Текст книги "Людовик XIII"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ

 
Обличия судьбы изменчивы всегда,
И в самом счастии меня страшит беда.
 

Политические проблемы напоминали гидру: срубишь одну голову – на ее месте вырастают две новые. Едва разделавшись с Ла-Рошелью, Людовику XIII пришлось вплотную заняться вопросом о мантуанском наследстве, который, как обычно, осложнился семейными неурядицами.

Королевский совет по вопросу об уместности военного вторжения в Италию был созван 29 декабря 1628 года; в заседании участвовали королева-мать, Ришельё, Мишель де Марильяк, Шомберг, статс-секретари и кардинал Пьер де Берюль, протеже Марии Медичи, оказывавший на нее большое влияние. Ришельё, по обыкновению, изложил суть дела, не скрывая своей позиции: Франция должна вмешаться. Шомберг его поддержал, но Марильяк и Берюль возразили, что гораздо важнее сейчас привести к покорности гугенотов Лангедока, мятеж которых еще не был усмирен. Королевская армия измотана, переходить зимой через Альпы – чистое безумие, денег нет, к тому же интервенция в Италию чревата войной. Королевскому дуумвирату требовалось сделать выбор. Мария Медичи решительно встала на сторону Марильяка и Берюля. Она уже позабыла о том, что она итальянка; дела на Апеннинах ее мало интересовали. Но в данном вопросе она действовала исключительно на основе личных симпатий и антипатий: Карл Гонзага, герцог де Невер, в бытность ее регентшей выступил против нее, а королева была злопамятна. А тут еще Гастон влюбился в его дочь Марию. Об этом браке не могло быть и речи! Королева-мать прочила в жены любимому сыну одну из своих тосканских родственниц.

Ришельё знал, как повести дело: на кону репутация короля, сказал он. Италия – сердце Европы. Через нее сообщаются две ветви Габсбургов; им надо помешать. «Я не пророк, но могу уверить ваше величество, что, исполнив этот план без промедления, вы снимете осаду Казале и вернете мир Италии уже к маю, – сказал он. – Вернувшись с армией в Лангедок, вы приведете его к покорности и восстановите там мир к июлю. Таким образом, я надеюсь, что Ваше Величество возвратится в Париж с победой в августе».

Король согласился с мнением кардинала и высказался за вторжение. Он даже решил сам выступить в поход. Ришельё из осторожности умолял его взять три дня на размышление, но по прошествии этого срока решимость Людовика только возросла. Вперед!

Услышав, что затевается военная операция в помощь отцу его возлюбленной, Гастон рассчитывал, что командование будет доверено ему, и Людовик сначала согласился (с подачи Ришельё), но потом передумал, вспомнив о несерьезном поведении Месье во время осады Ла-Рошели. Герцог Орлеанский официально попросил разрешения на брак, но получил отказ. И дело было не только в упрямстве королевы-матери: Людовику не хотелось, чтобы младший брат раньше его обзавелся наследником. Марии Гонзага еще не исполнилось восемнадцати лет, но гордая девушка была исполнена честолюбивых устремлений – вся в отца, который мечтал завоевать Константинополь (хотя и не мог удержать герцогство Мантуанское без помощи Франции). Ей было напророчено, что она станет королевой, а с учетом слабого здоровья бездетного Людовика XIII мысль, что на французский трон рано или поздно взойдет Гастон I, тогда никому не казалось дикой… В присутствии Марильяка, Берюля и советников Гастона – председателя парламента Ле Куанё, герцога де Бельгарда и Пюилорана – 21-летнего вдовца настоятельно просили покориться королевской воле и отказаться от Марии Гонзага. Кстати, сам Карл де Невер, чтобы не возникло осложнений, велел дочери срочно выехать к нему в Италию и прислал за ней придворного.

Управление страной на время своего отсутствия Людовик опять передал матери, сделав политический реверанс: если Ришельё одержал победу во внешней политике, Марильяк мог торжествовать во внутренней. Прежде чем выступить в поход, Людовик XIII явился в парламент, чтобы зарегистрировать «Ордонанс о жалобах и сетованиях депутатов Штатов его королевства, собравшихся в городе Париже в 1614 году». Этот документ, опубликованный 15 января 1629 года, был составлен Мишелем де Марильяком, из-за чего впоследствии получил название «Кодекс Мишо» (просторечное сокращение имени «Мишель»). Он состоял из 461 статьи и обобщал материалы Генеральных штатов 1614 года и ассамблей нотаблей 1617 и 1626 годов. Самым главным новшеством было разрешение дворянам заниматься торговлей и морскими перевозками без ущерба для своего статуса, что Ришельё мог только приветствовать. Более того, разночинцы, достигшие успехов в этих областях, например, построившие торговое судно водоизмещением более 200 тонн и использовавшие его не менее пяти лет, или оптовики, исполняющие функции эшевена или консула, могли претендовать на дворянство. Это было попранием основ, как и статья (парламенты на юге отказывались ее утверждать), по которой все земли в стране переходили под безраздельное управление короля, даже если были неделимой и неотчуждаемой феодальной собственностью. Процедура регистрации королевских ордонансов парламентами тоже была упорядочена: последние могли высказывать свои замечания только в течение полугода после представления документа.

«Кодекс Мишо» охватывал и многие другие области, например, устанавливал, что вступать в брак можно было только с разрешения родителей. Экспорт французских товаров под иностранным флагом был запрещен, и право на каботажное плавание между французскими портами закреплено за французскими судами.

Ришельё тайно подбивал парламент на отказ от ратификации этого ордонанса, разработанного его соперником в правительстве; вот почему потребовалось личное присутствие короля, который фактически силой заставил зарегистрировать ордонанс.

Отдельный документ, содержавший полторы сотни статей, запрещал азартные игры – неразумную и преступную трату денег, особенно в то время, когда государству требовались средства для ведения войны. «Мы запрещаем всем нашим подданным принимать в своих домах собрания игроков, которые называют академиями, а также сдавать или предоставлять свои дома для этой цели. Сим объявляем всех, кто ослушается и станет предаваться сему пагубному занятию, недостойными людьми, неспособными исполнять королевскую службу; предписываем всем нашим судьям навсегда изгонять их из городов, где они будут уличены в нарушении настоящего уложения. <…> Объявляем все долги, сделанные в игре, недействительными, а все обязательства и обещания, сделанные ради игры… пустыми и недействительными, не влекущими никаких обязательств, гражданских или природных. Позволяем отцам, матерям, бабкам и дедам и опекунам возвращать себе все суммы, проигранные их детьми или несовершеннолетними, отымая их у выигравших». Ставки, изъятые в игорных домах, поступали в пользу бедных: королю нужна была народная любовь.

(Осуждая азартные игры, Людовик XIII сделался страстным шахматистом, разделяя это увлечение с великим кардиналом. Для него даже изготовили специальную доску с матерчатой поверхностью, с клетками-подушечками, в которые втыкались фигуры на булавках – так можно было играть в карете во время пути.)

В тот же день Людовик вместе с Ришельё и Шомбергом выступил в Италию и 14 февраля был в Гренобле. Кардинал позаботился обо всём: войска исправно снабжались провиантом и боеприпасами, солдаты вовремя получали жалованье. Однако переходы были изматывающими, особенно в зимний холод и по бездорожью. В начале марта передовые отряды французской армии были в Кьомонте, у входа в долину Валь-ди-Суза в Пьемонте – владении Карла Эммануила Савойского. Людовик XIII известил свекра своей сестры Кристины, что намеревается освободить Казале и возместит герцогу весь ущерб, связанный с проходом войск по территории Савойи. Прочтя расплывчатые ответы, он решил «перейти Рубикон». Кардинал вновь облачился в доспехи и возглавил французский авангард; король шел вместе с основными силами. Спохватившись, Карл Эммануил потребовал в качестве платы за свободный проход по своей территории сохранить за ним захваченные им крепости в Монферрато, но получил решительный отказ.

Пятого марта 1629 года, находясь в пьемонтском Ульксе, Людовик получил известие от кардинала, который сообщал, что маршалы Креки и Бассомпьер готовы пройти через ущелье Сузы, перегороженное савойцами. Письмо доставили в десять часов вечера, но Людовик немедленно отправился в путь – где верхом, а где пешком, по пояс в снегу, – и к трем часам утра был в Кьомонте, к вящему удивлению Ришельё и маршалов, разрабатывавших план атаки. В ущелье войдут сначала семь рот французской гвардии и шесть швейцарской, несколько рот разных армейских полков; каждый корпус выставит по 50 застрельщиков. Король ознакомился с планом и внес лишь одно изменение: вместе с застрельщиками будут атаковать его мушкетеры.

Людовик сам говорил, что в королевских мушкетерах ему больше всего нравилась веселость, с которой они идут в атаку. Французы устремились вперед, не обращая внимания на пушечные ядра, летевшие из форта Таласс. Добравшись до первой линии обороны, мушкетеры обрушились на пьемонтцев, опрокинули их, смели две баррикады и на плечах врага, не останавливаясь, поднялись до самой вершины горы, к крепости Суза, откуда по ним вели бешеный артиллерийский огонь.

Победа была полная. Герцога Савойского, находившегося на передовой, чуть не захватил в плен подпоручик королевских мушкетеров де Тревиль (тот самый гордый гвардеец, в свое время отказавшийся перейти в полк короля Наварры); но на пути у гасконца встал савойский офицер. Де Тревилю пришлось с ним сразиться. Офицер был ранен, а герцогу с сыном, принцем Пьемонта, удалось скрыться.

Виктор Амедей Пьемонтский явился к Людовику парламентером. Мирный договор был подписан 11 марта: герцог Савойский отдал Сузу, но сохранил за собой Трино, город Монферрато и получил 15 тысяч экю пенсии.

Чтобы обеспечить успех мирным переговорам в Сузе, французская армия двинулась дальше и прогнала испанцев, осаждавших Казале. На случай их возвращения в крепости оставили Туара. Тем временем к Людовику приехала Кристина, с которой он не виделся уже десять лет. Она пообещала быть посредницей между братом и свекром: герцог Савойский к ней благоволил, хотя ее первенец Луи Амедей недавно скончался, прожив всего шесть лет. Впрочем, Кристина снова была беременна (27 июля 1629 года у нее родится дочь Луиза Кристина).

Наконец и сам Карл Эммануил нанес Людовику визит. Тот с тонкой иронией заявил ему, что переход через Альпы не показался ему таким сложным, как ему расписывали; герцог, превосходно умевший владеть собой, никак не выказал своей досады. Однако очень скоро французский король сменил тон, узнав, что агенты кардинала перехватили бумаги гугенота Мишеля де Клозеля, которого герцог де Роган отправил для переговоров к испанцам. Герцог не расстался с мечтой о создании независимого протестантского государства на юге Франции, и капитуляция Ла-Рошели не убавила его решимости: раз Лондон не помог, он обратился к Мадриду. Посредничество герцога Савойского было доказано неоспоримо, и Людовик во время довольно резкого разговора с принцем Пьемонтским потребовал арестовать и выдать ему Клозеля, находившегося тогда в Турине. Виктор Амедей краснел, бледнел и бормотал в свое оправдание, что цель визита Клозеля в Турин – встреча с английским послом. С этим пора было кончать: 28 апреля французский король перешел обратно через Альпы, чтобы затушить последние очаги протестантского мятежа в Лангедоке. Вести переговоры с Савойей, Испанией и Священной Римской империей поручили Ришельё. На время пребывания в Италии кардинал получил и полномочия главнокомандующего.

Мария Медичи в очередной раз наломала дров, чуть не испортив старшему сыну всю обедню. Мария Гонзага жила у своей тетушки герцогини де Лонгвиль в Куломье, в 60 километрах к востоку от Парижа. Герцог Орлеанский решил ее выкрасть, тайно обвенчаться и уехать в Нидерланды. Проведав об этих планах, мать упредила его: в Куломье отправили шевалье де Кюссака с приказом доставить обеих дам в Париж. Сначала королева-регентша хотела поселить Марию в Лувре, в апартаментах племянницы Ришельё госпожи де Комбале, чтобы иметь ее в поле зрения, но потом передумала: в Лувре Гастону будет легче с ней видеться. Родственниц де Невера отвезли в Венсенский замок и разместили в апартаментах короля, где они пробыли до 4 мая.

В этот день в Париж доставили письмо Людовика XIII, адресованное королеве-матери: поблагодарив ее за бдительность, король, однако, потребовал отпустить обеих дам на все четыре стороны. Этот приказ был истолкован при дворе как негласное разрешение на брак; к особняку Гонзага в Париже одна за другой подъезжали кареты с гербами, вельможи наперегонки спешили засвидетельствовать будущей герцогине Орлеанской свое почтение. Свадьба казалась делом решенным, поскольку и кардинал как будто не имел ничего против…

В середине мая, передав Сузу вместе с гарнизоном маршалу де Креки, Ришельё вернулся во Францию во главе шести полков, чтобы присоединиться к Людовику XIII. Перед отъездом он принял венецианских посланников Дзордзи и Соранцо, которые по-прежнему настаивали, чтобы французские войска остались в Италии во избежание новых провокаций со стороны испанцев и императора. Но Ришельё ответил непререкаемым тоном: сначала гугеноты. «Покончив с этим делом, мы будем готовы рассмотреть все возможности, и я уверен, что за четыре-пять месяцев найдем выход». Кардинал узнал, что 3 мая 1629 года был заключен договор, по которому Роган должен был получать от Испании пенсион в 40 тысяч золотых дукатов для борьбы с центральной властью.

Города протестантов образовывали полукруг от Прива до Монтобана, проходивший по краю Севенн и по югу Центрального массива. Ришельё разработал стратегию: изолировать города на востоке (Прива и Ним), затем взяться за запад (Кастр и Монтобан), пресекая всякое сообщение между ними. Пока кардинал был занят в Италии, Людовик XIII осадил Прива, стянув туда десять тысяч пехоты и около шести сотен конницы. 19 мая Ришельё привел еще девять тысяч солдат. Деморализованные защитники города разбежались. 26 мая Прива сдался и был подвергнут разграблению: солдатня крушила всё на своем пути, жгла и убивала. Городские укрепления стерли с лица земли; теперь никто не мог здесь поселиться без разрешения короля. Маршала д’Эстре отправили в Ним, принца Конде – в Монтобан, а господина де Вантадура – в Кастр.

Осада Алеса продлилась девять дней; утром 17 июня он сдался – 2300 жителей ничего не могли противопоставить королевской армии. Людовик XIII торжественно вступил в город в сопровождении Ришельё, облаченного в доспехи. Гугенотам разрешили уйти в Андузу, взяв с них клятву больше не браться за оружие против своего короля. 27-го числа был составлен мирный договор, известный под названием Эдикт о прощении, который Людовик подписал на следующий день в своей ставке. В очередной раз был подтвержден Нантский эдикт о веротерпимости и объективном правосудии, однако протестантов лишили привилегий: им было запрещено проводить политические собрания и обладать крепостями. Только постоянное население Ла-Рошели, Прива, островов Ре и Олерона могло там оставаться, прочим требовалось получать вид на жительство от короля.

К тому времени Англия и Франция заключили мир, поэтому гугеноты знали, что помощи ждать неоткуда. Даже герцог де Роган пошел на переговоры. Он прислал к Людовику XIII своего представителя, предложив уничтожить все укрепления в гугенотских городах. С одобрения Ришельё король позволил провести ассамблею протестантов, которая дала согласие на разрушение укреплений и восстановление католического культа.

В качестве гарантии исполнения протестантами договора каждый город выставил заложников. Разумеется, Рогана опять амнистировали, вернули ему всё имущество и дали еще 100 тысяч экю сверху, однако запретили жить во Франции: пусть служит королю в Германии или в Италии. Гордые Роганы всегда ставили себя чуть ниже королей, но выше принцев и никогда не уподоблялись всем прочим вассалам французской короны. А тут Людовик вдруг посватал единственную дочь герцога за своего фаворита Клода де Рувруа, королевского обер-камергера! Дочь де Рогана замужем за «клопенышем»? Этому не бывать! Герцог уехал в Венецию, где его тотчас сделали генералиссимусом.

Больше никто компенсаций не получил: поскольку было решено «забыть прошлое», ни гугеноты, ни католики не могли претендовать на возмещение ущерба. 14 июля Людовик XIII издал аналогичный эдикт в Ниме, но в несколько иной редакции: в протестантских городах восстанавливался католический культ. На следующий день король уехал, предоставив Ришельё претворять его указы в жизнь.

После злоключений Марии Гонзага Гастон удалился в Орлеан и оттуда переписывался с матерью и братом. От былой близости не осталось и следа; тон королевских посланий был суров. В ответ на последнее письмо Людовик велел Марильяку передать посланцу Месье следующие слова: «Я сожалею о вас, о том, как мало уважения вы выказываете королеве, нашей матери. Я сожалею о том, как невысоко вы ставите обещания, которые столь часто и торжественно мне давали. Я сожалею о том, что вы предпочитаете находиться вдали от меня. Я сожалею о вашей беспорядочной и развратной жизни».

Тем временем кардинал впервые почувствовал себя популярным: к нему стекались депутации от городов и поселков, парламентов и прочих провинциальных учреждений. Дворянство и духовенство заискивали перед ним. Всем делегатам Ришельё отвечал, что благодарить надо короля и Бога, поскольку он всего лишь исполняет волю его величества. Он лично осмотрел два десятка из тридцати восьми крепостей, подлежащих сносу. 20 августа он торжественно вступил в Монтобан. Впереди ехал Бассомпьер во главе трех полков; кардинала сопровождали 1200 всадников. Городские магистраты, которых на юге Франции называли консулами, поднесли ему ключи от городских ворот. Одновременно кардинала приветствовали архиепископы Бордо и Тулузы, семь епископов и около шестидесяти церковнослужителей.

Ришельё сумел не поддаться звездной болезни. Ему предложили во время торжественной церемонии занять место под балдахином, но эту почесть оказывали лишь королю, поэтому кардинал отказался. Когда он ехал верхом, то не позволил консулам идти рядом с его конем, как было принято опять же только по отношению к королю. Людовик XIII об этом узнал и по достоинству оценил поведение своего министра.

Толпа приветствовала кардинала радостными криками, напирая на сдерживавшие ее шеренги солдат. Перед церковью Святого Иакова, от которой уцелела лишь часовня, он спешился. Церковь предстояло восстановить и служить там католическую мессу. Со всех улиц неслось: «Да здравствуют король и великий кардинал!» «Отныне можно воистину утверждать, что источники ереси и мятежа пересохли. Всё склоняется перед Вашим именем», – написал Ришельё на следующий день Людовику XIII.

Парламент Тулузы зарегистрировал Эдикт о прощении и пригласил Ришельё посетить город, однако тот ответил, что его вызывает король. Из Монтобана он отправился в Париж через Овернь, везде встречая торжественный прием: французы с радостью принимали человека, предотвратившего иноземное вторжение и положившего конец Религиозным войнам. Но трезвомыслящий кардинал был начеку. «Мне стоит опасаться различных заговоров, имеющих целью мою погибель: заговоров вельмож, женщин и иностранцев», – писал он в то время.

Еще в Монтобане Ришельё получил письмо от своего бывшего покровителя кардинала де Берюля, сообщавшего о перемене настроения у Марии Медичи – и не в его пользу. Ришельё прекрасно понимал, что в этой перемене повинен сам Берюль, не одобрявший его антииспанскую политику. Узнав, что его считают сторонником свадьбы Месье, он поспешно написал королеве-матери, что в этом вопросе всегда разделял мнение короля, а также ее собственное. Но Мария, небрежно проглядев письмо, бросила доставившему его кардиналу де Лавалетту: «Я прекрасно знаю, что говорят при дворе, а уверения кардинала – просто его уловки».

Марии Медичи было 56 лет. С годами она не стала мудрее и даже не пыталась скрывать недостатки своего характера – мстительность и упрямство. Мать короля Франции, королевы Испании, королевы Англии и будущей герцогини Савойской требовала уважения к себе и не могла смириться с ростом влияния Ришельё, которого считала своим неблагодарным слугой. К ее мнению больше не прислушиваются, она является на Совет лишь для того, чтобы утвердить решения кардинала, который именно ей обязан своей сутаной! Королева не помнила добра, зато не забывала обид. Вокруг нее сплотились графиня де Суассон, принцесса де Конти, незаконнорожденная единокровная сестра Людовика XIII герцогиня д’Эльбёф, герцогиня де Гиз – все они тоже ненавидели Ришельё.

Между тем герцогиня де Шеврез, которой разрешили поселиться в Дампьере под Парижем, ухватилась за новый предлог, чтобы внести разнообразие в свою жизнь: узнав о любовных страданиях герцога Орлеанского, она предложила ему сочетаться браком со своей избранницей во Франш-Конте, владениях испанского короля, и вызвалась сопровождать его туда. Гонцы из Англии, Испании и Лотарингии вновь спешили тайными тропами в скромное жилище герцогини (ее муж находился при дворе и ничего не знал), а сама она по вечерам, переодевшись в мужское платье, садилась в седло и скакала через лес в Париж, чтобы увидеться с Анной Австрийской в предместье Сен-Жак, в монастыре Валь-де-Грас, которому королева помогала материально.

Этим встречам положил конец приезд Людовика из Лангедока: король находился в превосходном настроении и, по сообщениям итальянских дипломатов, вел себя с женой, как подобает доброму мужу. Анна не могла поверить своему счастью и, конечно, прилагала все усилия, чтобы угодить супругу. Вопрос о наследнике по-прежнему стоял на повестке дня, сохраняя политическое значение; правда, первенец Генриетты Марии, родившийся 13 марта 1629 года и нареченный Карлом Яковом, скончался 13 августа, но Елизавета писала брату, что опять беременна. Лишившись четырех дочерей, умерших во младенчестве, она жарко молилась, чтобы Господь даровал ей сына[37]37
  Инфант Балтазар Карл родился 17 октября 1629 года.


[Закрыть].

В конце августа двор перебрался в Фонтенбло, а 13 сентября выехал в Немур встречать кардинала. Приветствуемый толпой, он въехал в королевскую резиденцию в сопровождении придворных и, поскольку король был на охоте, сначала нанес визит обеим королевам. Прием, оказанный ему Марией Медичи, произвел эффект холодного душа: королева-мать не ответила на приветствие кардинала, лишь смерила его презрительным взглядом, потом вдруг резким тоном справилась о его здоровье. «Я чувствую себя лучше, чем многим здесь этого хотелось бы!» – ответил Ришельё.

Прибегнув к испытанному средству, он на следующий день сообщил Людовику XIII об этой стычке и попросил позволения уйти в отставку. Более того, он поставил в известность Марию Медичи о своем решении отказаться от всех должностей, предоставленных в ее свите ему самому и его родным, полагая, что его уход поспособствует возвращению Месье (в начале сентября, послушав ле Куанё и Пюилорана, «его податливое высочество» уехал в Лотарингию). При этом он уверял, что не забудет всех благодеяний королевы и останется «ее слугой до последнего вздоха». Он даже просил ее замолвить словечко перед королем, чтобы тот позволил ему удалиться от дел. Королева не ожидала такого демарша от сюринтенданта своего двора, но, в отличие от Людовика, лишь еще больше рассердилась на него.

Людовик страдал. Ему опять приходилось делать выбор – между матерью и своим главным министром. Немного успокоившись, вечером того же дня он созвал Королевский совет в Овальном зале. Для начала он спросил в лоб Марию Медичи, чем вызвано ее недовольство кардиналом, ведь «всеми нашими успехами внутри королевства и за его пределами мы обязаны его советам и смелым взглядам». Судите сами: после победы при Сузе кардинал де Берюль уверял, что на этом нужно остановиться, вернуться в Париж и как можно скорее заключить мир с Испанией, и лишь благодаря настойчивости Ришельё Франция не вымолила этот мир, а навязала его с позиции силы. Мария растерялась, а Людовик обратился к Марильяку и Берюлю, пожурив за то, что они настраивают королеву-мать против Ришельё, хотя тот всегда верно служил ей. Под конец он призвал всех примириться. Марильяк и Берюль пообещали последовать мудрому королевскому совету, но Мария Медичи отчеканила: «Можете поступать, как вам угодно, но только я больше не намерена прибегать к услугам кардинала и доверять ему».

…Первый министр испанского короля Оливарес отказался ратифицировать мартовский мирный договор; испанцы вновь осадили Казале. Ришельё велел Туара запастись провизией и боеприпасами и держаться до подхода подкрепления. Кошмар острова Ре грозил повториться: Габсбурги отправили в Мантую 40 тысяч солдат, а герцог Савойский всегда был готов услужить и нашим и вашим. На одном из заседаний Королевского совета в Фонтенбло Ришельё заявил, что для спасения герцога де Невера необходима армия в 50 тысяч солдат. Разумеется, Марильяк и Берюль стали категорически возражать, ратуя за мирное соглашение с Веной и Мадридом. Под старость лет (по тогдашним меркам; ему еще не исполнилось пятидесяти пяти) Берюль, покровитель ордена ораторианцев, ударился в мистицизм; Провидение с завидным постоянством посылало ему знамения, чаще в форме снов и видений, о необходимости заключить мир с Испанией. Однако 2 октября он скоропостижно скончался прямо во время мессы, которую служил. «Его утрата послужит на пользу итальянским делам и, в частности, интересам Республики», – без всяких дипломатических фиоритур писал венецианский посланник Контарини в очередной депеше.

Придерживаясь избранной линии поведения, Людовик согласился с кардиналом и решил отправить в Италию маршала Лафорса с двадцатью тысячами солдат, чтобы сделать внушение неверному союзнику – герцогу Савойскому.

Итальянские послы осаждали Людовика, прося его лично возглавить армию и выступить в Пьемонт. Но это было невозможно, поскольку Гастон всё еще находился за границей. Мария Медичи тоже резко восстала против похода: на юго-востоке Франции свирепствует тиф, король не имеет права подвергать себя такой опасности, не говоря уже о превратностях войны.

По счастью, у него был Ришельё. Кардинал намекнул итальянцам, что единственный способ ускорить дело – доверить экспедицию ему. Дождавшись аудиенции у короля, Соранцо и Контарини по отдельности выступили с этим предложением, чтобы король не заподозрил их в сговоре со своим министром, и вручили письменное представление на ту же тему статс-секретарю Бутилье для рассмотрения на Совете. И всё же Людовик медлил, поскольку сам хотел встать во главе армии. Тем временем генерал германского императора Колальто вторгся в Мантуанское герцогство и осадил его столицу, а испанцы захватили Монферрато; маршал де Креки тщетно испрашивал у герцога Савойского разрешение на проход своих войск.

В конце ноября Людовик XIII собрал Совет, изложил ситуацию и дал понять, что намерен отправиться в новый поход. Кардинал заговорил о приближении зимы, о «чуме» на юго-востоке, а главное – об отсутствии Месье: подвергать опасности жизнь бездетного короля – неоправданный риск. Лучше уж поедет он. Король не отказался от своих планов, но приказал Ришельё ехать вперед, а он через две недели будет следом, вот только примирится с братом. Он назначил Ришельё своим представителем и главнокомандующим, которому должны были подчиняться даже маршалы.

«Раз испанцы хотят войны, они получат ее по самые ноздри», – решительно заявил Людовик после заседания Совета. Войска спешно готовились к выступлению; король, склонившись над картой, вычерчивал наиболее удобные маршруты следования воинских частей и обозов (не будучи стратегом, Людовик прекрасно разбирался в тактике и в делах снабжения армии). Послу Савойи, сообщившему о перемирии в Мантуе и просившему отложить поход, было заявлено, что об этом не может быть и речи.

Двадцать девятого декабря во дворце кардинала давали балет в честь его величества и обеих королев. Вечером того же дня Ришельё, кардинал де Лавалетт, герцог де Монморанси и маршалы Бассомпьер и Шомберг выехали из Парижа в Лион.

– Я уверен, что ваше преосвященство отправляется через горы, чтобы установить прочный мир, – лицемерно заявил секретарь испанского посольства Навацца, явившийся «пожелать доброго пути».

– У вас неверные сведения, – ответил ему Ришельё. – Наш добрый король наделил меня полнотой власти во всём, кроме одного: вершить мир; так и передайте от меня Оливаресу.

В начале января Гастон вернулся из Нанси в Париж, заключив с братом «договор о ненападении». Мария Гонзага всё еще проживала во французской столице, в особняке Сен-Поль; но если она когда-то и мечтала о союзе с Месье, политические соображения возобладали: она не могла решиться на брак, не одобряемый Людовиком XIII, чтобы не навредить отцу. Их роман разворачивался совершенно в духе будущих трагедий Пьера Корнеля: чувство долга оказалось сильнее любви. Гастон приходил к ней дважды, 26 и 28 января, и у Марии достало сил сказать ему «прощай». Принц уехал обратно…

Первого февраля Ришельё был в Гренобле, откуда отправился в Сузу. Герцог Савойский не исполнял мирный договор. Кардинал отправил королю подробную записку, из которой следовало, что с Савойей надо действовать жестко, и получил одобрение монарха. 15 марта герцогу был предъявлен ультиматум, а в ночь на 19-е число королевская армия форсировала реку Дуар. Карл Эммануил отступил к Турину. Узнав, что из крепости Пиньероль вышел тысячный гарнизон, Ришельё немедленно отправил туда маршалов Креки и Лафорса, а затем для надежности поехал и сам. В воскресенье 29 марта Пиньероль стал французским. Это была огромная победа. Но герцог Савойский явил свое истинное лицо, стакнувшись с испанцами.

Людовик XIII, с середины февраля карауливший брата в Труа, не находил себе места, рвался в Италию, к своей армии. Однако именно сейчас в его жизни произошли важные события. В марте в Труа приехал двор. Анна Австрийская сияла от счастья: врачи подтвердили, что она беременна; муж всячески ласкал ее и спал с ней в одной постели. А тут и Гастон 17 апреля, наконец, явился из Лотарингии. Людовик сразу засобирался в Италию, однако совершенно неожиданно влюбился в Мари де Отфор, юную фрейлину матери. Ее бабушка, госпожа де Лафлотт-Отрив, в свое время была гувернанткой принцесс, она и представила двенадцатилетнюю внучку ко двору. Весной 1630 года ей уже исполнилось четырнадцать, это был белокурый ангелочек с незабудковыми глазами и жемчужными зубками, с молочно-белой кожей и румянцем во всю щеку. К удивлению двора, Людовик, казавшийся равнодушным к женщинам, страшно смущаясь, попросил позволения у матери «служить этой даме и говорить с ней», добавив, что у него нет «никакого дурного умысла». Мария Медичи стала пунцовой. «Разумеется, вы можете говорить с дамами и служить им, как любой другой дворянин».