Текст книги "Ноль эмоций (СИ)"

Автор книги: Екатерина Осянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 19

у нас могло бы получиться

создать семью родить детей

но мы с тобой не ищем лёгких

путей

© Цай

На следующий день после визита Герасимова мою апатию как рукой сняло. Я носилась по городу, как пчелой ужаленная, причем, мне пришлось купить себе на костиковы деньги модный гаджет, загрузить в него хорошую, платную версию навигатора. Во время перемещения где городским общественным транспортом, а где и на такси, от пункта А в пункт Б и дальше по разработанному мной маршруту, я изучала, как обращаться с аппаратом, имеющим всего две кнопки и здоровенный экран, по которому нужно было всего лишь елозить пальцем, чтобы получить нужный эффект. Довольно быстро я научилась выходить через смартфон в интернет, как мне показывал в магазине продавец моего аппарата, странно на меня косясь: мол, есть же на свете еще такие дикие люди, которые не умеют пользоваться тачскрином и мобильным интернетом.

Мобильник был не единственным моим приобретением. Я нашла в своих картах специальный магазин, торгующий военными и туристическими шмотками, и не поленилась доехать до него через весь город и прикупить себе нормальный походный рюкзак («легкий, женский вариант! всего сто литров!» – верещал радостный продавец-парнишка, судя по его виду, никогда не покидавший закутка с компьютером в этом специфичном магазинчике), прочные, легкие и удобные ботинки армейского образца, но при этом моего размера, ветро-влагозащитный костюм камуфляжной пестрой расцветки, небольшой плоский котелок-«кан», фонарик, «пенку», спальник и палатку.

Еды я взяла себе простой, нехитрой в исполнении и главное – легкой: готовые обеды, которые достаточно было залить кипятком, несколько увесистых плиток шоколада, пару бутылок воды.

Потоптавшись в раздумьях в прихожей, уже в ботинках и с рюкзаком на плечах, я вернулась в квартиру и запихала себе за пояс штанов и под куртку заряженный пистолет, а в задний карман – магазин с запасными патронами. Я очень надеялась, что мне не придется им воспользоваться, а еще пуще – что меня не остановят и не станут досматривать никакие патрули. Потому что вряд ли мне удастся внятно объяснить наличие у меня этого оружия без соответствующего разрешения.

Перед дверью своей квартиры я решительно выдохнула, вышла в подъезд и заперла дверь.

Рюкзак был непривычно тяжеловат по сравнению с тем, который я таскала, пока мы бродили с Костей по лесам во время нашей увеселительной прогулки. Новенькие ботинки тоже делали мою поступь шире и тяжелее. Но я была полна мрачной решимости.

Перед тем, как отправиться в путь, я долго сомневалась, какой маршрут пытаться восстановить: от Левинской дачи (условно говоря, а на самом деле – от станции, на которой мы тогда вышли) или от того «конечного» города, где снимали квартиру, из которой удирали по балкону.

Хорошенько облазив в своем смартфоне карты и вспомнив номер автобуса, на котором мы приехали сюда, я таки выяснила, до какого города в итоге мы добрались, когда вышли, наконец, из лесов и болот, и в котором сделали мне новые документы. Ну и что, что фальшивые. И теперь, по зрелом размышлении, я решила начать свой вояж именно оттуда. И добираться до этого пункта моего маршрута логично было бы поездом. Как-то мне показалось, что в поезде у меня больше свободы для маневра, если вдруг что… А насчет всяких «если», «вдруг» и «что» я была почти уверена. Последние сомнения отпали, когда я, добираясь до железнодорожного вокзала, а потом возле кассы пригородных поездов, покупая себе билет, все время «сканируя» пространство вокруг себя боковым зрением, как учил Костя, отметила пару примелькавшихся физиономий. Он называл это «срисовать». Один из таких «срисованных» держался совсем недалеко от меня: сначала крутился рядышком, делая вид, что изучает расписание пригородных поездов и электричек, а потом терся в той же очереди к окошку кассы. Я громко назвала наугад одну из станций по нужной мне ветке, надеясь, что она находится значительно дальше необходимого мне пункта назначения. Отойдя от окошка кассы и тоже делая вид, что копаюсь в своем «легком, женском» рюкзаке, а на самом деле поставив ушки на макушку, ловила каждое движение и каждый звук, и с удовлетворением отметила, что парень купил билет до той же станции, что и я.

Пройдя через турникет на платформу, от которой отходил через несколько минут мой поезд, я обошла весь перрон до конца и обратно, старательно «сканируя» всех пассажиров и отмечая особо подозрительных. Тот, который держался поблизости, как хвост, проделал со мной тот же путь по перрону, не особенно, видать, заботясь о том, чтобы я его не засекла. Еще один подозрительный тип держался подальше и на глаза мне особо не лез. И если бы я не была так внимательна и параноидально подозрительна, я бы, возможно, не обратила на него внимания.

Первый «косил» под рыбака-охотника: тоже, как и я, в камуфляжной одежде, изрядно заношенных берцах, с небольшим рюкзачком. Только вот не заметила я при нем ни ружья, ни удочки. Второй, тот, что был более осторожен и держался подальше, вид имел совсем уж неброский: замурзанные джинсы с резиновыми сапогами, неприметная черная куртка, кепарик, сигаретка во рту. Этакий колхозник, которых тут толпится вон половина перрона.

Вот только мне казались подозрительными все молодые и подтянутые мужчины, которые, как бы ни одевались, разительно отличались от того возрастного и пузатого «контингента» с пропитыми мордами, который представляла собой «сильная» половина пассажиров моего поезда.

Состав подали, и я, подождав, когда рассосется и схлынет толкотня возле дверей тамбура, не спеша вошла в дверь последнего вагона, отметив краем глаза, что мой «камуфляжный» сопровождающий залез в тот же вагон с другого конца, а «колхозник», не спеша докурив свою сигаретку, и вовсе не торопился садиться в поезд, видимо, дожидаясь отправления, чтобы не упустить момент, если я вдруг передумаю и выскочу в последний момент.

Я хмыкнула. Интересная мысль!

Поезд дал гудок, и перед тем, как двери автоматически захлопнулись и вагоны дернулись, я увидела в окошко, как «колхозник» запрыгнул в вагон где-то в середине состава, самым последним покинув перрон, на котором не осталось даже провожающих.

Я прошла в вагон, тщательно избегая встретиться взглядом с «камуфляжным» красавчиком, и, скинув рюкзак, поставив его на пол перед собой и зажав коленями, примостилась на краешке свободной скамейки рядом с проходом.

Мы ехали уже пару часов, за окошком мелькали однообразные лесные пейзажи и как две капли похожие друг на друга, остановочные платформы. Я обратила внимание, что «рыболов-охотник» тоже занял такую позицию, чтобы держать меня в поле зрения, и время от времени ловила на себе его быстрый внимательный взгляд.

Когда я, изучив висящую на стенке вагона схему движения поезда, убедилась, что до «моей» станции, до которой я оплатила проезд, еще далеко, я встала, закинула свой рюкзачище одной лямкой себе на плечо, прошла к выходу из вагона мимо слегка обеспокоенного моими неожиданными передвижениями «охотника».

Я прошла площадку между вагонами и остановилась в тамбуре предпоследнего вагона, юркнула за дверь, которая должна была открыться сразу вслед за мной, и скинула на пол рюкзак. Дверь распахнулась без промедления. И чуть не зашибла меня, когда в тамбур вылетел «камуфляжный» парень, который обеспокоенно всматривался через стеклянную дверь вглубь вагона, и не сразу меня заметил прямо рядом с собой.

Я вполне натурально ойкнула, и парень с разгона остановился и чуть смущенно прикрыл за собой дверь. Я молчала и вызывающе уставилась ему в глаза, ожидая его дальнейших действий. Мне было ясно, что сделать со мной сейчас он ничего не сможет, и это чуть придало мне уверенности.

– На охоту или на рыбалку? – кокетливо спросила я, улыбнувшись, как можно дружелюбнее.

– А… э… за грибами.

– Здорово. А за какими?

Я перевела взгляд на его губы и медленно двинулась к нему, сантиметр за сантиметром сдвигая вниз молнию на своей камуфляжной куртке. Парень оцепенел, потом попятился, пока не уперся спиной в запертую дверь вагона.

– Белых, говорят, много, – просипел он.

– Обожаю белые! А опята есть?

– Н-не знаю.

Я продолжала неумолимо надвигаться, замок на куртке был расстегнут уже почти наполовину, и в чуть распахнувшемся воротнике уже хорошенько так виднелось декольте моей камуфляжной майки, к которому сразу же прикипела взглядом моя жертва.

– А можно мне с вами?

Парень выглядел изрядно растерянным, когда я приблизилась к нему вплотную, распахивая свою куртку. Я встала на цыпочки и дотянулась своими губами до его приоткрывшегося рта, вдохнула запах его лосьона после бритья. Моя левая рука скользнула ему на шею, пальцы погрузились в густые волосы у него на затылке, слегка сжали их в горсти. Его дыхание участилось, мужчина прикрыл глаза и ответил на мой поцелуй. Руки легли мне на плечи, одно движение – и моя куртка с легким шорохом слетела на грязный пол.

Я успела даже слегка возбудиться, пока мы с ним целовались. Парнишка был хорош, кровь с молоком, сквозь ресницы я видела разлившийся во всю щеку румянец. Свою правую руку я тем временем завела себе за спину, вытащила из-за пояса пистолет и хорошенько, со всей дури, шарахнула «грибника» по голове. Хорошо, что дури у меня было больше, чем сил, поэтому черепушку я ему не раскроила. Однако нужного эффекта я достигла: парень обмяк и повалился на меня. Обняв его поперек груди, я помогла ему мягко осесть прямо на пол, постаравшись, чтобы он привалился не к дверям, которые могли разъехаться в любой момент, а к стенке тамбура. Потом я запихала пистолет обратно за пояс штанов, надела свою куртку, застегнула молнию.

Упершись ногой в стенку, я просунула пальцы в щель между двумя резиновыми прокладками закрытых раздвижных вагонных дверей вцепилась в одну из створок и изо всех сил потянула ее на себя. К моему удивлению, дверца поддалась, в лицо мне ударил ветер, и я, скрипнув зубами от натуги, открыла ее почти во всю ширину. Выглянула наружу и оценила скорость мчащегося мимо меня ландшафта. Ждать, когда поезд хотя бы чуточку замедлится, у меня не было времени. Мой несостоявшийся любовник может очнуться в любой момент, или совершенно некстати кому-нибудь из пассажиров вздумается выйти в тамбур. Или «колхозник» решит подстраховать коллегу.

Придерживая дверь рукой, я выпихнула из поезда рюкзак, проводила взглядом его недолгий полет и кувырки по насыпи. Потом решилась, спустилась на нижнюю ступеньку, подпирая дверь, которая норовила вернуться на место и защемить меня между резиновыми прокладками.

Надеясь, что мне попадутся какие-нибудь кусты, которые смягчат мое падение, я, не желая далеко уезжать от своего рюкзака, к которому придется возвращаться, прыгнула со ступеньки, ощущая, как в лицо ударил тугой вонючий ветер, пахнущий шпалами, железом и машинным маслом, а потом навстречу бросилась жесткая каменистая земля. Меня завертело и закружило, ударяя об нее, казалось, сразу со всех сторон. Я попыталась сгруппироваться на лету, защищая руками лицо, и удары пришлись на руки, ноги, спину и затылок.

Когда кувырки, наконец, прекратились, и я застыла, скрючившись, на земле, слыша, как удаляется поезд, в голове кручение и верчение продолжалось еще какое-то время, и я, ощущая боль во всем теле, долго не решалась пошевелиться, чтобы хотя бы понять, насколько я жива и что именно у меня цело или сломано.

Потом, когда шум поезда давно стих, и в голове слегка прояснилось, я открыла глаза и приподняла голову. Надо мной было пасмурное небо, и редкие капли дождя начали изредка падать мне на лицо. Я пошевелила руками, ногами. Все двигалось, несмотря на боль от многочисленных ушибов. Я перекатилась на живот, подтянула под себя руки и колени и, постанывая, благо никто не мог меня услышать, встала сначала на четвереньки, а потом, пошатываясь, поднялась во весь рост. Ощупывать себя было бесполезно, потому что болело все, к чему ни притронься. К моему удивлению, ни штаны, ни куртка нигде даже не порвались. Даже пистолет оказался на месте и не вывалился, и в какой-то степени, наверное, защитил мою поясницу от повреждений. Я, кряхтя и время от времени выдавая мученические стоны, взобралась на насыпь, чтобы легче было идти, и пошла по шпалам в обратную сторону искать свой брошенный скарб.

Рюкзак, целый и невредимый, с большим трудом (из-за своей камуфляжной расцветки) нашелся примерно через пару-тройку километров от того места, где я приземлилась. Я добрела до него и устроила себе небольшой привал, решив, что после моих приключений могу себе позволить полплитки шоколадки и немного воды. И отдыха! Я посидела, привалившись спиной к рюкзаку, ощупывая свои части тела и шипя сквозь зубы, натыкаясь на очередной ушиб, пока не почувствовала, что, кажется, могу двигаться дальше.

Дальше мой путь лежал по шпалам до того места, куда мы с Костей вышли после моего голодного обморока.

Я немного не рассчитала свой прыжок из поезда, поэтому идти до той станции мне пришлось чуть ли не весь остаток дня, тем более что я тащилась нога за ногу, чувствуя, как все тело ноет, словно по мне проехался танк. Или как будто меня выбросили из поезда на полном ходу.

Когда же я дошла, наконец, до нужной станции, то вспомнила, как мы с Костей завтракали на круглосуточной автозаправке, и решила перекусить там же.

В забегаловке были в основном мужчины – водители-дальнобойщики. Они без удивления разглядывали меня, быстро теряли ко мне интерес. Моего подозрения тоже никто из них не вызвал.

Впрочем, я прекрасно понимала, что пока я топаю до последней известной всем и каждому из тех, кто был заинтересован в моем деле, точки – сгоревшей деревни – мне можно было особенно и не скрываться от «хвостов», которые могли поджидать меня там, на пепелище.

Однако самое интересное должно было начаться гораздо позже – после того, как в моих руках окажутся те злополучные деньги.

Когда я поела и собралась войти в лес, прикидывая, смогу ли я отыскать в темноте дорогу до той деревушки, я выключила смартфон и сунула его поглубже в рюкзак.

Дорогу я отыскала. Местность я узнавала даже в темноте, тем более что первый раз мы с Костей тоже были здесь еще до того, как окончательно рассвело.

Теперь я шагала одна, в обратном направлении, полная решимости дойти до конца, даже если мне придется блуждать здесь всю неделю.

Отойдя от станции на приличное расстояние, я сошла с дороги и, выбрав укромное местечко в самой гуще можжевельника, при свете фонарика, то есть, почти наощупь, поставила палатку. Это оказалось несложно. Похожее устройство палаток я видела у ролевиков, и выбирая в магазине, обращала внимание в первую очередь на самые простые конструкции.

В спальник я залезла, сняв только ботинки и оставив их возле входа внутри палатки. Спать не под открытым небом, закутавшись в теплый спальник, оказалось совсем не то, что на голой земле.

Не хватало только Костика.

Я постаралась выбросить из головы все непрошенные воспоминания о том, как он обнимал меня ночью, делясь своим теплом, как хрипло пел мне в ухо свою колыбельную… Но это было не так-то просто.

У меня было странное ощущение здесь, ночью, в лесу, что я вернулась домой после долгих странствий. Мне не было страшно и не было одиноко. Я не шарахалась от каждого шороха, и хотя пистолет грелся под моей ладонью возле самого моего лица, я не могла сказать, что была тревожна или напугана. Где-то в глубине души я понимала, что переступила какой-то порог, за которым оставила надежду на тихую и спокойную жизнь. Возможно, когда заперла за собой дверь своей квартиры. А может быть, когда выскочила на ходу из поезда, показав тем самым, что не собираюсь соблюдать правила игры тех, кто мне их навязывал.

От воспоминания о моем полете из поезда у меня в животе сжался какой-то комок, от которого было как будто даже слегка щекотно. Вот что значит выброс адреналина, на который так любят «подсаживаться» всякие экстремальщики. Неужели и я из таких? Судя по рассказам Кости, до моего участия в поджоге многоэтажки я вела жизнь тихую и благопристойную, мало чем отличающуюся от обыденного существования остальных обитателей моего мирка. Получается, костино вмешательство помогло мне «раскрыть» в себе новые склонности и способности?

От этой мысли поскорее захотелось избавиться, так она меня смутила и даже возмутила. Я дернулась и попыталась перевернуться на другой бок, забыв, что все мое тело сейчас представляло один сплошной синяк, и уложить его в удобное положение на жесткой «пенке» было нелегко. Я долго ерзала и возилась, ругая себя за то, что не лежалось мне на ровном месте.

Угнездившись и вновь переложив под руку заряженный пистолет, я попыталась приказать себе спать, но мысли о Косте снова не давали мне покоя. Мне казалось, что мне было бы легче перенести тюремное заключение, чем ему, и то, что я сейчас прохлаждалась на природе, а он оставался за решеткой, казалось мне не совсем справедливым.

Наконец, я спросила себя, почему вообще об этом думаю. И почему это не дает мне покоя? Ведь он, по сути, был преступником, злодеем, он встал на этот путь сразу после армии, и то, что он делал, унесло или искалечило многие жизни.

И если мне удастся добраться до денег и улизнуть, передо мной отроются такие широкие возможности, что голова просто шла кругом. Как ими распорядиться – вопрос. Впрочем, до этого еще далеко, и как оно там сложится, леший его знает.

Я снова завертелась на месте, когда поняла, что никакие разумные доводы не помогут мне убедить себя вычеркнуть время, проведенное с этим невозможным, неправильным, ненормальным, но от этого не менее желанным мужчиной, из моей нынешней жизни.

И прав мерзавец Герасимов, ох, прав, считая, что поступки говорят о человеке больше, чем даже мысли, которые тот сам себе думает.

Я заснула в надежде, что мне приснится Костя Щелкунов, единственный человек, ради которого я готова рискнуть всем, что у меня есть.

Хмурое утро застало меня скрючившуюся в теплом спальнике в обнимку с пистолетом, хорошо хоть поставленном на предохранитель. Накрапывал мелкий дождик, и легкий шелест капель по тенту палатки успокаивал, убаюкивал, уговаривал свернуться калачиком и не вылезать из теплого гнездышка, в которое, благодаря моему беспокойному ерзанью, превратился спальник.

Однако тело ныло еще хуже, чем даже вчера, отказываясь и дальше лежать больными местами на жестком коврике, а гидравлика организма требовала срочного освобождения от лишней жидкости. Поэтому я, вздохнув, осторожно выбралась из палатки, словно лисица из норы, постоянно прислушиваясь и принюхиваясь.

Снаружи, как ни странно, все было тихо и спокойно. Мелкий дождик в осеннем лесу вызвал обильное падение желтых листочков, и это мельтешение ярких желтых пятен, заполнившее все пространство вокруг меня вперемешку с каплями воды, вызывало чувство нереальности и в то же время чрезмерной реальности происходящего. Резкий запах земли, травы и мокрых листьев пьянил и чуть кружил голову.

Разводить костер, чтобы соорудить себе горячий завтрак, не хотелось, и я достала пачку сухой лапши быстрого приготовления, заела ее остатками шоколадки и запила водой.

Потом я, попискивая от боли во всех побитых местах, которыми мне приходилось двигать, собрала свои вещички, покидала их в рюкзак и двинулась в путь, все время оглядываясь и прислушиваясь в опасениях если не погони, то слежки.

По дороге, которая вела к сожженной деревне, я двигалась с осторожностью, по обочине, едва приминая мокрую траву, но зато не оставляя следов на влажном песке. И чем ближе я подходила к деревне, тем сильнее инстинкт подсказывал мне прятаться за ближайший куст и не высовываться до тех пор, пока глаза и уши не убедят меня, что вокруг кроме меня, нет ни единой человеческой души, что ничьи взгляды, кроме беличьих и птичьих, не следят за мной из укромных местечек.

Я и правда начала передвигаться короткими перебежками, чутко ловя теперь каждый звук и каждое движение. Очень хотелось обойти стороной сожженную деревню, но, с другой стороны, нужно было убедиться, что там меня никто не ждет. К тому же только оттуда я могла без помощи Кости найти путь до землянки.

До самой деревни я подползла буквально на брюхе, придавленная рюкзаком, словно черепаха или улитка, таскающие на спине собственный дом. И подобно змее или ящерице, я передвигалась от куста к кусту, замирая при каждом шорохе и почти сливаясь с окружающей меня пестрой обстановкой благодаря камуфляжной ткани своего костюма, который оправдал мои ожидания и не дал мне вымокнуть до нитки в этом насквозь пропитанном влагой лесу. Дождевые капли щекотно стекали по макушке за шиворот и на лицо, повисали на кончике носа, когда я поднимала из травы голову и вглядывалась в мрачные черно-серые пепелища домов, от которых остались только бугристые, влажно поблескивающие обугленные балки, уже начавшие зарастать кустами и травой.

Я двинулась в обход деревни, чтобы найти то место, откуда наблюдала за стрельбой, стараясь не шуршать своим костюмом, единственный минус которого был в том, что он при каждом движении производил ужасающий шум в этой ничем, кроме дождя, не потревоженной лесной тишине.

Поэтому двигалась я чрезвычайно медленно. Если сейчас за мной кто-то и следил, то, наверное, они или давились от смеха, глядя на мои потуги остаться незамеченной, или жрали от нетерпения землю, злясь на меня за то, что я не спешу их привести к заветной цели.

Однако я не позволяла подобным мыслям сбить себя с толку и продолжала в том же духе, пока не убедилась, что приползла на путь истинный, и что никто на меня пока что не напал и даже не выдал своего присутствия. Поэтому проделав на брюхе еще часть пути, уже не настолько уверенная, что правильно помню дорогу, я наконец решила подняться на ноги и передвигаться обычным способом.

На всякий случай пошла я не прямиком к землянке, а сначала решила выйти к озеру, где мы с Костей ставили сеть. Торопиться мне было некуда, до истечения срока, назначенного Герасимовым, у меня было еще несколько дней, которые я могла прожить тут, в лесу, наедине с природой, в свое удовольствие, и я решила как можно дольше попетлять и посбивать с толку тех, кто, я была уверена, рано или поздно себя выдаст.

До озера я добралась без приключений и, насколько могла убедиться, без сопровождающих. Проблема была в том, что озеро было сильно заболочено, и добираться до воды пришлось бы по колено в жидкой топкой грязище. Я сняла ботинки, задрала как можно выше штанины и сходила на разведку к воде. Добравшись до места, которое с некоторой натяжкой можно было считать чистой водой, я пожалела, что, как Костя, не разделась догола. Однако мне удалось высмотреть на дальней стороне более-менее подходящий кусок бережка, где не было болота. Там, правда, росли густые кусты, но по крайней мере мне показалось, что там, за кустами, можно даже поставить палатку и переночевать. А густая растительность как нельзя лучше прикроет от посторонних глаз и костерок, и палатку, и меня, когда я решу подойти к воде.

На то, чтобы обойти озеро кругом по бесконечным топям, у меня ушел весь остаток дня. Я снова пообедала всухомятку, не разводя костра, и пока жевала свой скудный обед, не без удовольствия вспоминала наши с Костей голодные скитания, когда поесть удавалось в лучшем случае раз в сутки. Могла ли я тогда предположить, что буду вот так, чуть ли не с улыбкой, вспоминать наши тогдашние злоключения, которые тогда воспринимались мной как-то отстраненно, как будто я наблюдала за ними со стороны, и не я испытывала трудности, лишения, голод, холод. Потом до меня дошло, что мне тогда было просто-напросто все равно, куда идти и что чувствовать. Я даже жевать перестала, когда поняла, что то, что я чувствую и переживаю сейчас – это не что иное, как эмоции. Обычные человеческие эмоции, вызванные воспоминаниями о событиях, о людях, которые были рядом со мной. Я с удивлением рассматривала кусок шоколадки, который дал мне понять, что испытывать радость от того, что он у тебя сейчас есть, и что им можно утолить голод, – приятно!

В животе опять сжался какой-то тугой и щекотный комок, и меня снова слегка затрясло, как когда-то в съемной квартире, когда Костя оставил меня на весь вечер одну.

Я запихнула остатки шоколада в рот, заставила себя подняться с холодной мокрой земли, успокоиться и продолжить шагать по этой нескончаемой вязкой жиже к дальнему кусочку берега.

Я чуть не пропустила в сгущающихся сумерках то место, которое высмотрела себе для ночлега. По пути к нему я таки успела вымокнуть до колен. А потому что нечего было выпендриваться и покупать себе эти пижонские ботиночки. Шла бы себе в резиновых сапогах, как тот «колхозник», что мелькал на платформе, и забот не знала. И ноги были бы сухие.

Местечко и впрямь было что надо: сухой твердый пригорочек, уютный пятачок, на котором можно было и палатку поставить, и костерок разжечь. К воде можно было продраться через кусты и начерпать ее, свесившись с берега и держась за крепкие и надежные ветки.

Уже через час я сидела спиной к палатке, протянув босые ноги в мокрых штанах к огню, возле которого сушились набрякшие и оттого отяжелевшие ботинки, надетые подошвами вверх на воткнутые в землю палочки, ела пластиковой ложкой ароматное картофельное пюре из картонного корытца и, пачкая сажей руки, прихлебывала прямо из кана горячий настой земляничных листьев, который получился из остатков неизрасходованного на картошку кипятка.

Я была почти довольна жизнью, когда шею вдруг холодно кольнуло лезвие ножа, и чья-то рука, рванув меня за волосы, задрала мою голову кверху, обнажая беззащитное горло. Скосив глаза, я увидела в свете угасающего костерка знакомые резиновые сапоги, которые вспоминала всего лишь пару часов назад.