Текст книги "Свобода в подарок (СИ)"

Автор книги: Екатерина Кариди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Фургон заехал внутрь. Ворота закрылись.

* * *

С того момента, как его внезапно скрутили, ослепили и обездвижили, для Евгения Петровича время потекло будто в другой реальности. Потому что это и впрямь была иная, невероятная реальность. Невозможно было поверить, что такое происходит с ним.

Но оно происходило! Здесь и сейчас!

И каждая секунда его скрюченного пребывания в том гробу, куда они его засунули, приносила все больше убежденности. Но где-то в глубине пульсировала истерическая надежда, что это просто сон. Просто сон! Сейчас он проснется, и все будет нормально. Но сон продолжался, кошмарный сон продолжался! И всепобеждающий страх просачивался в его сознание.

Сквозь стенки ящика, в который его упаковали, проходили звуки. Он слышал короткие переговоры, слышал шум мотора, ощущал, что машина движется. но даже его обостренный страхом слух не мог различить смысла фраз, что там произносились. Возможно, смысл оставался непонятен, потому что велись кодированные переговоры, а может, просто стресс мешал мыслить? Трудно сказать. Но полная беззащитность и уязвимость была ужасна, и паника набирала обороты.

Машина делала остановки несколько раз, ему уже стало казаться бесконечным это вечное движение. И тут наконец автомобиль остановился окончательно. Он понял это по тому, что ящик с ним подняли и вынесли куда-то.

Приехали. От осознания этого сердце заколотилось с удвоенной силой. Солодухин примерно понимал, что его похитили с какой-то целью. И раз не убили сразу, значит, будут требовать выкуп, или что-то в этом роде. Это давало надежду, он даже готов был торговаться, хоть и страшно было до ус*ру. Но это все-таки напоминало деловые переговоры.

Но кто? Кто? Пока ящик вскрывали, он усиленно перебирал в мозгу, когда кому из криминальных авторитетов (ибо больше некому такое вытворить!) дорогу перешел, с кем теперь придется иметь дело, заранее пытаясь обдумать, что говорить. Кто-то развел его как пацана. И этот кто-то был слишком хорошо осведомлен о его планах. Значить предатель в его ближайшем окружении?! О, сейчас он клялся себе, что если выберется отсюда, пустит говнюка на колбасу. Впрочем, следовало еще выбраться, а для этого надо собраться и соображать быстро.

Внутри ему было душно, от страха Евгений Петрович вспотел как мышь, а отвратительная липкая лента, закрывавшая пол лица, причиняла ему даже больше неудобства, чем связанные и затекшие к чертям руки и ноги. Между тем, ящик споро вскрыли, он сразу почувствовал прохладу снаружи.

Началось. Теперь то он узнает, в чем дело.

Из ящика его вытряхнули, взрезали часть опутывавшего его скотча и поставили на колени. Руки так и остались стянуты за спиной, липкая лента по-прежнему закрывала рот и глаза. Оказавшись на земле, он невольно поежился, новая волна страха поползла по позвоночнику. Время словно остановилось.

Какое-то время ничего не происходило, он слышал возню, шаги. И ничего.

Почему?

Почему?? Почему они ничего не…

В этот момент произошли две вещи. Кто-то, подошедший сзади отодрал липучку, которая закрывала глаза. Больно! Наверняка он оставил на той гадкой ленте часть своих ресниц и бровей. Но в тот момент Солодухин боли не почувствовал. Он получил возможность видеть.

Взгляд его сразу же охватил темное пространство заброшенного цеха, это только добавило паники. потом остановился на человеке что приближался к нему спереди, медленно ступая по усыпанному строительным мусором полу.

Высокие шнурованные ботинки, здоровенная овчарка рядом.

Адуховский…

Евгений Петрович онемел, глядя на него застывшими от ужаса глазами.

Тот приблизился, спросил ровно, негромко:

– Ты утверждаешь, что я садист?

Солодухин тут же затряс головой, пытаясь отрицать. Глеб Адуховский чуть заметно усмехнулся углом рта, проговорил ласково:

– Ты прав. Я садист.

глава 18

Что такое настоящий страх, Евгений Петрович понял только сейчас. То, что Адуховский садист, раньше было для него чем-то абстрактным, он воспользовался этими сведениями, не придавая особого значения. Чтобы попугать глупую маленькую девчонку. Но теперь, когда в темном заброшенном ангаре, все стало жуткой реальностью, он вдруг понял, что попросту не выйдет отсюда.

Этот человек, с каменным лицом, разглядывавший его, вызывал животный ужас, от которого можно валяться в собственных испражнениях и не замечать ничего. Потому что дико страшно. Но еще больше его пугала собака, стоявшая рядом с садистом без единого звука. Казалось, глаза у нее человеческие, и в этих глазах он чувствовал свою смерть. Он не смел шевельнуться, чтобы собака не бросилась.

Впрочем, апофеоз кошмара начался, когда Адуховский стал взрезать длинным и широким ножом одежду на его груди. Евгений Петрович забился и завизжал, вернее, пытался завизжать – клейкая лента заклевала рот, оттуда вырывались только сдавленные стоны и судорожное дыхание. Глаза закатывались и косили от ужаса.

* * *

Видя, что Солодухин дошел до точки, Глеб отодрал скотч от его рта. Тот сразу стал истерически вопить, захлебываясь и давясь судорожными рыданиями. Молил пощадить его. Обещал что угодно. Что угодно за свою жизнь. За то, что его не тронут.

В такие моменты и проявляется сущность человека. Иные могут перетерпеть любые пытки, но не предадут себя, иные…

Глеб не собирался пытать его. Ему нужно было просто напугать Солодухина, потому что управлять подобными людьми можно только силой и страхом. Напугать так, чтобы тот забыл себя от ужаса.

Сработало. Бедняга не только обмочился, он еще и созрел отвечать на любые вопросы, которые ему с готовностью задавала Надежда. Еей тоже давно не приходилось брать интервью лично, тем более в подобных условиях. Солодухин выложил все, что зал и не знал. Все коррупционные схемы, сдал всех подельников, конкурентов, друзей, врагов. ВСЕ. Только бы из его брюха не вырезали ленты, или еще хуже… Фотограф только успевал параллельно делать снимки, пока работала портативная камера.

Когда Надежда сочла, что отснятого материала с лихвой хватит, чтобы засадить половину верхушки города, "интервью" прекратилось. К тому моменту Евгений Петрович уже ощущал себя практически трупом. А ведь всего-то прошло меньше часа. Все это время Глеб просто стоял рядом и смотрел ему в глаза.

– Все Глеб, пора кончать, – сказала она, сворачивая оборудование.

Вася Петров тоже стал собираться. Через минуту они с Надеждой уехали. К связанному пленнику подступил Вадим Соколов, которого тот раньше даже не заметил, он стоял сзади, за его спиной.

Солодухин сорвался в крик. Началась истерика.

– Хочешь жить? – спросил Глеб спокойно. – Хочешь уйти отсюда невредимым, своими ногами?

О, хотел ли он жить?! Уйти своими ногами?!!

Он судорожно закивал.

Глеб присел на корточки, так чтобы их глаза были на одном уровне, проговорил тем ровным, негромким голосом, от которого у Евгения Петровича мороз бежал по коже:

– Запомни. Если хочешь жить, – он сделал выразительную паузу, несчастный закивал, затрясся. – Ты навсегда забудешь, что был здесь, что существует девушка, которую ты пас. В противном случае твои дружки получат интересное кино с твоим участием. Молчу про врагов, ФСБ, прокуратуру, сам все понимаешь. И еще. Ты найдешь для Аллы, ты знаешь, о ком я, хорошую работу и будешь опекать ее до конца своих дней. Понял?

– Да… Да… Да… Я понял. Понял!

– Потому что если не понял, я найду и тебя и закончу то, что начал.

Солодухин закивал, всхлипывая. Сейчас он готов был согласиться на что угодно, лишь бы этот кошмарный человек выпустил его, разжал руку, в которой трепыхалась его жизнь.

– Хорошо, – сказал Глеб. – Сейчас тебя освободят. Потом можешь звонить твоим ребятам, чтоб не нервничали. Пусть забирают тебя.

Пока Вадим взрезал скотч, которым он был связан, Евгений Петрович беззвучно рыдал и трясся. Глеб посмотрел на него пристально, выдал:

– Помойся.

А после они с Вадимом сели в фургон, там тоже успели записать для истории весь этот «следственный эксперимент». Машина развернулась и уехала.

Оставшись один, освобожденный Солодухин зарыдал в голос, вздрагивая от жалости к себе и не веря до конца, что спасся. Потом повалился на бок от изнеможения, вытащил из кармана телефон и стал трясущимися пальцами набирать старшего своей охраны.

Разыскали его не сразу, в первый момент вообще не поверили, что он сам звонит. Но потом головы таки заработали, и с помощью навигатора по включенному телефону кое-как, плутая по задворкам, смогли выйти на тот заброшенный ангар.

Пока люди добирались до него, Солодухин успел очень многое передумать. Для начала, конечно, была безумная истерическая радость, что жив остался. Теперь он четко представлял себе ощущения жертвы в лапах садиста. Сразу и фашистские застенки из кинематографа припомнились, и лихие девяностые. Но когда первый ужас и восторг от осознания, что живой, выветрились, пришло озлобление.

Просто чудовищное озлобление.

Все пытался понять, как это вышло, что его обули как первоклассника, потом бросил это неблагодарное занятие. Но озлобление осталось. Ему безумно хотелось отомстить. А и… Руки коротки! Коротки! Ужасно обидно.

Однако потом, мысль все-таки выкристализовалась.

Он придумал, как отомстить Адуховскому, и не пострадать при этом самому.

* * *

Отъехали от того ангара, и сразу ребята, сидевшие все это время за аппаратурой в фургоне, бросились поздравлять и высказывать восхищение виртуозно проведенной операцией. Вадиму пришлось отвечать за двоих.

Потому что всю дорогу Глеб молчал, уставившись в одну точку. И глядя на него Вадим понял, что мысленно он сейчас там, в своем кошмаре. В том плену, переживает все заново. Его личный ад.

Нет смысла пытаться сейчас его разговорить, будет только хуже. Но Вадиму все же не хотелось оставлять его одного, зная, как тяжело тот переносит подобные рецидивы. Он сделал попытку:

– Глеб, может, поедешь с нами до Управы, а потом я тебя подвезу?

Тот оторвался от своих размышлений, сказал, чтобы его высадили там, где подобрали. Больше Вадим не стал интересоваться, видимо, какой-то транспорт у Глеба был, как-то же он туда добирался.

И все равно, не хотелось ему отпускать друга в никуда, тем более в таком состоянии. Спросил:

– В воскресенье на сходе будешь?

– Буду, – бесстрастно ответил Глеб. – Я же обещал.

Вадиму подумалось, что если можно кого-то назвать железным человеком, так это Глеба. Просто… Хотелось, чтобы у него жизнь как-то наладилась. Решился спросить:

– А девушке… Даше?

Глеб словно ожил, вроде как даже глаза засветились, но странным, не радостным светом:

– Я уехал.

– Но…

– Я уехал. Игнат знает, что делать, – повторил Глеб, и уголок его губ чуть искривился в грустной усмешке.

– Хорошо, – Вадим отвернулся.

Ребята, сидевшие в фургоне, вдруг испытали неловкость, словно на их глазах открылась его душевная рана. А они оказались нежелательными свидетелями. И ясно, что жалости в любом виде Глеб не примет.

Высадили его в условленном месте, поехали дальше, все еще испытывая странный осадок, как будто их его скрытым горем зацепило.

Однако Вадиму пора было связываться с Игнатом, тот ждал звонка, чтобы идти к Даше. Он посмотрел на часы, что ж уложились даже скорее, чем рассчитывали. Набрал друга:

– Все закончили.

– По плану прошло? – спросил Игнат, не сомневаясь, впрочем.

– Да. Все четко.

– А что голос такой? – почуял неладное.

– Да Глеб… Сам понимаешь, чего это ему стоило, – проговорил Вадим задумчиво. – Насчет девушки… Сказал, ничего не меняется, ты знаешь, что делать.

Игнат тихо и заковыристо выругался, спросил:

– Где он сейчас?

– Не знаю. Когда сочтет нужным, тогда и объявится. Впрочем, в воскресенье обещал быть.

– Хорошо.

Игнат отбился. Предстояло еще с Дашей объясняться.

* * *

«Ничего не меняется, ты знаешь, что делать»

В том-то и дело.

Если бы он знал, что делать…

Нет, он конечно знал. И знал, как поступит. Но изнутри… Изнутри какой-то голос подначивал, что он больше подходит девушке. Что она сама может его выбрать…

Игнат поморщился, голос прекратил точить мозг провокационными предположениями. Что он за человек такой, если обманет доверие друга, попавшего в беду? Он не обманет, иначе как потом себе в глаза смотреть.

Опекать девушку будет. Впрочем, через пару дней должны приехать ее родители, подумалось ему, значит, опека сократится до минимума. Так даже лучше. Наверное.

А сейчас надо отдать девушке телефон.

Перед началом дела Игнат в ближайшем салоне приобрел точно такой же телефонный аппарат, как был у Даши. В оперативном фургоне с ее телефона быстренько перекачали туда всю информацию. А потом, по завершении операции Дашина старая трубка отправилась в урну на перекрестке. Ей он вернет новую.

Перед тем как подняться в дом, Игнат позвонил. Ответил Саша. С ходу спросил взволнованно:

– Ну что?

– Нормально. Обезвредили.

– Фууууу, – облегченно выдохнул Сашка. – Ну слава Богу!

– Да, – пробормотал Игнат, он и сам был человеком верующим, хоть в церковь не ходил.

Потом спросил:

– Как Даша?

– Да… Ходила как неприкаянная, переживала. Сейчас спит.

– Это хорошо, – протянул Игнат, может и лучше отложить разговор. – Ты там, что ли?

– Да. Дежурю вот, – хмыкнул парень.

– А ты молодец, – Игнату понравилось, что тот ответственно отнесся. Настоящий друг.

– Стараюсь, – Сашке было ужасно приятно услышать похвалу такого серьезного мужика как Игнат, он даже покраснел от удовольствия.

– Я сейчас поднимусь. Трубку оставлю. Потом тебя подброшу до дома.

– Хорошо, жду.

Не успел он отключиться, как в кухню влетела растрепанная со сна Дашка.

– Что?! – рот открыт, глаза вытаращены.

Хотелось Саше чертыхнуться, но он сказал просто:

– Все нормально. Игнат звонил. Сейчас он подойдет.

Даша прижала руку к сердцу и медленно осела на стул.

– Ты чего? – удивился Саша.

А у нее слезы на глаза навернулись, пробормотала:

– Я так боялась, что с ними что-то может случиться из-за меня… – губы затряслись, но она глубоко вдохнула, справившись со слезами. – Рассказывай.

– А что рассказывать, сейчас Игнат придет, расскажет.

Не удивительно, что когда раздался звонок, Даша стремглав кинулась к дверям. Но тут вмешался парень.

– А ну стоять! Не велено открывать, пока не удостоверимся! – и сам прошел к двери, затолкав Дашу за спину.

После непродолжительного пароля-отзыва дверь открылась, в прихожую вошел Игнат Мельников. Большой, уверенный, по нему не было заметно и тени волнения. Спокойная, доброжелательная улыбка и аура силы, словно ничего не случилось. Сашка подошел вплотную, Игнат опустил руку ему на плечо, сжал.

Даше вдруг захотелось присесть, после того напряжения почувствовала слабость в ногах. Но услышать, как все прошло, безумно хотелось, мучительное нетерпение видимо ясно отразилось на ее лице, потому что Игнтат едва заметно улыбнулся уголками губ, вежливо склонил голову и спросил:

– Может быть, мы пройдем в кухню? Честно говоря, я бы попил чаю.

Услышав его слова, Даша смутилась, что ж она за хозяйка такая…

– Да, конечно, конечно! Проходите, я сейчас… – она быстро убежала в кухню, понимая, что ведет себя как дура.

Мужчины пошли вслед за ней, расположились за столом, заняв собой все пространство, чем-то удивительно напоминая ей одновременно и брата, и отца. Даша старалась не смотреть на них, суетилась с чайником, доставала чашки. От волнения руки не слушались, одна из чашек вывалилась из ставших неловкими пальцев, разбилась. Осколки брызнули по плитке пола.

– Ах… Какая же я неловкая… – хотела кинуться собирать осколки.

Неожиданно Игнат оказался совсем близко, взял ее за руку:

– Все хорошо, Дашенька. Все уже закончилось. Больше он тебя не потревожит.

В этот момент сердце Дашкино заколотилось, сделав кульбит. Она вперилась в него взглядом и выдавила:

– Что… Что там было? Расскажи…

А он улыбнулся уже по-настоящему, ткнул пальцем в ее нос и сказал:

– А ты измазалась.

– Где? – подкинулась Даша, начала тереть кончик носа.

Тут уж к Игнату присоединился хихикающий Сашка. Даша разозлилась, только хотела высказать все, что о них думает, как Игнат снова взял ее за руку и вложил в ладонь телефон.

– Вот. Возвращаю. Извини, что забрал так бесцеремонно, но объяснять что да как просто не было времени.

Про телефон Даша уже и забыла, как-то выветрилось из головы от волнения. Перевела взгляд на трубку в руке. И…

– Ой, а это кажется, не мой телефон…

– Как же не твой, твой. Можешь проверить, – подтвердил Игнат.

– Но… мой покоцанный был. А этот…

Тут он принял покаянный вид, взглянул исподлобья и стал вроде как оправдываться:

– Ну… Он у меня из кармана выпал, экран треснул, корпус побился. Я и решил поменять, – потом добавил совсем уж хитро: – думал, ты не заметишь.

Даша не знала, верить ему или не верить, понимала лишь одно, он ее просто отвлекает, чтобы не сходила с ума от волнения. Повинуясь внезапному порыву, обняла мужчину, прижалась щекой к груди, и так же быстро отодвинулась.

– Спасибо тебе, не знаю, что бы я… как бы…

Игнат вдруг смутился, отвел глаза:

– Ничего, все в порядке. Ты…

– Э-э-э! А я? А меня что, никто не обнимет? Я, между прочим, тоже как бы…?! – притворно возмутился Саша.

И тем разрядил обстановку. Потому что Игнат вдруг понял, окажись они сейчас один на один, как бы он сдержался, один черт знает… Досада на себя вперемежку с грустью нахлынула на него, мужчина почесал бровь и спросил нарочито веселым голосом:

– Ну, чаем-то нас напоят?

Дашка с раскрасневшимися щеками тут же кинулась накрывать на стол. Напряжение, что мучило ее, сошло на нет, она готова была выслушать, что расскажет Игнат. Да только он был теперь не в том состоянии, когда хочется острить. Но за чаем рассказал в двух словах, опуская подробности.

– Ну, просто созвонились, встретились с ним, поговорили. Он согласился, что был неправ, принес извинения, – мужчина пожал плечами, отхлебывая чай из кружки. – Вот, в общем-то, и все. Обещал тебя больше не беспокоить.

А ведь она понимала, что Игнат не договаривает. Но также понимала, что большего из него не вытянуть. Еще раз поблагодарила, потом замялась, возя пальчиком по столу. Взглянула Игнату в глаза и спросила:

– А Глеб…?

Что промелькнуло в глазах мужчины, какие чувства, она не смогла понять, но ответил тот ровно и спокойно:

– Уехал.

Уехал… Даша вдруг поняла, что надеялась. На что надеялась? Сама не знала. Наверное, увидеть его, извиниться.

Она помрачнела. То чувство вины, что потихоньку копилось, начало переполнять ее. Ей нужно было попросить у Глеба прощения, чтобы освободится, поговорить, понять его, себя. Но вместо этого чувство вины просто пролилось через край, обжигая, но не принося никакого облегчения душе.

Уехал. И этим наказал ее.

А Игнат вдруг засобирался, даже не допив чаю. Сашку забрал с собой. На прощание сказал Даше:

– Я тебе в телефон забил все наши номера, если что, сразу звони.

Она кивнула, глубоко вздохнув. Мужчина скользнул по ней взглядом и добавил уже другим, бодрым тоном:

– Не вешай носа. Завтра созвонимся, может, удастся выкроить время, пообедаем вместе. Ты как Саша?

Саша был только за. Игнат в его глазах олицетворял то, к чему следует стремиться. Состоявшийся, уверенный мужчина. Он смотрел на него преданными глазами.

Даша даже смогла улыбнуться.

Мужики ушли. Она побрела в кухню, убралась, а после долго стояла у окна, глядя в темноту. Потом погасила свет и легла спать.

Девушка не знала, что там, невидимый в темноте, на нее смотрел мужчина. Рядом с ним беззвучно стояла собака, переводя взгляд с хозяина на светящиеся окна, в которых отражался тонкий силуэт. Свет в окне погас, мужчина опустил голову, оставшись наедине со своим одиночеством.

Еще намного, и человек, и его собака растворились в ночи.

* * *

Несмотря на потрясающие по силе и яркости впечатления, что выпали тем вечером на долю Евгения Петровича, он на удивление быстро оправился. Разумеется, его еще долго трясло в истерике, да и обгаженные штаны самооценку нисколько не поднимали. Но, оказавшись в безопасности, отмывшись, хлебнув коньячку, он немного успокоился.

Дикий страх перед ублюдочным садистом никуда не делся, он и сейчас вздрагивал, вспоминая. Но мозги-то работали в направлении, как ему отомстить. Потому что спускать оскорбления Солодухин не привык. А так его еще никто никогда не в дерьмо макал. Причем, собственное, в буквальном смысле этого слова, чтоб его…

Действовать надо, иначе собственным ядом отравится. Однако и нарушить обещания, которые он Адуховскому надавал под пытками, Евгений Петрович не смел помыслить даже в дурном сне. Тот не преувеличивал, когда обещал его везде достать. Солодухин снова ощутил нож на своем животе и прикрыл глаза, подавляя ужас.

Нет, слов своих он не нарушит, девок не тронет, хотя Алке хотелось свернуть ее сучью шейку. Фактически она втравила его в это дело. К тому же у проклятого садиста получилось выжать из него слишком много информации, и слишком много народу этим запачкано.

Если дойдет до серьезных людей… Он даже не хотел об этом задумываться.

Действовать надо иначе.

Великая жалость, что прибить урода лично не получится, он отказался от этой мысли практически сразу. Но сделать так, чтобы идея прикончить его исходила от других… Это была заманчивая идея.

Окончательно успокоившись, он набрал номер одного из своих теневых партнеров. Надо просто правильно преподнести информацию. Слушали его внимательно. Поняв, что собеседник клюнул, Евгений Петрович доверительно зашептал:

– Слушай, я как узнал, обалдел. У этого Адуховского столько чего на всех нас, просто волосы дыбом встали. Не иначе, как кто-то ему сливает, а он гэбистам.

– Кто? – настороженно спросили на том конце.

– Понятия не имею! Вот если гэбистов потрясти…

– Ты что, рехнулся? Ну его в болото, с ними связываться.

– Да, ты прав. Но можно ведь Адуховского заставить замолчать.

– И как ты себе это представляешь?

– Ну… Бывает же, что у человека машина случайно взорвется. Или пожар вдруг…

– Нет брат, извини, но я пас. Я лучше свой административный ресурс подкормлю.

– Ну ладно, как бывай.

Собеседник отбился, а Солодухин еще долго скрипел зубами и ругался матом. Потом выпил еще стопочку и пришел к выводу, что отчаиваться рано. Будет день и будет пища.

глава 19

Даше как никогда казалось, будто время безумно медленно тянется. Проснулась она совсем рано, точнее было сказать, почти не спала. Потому что засыпала с трудом, волнение сказалось, а во сне ее мучили кошмары.

Внезапные телефонные звонки, раздающиеся в звенящей тишине, бьющие по нервам, словно электрические разряды. А стоило ей поднять трубку – какой-то сатанинский смех. От этого смеха сжималось сердце, холодело все тело, волосы шевелились на затылке. А потом шепот:

– Ну что? Потеряла его? Дуреха…

И смех. Язвительный, зловещий.

Она просыпалась, задыхаясь, говоря себе, что это просто сон. Но стоило заснуть, сон повторялся снова. С той только разницей, что голос шептал другие, такие же болезненные и обидные слова.

А уже перед рассветом ей приснился Глеб. Его лицо, глаза, глядящие на нее с затаенной болью. Сначала сердце рванулось к нему, Даша аж до слез обрадовалась. Но потом во сне картинка стала отдаляться, и чем дальше она отходила, чем ужаснее зрелище представало ее глазам. Глеб был прикован тяжелыми цепями к стене какого-то грязного… наверное подвала. Даша не могла точно определить, но там было темно. И он горел. Горел, как на костре инквизиции.

Горел и смотрел ей в глаза. Она заходилась плачем, рвалась к нему, но даже не могла сдвинуться с места. А пламя постепенно охватило его целиком, полностью скрыв от глаз.

Проснулась она в слезах и в холодном поту.

Конечно, после такого уснуть снова не удалось, да и не было желания. Хорошо еще, Брутечка был рядом, его теплое маленькое тельце, которое можно было прижать к груди, было как спасательный круг в том море безнадежности, что нахлынуло вдруг на нее.

Сожаления.

А была ли она права?

А была ли НЕ права?

Ведь не то, что Глеб оказался садистом ее отвращало и пугало. В его садизм ей слабо верилось. Потому что не верилось ей, что может быть бездушным мучителем тот, кто так бережно относится к животным. И к ней прикасался только бережно. Был нежен, терпелив… Память подбрасывала моменты полные удивительной ласки. Даже в минуты страсти, когда она в полной мере ощущала его силу, он оберегал ее. Дарил наслаждение.

Да, моментами он подавлял ее волю. Но причинял боль? Нет, никогда.

Мог бы причинить? Даша не раз задавала этот вопрос себе. И каждый раз внутренний ответ был "нет". Она просто знала это. Откуда? Просто знала и все.

Так что же отвратило ее тогда?

В тот первый момент многое смешалось, но теперь Даша могла бы сказать, что именно вызвало ее реакцию. Она даже восстановила в памяти его фразу:

– Так вот… я тематик, доминант, топ, верхний…

Оно и было причиной. Категорическое неприятие БДСМ-ных отношений. Господин, раб. Унижение. Унижение не укладывалось в ее душе ни в каком виде.

Все эти ошейники, кляпы, плети, девайсы и прочие атрибуты власти вызывали волну отвращения. Тем же ее раздражал Игнат. Но с ним у нее не было отношений, потому он и не вызывал такого отторжения.

Просто не в состоянии была соотнести себя с этой стороной жизни. Оттого и от Глеба ушла тогда. Бросив все и отказавшись выслушать какие-либо его объяснения.

Была ли она не права?

Была ли права?

Стараясь как-то разобраться в себе, вспоминала то короткое время, что они провели вместе. Волшебное время, если быть честной с собой.

Яркое, наполненное смыслом.

Ничего подобного у нее никогда в жизни не было. Будет ли? Трудно сказать, но сейчас все вокруг казалось картонным. Разве что опасность и угрозы, но они цепляли как-то снаружи, внутри все равно оставалась сиротливое одиночество и тоска по нему.

Было ли в их отношениях то, что так категорически отвергалось ее душой?

Честно…

В тот момент она не замечала ничего такого, да и не задумывалась. просто Глеб был старше, опытнее. И подчиняться ему было…

Стоп! Подчиняться. Он же уже тогда доминировал. А было ли ей это противно? Скорее нет. Так она что же…

И все эти мысли постоянно перемежались с ощущениями от ее кошмаров, порождая в душе болезненный клубок эмоций. Да еще и пронзительной нотой в общий фон вторгалась тревога. Глеб. Сон был таким реальным. Если закрыть глаза…

Если представить, что с ним может что-то ужасное случиться, сжималось сердце.

Ни черта она себя не понимала. Ни черта…

Однако утро раннее. Покормила Брута, который тут же и уснул на подоконнике, поела сама. И полезла в интернет.

Днем обещал позвонить Игнат, и Сашка тоже. Но то днем.

Да и два дня до приезда родителей предстояло себя чем-то занять, Ох, а как жить дальше-то… Она и вовсе не знала.

Нет страшнее судьи для человека, чем он сам.

И нет большего генератора проблем.

Потому что стоило влезть в новости, как она наткнулась на чью-то любительскую запись одной занимательной погони в торговом центре на ул. NN-ской, 52. Сначала она несколько минут пялилась на ту запись, сделанную с чьего-то смартфона. Потом в памяти начали всплывать странные вещи. Например, кусочки разговора между Игнатом и Сашкой, тогда в ее прихожей. И название торгового молла совпадало. И время как-то…

И постепенно злость начала перекрывать все остальные чувства и эмоции.

Это они значит, поговорили, убедили…

Руки так и потянулись набрать Игната, но она понимала, что момент сейчас неподходящий. Да и такие блюда как месть должны вызреть. Их подают холодными. Ничего, ничего. Днем они встретятся, поговорят…

Да сколько же можно ее за дуру держать!?

Но злость быстро сдулась. Осталось только горькое послевкусие бессилия. Она ведь и рада была бы найти Глеба, чтобы просить у него прощения. Бегом бы побежала. Да только…

Даша сидела, задумавшись, глядя невидящими глазами в монитор ноутбука. У нее ведь не было никаких контактов Глеба. Ни телефона, ни адреса, ни электронной почты. Ни-че-го. Как же так вышло-то…

Глеб, как он тогда сказал, взял за нее ответственность, и не снимал с себя, даже когда она оттолкнула его и ушла. Пусть его не было рядом, все равно через своих друзей он был рядом постоянно. Получалось, что он незримо присутствовал в жизни, но был для нее недосягаем.

Отказалась от Глеба, ушла. А он теперь отгородился от нее. Уехал.

А ей снятся кошмары. И не поговорить.

Мелькнула надежда. Может, удастся разговорить Игната, выпросить у него телефон Глеба? В Дашиной голове даже стал выстраиваться хитрый план, как воспользоваться тем самопальным роликом в новостях, чтобы развести его на чувстве вины. А что, может и сработает…

Она даже выпрямилась и расправила плечи от воодушевления. Даже невтерпеж стало ждать. Глянула на часы, рано, блин. Уставилась в окошко прищуренными глазами. А не позвонить ли Сашке? Спит? А нефиг ему столько спать, когда она тут вся на нервах.

Через несколько секунд она, мстительно улыбаясь, набирала его номер.

– Да, – ответил его ворчливый сонный голос.

– Спишь?

– Сплю, Малинина! Это как бы естественно в такое время. Ты на часы хоть смотришь?

– А что, уже утро, – голосок у Даши был сама невинность.

Парень ворчал, но по всему видно, что вынужденно просыпался. В противном случае, она знала по опыту, пробуркнул бы что-то нечленораздельное на автопилоте и отрубился. Из трубки неслись тяжелые мужские стоны, видимо одевался, потом безнадежный вздох, а после Сашка обреченно проговорил, понимая, что него уже не отстанут:

– Ну, чего стряслось?

– Поговорить надо.

– Оййййй, – жалобный зевок. – Щас. Помоюсь и приду.

Потом добавил:

– Завтрак готовь!

Вот в этом во всем был позитивный настрой, он давал цель в жизни. Пусть сиюминутную, мизерную, но Даша уцепилась за нее. Потому что иначе можно просто усохнуть от тоски.

Пришел Сашка минут через сорок. Взъерошенный, покореженный какой-то, невыспавшийся. Но при виде котлет, которые она успела нажарить, глаза у парня загорелись, в них явно проснулся интерес к жизни. Брутечка тоже успел угоститься, теперь вылизывал свое круглое брюшко и благодарно урчал. Проверено, все Дашины знакомые мужчины одинаково хорошо реагируют на ее котлеты. И папа, и брат, и кот и Сашка… И тут она поняла, что Глеба котлетами так и не накормила. Хорошее настроение сразу испарилось. Однако Сашка ел с таким удовольствием, даже глаза закатывал, что она не могла не улыбнуться. Присела рядом с кружкой чая.

– Ты чего такой помятый, вроде вчера не поздно уехал.

Тут он отложил вилку, как-то замялся, почесав голову, а потом выдал:

– Та я на форуме шарился…

– На каком таком форуме? – по его виду Даша сразу заподозрила неладное.

– Ну… на тематическом…

– И? – ее грозно выгнутая бровь о многом говорила.

– Уффф. Не знаю. Как-то это все выглядит…

– Как?

– Не знаю. Вот Игнат мне нравится. Какой он по жизни, и все такое. А это…