Текст книги "Воровка. Ты не убежишь (СИ)"
Автор книги: Екатерина Котлярова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Воровка. Ты не убежишь
1
Глава 1
Мирон
Громко смеясь, вваливаюсь в холл, рукой сжимая плечо лучшего друга. Веселье так и плещется через край. В крови приятно бушует азарт после часовой гонки по городу.
– Мирон Александрович! – громкий и чопорный голос бабки заставляет улыбку слететь с лица.
Я медленно поворачиваю голову и сталкиваюсь взглядом с ненавистными голубыми глазами, ставшими с возрастом практически прозрачными. Стеклянными. Одно остаётся неизменным – лёд в них, способный вызвать удушливый страх и сковывающий спину.
– Бабу-у-у-ля, – тяну насмешливо, раскинув руки в стороны в приветствующем жесте и, двинувшись в сторону родственницы, с намерением крепко её обнять.
– Прекрати паясничать, Мирон, – женщина бьёт тростью по паркету, из-за чего глухой звук разносится по холлу.
Вздрагиваю. Против воли вздрагиваю и на короткое мгновение вжимаю голову в плечи. По старой, выработанной с детства привычке, хочется закрыть макушку и плечи руками. Но я только кривлю губы в ухмылке. Одёргиваю себя, расправив плечи и выпрямив спину, чтобы смотреть на бабку сверху вниз.
– Ко мне в кабинет, щенок, – трость взмывает вверх и женщина опускает её мне на плечо, поджав морщинистые губы. – Живо!
– Я ещё не закончил, – хмыкаю, перехватив трость и сжав её в кулаке. – Эй, Мот, – кидаю взгляд через плечо и обнаруживаю, что друг уже успел свалить. – Чёрт.
– Не смей выражаться в моём доме, – бабка со всей силы дёргает трость, чтобы вырвать её из моей хватки.
Я всё ещё смотрю назад, надеясь найти взглядом Мота, который порядком боится мою бабку, поэтому не сразу замечаю, что родственница падает назад, на спину, вырвав трость из моего кулака.
– Бабушка, – хриплю испуганно, тут же кинувшись к лежащей на спине женщине.
Бережно подхватываю её под локти, помогаю сесть.
– Мелкое отребье, – шипит она змеёй, не выпуская трость из руки и начав размахивать ей.
Золотой набалдашник, в виде морды орла, то и дело впивается в кожу, оставляя царапины. Я стою на коленях перед разъярённой женщиной и не имею сил на сопротивление. Руки безвольными плетьми повисли вдоль тела.
Вина за то, что она упала из-за меня, гложет до самых печёнок. А бабка пользуется моментом моего бездействия. Слишком давно она не чувствовала свою власть надо мной. Мою беспомощность. И страх.
Она склоняется, придвигает своё лицо ближе, голубые глаза сверкают нездоровым блеском. Хоть я давно уже не ребёнок, страх так же накрывает против воли. Я замираю, как трусливый сурок, чувствуя в каждом её движении ярость. Трость мелькает в воздухе, останавливаясь лишь в миллиметре от моего лица. Я на мгновение закрываю глаза, готовясь к боли.
– Без меня ты ничего не стоишь, щенок, – её громкий голос разносится по всему дому. – Ты ни на что не годен! Только проблемы мне приносишь! Раз за разом.
Я опускаю голову, не в силах больше выдерживать груз её слов. Внутри будто что-то ломается. Становится трудно дышать, каждый вздох причиняет мучительную боль. Бабка, чувствуя моё смятение и боль, лишь сильнее сжимает трость, потрясая ей перед моим лицом.
Вдруг она замирает, её лицо сковывает новая гримаса боли. Она хватается за грудь свободной рукой, и я, несмотря ни на что, инстинктивно тянусь к ней, чтобы помочь.
– Бабушка?
– Убери от меня руки! Я тебя взрастила, Мирон. Дала тебе всё, чтобы ты ни в чём не нуждался, а ты… Толкнул меня! Кхм… – осознав, что перешла на визг, женщина одёргивает себя. – Помоги мне подняться, Мирон.
Голос снова становится подчёркнуто сухим и чопорным. Я безропотно подхватываю женщину подмышки и ставлю на ноги. Бабка не чурается воспользоваться моментом и намеренно ставит трость мне на ногу.
Едва заметная змеиная улыбка трогает тонкие губы, накрашенные красной помадой.
– Ко мне в кабинет. Живо. На сегодня ты устроил весьма славное представление для слуг, – женщина вскидывает подбородок и ровной походкой движется к себе в кабинет.
Он расположен на первом этаже. Как и её комната и всё нужное для удобства комнаты. Подниматься по лестнице она не может, старая травма даёт о себе знать.
Сжимаю руку в кулак, подношу его ко рту и кусаю до боли костяшки. Сейчас опять начнётся песня о моём поведении. Но я даже не подозревал, о чём именно пойдёт разговор.
– Садись, – бабка плывёт к своему креслу и, сморщившись на мгновение от боли в правой ноге, садится. – Мне повторить, Мирон?
– Нет, – отвечаю хмуро, садясь напротив родственницы и смотря в холодное лицо.
Складываю руки на коленях и снова чувствую себя мелким пацаном, которого она позвала в кабинет, чтобы отчитывать за плохое поведение в школе.
«Эй, чувак, да у тебя руки дрожат. Выдохни! Она ничего не сможет тебе сделать. Ты сильнее. Она не имеет власти над тобой», – твержу себе. Но уговоры не действуют. Страх, вбитый в подкорку с детства, не желает отступать. И это вызывает огненную смесь ярости и ненависти, перекрывающую все иные чувства.
– Что ты хотела? – спрашиваю резко, складывая руки на груди и откидываясь на спинку стула.
– Для начала, сядь прилично, как я тебя тому учила, – снова недовольно поджимает губы и смотрит на меня так, будто пытается пробраться в мою черепушку и все мои мысли вытащить на свет. – Спину выпрями и не сутулься. Я столько денег и лет отдала на балет.
– Мы сотни раз обсуждали это, бабушка, – я сажусь ровно, ещё теснее сплетаю руки на груди, – я ненавижу балет.
– Но у тебя наследственное, Мирон.
– О чём ты хотела поговорить? – повторяю вопрос настойчивее.
– О твоём поведении. Я знаю, что ты просто хочешь вывести меня из себя, – начинает постукивать кончиком указательного пальца правой руки по столу, – но у тебя выходит это погано.
Я тихо хмыкаю, но не вставляю в её монолог ни слова.
– Но твоё поведение мне страшно надоело. Надоело биться о стену и получать такую «благодарность» за всё то, что я для тебя сделала. На старости лет, когда хочу спокойствия и стабильности, мне прилетает такой подарок от внука, – совесть царапается в груди, требуя меня попросить прощения, но я вовремя себя одёргиваю. – Я чувствую, что очередная твоя выходка сведёт меня в могилу, а ты добьёшься желаемого – завладеешь всем тем, что от меня останется. Тебе не с кем делить наследство, ты единственный наследник в моём завещании.
– Я не хочу это обсуждать, – я поднимаюсь, намереваясь выйти из кабинета бабки.
Как бы сильно я не пытался вывести её из себя, сделать всё, чтобы маска чопорности слетела с лица, одна мысль о том, что её не станет, превращает сердце в кусок льда.
– Сядь на место, Мирон, я не договорила. Имей уважение к старшим. Я знаю, что в последнее время ты делаешь всё, чтобы продемонстрировать обратное, но мне сейчас не до твоих выкрутасов.
Женщина замолкает. Сверлит меня своими прозрачными глазами. И я сдаюсь. Послушно опускаюсь в кресло, смотря в её морщинистое, но не потерявшее былой красоты и статности лицо.
– Завещание я составила ещё десять лет назад, когда ты был в третьем классе. Я была довольна твоим поведением и стремлениями совершенствоваться. Но вчера я его изменила, Мирон. Условия поменялись.
– Мне всё равно, – я упираюсь руками в подлокотники кресла и подаюсь вперёд. – Я повторюсь в сотый раз – деньги мне не нужны.
– Это ты так говоришь, потому что я тебя полностью обеспечиваю и даю тебе всё, о чём ты попросишь. Ты никогда не знал нужды в деньгах. И я слишком сильно боюсь, что своё наследство ты пустишь на ветер, растранжирив всё за пару месяцев. По всему этому мной было принято решение – ты женишься.
2
– Чего? – я давлюсь воздухом и начинаю кашлять.
– Того, Мирон. Ты женишься. Девочку я тебе уже выбрала. Из хорошей, состоятельной семьи. Воспитанная, отличница, творческая личность.
– Я не стану жениться. Мне всего восемнадцать.
– Иначе ты не получишь наследство, – пожимает худыми плечами бабка.
– И что с того? Перемотай плёнку назад и послушай, что я говорил.
– Я знаю, как ты умеешь играть. Никто не знает тебя лучше меня, Мирон. Ты любишь деньги и комфорт. Поэтому ты будешь меня слушать. К тому же, я связалась со своим давним знакомым – он читает лекции в университете юстиции. Я договорилась, и тебя возьмут без вступительных экзаменов, – женщина вскидывает подбородок и смотрит на меня из-под полуопущенных век.
А я гляжу в ответ. Смотрю в лицо, которое вижу каждый день с четырёх лет. На знакомые морщины, шрам у уголка губ, пигментные пятна на щеках. В груди всё щемит, когда я медленно поднимаюсь и, чеканя каждое слово, отвечаю:
– Нет. Я никуда не поеду.
– Ты хочешь меня опозорить? Я уже договорилась! – хватается за сердце.
– Я не хочу тебя позорить, – отвечаю тихо, отводя взгляд в угол. – Я хочу жить. Для себя, бабушка. И делать совсем не то, что хочешь ты.
– Мирон, сейчас совсем не время для твоей самостоятельности. Я стараюсь для тебя и твоего будущего. Я знаю, как будет лучше.
– Если бы ты знала, твоя дочь не сбежала бы, принеся в подоле внука и оставив его на тебя, – выпаливаю на одном дыхании.
Женщина в одно мгновение становится бледной. Смотрит на меня с неверием, но я жёстко продолжаю выплёвывать слова:
– Ты всегда всё выбирала за меня. Я больше не намерен это терпеть.
– Мирон, кто позволяет тебе говорить со мной в таком тоне? – бабка подскакивает из-за стола, потеряв всю невозмутимость.
– Моё лопнувшее терпение.
– Ты не увидишь наследства – вот моё окончательное решение. Уходи из моего дома, неблагодарный мальчишка. И чтобы я больше тебя никогда не видела. Ни единой копейки ты не получишь от меня. Ни единой! Живи, как хочешь, но без меня и моих денег.
– Ладно, – пожимаю плечами, а самого в груди всё бушует.
Я понятия не имею, что делать дальше. Мне восемнадцать, а своего у меня нет ничего. Но я слишком хорошо знаю бабку, если он решила, так и будет.
– Куда пошёл? Я не договорила!
– Пока. Все от тебя бегут. И я не стал исключением, – кидаю через плечо.
Тут же жалею о своих словах, но обратно их уже не вернуть, поэтому я выхожу из кабинета женщины, не вымолвив больше ни единого слова. Взлетаю вверх по лестнице, пока она не опомнилась. Беру сумку, с которой хожу в спортивный зал, закидываю туда необходимые на первое время для жизни вещи. Одежду, ноутбук, телефон. Встаю на кровать, отодвигаю в сторону картину с унылым пейзажем, достаю конверт с накопленными деньгами. Прячу его в карман толстовки.
Слышу стук трости в коридоре. Ругаюсь сквозь стиснутые зубы. В момент паники не придумываю ничего лучше, чем кинуть сумку в кусты через окно. Застываю посреди комнаты, смотря на дверь, которая медленно отворяется, впуская бледную и запыхавшуюся женщину.
– Что ты делаешь здесь? Я разве неясно выразилась? Пошёл прочь из моего дома. И даже не смей ничего с собой взять. Каждая вещь в этом доме принадлежит мне, – наставляет на меня дрожащий палец.
– Ладно, ладно! – вскидываю руки вверх.
– Я даю тебе возможность передумать, Мирон. И извиниться за все те гадкие слова, которые ты мне сказал, – качает головой женщина.
– Мне не за что извиняться, – складываю руки на груди и опускаю голову, смотря на бабушку исподлобья. – Мне надоело извиняться за всё то, в чём я не виноват.
– Уходи. Мои глаза не желают больше тебя видеть. И даже не пытайся вернуться. Ты больше мне не внук. Я отрекаюсь от тебя, – говорит сухо, в гневе раздувая тонкие брови.
– Ладно. Как скажешь, бабушка, – кривлю губы в ухмылке.
В носу до отвратительного унизительно щипает, а в грудной клетке на части всё разрывается от боли. Как бы сильно мне хотелось верить, что она любит меня и переступит ради меня через собственную гордость.
Но эта история не про Александру Семёновну. Она никогда не извиняется и не меняет своего решения. Она не умеет любить. Она не умеет идти на компромиссы.
– Пока, – проскальзываю мимо неё, нарочито не касаясь женщины, чтобы показать всё своё презрение и отвращение. – Счастливо оставаться в этом склепе.
– В который ты не сможешь попасть, когда прибежишь обратно, трусливо поджав хвост и скуля, что ничего не вышло. Помяни моё слово, Мирон, помогать я тебе не стану. Да услышит Бог мои слова, – летит мне в спину.
Я сбегаю по лестнице в холл, застываю у подножия и окидываю взглядом доступные обзору уголки дома. Здесь я вырос. Всё слишком родное и дорогое сердцу. Пусть вычурно и холодно, но это не отменяет того факта, что этот дом был мне родным.
– Ключи не забудь оставить! – слышу за спиной.
Оборачиваюсь. Женщина стоит с тростью на верхней ступени лестницы. Бледная и с выбившейся из идеальной причёски прядью, что совсем на неё не похоже.
– Конечно, бабушка, – хмыкаю.
Достаю из заднего кармана джинсов ключи и вешаю в ключницу у входа. В последний раз окидываю взглядом холл, а потом задерживаю глаза на женщине.
– Пока, бабушка, – каждая буква этих двух слов горечью разливается на языке.
– Уходи. Ты больше мне не родной, – отворачивается, впившись пальцами в перила.
– Пока, – шепчу под нос.
3
Выхожу из дома, рукавом толстовки утираю ставшие влажными глаза. В голове тут же слышу голос бабки.
Слабак. Мужчины никогда не плачут.
Со злостью бью кулаком в стену, но уходить не спешу. Я прислоняюсь ухом к двери и прислушиваюсь к звукам внутри. К постукиванию трости. И лишь когда убеждаюсь, что она спустилась по лестнице и ушла в свой кабинет, огибаю дом и достаю сумку из кустов. Проверяю, цел ли ноутбук. Но сегодня мне катастрофически не везёт. На экране ноутбука пошли трещины, на кнопку включения и выключения он никак не реагирует.
– Вот засада, – ругаюсь себе под нос.
Прячу испорченный и недееспособный ноутбук в сумку и покидаю двор, в котором прошло моё детство. Набираю номер Мота.
– Что такое, брат? Снова в клуб хочешь завалиться? Прости, брат, но я совсем не готов к новым приключениям. Я ещё не отошёл от сегодняшней ночи, – сонным голосом говорит друг в трубку.
– Слушай, Мот, мне помощь твоя нужна.
– А чё надо? – настороженно интересуется парень.
– Я с бабкой поссорился, ушёл из дома. Пустишь меня на несколько дней пожить?
В трубке устанавливается напряжённая тишина.
– Слушай, Мирон, я бы рад, но я не могу. Я через пару часов улетаю, поэтому вообще никак. Хата стоит дорого, я не смогу снимать её для тебя. Ты сам понимаешь, моя семья не так богата, как твоя.
Я криво усмехаюсь, в миг осознавая, на чём именно строилась моя дружба с этим человеком.
– А денег хоть можешь занять? – задаю вопрос чисто ради спортивного интереса.
И Мот не подводит. Отвечает примерно то, чего я от него и ждал:
– Слушай, вообще никак. Я на мели. Я утром у тебя занять хотел, но твоя бабка… Спутала все планы.
– Ты мне ещё не вернул двести тысяч, – напоминаю вскользь.
– Жлоб, – говорит Моторов и скидывает вызов.
– Жлоб, – повторяю охрипшим голосом, смотря в погасший экран телефона.
Смеюсь горько, запрокинув голову назад. Вот и всё, Мирон. Доигрался на нервах бабки. Добился своего – свободен. Только почему так горько? Ни друзей, ни денег, ни крыши над головой, ни работы. У меня нет ничего. Абсолютно.
Экран телефона в руке вдруг загорается, приходит оповещение с почты. Открываю его, и сердце начинает радостно стучать. Я не верю в судьбу, иначе бы она не подбросила меня в семью Быковых. Но, глядя на уведомление о зачислении в частный университет, куда я подал заявку в нетрезвом состоянии и при подначивании Мота, я верю в то, что судьба мне благоволит.
В то же мгновение я бодрым шагом иду в сторону остановки, зная, куда поеду и где проведу следующие пять лет. В престижном частном университете, что находится в горах. Мне не придётся задумываться о деньгах и проживании. Всё уже решено. Осталось туда добраться.
4
Аврора
– Открой дверь, немедленно! – дверь за спиной сотрясается от сильных ударов кулаком.
Я втягиваю голову в плечи, жмурю глаза, пытаясь прогнать слёзы, которые уже второй раз за день закипают на глазах. От беспомощности и страха. От осознания, что никто не способен меня защитить.
Я одна, в огромном доме. Наедине с человеком, у которого стёрлись все границы. Слетели все предохранители.
По спине рассыпаются колючие иглы страха, впиваясь в кожу и сковывая мышцы. Делаю глубокий вдох и всеми силами пытаюсь восстановить дыхание. Он не сможет попасть в комнату, я в безопасности.
– Аврора, – очередной сильный удар заставляет отскочить от двери.
Создаётся ощущение, что кулак врезался не в хлипкое деревянное полотно, а попал точно между лопатками.
– Уйди, Олег! – выкрикиваю испугано. – Уйди! Я сейчас позвоню твоему отцу! Он вернётся! И убедится в том, что я не лгала.
– И он с радостью присоединиться к развлечению, – хохот брата звучит зло и надтреснуто, давая мне понять, что второй раз он уже не отступит.
Я тихо скулю от страха и прижимаю пальцы к губам, чтобы заглушить этот звук. Страх сковывает по рукам и ногам, делая их тяжёлыми и неподъёмными. Я чувствую себя загнанной в угол. Беспомощной. Брошенной и никому ненужной.
На подкашивающихся ногах, которые грозятся подломиться от очередного громкого удара в дверь могучими кулаками, подхожу к старому рабочему столу, под ножки которого засунуты книги для устойчивости. Беру мобильный телефон, несколько раз провожу пальцем по разбитому экрану, пытаясь снять блокировку. Только с четвёртого раза у меня это выходит. Звоню единственному человеку, на чью помощь всё ещё надеюсь, несмотря на недавний разговор.
– Мам! Мама, он снова ломится в мою комнату, – всхлипываю в трубку от страха, когда стук становится чаще и громче.
– Аврора. Мне сейчас некогда. Что-то срочное? – голос родительницы глух, а на заднем фоне слышится музыка, звон бокалов и громкий смех. – Что ты хотела?
– Мама! Олег ломится в мою комнату, – выкрикиваю в отчаянии. – Он снова трогал меня.
– Аврора, хватит. Мне надоело слушать твои сказки. Я не раз тебе говорила, что твоя ложь выводит нас с Игорем. Тебе недостаточно было сегодняшнего разговора? Игорь и так предпринял меры, но, кажется, действует он слишком мягко.
– Мама, – шепчу растерянно, поднимая руку к лицу и трогая щёку, которая всё ещё болит после пощёчины.
– Мне не о чем с тобой разговаривать, Аврора. Мы не взяли тебя на приём, ты решила испортить нам праздник своей поганой выходкой? Довольно. Я сыта твоими капризами по горло. Поговорим с тобой утром. Куда серьёзнее, чем сегодня днём. Не мешай мне больше.
Мать кладёт трубку, а я в полной растерянности смотрю в одну точку перед собой. Единственный человек, от которого я могла ждать помощи, не поверила мне. В очередной раз.
Она верит пасынку, но никак не родной дочери.
Я опускаю ладонь к груди, где сердце сжимается от боли. Сухой всхлип вырывается из груди, но ни одна слезинка не срывается с ресниц. Сегодня я выплакала всё то, что копилось во мне четыре года. Больше слёз нет.
Боль внутри меня печёт, испепеляет душу. Будто она стала куском пергамента в пустыне, вспыхнувшим и сгоревшим дотла, остатки пепла которого развеял ветер.
Я прислушиваюсь к звукам за дверью. Олег перестал стучать, и это очень сильно меня настораживает. Я совсем не верю в то, что успокоился. С первого дня моей жизни в этом доме мой сводный брат решил затащить меня в постель любой ценой. И если сначала я была уверена, что его спортивный интерес скоро угаснет, то позже с ужасом осознала, что он стал одержим.
Одержим настолько, что переломал рёбра парню, который проводил меня до дома.
Я принимаю решение за долю секунды.
Я не вижу смысла оставаться в доме, в котором даже спать не могу, опасаясь за собственную безопасность. Беру вместительный рюкзак и, стараясь не шуметь, складываю нужные на первое время вещи. Хотя, собирать мне особо нечего.
Закинув последнюю вещь в рюкзак, подхожу к окну. Открываю створку и, перегнувшись через подоконник, смотрю вниз. Спрыгнуть не смогу, слишком страшно. Вроде недалеко, но прыгать со второго этажа чревато переломами и ушибами.
– Ты что там притаилась, холера? – сильный удар в дверь пугает до икоты.
Я подпрыгиваю на месте и чуть не выпрыгиваю от страха на улицу раньше времени.
Закусываю губу и понимаю, что ждать больше нельзя. Олег потерял терпение. Ещё несколько минут, и он вломится в комнату. Сводный братец уже не раз ломал замок в мою комнату. И в этот раз эта задача не составит ему труда.
Поэтому я забираюсь с ногами на подоконник, тянусь руками к перилам балкона, цепляюсь, чуть подтягиваюсь и, не давая себе времени на раздумья и страх, прыгаю.
Ладони тут же становятся влажными. Я пытаюсь подтянуться, чтобы принять более удобное положение, но сил не хватает. Всегда ненавидела спорт. И даже пары секунд в таком висячем положении было достаточно, чтобы мышцы заныли от напряжения.
Вдох-выдох. Жмурю глаза. Съезжаю по перилам вниз. Пальцы сводит от напряжения. Я распахиваю глаза и кидаю взгляд вниз.
Совсем немного до газона. Но разжать ладони всё равно до одури страшно. Я пытаюсь набраться смелости, но слабые мышцы решают всё за меня. Влажные ладони соскальзывают с резных перил, и я с визгом лечу вниз, забыв об осторожности. Падаю в куст жасмина на спину. Удар смягчают ветви и набитый до отказа рюкзак. Только до обидного больно клацаю зубами, чудом не прикусив язык. Вскакиваю на ноги, ощупываю ноги и руки, но боли не чувствую.
Повезло. Хоть раз повезло. Вскидываю голову к окну, из которого только выскользнула, когда боковым зрением улавливаю, что в комнате загорелся свет. Медлить больше нельзя, нужно бежать.
Я поправляю лямки рюкзака, ныряю в тень и замираю, как мышь под веником, когда слышу полный ярости голос Олега:
– Я знаю, что ты меня слышишь, холера. Я всё равно до тебя доберусь. Я всё равно получу тебя. Мне надоело ждать! Надоело, слышишь? Я был слишком терпелив! Больше этого не будет! – орёт так громко, что у соседей начинает лаять собака.
Мне хочется выскочить и послать его к чёрту, заорать, как сильно я его ненавижу и презираю. Но страх перед ним и его властью не позволяют мне этого сделать. Я знаю, на что он способен. Как он способен влиять на людей, очаровывать их, располагая к себе.
Его влияние не распространилось только на меня. Только я не смотрю на него больным влюблённым взглядом, готовая выполнять любую прихоть. И это так больно цепляет его. Именно это причина, по которой он не может оставить меня в покое.
– Тварь! Дрянь мелкая, – продолжает рычать взбешённо Олег. – Что ты ломаешься…
Я не слушаю весь тот поток слов, который выльется из него дальше. Я слышала его сотни раз. Зажатая между стеной и его сильным телом. Слишком сильным и мускулистым, чтобы я могла вырваться. Когда его горячее и частое дыхание опаляло лицо, заставляя дрожать от ужаса и страха. Когда его мокрые губы касались моего лица и шеи. Когда его руки бесстыдно скользили по телу, нарушая все мои границы.
Я всё это слышала. И лишь чудо уберегло меня от всех тех угроз, которые сейчас разносятся в темноте по двору.
Бежать. Бежать как можно дальше. От него. От всей этой гнилой семейки, в которой я жила, как в самом настоящем кошмаре три года.
Спрятаться. Затаиться. Сделать так, чтобы он забыл о моём существовании. Чтобы вся семейка забыла о моём существовании.
– Куда это ты собралась? – насмешливый и чуть визгливый голос, раздавшийся в кромешной темноте, вызывает желание заорать во всю глотку от испуга.
