Текст книги "Воровка. Ты не убежишь (СИ)"

Автор книги: Екатерина Котлярова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

35

Аврора

Я соскальзываю с одноместной кровати, поправив одеяло на оголённом торсе Мирона. На носочках иду на кухню, боясь разбудить любимого. Ставлю чайник кипятиться, а сама подхожу к окну, за которым льёт дождь.

Здесь, в домике, который мы с Миром сняли на выходные, невероятно уютно. Хотя, я понимаю, что уют создаёт он. И наше счастье на двоих. Уже вечером нужно будет вернуться в академию, вновь погрузиться в учёбу с головой, но сейчас я не хочу думать ни о чём.

Как и не желаю вспоминать о том, кто чуть не лишил меня двух самых дорогих людей.

– Степа. Степан Фомин. Это его почерк, Аврора. Я вспомнил, что это он был в душевой.

– Стёпа? – я трясу головой. – Но он же безобидный. Он мухи не обидит.

– Сомнений не может быть, Аврора. Всё указывает на него. Ты вчитайся в смысл этих писем. Он… наказывал тех, кто тебя обидел. А во мне он увидел соперника.

– Но мы общались с ним только по учёбе. Ничего такого не было. Я не давала ему надежду. И я ничего не замечала.

– Всё. Не нужно снова брать вину на себя, – Мирон обхватывает моё лицо ладонями и целует в кончик носа, заставляя поморщиться от щекотки. – Пойдём. Нужно отдать декану.

И это решение оказалось верным. Степан даже отпираться не стал, когда его вызвали в кабинет ректора. Только смотрел на меня, пугая невменяемым взглядом, и говорил:

– Они все недостойны тебя, Аврора. Ты слишком добрая, а они пользуются тобой. Я бы любил тебя так, как никто другой. Я буду писать тебе письма. Каждый день.

Его задержали. И отчислили. Вместе с Миленой. Несмотря на громкий скандал и угрозы её отца разобрать академию по камушку. Слишком много было свидетелей тому, что девушка подвергала мою жизнь опасности.

Нам с Мироном пришла первая стипендия. Когда я узнала, сколько денег у меня на счету, не поверила.

– Я знаю, что ты специально завалила сочинение, – Мирон сводит брови вместе, когда смотрит на рейтинг, в котором он меня обгоняет. – Как и тест по английскому.

– Нет. Просто кто-то отвлекал меня своими поцелуями.

Целую его, а сама мысленно ликую. И горжусь им. Да, я лгу. Я специально делала всё наугад. Просто мне хотелось сделать так, чтобы он был лучше. Чтобы он почувствовал, что он умнее.

– О чём думаешь?

– О тебе, – отвечаю честно, оборачиваясь к нему. – Ох. Я приготовлю нам завтрак, – говорю хриплым голосом, который слишком сильно сел от открывшего вида.

Штаны Мирона низко сидят на идеальных бёдрах, тёмные волосы взъерошены и забавно торчат в разные стороны. Губы сохнут, а глаза становятся влажными от дикого смущения. Он настолько красивый, что хочется зажмурить глаза и спрятаться под одеялом. Столь сильные чувства к другому человеку пугают. Я так сильно привыкла держать со всеми дистанцию, отстраняться, когда чувства становятся слишком сильными, когда я привязываюсь.

Я торопливо отворачиваюсь к столу, начинаю нарезать хлеб, ветчину и сыр. Смотрю на свои руки, которые дрожат, как и всякий раз, когда мой любимый оказывается так близко.

Слышу тихие, приближающиеся шаги, переступаю с ноги на ногу, спиной чувствуя обжигающий жар любимого тела.

– Дрожишь, – шепчет Мирон мне в волосы, скользя руками от моих предплечий к рукам.

Мягко и ласково обхватывает мои запястья, большими пальцами поглаживает их, ловя мой заполошный пульс. Парень немного поворачивает голову и целует меня в висок, чтобы втянуть с жадностью мой запах. Громко сглатывает.

– Я хоть раз говорил тебе, как дурею от твоего запаха? – спрашивает тихо.

Вместо ответа из груди вырывается громкий стон. Молодой человек откладывает нож в сторону, возвращает руки на плечи, медленно расстёгивает пуговицы своей рубашки и крайне медленно начинает стягивать.

– Мирон, что ты делаешь? – шепчу срывающимся голосом.

Вместо ответа молодой человек опускается на колени передо мной, руками сжимает талию, цепочкой поцелуев покрывает спину.

.

– Ах! – выдыхаю со стоном, когда Мирон прикусывает кожу.

Всё тело покрывается мурашками, внизу живота разливается томление, грудь тяжелеет. Боже. Я вцепляюсь руками в столешницу, чтобы не упасть на пол.

Губы Мирона с нежностью скользят по позвоночнику, с трепетной нежностью. От этой ласки и трепетности у меня наворачиваются слёзы на глазах. В моей жизни было слишком мало тепла, тактильных прикосновений и такой нежности.

– Мирон мой, – я прижимаю руки к груди и медленно поворачиваюсь к любимому.

Смотрю в самые дорогие на свете карие глаза, которые смотрят на меня с таким обожанием, что слёзы всё же срываются с ресниц и капают прямо на лицо Мирона.

– Чего ты, звёздочка? – молодой человек вскидывает руку и стирает слёзы. – Что я сделал не так?

– Всё так, родной. Всё слишком волшебно. Никто и никогда не прикасался ко мне так. Это просто… от счастья. Прости, – большим пальцем провожу по его щеке, стирая собственные слёзы с его кожи.

Мирон улыбается уголком губ. Перехватывает мою руку и прижимается поцелуем к центру ладошки.

– Я знаю, малышка, – молодой человек улыбается печально. – Моя мать родила меня в восемнадцать. Как только она смогла вырваться на свободу из-под вечного контроля своей матери. Моей бабки, – злая улыбка трогает любимые губы. – Моя мать бросила меня, когда мне было четыре года. Оставила на попечительство бабушки, а сама уехала с очередным любовником в Грецию, где и осталась.

– Родной, – я качаю головой с сожалением, обхватываю руками его лицо.

Такое родное и любимое. Искажённое от грусти и боли, которую безумно сильно хочется стереть.

– Моя бабушка была балериной, – говорит с вымученной улыбкой Мирон. – Она была из бедной семьи, в которой едва сводили концы с концами, но увлечение дочери поддержали. Она добилась невероятных высот, была примой. До двадцати трёх лет она была звездой. Пока не попала в аварию, которая перечеркнула всё. Она переломала обе ноги. Правую собирали по косточкам, и бабушка осталась хромой на всю жизнь. Больше в балете ей не было места. Зато туда она попыталась запихнуть сначала мою мать, потом и меня. Бабушка… Она всегда была слишком строга. Излишне. Контролировала каждый мой шаг. Видимо, допустив ошибку в воспитании своей дочери и решив, что была недостаточно с ней строга, бабушка решила получить второй шанс.

– Тебя тоже били? – ладошками поглаживаю лицо молодого человека.

– Били… – грустно улыбается молодой человек. – У неё трость с набалдашником, которым она била по спине, чтобы я выпрямился. Её методы наказания были весьма… жестокими. В академию я сбежал из-за ссоры с ней.

Мирон смолкает, хмурит брови, а на его лице отражается тоска. Я мягко провожу кончиками пальцев по хмурой складке, пытаясь её разгладить.

– Сколько ты с ней не разговариваешь?

– Со дня нашей встречи, – отвечает ровно, но я замечаю вину на дне его глаз.

– Почти два месяца! Ты хоть сказал ей, что поступил?

– Нет, – отрицательно качает головой. – Только матери. Уверен, она передала.

– Мирон! – я сильнее сжимаю его лицо ладошками. – Как бы сильно ты на неё не злился, тебе следовало ей сказать, что с тобой всё в порядке! Она же всё равно любит тебя.

– Она сказала, что я ей больше не внук. Отреклась от меня, – ухмыляется уголком губ, а у меня сердце разрывается от боли, когда я вижу уязвимость в его глазах.

Боже мой. Мой мальчик. Как же ему больно.

– Мирон, – я встаю на колени, как и он. Теперь мой любимый снова выше меня. Я смотрю в его красивые карие глаза, в которых вижу собственное отражение. – Напиши, мой родной. Напиши бабушке о том, что с тобой всё хорошо. Как бы сильно ты не злился, как бы сильно не было больно, она имеет право знать. Тебе не нужно с ней общаться, но она твой единственный родной человек.

– Ты ошибаешься.

– Что? В чём?

– Ты мой родной человек.

– Мирон, – я лбом вжимаюсь в скулу парня и часто дышу, вновь пытаясь прогнать слёзы, – я боюсь, что всё снова пойдёт прахом.

– Я не позволю никому это разрушить, – заправляет волосы мне за уши. – Слышишь, маленькая? Я не позволю. Ты самое светлое, что было и есть в моей жизни. Я всё готов отдать за твою улыбку. И если мне придётся идти против всех, я пойду. Чтобы быть с тобой.

– И я, – шепчу с нежной улыбкой, поглаживая щёку любимого.

– Звёздочка, – вдруг хрипит Мирон, опуская взгляд на мою грудь.

– Боже, – я торопливо начинаю натягивать рубашку, которую парень несколько минут назад стянул с меня.

Мои щёки горят от смущения. Я кусаю нижнюю губу, непослушными пальцами пытаюсь застегнуть пуговицы. Но Мирон накрывает рукой мои подрагивающие пальцы.

– Мир, – шепчу смущённо, когда молодой человек отводит мои руки в стороны и кончиками пальцев прикасается к ключицам, заскользив ими вниз, – меня это смущает.

– Ты такая красивая, Аврора, – парень подаётся вперёд и целует шею и ключицу.

Он кладёт руки мне на талию, тянет вверх, ставя меня на ноги. Теперь его губы скользят по моим рёбрам, спускаются к животу и задерживаются на пупке. После чего молодой человек начинает целовать мой шрам.

– Откуда он? Ты не сказала в прошлый раз.

– Я ненавижу это вспоминать. Но… Мне было пятнадцать, когда мама сообщила, что встретила мужчину и собирается за него замуж. Я всё ещё надеялась, что они с папой сойдутся. Что он вернётся. Я умоляла маму подумать, но моё мнение никогда не интересовало её. Тогда она дала мне пощёчину за то, что, по её мнению, я слишком дерзко с ней разговаривала.

– Как знакомо, – с горечью хмыкает мой любимый.

– Да. Знакомо. Слишком часто мне затыкали рот. Я была безумно зла на неё и ушла из дома. Я ушла на заброшенную стройку, где упала и свалилась на штырь. Я потеряла много крови. Мне повезло, что пришли паркурщики. Только благодаря им я осталась жива. И знаешь, что самое отвратительное, Мирон? Она пришла ко мне в больницу и наорала. Не осталась со мной в больнице, и ушла. Уехала вместе со своим женихом отдыхать к морю. С ним и с его детьми. Которым после она верила куда больше, чем мне. А, точнее говоря, мне она не верила совсем.

– Моя девочка, – парень целует мой шрам.

– Он некрасивый, – я пытаюсь прикрыть его.

– Что может быть некрасивого в том, что является частью тебя, Аврора? – спрашивает серьёзно и чуть сурово.

Я теряюсь и хлопаю глазами, смотря в запрокинутое лицо Мирона.

– Я говорю тебе честно, что как парень я не умею красиво говорить. Я могу ехидничать, быть колким, выводить из себя. Жизнь с бабушкой научила. В последние годы я всеми силами пытался ей насолить. Стереть это высокомерие с её лица. С тобой я всеми силами пытаюсь подобрать слова, чтобы выразить чувства. Аврора, эти чувства… они сводят меня с ума. Выворачивают душу наизнанку. Чёрт… – Мирон лбом вжимается в мои тазовые косточки. – Я всю жизнь был один, Аврора. Я не знал любви. И, как позже оказалось, друзей у меня тоже не было, – горько улыбается. – Мне кажется, что зацепила ты меня именно тем, что показывала свою холодность. Я всё детство пытался добиться бабушкиного расположения. Получить её одобрение.

– Мы слишком в этом похожи, – с грустью улыбаюсь я.

– Я веду к тому, малышка, что выражать чувства слишком сложно. Но единственное, что ты должна знать – я люблю каждую клеточку твоего тела.

– Мир, – тяну, пальцами зарываясь в волосы на его затылке, – это взаимно. Всё же, родной мой, напиши бабушке.

– Я… – начинает часто и надсадно дышать. – Я…

– Мир, – шепчу ласково и с любовью, обхватывая его лицо ладонями, – я рядом. Я с тобой, слышишь? Ничего не изменится. Хуже точно не станет!

Молодой человек кивает. Встаёт с колен и хватает телефон, который до этого лежал на подоконнике. Замирает у окна, смотрит в одну точку. Я подхожу к нему со спины, обвиваю торс руками, щекой прижимаюсь к лопаткам. Я прижимаюсь к нему настолько тесно, насколько могу.

Мирон тяжело выдыхает и начинает печатать сообщение. Я не читаю, не лезу. Это его личное. Только поглаживаю пальцами по груди, где часто колотится его сердце.

– Написал, – хриплым голосом говорит Мирон.

– Я горжусь тобой, – я чувствую, как сильно вздрагивает парень, и тут же понимаю, на что именно у него такая реакция. – Я очень горжусь тобой, родной.

Мир разворачивается, смотрит мне в лицо чуть красными и воспалёнными глазами.

– Что, если она не ответит?

– Мирон, просто она будет спокойно спать, зная, что с тобой всё в порядке. Ты бы не стал писать, если бы я не попросила. Ничего уже не изменится.

Я приподнимаюсь на носочки и целую его в уголок губ.

– Всё, – звонкий чмок. – Будет, – поцелуй в подбородок. – Хорошо, – я целую его в губы, языком проводя по нижней губе.

Молодой человек привлекает меня к себе, целуя жадно, будто я вот-вот растворюсь и исчезну. А я вновь осознаю, насколько сильно я люблю его. Страсть накрывает с головой, руки любимого начинают шарить по телу. С моих губ слетает громкий стон, чтобы в тоже мгновение быть пойманным губами моего любимого. Я вскидываю руки, кладу ладони на затылок Мирона, пальцами зарываюсь в короткие волосы. Послушно откидываю голову назад, когда парень начинает покрывать поцелуями шею. Ноги подгибаются и только руки парня не дают мне рухнуть.

Звонок сотового заставляет Мирона закаменеть. Я кидаю косой взгляд на экран и говорю:

– Ответь.

Мир дрожащими пальцами принимает вызов.

*****

Мирон

– Здравствуй, Мирон.

Голос бабушки заставляет сердце сжаться. Только сейчас осознаю, насколько давно его не слышал.

– Привет, бабушка, – отвечаю надтреснуто, чувствуя, как Аврора щекой прижимается к моей груди.

Её прикосновения заставляют расслабиться и почувствовать поддержку.

– Ты… Поступил… – она запинается, вздыхает тяжело и жалобно.

– Да, бабушка. На бюджет. Вот, получил стипендию. Шестьдесят тысяч, – выпаливаю на одном дыхании.

– Мой любимый мальчик. Ты всегда был у меня умненьким и старательным. Я так горжусь тобой.

Я запрокидываю голову назад, потому что в носу начинает щипать.

– Ба, ты прости меня. Я должен был раньше тебе сказать.

– Нет. Нет, Мирон. Это ты меня прости. Мальчик мой, я всё требовала от тебя, требовала. Сама хороша. Я не должна была тебя прогонять. И говорить те ужасные слова. Ты мой любимый внук. Самый любимый человек.

– Ба, – хриплю в трубку.

– Я скучаю, внучок. Я так скучаю. Я вспоминаю, как ты по дому бегал, а я всё одёргивала. Вроде старая, а мудрости не набралась. Я всё пыталась ошибку свою исправить, чтобы не был ты таким, как она. Забывала любовь свою показывать. А я ведь так тебя люблю. Так люблю.

– И я тебя, бабушка, – говорю тихо.

– Я хочу приехать, Мирон. Хочу обнять тебя. Денег привезти.

– В выходные – дни посещения, бабушка. Приезжай в следующие. Только не нужно денег.

– Хорошо. Хорошо, мой внучек. Обязательно. А как учёба? Как питаешься?

Аврора мягко целует меня в подбородок и выходит с кухни, плотно закрыв дверь, оставляя меня одного. Я никогда не говорил с бабушкой так долго. Никогда наш диалог не был настолько душевным и открытым. Попрощался с ней только через два часа, чувствуя лёгкость на душе, будто камень скинул. И сам не осознавал, что всё это время чувствовал вину.

Аврора спит на кровати, свернувшись клубочком. Я подхожу к ней, опускаюсь на колени у кровати, целую в губы.

– Поговорил? – распахивает глаза.

– Да. Спасибо, маленькая. Спасибо тебе.

– За что?

– За тебя, – шепчу ей в губы. – За то, что ты моя. Я люблю тебя. Ты моя воровка. Воровка моего сердца…

Эпилог

Я подставляю лицо солнцу, втягиваю запах моря.

– Аврора, внучка, помоги мне, пожалуйста, – слышу за спиной голос бабушки Мирона.

Оборачиваюсь и улыбаюсь женщине, с которой с первого взгляда смогла найти общий язык.

– Конечно, – я спешу забрать из её рук огромный таз с мясом. – Зачем же вы сама таскаете тяжесть?

– Ой, пустяки, – женщина машет рукой. – Сейчас Мирон приедет, а у меня ничего не готово.

– Мирон сказал, чтобы мы без него шашлыки не жарили. Они с Данькой всё сделают. А мы с Василисой салаты нарежем.

– Всю работу расхватали. А мне чем прикажете заняться? – женщина сводит брови вместе, пытаясь выглядеть строгой.

– А Вы отдыхайте, – я улыбаюсь.

– Ох, за что же мне такое счастье? – женщина подходит ко мне и проводит рукой по голове. – Как же Мирону повезло с тобой, Аврора.

– Это кому ещё повезло. Вы воспитали прекрасного человека.

– Я совершила много ошибок.

– Но Вы стараетесь их исправить.

В отличие от моей матери, которая вычеркнула меня из жизни. Когда мы с Миром приехали на зимние каникулы к моей семье, она просто не пустила меня в дом. Сказала, что такая дочь ей не нужна.

– Не печалься, моя девочка, – женщина, которая прекрасно обо всём знает, прикасается к моей щеке пальцами. – Она ещё осознает всё. Рано или поздно, но осознает. Одиночество прочищает мозги.

– Хотелось бы мне в это верить, – я киваю. – Спасибо.

Я целую Александру Семёновну в щёку. Вижу, как из-за этого у неё собираются слёзы в глазах.

Я помогаю ей сесть в кресло, а сама бегу на кухню мыть овощи. Слышу, как к дому подъезжает машина. Слышу знакомые и родные голоса. Вытираю руки о полотенце и бегу встречать друзей и любимого.

Нас ждут самые потрясающие летние каникулы. Я люблю. Я любима. Рядом со мной те, кто любят меня, вопреки всему. Те, кто зная о недостатках, видят мою душу. Без шелухи и притворств.