Текст книги "Коммуналка 2: Близкие люди (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Пусть играют, – сказала Эвелина, которая гляделась необычно бледною, задумчивой. – Это… просто камни.

Ее пальцы дрогнули, будто она пыталась поймать что-то невидимое.

– Ингвар скоро вернется, а я… я тут посижу. Мне с ними спокойнее, – на бледных губах появилась улыбка. Кривоватая, неловкая. А в следующее мгновенье Эвелина обняла себя, задрожала всем телом и судорожно выдохнула. – Как-то все… криво выходит.

– Что именно?

– Жизнь… скажи, тебе… родители не рассказывали о камне, из-за которого разум теряют? Такой…

Она пошевелила бледными пальцами.

– Серый, невзрачный, а если поет…

– Это плохой камень, – не повернув головы, ответила Розочка. – Очень плохой. Ты правильно его сломала.

– Вы, – поправила ее Астра, понимая, правда, что вряд ли будет услышана. – Ко взрослым нужно обращаться на «вы».

– Ага, – Розочка старательно заворачивала пупса в полосу цветастого батиста. – Но камень все равно плохой.

– И как понять, был ли он один? А если нет? Если где-то есть еще? – голос Эвелины зазвенел, и отзываясь на него, зазвенели оконные стекла. – Если вдруг появится человек и… и я потеряю разум? Как мама, как бабушка, как… я раньше думала, что они сами по себе такие, не слишком умные, а теперь понимаю, что это из-за камня… что я могу быть и умнее, и талантливей, но если снова кто-то вдруг… если…

– Ты его опять разрушишь, – Розочка протянула пупса. – Помоги.

И Эвелина взяла куклу.

Она двигалась, словно во сне, явно находясь в плену собственных мыслей. Астра же… Астра слышала, как шелестит лес.

Наверняка, он знал.

И про камень или камни, если их было несколько. И про иные вещи, опасные, порой отвратительные. Нужно лишь спросить, но…

– Подобные артефакты, – Астра не стала прикасаться к той, которая, принадлежа воздушной стихии, ныне казалась сгустком пламени. – Вряд ли создавались в большом количестве.

– Я это понимаю.

Эвелина завязала лоскут именно так, как нужно было Розочке и протянула куклу.

– И понимаю, что скорее всего к моему деду он попал случайно. Бабушка… влюбилась уже тогда, когда война почти отгремела, когда про революцию стали говорить, что она состоялась… и я думаю, камень попал к нему в руки случайно. А бабушка… тоже случайно? Или он искал свою птицу? Все знали, что в Императорском театре поет птица-гамаюн, что… у нее ангажементы были на годы вперед, и в этом театре, и за границей. Она могла бы уехать. И она хотела уехать. А потом передумала. Он ее нашел и… приручил.

Это слово Эвелина практически выплюнула.

– Использовал… от того, что у нее было, остались жалкие крохи, но если остались, то получается, что она не утратила остатков разума? А он… я не помню деда совершенно. Наверное, он погиб. Не знаю даже… и где могила тоже. И выходит, бабушка понимала. Не могла переступить через свою любовь, но понимала? Она к нему ни разу не наведалась, а ведь если бы любовь была настоящей… он передал камень отцу. И мою мать тоже. Отец же… – она тряхнула головой. – И вот я думаю, что вряд ли найдется второй такой камень, что вероятность мизерная, но мне страшно.

Она посмотрела на Астру снизу вверх.

– Что мне делать?

И Астра ответила ей словами бабушки:

– Жить. Всю жизнь прятаться не станешь. Иначе какой в этой жизни смысл?

– Наверное.

– А еще можно сделать так, что ты не будешь слышать, – Розочка протянула очередной лоскут, на сей раз ярко-розовый, Машке, и та взяла осторожно. – Если уши сломать.

Та безумная радость, что вспыхнула в глазах Эвелины, Астру напугала.

И она тихонько вышла.

…хуже магу не стало. Жар вот слегка спал, а налет на горле сделался плотнее, жестче, стало быть все-таки ангина, гнойная.

– С Эвелиной неладно, – сочла нужным предупредить Астра.

Еще маг пропотел и теперь одежда его была мокрой. Надо бы переодеть, и Астре случалось переодевать пациентов, в том числе и мужчин, но почему-то думать о маге, как о пациенте, не получалось.

– Еще вчера, – согласилась Калерия. – Помочь? Может, уксусом обтереть?

– Не стоит, – Астра покачала головой и от помощи отказываться не стала. Вдвоем легче, да и… в присутствии Калерии краснеть не получается. А то ишь, глупость какая, краснеть по пустякам.

– К ней отец приходил. Не знаю, что он делал… дурной человек. Розочка сказала, что он умрет.

Калерия помогла мага поднять.

И рубашку стянула.

И майку, которой отерла липкий пот.

– И что у целителей вылечить не получится, а дивы не возьмутся.

Астра кивнула. Розочке она верила.

– А к Ниночке Эльдар подходил… тоже угрожал.

– Я Ингвару сказала, – Калерия прикусила губу. – Он приглядывает, да и сторожки на дверях. Для своих. И… не знаю, все равно неспокойно. Ему работу предложили.

– Хорошо, – Астра подумала, что переодевать мага смысла особого нет, все равно скоро одежда промокнет от пота. И белье. И если так, то к чему его портить зазря? Одеяло теплое, да и батареи включили.

Она пощупала, убеждаясь, что те и вправду теплые.

– Наверное… не знаю… к нему из стаи приходят. Назад зовут. И я боюсь, что однажды он поймет, что они правы, что его место там, а я… я даже ребенка родить не смогла.

Голос Калерии дрогнул.

Астра же подумала, что день сегодня до крайности странный.

– Если он уйдет, то… наверное, уйдет.

Кажется, сказать нужно было что-то другое, утешительное или успокаивающее, но Астра категорически не представляла себя ни утешающей, ни успокаивающей.

– Но он не уйдет.

– Почему?

– Он не похож на того, кто может уйти.

Правда, Астра и в мужчинах, судя по Эльдару, ничего-то не понимала. Но это непонимание не помешало ей говорить уверенно.

– И это тоже плохо, – вздохнула Калерия, подбирая грязные вещи. И теперь уже наступила очередь Астры удивляться и спрашивать:

– Почему?

– Чувство долга – это, конечно, хорошо, но… я не хочу, чтобы он был несчастен. Тогда и я буду несчастна.

Сложно с людьми.

Определенно.

И Калерия ушла, раньше, чем Астра успела остановить ее. Наверное, ей тоже стало слегка неудобно от этого вот разговора.

Астра положила ладонь на лоб магу, а тот взял и открыл глаза, посмотрел так, с упреком, будто это она, Астра, виновата, что кто-то себя не бережет.

– Ты? – спросил он.

– Я.

Бредит? Иногда при высокой температуре люди говорят, сами не понимая, что и где, и потом это забывают. Святослав кивнул.

– Хорошо. Дети…

– Играют. Там, – она указала на стену, за которой играли дети.

– Тихо.

– Это пока. Надолго их не хватит.

И словно в подтверждение их слов раздался громкий Розочкин писк, а там и смех. Маг вздрогнул и застыл, прислушиваясь. Астра тоже попробовала, но различила лишь ворчливое бормотание Ингвара.

– Что со мной? – голос Святослава сел и он потрогал горло, пожаловался: – Болит.

– А кто вчера без шапки ходил? – Астра нахмурилась, пытаясь выглядеть серьезно и строго, но подозревала, что вышло не слишком хорошо, потому что маг усмехнулся.

– Я больше не буду, – сказал он.

– Не будешь. Ангина. И вообще… всего понемногу, но пройдет.

– Хорошо, – он закрыл глаза. – Я… посплю, наверное?

– Спи.

Она погладила его по щеке и не удивилась, когда Святослав перехватил ее руку, прижал к губам. Сухие и царапаются. И дышит жарко. Температура опять вверх пошла.

– Посидишь? – попросил он, не открывая глаз.

– Посижу. Только… не уходи, ладно? Я не люблю, когда люди умирают. Это… грустно.

– А у тебя…

– Случалось. Я ведь просто дива и… не всегда выходит помочь. Кто-то слишком тяжелый, а кто-то просто не желает возвращаться. Есть такие, уставшие.

…как маг.

– Такие сначала не кажутся тяжелыми. Наоборот, попадают со всякой ерундой, с той же ангиной…

– Я не устал.

Устал. Просто упрямый и не признается. Но усталость в нем накопилась, и Астра понятия не имеет, что с ней делать. Она может подправить сердце. И легкие вновь укрепить, запирая в них очнувшуюся было заразу. Она заставит почки выводить отраву, а печень работать.

Она сделает кровь легче.

И вообще наполнит мага той звенящей силой, которую теперь ощущает в себе постоянно. Но вот с чужой усталостью ей не справиться.

– Спи, – сказала Астра. – Когда проснешься, станет легче. Хочешь, я еще что-нибудь расскажу?

И не дожидаясь ответа, – как его дождешься, если маг опять уснул – она заговорила:

– Давным-давно, когда мир только-только появился, магии в нем было много. Она наполняла и травы, и деревья, и птиц, и животных, и не было создания, чья природа не несла бы в себе этого следа силы.

Дыхание было ровным.

И сердце работало. И все-таки… она не знала, что и маги способны уставать. И, наверное, здесь она бессильна, но впервые собственное бессилие воспринималось не чем-то вполне обыденным, но злило несказанно.

– Магия проникала в мир через пуповину, что связывала его с Великим Древом…

…вспомнилось вдруг, как матушка садилась на край кровати. И та прогибалась под матушкиной тяжестью. Тогда Астра приоткрывала глаз, а матушка притворно хмурилась и говорила:

– Спи.

И начинала рассказывать.

Про мир.

И про созданий, что существовали не только в нем, но свободно перемещались среди иных миров, которых на великом древе было множество.

– Но мир взрослел и, взрослея, отделялся от Древа и прочих миров. Он возводил стены, и силы становилось меньше…

Астра пощупала лоб.

Жар вернулся, а с ним и лихорадка. Сбивать? Надо будет воды принести теплой. Напоить. А потом и бульоном куриным. Правда, курицы нет. Если она позвонит по тому телефону, который ей оставили, и попросит принести курицы или бульона, это будет совершенной наглостью или еще не совсем?

Она ведь не для себя…

– …драконы оказались заперты в этом мире, как в ловушке. Драконам нужно много силы, куда больше, чем прочим, поэтому со временем они становились слабее и слабее, пока вовсе не перестали быть драконами…

Глава 17

Глава 17

Святослав брел по болоту.

Вязкое.

Зеленое.

Куда ни глянь, эта зелень яркая расстилается от края до края. И края не видно. Небо плоское, вдавленное, и солнце на нем повисло желтою лампой.

Жарко.

И парит нещадно. Но надо идти. Он и идет. Ноги проваливаются в болотную мякоть, и высвобождать их приходится силой. Мышцы ноют, особенно спина. В груди и вовсе будто штырь раскаленный. Надо… идти надо. Там, за краем, лес.

В лесу база.

И Святослав должен добраться во что бы то ни стало, должен донести…

…что?

За плечами мешок, обыкновенный, солдатский, трофейный, с которыми многие ходят. Этот грязный, пару раз Святослав проваливался по пояс. Болота коварны.

Люди тоже.

…надо предупредить.

И идти.

Остановиться. Это сон. Морок. Бред. И стало быть с ним, Святославом, неладно. Что случилось? Сложно. Мысли от жары путаются, а штырь в груди ощущается острее. Он, этот штырь, предупреждает, что Святослав на грани.

Может, сорвался?

Случается со всеми. Мишка вон, балагур и весельчак, до последнего нормальным казался. Их ведь и прятаться учили. Он и прятался, пока совсем с катушек не слетел.

Пятеро погибли.

Задержанный и конвойные тоже. Мишке вдруг показалось, что и они к тому делу причастны.

Святослав потряс головой и заставил себя прекратить движение. Болото тотчас отозвалось протяжным всхлипом. Засасывает. И если не двигаться, точно сожрет.

Нет.

Его не существует, этого болота. Оно рождено его, Святослава, воображением на основании собственных страхов и памяти. Память дерьмо, но с разумом он справится.

Или все-таки…

…Мишка молчал. Сидел, уставившись в одну точку, и молчал. Улыбался. На него нацепили браслеты и все, кажется, надеялись, что рано или поздно, но Мишка очнется, придет в себя. Святослав знал правду – не придет. Где бы он ни был, там Мишке было хорошо.

Ни войны.

Ни, мать его, болота.

Святослав с раздражением выдернул ногу, и болото всхлипнуло, жалобно так.

Нет, болото – это, если подумать, даже хорошо. Он идет, а следовательно, не утратил желания выбраться. Было бы куда хуже, окажись Святослав в месте, покидать которое не хотелось бы. Так, что он помнит?

Диву.

И свое возвращение под утро.

Разговор…

Казимир Витольдович тоже устал. Он давно без сна, и резкий запах бодрящего зелья, которое он держит в столе, пропитал комнату. Плохо. Надо отдыхать. Особенно тем, чья сила завязана на разуме. Разум коварен. Как болото.

Может?

Нет, чересчур уж прямая ассоциация.

– Первоочередная задача – присмотреть за дивой, – Казимир Витольдович прячет пальцы, скрывая мелкую дрожь их. А Святослав ощущает его неспокойствие, и само это заставляет нервничать. – Боюсь, если с ней что-то произойдет, даже случайно, мы упустим последний шанс помириться с ними…

Он все-таки встает.

И садится.

Снова встает, чтобы повернуться к окну.

– Восставший, ведьмы… с этим разберемся. А вот дива… она тебе доверяет. Это хорошо. Очень хорошо. Бывшего ее ищут, но хитрый, засранец. Дома не объявлялся, стало быть, предупредить успели. А значит, что?

Казимир Витольдович замолкает, вперившись взглядом в сизое стекло. То кажется чересчур темным, будто грязью затянутым.

– Будь осторожен, – начальник поднял руку и поднес к самым глазам. – Дерьмо… если бы ты знал, что за… людей не хватает… думаешь, этот вот город чем-то отличается от прочих? Под Тверью дивы хотя бы вместе живут. Поселение у них. И там особый режим. Они не против, тоже не слишком рады-то, да… под Новогрудком опять же… слышал про Новогрудок когда-нибудь?

– Нет.

– И я. А там дивы всегда селились. Леса у них там. И жизнь своя… вот… одиночки по городам, и за ними присматривают. Только, чувствую, ничуть не лучше, чем здесь. Люди… самая большая проблема, Свят, это не деньги, не амулеты, не магия, мать ее, а обыкновенные здравомыслящие люди, которые понимают, что от них нужно.

Он вздохнул.

И потер подбородок.

– Ведьму жаль. Надо будет усилить работу с ковеном, чтобы не только учили силой пользоваться, но и вообще… приглядывали.

– А с… остальным как?

– Остальным… остальными, – Казимир Витольдович потер ладонь о стекло, оставляя на запотевшем влажный длинный след. – Сложно, Святушка… если бы ты знал…

Святослав посмотрел под ноги и не удивился, что в сапогах. Он их даже узнал. Да и как не узнать, когда эти сапоги с ним, почитай, половину Союза прошли. Или точнее он в них прошел. И повидали они не меньше Святослава.

Крепкие.

Зачарованные. Сшитые по индивидуальному заказу, пусть и кажутся обыкновенными.

Откуда сапоги? Опять соскальзывает. Нет, надо удержаться. Что-то там сказано было, что-то донельзя важное, о чем Святослав позабыл и поэтому оказался в болоте.

– Есть мнение, что… объект нельзя ликвидировать.

– Что?! – Святослав позволил себе повысить голос, чего с ним никогда-то не случалось.

– Мне это тоже не нравится. Категорически. Но… там, – Казимир Витольдович указал пальцем в потолок. – Полагают, что объект может представлять научный интерес.

– Это нежить.

Такая же, какую плодили асверы, используя, как Святослав понимал, силу человеческих душ, лишая эти самые души возможности однажды вернуться в мир.

– Это очень старая опытная нежить. Разумная. А, следовательно, с ней можно договориться. Изучить. Понять суть ритуала, который позволил продлить… существование, – Казимир Витольдович поморщился. – Это не моя идея. И честно говоря, мне не нравится, что сейчас заговорили о возможности… возобновления некоторых асверских разработок. Пока на уровне идеи, но сам знаешь, порой от идеи до реализации путь короткий.

Он щелкнул пальцами, позволяя эмоциям выплеснуться, выбраться за пределы тощего этого тела. И обманчиво хрупкое, оно устояло. А вот Святослав покачнулся.

…не потому ли он заболел?

Нет.

В этом выбросе не было ничего случайного. Напротив, и сила его, и содержание контролировались так, что Святослав позавидовал. Ему до подобного уровня еще расти и расти.

А вот амулеты, если в кабинете и были, вынесло бы.

– Ты знаешь, что делать, – одними губами произнес Казимир Витольдович.

И Святослав склонил голову.

Болото вернулось.

Правда, теперь вдали показалась кромка леса. Полупрозрачный березняк манил, намекая, что вот она, граница сознания, пусть и в завуалированной форме. Надо лишь добраться.

Наступить.

Переступить.

И у него получится. Не может не получиться. Надо… идти. Шаг за шагом.

Болото.

И сзади кто-то бредет. Кто? Не понятно. За спиной туман, который, правда, ведет себя вовсе не так, как должен вести туман. Слишком упорядоченный он, слишком предсказуемый. Вбирает в себя и шаги, и болото, но не переступает невидимую границу, так и оставаясь позади Святослава.

Пускай.

А вот тот, кто идет в тумане, спешит. Святослав слышит хлюпающие эти шаги, но стоит остановиться, и шаги смолкают. Тот, кто прячется, еще не готов ко встрече.

…приказа нет.

На словах.

Но Святослав и вправду знает, что нужно делать: то, чему его учили. Правда, нежить действительно старая. Опытная. И ведьма опять же…

…кто-то тихо вздохнул.

– Выходи, – сказал Святослав, не оборачиваясь. – Я знаю, что ты там.

Смешок.

И едкий голос:

– Попался, маг?

– Попался, – согласился Святослав и потер грудь. Штырь никуда-то не исчез, напротив, теперь Святослав ощущал его, так сказать, во всей полноте, что радовало: стало быть, тело живо и он не утратил с ним связь.

– Страшно? – тот, кто скрывался в тумане, не спешил выходить. Впрочем, это не мешало беседе.

– Конечно, страшно.

– И чего ты боишься? – в этом смутно знакомом голосе слышалось вполне искреннее любопытство.

– Не знаю…

– Знаешь, – возразили ему. – Все знают. Только не хотят признаваться.

Святослав обернулся. Теперь туман казался до того плотным, что его хотелось потрогать, убедиться, что плотность эта не вымышленная, что он действительно таков, тяжелый, что мокрая вата.

– Ты – это я, – сказал Святослав, вглядываясь в белое поле. – Только другой. Тот, каким я мог бы стать.

– Или станешь еще.

Туман отполз.

И да, классическая ситуация, просто-таки по учебнику, по тому, закрытому, в котором описывались симптомы близящегося срыва.

Его отражение было… собственно, отражением и было. Правда, в новенькой форме, на петлицах которой переливались золотом звезды. Грудь в орденах, сапоги хромовые с галошами. Подбородок задран, взгляд… нехороший взгляд, насмешливый, полный осознания собственного превосходства.

Надо же, а Святослав не испытывает смущения, как должен бы.

В руке отражения стек, которым оно похлопывает по голенищу сапога. На запястье – часы.

– Нравлюсь?

– Нет.

– Ты всегда был слишком чистоплюем, поэтому и сдохнешь вот здесь, – отражение обвело болото рукой, стирая грань березняка. И вновь болото стало необъятным. – И твой Казимир Витольдович тоже. И он это знает. Только тоже слишком чистоплюй. Думаешь, кому-то такие нужны?

Интересно, если подумать отвлеченно, то Святослав видит перед собой… что? Живое воплощение собственных комплексов? Нереализованных надежд?

– Справедливость, реформа… сказки, в которые ты радостно поверил, потому что они давали хоть какую-то надежду не вляпаться. А на самом деле… кому надо тратить ценный ресурс на уголовников? Экспертизы, доказательства вины и невиновности… – отражение скривилось. – Такие, как мы с тобой, способны на большее… на много больше. Наш талант можно и нужно использовать иначе.

– Как?

– Влияя на людей.

Штырь в груди раскалился.

– Клятва мешает? Запреты? Они сделали все, чтобы нацепить на нас ошейник, но теперь… попроси диву, она не откажет. От клятвы избавиться несложно, а потом… потом ты поймешь, какие перспективы открываются! Покажи, что от тебя может быть польза, и тогда…

Отражение замолчало, позволяя додумать самому, но думать не хотелось. Хотелось выбраться из болота разума.

– Посмотри на себя. Ты жалок. Что у тебя есть? Комнатушка в коммуналке и та временно? Оклад? Премии? Смех. Парочка орденов… это то, чего ты добился? Кровью и потом. Риском для жизни.

Все рисковали.

– Ты выворачивал себя наизнанку. Чего ради, спрашивается?

– Ради победы.

– Чьей?

– Не важно. Главное, чтобы не асверов.

Отражение щелкнуло стеком, звук получился резкий, хлещущий.

– Ладно, война, – сказало оно вкрадчиво. – Но потом-то… тебя ведь не оставили в покое. И не оставят никогда. Они будут подкидывать одно дело за другим, позволяя тебе погружаться глубже и глубже, пока ты вовсе не выгоришь, пока не станешь таким, как Мишка. И тогда тебя закроют в какой-нибудь клинике, где можно тихо ставить опыты, изучая, как работает наш дар. А если и нет, то… когда перегоришь, тебя просто выкинут. Сунут в зубы очередную медальку, может, на квартику расщедрятся, а то и комнатушкой обойдешься. И будешь ты доживать никому ненужным засранцем.

– И что ты предлагаешь?

Это было и вправду любопытно. Не каждый день получается заглянуть в дебри собственной души, хотя следует признать, что не все увиденное Святославу нравилось.

А он, оказывается, честолюбив.

– Сам знаешь, – отражение осклабилось. – Нам нужна эта нежить. Нужна живой и готовой к сотрудничеству. Требующей опеки. Внимания. Нам нужен успешный проект. И покровитель… на первых порах. Мы ведь, если подумать, вполне подходящая кандидатура для совета народных депутатов.

…к которому Святослава и близко не допустят именно из-за его магии.

– Все можно поправить, – сказало отражение, и похлопывание стеком по сапогу участилось. – Было бы желание. Думаешь, ты один полагаешь несправедливым, что магам и ведьмам у власти места нет? Многие, очень многие желали бы изменить эту несправедливость… и нам есть, что предложить людям. Надо лишь людей найти. И нелюдей…

Он замолчал, и молчание это было выразительным.

– Те же дивы помогут. Думаешь, они не хотели бы отомстить? О нет, они могут притворяться мирными и добрыми, но никого это не обманет.

Слушать надоело, и Святослав развернулся, а развернувшись, медленно побрел по болоту.

– Поговори с девчонкой. Предложи ей помощь, а она поможет тебе… или не помощь, а месть… или что-нибудь.

Отражение не собиралось успокаиваться. Оно шло рядом, почти касаясь Святослава, и гибкий кончик хлыста то и дело задевал руку. Больно не было. Вообще он почти не чувствовал собственного тела, что как раз-то являлось не слишком хорошим признаком.

Следовало поторопиться.

Разум… то еще болото.

– А лучше начни с малявки. Ты ей симпатичен. Она ребенок. Глупый, пусть и дива. Купи ей конфет и пряников. Куклу еще… с куклой хорошо придумал. И вторую учи. Если детей учить, то они вырастут и выучатся. Станут такими, как нужны. Вот как ты стал…

– Заткнись.

– А где дети, там и мамаша. Плохо, что вторая сдохла, но это проверить надо. От кого информация? То-то же… но если и так, то малявка талантливая. Куда талантливей тебя. И этим надо пользоваться. Всем надо пользоваться.

Его речь стала монотонной и раздражающей. Святослав хотел бы не слышать, но приходилось.

А еще он шел.

Сосредоточившись на цели, поставив себе ее – выбраться. И выберется. И… расскажет обо всем Казимиру Витольдовичу, пусть найдет кого для проверки. Можно будет и браслеты поносить пару месяцев, так, для профилактики.

И отпуск взять.

Отпуск нужен. Святослав давно не отдыхал. Если подумать, никогда-то не отдыхал, потому что сперва учеба, а потом война. И после войны всякого хватало… да, отпуск.

– …запастись терпением. Ты маг и проживешь дольше, если, конечно, дива поможет. Но она поможет. Ты ей симпатичен. Трахни, а лучше женись. Небось, больше никто на нее не позарится. Боятся, идиоты…

Святослав сцепил зубы.

Надо же, до чего он, оказывается, омерзителен. Пусть альтер-эго у каждого имеется, но хотя бы понятно, почему многие не желают встречаться с ним. То еще удовольствие.

– …сумеешь приручить, и тогда… – бормотание сделалось неразборчивым.

А вот интересно, почему встречают как правило эту свою часть, мелочную, завистливую и полную обид? Ведь есть же в людях и хорошее. Почему тогда Святослав не встретил себя же, но, скажем, доброго? С другой стороны, давно понятно, что как таковой доброты в нем немного.

Что там еще в подсознании ценится?

…хорошо, хоть без мертвецов обошлось. Успокоилась та память? Или, скорее, уступила место тому, что сам Святослав счел более важным? Хреново, когда приходится себя анализировать, тем более стоя по колено в болоте собственного разума. Зашел, так зашел…

…болото снова вздохнуло и вздрогнуло, сразу и все, натянулось этаким полотнищем и поползло, поехало в стороны, обнажив драные дыры черной воды.

– Что за… – Святослав ускорил шаг, понимая, что не успеет.

Дерьмо.

Или… может, к лучшему? Если он останется здесь. Болото, конечно, место так себе. Болота он, положа руку на сердце, ненавидит вполне искренне, но могло бы и хуже быть.

Там, в мире яви.

Он может вернуться. И стать таким вот болезненно-честолюбивым придурком, которому не нужно ничего, кроме власти.

Святослав мотнул головой.

Девочек воспитать? Правильно? Это как? Чтобы слушали и подчинялись, чтобы верили… чужая вера – опасная игрушка. Нет, он не станет. И диве лгать тоже. Дива… она доверчивая. Взрослая вроде бы, а все равно доверчивая.

Как ребенок.

По сути и есть ребенок, которому просто не позволили нормально повзрослеть. Её бы в парк отвести и мороженое купить. Посадить на качели, на те, которые лодочки, и раскачать, чтобы взлетела до самого неба. Чтобы смеялась от радости, и исчезло, наконец, то ее привычно-хмурое выражение.

А потом можно еще на поезде покататься.

Поезд детский, но если попросить, то позволят. Ей понравится.

…идти стало легче. Болото больше не держало, а что вода под ногами хлюпает, так пускай себе. Святослав хотел было перейти на бег, но одернул себя. Не важно, насколько ты спешишь, главное, чтобы с мыслями разобраться.

Браслеты он вернет.

Зачем их ведьма оставила-то? Догадывалась? Знала? Проклятье, сейчас не поймешь, что она там знала, да и не нужно это. Главное, что браслеты он вернет.

Дивьи они.

И не для людей.

А потом, когда-нибудь, когда она повзрослеет и снова станет, если не доверять людям, то хотя бы не бояться их, вдруг да найдет кого-нибудь?

Сзади кто-то хихикнул.

Найдет. Того, кому нужна будет именно она, сама, хрупкая, словно сделанная из того перламутра, который раковины прячут от мира. С тоненькими ручками, с пальцами ледяными, с ресницами полупрозрачными, отчего кажется, будто ресниц этих и вовсе нет.

– Дурак, – отозвался туман, подгоняя в спину шершавым языком.

Еще какой.

Но… разве он сам может рисковать? Маги разума нестабильны. И потому семью заводят редко. Слишком велико искушение применить силу. Вот и не выдерживают. Казимир Витольдович тоже не выдержал. Развелся. Но это лучше, чем когда человека меняют, заставляя любить.

Ведьмины привороты ничто по сравнению с тем, на что способен маг разума.

…правда, на дивов повлиять непросто. И это ли не шанс?

На что?

На семью, которую Святослав… заслужил ли?

И болота молчат, а березняк совсем рядом, руку протяни и коснешься влажного темного ствола. Здесь он сырой и низкий, деревья клонятся друг к другу, и тонкие березовые ветви переплетаются этакой уродливой сетью. Но выход рядом.

Коснись и… почему он не спешит?

…семья ведь неплохо. Святостав сумеет справиться с искушением, он не станет подглядывать за ее мыслями, тем более что при всем его желании вряд ли выйдет. А вот с другой женщиной… конечно, ей выдадут защитные амулеты, но Святославу ли не знать, насколько легко их пробить.

Стандартные.

А на нестандартные тратиться никто не будет. Да и… не нужна ему другая. Он понял это ясно и четко, просто попытавшись представить иную свою жизнь, в которой есть спокойная служба, квартира в две комнаты, а если получится, то и в три, – все-таки их ведомство всегда заботилось о людях – и женщину, которая встречает его с работы.

Он искренне рисовал себе ее, но всякий раз получалась дива…

…дива, мать его.

– Дива, – прошелестело за спиной, и туман подкрался, окутал, угрожая увести прочь, намекая, что если Святослав не поспешит, то ему не выбраться. Ведь здесь, в тумане, так легко заплутать.

Дива.

Та дива, которая глядит на него, пусть и без былой опаски, но вовсе не так, как смотрит женщина на своего мужчину.

Любовь?

Какая, в Бездну первозданную, любовь. К кому? К человеку, который служит в конторе, разрушившей ее жизнь? Не только ее? Что скажут другие, узнав, что…

– Плевать, – Святослав вдохнул этот туман, тяжелый и волглый, воняющий собачатиной, аккурат как старый бабкин тулуп, под который его прятали, когда он умудрялся простыть. – Я… просто попытаюсь. Слышишь?

Ветер загудел.

…появилось ощущение обреченности. И кто-то зашептал на ухо:

– Ничего у тебя не выйдет. Посмотри, кто ты таков? Надсмотрщик. Как ни называй, а все равно… она лечит, а ты? Сколько крови на твоих руках? И думаешь, она не поймет? Не узнает, кем ты был? Можешь отговариваться войной, которая все спишет, но знаешь… сам ведь знаешь…

– Знаю, – Святослав дотянулся до кривой березы, ощутив вдруг явственно и неровность ствола ее, и влажную кору, которая прилипла к пальцам крупицами грязи. И захотелось руку отдернуть, вытереть, но он прижал к стволу ладонь. – Все знаю. Разберусь. Как-нибудь… пора…

…раз-два-три-четыре-пять.

Выхожу тебя искать.

Этот детский голос зазвенел в ушах. И смех. Издевательский такой.

– От себя не убежишь, – сказали ему. А Святослав ответил:

– Я и не собираюсь.

В побеге смысла нет. А вот в том, чтобы выжить, так вполне… ощущение штыря в груди стало ярче, оформленней. И он уцепился за это ощущение, за боль, которую причиняли телу.

Уцепился и…

– Знаешь, – сказали ему, когда получилось открыть глаза. – Я уже стала опасаться, что ты действительно хочешь умереть.

Дива сидела рядом.

И держала за руку.

Обеими руками держала его, Святослава, руку. И от ладоней ее исходила прохлада, которая вливалась в раскаленное тело Святослава.

– Нет, – у него получилось сказать, а в следующий миг Святослав пожалел, что вообще шевелил губами: горло не просто саднило.

Драло.

Как в детстве.

– Это хорошо, – дива кивнула. И волосы рассыпались по ее плечам. Серебряные. Льдистые. И сама она тоже ледяная, потому и поит прохладой.

Мысли определенно путались.

– У тебя ангина, – сказала она серьезно. – А взрослому человеку от ангины умирать как-то стыдно, что ли…

– Тогда не буду, – просипел Святослав. И улыбнулся. А она положила ладонь на его лоб и тоже улыбнулась.

– Это хорошо… ты не уходи больше, ладно?

И эта просьба была до того жалобной, детской, что захотелось пообещать, что он, Святослав, в жизни никуда не уйдет и ее не оставит. Никогда и ни за что.

Глава 18

Глава 18

Ноябрь пришел.

Вот просто взял и пришел, да не один, но с серой мутной пеленой, что затянула небо, с дождем, который шелестел уже третий день кряду и явно не собирался прекращаться, с теплыми вдруг батареями и суетой, к которой Астра прислушивалась настороженно.

Ноябрь она не любила.

Эти вот холод и сырость, спастись от которых невозможно было и под одеялом, да что там под одним, как-то она, желая, наконец, согреться, забралась подо все, что только нашлись в комнатушках, и не помогло. Не любила за сонливость, за желание просто свернуться клубком и лежать, лежать до самой весны.