Текст книги "Кораллы мертвеца"
Автор книги: Екатерина Красавина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
C тех пор как Таня подружилась с Костей, с ней стали происходить удивительные вещи. Однажды, проходя мимо старинного дома на Чистых прудах, она увидела на балконе куст хрустально-голубоватых роз, слышала легкий звон цветов от ветра, а в другой раз, на Тверском бульваре незнакомый мужчина с пронзительными черными глазами подарил ей красный кленовый лист. Таня обернулась ему вслед, но мужчины уже не было. Он как будто растаял в воздухе...
Вскоре Игоря Петровича сменил новый преподаватель. Он был ненамного старше своих учеников, лет на пять, и они сразу почувствоали себя более свободно и непринужденно. Особое пристрастие преподаватель питал к античной поэзии и часами рассказывал о Катулле и Овидии, перемежая свою речь краткими восторженными восклицаниями. К Косте он отнесся с подчеркнутым вниманием, часто хвалил и ставил в пример другим студийцам. – Вы только послушайте, – и он поднимал руку в воздух, – как это звучит у Вершицкого : "И море как спины чаек несло на себе корабли...". Это чистый эллинизм.
Косте было неловко и он смущенно, чуть виновато улыбался, как бы извиняясь за сочиненные строки. – Хорошо, очень хорошо, ещё что-нибудь есть? – спрашивал "Катулл", как они его между собой. – Есть...
Таня знала, что Костя писал много и жадно. Существует такого рода творческая жадность к удачно найденным рифмам, словам, выражениям. Таня часто замечала, что Костя смотрит на людей и окружающий мир, словно фотографируя их. Цепкая Костина память вбирала в себя все, стараясь ничего не упустить.
В ту теплую тихую осень они подолгу бродили по Полянке и Ордынке, часто останавливаясь, увлеченно говоря и перебивая друг друга. Костя хотел стать поэтом и постоянно говорил об этом Тане. – А как же "генетическая особенность вашего рода"? – поддевала она его.
При этих словах Костя мрачнел. – Не знаю, но поэзию я люблю больше всего...
Однажды Таня остановилась около Дома писателей в Лаврушинском переулке и, срывая с дерева засохшую веточку, сказала: – Я чувствую что-то странное.
Костя откликнулся не сразу. – Почему? – Не знаю. Мне не по себе. Выбрось все из головы. Следующим летом мы поедем вместе в Коктебель. Я покажу тебе землю Волошина и Богаевского. – Наверное, там так красиво... Ты все увидишь сама: Карадаг, степи, красно-коричневые сумерки. – Костя... – Да? – Мне кажется, в последнее время ты стал каким-то другим. – Каким? Расстроенным, задумчивым. – Это твои фантазии. Давай сядем на скамейку. Давай, – согласилась Таня. – Ты прочитала Анакреона? – Нет, ты ведь дал мне эту книгу только вчера. – Прочти, обязательно прочти, там есть совершенно прелестные строки:
"Томный юноша встающий из пены..."
– Когда сталкиваешься с чем-то необычным, это так пугает и притягивает.
– Ты о чем? – не поняла Таня.
– Просто так, – замкнулся Костя.
Прошло ещё несколько дней, и Костя изменился настолько, что Таня с трудом узнавала в нем своего прежнего друга: он, словно окончательно ушел в мир вдохновенного вымысла, раз и навсегда отрешившись от убогой реальности. На Танины слова он реагировал не сразу, потом спохватывался и невпопад выпаливал ответ.
Преподаватель восторгался Костиными стихами и один раз попросил его остаться после занятий. Таня собирала тетради и книги в сумку, но услышав, что Костя остается, замедлила свои сборы и села обратно на стул. Преподаватель с удивлением посмотрел на нее, Таня почувствовала, что краснеет, но не сдвинулась места. – Таня, – мягко сказал Костя, – иди домой, мы сегодня гулять не будем. У меня очень болит голова.
От унижения Таня вспыхнула. Ей хотелось ругаться и кричать. Было больно и остро: как будто кто-то невидимый разделил лезвием ножа одну половинку плоти от другой. Ничего не говоря, Таня повернулась и беззвучно сглотнула слезы.
Всю ночь Таня проплакала в подушку. Ей казалось, что волшебную неземную музыку их отношений испортил некстати ворвавшийся протяжный низкий звук. Вроде трубы Иерихонской. "Но что я нервничаю, в принципе ничего страшного и не случилось, просто мы немного поссорились, мы же не можем всю жизнь ходить как двойняшки", – успокаивала себя Таня.
"Взрослеем... взрослею..." – вертелось в голове. Таня незаметно перемахнула планку шестнадцати лет, взяв эту высоту без особых усилий как ещё одну ненужную веху на своем пути. Мать по-прежнему жила отчужденно, не вникая в Танину жизнь и проблемы. В свое время она даже ничего не объяснила ей о менструации. И увидев на своем постельном белье после ноющей боли внизу живота красное пятно, Таня дико испугалась. Она подумала, что по неосторожности проглотила кусочек стекла, который ранил её изнутри. Спасибо Рае просветившей её насчет истинной природы случившегося. После этого случая Таня стала испытывать к матери необъяснимое чувство снисходительности, смешанное с жалостью. Та же Рая рассказала Тане все, о чем писалось на заборах и шушукались в школе. Старшая сестра Раи стремительно набиралась жизненного опыта, попеременно меняя мужчин и работы. Об интимных отношениях Таня узнала как о средневековой книге, которую хотелось пролистать и выбросить за ненадобностью. Ей казалось, что это произойдет с ней не скоро, а в туманном будущем... – Ты заметила, что Ирку после школы ждет высокий мужчина? Такой представительный. С дипломатом. – Нет, – рассеянно откликалась Таня. – Она живет с ним уже два месяца. Он работает в театре. Женат. А Лена Жигалова каждый день бегает к Роме. У него родители на работе, а сестру он выгоняет гулять во двор. Да... – Ты меня совсем не слушаешь, – добродушно заключила Рая. – Все витаешь в своих облаках А как у тебя с Костей? По-прежнему за ручку ходите? – Господи, да о чем с тобой говорить, – вспыхнула Таня и развернувшись, побежала домой.
И вот сейчас, лежа в постели, Таня думала об их отношениях. Ей было с ним хорошо и спокойно. Но разве это любовь? Без страстных поцелуев и объятий? На следующий день Костя не позвонил. Таня прождала ещё два дня, а потом не вытерпев, отправилась на Ордынку, заранее сгорая от неловкости перед Костиной мамой. – Его нет дома, – сказала Лариса Ивановна, открыв ей дверь. – Он в литературной студии. – А разве сегодня есть занятия? Они будут завтра. – Ну не знаю, это ведь ваши дела. Проходи, Таня. Костя скоро придет. Он звонил недавно.
Костя пришел через час. Увидев Таню, он почему-то сразу скрылся в своей комнате. – Костя, – позвала его Лариса Ивановна, – иди пить чай. С лимонным кексом.
За столом Костя молчал. Потом он пошел провожать Таню до метро. Они шли, и Таня чувствовала как в ней поднимается непонятный страх: Костя был рядом и одновременно далеко. Наконец, они остановились. – Ты больше не звони, не надо, – попросил Костя, стараясь не глядеть на Таню. – И не приходи. – Почему? – тупо спросила Таня.
Но он ничего не ответил. – Почему? Почему? – Таня почти кричала. Она хотела понять загадку такой неумолимой жестокости и несправедливости, и не могла. – Не ори, – бросил Костя и быстро отошел от нее.
В литературную студию Таня больше не ходила: она впала в странное оцепенение. Ей было так больно, что она потеряла всякую чувствительность, словно находилась под глубоким наркозом. Она не знала как жить дальше, и стоит ли вообще жить. А потом все кончилось самым страшным образом. Костя вскрыл себе вены, "скорая" приехала слишком поздно, и он умер, не приходя в сознание. Ходили темные и непонятные слухи: преподаватель литературы оказался гомосексуалистом, и Костя попал в его тщательно сплетенные сети. Но видимо, его хрупкая психика не выдержала столь изысканных экспериментов, и он решил уйти из жизни. Таня узнав об этом, только твердила как заведенная: "Он мне за все заплатит, заплатит..."
* * *
Рая протягивала Кате уже десятую чашку чая. – Хотите? – Хочу, ответила Катя. То, что она услышала меняло всю картину расследования. Теперь получалось, что у Никитиной был МОТИВ ДЛЯ УБИЙСТВА Макеева. А в том, что преподавателем литературной студии был Макеев, Катя ни секунды не сомневалась, хотя Рая ни разу не назвала его по имени. Катя вспомнила и слова матери Константина Вершицкого, что он дружил в девочкой, которую звали то ли Таня , то ли Оля.
– Рая, – Катя поставила чашку на стол, – а как звали этого преподавателя? Макеев Олег Васильевич?
– Не помню. Может быть. Но утверждать наверняка не могу.
– Страшная история. Таня так переживала. И я ничем не могла ей помочь. – Кто тут поможет! Только время. – Это верно. Еще чаю налить? – Нет, спасибо, я напилась на целый месяц вперед, – пошутила Катя. – Я когда работаю над каким-нибудь трудным текстом по два чайника выпиваю. Недавно взялась за редактирование Папюса "Практическая магия" и пожалела: думала кранты отдам. Одна чашка за другой. И уже не чая, а крепчайшего кофе. Как Бальзак в момент творчества. – Как потом сложилась Танина судьба? – Она поступила в педагогический. На факультет русского языка и литературы.
После школы мы уже редко виделись. У неё появились другие знакомые. Вы их не знали?
Рая покачала головой. – Нет. – Спасибо, если возникнет необходимость, можно я опять обращусь к вам? – Пожалуйста. Правда, навряд ли я вам расскажу больше.
Было уже поздно, и света нигде не было. Кате надо было со спринтерской скоростью проскочить через темный двор, и вынырнуть под аркой, не столкнувшись ненароком с каким-нибудь плотоядным маньяком, о которых так любил живописать суперпопулярный "МК".
Придя домой, Катя попыталась выстроить логическую схему, которая приобретала следующий вид. Никитина знала Макеева и, вероятно, давно вынашивала план мести. Это было ясно и понятно. Непонятным были денежные дела, связывавшие Никитину с Макеевым и роль во всей этой истории Коваленко. Был ли Коваленко знаком с Никитиной или нет? Здесь надо было подключать Диму Ширяева. Правда, он до сих пор не звонил , хотя и обещал выяснить насчет Макеева. Дима был обаятелен и корректен, но много ли удастся из него вытянуть, – размышляла Катя, – он прекрасно владеет собой и ничего лишнего не скажет. Выходит, что к Коваленко пока ни с какой стороны не подъедешь... А Герцог Б – что это? Кличка какого-нибудь рецидивиста-уголовника или местного братка? И КТО КОМУ отдавал деньги? Макеев этой троице или, наоборот, они ему? Катя больше склонялась ко второй версии, но доказательств у неё не было.
Записная книжка Макеева являлась важной уликой и поэтому, не случайно, её искали в Олиной сумке. А это в свою очередь означало: кто-то из троих причастен к убийству директора "Антиквариата и ломбарда". Но как же выяснить: кто именно? – горестно думала Катя.
Катя посмотрела на будильник. Два часа ночи. Сна не было ни в одном глазу. Она встала и включила телевизор. Шел какой-то голливудский боевик. У неё получалось уравнение с тремя неизвестными... Мысли Кати перескакивали с одного на другое, и она никак не могла сосредоточиться. Внезапно на экране возникла роскошная картинка экзотической природы; пальмы, ярко – синее море. – Наконец-то мы на Гавайях, – услышала Катя с экрана.
Блондинка в бикини лениво перевернулась на спину. – Дорогой, промурлыкала она, – я так давно мечтала об этом отдыхе...
Внезапно Катя вспомнила, как Оля говорила ей о Гавайях. "Интересно, мелькнуло в голове у Кати, – неужели Олег Васильевич так хорошо ей платил? Наверняка, отдых в этом райском уголке стоит недешево – как минимум семьсот баксов. Откуда же у неё деньги? Мысли Кати завертелись с лихорадочной быстротой. "А что, если Оля тоже каким-то образом замешана в этой истории. В конце концов, у неё железное алиби – во время убийства она находилась за сотни километров отсюда. И она естественно вне всяких подозрений. Не стоит забывать и о загадочном Герцоге Б. Возможно, он является главным организатором убийства Макеева, а Оля его сообщницей. Стоп-стоп, сказала сама себе Катя, в таком случае она бы никогда не передала записную книжку Макева. А почему бы и нет? Фамилии Макеева и Никитиной расшифровать нетрудно, на них в первую очередь и падает подозрение, а попробуй догадайся: кто такой Герцог Б. Тогда все получается логично: Оле надо направить расследование на поиск улик против Никитиной и Коваленко".
Катя вскочила с дивана. "Где же я была раньше? Почему я не подумала, что у убийцы мог быть сообщник среди сотрудников фирмы. Я познакомилась с ними, и на этом успокоилась. Надо собрать информацию о них, и как можно быстрее".
* * *
– Нет, нет Марк, я уже сыта. По горло, – Виктория рассмеялась и повертела в руках пустой бокал. – Налей мне ещё шампанское. – Сию минуту, Марк наклонил бутылку и пенистая жидкость полилась с легким шипеньем. Марк, ты прелесть.
Они сидели в небольшом уютном ресторанчике "Санта-Фе", отделанном в мексиканском стиле. На стенах висели гобелены со сценами из индейской жизни. Играл оркестр, звенел чей-то смех. На Виктории было красивое вечернее платье, сильно декольтированное спереди. Ее шею обвивало старинное колье с изумрудами – подарок Андрея.
Марк был непривычно серьезен, хотя и пытался острить. – На тебя обращают внимание, – сообщил он, нагнувшись к ней. – Пусть, – беспечно махнула рукой Виктория., – мне все равно. – Я рад, что ты немного отошла и повеселела. – Не обольщайся, Марк, просто я иногда живу по принципу Оскара Уайльда: "Душу лучше всего лечить ощущениями, а от ощущений лечит только душа". – Превосходный тезис, только пожалуй, трудно его воплощать в жизнь, а? – Почему? – пожала плечами Виктория. – Захотелось и пошла в ресторан, а чтобы не было скучно прихватила тебя. Правда, боюсь, что это ты скучаешь со мной. – Вика, как можно? – развел руками Марк, – ты очаровательная женщина и обаятельный собеседник. – Хотелось бы в это верить. А ты помнишь, как мы познакомились? – Разве я могу это забыть? – Марк прикрыл глаза. – На вечере в загородном клубе "Элит хаус". Ты была в длинном синем платье, а в ушах блестели тоненькие бриллиантовые сережки. Как капельки. Я ещё подумал тогда: "Какая прелестная женщина!" – Прекрасная память, Марк, тебе надо бы работать обозревателем моды. – Зачем? Я – адвокат. Потомственный. Адвокатами были мой отец и дед. Один – чуть не уехал в Париж после революции и всю жизнь об этом жалел, а второй – двенадцать лет провел в сталинских лагерях. Видишь, какая у меня опасная профессия. Чуть что, и кого сажают? Адвокатов, врачей. А сейчас и отстреливают.
"Мне кажется, что я знаю Марка сто лет: так мне с ним хорошо и легко. Но значит ли это, что я знаю его до конца?" – неожиданно подумала Виктория. Она вспомнила и загородный клуб, и Марка, и то чувство дружеской симпатии, которое возникло между ними в момент знакомства. Они встречались не так уж часто, но каждая встреча только крепче соединяла их узами дружбы. А когда тяжело заболела жена Марка, Ирина Константиновна – миловидная женщина, моложе его на десять лет, Виктория специально слетала в Лондон и привезла ей дорогой лекарственный препарат. Как ни пытался потом Марк отдать ей свой долг, Виктория была непреклонна: "Я не хочу ничего слышать". А в последний раз, когда у них состоялся подобный разговор, она добавила: "Если ты ещё раз заговоришь об этом, мы поссоримся, и ты меня никогда больше не увидишь". Марк отступил, и с тех пор в его чувство к Виктории вплелось восхищение и глубокая признательность. Но и Виктория привязалась к Марку. Она знала, что семь лет назад, они с женой потеряли единственного сына, утонувшего в подмосковной речке и искренне жалела его. – Знаешь, Марк, я давно хотела тебя спросить... – Да? – Как ты думаешь, что самое страшное в жизни? – У каждого человека свои страхи. – А я – знаю. Разочарование в том, во что когда-то безоглядно верил. – Что ты имеешь в виду?
Виктория вздохнула. – Понимаешь, бывает так, что тобой овладевает одно-единственное желание и ради него ты идешь напролом, не считаясь ни с чем. А когда получаешь то, что хотела, сперва радуешься. А потом наступает момент... Ой, Марк я даже не знаю, как это все объяснить... – Значит, это тебя по-настоящему мучает, раз ты заговорила об этом. – Да, мучает. И однажды ты понимаешь, что золото принимала за подделку и у тебя появляется странное чувство: будто кто-то тебя перехитрил. И вот начинаешь думать, а не перехитрила ли ты саму себя. – Я понял, о чем ты. Это не разочарование, это просто горькая ирония судьбы, которая любит иногда над нами шутить или ставить жестокие эксперименты. Я тоже порой думаю: "Зачем мне вся эта жизнь, если нет Гриши. К чему?" – Прости , Марк, – Виктория сжала его руку, – я не хотела. – Ничего, ничего, сейчас пройдет. – Нам пора.
Марк встал и накинул на плечи Виктории легчайшую накидку из норкового меха. – Прелестный ресторанчик, – обронил Марк, когда они шли к выходу. Ты знаешь, что он мне напомнил? – Что? – Ресторан в Лиссабоне. Помнишь? Это было трудное для тебя время.
Виктория остановилась и посмотрела Марку в глаза. – Да очень.
На Лиссабон она наткнулась случайно. Просто открыла туристический журнал и решила , что раз она там ещё не была, то надо обязательно поехать. Виктория была замужем за Андреем Кричевским уже тринадцать лет, и все тринадцать лет её подтачивала скука, которую она тщательно скрывала.
Для Виктории этот брак был прыжком в пропасть после страстного романа с другим человеком. Никто не ожидал, что в конце концов, Виктория ответит Андрею согласием. Все думали, что он отстанет от нее, поняв тщетность своих ухаживаний. Андрей влюбился в Викторию с первого взгляда, познакомившись с ней на одной из студенческих вечеринок. В то время Виктория не обратила на Андрея никакого внимания, она переживала свою первую сильную любовь, и Андрей был для неё чем-то вроде брата или друга, с которым она соглашалась иногда прогуляться по Москве или сходить в кино. Но для Андрея это было все слишком серьезно. Увидев Викторию, он сразу понял – это ЕГО ЖЕНА. Он ходил за ней два года, и когда Виктория сказала ему "да", Андрей даже не почувствовал радости; в таком он был напряжении. Он всю ночь как в тумане бродил по Москве, тупо повторяя про себя "этого не может быть".
Женитьба окрылила Андрея, и его карьера стремительно пошла в гору. Начал он с организации маленького кооператива под названием "Примус". Первое время кооператив занимал две маленькие комнаты в помещении бывшего ПТУ. Там стояли большие канцелярские столы и светлые шкафы с покосившимися дверями. Была дана броская реклама: "Консультируем и трудоустраиваем. Гарантия три года". Никто не понял о каких гарантиях шла речь, но стоял восемьдесят седьмой год, проблема занятости стояла перед всеми достаточно остро, и поэтому тоненький ручеек людей перед дверями "Примуса" через несколько дней превратился в полноводную реку. На деньги, полученные за "консультации", были закуплены самые современные компьютеры, а ещё спустя два месяца, кооператив обосновался по новому адресу в современном офисном центре на Каширском шоссе. Андрей подумывал о расширении дела, и вскоре "Примус" обзавелся рекламным агентством, юридическим бюро и газетой, поначалу напоминавшую заводскую многотиражку. Возникшее объединение назвали красиво и многообещающе – "Полет".
Андрей загорелся создать собственную газетно-журнальную империю и посоветовался с одним давним другом. – Послушай, старик, – сказал тот, лениво ковыряя спичкой в зубах, – а к "ящику" примериться не хочешь? – К "ящику", – усмехнулся Андрей. – А что? Дело хорошее. Только не сейчас, а чуть...попозже.
Здесь Андрею, как никогда, пригодилось его комсомольское прошлое. Он поднял свои старые связи, которые, впрочем, никогда и не прерывались. Первым делом, он возобновил знакомство с Игорем Володарским, бывшим однокашником, ставшим зам. гендиректора крупнейшей рекламной фирмы "Аванте", созданной при втором общероссийском канале. Тот свел его со своим шефом, и вскоре Андрей, купив десять процентов акции, вошел в число крупнейших пайщиков "Аванте". Но он уже мечтал о другом – о собственном телеканале...
Виктория к делам мужа относилась снисходительно. Ей нравилось ходить по дорогим магазинам и покупать себе наряды. Детей у них не было, и она развлекалась, посещая рестораны, театры и модные клубы. Довольно быстро Виктория превратилась в настоящую светскую даму. "Откуда в ней это?" часто думал Андрей, смотря на элегантную Вику, благоухающую дорогими духами. Он и не догадывался, что Виктория каждый день тщательно штудирует каталоги дамских журналов и регулярно посещает показы мод. Виктория хотела стать одной из первых светских красавиц Москвы и прилагала все усилия, чтобы добиться этого.
ГЛАВА 7
Ночь Катя спала плохо, часто просыпалась и вскакивала. Ей снились ужасные сны: темные лабиринты, безмолвные тени и белый призрак, постоянно ускользающий от Кати. Почему-то она гналась за ним, но он неожиданно остановился и, наткнувшись на него, Катя отчаянно заорала и проснулась. Рядом надрывался телефон.
– Господи, – выдохнула в трубку Катя.
– Это Людмила из "Антиквариата и ломбарда". Срочно приезжайте, я кое-что нашла. – Еду.
Положив трубку, Катя с облегчением вздохнула: "Слава богу, что теперь меня этот "отец Гамлета" беспокоить не будет!"
Мила открыла Кате дверь и провела её во вторую комнату. – Вот, смотрите, – она села на корточки около шкафа и нагнулась. Я вчера стала брать свой чай с полки, банка выпала из рук и закатилась вон туда, показала рукой Мила, – я стала доставать её и увидела...
Катя присела и заглянула под шкаф. Там едва виднелся темно-серый квадрат. – Что это? – спросила она Милу. – Встроенный сейф. – Как же вы его открыли?
– Он был уже открыт, – Мила встала и протянула Кате фотографию и коралловое ожерелье. – Вот что я там нашла. – Красивые кораллы. Они принадлежали Олегу Васильевичу?
Мила пожала плечами. – Откуда я знаю? Я нашла их в сейфе. Вот и все.
Катя положила кораллы на стол и поднесла к глазам фотографию. На ней была снята обнаженная девушка. C ожерельем на шее. Лицо её было нечетким и расплывчатым, но все же показалось Кате смутно знакомым. "Никитина", мелькнуло в её голове, – похоже, что это – она. Но следует ещё проверить возникшую версию". – И когда вы это обнаружили? – Я же сказала: вчера вечером. – А почему вы не позвонили мне сразу? – У меня не было вашего телефона Пока я дозвонилась до Оли... – Понятно.
Катя подошла к столу и снова взяла в руки кораллы. Они были изумительной красоты: немного неровные темно-алые. Ожерелье никак не вязалось с образом Макеева, малосимпатичного человека, не брезгующего в жизни ни сомнительными связями, ни финансовыми аферами. – Я возьму кораллы и фотографию, – сказала Катя, – спасибо. Я думаю, что это – важная улика.
Мила села за свой стол и углубилась в какие-то бумаги. – Я больше вам не нужна? – спросила она Катю, подняв голову. – Пока нет.
"Странная находка, – подумала Катя. – Наверное, Макеев в тот вечер., когда его убили, забыл закрыть сейф. Но ясно, что эти вещи обладали для него определенной ценностью, раз он хранил их там".
Катя отправилась в "Белый гриф", надеясь застать Ярина на работе. Он сидел в информационно-аналитическом отделе у Мариши и пил чай с домашними пирогами. – Привет, Катерина! Присаживайся. Мариша дивные пироги испекла. С брусникой и капустой. Какие хочешь? – Мне не до чая. – Это дело на две минуты. – Ну ладно, Ярин. Уговорил. Вот смотри, – Катя сунула ему под нос фотографию, – не очень удобно показывать, но... – Да... и кто это? – По моим данным – Никитина. А вот ещё одна улика, – Катя достала из сумки коралловое ожерелье и положила его на стол между чашек. – И кто тебе все это дал? – Мила. Она позвонила утром и сказала, чтобы я к ней срочно приехала. Эти "дары" она обнаружила вчера вечером в сейфе у Макеева. Постой, постой, какой сейф? Это новое Катино расследование, – пояснил Алексей Марише. – Я так и поняла. Садитесь, Катя.
Присев к столу, Катя уставилась прямо перед собой отрешенным взглядом. – Катя, ку-ку, – пропел Ярин, дотрагиваясь до её руки. – Что с тобой? Думаю, – мрачно изрекла Катя. – Ценные мысли?
Катя метнула на него испепеляющий взгляд. – Да ну тебя, все я пошла, вспыхнула Катя. – Не кипятись. – Вот ваш чай, Катя. Берите пироги. – И Мариша придвинула к ней тарелку с пирогами. – Спасибо. – Помнишь, обратилась Катя к Алексею, – ты мне сказал, что Макеев виновен в смерти Константина Вершицкого? – Ну? – Так вот, оказывается, что Никитина когда-то дружила с Вершицким и очень переживала его гибель. Мне рассказала об этом её школьная подруга. Следовательно, у Никитиной была причина расправиться с Макеевым. – И что? Мотив ещё не означает, что она совершила это убийство. Не означает, но она – подозреваемая номер один. – А Коваленко? – Он со мной отказался беседовать. – А у меня для тебя – сюрприз. Я говорил с одним человеком из прокуратуры, и он сообщил мне интересные факты. Оказывается, у Коваленко был краткосрочный роман с Кричевской. Я думаю, не надо объяснять кто она такая. – Вдова Кричевского. Телемагната. – Она необыкновенная красавица, – вставила Мариша, – я часто видела её фотографии в разных газетах и журналах. – Вот это да! – охнула Катя и приложила ладони к горящим щекам. – Надо же! Пропасть бездонная; чем больше расследуешь это дело, тем больше выскакивает разных сюрпризов и неожиданностей. Теперь ещё и Кричевская... – Может этот факт никак и не относится к нам. Мало ли у кого какие романы. Ты любишь строить версии на пустом месте. – Ты скептик, Алексей, скептик и пессимист. Вместо того, чтобы вдохновлять меня и поддерживать, ты расхолаживаешь. – Я? – возмутился Алексей. – Да я столько для тебя делаю, а ты меня тут оскорбляешь! – Не оскорбляю, а говорю сущую правду. – Не ссорьтесь, – Мариша примиряюще подняла руки, – ради бога, ещё только ссор не хватало. – Я не ссорюсь. Это Катерина, чего-то в бутылку лезет. Горячая девушка. – Значит, я – горячая и пустая? – Я такого не говорил, – запротестовал Алексей. – Спасибо за чай и пироги. Марина, у вас есть бумажный конверт? – Да. Сколько вам? – Один.
Катя бережно положила ожерелье и фотографию в конверт и закрыла сумку на молнию. – И куда ты? – извиняющим тоном спросил Алексей. – Куда надо, ответила Катя и поднявшись со стула, гордо вскинула голову. – Большому кораблю большое плаванье, – крикнул ей в спину Алексей, – смотри не утони в бурном море своего расследования. Будешь тонуть, позови на помощь. – И не подумаю, – не поворачиваясь, бросила на ходу Катя, – справлюсь сама.
"И чего я дура, расскандалилась? Устроила ссору на пустом месте. Нервы у тебя расшалились. Корвалольчику попить надо, валерьянки, может и посильнее лекарства купить. А то скоро на людей бросаться станешь. Как я справлюсь без Алексея? Я же привыкла во всем советоваться с ним... Дура набитая", – бичевала себя всю дорогу Катя. В метро она наступила на ногу какой-то тетке в зеленом плаще, и та, повернувшись к Кате, разразилась длинной тирадой, из которой было понятным только два слова – "лезет" и "слепая"... Остальное был заковыристый мат. Кате стало смешно и она громко расхохоталась. В ответ тетка удостоила её кличкой "малахольная", а Катя показала язык.
"Надоело все. Я наверное, действительно, строю пустые версии, делаю все не так, впопыхах. Придя домой, Катя бросилась на диван и расплакалась. "Что делать? Позвоню Лариске".
– Привет, – обрадовалась ей Лариса, – а я тебе с утра названиваю. – Я на работе была. – Я так и подумала: либо на работе, либо в беготне. – Это почти одно и тоже. – Я хочу пригласить тебя на выставку. В галерею "Фото АРТ". Помнишь, ты меня спрашивала о Никитиной. Может быть тебе будет интересно туда сходить? – Конечно! Где встречаемся? – Сейчас за мной зайдет Рома и мы пойдем все втроем.
Рома был нужен Кате как корове седло, но делать было нечего и, подавив вздох, Катя промямлила:
– Замечательно! – Я так рада, что ты не против! Давай тогда в центре зала метро "Пушкинская". – Хорошо. Во сколько? – Самое главное не сказала, – рассмеялась Лариса, – в шесть.
Стоял конец мая. Погода не баловала неожиданными сюрпризами и была ровно-прохладной, но в последние дни, грянула почти летняя жара, и москвичи облачились в легкую летнюю одежду. Просматривая свой гардероб, Катя, как всегда, впала в уныние и хандру. Все было порядком надоевшим. "Платили бы мне тысячи две долларов, я бы тогда каждый сезон полностью покупала что-то новенькое. И не на рынке, а в лучших бутиках Армани, Валентино, Шанель... Правда, говорят, что это – признак дурного новорусского вкуса. Ну и пусть, это лучше чем ходить в ... вот такой юбке. Все, звоню Ларисе, что поход отменяется, – кипятилась Катя, – одеть нечего, а Артур тоже хорош, не может мне прислать шмотки из Парижа. Развлекается там с девушками из "Лидо". Как же, без пяти минут парижанин. Ах, Елисейские поля, ночной Монмарт... написал в письме, как там здорово и красиво. А я должна со всякими дебильными Ромами ходить по выставкам. Ладно, все, – прикрикнула она на себя: – Прекрати истерику. Иди прими чего – нибудь".
Ни корвалола, ни валерьянки дома не оказалось, и Катя отправилась к соседке Вере Феодосьевне. – Валерьянки дам. Только один пузырек. Я сама прикупить забыла. – Хватит и пузырька. – Плакала вижу. Дела сердешные? Они самые. Какие же еще? – Не убивайся. Все будет хорошо. Вернется милый. Такой симпатичный, светленький. Мне самой всю жизнь блондины нравились.
"Зачем вы девушки красивых любите", – пробормотала Катя, – Спасибо. Я завтра в аптеку зайду. Что вам там купить? – Валерьянки и валидола. Подожди, сейчас деньги дам. – Какие деньги, баба Вера. Бросьте!
Рому и Ларису Катя увидела ещё издали. Лариска стояла, что-то рассказывая и заливаясь смехом. Рома был нахмуренным и небритым. Вдобавок, одет как бомж.
"С таким пугалом просто идти стыдно. Ну ладно, это Ларискины дела. А мне надо держаться подальше, чтобы не дай бог не подумали, что я – с ним". – А вот и Катя, – Лариса взяла за руку своего бой-френда и поглядела на часы, – давайте побыстрее, а то опоздаем.
Народу на выставке было много. В углу зала стоял столик, заставленный пластиковыми стаканчиками с вином и тарелками с тарталетками и фруктами. Протискиваясь к нему, Катя наткнулась на Никитину, приветливо улыбавшуюся двум журналисткам, стоявшим перед ней с диктофонами. Иногда она окидывала взглядом зал, ни на ком не останавливаясь. Катя встала сзади Никитиной и, выждав момент, когда журналистки кончили задавать вопросы, подошла к ней. Татьяна Александровна.
Никтина обернулась. – Я хочу задать вам один вопрос. – Да? – У вас было когда-нибудь коралловое ожерелье?
Кате показалось, что вся краска схлынула с лица Никитиной. – Нет, резко сказала она и повернулась к ней спиной.
Катя не успела ничего ответить; к ней подошли Лариска с Ромой. – Ты чего застряла? Мы тебя ждем-ждем. А ты... – накинулась на неё Лариса. Отвлеклась на картинки, – пробурчал Рома.
