Текст книги "Лишь небеса знают"
Автор книги: Элайн Кофман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
17
Сидя на кровати в доме мужа, Элизабет задумчиво теребила бантик на ночной рубашке. Она успела выплакать все слезы и думала теперь о том, что даже в самом диковинном сне ей не могло бы наверное присниться, что первую ночь после свадьбы она проведет вот так, одна.
Она оглядела комнату. Пусто и холодно. Пустые надежды. Холодно на душе. Если бы не ребенок, ее жизнь сложилась бы иначе. Но сейчас выхода нет.
Спрыгнув с кровати, Элизабет накинула халат и, спустившись по сумрачной лестнице, открыла дверь кабинета Тэвиса.
– О, – произнесла она, попятившись, – я не постучала, потому что думала, что вы спите.
Тэвис оторвался от бумаг, которые просматривал, и взглянул на нее нагло, не скрывая холодного презрения. Пожалуй, впервые в жизни Элизабет пожалела о том, что не родилась мужчиной. Ей захотелось как следует врезать ему.
– Зачем вы пришли, Элизабет, – поинтересовался он.
– За книгой.
– Пожалуйста, – он показал на книжные шкафы, – хотя едва ли вы найдете здесь то, что вам интересно. Книги у меня в основном по архитектуре, мореплаванию…
– Я знаю, чем вы занимаетесь, Тэвис.
Он покраснел и взглянул на нее еще злее. Как ни странно, Элизабет не доставило удовольствия то, что она задела его. Неожиданно она заметила на полу возле его кровати два больших саквояжа, и третий, поменьше, полный бумаг, на столе. Сердце ее замерло.
– Вы уезжаете?
– Да.
– Почему?
– Я полагаю, вы знаете почему.
– Решили удрать.
– Можете называть это, как вам нравится.
– Зачем вы это делаете? Неужели мы не могли бы хоть как-то договориться? Неужели вам обязательно срывать на мне зло? Поверьте, я делала все, что было в моих силах, чтобы предотвратить свадьбу.
– Но все же не выдержали под конец.
– Мне пришлось согласиться.
– Пришлось, захотелось – не все ли равно. – Он в упор посмотрел на нее.
– Обстоятельства… – она испуганно замолчала. – У меня появилась причина, – осторожно добавила она.
– Причина. Ах, какое милое слово! Удобное. Причина. Что-то вроде небольшого покрывала, под которое можно спрятать эгоизм. Возможно, я и удираю, зато не хитрю.
– Я надеялась…
– Я знаю, на что вы надеялись, Элизабет. Мне это известно уже много лет. Но вам пора наконец усвоить простую истину: я вас не любил, не люблю и никогда не буду любить. Пока меня не будет, вам стоит приучить себя к этой мысли. Иначе я буду вынужден повторять это снова и снова.
– Вы вернетесь? – Она вдруг поймала себя на том, что завидует ему. До чего же легко быть мужчиной – упаковал вещи и уехал, позабыв об ответственности.
– Вернусь… когда-нибудь.
Больше он не захотел ничего добавить. Сложив в саквояж последние бумаги, он защелкнул замок. Элизабет молча смотрела на него, не веря своим глазам. Взгляд ее упал на почти пустую бутылку рома. Словно прочитав ее мысли, Тэвис вздохнул и сказал немного мягче:
– Дело не только в вас и не в том, что я пьян. Я еду в Вашингтон. Буду работать для флота. Я еще заставлю проклятых южан пожалеть о том, что к ним попали мои чертежи.
– Ненависть и мстительность будут вам отличным подспорьем, – заметила Элизабет.
Тэвиса явно удивили ее слова.
– Я оставил распоряжение в банке у мистера Блейсдейла. Он открыл для вас счет. Если вам что-то понадобится…
– Все, что мне понадобится, обеспечат мне мои родные.
– Я не собираюсь отправить вас домой, Элизабет. Вы – моя жена, и я намерен обеспечить вас всем необходимым.
– Уезжайте! Уезжайте в Вашингтон. Но однажды вы пожалеете о том, что потеряли. Я никогда не встречала мужчины восхитительнее вас и глупее. Вы втоптали в грязь мои чувства. Но и мой день придет! Вы вернетесь и будете валяться у меня в ногах.
– Вы забыли об одном, Элизабет. Я знаю себя лучше, чем вы.
– Вы уверены? Посмотрим. Как говорится, время покажет.
– Чего-чего, а времени у меня пока достаточно.
– Время самый мудрый советчик. Кто знает, как скоро вы начнете испытывать сожаление? Вы можете ошибаться, а я привыкла ждать. Я ждала полжизни, Тэвис, и хватит с меня.
Прежде в сознании Элизабет Тэвис занимал место где-то посередине между небожителями и смертными. Ей казалось, что, прекрасно владея собой, он всегда сумеет найти верное решение. Сейчас она видела перед собой человека растерянного и запутавшегося, уязвленного и готового совершить ошибку.
Глядя, как он рассеянно щелкает замком саквояжа, она думала о том, что он напоминает мальчишку, собравшего пожитки, чтобы сбежать из дому, но втайне надеющегося, что кто-то старший и более сильный его остановит.
Да, она оказалась сильнее и докажет это, не сделав того, чего бы ему хотелось. Она не остановит его. Он сам затеял ссору, ему и искать примирения.
– Счастливого пути, – добавила она напоследок.
Кивнув на прощанье, он подхватил вещи и со словами: "Вы правы, время покажет", – вышел из комнаты и стремительно сбежал вниз по лестнице.
18
Тэвис потянулся, держась руками за поясницу, и с усилием выпрямился. Шесть часов он, не разгибаясь, сидел над чертежным столом, и, кажется, не напрасно. Перед ним лежал последний чертеж "Славной победы", корабля, над которым он трудился целых семь месяцев.
Просматривая планы, Тэвис в который раз отмечал про себя неоспоримые достоинства своего детища. Пятидюймовое железо защищало корпус, а двухдюймовое – палубу "Победы", низкая посадка делала ее трудно уязвимой для снарядов, на ней же самой имелось четыре одиннадцатидюймовых пушек, расположенных на подъемных башенных палубах в носу и корме. Быстроходное судно имело высокую маневренность.
Дверь приоткрылась, и на пороге появился светловолосый капитан Эдвард Пеннибейкер.
– Вас ждут, – сказал он. – Секретарь только что пришел.
– Иду, – ответил Тэвис и принялся сворачивать чертежи.
Обсуждение прошло гладко, замечаний не было, и проект получил одобрение. Тэвис шел по длинному гулкому коридору, думая, что его мечта становится реальностью. По словам секретаря, строительство должно было начаться безотлагательно.
Откуда-то издалека до него долетели звуки женского смеха, и неожиданно мысли его перенеслись в другое время и в другое место – он увидел Элизабет, стоящую на носу шлюпки, которая сушила на ветру длинные, распущенные волосы, а у нее за спиной огненно сияло солнце. Тэвиса охватила невыносимая тоска.
Когда он только приступил к работе здесь, дни его были полны встреч. Вечерами он засиживался за чертежами, так что ему некогда было думать о ней, но злость и досада, которые привели его сюда, постепенно улеглись. Недели превращались в месяцы, и воспоминания почему-то стали все чаще тревожить его. Память по крупицам воссоздавала образ Элизабет: как она выглядела, одевалась, смеялась. По ночам, лежа в постели, он делал над собой усилие, старался не представлять себе, как занимается с ней любовью.
Разлука с этой женщиной становилась изо дня в день невыносимей, и в конце концов Тэвис сообщил начальству, что намерен вернуться домой.
– Мистер Маккинон, – сказал секретарь, поднимаясь ему навстречу, – я вынужден напомнить вам, что вы подписали контракт с военным флотом Соединенных Штатов. Мне понятны ваши доводы, ясам человек семейный, но долг перед страной и военным министерством превыше всего. Нам необходим ваш корабль с его железной обшивкой, и чем скорей, тем лучше. Многим из нас предстоит жертвовать собой за дело свободы. Вы – всего лишь один из нас.
– Вы хотите сказать, что я не могу уехать? Не могу вернуться домой?
– Если вы предпочитаете данную формулировку, то – да.
– Значит, я уеду без разрешения.
– Вы мне симпатичны, мистер Маккинон, сейчас идет война…
Подняв воротник пальто, чтобы защититься от холодного, сырого ветра, он шагал по Пенсильвания авеню, думая с досадой о том, как далеко сейчас его родной дом и Элизабет.
Отперев дверь своего временного жилища, Тэвис вошел и, не зажигая света, лег на кровать. Мысли его вновь и вновь возвращались к Элизабет. Ящики его стола были набиты письмами, которые он писал ей все время, хотя и отправил лишь несколько. Он не знал, почему она не ответила – не получила… Или не захотела.
"Может быть, написать еще, объяснить, что я чувствую. Может быть, она ответит?" – в который раз спрашивал он себя.
Чего он боялся? Больше всего в Элизабет его восхищали выдержка и решительность. Возможно, она найдет в себе силы справиться и с тем, что случилось. Она любила его всегда, и он не мог себе представить, чтобы что-то в ней изменилось.
Закрыв глаза, он представил себе свой дом, нарядный и ярко освещенный, готовый к приему гостей. Элизабет в дорогом платье, вроде тех, что носят знатные дамы здесь, в Вашингтоне, стоит на площадке лестницы. Скорей бы вернуться, увидеть ее, сказать…
Он открыл глаза. Что сказать? В отчаянии он стукнул кулаком по кровати. Он не знал, что сказать. Наверное, потому и не решается вернуться. А тут еще флот и проклятая, никому не нужная война. Тэвис вздохнул. Он чувствовал себя постаревшим и очень усталым. Он утомлен, а корабль еще только предстоит построить. Ничего не поделаешь, – жизнь будет идти в заведенном ритме, Он поедет в Портсмут. Наступит весна, затем лето, и к осени работа будет закончена. "Славную победу" спустят на воду. И что дальше?
И вот день, когда был забит последний гвоздь, настал. Высшие офицерские чины флота собрались, чтобы присутствовать при спуске "Славной победы" на воду. Стоя на стапеле, Тэвис слушал, но, как ни странно, мысли его были далеко. Еще мгновенье, и осуществится его заветная мечта, а он думает о возвращении к Элизабет.
Наконец корабль с шумным плеском опустился на воду.
19
Пожар в Нантакете начался мгновенно. Три дома – Робинсонов и два соседних, занялись первыми и успели сгореть дотла прежде, чем бедствие удалось остановить.
Стоя вместе с дедом на улице у пепелища, Элизабет отвернулась, когда вынесли первый из трех трупов.
"Нет, не может быть, – хотелось ей закричать. – Неправда, только не Салли и Мэг, только не папа!"
Ей показалось, что земля закачалась у нее под ногами, когда она представила себе сияющую мордашку Мэг, гордо объявляющей, что она прочитала ее дневники. Сестричка больше никогда не прочтет ее записей. Бедняжка вообще больше никогда ничего не прочтет. Никогда не придет она к ней в комнату во время грозы и не попросится в ее постель, сказав, что боится. А Салли теперь не возьмет у нее медальона и не порвет любимой накидки. Не будет больше вечеров, когда Салли, лежа поперек ее кровати, будет спрашивать, что чувствует девушка, когда влюбляется. Никогда не произнесет больше Сэмюэль Робинсон своего вечного: "Лиззи, дитя мое, ну что мне с тобой делать?"
Констебль Уайтекер, остановившись возле них, положил руку на плечо Эйсы Робинсона.
– Примите мои соболезнования, Эйса. Мы ничего не могли сделать, поверьте. Дом был охвачен пламенем, когда мы приехали.
Уходя, мистер Уайтекер снял шляпу и поклонился Элизабет. Она хотела кивнуть в ответ и вдруг почувствовала, что тело ее не слушается. Заставив себя повернуть голову, она задержала взгляд на трех накрытых простынями телах. Один из пришедших помочь мужчин неловким движением стащил покрывало. До сих пор Элизабет, думая о своей потере и о том, как должны были страдать ее близкие, не представляла себе, что способен сделать с человеческим телом огонь.
С минуту она смотрела на обгоревшие скрюченные останки. Затем, осознав, что то, что она видит – реальность: прошептала: "Папа", – почувствовала головокружение. Она поглядела на деда, затем протянула к нему руки, но он оказался слишком далеко. Она пробовала звать его, но слова не желали слетать с языка. Проваливаясь, она падала все ниже и ниже в безмолвную черноту…
Ей не надо было открывать глаза, чтобы понять, что она в доме вдовы Петерсон. Миссис Петерсон поселилась напротив, через улицу, когда Элизабет только родилась. Тонкий писклявый голосок соседки и знакомые желтые розочки на стене подтвердили ее догадку.
– Несчастная крошка. Потерять сразу столько родных! Как это несправедливо, правда, капитан?.. Нет, я прекрасно понимаю, что и для вас это ужасное горе. Лишиться сына и двух внучек! Но молодым труднее смириться с утратой. Как вы думаете, капитан, она придет в сознание сама или лучше послать за доктором?
Элизабет почувствовала, как теплая ладонь деда легла ей на лоб.
– У нее обморок. Она очень испугалась и… – Он не смог договорить, и, поняв, как он взволнован, она снова сделала попытку дотянуться до него. Скрипнул стул, и, очнувшись, она заглянула в полные слез глаза старика.
– Побудьте немного с ней, миссис Петерсон, – попросил он дрожащим голосом, – а я схожу за повозкой.
Возвращение на маяк и последовавшие за ним дни Элизабет помнила смутно. Кто-то заходил к ним, она готовила еду, ложилась спать, вставала, но все это было словно не с ней и не наяву. И только свет большого маяка был настоящим и, как всегда, предупреждал корабли об опасности.
"Как справиться с горем?" – спрашивала она себя. Уход близких оказался внезапной и необратимой потерей. С ней впервые случилось то, чего нельзя было изменить и исправить.
– Это невозможно пережить, – сказала она деду в ночь перед похоронами.
Они сидели вдвоем за кухонным столом, не притрагиваясь к стоявшему перед ним кофе. Лицо деда было мокрым от слез, а Элизабет не могла плакать. Окаменев, она смотрела на старика, сожалея, что детство прошло, и она не может, забравшись к нему на колени, почувствовать себя в безопасности. Ее жизнь состоит из любви и потерь. Ну почему она должна терять все, что ей дорого? Невольно Элизабет подумала о Тэвисе, о тех письмах, что получила от него, и тех, что написала, но не отправила сама. Он тоже – еще одна утрата. Еще один человек, которого она любила и потеряла. Однако снисхождения он не заслуживает. Он сам оставил ее и не узнает теперь о ребенке.
В день похорон солнце не осмелилось показаться из-за облаков. Мир вокруг был сумрачен, словно само небо скорбело вместе с ними.
Элизабет смотрела на могилу матери, вспоминая, как совсем недавно сажала здесь цветы, выдергивала сорняки, не подозревая, что готовит место для родных ей людей. "Скоро маме будет не так одиноко, – подумала она, – в Нантакете нас осталось только двое – я и дед, и никто не знает, сколько отпущено старику".
По морщинистому лицу деда катились слезы. Как много пришлось ему пережить! "За что? – обратив взор к Господу, вопрошала Элизабет. – 3а что? За что? За что?"
Ни Господь, ни ее собственная душа не знали ответа. Никто не знал. Есть лишь холодная, жестокая, неотвратимая действительность. Ей захотелось плакать.
Многого она не успела сделать, многого сказать. "Папа, я простила тебя, простила", – шептала она, вспоминая, как просил у нее прощения отец после того, как выдал замуж, а она отказалась даже выслушать его. Как много ошибок совершила она в гневе: покинула дом Тэвиса, не вернулась к родным, перебравшись на маяк к деду. Салли и Мэг пришли и просили ее изменить решение, а она расплакалась, обняла их, но отказалась.
Теперь их больше нет – папы, Салли, Мэг… Утраты… Жизнь – не что иное как череда утрат.
Элизабет положила голову на плечо деда. К ним подошли братья. Их лица были угрюмы и печальны. Они горюют, как и она, но у каждого из них своя жизнь. Ни один не остался дома, в Нантакете. Они уедут отсюда к своим семьям, увезя с собой воспоминания и грусть. Только ей, ребенку, который должен вот-вот родиться, и старику предстоит жить здесь, как и прежде. Застывшим взглядом следила она, как последний ком земли упал на могилу Мэг. Мэг было всего пятнадцать. Ее еще никто не целовал! Никогда теперь не выйдет Салли за Джареда Шерборна. Она взглянула на Джареда, растерянного и подавленного. Какая несправедливость! "Ну почему не я? – хотелось крикнуть ей. – Почему?"
И все же она понимала, что должна жить ради двоих – того, чьи дни подходят к концу, и того, кто еще только явится на свет. Как за тоненькую ниточку, цеплялась она за эту мысль, не позволяя безумию овладеть собой.
С кладбища они уходили последними. Еще раз взглянув на четыре могилы в углу, Элизабет подумала о том, до чего странно устроена жизнь – одно несчастье заставляет забыть о другом. Оболочка, а внутри пустота. Одна пустота.
20
Тэвис возвратился в Нантакет ровно через два с половиной года после своего отъезда. Не счесть было дней, когда он мечтал хотя бы взглянуть на Элизабет. По дороге от пристани к дому он гадал, как она его встретит. Гнев, который он некогда испытывал, давно сменился чувством вины. Вины за то, что оставил ее, за то, что не сумел вернуться раньше.
В толпе на главной улице мелькнуло несколько знакомых лиц, но он не стал задерживаться. Тысячу раз представлял он себе свое возвращение! Вот Элизабет стоит у кухонного окна, затем, повернувшись, замечает его и, глядя так же восторженно и преданно, как в детстве, кидается к нему навстречу, чтобы обнять.
Он повернул на Центр-стрит, его улицу, и неожиданно прежние опасения вернулись. А что, если поздно? Что, если он не приезжал слишком долго? Слишком долго не мог прозреть, понять, что она уже не девочка, а зрелая женщина. Она молода, ей еще нет тридцати. Он на десять лет старше, но из них двоих именно он проявил слабость и бесхарактерность.
До дома оставалось всего несколько шагов, смятение его нарастало. "Лайза, Лайза, что я наделал? Как мог быть таким жестоким? Ты ведь любила меня, а я нещадно растоптал все твои надежды".
Возле крыльца Тэвис остановился, сердце его колотилось, ладони вспотели. Их разделяло всего несколько ступенек. Он вдруг забыл все, что собирался сказать и столько раз повторял про себя. Мысли путались. Он понимал, что нет зрелища более жалкого, чем неуверенный в себе мужчина.
Старый дом в стиле греческого возрождения был точно таким же, как прежде, – обшитые досками стены, широкие окна, входная дверь, которую давно следовало покрасить. Не без любопытства Тэвис подумал о том, изменила ли что-нибудь Элизабет в комнатах.
Было еще совсем рано. Всего четверть девятого, Вероятно, его экономка по-прежнему служит у Элизабет, – он оставил в банке денег лет на пять.
Вставив ключ в замок, Тэвис отпер дверь и, войдя в прихожую, сразу заметил, что тут так же просторно, как было, – стул, подставка для зонтов…
Он прошел в гостиную, зажег лампу на треугольном столике, отчего-то удивляясь, что и она стоит на старом месте, возле двери. На стуле около столика та же вышитая подушка, турецкая оттоманка тоже там, где была, а рядом – его любимое кожаное кресло. Все, как до его отъезда.
Бросив на стул пальто, он вышел из комнаты, чтобы подняться наверх.
Спальня – то место, где женщина непременно оставляет хоть какие-то следы своего присутствия. Но и тут ничего не видно – удобно, уютно, и совершенно в мужском вкусе. Ни занавесок с рюшечками на окнах, ни яркого покрывала или небрежно брошенного халата, ни домашних туфель.
На туалетном столике серебряная шкатулка с его монограммой, небольшой портрет родителей в рамке и черепаховые гребень и щетка матери. Комната производила впечатление нежилой, пахло здесь не лавандовой водой и сиренью, а пылью, как в музее.
Экономку, миссис Чэдвик, Тэвис нашел в кухне.
– Где моя жена? – спросил он, входя.
Миссис Чэдвик от неожиданности подскочила на стуле.
– Бог мой! Вы испугали меня до смерти, мистер Маккинон. Я так рада, что вы вернулись! Вы должны были написать, что приезжаете, и я бы все для вас приготовила.
– Где Элизабет?
– Э-э, не знаю. Вы не заходили к ней на маяк?
– Нет. Я пришел сразу сюда. Сейчас еще рано, и я не предполагал, что ее может не оказаться дома.
– Так она вам не сообщила?
– О чем?
– Что она не живет здесь. В день вашего отъезда она перевезла вещи на мыс Бранд. Мне кажется, бедняжке была страшно одиноко, и она захотела быть рядом с дедушкой. С тех пор она и живет у капитана Робинсона. – Женщина замолчала, и лицо ее стало печальным. – Боюсь, вы не знаете и о том, что случилось, – осторожно продолжала она. – Я имею в виду ее горе.
– Какое горе? – спросил Тэвис, и сердце его забилось как сумасшедшее.
– Такая ужасная трагедия… Страшная, страшная утрата. Старый капитан Робинсон и тот очень изменился с тех пор.
– Я не понимаю, о чем вы?
– Ну, о пожаре, конечно. Дом Робинсонов и еще дна соседних сгорели дотла. Сэмюэль и две его дочки погибли.
Тэвис выдвинул стул и сел, чувствуя, что его не держат ноги.
– Когда это случилось? – спросил он, постаравшись сосредоточиться.
– Вскоре, как вы уехали. Месяцев через семь или восемь. Если я не ошибаюсь.
Он еще не успел в полной мере осознать, какая беда приключилась с Элизабет, пока его не было, но миссис Чэдвик, странно взглянув на него, продолжала еще загадочней:
– Раз вы не знали про пожар, – произнесла она, – значит, не знаете и о… ребеночке.
– Каком ребеночке? – переспросил Тэвис, которому показалось, что голова у него сейчас лопнет.
Совсем растерявшись, старушка принялась будто веером обмахиваться ухваткой для чугунков.
– О, Господи, – бормотала она, – будь проклят мой язык. Мистер Маккинон, умоляю вас, не спрашивайте меня больше ни о чем. Я прихожу сюда два раза в неделю, чтобы проветрить и вытереть пыль. Я больше ничего не знаю.
– Вы упомянули о ребенке. Чей он?
– Пожалуйста, сходите на маяк и поговорите с женой, – взмолилась бедная женщина. – Она сама вам расскажет. Мое дело следить за домом.
– Этот дом вместе со всем, что в нем есть, пусть провалится в преисподнюю, – прорычал Тэвис и стремительно вышел из кухни.
Шагая к маяку по песчаной тропинке, он думал о том, что узнал несколько минут назад. Элизабет лишилась отца и сестер. Бог дал и Бог взял. У нее есть ребенок. Благословенно имя Господа.
Как ему утешить ее? Как объяснить, что он понимает ее лучше других? Мальчиком потерял он брата и сестру, а следом родителей. Он понимает, что такое утрата, отчаянье, боль, бессилие, но только не убежден, что она поверит ему.
Когда Тэвис подошел к маяку, он сразу увидел, что у воды стоит капитан Робинсон, а рядом с ним мальчик, совсем маленький, лет двух, не больше.
Капитан поднял голову, и, вслед за ним, парнишка тоже посмотрел на Тэвиса. Сомнения разом рассеялись.
Перед ним настоящий Маккинон – темноволосый и голубоглазый. Ребенок ничего не унаследовал от матери. Это было приятно, и одновременно обескураживало. Почему она не написала ему о сыне? Чего хотела добиться, скрывая от него? Тэвис вдруг вспомнил ту ночь, в библиотеке. Он спросил тогда, что заставило ее в конце концов согласиться на замужество. С ужасом вспоминал он сейчас, как оскорбил ее. "Но потом согласилась?" – "Я была вынуждена". – "Вынуждены, захотели, не все ли равно?" – "У меня была причина". – "В чем еще я виноват, – спросил он себя. – И смогу ли я искупить грехи?"
Мальчик держал в руке кораблик. Тэвис посмотрел на капитана Робинсона, тот протянул ему руку.
– Итак, вы вернулись, – произнес Эйса, – я это знал.
– А кто-то сомневался? – спросил Тэвис, глядя на ребенка.
– Да, были и такие. Вы насовсем?
– Да, – Тэвис кивнул. – Слава Богу, насовсем. Ну, здравствуй, – опускаясь на корточки, обратился он к сыну.
Мальчик долго молча и внимательно разглядывал его, затем вопросительно посмотрел на деда.
– У тебя прекрасный кораблик, – продолжал Тэвис, – ты сам его сделал?
– Нет, – ответил ребенок, застенчиво помотав головой, и посмотрел на старика.
Улыбнувшись, Тэвис встал и погладил его по голове. Как только он коснулся тонких шелковистых волос сына, сердце его болезненно сжалось. Сын. Его сын. Ему захотелось взять мальчика на руки, но он удержался, понимая, что время еще не пришло.
– Она в доме? – спросил он Эйсу.
– Только что была в кухне.
Дождь лил без остановки целую неделю, но сегодня облака немного рассеялись. Элизабет наблюдала в окно, как маленький Вилли, шлепая по лужам, идет вместе с дедом пускать кораблик. Она улыбнулась, радуясь, что наконец вышло солнце, и посмотрела туда, где сквозь рассеивающийся туман виднелся город. Ей показалось, что из тумана вышел Тэвис. Придерживая одной рукой занавеску, она снова поглядела на старика и ребенка, тащившего на веревке игрушку. Странно, но о Тэвисе она всегда вспоминала в самые неожиданные минуты. Она постояла еще немного, и до нее отчетливо донеслись звуки его голоса. "Элизабет… Элизабет… Элизабет…" – звенело, словно эхо, у нее в голове. Странно и смешно, что она до сих пор иногда его видит и слышит голос, неизменно убеждаясь, что все это происходит в ее воображении. До того как появился на свет Вилли, это случалось с ней часто, но постепенно боль утихала. Столько событий произошло с тех пор! Бекки вышла замуж за брата Натэниела Старбэка, Джейсона, и уехала в Нью Бедфорд. Вскоре после того погибли отец и сестры, и ей казалось, что мир вокруг нее рухнул, оставив после себя лишь горе и пустоту. Скоро уже два года с того злосчастного дня, когда случился пожар. Дед очень постарел, ему не удалось оправиться. Много раз Эйса повторял ей, что на месте Сэмюэля должен был быть он, что он пожил свое и готов умереть.
Она постаралась набрать побольше воздуха и поднесла руку к глазам – вдалеке, там, где песчаная дорожка делала поворот, убегая к голубому призрачному небу, появился он. Ей показалось, что время остановилось. Она не знала, промелькнула секунда или прошла вечность.
Когда-то она любила этого человека. Потом она вышла за него замуж. Родила ему сына. Потом, после появления Вилли, любовь снова вспыхнула в ней и жила до тех пор, пока она не смирилась с тем, что он уже не вернется. Она не испытывала больше ни злости, ни горечи. Новая Элизабет Маккинон жила теперь спокойно, растила сына, заботилась о старике, занималась астрономией и не собиралась покидать мыс Бранд до конца своих дней.
Наверное, она должна быть благодарна за это своему сыну, малышу Вилли. Элизабет помнила, как сказала она Бекки в день, когда он родился: "Тэвис никогда не будет со мной, но у меня теперь есть его сын. Он принадлежит мне, и никто никогда не отберет его у меня. Моя жизнь обрела смысл".
Она снова посмотрела на шедшего по дорожке мужчину. Тэвис Маккинон, человек, бросивший ее, когда она была беременна. С бешено колотящимся сердцем наблюдала она, как он остановился возле деда и Вилли, потом присел на корточки и что-то сказал ребенку. Мальчик ответил, и он, улыбнувшись, взъерошил ему волосы. Вот он обменялся несколькими словами с Эйсой, и дед кивнул в сторону дома.
"Только бы он догадался сказать, что меня нету, – прошептала Элизабет. – Я не хочу видеть его…"
Когда Тэвис с решительным видом направился к дому, Элизабет взяла себя в руки. Она ждала, что он постучит, но он открыл дверь и вошел. По-прежнему стоя у окна, она крепко держала в руках кухонное полотенце. Когда шаги его послышались совсем рядом, она повернулась и произнесла:
– Значит, вы вернулись.
– Неужели у вас были какие-то сомнения? – спросил он, не стараясь скрыть огорченье.
– Много раз, – холодно ответила Элизабет.
Ей хотелось, чтобы на этот раз он увидел ее сильной и равнодушной. Тэвис же торопился высказать ей все, что накопилось у него в душе.
– Мне жаль, что все так сложилось, что вы не сообщили мне о сыне… – начал он.
– Зачем? Чтобы вы еще больше разозлились, еще сильнее меня возненавидели? – стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее, ответила Элизабет.
– Я был зол, но ненависти к вам я никогда не испытывал. Мне казалось, что я имел право узнать о том, что у меня родился ребенок. Вы могли хотя бы написать мне. Ответить на письмо. Я ведь объяснил вам, как найти меня.
– О, разумеется, объяснили. Вы объяснили, как обращаться с деньгами, как следить за вашим домом, вы только забыли, что у вас есть жена.
– Но вы все равно должны были сообщить мне, когда родился сын, – продолжал настаивать Тэвис.
– Зачем? Если вам безразлична жена, то почему я должна думать, что вам не безразличен ребенок?
– Вы знали, что беременны, когда соглашались на замужество?
– Да.
Он посмотрел сначала недоверчиво, а затем, судя по выражению его лица, испытал облегчение.
– Все могло сложиться иначе, если бы и я знал. Вы можете думать обо мне как угодно, но я бы ни за что не оставил вас.
– А откуда мне было знать? Вы были злы. Мне казалось, что, сказав вам, я сделаю хуже. Мне казалось, что вам следует сначала смириться с тем, что вы женаты, а уж потом с тем, что вы станете отцом. Я понятия не имела о том, что вы уедете в тот день, когда мы поженимся.
– Если бы я знал, – сказал он, оправдываясь, – я бы остался.
– Если бы вы остались, то узнали бы, – глядя на него в упор, произнесла Элизабет. – Впрочем, это не имеет значения. Ничего теперь не имеет значения. Насколько я понимаю, оставив меня, вы отказались от прав на ребенка, и, как видите, я воспитываю Вилли без вашей помощи.
– Вилли? Вы назвали его Вилли?
Элизабет захотелось обдать его презрением, воспользовавшись тем, что он растерян. Но что-то удержало ее, не дав произнести жестоких слов.
– Мы зовем его Вилли, но полное имя сына – Уильям Тэвис.
– Вы назвали его Тэвисом в честь меня?
– Он ваш сын. У вас есть возражения?
– Нет, конечно, нет. Наоборот. Просто я… удивлен.
– Почему? Он ваш сын, ваш первенец и должен носить ваше имя. Я вовсе не собиралась скрывать от ребенка, кто его отец.
Тэвис смотрел на нее, и взгляд его все больше смягчался.
– Я ожидал другого приема, – сказал он, – думал, что вы будете очень на меня сердиться.
– Я сердилась, но, когда родился Вилли, злость прошла. Я не хотела, чтобы мое настроение отравляло жизнь ребенку. Кроме того, мне некогда было метать громы и молнии. Прежде я и представить себе не могла, сколько забот у матери.
Элизабет решила, что ей удалось скрыть от Тэвиса боль, которую она испытывала, произнося эти слова. Ей даже показалось, что он хочет улыбнуться. Но она ошиблась.
– Миссис Чэдуик сказала мне, что вы ушли из моего дома, как только я уехал.
– На следующий день.
– Почему?
– По-моему, причины, заставившие меня переехать, очевидны, и я не понимаю, почему вы спрашиваете. Мне было ясно, что я не нужна вам, и решила, что тоже не нуждаюсь в том, что принадлежит вам или имеет к вам отношение.
Они стояли сейчас друг напротив друга, оба уверенные в своей правоте, и оба не желали сдаваться. Наконец, вздохнув, Тэвис произнес:
– Вы изменились.
– Я стала матерью.
Элизабет вдруг отчетливо поняла, что он действительно рассчитывал найти ее в своем доме, довольную жизнью и поджидающую его. "Боже, подумала она. – Он хочет вернуть то, что было. Зачем? Почему теперь, когда я начала все сначала сама?"
– Материнство, вероятно, изменило мой характер, – объяснила она, – и еще несчастье…
– Мне рассказали о Сэмюэле и ваших сестрах. Я… Мне очень, очень жаль, – он замолчал, подбирая слова, – что меня не было рядом.
– Да, вас не было. И с этим уже ничего не поделаешь. Все изменилось. Вы меня бросили, почти три года я училась быть стойкой. Вы приняли решение и не отступились от него. Вы причинили мне боль, и она не пройдет оттого, что вам захотелось вернуться и попросить у меня прощения.
