Текст книги "Коммуналка 2: Близкие люди (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

И… если осторожно…

…двуипостасные чувствительны. И к ментальному воздействию особенно. Неподатливы. Звериный разум имеет свои преимущества, но если…

…прямое воздействие не годится, а вот понизить уровень агрессии можно.

Попытаться.

Тварь зарычала, и голос ее отразился от стен.

– …твоя жена расстроится, если ты сделаешь какую-нибудь глупость. Подумай.

Думать они в подобном состоянии не способны, именно поэтому в старой империи оборотней и относили к существам условно разумным. Поневоле начинаешь думать, что не зря.

Взгляд красных глаз выдержать не так и просто, но Святослав справляется. И говорит уже куда как спокойнее.

– К слову, где она? Калерия. Ты помнишь?

На имя это оборотень откликается тяжелым рыком, голова его пригнулась, а на загривке поднялись иглы.

– Потерял? – произнес Святослав с сочувствием. – И я потерял… не ее… у тебя Калерия. Калерия тебя любит. Ты это знаешь. А у меня Астра. Помнишь?

Сердце болезненно сжалось. И Святослав с трудом удержался, чтобы не закричать, чтобы не позвать. Глупо звать женщину туда, где скалится полубезумная тварь.

– Калерия – мудрая женщина. Она мне помогала. И Астра. Всем помогала.

Иглы опадали одна за другой, и краснота уходила, да и пропало ощущение, что, стоит дернуться, и тварь нападет.

– Надо их найти, – Святослав решился сделать шаг. – Обеих. Мало ли… женщины слабые, а ты сильный… ты меня помнишь?

Зверь склонил голову.

…в прежние времена двуипостасным запрещено было селиться вблизи городов и деревень, равно как и появляться на территории человеческих поселений без особого разрешения. А давали его вкупе с блокирующим ошейником.

Двуипостасные людей не любили.

Люди двуипостасных сторонились.

– Помнишь… Ингвар, я думаю, что теперь ты меня слышишь. Если да, то… кивни, что ли?

Зверь осклабился, а потом склонил голову.

– Насколько ты себя контролируешь?

Еще один вздох, куда более тяжелый.

– Ясно… не важно, как-нибудь справимся. Сможешь не сожрать, если я прикоснусь?

Губа дернулась.

– Да не буду я тебе в голову лезть, не хватало еще… по каждой голове шариться – никакого здоровья не хватит, вот честное слово! Я просто хочу помочь. Ты все еще нестабилен, а если со мной…

Святослав говорил спокойно и уверенно.

Получалось.

Как-то получалось.

И идти тоже. Слабость все еще была, но с нею он тоже справится. А пока… шаг и еще шаг, главное, не замолкать.

– Нужна будет твоя помощь… не знаю, что со штурмовой группой, полагаю, тварь о ней или знала, или догадывалась, но если никого нет, то и штурмовой группы больше не существует. Хотя надеюсь, что ребята живы. Они не виноваты, что я самоуверенный идиот.

Оборотень следил.

Держался.

Время от времени по шкуре его проходила волна дрожи, поднимались дыбом защитные иглы. И опадали. И снова поднимались.

– Но справляться придется самим. А тварь эта древняя… куда старше меня и тебя. И не знаю, чего она хочет.

Наверное, это сродни безумию: тянуть руку к нестабильному двуипостасному, зная, что челюсти того без особого труда перекусят и эту руку, и тело человеческое. Но, если быть справедливым, безумию подвержены не только нелюди.

Пальцы коснулись горячей шкуры.

Ингвар вздрогнул.

Замер.

– Но это не важно. Мы должны ее остановить. Как раньше… их остановили, и с тварью справимся. В конце концов, кто, кроме нас?

Под шкурой бьется сердце. Вспомнилось, что у двуипостасных оно сдвоенное, вернее, отягощенное дополнительными камерами, благодаря чему, собственно, и создается третий круг, по которому движется кровь, сдобренная силой.

– Он их убьет. Если мы не справимся, он всех убьет. Но мы – ладно, а они…

Ингвар коротко рыкнул.

И тряхнул шеей. Взметнулась и опала корона острых игл, а взгляд стал разумным.

– Я… закреплю, ладно? Ипостась ты не сменишь, конечно, но, может, оно и к лучшему… квартиру отремонтировать можно, если так, а вот люди…

Верхняя губа задралась, обнажив десны.

Относительно людей у Ингвара имелось собственное мнение, во всяком случае относительно одного конкретного человека.

– Он давно уже не человек, – возразил Святослав, позволяя собственной силе соединиться с чужим сознанием. Стабилизируя это самое сознание, наживо.

И в другой ситуации он бы действовал тоньше.

Дольше.

В другой.

– Идем, – Святослав вцепился в загривок существа. – Надо… найти. Всех найти.

В груди клокотал крик. Горячий.

Как и слезы, что катились из глаз. Слезы Виктория вытирала, а вот с криком справиться было сложнее. Она даже зажала рот ладонями, пытаясь удержать его, но крик все равно прорвался, жалобным, каким-то собачьим воем.

– Не сдерживай себя, деточка, – сказали ей, и тот, кто примерил личину Толика, наклонился, погладил ее по голове. – Не сдерживай. Разве мало смертей? Если мало, я добавлю… только плачь, ладно?

Виктории было страшно, как никогда прежде.

И она кивнула.

Плакать она будет. И крик вдруг преобразился, превратился в жалобный клекот.

– Вот так… станет легче… когда-то давным-давно… давно, – ее отпустили и тот, кто притворялся Толиком, переступил через лежащего человека, – подобных тебе принято было держать рядом. Вестницы несчастья. Вы рядились в черные наряды и чувствовали, когда случится беда. Особенно с теми, с кем связаны были кровью.

Неправда!

– Правда. Там, за границей, подобных тебе называют баньши, но мне больше здешнее имя по душе. Плакальщицы… – он собрал слезы Виктории и выпил их, зажмурился. – Как долго я вас искал… но собрались не все. Где мое маленькое чудо?

Он отвернулся.

И ушел, оставив Викторию наедине с разъедающим ее горем. Вот ведь странность, она почти не знала этих людей, кроме, пожалуй, Чуднова, но и его, руку на сердце положа, не знала. А теперь смерть их вдруг представилась чем-то до того невыносимо тяжелым, что просто душа на части рвалась.

Справиться с этим горем Виктория не могла.

И потому просто сидела, смотрела.

– Тише, – ее обняли и прижали к груди, чья-то ладонь прошлась по волосам. – Тише… они ушли, а нам выжить надо. Ты ведь хочешь жить?

Да.

Виктория жить хотела.

А еще ее убаюкивало тепло чужого тела. И участие. И…

– Правильно… с-скотина… Калерия, ты как?

– Не знаю. Плохо.

Голоса существовали вовне, но они были, и люди тоже, и понимание, что она не одна, окончательно успокоило Викторию.

– Линка, хватит валяться, – голос Антонины огрубел. – Иначе и вправду… сволочь он… сколько всех собирал. Меня сперва планировали в другое общежитие поселить, а потом вдруг комнату эту подсунули. Я и радовалась. Квартира все-таки… отдельная почти. В общаге сложнее… подумать бы, за какие заслуги.

Виктория сглотнула.

И боль внутри утихла.

– На вот, – Ниночка оторвала клок ткани из испорченного платья. – Высморкайся. Легче станет. Мне так… всегда, когда…

Она икнула. И этот совершенно неуместный звук окончательно примирил Викторию со случившимся.

– Что… происходит.

– Ничего хорошего, – Ниночка была страшна. Покрытое коркой подсыхающей крови лицо, слипшиеся волосы, горящие глаза. – Но… есть шанс, должен быть… не может, чтобы…

– Вика! – жалобный голос сестры вызвал тошноту. – Вика… она их… он их… они их…

– Не верещи, – оборвала Антонина, которую и узнать-то можно было лишь по яркому платью. Правда, мятое и грязное, оно утратило яркости. – Выбираться надо… я… могу вывести всех, но силы нужны. И далеко не получится…

А Владимира вместо того, чтобы обрадоваться, разревелась.

Глава 27

Глава 27

…это было глупостью.

Совершеннейшей глупостью, иначе и не скажешь, потому что умный человек воспользовался бы моментом и ушел бы сам. Что Антонине до всех этих людей? Кто они ей? Соседи, с которыми, как оказывается, неслучайно свела жизнь, а теперь того и гляди смерть соединит узами, куда более прочными, чем ЗАГС накладывал.

И ей бы спасаться.

Ей бы скользнуть на туманную дорогу, чтобы выйти где-нибудь… да не столь важно, где именно, главное, что подальше от проклятой этой квартирки.

А там…

…есть места, где Антонину ждут документы и какие-никакие копейки. На первое время хватило бы. Даже… если подумать, то можно было бы повернуть все к собственной выгоде. Потеряться, наконец, для всех, примерить обыкновенную жизнь, о которой еще недавно не думалось.

А она…

Дура.

Полная.

И в то же время что-то мешало поступить разумно, заставляя возиться с глупыми нелюдьми, еще не понимавшими, во что они вляпались. Хотя, справедливости ради, и сама Антонина не очень понимала, но…

– Времени мало. Мне нужна будет ваша кровь. По капле.

Первой руку протянула Калерия, взгляд которой метался, но Ингвара на кухоньке видно не было. Сбежал? Вряд ли… но капли крови упали на язык, и Антонина едва не рассмеялась.

И эта тоже…

– Постарайся… сосредоточиться, – она проглотила обжигающе горячую каплю. – Я… открою дорогу…

– Без Ингвара не пойду, – Калерия покачала головой. – Он… где-то рядом. И надо…

– И справится без тебя. Или думаешь, твое бездыханное тельце придаст ему сил? – Антонина говорила нарочито грубо. – А нам ты нужна. Там… пригодишься.

– Чем?

– Будешь мир слушать. Ты… слышишь.

Мелькнула мысль, что надо бы выглянуть за порог, детей забрать, но ее Антонина решительно задавила. Не хватает еще… точнее, сначала надо вывести тех, кто здесь, а потом…

– Я?

– Берегиня-полуденница, – Антонина вытерла рот ладонью. – Только слабенькая, тебе еще лет пять надо, чтобы в силу войти…

Огненная кровь полуденницы, хранящая в себе память солнца, согрела.

– Берегинь не существует, – не слишком уверенно ответила плакальщица. И протянула дрожащую руку. От нее пахло туманом, тем, что обжился с иной стороны, а теперь вот и тело примерил, выбрав по себе. Кровь была кисловатой, чем-то напоминавшей дешевое вино.

– А то… – кровь смешивалась, опьяняя.

И вспомнилась вдруг матушка, которая поднимала чарку к лампочке, кривилась, разглядывая густое содержимое ее, и выпивала его одним глотком. А после, размазав красное по лицу, замирала. И лицо это искажалось, становилось страшно, отмечено печатью безумия.

Владимира всхлипывала.

Но руку протянула, и дрожащая, та была холодна.

Тоже вино, только легкое, игристое, которое шибает в голову, толкая сделать что-то этакое…

– Я без него никуда не пойду, – сказала птица-гамаюн, отчаянно моргая. И лицо ее тоже переменилось, сделавшись по-совиному округлым, лупоглазым. – Это… просто не имеет смысла.

Она поднялась, пусть каждое движение давалось ей с трудом. Опершись на опрокинутый стол, она захромала туда, где виднелось тело генерала.

Споткнулась.

Взмахнула рукой, и показалось, что мир затрещал, не готовый выдержать тяжести уже не руки – крыла. Пусть и виделось оно пока лишь на той стороне, недоступной взгляду обычных людей.

– Тогда сама тащи… – огрызнулась Антонина.

Неблагодарные.

Она тут время тратит…

– Понесем, – Калерия погладила по руке, успокаивая. – В этом весь смысл, чтобы вместе.

Смысл?

Смысл один – не сдохнуть, а остальное – как-нибудь.

Ведьмина кровь слабенькая, по всему силенок у ведьмы – капля, но это и без крови понятно, вот сердце бьется ровнее, да и в голове проясняется.

– Живой он, погоди, сейчас помогу… и надо посмотреть…

– Лешки твоего нет, – ведьма переступала через тела, и тарелки хрустели под его ногами.

Странно, но Антонина обрадовалась, и только тогда решилась поглядеть на мертвецов. А вот Мишка попал. И не то чтобы его жаль. Тут уж сколько веревочке не виться, а конец один. Редко кто из подобных ему до старости доживает. Но вот чтобы так, по-глупому.

Художник лежал, раскинувши руки.

А вот Крамов свернулся клубочком, голову закрыл, только не помогло.

– Матвей, – тонкий голос птицы вновь резанул по ушам, и Антонина испугалась, что сейчас она вновь закричит, и этого крика никто-то не вынесет.

Она точно не вынесет.

– Тише, если жив, то откачают, – Калерия положила ладони на плечи птицы, и та вздохнула спокойнее. А еще сомневается, что берегиня. Только они так и умеют.

Умели.

Раньше.

Они и в былые-то времена скрывались, прятались среди людей, ими притворяясь. А потом, выходит, и вовсе себя позабыли. Только память – одно, а сила другое.

– Помоги, – Калерия подняла беспамятного человека с легкостью, и Эвелина бросилась к нему, нырнула под руку и согнулась.

Хрупкая.

Упрямая.

Наверное, ее можно уважать за это вот упрямство, но не хочется. А вот генерал… не так уж прост генерал. Антонина едва не расхохоталась, разглядев:

– Неси сюда своего упыря…

– Хватит, – жесткий голос берегини заставил вздрогнуть.

– Так упырь и есть… – Антонина за собой вины не чувствовала, а еще чужая кровь мешала.

Мешалась.

Это как… и вправду вино с шампанским смешать, а сверху водочки и потом еще ликера. В голове шумит, тянет на подвиги.

Она поднялась. Неожиданно повело влево, и Антонина упала бы, если бы не Виктория.

– Упырь-упырь, натуральнейший… и птица-гамаюн… бросила бы ты его, честное слово!

Упырь дышал.

И глаза открыл, стоило прикоснуться. Распахнул, белесые, пустые, страшные. От взгляда его Антонина отшатнулась, но быстро с собою совладала.

– Упыри на самом деле к мертвецам отношения не имеют, – сказала она, повинуясь странному желанию успокоить. – Если разобраться, то они те же люди, но с отрицательным вектором силы. Пьют ее, в общем. Тянут с других. А что самое интересное, что благодаря этой особенности, рядом с ними и магия-то толком не работает, да…

– И твоя?

– Моя… не знаю. Кровь нужна.

Упырь смотрел на птицу, так жадно, страстно, что той впору было бы сбежать от этого вот взгляда, а она только улыбнулась этак, растерянно.

Дура влюбленная.

Упыриная кровь оказалась ледяной, она вмиг остудила и вернула способность мыслить здраво. Пожалуй, если бы Антонина первой ее попробовала бы, она бы не стала глупить, ушла бы сама. Но теперь…

– Возьмите друг друга за руки и не отпускайте. Далеко не уведу, но… если кто потеряется, искать не буду. Никто не будет. Там… нехорошо.

Она вскинула руки, подумав напоследок, что матушка бы не одобрила.

Матушка…

Мир поддался легко, будто только и ждал, когда же Антонина его позовет. Вот и позвала, и он открылся ей, откликнулся на этот зов, распахнул жадную пасть свою.

Поблекли краски.

Притихли звуки.

И Антонина, стиснув горячую руку берегини, потянула ее.

– Идем и быстро…

Существо, глядевшее на Астру, не было человеком.

Возможно, когда-то давным-давно, когда мир был другим. Он еще жил в темных глазах, но перевернутый, искаженный чужою памятью.

– Здравствуй, что ли, – сказал он, словно извиняясь за то, что вынужден будет сделать.

– Здравствуй, – ответила Астра, прижимая к себе детей.

– Идем?

Он не стал ее пленять.

И не стал грозить.

Он знал, что бежать ей некуда, разве что в лес, который рядом, куда уйти легко, а вот остаться, отказавшись, сложно. Но Астра приняла решение. И лишь потерла запястье, на котором еще виднелись алые пятна ожогов.

Драконья кровь истлела.

Или…

…она однажды пробовала ее, пусть и разбавленную человеческой.

– Глупая девчонка, – ворчала Серафима Афанасьевна, вытирая пот со лба. – И упрямая. Неможно такой упрямою быть, слышишь?

Было жарко.

И холодно.

Снова жарко. Жар этот мучил, не желая отпускать Астру, и она рвалась, скидывала, что тяжелое одеяло, что тулуп драный, которым ведьма придавливала ее к лежанке. А оставшись голой, Астра тотчас замерзала. И казалось, что скоро все кончится.

Но ведьма не позволила уйти.

– Пей, – сказала она, поднося к губам морщинистую руку, с которой сбегали темные, показавшиеся черными, капли. И Астра, не имея сил отказаться, раскрыла рот. Она глотала эти капли, одну за другой, стараясь не думать, не кривиться.

Драконье пламя причиняло боль.

То есть, тогда-то Астра ничего не знала ни про пламя, ни про драконов. А может, знала, но забыла, главное, что она прекрасно помнит это ощущение жара, огня внутри, всепожирающего, злого, поглотившего все иные огни.

И болезни.

Вот теперь снова. Огонь разгорался, капля за каплей, и ей уже было жарко. И наверное, будь она человеком, вспыхнула бы.

Но человеком Астра не была.

– Идем, – она шагнула за порог.

И дети с нею.

Не позволят оставить. Ему они нужны не меньше, чем Астра.

– Почему? – этот вопрос не то чтобы мучил ее, но молчание казалось мучительным.

– Не туда, – он решился коснуться ее плеча и руку одернул, будто ожегшись. А потом отступил, огляделся воровато и толкнул дверь в свою комнату. Отступил, махнул приглашая. Когда же Астра вошла, то дверь прикрыл.

Не на замок.

– Погоди… знаешь, дом этот старый… настолько старый, что никто уже и не помнит, каким он был прежде.

Комнатушка была узкой и тесной до того, что, казалось, стены ее того и гляди сомкнуться, раздавят, что Астру, что вот хозяина.

– Ты помнишь?

– Помню, – он протиснулся мимо Астры и девочек, оказавшись перед несуразно огромным шкафом. Резные дверцы его, украшенные единорогами и поблекшим перламутром, не открывались полностью, упираясь с одной стороны в тумбу, с другой – в стену. – Этот дом принадлежал моей семье.

– Расскажешь?

– А ты и вправду хочешь знать?

– Понятия не имею, – честно ответила Астра, нисколько не удивившись, увидев в шкафу не старые куртки с костюмами вместе, но узкую лестницу, с которой тянуло дымом. – Наверх?

– Чердак, – согласился тот, кто давно был уже мертв, но так к тому и не привык.

А драконья кровь разгоралась. И подумалось, что в этой-то сил было куда больше, нежели в той, которой когда-то наполнили Серафиму Афанасьевну. Эта вот кровь не ослабла за годы, но напротив, сделалась ярче, живее.

Выйдет ли с нею совладать?

– Как тебя зовут? На самом деле?

– Александр. Александр Платонович Бестужин, – он слегка поклонился, и поклон его был должным образом изящен. – Граф Бестужин… был когда-то.

Лестница узкая.

Ступени высокие. И страшно. Не за себя. Но оставить… оставить детей Астре не позволят. Они тоже нужны.

– Лейб-гвардия… – он идет последним, держится на расстоянии, то ли соблюдая тот, древний, этикет, то ли просто оттягивая момент, когда придется убивать.

Ему не хочется убивать.

Но и иного варианта он не видит.

– Я был верен царю. До последнего… и семье… странное время. Страшное. Сейчас, оглядываясь назад, мне удивительно, почему никто не видел и не понимал, что происходит? Насколько все серьезно… или понимали, но не желали верить? Люди, как правило, слепнут добровольно. И я не исключение.

Он говорит тихо, но голос его не тонет в толщине древних стен. А дом помнит хозяина. Дом рад возвращению, и спешит скрипеть, жаловаться на нынешних жильцов, которые не понимают, какое чудо им досталось. Которые взяли и переделали этот дом по собственному усмотрению.

Разрезали бальные залы перегородками.

Устроили… непотребство.

– Какими они были?

– Кто?

– Драконы, – а вот это Астре хотелось бы знать, потому что пламя бушует и гореть ему еще долго. А ей – мучиться, сдерживая его.

– Обыкновенными, – это слово падает в тишине. – Говоря по правде, ничего-то драконьего в них не осталось… внушали трепет, это да. И сильны были… огненные маги, но… просто маги, понимаешь?

Нет.

И да, пожалуй.

– А еще безумцы… они все сходили с ума, рано или поздно. И сперва это безумие было незаметным, оно проявлялось раздражительностью, и тогда все-то упирали на дурной нрав, на возраст. Однако раздражительность сменялась апатией. Я видел, как это происходило. Те, старые, они долго держались. То ли кровь сильнее была, то ли просто… царевич родился больным.

Дверь.

И отворяется беззвучно, стоило только чуть коснуться ее. За дверью – ковер, из тех, тонких, сотканных из шелка и солнечного света, что хранят тепло.

И тишину.

На чердаке было сумрачно.

Глава 28

Глава 28

– Сейчас, погодите… – Александр оттеснил Астру и скрылся в сумраке, чтобы вернуться со старым канделябром. Серебро потемнело, почернело, а вот свечи были сделаны недавно. И пожалуй, человеком, который весьма отдаленно представлял себе процесс изготовления. – Присядьте пока, погодим… надо подождать, пока остальные придут. Если я не ошибся, то ждать недолго… тропы… в моем нынешнем состоянии есть свои преимущества. И главное из них – время. Времени у меня было много. Достаточно, чтобы подумать.

Придумать.

– В чем проявилось его безумие?

– Чье? А… сложно сказать. Мне порой случалось встречаться… первое время он был среди сестер и нянек, конечно, никто бы не позволил мне приблизиться. Кто я, и кто он? То-то и оно, но находиться рядом с ним долго было просто-напросто невыносимо.

Его передернуло.

– Ходили слухи, но осторожные… потом слегла младшая из великих княжон. И не встала… прочих отослали. Слухов стало больше. Кто-то обмолвился, что цесаревич страдает приступами гнева, что даже едва не убил какого-то лакея. Для того, чтобы приступы контролировать и приставили к нему упыря, чтоб тянул излишек сил, не позволяя скапливаться. Что будто бы дар таков, что простому смертному с ним не сладить, а вот драконы… драконов в мире давно не осталось.

– То есть, ты не уверен?

Астра опустилась на ковер, и девочки сели рядом, прижались, но ни дрожи, ни страха их Астра не ощущала.

– Не уверен, – согласился Александр Платонович. – Возможно, сложись все иначе, он бы обуздал свой дар. И стал бы правителем, но… их убили.

– Та лента, ты ее подбросил?

Астра погладила запястье, на котором красные пятна лишь налились цветом.

– Не подбросил. Дал. Было интересно, справишься или нет.

– И только-то?

– Не только, – он не собирался отрицать очевидного. – В тебе мало сил, но с теми, у кого много, мне не сладить. Да и прочие живут общиною, держаться друг друга. Я как-то… когда тебя еще не было, подался на Север… до войны. Перед войной.

Он уточнил, будто бы это и вправду имело хоть какое-то значение.

– Думал, найду кого-нибудь… предложу сделку. Одна жизнь за другую. У меня уже имелись связи, знакомства, я много мог. Во всяком случае, вывезти одного-другого дива сумел бы, как и спрятать. Страна огромна и глухих мест в ней хватает.

– Не вышло?

– Мне и близко подойти не позволили. Не охрана. Дивы. Див. Вышел навстречу и велел убираться. Сказал, что он бы с радостью уничтожил меня, да слишком велика цена будет. И еще, что они заслужили подобную тварь… будто я хотел стать тварью.

– Как это вышло?

– Как… – он опустился на ковер и ноги скрестил по-турецки. – Глупо, если честно… наш род всегда гордился преданностью. Мы получили графскую корону из рук императора… вера и верность – вот наш девиз. Вера в непогрешимость государя. И верность ему же. Я остался. Когда он отрекся от престола. Когда… все началось, когда завертелось. Когда оказалось, что привычный мой мир вовсе не так уж надежен. Я… был просто одним из гвардейцев, которых хватало. Скорее всего, он и имени-то моего не знал. Или знал? Не суть важно. Главное, я был рядом, полагая, что в этом и состоит мой долг. И когда поезд задержали. И когда перевезли всех в тот город… в ту усадьбу… когда потянулись дни, один на другой похожие.

Александр закрыл лицо руками.

– Его уговаривали уйти. Уехать. Были люди. Другие умоляли вернуться на престол. Мы все чувствовали опасность. Но беда драконов в том, что они всецело уверены в собственной непогрешимости. И если решение принято, они не отступятся.

– Моя бабушка…

– Тогда она еще не была бабушкой. Молоденькая ведьма, проданная ко двору… то есть, конечно, это тоже была служба. Почетная донельзя. И болезненная. Да и… не всякий человек мог пережить ритуал. Драконья кровь, даже ослабленная, легко выжигала слишком слабых. И сводила с ума слишком сильных. А потому никто не спешил становиться провидицей.

Он потер сложенными ладонями переносицу.

– Ее продали, когда ей исполнилось семь. И дар проявился. Достаточно яркий, чтобы к девочке отнеслись благосклонно. Сперва ее приняли под опеку императрицы, приставили учителей, а когда она вошла в нужный возраст, то провели ритуал. Она не любила говорить об этом.

– Вы…

– Нет, между нами ничего-то не было. Я бы, пожалуй, не отказался, даже зная, что никогда не получу высочайшего соизволения на этот брак. Подобные ей оставались бесплодными. Драконья кровь брала свою цену, мне же невесту нашел отец. Но порой мы с Серафимой встречались. Иногда даже разговаривали. Обо всем… никогда о тех, кому служили. Она первой предупредила, что осталось недолго.

– Ее не услышали?

– Не знаю, – взгляд его был полон какой-то обреченности, тоски. – Подозреваю… им она не сказала.

– Что?!

– Она не могла лгать своим хозяевам, но это не значит, что она их любила. А молчание… разве молчанием можно навредить?

– Разве она… не должна была?

– Должна, но… потом, незадолго до смерти Фима сказала, что сделала то, что была должна. Что… цена всегда высока. Ее заплатили все, но мир устоял, выжил. А вот безумный дракон на престоле – слишком опасно. И та, другая, не случившаяся война, была бы куда более страшной.

Астра погладила пальцы Розочки.

Или это была Машка?

Обе они стали просто неотличимы друг от друга. И это пугало.

– Она сказала, что если я хочу уйти, то должен. Но я был ничуть не менее упрям, чем драконы. Да и, стоит признаться, что будущее, которое рисовала она, просто-напросто не укладывалось в моей голове. Как возможно такое, чтобы жить без императора? Мы, признаюсь, обсуждали, но все обсуждения сводились лишь к тому, кто станет следующим, но чтобы вовсе… права людей… не тех, кому довелось родиться с даром, но обыкновенных. Ты не понимаешь просто, насколько нелепо это звучало. Признать их равными себе? И не только их, но и ведьм, и двуипостасных, и прочую мелкую нелюдь, чья задача – служить, надеясь, что службы хватит, чтобы сочли полезным.

Он посмотрел на Астру с какой-то непонятною ей жалостью.

– Ты никогда не думала, кем бы была в том мире?

– Нет.

– Зря… дивы… вы, конечно, не драконы, но где-то рядом. У подножия трона, да, но не слугой… равными они признавали лишь подобных себе, но дивов… порой мне казалось, что они побаивались вас.

– Казалось.

– В любом случае, ты была бы выше людей.

– Даже магов?

– Маги тоже люди. И да, даже магов…

Быть может, и так. Но тот мир ушел, а новый жил по своим собственным законам, к которым Астра привыкла. И чего гадать о том, что невозможно.

– Серафима ушла первой. Просто выскользнула за дверь и все. Никто-то не заметил. Да, людей рядом с ними осталось немного, но самые верные, те, кто не видел для себя иного пути, кроме как служение. Впрочем, иным бы служить и не было позволено. Не знаю… быть может, это тоже часть драконьей силы? С драконом… когда он говорит с тобой, смотрит на тебя, когда просит о чем-то или повелевает, отказать просто-напросто невозможно. К счастью, я довольно редко удостаивался высочайшей чести.

Его улыбка была кривой.

А кровь… кровь слушала, внимательно, будто и вправду обладала разумом. Впрочем, что Астра знала о драконах?

– Было не мое дежурство. Нет, я бы ушел вместе с ними в тот подвал, но было не мое дежурство. До сих пор не понимаю, как они позволили… почему позволили… блокирующие браслеты? Это даже не смешно. А они…

– Быть может, они тоже знали?

– Что?

– Что у мира есть своя цена.

– Может, – подумав, согласился Александр, в котором графского осталось ничуть не больше, чем человеческого. – Но… сомневаюсь. Они… не настолько благородны. Наверное. Проклятье… им было проще свернуть голову щенку, если дело было в нем…

Не проще.

Астра посмотрела на светлую макушку дочери, на полупрозрачный пушок волос, на острые уши. А если бы… если бы она знала, что Розочка своей жизнью разрушит мир, смогла бы ее… нет. Сердце сжалось.

Все сложно.

Странно.

И страшно.

– Меня разбудил один человек из… тех, которые… не друг, но… приятель. Я как-то оказал ему услугу, и он решил вернуть долг. Сказал, что всех, кто в первом круге, тоже решено, что мне надо бежать.

Бледные пальцы сжались.

– Он тебе дал кровь?

– Я не поверил, что их нет. Ты не понимаешь. Это как… как если тебе скажут, что солнце пропало с небосвода. Что луна не вернется. Что море отступило за ночь, а горы сравнялись с землей. И я… я решил, что он хочет меня отослать. Тогда этот человек… не из простых, но не важно. Он взял меня… сказал, что раз так, то мне позволено будет проводить их… последний путь. Если подумать, высочайшая честь, которой удостаивались избранные. Те, кто настолько привязывались к драконам, что не могли существовать без них… вот… мертвые драконы – это мерзко, это… они знали. Или догадывались. Или просто… не хотели прикасаться. Я с моими людьми выносил тела из того подвала. А кровь… кровью пропитался и мой китель, и рубашка, и исподнее… я сам пропитался этой треклятой кровью.

Он сглотнул и запрокинул голову.

– Мне повезло… или не повезло родиться магом. Те, остальные, которые слабее, они скончались через пару дней…

– А ты заболел?

– Да… я… сразу понял, что происходит неладное, что… осталось недолго. И нам, и этим… они думали, если сами крови не касались, если стреляли издали, то…

…а вот других своих детей, если бы они у нее были, Астра постаралась бы спасти. Или мир был строг? Мир предупреждал, что даже выродившиеся драконы стали для него слишком тяжелы? И она… она не знала, выбрала бы такой мир или же…

– …их не коснется. Коснулось. Они… многие остались у той могилы. Кто-то сошел с ума… первый. Началась стрельба. Маги потеряли контроль над своей силой… там такое началось… я ушел. Как был… добрался до какого-то хутора, там переоделся. Одежду… думал сжечь, но…

– Спрятал?

– Серафима. Она… была там. Драконья кровь редкость, – спокойно пояснил Анатолий и прикрыл глаза. – Она сказала. Пригодится. И сказала, что у меня есть выбор, что я могу умереть здесь или вернуться и жить вечно. Только сам эту жизнь прокляну. Сказала, что смерть – лучший выбор.

Только он не поверил.

Он не хотел умирать. И кто станет винить его? Не Астра. Она вот тоже поняла, что хочет жить. Всегда-то думала лишь о том, что однажды уйдет, и думала с радостью, а тут вдруг поняла, что хочет жить.

И не ради Розочки.

Сама.

– Я дотянул до дома… страна охвачена войной. Вокруг безумие. Дом наш… поместье горело, но меня узнали, доставили к отцу. Думал, попрощаюсь и все, но вышло иначе. Он вбил себе в голову, что я обязан жить, что… все ненадолго, что надо подождать, и все вернется на круги своя. А стало быть, род не должен прерваться.

Он закрыл лицо руками и сгорбился.

– Я не просил… я смирился… я понял, что уйду, что… должен… я не исполнил свой долг. И верность? Какая верность… если бы я и вправду был им верен, по-настоящему, я нашел бы способ вывести хоть кого-то. Я мог!

Не Астре его судить.

А Машка вздохнула. Или Розочка. Или обе они? И… все-таки странно. Они сидят здесь, на старом чердаке, куда редко кто поднимался. Сидят и разговаривают о делах минувших дней, будто оно так и нужно.

– Это… наказание… кара за предательство. Но отец… наш род, как я говорил, был стар. А дар, который ему достался, весьма специфичен. Мы не любили о нем говорить, да и в обществе предпочитали делать вид, будто ничего-то не знают. Мои предки… проводили изыскания.