Текст книги "Людовик XIII"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН

 
Я молод, это так; но если сердце смело,
Оно не будет ждать, чтоб время подоспело.
 

Людовик XIII был добрый католик. В отличие от отца он веровал истово и не считал религию фарсом. Однако противостояние между католиками и протестантами уже давно приняло политический и экономический характер, споры велись вовсе не о догматах Церкви.

Суровая Жанна д’Альбре в свое время изгнала из своих владений папистов и передала церковное имущество кальвинистским пасторам. Генрих IV, сделавшись католиком, решил восстановить на родине католический культ и вернуть имущество священникам, выплатив пасторам компенсацию, но те отказались что-либо отдавать. Людовик XIII решил с этим покончить: постановлением Королевского совета от 25 июня 1617 года церковное имущество было возвращено прежним законным владельцам, но кальвинисты в Беарне и ухом не повели. Собравшись в 1620 году в Лудене, гугеноты потребовали отмены постановления. Кстати, это собрание отказалось предоставить королю список из шести человек, из которых он сам выбрал бы двух депутатов от протестантов, чтобы те представляли интересы Реформатской церкви. Только после вмешательства маршала де Ледигьера, маркиза де Шатильона и герцога дю Плесси-Морне (кальвинистов, лояльных к королевской власти) список был составлен, а собрание распущено. Раз гора не идет к Магомету, Магомет, то есть Людовик, решил сам явиться в Беарн, чтобы вразумить непокорных.

В Бордо, куда король прибыл 19 сентября, состоялось заседание Совета. Жалобно блеющим министрам Людовик дал ответ, достойный Александра Македонского: «Мне не жалко ни времени, ни сил на дорогу; я не боюсь протестантов, а что до переправы через реку, которую, как вы говорите, моя армия не сможет преодолеть за двенадцать дней, так я знаю способ переправиться за восемь». Уже 15 октября король был в По, отказавшемся утвердить эдикт о возврате церковного имущества, и члены муниципального совета просили у него прощения. Ответ был краток: «Впредь служите мне лучше, и я забуду прошлое». 19-го числа Людовик как король Беарна поклялся соблюдать привилегии этой провинции специально созванным по такому случаю провинциальным Штатам, которые, в свою очередь, принесли ему клятву в верности. Теперь Беарн и Наварра были окончательно присоединены к французской короне, хотя теоретически это было сделано еще в 1607 году. Суверенные советы По и Наварры были упразднены и заменены парламентом По. На следующий день состоялся крестный ход, и в замке По отслужили католическую мессу.

Управившись со всеми делами за неделю, Людовик помчался обратно в Париж, куда въехал уже 7 ноября. Чтобы представить себе ритм этого путешествия, достаточно сказать, что между По и Парижем две сотни лье (795 километров), причем на большей части этого расстояния дорог не было, одни «направления», в том числе через горы и болота. Только после Амбуаза можно было нестись во весь опор (227 километров), что юный король, любивший стремительность и движение, не преминул сделать. Его лейб-гвардия, обоз и министры подтянулись в столицу только неделю спустя! Людовик же, приехав около полудня, пошел сначала к матери (Люинь встал перед ней на одно колено, а та подала ему руку, чтобы подняться, чем сильно всех удивила), а затем к жене, после чего обедал с Люинем в его покоях. После обеда все прибывшие с королем завалились спать – кроме самого Людовика, который только в девять вечера отправился в постель (к жене), на следующий день встал за час до рассвета и выехал в Сен-Жермен, так как не хотел принимать послов без своего Совета.

Восьмого ноября императорская армия под командованием фельдмаршала Карла Бонавентуры де Бюкуа разбила войско протестантов-чехов под началом герцога Христиана Ангальтского Старшего в сражении у Белой Горы. Уцелевшие протестанты укрылись за стенами Праги и капитулировали. Хотя они пока еще владели главными крепостями страны, разлад среди вождей погубил всё дело.

Размах репрессий превзошел все ожидания. Расстановка сил в Чехии резко изменилась; господство Габсбургов теперь было неоспоримым. 24-летний Фридрих V, получивший прозвище Зимний король, лишился чешского трона, но до 13 ноября еще оставался королем Богемии. После имперские войска вторглись и в его вотчину Пфальц; в 1623 году он был лишен всех владений и титулов и отправился с семьей в изгнание.

Французским протестантам, похоже, тоже требовалось «внушение»: несмотря на королевский запрет на гугенотские ассамблеи, 24 декабря депутаты кальвинистов собрались в Ла-Рошели и обратились за поддержкой к английскому королю. С посольством в Лондон отправили Кадне, брата Люиня; свою миссию он выполнил и по возвращении был сделан герцогом и пэром под именем герцог де Шон – это был подарок на его свадьбу[27]27
  В 1619 году Кадне был произведен в маршалы Франции и сделан членом Королевского совета вместо Деажана. Его брат Брант в 1620 году женился на наследнице герцога де Люксембурга и стал герцогом де Пине-Люксембургом. В 1621 году Кадне взял в жены другую богатую наследницу, мадемуазель де Пекиньи, которая принесла ему в приданое поместья Шон и Пекиньи при условии, что он будет носить герб ее семьи. Эта девица воспитывалась при дворе инфанты Изабеллы, и для женитьбы на ней требовалось согласие Мадрида. Ходили слухи, что Люинь, чтобы получить разрешение Габсбургов на этот брак, обязался не поддерживать Фридриха V.


[Закрыть].

А в семействе его старшего брата снова произошло пополнение. Людовик, находившийся тогда в Кале, узнал об этом раньше своего фаворита и решил лично его обрадовать: велел стрелять из пушек, как если бы появился на свет принц. Он поднял Люиня с постели, чтобы поздравить с рождением сына, и крепко обнял его. На смущенные протесты («Сир, так вот из-за чего столько шума?») он отвечал, что хотел бы, чтобы шума было еще больше. Крестными малыша, названного, естественного, Луи, стали король и королева-мать.

Людовик по-прежнему видел в своем фаворите человека, который скрашивал его далеко не счастливое детство, и готов был многое ему простить. Между тем Люинь уже начал утрачивать чувство реальности и позволял себе замашки не по чину. Он наводнил двор многочисленными родственниками, стремившимися обогатиться, и строил из себя вельможу и крупного государственного деятеля, принимая послов и требуя, чтобы по всем делам обращались к нему. Это не могло не вызвать недовольства. В самом Лувре, на двери спальни Люиня, обнаружили сатирический плакат под заголовком «Таверна четырех королей и постоялый двор для провансальцев». Под «четырьмя королями» подразумевались Люинь с братьями и Людовик XIII. Герцог явно шел по стопам Кончини. Однажды Людовик, глядя на кортеж Люиня, сказал Бассомпьеру: «Видите? Вот въезжает король». Тот возразил, что это всего лишь подданный, осыпанный благодеяниями монарха, на что Людовик ответил: «Вы его не знаете, он думает, что я ему всем обязан, и хочет править, но я ему этого не позволю, пока я жив». Однако Люинь, даже предупрежденный о подобных настроениях, по-прежнему был полностью уверен в своем влиянии на юного венценосца.

Между тем ассамблея в Ла-Рошели, по сути, сделала гугенотские провинции государством в государстве, собирая там налоги, которые шли на финансирование военных операций. По просьбе короля Парижский парламент обвинил авторов и исполнителей этих решений в оскорблении величия. Гугеноты отвергли обвинения, заявив, что действуют в интересах монарха.

Эти интересы они понимали весьма своеобразно: в конце февраля 1621 года ими была захвачена крепость Прива, и герцоги де Монморанси и де Вантадур не сумели ее отбить. В Париже решили сначала уладить дело «политически» и отправили для переговоров маршала де Ледигьера, губернатора Дофине – протестанта, но при этом верного роялиста. Люинь даже предложил ему от имени короля должность коннетабля – главнокомандующего и главы военного трибунала, но Ледигьер отклонил это предложение. По правде говоря, он предпочел бы сражаться в Вальтеллине на стороне протестантов-гризонов (уроженцев кантона Граубюнден на юго-востоке Швейцарии), которых убивали местные католики при поддержке испанцев, оккупировавших эту альпийскую долину.

Вальтеллина лежала на кратчайшем пути из Вены в Милан и находилась под протекторатом швейцарцев. После вторжения туда испанцев Людовик XIII, обеспокоенный соединением двух монархов из Габсбургского дома, отправил в Мадрид Бассомпьера с ультиматумом: «Освобождение Вальтеллины или война». Прошло больше полугода, однако не свершилось ни того ни другого. Послы Тосканского герцогства и Венеции добивались аудиенции у французского короля, чтобы просить его выполнить свою угрозу. Старый председатель Парижского парламента де Силлери доверительно говорил им: «Скажу вам по секрету, господа, я не знаю, что с нами станется. Зло сидит у нас в крови, в самом нутре. Гугеноты пытаются выбить скипетр из рук у короля. Устраивают недозволенные собрания в Ла-Рошели, вводят налоги, чеканят монету, собирают ополчение, строят укрепления, словно короля и нет вовсе, а они полные хозяева. Король скрывает это изо всех сил, делает вид, будто ничего не замечает, чтобы заниматься внешними делами. Но они упорствуют в своем непослушании и с каждым днем становятся всё более дерзкими. Если его величество отправится в поход за пределы королевства, испанский монарх наверняка растравит их мятеж и даст денег, чтобы устроить пожар в нашем доме».

В последний день марта Людовик произвел Люиня в коннетабли. Всем было понятно, что это равнозначно объявлению войны, хотя сам новоиспеченный коннетабль и министры-«бородачи» предпочитали путь переговоров. В тот же день скончался долго и тяжело болевший Филипп III (ему было всего 43 года). С одной стороны, его смерть была облегчением для Франции, с другой – Анна Австрийская тяжело переживала кончину отца. Людовик утешал ее, как мог, отложив на время военный поход.

На войну требовались деньги. 3 апреля король лично зарегистрировал в парламенте эдикт о повышении соляного налога: таким образом предполагалось обеспечить заем в два миллиона экю для финансирования военных операций. «Король настроен тверже, чем обычно, в своем желании добиться повиновения и утвердить свою власть силой, – писали венецианские дипломаты. – К этому его, как обычно, подталкивают иезуиты и в особенности принц Конде». Последний надеялся, что карательную экспедицию поручат ему, он отличится и своим блеском затмит мямлю Люиня.

Тыл по-прежнему оставался ненадежным. Отправляясь на войну, Людовик сделал регентшей Анну; Мария Медичи обиделась и уехала из Парижа. Из осторожности командование войсками в Париже и Иль-де-Франс поручили герцогу де Монбазону; брат Люиня герцог Люксембургский также остался в столице.

Восемнадцатого апреля Людовик выступил из Фонтенбло в долину Луары. В Сомюре он со всей свитой совершил паломничество в Нотр-Дам-дез-Ардилье, где так пылко молился и причащался, будто собирался отправиться в новый крестовый поход. Король совершенно преобразился, раздарил своих ловчих соколов и охотничьих собак, заявив, что отныне будет охотиться не на дичь, а на людей и крепости. Теперь он старательно изучал математику и фортификацию и много времени проводил, склонившись над планами крепостей.

Путь его лежал в Сен-Жан-д’Анжели, где обосновался Субиз, брат герцога де Рогана, с тремя тысячами пехоты и тремя сотнями всадников. Людовик предупредил: если Субиз не сдастся, он сам явится 3 июня салютовать ему из двадцати орудий, и после первого же выстрела рассчитывать на пощаду будет бесполезно.

Тем временем Бассомпьер, находившийся в Мадриде, 25 апреля сумел заключить договор, худо-бедно уладивший на время вопрос с Вальтеллиной: Испания обязалась вывести свои войска, а гризоны отводили свои; все нововведения, противодействующие отправлению католического культа в Вальтеллине, отменялись; гарантами соглашения выступали христианнейший король и швейцарские кантоны[28]28
  В мае Люинь заявил венецианским послам Контарини и Приули, что если испанцы не отдадут Вальтеллину, «король возьмется за меч и отстоит свое доброе имя». Удивленные дипломаты через час после этого разговора получили аудиенцию у короля, который не подтвердил заявление коннетабля. Люинь с легкостью бросался громкими словами, прекрасно зная, что у короля нет возможности сражаться на два фронта. Вообще же он был крайне невежествен в политических делах: когда в апреле того же года Приули просил заручиться поддержкой короля, чтобы расторгнуть союз между гризонами и губернатором Милана, Люинь признался, что ничего о нем не слышал, тогда как у Пюизье имелся даже текст договора между гризонами и Испанией.


[Закрыть].

Ассамблея в Ла-Рошели приняла ответные меры: в мае гугенотская Франция была поделена на восемь военных округов; все деньги для уплаты королевских налогов и средства от церковных бенефициев были предоставлены в распоряжение кальвинистских церквей.

Осада Сен-Жан-д’Анжели продлилась с 16 мая по 24 июня. Субиз отказался сдаться и отважно защищался. Во время первых штурмов артиллерия осажденных нанесла большой урон королевским войскам, но когда к ним пришло подкрепление и 38 орудий пробили бреши в крепостных стенах, город запросил пощады. Людовик вежливо, но твердо отклонил ходатайство английского посла за единоверцев своего короля и весьма холодно принял Субиза, явившегося с белым флагом. Люинь же отпустил его в Ла-Рошель, чтобы он поведал о силе королевского оружия.

Вслед за тем королю сдались несколько маленьких городков, а Тулуза, оставшаяся католической, прислала оружие и деньги. Дорога на Ла-Рошель была открыта. Людовик поручил д’Эпернону осадить крепость с суши и с моря, однако Люинь выделил герцогу незначительные силы. Основная же королевская армия повернула на Беарн, поскольку Лафорс с двумя сыновьями занял оборону в Монтобане.

Все были уверены, что поход скоро закончится. Мария Медичи приехала к сыну в Блэ и сообщила, что будет дожидаться его возвращения в Анже. Людовик наслаждался походной жизнью. Он недавно начал бриться и радовался тому, что окончательно стал мужчиной. Он одевался, как простой солдат, не расставался со шпагой и охотно выезжал в войска побеседовать с капитанами и рядовыми. Двенадцатилетний Гастон повсюду следовал за братом и подражал ему во всём.

Прежде чем осадить Монтобан, нужно было взять небольшой городок Клерак-на-Ло, который сопротивлялся с 23 июля по 4 августа. В это время скончался хранитель печатей дю Вэр, и Люинь, чтобы упрочить свое положение, вызвался временно исполнять его обязанности. «Ах, если бы можно было разделить время, – иронично заметил Конде, – наш герцог был бы хорош в любой должности: канцлера в военное время и коннетабля в мирное».

Монтобан, возвышающийся над рекой Тарн, был защищен тремя форпостами на обоих берегах. Город с населением в шесть тысяч жителей обороняли десять рот, имевших опыт сражений в Савойе и Голландии, и 30 рот ополченцев, которыми руководили религиозные фанатики, поклявшиеся в верности Бенжамену де Рогану, герцогу де Субизу. Артиллерия насчитывала 40 пушек и 32 кулеврины.

В королевскую армию входили 32 полка (25 тысяч солдат), в том числе французские и швейцарские гвардейцы. Штаб состоял из герцога Майенского, герцога де Шевреза, де Люиня, маршалов де Ледигьера, де Пралена и нескольких других военачальников; артиллерией из сорока пяти орудий командовал Анри де Шомберг; фортификационными работами руководил итальянский инженер Джузеппе Гаморини, а рытьем траншей – капитаны французских гвардейцев Фурий и Туара. Опытный Ледигьер сразу заметил, что кольцо вокруг города сомкнуть не удалось – с северо-востока он оказался неприкрытым; однако Люинь не счел нужным последовать его советам и послать туда людей. Он намеревался вести классическую осаду: обстреливать город из пушек, пока саперы роют апроши – глубокие зигзагообразные рвы, а затем штурмовать.

Осада началась 17 августа 1621 года. Людовик XIII устроил свою ставку в замке Пикекос, в трех лье к северу от Монтобана, откуда он мог наблюдать позиции своих войск в подзорную трубу. Уже 22 августа, когда рытье траншей даже не началось, осажденные совершили первую вылазку, которая была отбита Пьемонтским полком, понесшим тяжелые потери. С этих пор каждую ночь приходилось бить тревогу, так что две батареи для обстрела города, из восьми и четырех орудий, удалось установить лишь с большим трудом. Городские стены были толстыми и крепкими. 27 августа Пикардийский полк бросили на приступ, но удалось захватить лишь контрэскарп (ближайший откос рва) – ценой жизни шестисот королевских солдат…

Анна Австрийская вняла мольбам мужа и приехала к нему на войну, захватив с собой обер-гофмейстерину и лучшую подругу герцогиню де Люинь. Она поселилась в аббатстве Муассак, на пять лье отстоявшем от Пикекоса. В три часа дня Людовик садился на лошадь, через два часа был уже в Муассаке, они с женой ужинали и отправлялись в постель; в пять утра король прыгал в седло и скакал обратно. В Пикекосе он проводил военный совет, принимал донесения о ходе осады. Тем временем Анна, позавтракав, садилась в карету и ехала к мужу. После обеда она не спеша возвращалась в аббатство, и возле самых ворот ее догонял супруг. Такая кочевая жизнь ей быстро надоела, и она вернулась в Париж.

Бассомпьер представил государю гасконского дворянина де Тревиля, отличившегося во время осады, и попросил пожаловать ему чин прапорщика в полку гвардейцев короля Наварры. Однако по дороге в Пикекос де Тревиль, узнав, зачем они едут, отказался от этой должности, говоря, что не оставит полк, где служит уже четыре года, и добьется в нем такого же чина. Это заявление понравилось королю.

Между тем осада не давала результатов. Ополченцы из горожан сражались не хуже обученных солдат. Каждый день перед ними произносили проповеди 13 городских пасторов, которые в каждой мелочи видели знамение Божье: после неудачного штурма в небе появилась радуга; два ядра, которыми выстрелили с противоположных концов города, столкнулись в воздухе… Ряды защитников города пополнились женщинами; одна девушка отрубила пальцы королевскому солдату, лезшему на стену по приставной лестнице; другая, Гильометта де Гаск, заколола пикой двух вражеских офицеров и была убита выстрелом из мушкета. Женщины участвовали даже в вылазках за пределы городских стен. Так, 22 сентября осажденные взорвали мину в 2800 фунтов пороха, подведенную под батарею французских гвардейцев, и тотчас пошли в атаку, поджигая фашины – связки хвороста, с целью захватить пушку. Женщины, пробравшиеся через пролом в стене, несли солому, чтобы поджечь батарею.

В рядах осаждавших начались болезни и дезертирство. Королевская артиллерия не могла справиться с укреплениями. Обратились за советом к монаху-кармелиту отцу Доминику де Иисус-Мария, который был свидетелем сражения у Белой Горы. Он посоветовал вести огонь не по крепостному валу, а по домам, что Бассомпьер и сделал, но без особого успеха.

Потери были большими – и зачастую по глупости. К примеру, 1 сентября во время артиллерийского обстрела взорвались бочки с порохом, поставленные слишком близко к орудиям; погибли четыре десятка солдат и офицер.

Через три дня штурм города с левого берега Тарна закончился гибелью трехсот солдат и маркиза де Темина. В тот же день герцог де Вандом привел к королю из Бретани три конные роты – жандармов, легкую кавалерию и конных карабинеров, – которые перекрыли дороги, ведущие в Монтобан. 7 сентября герцог де Гиз доставил подкрепление из Прованса. Но 17 сентября мушкетная пуля сразила герцога Майенского прямо в глаз, что привело в отчаяние его солдат. Париж откликнулся на его смерть погромом гугенотов и поджогом их храма; Людовик был вынужден срочно выехать в столицу, чтобы навести порядок.

Тем временем помощь пришла и к защитникам города. 20 сентября три гугенотских батальона из Севенн выступили из Кастра, перешли вброд Тарн и Авейрон и пять дней спустя были в полулье от Монтобана. Сражаясь с конницей и пехотой, 700 человек пробрались через редуты и траншеи и пополнили ряды осажденных.

В октябре герцог де Монморанси привел из Лангедока 500 конников и шесть тысяч пехотинцев, но этого едва хватило, чтобы восполнить потери, понесенные королевскими войсками. К тому же 11 октября осажденные предприняли очень удачную вылазку, захватив три сотни пленных и одну кулеврину. 17-го числа королевская армия устроила общий штурм, завершившийся полным провалом. Между тем Роган занял позиции в ее тылу и мешал снабжению.

Коннетабль пытался вести переговоры о сдаче Монтобана. Защитники были готовы сдаться, если согласится герцог де Роган; но тот настаивал на всеобъемлющем договоре. Люинь, не уполномоченный заключать такое соглашение, начал вилять. Поняв, что зря теряет время, Роган решил не идти ни на какие уступки. Той же ночью осажденные устроили вылазку, захватив передовые траншеи противника и взорвав его пороховые запасы.

Узнав о тайных переговорах с главой гугенотов, Людовик, и без того раздраженный дипломатическими провалами и военными неудачами, пришел в ярость. Больше всего его возмутило, что Люинь действовал за его спиной; могло создаться впечатление, что король Франции ведет двойную игру.

Зарядил дождь. Королевские военачальники уже не скрывали недовольства коннетаблем и уходили один за другим или же требовали снять осаду. «Если наша решимость, предусмотрительность, храбрость, наши труды и бдения не смогли превозмочь небо, чуму, пурпурную лихорадку, окопное кровотечение и сотню других заразных болезней; если от армии в 45 тысяч солдат осталось всего пять или шесть тысяч, без маршалов, генералов, капитанов, лейтенантов и прапорщиков; если из 120 артиллерийских офицеров осталось всего десять; если нет ни полиции, чтобы следить за дисциплиной, ни инженеров для проведения земляных работ; если две трети из оставшихся погрязли в коварстве, а еще треть – в тоске и крайней усталости, удрученные ранами и холодом, по большей части без хлеба из-за болезни маркитантов, можем ли мы в таких жалких условиях творить чудеса?» – писал Люинь принцу Конде. Бассомпьер тоже считал, что лучше бросить эту затею, чтобы сохранить королю армию до лучших времен.

Девятого ноября осада Монтобана была снята, а осадные сооружения и окрестные деревни сожжены. Шеврез вернулся в Париж, Ледигьер – в Дофине, а Люинь с Бассомпьером повели армию на север, через Тулузу и Бордо. Королевская армия потеряла под Монтобаном половину состава.

Чтобы реабилитироваться, Люиню была нужна хотя бы небольшая победа. Он осадил крепостцу Монёр, которая сдалась 12 декабря, была разграблена, сожжена и полностью разрушена. Однако в той местности свирепствовала эпидемия «пурпурной лихорадки» (вероятно, скарлатины). Люинь тоже заболел. Людовик приехал к нему и три дня навещал больного, но потом врачи решительно запретили эти визиты. Однако король пообещал умирающему позаботиться о его сыне, своем крестнике. Он присутствовал при смерти своего фаворита и невольно скопировал гримасу, исказившую его лицо в последний момент. «Мне вправду больно, я любил его, потому что он любил меня, однако ему чего-то недоставало», – признался Людовик Бассомпьеру. Тело пришлось бальзамировать, чтобы доставить в Тур, где состоялось отпевание. На почтовых станциях слуги, сопровождавшие гроб, играли в кости на его крышке.

Всех придворных занимал один вопрос: кто теперь займет место Люиня в сердце короля? С недавних пор он часто ездил на охоту с молодым дворянином Франсуа де Баррада, и некоторые уже начинали перед ним заискивать. Однако Людовик заявил, что «не намерен возносить одних в ущерб другим»; он решил обойтись без фаворита.

Как обычно бывает, после смерти временщика вскрылись его многочисленные злоупотребления. Выяснилось, что Люинь даже присвоил кое-какие драгоценности французской короны. Людовик велел арестовать его секретаря и начать следствие. Когда комиссар, которому оно было поручено, прямо сказал королю, что расследование может задеть доброе имя покойного коннетабля, Людовик велел ему «исполнять свой долг и вершить правосудие».

Король сохранил за сыном Люиня все посты и титулы его отца, за исключением должности коннетабля. Было решено, что в период его малолетства Пикардией будет управлять его дядя герцог де Шон, однако братья и сестра Люиня должны были покинуть двор. Точно так же Людовик намеревался поступить и с его вдовой, но Анна ни за что не хотела с ней расставаться, тем более что Мария де Люинь опять была беременна; не прогонять же из столицы женщину на сносях. Пришлось ограничиться удалением ее из Лувра. Людовик, прежде симпатизировавший жене своего фаворита, резко переменился к ней, когда узнал, что она наставила мужу рога с герцогом де Шеврезом. Несмотря на детство, проведенное в атмосфере распущенности и бесстыдства, и дурной пример собственного отца, король вырос целомудренным, считал узы брака священными, а супружескую измену недопустимой.

Мария Медичи, приложившая столько усилий для заключения брака сына, теперь всеми силами пыталась поссорить супругов. В начале марта 1622 года произошел инцидент, после которого она возненавидела невестку. Находясь на ее половине, Мария наткнулась на Руччелаи и приказала немедленно выгнать его вон. Королева-мать отдает приказы в покоях молодой королевы? Это скандал! Дело было передано на рассмотрение Совета, и Мария слезно просила короля ее простить. Но случай отыграться представился очень быстро.

Врачи подтвердили, что Анна вновь беременна. Ждали рождения дофина, даже потихоньку начали распределять должности в его «доме». 14 марта Анна в сопровождении Марии де Люинь и Габриэль де Верней возвращалась вечером из покоев принцессы де Конти, проживавшей в Лувре. На пути лежал большой зал дворца, где было темно, как в погребе. Две подружки подхватили королеву под руки и побежали. Анна налетела на трон, упала и сильно ушиблась. Через два дня у нее случился выкидыш. Врачи определили, что «сорокадневный» (как пишет Эроар) эмбрион был «мужеского пола». Королю пока решили ничего не говорить – он собирался в новый поход на гугенотов.

Неудачная осада Монтобана свела на нет все успехи королевского оружия. Герцог де Роган в Лангедоке успешно оборонял подступы к Монпелье, где проходила ассамблея протестантов. Однако наибольшая опасность исходила от его брата Бенжамена де Субиза, который, чтобы поквитаться за прошлогоднее поражение, перешел в наступление, захватил остров Олерон на западном побережье Франции и победно вступил в Ле-Сабль-д’Олон. Раздоры между королевскими военачальниками были только на руку мятежникам.

Приходилось всё начинать сначала. 19 марта король лично отправился в парламент, чтобы зарегистрировать эдикты о налогах для финансирования нового военного похода. Королева-мать, Гастон и Анри де Конде получили позволение его сопровождать. Несмотря на то что большинство Совета и весь двор были против новой войны («бородачам» не хотелось опять тащиться по разбитым дорогам на юг вслед за королем), Людовик неожиданно уехал на фронт в Пальмовое воскресенье 20 марта 1622 года.

Дальше скрывать правду о состоянии здоровья королевы было невозможно; в Орлеане Людовик получил письмо от Эроара и пришел в неописуемую ярость. Он едет на войну, рискует жизнью; королевству просто необходим наследник, а его жена так наплевательски относится к своим обязанностям! Конечно, разве может испанка заботиться об интересах Франции! И эти две вертихвостки хороши! Людовик тут же написал королеве, герцогине де Люинь и мадемуазель де Верней, велев двум последним немедленно убираться с глаз долой.

Мария де Люинь решила сделать ход конем: отправила гонца в Лан, где находился герцог де Шеврез, и предложила ему свою руку. Друзья отговорили герцога от опрометчивого шага, который привел бы к ссоре с королем, и он ответил отказом. Мария, родив девочку, которая умерла вскоре после крещения, сообщила королю, что приняла предложение герцога де Шевреза и просит разрешения на брак, а сама отправилась к «жениху»: «Я предлагаю вам сделку: вы женитесь на мне и распоряжаетесь моим состоянием, я остаюсь при дворе и распоряжаюсь своей жизнью. Во всём остальном – полная свобода для вас и для меня». Смелость города берет – Шеврез капитулировал.

В это время Людовик XIII одерживал победы на поле брани. Подобно отцу, он лично возглавил атаку на остров Рие у побережья Вандеи, где укрепился Субиз. Считалось, что остров надежно защищен болотом и рекой, но король в полночь форсировал канал, ведущий прямо к крепости! Офицеры и он ехали верхом, пехота шла по пояс в ледяной воде (дело было 16 апреля). Чтобы не затоптать конями своих, приходилось постоянно покрикивать. Часть застигнутых врасплох гугенотов побежала на север, но там, за разобранным каменным мостом, их встретили огнем мушкетеры. На юге были приготовлены корабли, чтобы отплыть в Ла-Рошель, но во время отлива они оказались на мели. Королевские солдаты наступали со всех сторон, гугеноты падали на колени и молили о пощаде. Субиз ускользнул, преодолев реку вплавь; с четырьмя сотнями уцелевших он добрался до Ла-Рошели. В его обозе нашли колокола, снятые протестантами с католических церквей; солдаты-католики бурлили возмущением. В числе пленных оказались несколько офицеров, сражавшихся в Сен-Жан-д’Анжели и поклявшихся не направлять оружие против короля. Конде требовал их казни; прочие военачальники считали, что король должен их помиловать или, по крайней мере, обойтись с ними как с военнопленными. Людовик вынес этот вопрос на рассмотрение Королевского совета, который решил, что с дворянами нужно поступить как с военнопленными, а с солдатами – по всей строгости закона. Нескольких солдат повесили, остальных отправили на галеры.

В конце апреля Людовик вновь был в Сен-Жан-д’Анжели. Он въехал в город, надвинув шляпу на глаза, избегая смотреть на развалины стен. Город Руайян взяли после двухнедельной осады. Тоннен защищал господин де Монпульян – сын маркиза де Лафорса, ровесник короля, воспитывавшийся при дворе. Людовик в свое время очень благоволил к нему, так что даже заставил нервничать Люиня, но молодой гугенот покинул двор, поскольку дорожил своей религией больше, чем карьерой. Во время осады он проявил мужество, удивительное для столь молодого человека, к тому же малознакомого с военным делом. Но после подхода к королевским войскам подкрепления из Бордо пришлось сдаться. Монпульян был ранен в голову и вскоре скончался. Смерть сына и поражение Субиза заставили Лафорса прислушаться к выгодным предложениям, которые ему сделал Конде. 25 мая он сдал королю Сент-Фуа-ла-Гранд, восставший в 1621 году, а взамен получил 200 тысяч экю и маршальский жезл.

В начале июня королевские войска оказались в виду Монтобана, но о новой осаде не могло быть и речи. Солдаты отвели душу, разграбив Негрепелис и расправившись с его жителями, которые в прошлом году вероломно перебили 500 человек королевского гарнизона. Армия неудержимо продвигалась по Лангедоку в направлении Монпелье. Военачальники гугенотов заметались; герцог де Шатильон последовал примеру Лафорса и сдал королю Эг-Морт, тоже став маршалом.

Узнав о таких повышениях по службе, Конде с иронией сказал Шомбергу и Бассомпьеру, что для карьеры гораздо надежнее поднять мятеж, чем верно служить королю. Он предложил Бассомпьеру пойти в королевские фавориты, но тот резко ответил, что «король не берет фаворитов по решению Совета».

Мария Медичи прислала к Людовику своего представителя и военного советника, одновременно игравшего роль ее осведомителя, – Луи де Марильяка, ставленника Ришельё. Пока король сражался в Лангедоке, испанцы, нарушив мирный договор, снова оккупировали Вальтеллину. Гризоны подняли восстание. Марильяк каждый день твердил Людовику: «Сир, в Вальтеллину!» Но тот не мог в очередной раз бросить дело незавершенным.

Победное шествие снова застопорилось: Конде допустил стратегическую ошибку – штурмовал Сент-Антонен с наиболее укрепленной стороны; в результате войска понесли тяжелые потери. Герцог Бульонский обратился к Петеру Эрнсту фон Мансфельду, побочному сыну правителя Люксембурга и Брюсселя, перешедшему на сторону врагов Габсбургов, не получив отцовское наследство в Испанских Нидерландах. Фридрих V предложил ему командовать армией. В апреле 1622 года Мансфельд разбил графа де Тилли, разграбил Эльзас и Гессен, двинулся в Лотарингию, сметая всё на своем пути. Гугеноты надеялись, что Мансфельд повернет на Париж – тогда Людовик XIII будет вынужден снять осаду Монпелье. Однако Луи де Невер встал на пути наемников, и те предпочли перейти на службу Соединенным провинциям, сражаться там с испанцами и заодно грабить местное население.