Текст книги "Ноль эмоций (СИ)"
Автор книги: Екатерина Осянина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Глава 9
всё очень плохо если кто то
нарисовал на вас узор
употребляемый как метка
у зорр
© bu6lik
– И куда мы теперь? – не повышая голоса, задыхаясь, спросила я, когда мы уже отбежали по моим прикидкам пару километров и перестали пригибаться.
– Пока вверх по речке, дальше видно будет, – тяжело дыша, ответил Костя, не выпуская моей руки и не собираясь снижать темп.
– Ты же хотел меня там… бросить? – пыхтела я.
– Ага, щас! – злобно бухтел Константин, придерживая для меня ивовые ветки, чтобы не хлестнули по лицу.
– А зачем тогда…
– Проверял твою… реакцию.
Я зашипела, потому что одна из ветвей все-таки шваркнула меня по шее.
– И как тебе моя реакция?
– Как я и думал – отсутствующая!
– Вообще-то я собиралась у тебя стащить немного денег.
– Зачем?
– Доехать до города.
– До какого?
– До ближайшего.
– Где тебя и схватят сразу же на вокзале. Не те, так эти.
– Которые «те»? И что за «эти»? – неуверенно спросила я.
– «Те» – которые за нами. «Эти» – которые за теми, которые за нами.
– А откуда ты знаешь про «этих»? А про «тех»?
– Позвонил, справки навел.
– Откуда звонил? У тебя же нет с собой телефона.
– От Ржавого я звонил. Теперь вот думаю – зря…
Он остановился и повернулся ко мне. По лицу его стекали капли пота, голова была присыпана песком, который тоже стекал теперь по вискам грязными потеками.
– Почему зря?
– А сдается мне, они могли отследить звонок.
– Как?
– Действительно, как… – Он задумчиво поскреб щетинистую щеку, вытер локтем пот со лба. – Они приперлись сюда точнехонько, как по маячку. Мобильника ни у тебя, ни у меня с собой нет, по GPS они нас найти не могли. Прослушивать все телефоны в этом лесу у них кишка тонка… Тогда как?
Он взглянул на меня, как будто и правда ожидал, что я дам ему ответ.
– Костик…
– Что?
Я шагнула к нему, он настороженно замер. Я протянула руку к его шее и оттянула воротник его расшитой каймой рубахи. Он с недоумением следил за моими действиями, но не сопротивлялся. Я положила пальцы повыше его ключицы и чуть помяла мышцу.
– А что у тебя вот здесь? – я вспомнила «таблетку», которую показал монитор там, в больнице, когда мы очнулись после взрыва.
– Черт! Это же было почти двадцать лет назад. Откуда ты о нем узнала?
– Я видела в больнице, на мониторе. Я подошла рассмотреть поближе, и даже потрогала. Но потом ты очухался и принялся орать.
– Ну еще бы! – усмехнулся он. – Ты чуть не вспорола мне брюхо стеклом, я прихожу в себя – и вот уже тянешь ручонки к моей шее! Зараза, неужели он еще работает?
Он сел прямо на землю, залез в свой рюкзак и вытащил оттуда свой нож, протянул мне рукоятью вперед.
Я неуверенно взяла, догадываясь, какова будет его следующая просьба. Или приказ. Он снова залез в рюкзак, вынул из него бутылку водки.
– Я, конечно, рассчитывал по-другому ее употребить. Но за неимением лучшего…
Он отвинтил крышку, приложился к горлышку и залпом вылакал чуть не четверть бутылки. Я вынула нож из чехла:
– Может, хоть на лезвие нальешь?
Он забрал у меня нож, облил клинок водкой, вернул мне.
– Рубашку сними.
Он стащил через голову свое странное одеяние, подставил мне плечо, хлебнул еще для храбрости.
– И на руки мне еще полей! – он плеснул мне на пальцы, снова приложился к горлышку, зажмурился и затряс головой.
Я нерешительно помяла мышцу, припоминая, где именно видела тот непонятный предмет. Пальцами он практически не прощупывался. Присмотревшись, я увидела на коже едва заметный маленький шрам, полсантиметра, не больше. Наконец я решилась, приставила острие ножа к этому единственному доказательству того, что мне не привиделось это там, в больнице, и сделала неглубокий надрез, благо нож оказался достаточно острый. Костя вздрогнул, зашипел.
– Терпи, казак! – я глубже вогнала нож, кровь едва выступила и струйкой медленно поползла по коже.
Острие царапнуло что-то твердое, и я выдохнула с облегчением, а Костя тихонько зарычал.
– Тебе повезло, что я не промахнулась, – сказала я, чтобы его утешить. Он в ответ только скрипнул зубами и заиграл желваками.
А теперь мне предстояло вытащить эту маленькую штучку из живой плоти, не имея в арсенале ни щипцов, ни пинцета, чтобы чем-то ее подцепить.
– Хлебни еще, – сказала я, чуть расширяя надрез и не обращая внимание на его перекошенное лицо и мучительные стоны, – и держись за что-нибудь покрепче.
Он послушно выхлебал еще с полстакана водки, зажал бутылку коленями и ухватился свободной рукой за ивовый ствол.
Маленький блестящий предмет размером с пуговицу не желал выковыриваться из-под кожи, я безжалостно рассекала острием ножа соединительную ткань, которой он успел обрасти за столько лет пребывания в теле человека, но наконец выцарапала его себе на ладонь.
Потом я взяла бутылку, предупредила Костика, чтобы он не вздумал орать, и щедро плеснула водки ему на рану, края которой сжала пальцами.
Мужчина тихонько зашипел сквозь зубы. Я ополоснула руки в речке, достала из рюкзака туалетной бумаги, оторвала верхний слой и отдала ему, чтобы он вытер грудь и живот, еще кусок сложила в несколько слоев, облила водкой и приложила к ранке.
Пока я помогала ему надеть рубашку, он проворчал:
– Все время режешь меня… – и пьяно хихикнул.
Я отобрала у него бутылку, завинтила крышечку. Вымыла от крови и вручила ему маленький предмет, извлеченный из его тела.
Он, рассматривая, молча подбрасывал его на ладони, потом размахнулся, но я успела удержать его руку. Он удивленно воззрился на меня, потом до него дошло.
– Ты права, – признался он, хотя я и не произнесла ни слова.
Он тяжело поднялся, огляделся по сторонам, подобрал с земли коряжку, сунул маячок в щель, пропихнул его поглубже ножичком и пустил плыть по течению. Мы проводили взглядом этот кораблик, уносящий предательский предмет подальше от нас, потом собрали вещи, присыпали песком следы крови и отправились дальше вдоль берега. Костика шатало, пару раз он оступался и скатывался в воду, и вскоре стал похож на грязнущего бездомного пса. Я отобрала у него рюкзак, в который поместились его и моя куртки, пистолет, ножик и остатки водки. Потом мне пришлось и самой влезть ему под мышку, чтобы он мог опереться, и он навалился чуть не всем весом, но продолжал перебирать ногами.
Пот катился с меня градом, слепни кружились над нами, гудя, как вражеские истребители, заходящие на вираж. Идти было и так тяжело, а уж в обнимку с пьяным мокрым мужиком, у которого на каждом шагу ноги то подгибались, то заплетались, тем более. И я вскоре сдалась.
Выбрав удобное место под крутым бережком, я свалила с себя тяжкий пьяный груз, осевший на землю с невнятным мычанием. Наклонилась к нему поближе, чтобы попытаться разобрать, что он там пытается мне сказать, но услышала только могучий храп. Помахав перед своим лицом ладонью, чтобы разогнать мощный выхлоп паров спирта, я оставила его в покое, уселась рядышком на песочек и стала прикидывать наши шансы.
Шансы были, прямо скажем, не ахти. Вода есть, вот она, плещется возле моих ног. А вот с едой у нас туговато.
Я покосилась на рюкзак с драгоценным грузом – туалетной бумагой и прочими «мыльно-рыльными» принадлежностями, скрашивающими мне пребывание в этих совершенно лишенных благ цивилизации местах, воплощающих сплошную антисанитарию. Хорошо, что Костя его прихватил.
Нож, пистолет, бутылка водки…ну, четверть бутылки. Зажигалка…
Неплохо, решила я для себя, отодвигая на задний план соображения о том, что если уж он все это время опасался разжигать огонь, то и пистолетом для охоты вряд ли воспользуется.
А вот пусть у него голова болит, когда он проснется, – беспечно решила я и легла на землю рядом со спящим товарищем по лесным скитаниям, закинув руки за голову.
Мы проваландались на берегу до тех пор, пока Константин не начал трезветь и не зашевелился у меня под боком. Долго лежать без дела на одном месте я не могла. Поэтому пока он дрых, я успела искупаться в речке. Одежку свою решила пока не стирать, несмотря на впитавшийся в каждую складочку моего джемпера запах пота и дыма.
Лето вдруг расщедрилось на жаркий и знойный август, но ночи уже были почти по-осеннему холодны. Под утро выпадала ледяная роса, и противный озноб пробирался под одежду так, что тело постепенно превращалось в кусок льда. Поэтому, понимая, что как только солнце склонится к горизонту, я неизбежно замерзну в мокрой одежде, которая, конечно же, не успеет высохнуть, я решила, что от грязной одежды еще никто не умер, а чистота никого не спасла ночного от холода.
Поэтому я бесцельно бродила по отмели по щиколотку в воде, распугивая мелких рыбок, выставив на солнышко вымокшие во время нашего бегства из лагеря ботинки и с превеликим трудом засучив до колен предельно узкие джинсы, когда тело на берегу наконец начало шевелиться. Костя с трудом сел, опираясь руками о землю, помотал головой и снова чуть не рухнул обратно.
Я остановилась, глядя на него с воды, и мои босые ступни приятно начали погружаться в зыбкое песчаное дно, а в щиколотки тыкались тут же окружившие меня мальки.
Константин попытался подняться, но ему удалось это только с третьей попытки. Наконец он встал, шатаясь и держась рукой за корни, выпирающие из крутого обрывистого бережка.
Глядя на меня мутным взглядом и покачиваясь, как королевская кобра перед броском, он, по-видимому, пытался вспомнить, кто я такая. А может, даже – кто он сам такой. Я ему вполне искренне посочувствовала.
Наконец, ему удалось навести резкость, он несколько раз глубоко вдохнул, видимо, справляясь с дурнотой, и сделал несколько неуверенных шагов по направлению ко мне.
Я уперла руки в боки и скомандовала:
– Штаны снимай!
Он остановился и вперил в меня бесконечно удивленный взгляд.
– А ты горячая штучка! – пьяно шепелявя, выговорил он и взялся за ремень.
– Я-то горячая. А вода мокрая. Штаны до ночи не высохнут. Лучше сними, если собираешься лезть в воду.
Мою тираду если и услышали, то только прозрачные голубые стрекозы. Но и они никак на нее не отозвались.
Костик попер в воду, как измученный жаждой буйвол. Бухнулся на четвереньки, обдав меня веером брызг, погрузил в воду голову, несколько раз встряхнулся, вылакал, жадно глотая, с полведра воды прямо из речки, потом и вовсе плашмя рухнул в воду. Расслабился и бревнышком поплыл лицом вниз, подхваченный течением. Я взяла его за шкирку, приподняла над водой, потом пару раз макнула, встряхнула. Он расфыркался, цепляясь за меня, встал на ноги и тут же, обняв меня, повис всем своим немалым весом, что-то пьяно бормоча.
«Все, плакала моя сухая одежда», – подумала я, поддерживая это мокрое чудовище и обтекая вместе с ним.
Что ж, зато он смыл с себя всю грязищу, в которой успел изгваздаться, пока мы с ним удирали по кустам. А я теперь смело могу постирать одежду.
Я сняла с о своих плеч мокрые руки и выскользнула из-под Костика, который успел отравить своим перегаром весь воздух вокруг себя. Он рухнул обратно в воду, издав какое-то неинтеллигентное мычание и подняв еще большую тучу брызг.
Я выстирала с мылом и прополоскала свою одежду, когда мой спутник прекратил прикидываться крокодилом и бегемотом одновременно и выполз на берег уже почти трезвый, вменяемый и даже посвежевший. Я заставила его стащить с себя и выстирать свои мокрые тряпки. Он послушался только наполовину: забрал у меня бутылку с жидким мылом, облился, растерся, не снимая рубахи, и снова полез в воду, взбив вокруг себя мыльную пену, которая поплыла вниз по течению, отравляя теперь еще и воду.
Я сидела голышом на берегу, развесив одежки по кустам, с тоской представляя себе, как мы начнем мерзнуть уже через несколько часов, когда солнце сядет. Костю это, похоже, не волновало.
Он плюхнулся рядом со мной, вытирая рукавом мокрой рубахи мокрое лицо, благоухая мылом и источая непонятное мне веселье.
– Чему ты радуешься? – кисло спросила я, глядя на его ухмылочку.
Он осклабился еще больше, стянул, наконец, свою рубаху, отжал ее, расправил и ловко швырнул на куст так, что она повисла почти идеально для просушки. Я проводила ее взглядом и снова повернулась к нему:
– Ночью мы замерзнем…
– Не боись, не замерзнем, – бодро ответил он и стащил с себя мокрые джинсы.
Он всучил мне концы штанин и стал выкручивать, а затем попытался зашвырнуть на ветку и их. С ивы попадало все, что там висело.
Я вздохнула, поднялась с места и стала заново развешивать тряпки, стараясь разворачивать их к солнышку, чтобы они высохли как можно скорее. Константин, вольготно развалившись на песочке, хищно ловил каждое мое движение, прищурившись и жуя травинку.
Когда я опустилась рядом с ним на мокрый песок, он, не сводя с меня завороженного взгляда, притянул меня к себе, но я уперлась ладонью ему в грудь. Его влажная кожа была холодна, но уже через несколько мгновений под моей ладонью стало жарко. Вот кто у нас настоящая «горячая штучка»!
– А ты о чем-нибудь другом думать можешь? – грубовато спросила я, оборвав его порыв нежности или что он там пытался изобразить.
– О чем, например? – нисколько не смутился он и заломил бровь.
– Например, о том, где мы будем спать, что мы будем есть… Куда нам идти? – я попыталась высвободиться из его захвата, но он, с легкостью преодолев мое сопротивление, все-таки прижал меня к себе и зарылся лицом в мои растрепанные влажные волосы.
Я перестала трепыхаться, но не оставила попыток достучаться до его здравого смысла:
– Может, вернемся в лагерь? – придушенно спросила я ему в плечо.
Это сработало. Он перестал пощипывать губами мою шею, выпустил меня из своих цепких объятий, стал смотреть на речку, щурясь теперь от слепящих солнечных зайчиков.
– Возвращаться нам нельзя, – задумчиво проговорил он и снова сунул в рот травинку.
– Почему? – я не спешила от него отстраняться, больше не опасаясь новых поползновений.
– Я бы на их месте устроил нам засаду. Нахрапом взять тепленькими у них не получилось, они не ожидали, что в этом месте окажется так много народу. И если они отслеживают маячок, то один, скорее всего отправился за ним следом, а второй сейчас сидит в кустах с биноклем и рассматривает все крепости. Если, конечно, он профи, и ему там еще не наваляли.
– Откуда ты знаешь?
Он обернулся ко мне с улыбкой, и я поразилась, что такое, оказывается, тоже возможно: он не ухмылялся, не скалился, а именно улыбался.
– Я не знаю. Я прикидываю самые вероятные варианты. Есть хочешь?
Глава 10
я выживания основы
усвоил раз и навсегда
всё что тебя не убивает
еда
© H_N
Есть хотелось.
– У нас же ничего нет.
Он решительно поднялся, отряхнулся от песка и гордо выпятил грудь:
– Это же лес, детка! Здесь полно еды! Правда, в основном сырой.
Он снисходительно посматривал на меня свысока, пока я растерянно оглядывалась в поисках еды. Потом хмыкнул, по-деловому подтянул трусы, выудил из рюкзака свой ножичек и ловко вскарабкался по обрыву, цепляясь за корни и стебли колючей травы.
– Никуда не уходи! – сказал он мне напоследок, взглянув вниз с края обрыва. И скрылся.
Я ждала его, как мне казалось, целую вечность. Солнце перемещалось, бросая на меня тень от кустов, и я переползала под его теплые лучи. Я то и дело проверяла, не высохла ли одежда. Увы. Спать нам сегодня предстояло в мокром.
Я не услышала шагов Константина, поэтому когда передо мной шмякнулась увесистая охапка какой-то травы, а следом за ней, словно огромная обезьяна в трусах и туфлях на босу ногу, спрыгнул с обрыва и он сам, я подпрыгнула, как ужаленная, и чуть не заорала. Мужчина был доволен, словно притащил с охоты по меньшей мере тушу мамонта.
Я с недоумением таращилась на зеленую добычу: широкие и длинные зеленые листья, из которых торчали только начавшие коричневеть камыши.
– Мы будем есть это? – я взяла в руки один кустище, попробовала запустить зубы в мягкую коричневую шишку. Рот моментально наполнился пухом, и пока я плевалась, Костя беззвучно ржал, зажав себе рот ладонью.
Я, отплевавшись, вытерла рот:
– Сам жри свои камыши! – и швырнула в него весь пучок.
Он поймал его на лету, одним движением отсек корневище и, выбросив зелень, стал обстругивать, как кочерыжку.
– И это не камыши, а рогоз, – поучительно проговорил он и протянул мне то, что осталось у него в руках.
На вкус эта штука тоже напоминала то ли капустную кочерыжку, то ли топинамбур. То ли сырую картофелину.
– Ничего. Свеженько так, – одобрила я и мигом сгрызла все, что у меня было.
Костя сидел на земле, стругал очередной корень, потом брал следующий и отправлял получившиеся огрызки то себе в рот, то мне.
Листья он сложил под кустом ивы, на котором была развешана наша одежда.
– Я там малинник нашел. Пошли десерт собирать. Ягод полно, – похрустывая последней «кочерыжкой», сказал Костя.
Из вещей, коорые к этому времени успели кое-как высохнуть, на мне были только трусы и лифчик. Я надела ботинки, вынула из рюкзака свою кожанку, накинула на себя и в таком экзотичном виде выразила готовность поглощать десерт.
Костя, снова нацепив на лицо свою фирменную ухмылочку, покивал, оценивая мой внешний вид, и снова, как обезьяна, вскарабкался по обрыву.
У меня получилось не так ловко.
Малинник был метрах в ста от берега. Ягод действительно было много, они были мелкие, сладкие и пахли так, что их можно было найти и с закрытыми глазами. Обирая один кустик за другим, стряхивая с себя паутину и комаров, нещадно расцарапывая голые ноги о кусты, мы набивали рты и поначалу молчали.
Потом, когда зверский голод унялся, и мы клали в рот уже по одной ягодке, я позвала негромко:
– Костя!
Он обернулся, перемазанный малиной, вопросительно дернул головой.
– Мне тут одна мысль покоя не дает.
Он замер, не донеся ягоду до рта, и я продолжила:
– Эта штучка у тебя в плече… Сколько лет она у тебя там сидела?
Он попытался скосить глаза, но ему трудно было увидеть ранку с запекшейся кровью возле самой шеи.
Он пожал плечами и закинул в рот малинку, потянулся за следующей.
– Это еще с тех времен, когда я служил. Нас забрасывали в горы, а потом отслеживали по этим маячкам.
– Это он столько лет работает? Там что, бесконечная батарейка?
– Нет, он вообще без батареек. Это просто какой-то чип. Черт, как же я о нем забыл-то? – он поскреб бороду.
– Выходит, ты забыл, а кто-то не забыл.
Он снова замер, уставился на меня диким взглядом…
– Данные об этом чипе были только у военных. Да и то уже лет пятнадцать как должны были гнить в архиве.
Я покивала, подстегивая его к дальнейшим размышлениям.
Он вылез из кустов, обошел их, добрался до меня, схватил за запястье и решительно поволок. Десерт закончился. Я запихала в рот все, что успела набрать в горсть, и засеменила за ним, обдирая голые ноги о колючие ветки и траву.
Мы спрыгнули с обрыва на берег, и он принялся сдергивать с кустов сохнущие шмотки. Мой джемперок был уже почти сухой, джинсы – влажные в швах и в поясе. Ну да ладно, что ж теперь. Одевшись, он собрал все вещи, снова помог мне взобраться на крутой берег, и мы двинулись вдоль реки.
Темп он снова взял марш-бросковый, видно, вспомнив свою армейскую молодость. Я за ним еле поспевала, но вопросов больше пока не задавала. Мне было не до разговоров, я берегла дыхание, зная, что просить его шагать помедленнее бесполезно.
Подумать только: еще каких-то пару-тройку часов назад он трупом валялся на берегу, дыша перегаром, и вот уже ломится по бездорожью сквозь лес, как молодой лось во время весеннего гона.
Мы шагали так до наступления сумерек. Он совсем не давал мне передышек. Когда я выдыхалась и начинала от него отставать, он возвращался ко мне, брал меня на буксир и тащил за собой.
Я потеряла направление нашего движения. Солнце закатилось за деревья, и я старалась хотя бы запомнить, в какую именно сторону. По моим прикидкам выходило, что идем мы на север. Однако, шагая сквозь лес, трудно придерживаться строго одного направления. По каким-то признакам мой проводник время от времени все же находил правильный вектор, и мы снова возвращались на нужный курс. Какое-то время путь наш лежал вдоль речки, но русло ее было извилисто, и мы то выходили к ее берегу, то снова от него удалялись. Джинсы почти высохли на мне. Во время движения я так разогрелась, что даже сгущающиеся сумерки и накатывающая волнами прохлада не приносили облегчения и свежести.
Я догнала Костю и попросила воды.
Он остановился, достал полторашку, наполненную речной водой, протянул мне. Я жадно выхлебала сколько в меня полезло, пуская две струйки по подбородку, капая водой себе на грудь. Наконец, я напилась и вернула ему баллон, тяжело дыша. Он пил медленно, смакуя каждый глоток, и совсем не казался запыхавшимся, в отличие от меня. Я с завистью смотрела, как он неторопливо опрокидывает бутылку, довольно отдувается, не спеша вытирает капли воды с бороды и усов. Он оценил мое состояние: лицо раскраснелось, волосы растрепались, пыхчу, как паровоз.
– Ладно, – смилостивился он, – привал. Будем искать место для ночлега.
Сунул бутылку с остатками воды в рюкзак и зашагал, не оглядываясь, видимо, уверенный в том, что на последний рывок сил у меня точно хватит.
С ночлегом он, прямо скажем, не заморачивался.
Мы вышли снова к реке, от которой так все это время и не удалялись на большое расстояние; не спускаясь к воде, нашли место под толстой сосной, на возвышении, выковыряли и разбросали по сторонам шишки. Нацепили каждый свою куртку, сунули рюкзаки под головы. Помня о том, какая я мерзлячка, Костя распахнул свою куртку и позвал меня к себе за пазуху, куда я быстренько приползла, прижавшись к его груди и чувствуя его тепло сквозь ткань рубахи. Накрыв меня своей ручищей и позволив спрятать нос в самое теплое место под его курткой, он какое-то время вздрагивал всем телом, засыпая, а потом отрубился и не просыпался даже от моей возни. Везет человеку. Днем выдрыхся, и сейчас спит то ли богатырским сном, то ли сном младенца.
Я маялась. Мне было неудобно, жестко, колко, спина мерзла, а нос, согревшись, начал просить свежего воздуха. Я возилась, ерзала, ноги гудели, поясница ныла, мышцы подрагивали. Зубы не почистила, к воде меня Костя не пустил. Хорошо хоть в кустики разрешил удалиться, снова напомнив, чтобы я тщательно попрятала «следы».
И снова хотелось есть.
Я смотрела, как колышутся черные силуэты сосновых верхушек на фоне ночного неба, и слушала ветер. Ночные птицы своими криками то и дело разрывали то, что с большим трудом можно было назвать ночной тишиной. Лес вокруг нас был наполнен шорохами, стрекотанием цикад, писком комаров. Костиным храпом.
Я вздохнула и, отказавшись от попыток заставить себя спать, несмотря на усталость, позволила мыслям в моей голове водить свои дурацкие хороводы.
Я как-то не задавалась вопросом о том, кто мог начать на Костю охоту. Мало ли кому он мог перейти дорогу, занимаясь своей антигуманной и противозаконной деятельностью. В первую очередь, конечно, приходили на ум именно правоохранительные органы. И я видела, как Костя ловко «слинял» от транспортной полиции на той остановке, где мы сошли с поезда с толпой ролевиков-реконструкторов. Или это просто совпадение? Ушел набрать водички, обнаруживая при этом знание местности… С другой стороны, он не так уж и прятался, когда покупал билеты на электричку до поселка, где расположена Левинская дача… А если бы его объявили в розыск, то, наверное, ориентировку получили бы все подразделения полиции. И шерстили бы каждый поезд, и вряд ли нам удалось бы затеряться даже в той огромной толпе молодежи. Тогда кто? Его партнеры или конкуренты? Кто-то из тех, кто пострадал от его диверсий?
Я не могла ответить себе на эти вопросы, а задавать их Косте боялась. Не хотелось мне почему-то больше знать о его делишках. Меньше будешь знать – крепче будешь спать…
Ага. Что-то не работала в моем случае эта поговорка.
Я снова вздохнула и попыталась перевернуться на другой бок, чтобы согреть спину.
Левин наверняка знал о том, кто должен был нас разыскивать. Значит, это кто-то из тех, кто вместе с ними обстряпывал их темные делишки. Значит, причиной их размолвки наверняка стал тот взрыв и… я. Взрыв произошел, но людей пострадало мало. Это их так расстроило? Или то, что мне удалось выжить? Как же не вовремя мне отшибло память!
А интересно, куда мы идем? Ведь не просто же так он без карты, без компаса упорно тащит меня на север? Местность ему явно знакома.
Я не представляла, как можно точно знать, куда идешь, не видя перед собой никаких ориентиров, кроме речки, то и дело исчезающей из поля зрения.
– Жень! – сердито сказал мне Костя в самое ухо.
Я чуть не подскочила от неожиданности.
– Что? – шепотом спросила я, переведя дух.
– Что-что. Хватит ерзать! Спи давай!
– Не могу, – пожаловалась я шепотом.
– Почему? – он и не думал понижать голос.
– Потому что мне холодно. И жестко. И я есть хочу.
Он обнял меня покрепче и пробубнил мне в шею:
– Спи. Утром поедим.
Теплее мне не стало. Голод тоже не унялся.
– Куда мы идем? – хоть любопытство удовлетворю…
– Мы не идем. Мы спим!
– Но мы же куда-то шли? И дальше пойдем? Куда? Или мы просто премся, не разбирая дороги?
– Давай завтра поговорим, а?
Я притихла, еще несколько раз вздохнув.
– Тебе что, колыбельную спеть? – раздраженно спросил Костя.
– Давай, – пискнула я, не особенно веря, что он споет, и что на поможет мне заснуть.
Но он запел. Это было так неожиданно – услышать от него «Баю-баюшки-баю!» посреди ночного леса, бесконечно усталым и очень тихим голосом, в ритме его собственного дыхания, и поэтому с паузами в тех местах, где ему вздумалось делать вдох.
«Не ложися… на краю.
Придет сере… нький волчок…
И… ухватит… за бочок…»
Его голос с сонной хрипотцой завораживал, бархатно обволакивал и странным образом успокаивал. Он пел, не кривляясь и не ерничая, и от этого на моем лице сама собой возникла улыбка, которую мне не от кого было прятать и которую никто, кроме меня, не заметил. А на шее и скулах от уха до подбородка появилось приятное щекотание, как будто кто-то водит туда-сюда невидимым перышком. Я замерла, боясь спугнуть это волшебное ощущение и удивляясь тому, что я вообще что-то чувствую.
«Баю-баю… шки-баю», – мужчина пел все медленнее, голос его, набравший еще больше переливчатых бархатных модуляций, звучал все тише, и я гадала, закончит он куплет или заснет на середине.
«Баю Жене… чку мо… ю,
Малень… кую… дето… чку,
Сладку… ю кон… фето… чку» – допел он и задышал ровно и глубоко, забыв закрыть рот и переходя на храп.
А я, закрыв глаза, снова и снова прокручивала в голове всю песенку, со всеми паузами-вдохами, тоже входя в этот сонный ритм и воспринимая неожиданную мягкость интонаций этого малоразговорчивого сурового человека, не сильно обремененного моральными принципами, почти как физическую ласку. Так и заснула.
Нас разбудил утренний туман, наполненный горьковатым озоном, запахом сосен и близкой реки. Солнце только поднималось, еще невидимое из-за деревьев, но уже подсветившее нежно-розовым длинные плоские облака.
Отсыревшие, то и дело передергивая плечами от бодрящей утренней свежести, мы поднялись, больше похожие на зомби, чем на людей, сбегали в кусты и к речке на утренние процедуры, наполнили бутылку прозрачной речной водой и снова продолжили путь в уже привычном темпе спортивной ходьбы.
– Ты обещал рассказать, куда мы идем, – напомнила я, догнав широко шагающего мужчину и вцепившись, чтобы не отстать, в его руку.
Он, очнувшись от задумчивости, сбавил-таки темп, поскреб бороду и ответил, покосившись на меня:
– Есть два варианта, и я еще не решил, какой выбрать.
И замолчал.
– Ну? – я подергала его за руку, чтобы он продолжал. – Озвучь оба, может, я помогу выбрать.
– Первый – это землянка моего дядьки-егеря, к северу отсюда.
– Он что, там живет?
– Нет, уже давно не живет. Нигде. Его убили браконьеры.
– Извини…
Он не обратил внимания.
– А второй – это мой дом в заброшенной деревне, еще дальше, тоже на север.
– В заброшенной?
– Ага.
– А дом тоже заброшенный?
– Ну, с виду не отличается от остальных.
– А внутри отличается?
Он не ответил, глянул искоса со своим вечным прищуром.
– А долго идти? – я не собиралась сдаваться.
– Ну, если не спеша, вот как мы сейчас идем, то через пару-тройку дней доберемся.
– Это, по-твоему, «не спеша»?
– Мы сейчас отойдем подальше…
– Подальше от чего? От лагеря?
– От этой речки. Пойдем прямо на север, а она повернет на северо-восток. Надо воды, кстати, набрать.
– Наберем. А дальше что? Повернем на север… И?
– Пройдем без остановок до следующей речки. Там сделаем привал, найдем чего-нибудь перекусить, отдохнем. И дальше, на север.
– Угу, – угрюмо вякнула я, рисуя себе радужные перспективы наших ближайших дней.
– А почему ты меня вчера к речке не пустил?
– На речке нас проще всего обнаружить.
– Как? Со спутника?
Он бросил быстрый взгляд вверх, в уже довольно светлое небо, пожал плечами:
– Да запросто. Если это военные… Но это вряд ли. Уж не такая я крупная рыбина, чтобы начинать на меня охоту такого уровня.
– Но кому-то же ты все-таки понадобился?
– Возможно, кому-то из тех, кто имел доступ к архивам с записями о моем чипе.
– Значит, мы все-таки сбили их со следа?
– Надеюсь, что да. Временно. Но если они узнают направление нашего движения, то могут заранее нас подстерегать. Например, на ближайшей станции на железнодорожной ветке. И на следующей станции. На речке могут нас ждать. Потому что они думают, что мы вряд ли далеко уйдем от воды. Ну, я бы на их месте так нас и искал.
– Поэтому мы и костер не жжем? – насупилась я.
Он помолчал, высвободил свою руку и неожиданно обнял меня за плечи:
– Дойдем до другой реки, разведем огонь. Обещаю.
Переход был ужасный. Как мы ни экономили воду в пути, полутора литров на двоих нам было мало. Помогали ягоды, которые мы собирали, не отклоняясь от нашего маршрута. Я жадно набивала рот малиной, черникой, брусникой и костяникой, радуясь передышкам.
Ноги я стерла в кровь. Сев отдыхать во время очередного привала, я скинула свои полуботинки и рассматривала свои распухшие покрасневшие грязные пальцы. На некоторых были волдыри.
Костя подсел ко мне, осмотрел мои ноги, покачал головой, но ничего не сказал. Зато пошел помедленнее.
Потом мы вышли на просеку, сильно заросшую травой. Я скинула ботинки, перекинула их через плечо, связав шнурками, и пошла босиком. Стало значительно легче.
День был солнечный и жаркий, над нами то и дело кружили слепни размером с шершня, норовили прокусить ткань одежды.
Костик меня удивил. Когда мы сделали очередной привал, чтобы дать отдых ногам, он выудил из недр своего рюкзака последнюю банку тушенки.
– Вот он, черный-пречерный день! – заявил он, орудуя ножом.
Он вскрыл банку, как всегда, оставляя рваные зазубрины, отогнул крышечку, искрошил и перемешал острием ножа содержимое и отдал мне.
