Текст книги "Ноль эмоций (СИ)"

Автор книги: Екатерина Осянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 20

засуньте эту сигарету

куда хотите конвоир

моё последнее желанье

весь мир

© zrbvjd

– Ты что же это вытворяешь, а? – услышала я над самым своим ухом вкрадчивый мужской голос с хрипотцой.

Мужчина пыхтел так, как будто перед этим пробежал пешком пять или шесть этажей по лестнице, хотя я не услышала ни звука, пока он ко мне подкрадывался.

– Ботинки сушу, – невозмутимо ответила я.

Неизвестный сильнее дернул и сжал мои волосы, нож чуть отодвинулся от горла. Да что за черт? Я же еще не показала, где лежит мешок денег. Что он себе позволяет? Я попыталась дотянуться до пистолета, но пыхтящий тип перехватил мою руку и одним ловким движением выудил из нее оружие.

Я дернула головой, и он выпустил мои волосы, видимо, решив, что теперь-то, без пистолета, я стану покладистее. Моя босая нога чуть не угодила в раскаленные угольки, и я поспешила вскочить на ноги. Света от костра едва хватало, чтобы разглядеть массивную фигуру моего гостя и ствол моего же пистолета, направленный теперь мне в грудь. Я выставила правую руку ладонью вперед, а в левой продолжала держать свой недоеденный ужин. Я отвела руку в сторону и нарочито медленно, не делая резких движений, нагнулась к земле, не сводя с чужака глаз, поставила тарелочку с едой на землю. Под руку мне попался фонарик, и я сжала его в руке.

Мужчина, заметив мое движение, щелкнул предохранителем. Ножик свой он спрятал тем временем в карман черной куртки.

– Это фонарик, – сказала я и включила его, направив луч на сапоги моего незваного гостя. Потом выше. Когда световое пятнышко добралось до его лица, я убедилась, что это был не кто иной, как «колхозник» с перрона. Он не зажмурился, и ни один мускул не дрогнул на его физиономии.

– А что я вытворяю? – поинтересовалась я. – Здесь что, нельзя жечь костер?

– Да не придуривайся. Ты прекрасно поняла, что я говорю про твою выходку в поезде.

– А, – я улыбнулась, вспомнив смазливого парнишку, с которым целовалась в тамбуре. – Что там «грибник»? Жив?

– Да он-то жив. А ты – с ума сошла что ли – на ходу из поезда выпрыгивать?

– Ах, это… – я кокетливо отмахнулась фонариком. – Да ерунда. Отделалась парой ушибов.

Плечо тут же отозвалось на движение тупой ноющей болью, видимо, к ушибам добавилась еще и пара растяжений. Но я продолжала улыбаться.

Ноги стали подмерзать. Я храбро двинулась навстречу мужику, который продолжал истуканом стоять возле того бревнышка, откуда я только что вспорхнула, и конец которого дотлевал в моем костре.

– Отойди-ка чуток, – вконец обнаглела я и слегка толкнула его бедром, чтобы он посторонился и не мешал.

Я нагнулась, подхватила бревно и чуть пододвинула его так, чтобы тлеющий конец лег на угли, а сама снова уселась верхом и пристроила свои ноги поближе к теплу.

Пришелец быстро справился с легкой оторопью от такой моей наглости: хмыкнул и убрал пистолет за пазуху. Вместо него он достал другой небольшой предмет, поднес его к лицу. Послышалось шипение, щелчки.

– Шурик, ты далеко? – сказал негромко мой гость, поднося ко рту, по всей видимости, рацию, обходя вспыхнувший костерок так, чтобы он оказался между нами, и присел напротив меня на корточки, вытянув к вспыхнувшему огоньку одну руку с растопыренными пальцами.

Рация зашипела, и оттуда послышалось азартное:

– Нашел?

– Да. Подгребай к дальней стороне озера, обходи с запада. Там увидишь костерок.

– Понял. Щас, минут тридцать-сорок, – рация шикнула еще разок и смолкла. Мужчина не спеша убрал ее обратно за пазуху, остался сидеть, поглядывая на меня и протягивая вторую руку к костру, напружиненный и готовый к моим выходкам.

– Шурик – это тот, второй, из поезда? «Грибник»?

– Это тот, которого ты огрела по башке, прежде чем сигануть с поезда. – Он, как мне показалось, одобрительно покачал головой: – Вот дурная баба, а! Ты чего, циркачка что ли? Или акробатка? А если бы убилась?

– Ну, лежала бы там, рядышком с рельсами, птички бы меня склевали, муравьи съели. А вы бы так и не увидели своих денежек.

Он хмыкнул, а потом сурово и наставительно, как будто разговаривал с нашкодившим подростком, произнес:

– Это не наши денежки. И не твои.

– А чьи? Герасимова твоего? Фигушки. Это он так думает. И я ему ничего не обещала. А может, я решила раздать их сирым и убогим?

Он фыркнул, снял кепку, вытер ею лицо, снова надел.

– Вот поэтому он нас и послал сюда – чтобы ты не передумала раздать их сирым. И убогим. Вот он, считай, у нас самый сирый и самый убогий.

Последние слова он произнес сквозь зубы, потом, договорив, и вовсе сплюнул в костер.

– А вам-то он сколько из этих денег пообещал? Ты хоть знаешь, сколько там?

Он не торопился отвечать, глядел на меня с прищуром, но сам, было похоже, прислушивается к лесным шорохам и легкому шелесту дождя, который опять начал накрапывать.

Конец бревна, на котором я сидела, хорошо занялся, угольки под ним засветились ярче, языки пламени окрепли и смелее высунулись из-под толстого ствола, снова начавшего намокать сверху. Света прибавилось, и я смогла рассмотреть черты лица сидящего напротив меня мужчины. Возраст его определить было трудно, но мне показалось, что он не старше Константина. Ну, скажем, где-то под сороковник. Тонкий нос, то ли перебитый, то ли с природной горбинкой, прямые узкие губы, жесткие черты лица: сдвинутые брови, глубокие складки возле рта, придающие лицу недовольное выражение. Он был худощав, насколько я могла судить по мосластым запястьям, рассматривая его руки, протянутые к огню, и худую жилистую шею, выглядывающую из поднятого воротника кожаной куртки.

Дождик, поначалу редкий и робкий, начал усиливаться, и я, подобрав с земли тарелку с остывшим пюре, продолжила свой прерванный ужин, пока в него не налилось дождевой воды.

Доев пюре, я запихала картонную тарелку и пластиковую ложку в огонь, под бревно, и света стало еще больше.

Ботинки мои, сиротливо торчащие возле костерка подошвами кверху, не имели теперь никаких шансов просохнуть под таким мерзким дождиком, но босиком ходить тоже не хотелось. Поэтому я сняла их с воткнутых в землю палочек и сунула внутрь босые ноги, решив обойтись хотя бы без насквозь мокрых носков.

Мужчина, увидев мои манипуляции, насторожился, подобрался, но я с укоризной глянула на него:

– Не собираюсь я никуда бежать. Я спать собираюсь. Но перед этим мне нужно в кустики. Надеюсь, ты со мной не пойдешь?

Он поднялся на ноги, сунул руки в карманы.

– Недалеко чтоб! И давай разговаривай со мной все время, чтобы я тебя слышал А то палить буду по ногам!

Я фыркнула и стала продираться сквозь мокрые кусты, шурша своим костюмом так, что можно было и не разговаривать, чтобы обозначить свое местопребывание.

– Я тут, не теряй меня, эй, как тебя там?

– Роман, – отозвался он нехотя.

– А я Женя, – сообщила я, выбрав укромное местечко в отдалении от костерка.

Из кустов мне было отлично видно, как он стоит возле костра и совершенно безо всякого стыда вглядывается в темноту. Правда, здесь, в кустах, даже я сама не могла себя разглядеть.

– А второй, значит, Шурик? – снова подала голос, чтобы поддержать разговор.

– Шурик, Шурик, – проворчал Роман, озираясь по сторонам, – где там носит его, этого Шурика…

Я вернулась к костру, не считая нужным больше разговаривать, потому что шуршание моих штанов и шлепанье незашнурованных ботинок, бултыхающихся на моих босых ногах, и так свидетельствовали о том, куда именно я направляюсь.

Я усмехнулась, вспомнив, что не услышала ни звука, когда ко мне подкрался этот Роман с ножом к горлу. А ведь ему тоже пришлось преодолевать эти густые заросли. Профи, чтоб его…

– Так вы что, меня теперь охранять будете? – кокетливо спросила я и шмыгнула в палатку, провожаемая угрюмым взглядом мужчины, который не сдвинулся с места. – А не боишься, что я тебя из палатки пристрелю? – Я даже высунулась наружу, чтобы посмотреть на его реакцию.

Но реакции не было. Все так же стоя столбом возле костра, сунув руки в карманы куртки, лениво отставив ногу, он спокойно отозвался:

– Разве что из пальца…

– А ножичком? – я хитро прищурилась.

– Ну попробуй, – невозмутимо предложил он, чуть качнув головой и тоже выдавая кривоватую ухмылку.

Я шмыгнула носом, юркнула обратно в палатку и, скинув, наконец, ботинки и мокрый камуфляж, с наслаждением закуталась в свой уютный спальный мешок, с мстительной радостью слушая, как там, снаружи, усилился промозглый дождик.

Угнездившись и начав согреваться, я уже почти погрузилась в полудрему, когда снаружи послышались шаги, и приглушенный мужской голос спросил:

– Где?

– В палатке.

Дальше они начали разговаривать шепотом, и я перестала прислушиваться.

Ночью полило как из ведра, и я даже проснулась, слыша, как по тенту часто-часто ударяют, как по барабану, тяжелые капли. Высовываться из палатки не хотелось, и я, не вылезая из своего теплого спальника-«кокона», подъехала на заднице ко входу, как гусеница, выпростала одну руку и, чуть приоткрыв «молнию» входа, выглянула наружу.

Костер погас окончательно, и вокруг теперь была тьма, хоть глаз коли.

Раздался щелчок, почти заглушаемый непрерывным шипением дождя по слою опавших листьев, и в лицо мне ударил яркий лучик фонаря. Я прикрыла глаза рукой и сумела разглядеть мокрые отблески на двух сгорбленных мужских фигурах, стоящих рядышком друг с другом и жмущихся к стволу сосны, которая давала весьма эфемерную защиту от обрушившегося на лес ливня.

Я усмехнулась и шмыгнула обратно на пенку, прикрыв за собой вход. На нос мне успели упасть несколько увесистых ледяных капель.

Я закуталась в свой спальник с головой, оставив снаружи только нос, и подтянула колени к животу, еще немного поерзав и повозившись, чтобы устроиться максимально комфортно.

Сон не шел.

Чертыхнувшись на проклятый дождь, вырвавший меня из мира сладких снов (убей не помню, что мне снилось!), я стала обдумывать свое незавидное положение. Я не планировала попасть под такое неусыпное наблюдение, хотя, если подумать, что еще им оставалось делать после моих выкрутасов в поезде? Им невероятно, сказочно повезло, что они вообще сумели меня отыскать в этой глуши.

Впрочем, что тут удивительного?

Моим преследователям было от чего «плясать»: от той самой сожженной деревушки, которая служила для меня основным ориентиром. Вряд ли им было точно известно, что я непременно отправлюсь к озеру. Но я готова была согласиться, что это был наиболее вероятный и предсказуемый вариант. А там уж, когда я прервала свои перемещения и встала на ночлег, обнаружить мой костерок было делом техники.

Ну хорошо. И что мне теперь делать?

Я лежала с открытыми глазами, хотя не смогла бы разглядеть даже собственную руку в такой темноте. Снаружи было тихо, если не считать бесконечного шепота дождя, напоминающего «белый шум» из радиоприемника.

Вот интересно, а если я вдруг решу и дальше блуждать по лесу, не собираясь выводить их к землянке, где были припрятаны мои козыри? Так и будут они таскаться со мной и охранять ночью мой покой и сон, как два верных стража? Вот только не мне верных, – напомнила я сама себе. Да и какой тут, к лешему, покой и сон?

И куда я, собственно, денусь? Что я выиграю, если протяну время? Несколько дней этой странной бродячей жизни в неприветливом осеннем лесу?

Я решительно села и снова подползла к выходу из палатки, приоткрыла вход, взвизгнув «молнией».

– Эй, вы, стражники! Залезайте уж внутрь. Только ведите себя хорошо.

Что я, в самом деле, изверг что ли? В такую погоду и врагу не пожелаешь всю ночь стоять вот так, плечом к плечу, под ледяными струями, от которых не укроют ни куртка, ни дождевик.

В ответ я не услышала ни слова, ни даже шевеления. Я юркнула обратно под защиту тента, оставив приоткрытым вход в палатку, и рявкнула уже раздраженно:

– Только давайте быстрее, а то мне сейчас палатку зальет.

Через пару секунд в моем маленьком лесном жилище стало тесно и шумно.

Я уползла к дальней стенке, скорчившись там в своем спальнике и пристроив под голову полупустой рюкзак, в котором оставались только нераспечатанные съестные припасы. Мои гости долго возились возле входа, стягивая с себя мокрую одежду и сапоги. Я нащупала свой фонарь и включила его, направив луч на потолок. Оба мужчины как по команде замерли и совершенно синхронно повернули ко мне мокрые взъерошенные головы, вдобавок наставив на меня каждый по пистолету. С кончиков их носов так же синхронно сорвалось по дождевой капле.

– Вот она, плата за гостеприимство, – язвительно заметила я. – К тенту не прикасайтесь только, а то сочиться начнет.

Убедившись в моих исключительно мирных и гуманных намерениях, горе-стражники избавились, наконец, от мокрых курток и обуви, и, оставшись один в свитере, а другой – в тельняшке, замерли, как два изваяния, по сторонам от входа в одинаковых же позах: по-турецки, упершись локтями в колени и продолжая сжимать в руке каждый свое оружие. Правда, я заметила, что теперь они все-таки поставили его на предохранители и перестали направлять в мою сторону.

Роман не спускал с меня мрачного взгляда, в котором не было и тени благодарности или даже дружелюбия.

Шурик, на вид гораздо его моложе и симпатичнее – тот самый «грибник», от которого я удачно сбежала в поезде, – вытирая рукавом тельняшки мокрое лицо, встретился со мной взглядом и тут же полыхнул своим свежим румянцем, как девица, когда я ему лукаво подмигнула. Роман бросил на него быстрый взгляд, и бедный парень порозовел еще больше.

Я широко ему улыбнулась, обвела пустое пространство между нами широким жестом и милостиво пригласила:

– Можете поспать по очереди, никуда я от вас не денусь. И даже, скорее всего, не покусаю.

Я от души зевнула и, прежде чем погасить фонарь, успела заметить, как оба моих гостя переглянулись, и Роман, который, видимо, был у них за главного, едва заметно кивнул.

Я успела угнездиться на своем рюкзаке, притулившись в самом уголке своей палатки, когда услышала, что кто-то из них все-таки решил воспользоваться моим любезным приглашением и завозился недалеко от меня. Интересно, кто остался сторожить?

Шуршание дождя вновь меня убаюкало, в палатке очень быстро стало тепло, сыро, и душно. Когда возня прекратилась, мне, наконец, удалось заснуть. Момент смены караула я благополучно продрыхла, а когда проснулась окончательно, уже рассвело. В палатке спал только Роман; второй караульный, видимо, нес свою вахту уже снаружи. Дождь, наконец-то прекратился, и я решила выбираться на свежий воздух.

Я завозилась, и Роман приоткрыл один глаз. В одной из спрятанных подмышки рук я увидела пистолет и, фыркнув, картинно закатила глаза, вспомнив, что буквально прошлой ночью сама спала с пистолетом в обнимку.

Пока я выковыривалась из спальника и натягивала на себя свои вещи, он успел выскочить из палатки, и я услышала их негромкий бубнеж, к которому, впрочем, не стала прислушиваться.

К тому моменту, когда я жизнерадостно пожелала мужчинам доброго утра, и на меня в ответ покосились две хмурые заспанные физиономии, у них уже вовсю горел костер, причем не такой унылый, как у меня получился вчера, а вполне себе бодренький. Тепло от него дошло даже до палатки. Рядом с костром стоял мой изрядно закопченный кан, и я, заглянув в него, увидела в нем темную жидкость, а до моих ноздрей вместе с дымом от костра донесся запах кофе. Я хмыкнула и деловито прошуршала мимо мужчин к кустам, поинтересовавшись на ходу:

– Ну что, мне с вами разговаривать?

Оба промолчали, и я гордо уединилась, на всякий случай мурлыча себе под нос первую пришедшую в голову песенку – «Баю-баюшки-баю», – чтобы никому из них не вздумалось за мной проследить.

Вернувшись к костру, я застала обоих уже жующими. Кажется, хлеб с колбасой. К моему удивлению, мне тоже протянули кусок. А потом пустили по кругу кан со сладким черным кофе.

– Теперь мы с вами разделили кров и хлеб, – прошамкала я с набитым ртом, – и мы теперь не должны быть врагами.

Мужчины переглянулись и ничего не ответили. Везет мне на молчунов. Я не сдавалась.

– А какие у вас на мой счет инструкции? Вы меня потом убьете, когда я вас приведу к деньгам? – я говорила легкомысленным, даже полушутливым тоном, хотя и было мне не до смеха.

Они снова молча обменялись многозначительными взглядами. Мне надоели их безмолвные переглядки, и я пошла в наступление.

– А вам не кажется, что, когда я вас приведу к заветной цели, ваш любимый Герасимов и вас тоже грохнет? Ну, чтобы не делиться…

Шурик перестал жевать и снова покосился на своего товарища. Я вздохнула.

– Тогда, может, не будем торопиться? У меня в запасе еще есть пара дней до окончания срока… – это прозвучало жалобно, почти умоляюще, и я внутренне усмехнулась своему неожиданно обнаружившемуся актерскому таланту. Я даже хотела похлопать ресницами, но побоялась, что начну переигрывать.

– А далеко идти-то? – поинтересовался, наконец, Роман, глядя в кан с кофе и примериваясь, как бы так хлебнуть из него ароматного горячего напитка и при этом не излячкаться и не обжечься.

Я неопределенно махнула рукой:

– Да с полчаса, наверное. Хотя тут топь, может, и дольше.

– Так может, наоборот, быстрее с этим покончить? – предложил Шурик, первым расправившийся со своим бутербродом.

– Да? А мне вот еще пожить охота, – возразила я, смачно вгрызаясь в свой кусок.

– А кому не охота? – проворчал парень, отбирая у Романа кофе.

– Завтра утром отведешь нас куда надо! – припечатал тот, вытирая рот тыльной стороной руки. – Но чтобы без глупостей, – предупредил он меня, стрельнув колючим взглядом из-под насупленных бровей. – А ты чтобы глаз с нее не спускал! – это предназначалось Шурику, который присосался к кану, и в ответ на реплику только высунул из-за него удивленно изогнутые брови.

Роман встал, вынул пистолет из-за пазухи, проверил наличие в магазине патронов, защелкнул его обратно и, легонько стукнув обалдевшего Шурика кулаком по плечу, удалился в лес.

– Без глупостей! – снова погрозил он нам пистолетом, оборачиваясь напоследок.

Я пожала плечами, а парень, который выглядел весьма озадаченным, молча поставил кан к костру и бдительно уставился мне в глаза. Впрочем, быстро смутился и опустил свои пушистые ресницы, снова залившись своим фирменным румянцем.

Я лихорадочно придумывала разные глупости, которые могла бы провернуть в отсутствие Романа, но ничего, кроме соблазнения Шурика, в голову не приходило. Правда, толку мне с того соблазнения, да и парень с того раза настороже, поэтому я только вздохнула и поблагодарила его за завтрак.

Тогда подумаем, чем занять подаренные мне сутки.

Бегать по лесам от преследователей, палящих в меня из пистолета – вот действительно была бы глупость. Остается одно: наслаждаться оставшимся временем и попытаться выяснить, каковы намерения этих двоих в отношении меня.

– Слушай, Саш, – он внимательно на меня посмотрел, услышав непривычное обращение по имени, – что вы все-таки будете делать, когда я отдам вам деньги?

– По обстоятельствам, – он неуверенно пожал плечами, – вроде бы ты не должна отдавать деньги нам. Наша задача – просто проследить, чтобы ты с ними не сбежала. Ты как? У тебя же вроде какая-то договоренность была с Герасимовым? Насчет Щелкунчика, да? Он тебе, кстати, кто?

– Друг, – твердо сказала я, глядя на то, как он снова пытается скрыть непонятное смущение.

Потом он вдруг ухмыльнулся:

– Ну да, с таким другом и врагов не надо.

– Что ты имеешь в виду?

Он удивленно вскинул брови:

– Ну, он вообще-то довольно известная личность. В узких кругах.

– Да? И чем же он известен?

– Тем, что он всегда работал один. Я не имею в виду этих мозгоправов. С ними он только в последнее время связался. А до этого он все проворачивал сам. Такие комбинации! И всегда выходил сухим из воды.

Я припомнила, как совсем недавно что-то похожее мне рассказывал Герасимов, понимающе скривила губы и покивала.

– А почему врагов не надо?

– Да потому что вот ты ради него в лес одна поперлась, все бросила. А он ради тебя пошел бы? Отказался бы от этакой прорвы деньжищ?

– У него была возможность присвоить себе по крайней мере половину этих деньжищ. А то и все. Ты его совсем не знаешь.

– Думаешь, ты его знаешь? – он пытливо заглянул мне в глаза.

Я пожала плечами.

– Я и саму-то себя не знаю, – призналась я.

– Вот то-то и оно. Сроду он никого не жалел, ни за кого не впрягался. У него и друзей-то не было никогда…

– А ты с ним лично знаком? – заинтересовалась я.

– Лично – нет, – смутился парень, – ты что, где я, простая пешка, а где он.

– А он тогда кто?

Он задумался.

– Ферзь, не меньше. Самая эффективная фигура на доске, непредсказуемая и с большими возможностями.

Я состроила многозначительное выражение лица и подняла бровь.

Ферзь, вот как. Интересно, что же в таком случае я представляю из себя на этой умозрительной шахматной доске? И кто вообще разыгрывает эту партию?

Вернулся Роман, таща за собой бревно, уложил его аккуратно возле костра и сел.

– Давай, Шурик, дуй за дровами, – как-то слегка даже буднично распорядился он и протянул руки к огню. – Та-ак, и за шо вы тут треплетесь? – он слегка повел головой в сторону удаляющегося компаньона.

– За Щелкунчика, – бросил в ответ Шурик, поднимаясь и медвежьей походкой, вперевалочку покидая наш маленький лагерь.

Роман многозначительно покивал, снял кепку, положил рядом с собой на бревно, видимо, для просушки.

Я вспомнила, что мои ботинки тоже неплохо было бы подсушить, и, благо в костре весело потрескивали принесенные кем-то из моих сопровождающих толстые сучья, стащила с себя мокрую жесткую обувь, влажные носки, так и не высохшие за ночь, и пристроила их поближе к огню.

– Надеешься победить мышиного короля? – вдруг усмехнулся Роман, наблюдавший за моими действиями.

Я, вздрогнув, подняла на него недоумевающий взгляд.

– Чего? Кого?

– Мышиного короля. Ты что, не читала Гофмана?

Я покачала головой.

– А, да, я забыл, что ты у нас того… дурочка из переулочка, – он издевательски покрутил кистью возле виска.

– А что там было с тем королем? – невозмутимо спросила я, игнорируя оскорбление и продолжая заниматься своими делами.

– Нехороший был чувак, – пояснил он, прищурившись и криво усмехаясь. – Заколдовывал всех, кого ни попадя, у Мари вкусняшки вымогал, угрожал загрызть ее любимого Щелкунчика.

– Мари – это, значит, я, а мышиный король – Герасимов? – уточнила я, мысленно проведя аналогии.

– Ага. И ты, значит, надеешься, что Щелкунчик твой превратится в принца, как только ты его поцелуешь?

Я пожала плечами.

– Как-то не задумывалась.

– Оно и заметно. Ты вообще можешь себе представить, что будешь делать рядом с таким типом, как твой Костик? Варить ему борщ и стирать носки? Только вот вряд ли выйдет у вас победить мышиного короля. У Щелкунчика хотя бы армия была. Хотя бы игрушечная. А Костик твой сейчас тухнет за решеткой.

– А чем там у Гофмана закончилось? – спросила я, чуть подавшись к нему, наклонившись почти к самому костру и заглядывая в его внимательные серые глаза, следящие за моим каждым движением из-под нависших светлых бровей. Весь он сейчас, своими резкими чертами лица, тонким перебитым носом с горбинкой и своими зоркими глазами напоминал хищную птицу, тоже подавшуюся вперед и готовую броситься на свою жертву.

Он чуть откинулся назад на своем бревне, уронил расслабленные костистые руки меж колен, кривовато улыбнулся и сказал:

– В сказке Мари сначала победила мышиного короля, запустив в него туфелькой, а потом помогла Щелкунчику раздобыть саблю, и он прикончил своего врага.

– Надо будет почитать, – пробормотала я, беря в руки свой пустой закопченный кан.

Я решила добраться до воды, сполоснуть котелок и набрать воды. Я засучила штанины как можно выше, скинула куртку, благо, когда рассеялся утренний туман, стало понятно, что день обещает быть солнечным.

Опершись грудью о толстую ветку, нависшую над самой водой, я, держась, как обезьяна, за другие ветки одной рукой, другой начерпывала воды, бултыхала, выплескивала себе за спину, на корни, остатки кофе, набирала новую порцию воды.

Расцарапавшись, перемазавшись сажей и едва не сорвавшись в воду, я все-таки выбралась на берег и застала обоих мужчин напряженно перешептывающимися, взвинченными и с пистолетами в руках.

Я удивленно развела руки в стороны, держа в одной наполненный водой кан, но оказалось, причиной переполоха была не я, тем более что Роман прекрасно видел, куда я направляюсь, чем там занимаюсь, и, отпуская меня к берегу, он был уверен, что никуда бы я оттуда незаметно не улизнула.

Всматривались они вглубь леса. Я замерла, но ничего не услышала и не увидела.

Выглянувшее солнце сказочно преобразило золотистый лес, который засиял каждым своим умытым ночным дождем листочком, и я сочла это долгожданным благоприятным знаком.

В пробивающихся сквозь еще сохранившуюся на ветках листву солнечных лучах струились полупрозрачные пряди утреннего тумана, искрились капли росы, повисшие на длинных тонких паутинках, протянувшихся невесть откуда неизвестно куда.

Я стояла столбом, не имея понятия, что в разгар этого действительно прекрасного утра могло напугать этих бравых мо́лодцев. Хотя, конечно, пара догадок мелькнула в голове, однако я сделала как можно более беспечный вид и как ни в чем не бывало поставила кан на угольки.

Роман остался со мной возле костра, продолжая тревожно озираться по сторонам, а Шурик снова буквально растворился в лесу, как только отошел от нашей полянки на десяток метров. Его-то охотничий (а может, и военный) костюм пятнистой коричнево-желто-зеленой расцветки не шуршал так, как мой, выдавая его местонахождение всем и каждому, и прекрасно выполнял свои камуфляжные функции!

Зато мой так и не промок вчера.

Парень появился на нашей полянке так же бесшумно и неожиданно, как и исчез, и молча покачал головой в ответ на немой вопрос Романа, который за все время, что его не было, тоже не произнес ни слова.

– Да что вы всполошились-то? – не выдержала я этой «молчанки».

– Да так, – нехотя протянул Роман, помешивая угли в костре и подкидывая принесенных Шуриком веток, принявшихся громко шипеть и исходить дымом и паром в костре, – померещилось.

Я пожала плечами. Мне-то ничего не мерещилось.

Я-то точно знала, что возле землянки нас должна была ждать засада, которую сама же и организовала, отправившись после визита Герасимова прямиком к Клочкову и заключив с ним сделку.