Текст книги "Ноль эмоций (СИ)"
Автор книги: Екатерина Осянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Глава 13
никто не выжил после взрыва
лишь в луже пепла и слюды
мы обнаружили смешные
следы
© Вороныч
Костя отлеживался несколько дней. На улицу по нужде он выползал сам, сходил со мной проверить сеть, правда, в воду лазила я. Достала две рыбины, и мы запекли их целиком на углях.
Жара спала после сильной грозы, которая бушевала всю ночь. Я даже вылезла наружу, накрыть отдушину над очагом, чтобы ее не заливало потоками воды. Постояла под ливнем, любуясь отсветами молний и слушая раскаты грома и дождь. Я слышала каждую каплю, все капли, которые падали рядом со мной и далеко от меня на листья, траву, ветки деревьев и землю. Шум от этих капель сливался в одну молчаливую песню, и если стоять и слушать, закрыв глаза, то можно было различить подобие мелодии под аккомпанемент грома. Когда я вернулась в землянку, совершенно промокшая, Костя странно на меня посмотрел. Не спрашивая, что я там, снаружи, делала так долго, он подвинулся, приглашая меня к себе под теплый бок и куртку.
После грозы я ходила за грибами. Притащила ему целый рюкзак, однако половину из моих трофеев он забраковал и велел вышвырнуть.
Каждый день я осматривала его раны. К моему огромному удивлению, они не загноились и выглядели вполне удовлетворительно, учитывая, что зашивать мне было нечем. Первые несколько дней Костя старался поменьше двигаться и шевелить рукой, потом его движения стали увереннее, голова перестала кружиться при каждом резком движении. Я пришла к выводу, что кризис миновал. Но все еще не решалась заговорить с ним о том, что произошло в деревне. Он сам заговорил со мной.
– Черт его знает, откуда они взялись.
Я сразу поняла, о ком шла речь, села рядом с ним на жесткой лежанке, поджав ноги и глядя на пламя свечки.
– Я же тебе рассказывала: подъехали на автомобиле…
– Я не о том, – поморщившись, отмахнулся он. – Откуда они вообще взялись и зачем прикатили в эту деревню. Судя по тому, что ты видела, это были инкассаторы. И что-то мне подсказывает, что они грабанули то ли банк, то ли собственную машину. И теперь скрываются. А нычку устроили здесь, как и я, потому что этой деревни нет уже ни на одной карте.
– А ты сам откуда о ней знаешь?
– Тут был когда-то дом моего прадеда.
– Тот самый?
Он усмехнулся:
– Нет, кстати, другой. В этом просто подпол удобный, и его не заливает.
– А они? У них тоже предки из этой деревни?
Он пожал плечами.
– Как ты сумел подпустить их к себе так близко? Ты же был вооружен…
– Я не ожидал никого, кроме тебя тут встретить. Расслабился, громыхнул крышкой. Потом услышал, что кто-то идет, подумал, что это ты…
– Они дали по тебе очередь. И не попали?
– Инстинкт сработал. Шаги были слишком осторожные, и я понял, что это не ты. Открыл крышку, на всякий случай. Залез внутрь. Достал пистолет.
Он вдруг с непонятным весельем взглянул на меня:
– А потом я крикнул: «Женька, это ты?» – и один из них ответил: «Да, я!» Представляешь, басом! Ну и я нырнул, думал, не достанут меня там. А они успели по мне еще очередь дать. Потом еще, похоже, в погреб шмальнули, и вроде даже попали куда-то… А потом ты пришла и начала меня трясти… – Он поморщился, как будто это были его худшие воспоминания, хуже, чем то, что в него стреляли какие-то мужики.
– Я, когда заглянула вниз, думала ты умер.
– Вот и они, похоже, так подумали…
Он долго смотрел на меня странным взглядом. Я ждала продолжения, не задавая вопросов.
– Я плохо помню, что ты мне там говорила, все было как сквозь воду, плохо слышно… Но мне показалось, что ты злилась на меня.
Я задумалась.
– Я назвала тебя чертовым неженкой.
– Вот, – усмехнулся он. – Любая нормальная баба на твоем месте впала бы в истерику. Как минимум.
– Откуда ты знаешь? И вообще, нормальная баба на моем месте бы не оказалась.
– Резонно. Но ты все равно злилась.
Я пожала плечами.
– Ну, возможно. И что?
Его лицо приняло довольное выражение.
– Ничего. Хорошо.
– Почему?
– Потому что к тебе, может быть, возвращаются твои эмоции.
– И почему тебя это радует?
Он не ответил.
– Ты хоть сосчитала, сколько денег ты у них сперла?
– Неа, – беспечно ответила я. – Просто запихала в рюкзак и свалила.
Он укоризненно покачал головой и поморщился.
– Что ты будешь с ними делать?
Я пожала плечами и растянулась вдоль земляной стенки, сунув руки за голову и закрывая глаза.
– Вряд ли они заявят о пропаже.
– Но будут искать! – Костя повернулся ко мне.
– Найдут?
– Нас-то? Вряд ли… – он опять отвернулся, сгорбился, глядя на свечу.
– Нам пригодятся эти деньги?
Он медленно повернулся ко мне, взгляд его снова стал каким-то колючим:
– Нам? Тебе решать. У меня хватает своих. Но я бы тебе порекомендовал их припрятать и не трогать до поры-до времени. Моих средств хватит, чтобы обеспечить нам обоим безопасность.
Я вздохнула.
– Ладно, посмотрим.
Он не спешил уходить из землянки, хотя казалось, что больше нет причин оставаться здесь, под землей, в глухом лесу. Но он, казалось, был не уверен, что сбил преследователей со следа. Я пыталась его расспросить о том, кто, по его соображениям, шел по следу, и кто послал за нами охотников. Но он отмалчивался с мрачным видом, и я догадывалась, что соображения на этот счет у него имеются, так же, как и сомнения.
Я подолгу сидела в одиночестве возле входа в логово, где, словно раненый зверь, зализывающий свои раны, отлеживался Константин. Выглядел он теперь совсем не так презентабельно, когда явился за мной в больницу: холеный, самоуверенный, полный сил мужчина, приковывающий дамские взгляды своей подчеркнутой брутальностью. Теперь он напоминал бездомную дворняжку с драными боками, в колтунах, отощавшую и одолеваемую блохами, и вызывал скорее жалость. Думаю, и я производила не лучшее впечатление.
Жить под землей было, мягко говоря, не очень удобно. Это, конечно, было лучше, чем спать вовсе под открытым небом. Землянка хотя бы защищала от дождя и утренней сырости. Даже в самый сильный дождь с бревенчатого потолка не капало. Лужицы скапливались только в «прихожей», но и они быстро впитывались в землю. Правда, выбирались из-под земли мы с каждым разом все грязнее и грязнее.
Я не выказывала нетерпения, хотя мне с каждым днем все больше хотелось покинуть это место. Костя же, напротив, становился все более апатичным и вялым, и казалось, утратил желание куда-либо двигаться. Мне с рудом удавалось выгнать его из берлоги, чтобы поставить ловушку-давилку на какого-нибудь мелкого зверя, а потом сходить проверить ее. Рыба, признаться, мне уже изрядно поднадоела, и мы прибрали сеть до поры-до времени.
Почти все остальное время, когда дела не заставляли его двигаться, он валялся на топчане в полной темноте, не зажигая свечей, и то ли спал, то ли размышлял.
Я бродила по отмели возле берега озера, где раньше была сеть, когда до моих ушей донеслись звуки выстрелов, прокатившиеся эхом над водной гладью. Я замерла, стоя, как цапля, в воде, и попыталась определить источник звука. Выстрелы повторились, но сосчитать, сколько их было, мне не удалось из-за многократного эха. Потом, после небольшой паузы, застрекотала автоматная очередь, потом еще одна, и снова одиночные выстрелы. Звуки шли очень издалека.
Я со всех ног помчалась к землянке, прихватив на бегу пустой котелок и свои штаны.
Костя уже стоял возле входа в землянку, настороженный и с пистолетом в руках. Я резко затормозила, опасаясь, что он опять наставит на меня свою пушку, но он, обернувшись в мою сторону и подобравшись, просто ждал, когда я подойду к нему вплотную.
– Что-то видела? – тихо спросил он, как будто нас могли услышать неподалеку.
Я помотала головой.
– Как думаешь, это из той деревни? – я качнула головой в сторону разоренного тайника.
Он поджал губы и сощурил глаза. Это, скорее всего, означало, что он не был уверен.
Пока мы стояли и прислушивались, не повторятся ли выстрелы, до нас донесся запах гари. И это не была гарь из нашей землянки, поскольку мы не разводили в ней огня. Ветер донес ее с той же стороны, откуда раздавались выстрелы. Костя нырнул в землянку и выволок оттуда свой рюкзак. Я хотела было броситься за своим, но он остановил меня:
– Оставь здесь. Тут они сохраннее.
– А пожар?
– Землянка не пострадает.
Я обошла его и залезла в землянку. Зажгла свечу. Поглубже запихала свой рюкзак с пачками денег под топчан, приподняв доски и бревнышки, а потом накрыв их ветошью. Собрала свои оставшиеся вещи в охапку, не желая с ними расставаться (кто знает, сколько еще нам придется шляться по лесам?), погасила свечу и вылезла наружу, снова прикрыв за собой деревянную заслонку. Пока я запихивала в Костин рюкзак свои пожитки и надевала ботинки, отряхивая с мокрых после озера ног песок и травинки, он беспокойно ходил вокруг меня, поторапливая. Запах дыма усилился, и мы по ветру пытались определить, откуда он идет.
Когда я встала рядом с ним и заглянула ему в лицо, давая понять, что я готова следовать за ним, он снова напоминал того деятельного и энергичного мужчину, который был готов не только убегать, но и бороться.
Первым делом мы направились к той деревне, несмотря на то что по мере приближения к ней дым усиливался, ветер нес его в нашу сторону, и велика была опасность, что движемся мы навстречу лесному пожару.
Деревня выгорела почти вся. Трудно сказать, откуда начался пожар, но сгорел и тот дом, где был Костин тайник, и тот, где оставили свою добычу пришлые инкассаторы. Судя то тому, что трава и кусты между домами не везде сгорели, я предположила, что огонь распространялся не сам. Дома, скорее всего, поджигали специально, один за другим.
Я поделилась своими соображениями со своим спутником, который распластался на земле ничком и, положив подбородок на руки, жевал травинку, пристально глядя на то, что осталось от деревни, где когда-то жил его прадед. Он молча покосился на меня в задумчивости, оценивая резонность моих суждений, потом снова уставился на пепелище.
Мы долго, не двигаясь, лежали на том самом пригорочке, где был мой наблюдательный пункт, стараясь увидеть, не следит ли за пожаром еще кто-нибудь. Вокруг все было тихо. Ни людей, ни машин. Прошло несколько часов, прежде чем Константин, наконец, зашевелился.
Дав мне знак оставаться на месте, он тихонько поднялся и, пригибаясь, стараясь не шуметь, двинулся в обход пожарища. Его не было довольно долго, и я, как ни всматривалась, не сумела различить ни единого движения ни в самой деревне, ни вокруг нее.
Я довольно долго лежала не шевелясь, разглядывая снующих передо мной муравьев, когда, наконец, рядом со мной опустился на траву Костя. Шагов его я не слышала, поэтому хмыкнула. Мужчина, довольный произведенным эффектом, улыбнулся и сообщил:
– Вокруг деревни никого. Свежие следы автомобильных шин. В прошлый раз они тоже в эту сторону уехали? – он указал рукой, и я подтвердила, что да, в ту.
– А в деревню не заглядывал?
– Нет, там еще слишком жарко.
– Будем ждать?
– Да, хотелось бы взглянуть поближе.
– Думаешь, там что-нибудь осталось?
– Какие-нибудь следы должны были остаться.
– Как думаешь, кто стрелял?
– Ну, из автомата, я полагаю, те же, там же, – он усмехнулся. – И судя по тому, что ни их, ни машины тут нет, хотя бы один из этих идиотов жив.
– Почему идиотов?
– Потому что они ведут себя по-идиотски, и их скоро поймают.
– Откуда знаешь?
– Потому что они косячат по-страшному: меня оставили в живых, деньги свои не забрали, тебя не заметили и даже не стали искать, хотя я по дурости назвал тебя по имени! И позволили тебе спереть часть добычи. Ездят, похоже, все на том же автомобиле, вместо того чтобы избавиться от него по-тихому. И сейчас вот умудрились напороться на засаду, и вот что вышло! – он красноречиво указал рукой на догорающую деревню.
– А что это была за засада, как думаешь?
Он задумчиво потер щеку.
– А вот это правильный вопрос. И сдается мне, что вот эти-то парни были по нашу душу.
– Почему по нашу? Может, это за ними?
– Если бы за ними, то вряд ли они ушли бы отсюда живыми. Скорее всего, они тут столкнулись случайно, как и мы. Я думаю, они узнали про эту деревню и ждали тут меня, – он жестко взглянул мне в глаза, но мне возразить было нечего.
– И где они теперь?
– Вот это я и хотел бы узнать. Слишком мало следов, чтобы понять, что тут случилось. Подождем до вечера.
И он лег на спину и преспокойно закрыл глаза. Я осталась сидеть и сторожить. На всякий случай.
Мы решили сходить до темноты. Я думала, Костя снова оставит меня наблюдать с пригорка, но он позвал меня с собой.
Мы осторожно шли по пепелищу, вдыхая горький запах гари, стараясь не вступать в пепел, чтобы не оставлять следов. Горячий воздух вокруг нас дрожал, глаза щипало от дыма. Сначала мы заглянули в дом, где должны были находиться оставшиеся баулы инкассаторов. Фундамент и обгорелые торчащие обломки. Я рассудила, что без специальной экспертизы вряд ли возможно определить, оставались тут деньги во время пожара или их уже не было.
– Скорее всего, их забрали перед тем, как поджечь, – высказался Костя, глядя издалека на дымящиеся обломки того, что когда-то было домом, пусть и полуразрушенным.
Мы осторожно зашагали вглубь деревни, стараясь ступать по местами сохранившейся траве, чтобы оставить на песке и пепле как можно меньше отпечатков ног.
Мы приблизились к дому, где на Костю было совершено нападение.
От дома мало что осталось. Пол и стены практически полностью выгорели, крыша – старый шифер – валялась мелкими осколками вокруг дома.
Костя в задумчивости смотрел на пепелище, нахмурившись и теребя подбородок.
Я тихонько подошла и встала рядом с ним, пытаясь найти что-нибудь в груде углей, из которых все еще местами вился дымок. Мой нос уловил какие-то посторонние запахи помимо горькой вони горелого дерева. Я тронула Костю за локоть.
Он глянул на меня, на то, как я вожу носом, тоже принюхался, кивнул:
– Какое-то горючее. Может быть, солярка, мазут…
Он поднял с земли обломок шифера, показал мне.
– Шифер не горит. Он сильно трескается, разлетается в стороны, как будто выстреливает обломками. Ты уверена, что слышала выстрелы, а не шифер?
Я пожала плечами:
– Я не слышала, как трескается шифер. Может, и он… Но автоматные очереди я спутать ни с чем не могла.
Он размахнулся и с силой зашвырнул кусок шифера так, что он врезался в другой такой же обломок, и с резким пронзительным звуком разлетелся на более мелкие куски. Я вздрогнула и вжала голову в плечи, а потом начала озираться, слушая слабое эхо и представляя себе, чье внимание мы могли привлечь этим звуком.
– Похоже на выстрелы? На те, что ты слышала, когда была возле озера?
Я уверенно покачала головой:
– Нет, точно не те. Эти звуки выше, резче и намного слабее. Скорее всего, я и не могла услышать их с озера. Точно тебе говорю, это были выстрелы.
Он кивнул, подошел ближе к дому.
Я обошла дом с другой стороны, увидела остов железной кровати, совсем покореженный.
– Костя, глянь! – негромко позвала я.
Он подошел ко мне, хрустя обломками шиферной крошки и угля, заглянул в указанном мной направлении.
На сгоревшем полу, рядом с провалом, ведущим в подпол, крышка которого сгорела вместе с остальным полом, валялись два совершенно обугленных человеческих скелета. От их одежды и обуви ничего не осталось.
Мы переглянулись. Костя взял меня за руку, может быть, опасаясь, что я упаду в обморок или начну биться в истерике. Я молчала и почти позволила себя увести, но в последний момент заметила рядом с одним из тел что-то странное, за что взгляд зацепился по чистой случайности.
В разнообразных вариациях теней и обломков, в однообразии всех оттенков пепельно-серого и угольно-черного вдруг взгляд выхватил прямые и четкие линии, очертания чего-то знакомого. Я остановилась и пригляделась. Из-под обломков стропил крыши, нависших над обугленным трупом, мягко отсвечивал вороненой сталью пистолет.
Глава 14
тут скачет конь искрятся избы
а ты зовёшь на сеновал
тебя я видно слишком изба
ловал
© ab & clone
В первое мгновение мы оба замерли, потом Костя развернулся и, больше нигде не задерживаясь, повел меня прочь от этого места. Я было заартачилась:
– Костя! Подпол не выгорел, там остались наши следы! Твоя кровь!
Он скользнул по мне мимолетным взглядом, но движения не замедлил и руки моей не выпустил.
– Мы с этим уже ничего не поделаем, – проговорил он сквозь зубы, – надо убираться отсюда.
Однако бдительности он не терял. Повел меня вдоль дороги, по которой уехал микроавтобус. В пыли четко пропечатались следы шин, и мы шагали по густой траве вдоль обочины под сенью деревьев.
– Почему пожар не заметили с воздуха? – спросила я его, припомнив, как над нами то и дело кружил вертолет, пока мы топали до землянки.
Он сощурил глаз и взглянул на небо.
– Дожди прошли, вылетов стало поменьше. Но они еще прилетят…
– А если бы пожар пошел дальше?
– Тогда нам пришлось бы жарко, и мы бы отсиживались в озере по самые ноздри, – усмехнулся мужчина, снова уверенно вышагивая передо мной. Он нес свой рюкзак на здоровом правом плече. Левую руку по-прежнему берег и размахивал ею поменьше. Со стороны этого почти не было заметно, просто я успела изучить его походку.
В лесу быстро темнело, и мы опять были в пути. В животе урчало, и я вновь начала вспоминать приютившую нас на несколько ночей землянку. Возможность разжечь огонь, приготовить еду, лечь и вытянуть ноги, хотя бы и на жесткие бревна… Однако молча следовала за Константином, стараясь не отставать. Я все прислушивалась, не раздастся ли звук мотора, но ничего, кроме наших шагов и уже привычных звуков леса, не слышала.
Через пару часов пути мой спутник, наконец, решил, что уже можно двигаться по дороге, и идти стало легче.
Мы делали небольшие привалы, переводили дух, экономя, пили по чуть-чуть, по глоточку, сырую озерную воду, отдающую тиной, поднимались и шли дальше.
Я уже не чуяла ног, голова кружилась, перед глазами колыхалась мутная тьма, в которой маячила неясная молчаливая фигура. Стоило мне замедлиться или приостановиться, как меня начинало штормить, как после водки. Костя, заметив мое состояние, вернулся ко мне, попытался заглянуть в лицо, но я видела только мутные тени с размытыми краями.
Расплывчатое пятно передо мной приблизилось и приобрело человеческие очертания, что-то говорило, но я слышала лишь какие-то тревожные раздражающие отзвуки. Как будто я погрузилась в воду, и уши залило водой, сквозь которую до меня доходило только невнятное кваканье. Потом и пятно, и звуки куда-то отодвинулись, и я почувствовала, что спине стало холодно и жестко, зато ногам и голове – легко и приятно. Было темно, а стало еще темнее.
Потом на меня полилась вода, и я подумала, что погрузилась уже слишком глубоко, и чуть не захлебнулась, изо всех сил попытавшись вдохнуть.
Я кашляла, и в голове постепенно прояснялось. Прокравшиеся в лес предрассветные сумерки сделали очертания всего, что меня окружало, более четкими, и я увидела встревоженное лицо Константина, который, стоя на коленях посреди дороги, удерживал меня в сидячем положении и поил водой из бутылки, прижимая мою голову своей больной рукой к больному же плечу.
– Ну, Женька! Ну ты чего, напугала меня, – шептал он, ставя бутылку на землю и вытирая жесткой ладонью мое залитое водой лицо и шею, – загнал я тебя совсем, да? Ну потерпи до станции, немножко осталось. Там поедим по-человечески, отдохнем. – Он прислонился лбом к моему виску, шумно выдохнул.
В голосе его слышалось облегчение, и он, видя, что я пришла в себя, снова подал мне бутылку с водой. Я сделала еще пару глотков и, борясь с дурнотой, попыталась подняться на ноги. Он помог мне встать и, не выпуская меня из рук, подождал, пока я смогу твердо стоять на ногах.
– Это что было? – спросила я слабым голосом и слегка заплетающимся языком. Я отошла от него на шаг, но меня все еще пошатывало, в глазах было темно и непонятно: то ли ночь отступала так медленно, то ли дурнота.
Он шагнул ко мне, снова обнял, погладил здоровой рукой по голове.
– Голодный обморок, Жень, давай еще посидим чуток, отдохнем. – Он подвел меня к обочине и усадил на траву, продолжая поддерживать за плечи.
Когда в глазах у меня совсем прояснилось, мы продолжили путь, только теперь он не позволял мне отставать. Мы с ним вышагивали чинно, как пожилая пара на прогулке, я держалась за его локоть.
До станции и впрямь оставалось немного. До нас вскоре донеслись звуки прошедшего без остановки товарняка, а подойдя к путям совсем близко, мы услышали еще и шум автотрассы.
Перед тем как выйти к людям, мы умылись остатками озерной воды из полторашки, я как могла почистила свои джинсы от земли, которая въелась в самом низу штанин прямо в ткань, Костя заправил полы своей драной рубахи за пояс и, застегнув куртку до самого подбородка, стал выглядеть почти прилично. В таком виде мы вышли из леса, изучили на станции расписание пригородных поездов и, пока было время, дошли до дешевой забегаловки при автозаправке и наконец-то наелись нормальной еды, разогретой в микроволновке. А после двух пластиковых стаканчиков горячего сладкого чая я почувствовала, что совсем оживаю. Костя тоже приободрился, поглядывал на меня со странным выражением, определить которое мне не удалось. Возможно, так иногда выглядел Довольный-Жизнью-Константин, которого за время наших скитаний мне еще не приходилось видеть.
Потом мы клевали носами, усевшись в скользкие пластиковые кресла в прохладном пустом зале ожидания, и чуть не проспали свой поезд.
Еще сутки мы кочевали из одного пригородного поезда в другой, урывая по паре часов беспокойного сна друг у друга на плече.
Мне казалось, Костя сам не знает, куда нам ехать. Когда я спросила его об этом, он не сразу ответил, глядя затуманенными глазами куда-то мимо меня:
– Да, нам везде пока опасно. Не могу придумать такого места, где нас точно не будет поджидать засада.
В итоге мы, прибыв в какой-то городок, изучили грязные лохматые объявления, расклеенные на столбах, и сняли квартиру, которая сдавалась посуточно.
Хорошенько отмывшись в душе и перекусив купленными в ближайшем супермаркете полуфабрикатами, мы завалились в постель и дрыхли почти сутки, не имея сил ни на что, кроме еды и туалета.
В квартире, обставленной старенькой, но добротной и ухоженной мебелью, было чисто. И имелось все необходимое для обычной городской жизни: газ, вода, холодильник, стиральная машина. Я успела отвыкнуть от благ цивилизации и теперь удивлялась каждой мелочи: что можно умываться не ледяной, а теплой водичкой, спать на мягкой чистой постели, есть теплую еду столько раз в сутки, сколько захочется.
Он сводил меня в магазин, откуда я вышла в новой одежде и обуви и с запасом нижнего белья в красивом бумажном пакете; а потом в салон, где я провела несколько часов. В итоге я покинула его всего лишь чуть менее похожая на ту, что туда вошла: волосы остались почти той же длины и в таком же беспорядке, но почему-то выглядели ухоженно, а не так, как будто я подметала ими асфальт. Неброский маникюр на руках…
Зато Костю, который встречал меня в фойе и ждал у стойки администратора, чтобы заплатить, я едва узнала: выбритые ультрамодные полоски на висках, никакой растительности на лице – ни усов, ни бороды, ни даже щетины. Черты лица как будто заострились: натянувшаяся на скулах, покрытая загаром кожа, жесткий рисунок рта, складки возле губ, которые придавали ему насмешливое выражение. Только глаза были по-прежнему сощурены и смотрели с тем же настороженным выражением из-под изогнутых с надломом бровей. Сейчас на нем красовалась новенькая рубашка с закатанными ниже локтя рукавами, приличные штаны взамен изгвазданных джинсов, новенькие мокасины. Он тоже не терял зря времени.
Мы несколько секунд изумленно смотрели друг на друга, пытаясь увидеть прежние знакомые черты и принять, привыкнуть к новым. Потом мужчина улыбнулся и, оставив деньги, продолжая изучать меня с ног до головы, подошел ко мне, взял под руку и как ни в чем не бывало поцеловал в щеку. Ни дать ни взять – кавалер встречает свою даму, обычное дело.
– Потрясающе выглядишь, – звучало вполне искренне.
Я тоже сделала вид, что так и надо, постаралась улыбнуться как можно непринужденнее и, кинув прощальный взгляд в огромное зеркало во всю стену на женщину, идущую под ручку с щеголеватым незнакомцем, вышла на улицу городка.
Вдохнув свежего воздуха, свободного от удушающих ароматов одеколонов и лаков для волос, я украдкой разглядывала неспешно шагающего рядом со мной Константина.
– Что теперь? – несколько напряженно спросила я, увидев, что он тоже время от времени искоса посматривает на меня, как будто пытается себя убедить в том, что рядом с ним действительно я.
Он отвернулся, потом, тщательно подбирая слова, ответил, глядя перед собой:
– Мне нужно уладить здесь дела, сделать кое-какие приготовления. А потом я намерен вернуться в тот город, откуда начались мои проблемы.
– Что будет со мной?
– Тебе лучше оставаться здесь.
– Лучше для тебя?
– И для тебя. – Он говорил жестко, с нажимом, давая мне понять, что не потерпит от меня никаких возражений. Но мне было плевать.
– Ты же сказал, что я сама буду решать, оставаться мне с тобой или уйти.
– То, что мне предстоит, опасно. Меня могут поймать и отдать под суд. Или убить.
– А что мне делать здесь одной, без тебя?
– Ты можешь начать здесь новую жизнь. Я сделаю для тебя новые документы, тебя никто не знает…
– Я и сама себя не знаю! Ту мою прежнюю жизнь уже не вернуть, я даже не знаю, стоила ли она того, чтобы ее возвращать.
Он с удивлением покосился на меня, но ничего не сказал.
– И я не знаю никакой другой жизни, кроме жизни с тобой!
– Ну так узнай. Женька, ты молодая, красивая, ты можешь начать все с нуля и стать тем, кем хочешь и с тем, с кем захочешь. Смотри, вон на тебя мужики оборачиваются.
Я покосилась по сторонам, но что-то не заметила толпы мужиков, провожающих меня восхищенными взглядами.
– Пусть оборачиваются. Пусть хоть на месте волчком вертятся. Мне все равно. Мне не нужен никто из них. – Я остановилась, и он, почувствовав это, тоже остановился и развернулся ко мне лицом. Мы стояли на тротуаре, прохожие, недовольно косясь, молча обходили нас.
Он, стоя неподвижно, как скала посреди бурной речки, смотрел на меня сверху вниз и молчал. По его лицу сейчас невозможно было что-то понять, его прозрачные, как чай, глаза смотрели серьезно и внимательно и ничего не хотели мне сообщить о том, что у этого человека на душе, есть ли она у него вообще…
– Я не знаю, кто из нас более бездушен, я или ты. Это же вроде бы у меня отобрали все чувства, эмоции, возможность привязываться к человеку и бояться его потерять. Выходит, ты вообще на это никогда не был способен? Или тебе тоже когда-то промыли мозги и превратили в зомби? – я говорила тихо, но мне казалось, что я кричу на всю улицу, и что слова, рвущиеся сейчас из меня наружу, слышат все, кроме него. – То, через что мы с тобой прошли – вместе! – для тебя вообще ничего не значит? Ты готов так легко послать меня начинать новую жизнь, потому что тебе так удобно?
Он молча разглядывал меня со странным выражением – удивлением и недоверием.
– Посмотри на меня, – сказал он мягко, почти шепотом, – я плохой парень. И со мной опасно. Я преступник, беглец. Мне предстоит разобраться, что за сволочь начала за мной охоту, и я не знаю, чем это кончится, – его губы дрогнули в сардонической усмешке, которая превратилась в оскал, – скорее всего, ничем хорошим. Но если ты думаешь, что мне все равно, что станет с тобой, то ты сильно ошибаешься.
Он приблизился ко мне вплотную. Его толкнули плечом, но он не обратил на это внимания.
– Я все это время, проведенное с тобой, боялся только одного: что я не смогу тебя потом отпустить, что я привяжусь к тебе больше, чем ты ко мне. Я не знал, как долго мне удастся притворяться, что ты мне безразлична.
– Ты хороший актер, – сказала я, обнимая его за шею, – я почти поверила, что ты меня не любишь. Но я… Думаю, что если я и не смогу больше любить по-настоящему, то научусь притворяться, что я тебя люблю. – Он порывисто прижал меня к себе, и теперь прохожие обходили нас стороной, посматривая на нас с разными выражениями лиц: некоторые с сочувственными улыбками, некоторые с нескрываемым раздражением.
– Пойдем домой, – сказал он, щекоча губами мою шею.
Он на весь вечер оставил меня одну в снятой нами квартире, но перед тем, как мы туда вернулись, затащил в какую-то дыру на окраине городка, где в полуразрушенном доме, к моему удивлению, все еще располагалась какая-то контора, в которой меня поставили спиной к белой стене и сфотографировали. Костя отправил меня на выход, а сам ушел с человеком, который нас встретил, вглубь дома, велев подождать снаружи, возле двери. Через несколько минут он вышел, кивнул и сообщил, что ближе к вечеру будут готовы мои новые документы.
В квартире я бродила из комнаты в комнату, трогая предметы, разглядывая посуду и пыльные сувениры в обшарпанном серванте, валялась на разобранной постели, глядя в потолок, и думала, что, наверное, когда-то и у меня была вот такая жизнь: я куда-то уходила, что-то делала и возвращалась вот в такую тихую и мирную жизнь, полную обыденных предметов, понятных и привычных дел. Наверное, были люди, которые меня знали: соседи, коллеги, родственники… Может, был даже мужчина? Куда все делось? Неужели меня никто не хватился, когда я исчезла из той жизни после взрыва? Была ли у меня своя квартира, свой дом, куда я возвращалась после насыщенного делами и событиями дня? Кто-то ждал меня?
Я выходила на балкон и, слушая городской шум, разглядывая дворик и соседние балконы с висящим на веревках бельем, пыталась представить себе обычную жизнь.
Я подходила к зеркалу и рассматривала отражение, пытаясь вспомнить свое лицо. Из зеркала на меня смотрела молодая женщина, изучала меня тревожными зеленоватыми глазами, хмурила аккуратно выщипанные в салоне брови.
Я залезла в душ и стояла там просто так, не моясь, под теплыми струями воды, вспоминая, как совсем недавно возле землянки мокла в лесу под ливнем, рассматривая молнии в ночном небе.
Вспоминала свою тихую жизнь в стенах клиники, наполненную строгим распорядком и почти лишенную каких-либо событий.
Что было бы, если бы Костя не разрушил ту мою прежнюю жизнь? Была бы я счастлива? Ведь я могла тогда радоваться, огорчаться, сердиться на кого-то, любить, заботиться, ждать дома его возвращения, как сейчас ждала этого загадочного, диковатого человека, который появился в моей жизни таким странным образом. Была ли я тогда счастлива? Вряд ли я узнаю ответ на свой вопрос, ведь мне не удается вспомнить ничего, что могло бы рассказать мне о той жизни, до взрыва. И, глядя на себя в зеркало, привыкая к своему лицу, заново узнавая собственные черты, я решила, что раз уж у меня осталась способность жить и соображать, то надо использовать хотя бы это. А вспоминая наш разговор с Костей посреди заполненного людьми тротуара, я пыталась представить себе свою будущую жизнь без него, как он предлагал: завести себе вот такое жилье, начать что-то делать, возвращаться в такой вот дом, наполненный воспоминаниями и ожиданиями… И знать, что где-то ходит по земле единственный человек, которого я знаю: которого я не раз видела голым, видела слабым, тащила его на себе, когда он был ранен, который все это время не раз занимался со мной сексом и при этом делал вид, что я ему безразлична… Который избавился бы от меня, не выцарапай я у него признания в том, что ему не все равно.
