон.
Лиззи вошла в спальню, которую выбрала для нее тетушка. Новые впечатления хотя бы немного отвлекали от воспоминаний о родных, заставлявших ее чувствовать ужасно несчастной и покинутой.
– Если вам что-нибудь понадобится, мисс, позвоните, и я или миссис Поттер, экономка, сразу же придем, – с этими словами Питерби закрыл за собой дверь.
Оглядев свои новые владенья, Лиззи заметила, что ее багаж уже принесли. Комната ей понравилась. Изящная кровать под светлым пологом, ореховый письменный столик у окна, рядом мягкий, с пестрой обивкой диван. У противоположной стены – туалетный столик с зеркалом, накрытый белой с розовым салфеткой.
При других обстоятельствах Лиззи сочла бы эту комнату очень уютной. Но сейчас ей оставалось только повторять: "Не нравится мне эта комната, не нравится Бостон, а больше всего не нравится тетя Фиби… со своими котами". Она прилегла на кровать. Родной отец решил избавиться от нее, но почему он не отправил ее жить на маяк, к деду? Мысли Лиззи перенеслись в тот день, когда она последний раз была у него.
Капитан Робинсон занимал домик смотрителя маяка у самого входа в Нантакетскую гавань. Войдя в калитку, Лиззи пошла по скользкому настилу, который затопляло во время прилива. Отсюда была видна башня, на которой уже горел сигнальный огонь, предупреждавший корабли об опасных песчаных перекатах.
Было уже почти совсем темно, когда она вошла в дом со словами: "Я знаю, я точно знаю".
Эйса Робинсон сидел за столом, вырезая узор на китовой кости при свете масляной лампы. Подняв на нее глаза, в которых искрился смех, он спросил, стараясь оставаться серьезным: "Что же это ты знаешь, интересно?" Лиззи подбросила полено в огонь и принялась кружиться по комнате. Неожиданно резко остановившись, она выпалила: "Ох, дед, я знаю, я точно знаю, что выйду за Тэвиса Маккинона. Я знаю, потому что верю, а если веришь, то сбывается даже то, что не может сбыться, правда?" – "Конечно, – согласился Эйса Робинсон. – Верить все равно что идти под солнцем во время дождя". Сбросив накидку, Лиззи подскочила к деду и обняла его за шею. "Ох, дед, ты понял, я тебя так за это люблю".
Больно было думать о том, что ее оторвали от единственного в мире человека, которому не надо было ничего объяснять. Горячие слезы покатились по щекам, и в свою первую ночь в Бостоне Лиззи плакала, пока не уснула.
