Текст книги "Алракцитовое сердце. Том II (СИ)"

Автор книги: Екатерина Годвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Когда наконец Голем жестом велел ему подать кувшины, Деян вздохнул с облегчением.

Сказав что-то веско и громко, Голем вылил вино и воду на сцепленные руки жениха и невесты и провел всех за собой через ворота и дальше, назад в общий зал харчевни, где «господин секретарь» внес запись в книгу, выписал бумажную грамоту, шлепнул сверху печать – и все было кончено.

Никто не поздравлял новобрачных, не улыбался. Довольным выглядел только Лэшворт, предвкушавший, что в самое ближайшее время беспокойные гости наконец-то покинут его постоялый двор.

Деян удрученно вздохнул: это была самая странная и нелепая свадьба, какую он в жизни видел, и дело было не в хавбагском обряде и не в чародее, неумело игравшем роль священнослужителя: просто жениху и невесте не то что жениться – и встречаться в этой жизни не стоило…

– V –

Пока люди капитана паковали тюки с припасами в дорогу и седлали лошадей, сам он ушел куда-то договариваться о транспорте и военном сопровождении для «господина секретаря» и его книг – и для Харраны; Голем отправился вместе с капитаном.

Деян поднялся наверх и принялся тоже собирать пожитки. Он почти не удивился, когда за спиной скрипнула дверь и прошуршали по полу легкие, почти неслышные шаги.

– Госпожа Харрана. – Закончив стягивать одеяло, он обернулся; она остановилась в трех шагах, глядя на него с непонятным весельем в глазах. – Что вам угодно?

Она молчала. Деян, не выдержав, отвел взгляд. Еще ни с кем наедине он не чувствовал себя так неловко, как с этой женщиной.

– Возьмите. – Она поставила рядом с собой на столик прозрачный пузырек. Внутри был десяток зеленовато-бурых шариков. – Это средство способно приглушить любую боль – даже душевную. Но можно не чаще одной дозы в половину дня. Абсхар Дамар знает об этом; но пусть лучше оно будет у вас.

– Спасибо. – Деян забрал пузырек, сунул за пазуху и невольно отступил назад, будто Харрана была дикой кошкой, готовой оцарапать.

– Боитесь? – спросила она с насмешкой.

Деян пожал плечами. Это был не страх, но что-то схожее с ним.

– Надо же. – Она усмехнулась. – Человек, который сопровождает Абсхар Дамара, боится другого человека! И кого? Меня!

– Его я начал понимать… немного. Вас – не понимаю, – зло сказал Деян, рассерженный ее насмешкой. – Зачем? Вы ведь знаете, кто такой Альбут. Так почему же вы здесь? Зачем эта дурацкая свадьба?

– Не злитесь, – снова улыбнулась она. – Я не хотела вас обидеть.

– Для чего же тогда пришли?

– Отдать лекарство… и поговорить. – Она села на краешек кровати, в это мгновение и впрямь напоминая дворовую кошку, пробравшуюся в дом, замерзшую и бесконечно уставшую от беспрестанной борьбы за жизнь. – Часто я сама себя не понимаю; а невысказанные слова давят. Знали бы вы, как напугали меня утром…

– Я заметил. Ладно. – Деян чувствовал, как его раздражение тает. – Так зачем вам выходить замуж за того, из-за кого потеряли все?

– Вы говорили с ним и могли заметить: он давно уже ищет смерти, потому как вынес себе приговор. Скажите мне вот что… Верховного бога этой земли называют Высшим Судьей; отчего же люди здесь всегда спешат осудить себя сами, господин Химжич? – Харрана смотрела ему в глаза спокойно и серьезно. – Трусость это или дерзость?

– Не знаю, – сказал Деян. – Но такова уж наша натура.

– Я ненавижу его, я не могу его простить; но и уйти – не могу. Мы встретились давно, в тяжелые времена. Я не сразу узнала его, а когда поняла, когда удостоверилась, что не ошиблась – было уже поздно… Я была многим обязана ему, он стал мне дорог… И я не смогла: ни тогда, ни потом. – Харрана спрятала лицо в ладонях, а когда подняла взгляд, он сделался ясным и острым. – Столько лет я прожила, презирая сама себя! Мы оба – и я, и Ранко – заслуживаем презрения. Но значит ли это, что нам непозволительно желать иной жизни или что нам вовсе не стоит жить? Вот о чем я думала весь вчерашний день, господин Химжич, и всю ночь. Об этом я говорила с Абсхар Дамаром, пока вы спали. Небесам безразличны наши страсти, наши надежды и грехи. Абсхар Дамар утратил больше, чем возможно для человека; сознание своей вины и слабости невыносимо для него, его измученные дух и тело жаждут смерти – и все же он не отступает. Для него нет причин жить – однако он ищет эти причины с упорством, заслуживающим восхищения… – Харрана слабо улыбнулась. – Сегодня на рассвете я поняла, что хочу жить, господин Химжич; и я не вправе снова отнять жизнь у нерожденного дитя, как делала прежде.

– Так вы?.. – Деян невольно покраснел, устыдившись вопроса. Такое простое объяснение просто не приходило ему, мужчине, в голову.

Харрана без смущения кивнула:

– Я должна попытаться жить по-настоящему, как когда-то… Но жизнь изгоев тяжела даже в таких городках, как Нелов; я не дотянула бы до этого дня, если бы не те средства, что Ранко оставлял мне, не его защита. И за это я обязана отплатить ему добром. Пусть живет и он, если сумеет. Давно пора было все это закончить.

– Вы согласились покинуть город, но к его сестре не поедете, – уверенно предположил Деян. – Вы исчезнете… растворитесь в большом мире.

Харрана кивнула:

– Я не могу иначе; но пусть его сын будет законным сыном этих земель. С младенцем на руках будет непросто, однако сейчас у меня есть сбережения и кое-какие знакомства, а после большой войны всегда нужда в лекарях: мы сможем продержаться… Ранко не знает. Не говорите ему, – попросила она.

– Если он переживет нынешнюю войну, все равно будет искать вас.

– Пусть так. Если найдет… Тогда уже многое будет иначе. Кто знает, что выйдет. – Харрана на миг прикрыла глаза. – Ну а вы, господин Химжич? Зачем вы тут, почему делаете то, что делаете? Ведь вы чувствуете себя не на своем месте здесь.

– Мне нигде нет места! – сказал Деян, сам удивляясь прорвавшейся вдруг злости.

Харрана непонимающе нахмурилась, и он, поколебавшись мгновение, поставил ногу на край кровати и закатал штанину.

– Убедитесь сами: вы же лекарь. Я калека с детства. Только зря чужой хлеб ем. А это все Големова блажь... По его дури оказался с ним повязан. По собственной – уйти не могу.

Харрана нагнулась к его ноге и коснулась кончиками пальцев черного рубца. Глаза ее расширились от изумления.

–Это… удивительно, – прошептала она. – Не думала, что когда-нибудь увижу подобное… чудо.

У Деян вырвался смешок:

– Я тоже не думал, уж поверьте! Никто не думал; соседи смотрели на меня, как на страшилище лесное, когда я уходил.

– Но эти удивительные чары уже слабеют, господин Химжич, и не могут полностью сдержать разложение. – Харрана подняла на него встревоженный взгляд. – Через некоторое время – не знаю, как скоро – их необходимо будет развеять и провести ампутацию. Иначе последствия…

– Я чувствую и сам, – перебил Деян, не желая слушать дальше. – И Голем тоже заметил: он пытался недавно что-то сделать. Только, кажется, у него не очень-то получилось. И вряд ли стоит сообщать ему о неудаче.

Харрана с неохотой кивнула.

– Не позволяйте Абсхар Дамару использовать силу. Это сокращает его время.

– Есть ли для него надежда? – решился спросить Деян. – Выжить и восстановить свое могущество.

– Пока человек жив, надежда есть всегда, – произнесла она с едва слышным вздохом. – Вот только остается ли он еще человеком?

– Большой мир теснее, чем мне казалось, – сказал Деян, подумав, что вряд ли капитан успел поделиться с ней новостью. – Голем убил того, кто когда-то изуродовал ваше лицо.

Пальцы ее дрогнули.

– Хорошая весть! – В ее голосе прозвучало такое торжество, что Деян удивился – чем же она все-таки обязана Альбуту, что не перерезала ему горло во сне, едва узнала, кто он такой. – Признаюсь, господин Химжич: в первые мгновения Абсхар Дамар показался мне ушлым негодяем той же породы, что и мой муж. Но это суждение оказалось поверхностным… – Харрана покачала головой. – Плох он или хорош, он – Хранитель Мира, Абсхар Дамар. И он несет в мир правосудие.

– Особенно когда напивается до полусмерти и сношает перепуганных девок прямо на столе, – не удержался Деян.

Харрана засмеялась:

– Наверняка вам нелегко с ним, господин Химжич. Но и ему с вами не проще.

– Думаете?

– Спасибо вам. Берегите его и себя. – Она улыбнулась с непривычной теплотой. – Какие бы причины вами ни двигали, вы сделали правильный выбор.

– Я не…

– Не отговаривайтесь обстоятельствами и капризами Абсхар Дамара, – мягко перебила она. – То, что вы еще здесь, – это ваш выбор, и только.

От искушения продолжить спор Деяна избавило возвращение «Абсхар Дамара» и капитана.

Получасом позже, следом за Големом шагая к городским воротам и ведя в поводу вертлявую кобылку, он думал, что Харрана, вероятно, права, – и эта мысль не доставляла ему никакого удовольствия.

– VI –

Людская река за два дня иссякла; теперь о ней напоминал только разбитый большак, сделавшийся после дождей едва проходимым.

– Бергичевцы где-то впереди заняли дорогу, – сказал Валиш, тощий и высокий солдат, на котором мундир болтался, как рванина на пугале. – Но сами не идут, хитрецы. Выжидают.

Капитан Альбут, после свадьбы почти не раскрывавший рта, согласно кивнул.

Сапоги вязли в грязи, лошади постоянно оскальзывались. Когда через версту с большака свернули на перекрестную дорогу поменьше, путь стал еще тяжелее; но Деян был рад – тут они хотя бы не были совсем одни и за несколько верст повстречали аж два армейских обоза: один попутный, другой встречный с какими-то бумагами.

Продвигались то верхом, то пешком, там, где дорога становилась так плоха, что лошади могли переломать ноги, а всадники – шеи; с седла не слезал только Голем, быстро вымотавшийся настолько, что едва мог стоять; Альбут и Валиш по очереди проводили его коня через хляби.

Дело шло медленно, и все же за полдня они покрыли неплохое расстояние, хоть и меньшее, чем Альбут рассчитывал; но затем ехать стало невозможно. Небо затянуло тучами; видимость испортилась, а от накрапывавшего дождя дорога сделалась совсем скользкой.

– Дальше нельзя, Ранко. – Деян, к этому часу уже совершенно измученный и ходьбой, и ездой, с трудом догнал его. – Не сегодня. Вы, может, и проедете, но мы – нет. – Взглядом он указал на Голема, бессильно уткнувшегося лицом в лошадиную гриву, и громко добавил:

– Я человек непривычный; еще верста – и просто с ног свалюсь.

Альбут, поглядев на них обоих, только вздохнул и послал солдат вперед – разбивать лагерь.

Добравшись до выбранного ими места, Деян впервые в полной мере оценил удобство путешествия с бывшей епископской охраной, привыкшей заботиться о «господах»: на поляне уже трещал костер и рядом, между двумя раскидистыми деревьями, был натянут полог из плотной ткани, а земля под ним выстлана ветками. Вместе с капитаном Деян довел теряющего сознание чародея до лежанки и дал тому порцию оставленного Харраной лекарства.

Удостоверившись, что все в порядке, Альбут ушел к своим людям, занятым лошадьми.

– Нужно в чем-нибудь помочь? – окликнул его Деян, но тот отрицательно мотнул головой.

Голем, поворочавшись недолго и прохрипев пару забористых проклятий, забылся глубоким сном. Не зная, куда еще себя деть, Деян сел рядом: под пологом хотя бы не лило за шиворот.

Так, набросив на плечи одеяло, он и уснул, и не проснулся даже, когда один из солдат принес охапку веток и для него; не проснулся и потом, когда стали делить хлеб и копченую рыбу, неохотно врученную им в дорогу Лэшвортом.

Жар от костра обдавал лицо. Он спал, и ему снилась Орыжь: объятые пламенем дома и жгучий дым, призрачные, едва различимые в сизых клубах фигурки людей, безмолвно и бездеятельно наблюдающих за пожаром.

– VII –

Привело его в чувство только несколько сильных толчков.

– Ты стонал и метался, будто тебя живьем жгут, – сказал Голем. – Я решил – лучше тебя разбудить.

Уже стояла глубокая ночь; на костровище тлели одни угли.

– Я думал, если жгут, орут во всю глотку, – сказал Деян. – Рибен, а бывают… как это правильно назвать… вещие сны? О прошлом или о будущем?

– Существуют, и те, и другие; но нечасто, и они всегда неполны и неточны. – Голем вернулся обратно к тлеющим углям и сел на землю, скрестив ноги. – Что тебе примерещилось? Что-то дурное дома?

– Да. Не первый уже раз, – сказал Деян. Он все еще не мог восстановить дыхание после кошмара; фигуры двух часовых на другом конце поляны напоминали ему призраков. По привычке он огляделся, выискивая взглядом Джибанда, – и только тогда вспомнил, что великана больше с ними нет.

– Просто ты много беспокоишься о доме, вот он тебе и снится, – сказал Голем. Кончилось действие лекарства, и его, как обычно, мучила бессонница.

– А какие мороки не дают спать тебе? – спросил Деян.

– Обычно я вижу жену. Как Радмила просит поднести ей зеркало и как разбивает его подвернувшимся под руку железным блюдом; бесконечные наши с ней ссоры. И нашу первую брачную ночь – но это милосердно редко. Странно, – Голем искоса взглянул на него, – что ты спросил.

Деян пожал плечами.

«Мне не следует быть здесь, – подумал он. – Но все-таки я здесь».

Он встал и умылся собравшейся в пологе водой; утолил жажду из нашедшегося рядом кожаного бурдюка.

Спать больше не хотелось: сон пугал.

От холода немели пальцы, и он тоже сел к тлеющим углям. С другой стороны от костровища, завернувшись в плащ, спал капитан Альбут; его лицо казалось высеченным из камня. После неожиданно устроившейся свадьбы смертного холода в капитане стало еще больше, чем до того; но там, где прежде бушевала буря, воцарилось спокойствие. Он не собирался жить – но готов был умереть с чистой совестью.

– Когда-то я думал: люди – они как книги, – сказал Деян. – Что однажды записано, то они и есть. И сколько ни перечитывай, ни подновляй обложку – это уже не изменится. Но, видно, я ошибался: иногда люди все-таки меняются… И не всегда к худшему.

– Все люди меняются: кто-то больше, кто-то меньше, – сказал Голем. – Все живое подвержено переменам, все мертвое – тлену и разложению.

Чародей замолчал. Было слышно, как потрескивают угли в костре, как каплет с полога вода, как фыркает где-то близко недовольная путами и привязью лошадь.

– Скажи, Деян, – Голем окликнул его, уже когда он решил, что достаточно отогрелся и пришел в себя, чтобы попытаться уснуть снова, – чего бы ты хотел?

– Чего бы я хотел? – недоуменно переспросил Деян.

– Что бы ты сделал, окажись ты на моем месте?

– Я не на твоем месте, Рибен, и надеюсь никогда даже близко не оказаться.

– Да я не про колдовство! – Голем поморщился. – А просто про возможности… Про власть, если угодно. Когда я говорил с твоими односельчанами, то назвался хозяином Старожья, князем – тем, кем был когда-то. Но, если взглянуть здраво, это ерунда почище той, что я один из Хранителей. Я ведь ничего не знаю про сегодняшний день Алракьера: каким он стал? Ничего не знаю про то, чего желают люди. А ты здесь, как-никак, живешь. Вот я и спрашиваю: чего ты хочешь? Что бы ты стал делать, если б, скажем, сам стал королем?

– К чему тебе? – спросил Деян, выгадывая время для раздумий.

– Еще спрашиваешь! Ты сам недавно выговаривал мне за то, что прошлое в моих глазах заслоняет настоящее, – сказал Голем со слабой улыбкой. – Пока все идет к тому, что я не переживу встречу с Венжаром, а Венжар не переживет встречи с бароном Бергичем. Но если сложится иначе… – Улыбка чародея превратилась в странную, болезненную гримасу: ему тяжело давалось думать о такой перспективе. – Я не могу и не хочу ничего обещать, Деян: ты и сам слышал, что сказала Харрана. У меня нет времени. Но если будет возможность что-то нужное сделать для людей – я сделаю.

– Ну, знаешь… – протянул Деян. – Я, если ты не забыл, крестьянский сын, а не княжеский! И всю жизнь в глуши прожил. Откуда мне знать, как кому лучше?

Прежде – пока он спокойно жил дома, зачитываясь книгами, которые привез с собой преподобный Терош Хадем, – в его голову приходило множество мыслей о том, что он изменил бы в Орыжи и во всем мире, если б мог; о чем-то таком приятно было помечтать, засыпая.

Но теперь ему сделалось жутко.

Не кто-нибудь, а всамделишный князь и колдун с полной серьезностью спрашивал, «что делать», и не кого-нибудь – а его! Однако в роли мудрого советника Деян себя совсем не видел.

– Сейчас этими землями правит княжеский сын, а не крестьянский; ну и как – нравится? – возразил Голем.

– Не нравится, – признал Деян. – Ну, если уж на то пошло… ну… Перво-наперво я б отыскал способ заключить с Бергичем мир. Чтоб люди не гибли больше ни за что ни про что. Восстановил бы все то, что за войну пожгли и поломали. Сделал бы всюду, где люди живут, хорошие дороги, чтоб ездить можно было, чтоб торговцы приезжали, и ученые люди, и лекари… Чтоб те, кто хочет, могли грамоте учиться; чтоб если вдруг большой голод, пожар, наводнение – помощь была… Только пустые слова все это, Рибен, – со вздохом заключил он. – Мир за просто так не подпишешь, дорог за здорово живешь не проложишь: иначе давно бы не воевали и не ломали бы в ямах да на кочках ног. Одним воевать охота, другим в глуши самим по себе вести хозяйство. Соседей не знать и в казну не платить. Как живем; так, верно, и будем жить еще долго.

– Возможно, – согласился Голем. – Но можно же и понадеяться на лучшее.

– Что-то у тебя самого не больно-то получается, – не удержался Деян.

Голем отмахнулся:

– Я не знаю, что для меня будет лучше и на что уже надеяться; а тут иное.

Деян не стал спорить и молча ушел спать: отчего-то этот недолгий разговор окончательно испортил его и без того скверное настроение.

Улегшись под пологом, он подумал, что следует переговорить с чародеем в другой раз – и о далеком прошлом, о котором тот знал больше, чем кто бы то ни было другой, и о настоящем, в котором им предстояло встретиться с Венжаром ен’Гарбдадом, и о будущем…

Но случая не представилось.

Глава пятая. Гроссмейстер

– I –

Следующие два дня пути оказались намного хуже дня первого. Дорога поднималась в гору и не становилась лучше, но Голем, худо-бедно восстановивший силы, торопил – потому они ехали с рассвета едва ли не до полуночи: он остановился только тогда, когда измученная вьючная кобыла провалилась копытом в глубокую яму и поломала ногу. Альбут выстрелом избавил животное от мучений и объявил, что дальше рисковать людьми и лошадьми отказывается. Голем, скрипя зубами, признал его правоту.

Было не до разговоров; вообще ни до чего.

С трудом заставив себя встать после короткого и тревожного сна, Деян подумал, что в первые дни после выхода из Орыжи чародей, верно, щадил его – иначе они далеко бы не ушли. Усиливающаяся c каждым часом боль в лодыжке делала изматывающую дорогу совсем невыносимой. Промучавшись до полудня, Деян вспомнил о лекарстве Харраны и без долгих колебаний воспользовался им сам; сразу стало легче, но навалилось какое-то сонное отупение. Потому от последних часов пути в памяти остались только разрозненные обрывки; даже невероятно огромная река, которая стала видна, когда они выехали на открытое пространство, с высоты показалась ему похожей на грязную ленту и совершенно не произвела впечатления…

Однако к вечеру действие лекарства ослабело ровно настолько, чтобы он все еще мог наступать на ногу – но уже мог соображать. Произошло это весьма своевременно, потому как цель изнурительного пути показалась впереди. Она рассеивала сумерки огнями сотен костров, у которых отогревалась и кашеварила оборонявшая высоты армия; встречный ветер издалека доносил густой, тяжелый запах и стук топоров: солдаты восстанавливали подмытые ливнями укрепления.

К границе огромного лагеря подъехали в открытую, не таясь. Отряд, охранявший дорогу, позволил им приблизиться, но, когда до освещенного круга оставалось полсотни шагов, взял их на прицел; офицер приказал остановиться и назвать себя.

Деян ожидал от Голема какого-нибудь впечатляющего колдовского представления, вроде того, что тот устроил в Нелове с завязыванием штыка в узел – однако на этот раз все произошло обыденно. Капитан Альбут переговорил с офицером, который оказался его знакомым, после чего ушел с ним в лагерь один. А спустя четверть часа появились четверо мужчин, носивших черные нарукавные повязки и теплые плащи поверх обычных мундиров, и пригласили – скорее, потребовали – проследовать за собой.

Капитан не вернулся: после женитьбы он со всей очевидностью потерял к своей «темной лошадке» интерес, а его люди вовсе никакого интереса к чародейским делам не имели; потому, едва оказавшись в лагере, увели лошадей и смешались с другими солдатами, подошедшими поглазеть на странную процессию.

Оглянувшись, Деян понял, что они с Големом остались вдвоем.

Конвоиры безмолвно вели их между костров и палаток, взяв в квадрат.

В Орыжи каждый год – кроме последнего – отмечали приход Старого Солнца, когда день становился равен ночи. С утра молодежь кланялась старшим и поминала предков, к полудню накрывали праздничный обед, часть которого оставляли в лесу или отдавали огню в благодарность за урожай, а на закате зажигали костры под деревьями духов на убранных полях… Глядя на развернувшийся вокруг лагерь, Деян невольно вспомнил гуляния на Старосвет: присутствовало очевидное сходство, хотя здесь все было чудовищно извращенным и преувеличенным, нездоровым, злым. Старосвет был днем, когда люди осмысляли прожитую жизнь, праздником старости и смерти – а смерть была самой сутью, предназначением и судьбой зажатой на высотах армии.

Спустя недолгое время, пройдя через плотное кольцо солдат, конвоиры вывели их на утопающие в грязи деревянные мостки, проложенные к четырем высоким и солидным с виду походным шатрам. Из одного из них вышел рослый старик в украшенном золотыми и красными нитями черном плаще и прищурился на яркий свет факелов, пытаясь лучше рассмотреть пришедших.

Еще не было сказано ни единого слова, однако Деян ни на мгновение не усомнился, кто перед ним.

– II –

Мундира гроссмейстер Венжар ен’Гарбдад не носил. Он совсем не выглядел дряхлым стариком, как можно было ожидать, учитывая его возраст: морщины не превратили лицо гроссмейстера в печеное яблоко, не согнули спины, не проредили волос и белоснежной окладистой бороды, придававшей правильным чертам его лица суровость. Он был высок ростом, широк в плечах и даже в старости оставался очень хорош собой; его, в отличие от Голема, никак невозможно было принять за простого пастуха или солдата – вся его фигура источала силу и властность. Тогда как глубокое изумление, отразившееся на его лице, показалось Деяну неискренним: Венжар ен’Гарбдад ожидал увидеть именно того, кого увидел – иначе их бы не приняли с такой поспешностью.

– Не верю глазам своим, но они не лгут мне, – велеречиво начал он, шагнув Голему навстречу. – Рибен! Когда я молил Небеса о помощи, то не смел предположить, что надежда явится в твоем обличье…

Гроссмейстер подошел ближе – и улыбка на его лице погасла, а сам он в одно мгновенье стал как будто ниже ростом, сгорбился и постарел; словно все прожитые столетия разом навалились ему на плечи.

– Но ты пришел не затем, чтобы помочь, – заключил он упавшим голосом.

Голем молчал. Деян мог видеть только его напряженную спину.

– Все же, что бы ни привело тебя сюда, я рад тебя видеть, Бен. Не думал, что доведется. – К гроссмейстеру ен’Гарбдаду вернулось самообладание и царственная осанка; во взгляде промелькнуло что-то теплое.

Он протянул к Голему руки – но тот не шелохнулся.

– Я тем паче не думал, что придет день, когда я буду пробираться к твоему шатру под дулами ружей, Венжар, и обнаружу тебя разряженным, точно павлин, стариком, – негромко сказал Голем. Это были его первые слова с того мгновения, как впереди показались огни солдатских костров; Деян почувствовал озноб – столь непривычно зло, угрожающе и властно прозвучал голос чародея. – Продолжим здесь, на виду у всех, или все же пригласишь войти?

Деян огляделся. Не считая сопровождавших их по лагерю четырех офицеров, рядом, таясь в тени от шатров, собралось не менее полутора десятков человек. В темноте невозможно оказалось разглядеть их одежду и лица, но Деян предположил, что это все офицеры-чародеи разных рангов и их помощники.

– Как тебе будет угодно, Рибен. – Если гроссмейстер ен’Гарбдад и чувствовал перед Големом страх, то сумел его не показать перед своими людьми. – Алнарон!

– Слушаю, Ваше Превосходительство. – От толпы наблюдателей отделилась темная фигура, на свету оказавшаяся худощавым плешивым мужчиной в черном мундире, не намного уступавшим в роскоши гроссмейстерской мантии.

– Слушайте внимательно, генерал. И вы все! – гроссмейстер Венжар ен’Гарбдад обвел взглядом собравшихся в тени шатров людей, которых становилось все больше: первые ряды не отпрянули только потому, что на них напирали сзади. – Четверть часа назад в наше расположение прибыл неожиданный гость. – Гроссмейстер поворотом головы указал на Голема. – Рад вам представить: князь Рибен Ригич. Старожский Голем.

По толпе пронесся изумленный возглас; названный Алнароном мужчина вздрогнул, но через мгновение вновь овладел собой и нацепил маску равнодушия.

– Как и вы, до нынешнего часа я полагал подобное невозможным, однако правда перед вашими глазами, – продолжил гроссмейстер, возвысив голос. – Князь Ригич мой гость. Он в своем праве находиться, где пожелает, – и не сомневайтесь: он в силах доказать это право любому из вас. Не пытайтесь ему перечить, если вам дорога голова.

– Мое почтение, милорд, – все с тем же невозмутимым выражением лица Алнарон опустился перед Големом на одно колено прямо на заляпанные грязью мостки. – Мой отец имел честь сражаться под вашими знаменами.

Лишь после этого Голем удостоил его взглядом и коротким кивком.

– Предлагаю продолжить разговор под крышей. – Венжар ен’Гарбдад отступил чуть в сторону и обвел широким жестом вход в шатер. – Если, конечно, милорд Ригич не возражает.

Голем скривился:

– Чем ломать комедию, прикажи лучше подать вина. Идем! – Голем чуть повернул голову – и Деян со смешанными чувствами понял, что последние слова обращены к нему. Ему хотелось знать, чем все закончится, однако совсем не улыбалось оказаться между молотом и наковальней. Но выбора все равно не было; после устроенного гроссмейстером представления возражать при всех Голему было бы неразумно.

Генерал Алнарон попытался проследовать за гроссмейстером – но тот повелительным жестом запретил ему входить.

Снаружи при неверном свете фонарей и факелов шатер выглядел богато и красочно, словно сошел с одной из тех разноцветных картинок, которые иногда попадали в Орыжь, потому и внутри Деян ожидал увидеть что-нибудь удивительное. Однако действительность, скрытая за вторым, внутренним пологом, оказалась обыденна и даже неказиста. Пол был укрыт очень толстой ворсистой тканью, витой орнамент на которой едва удавалось различить за грязными разводами; подвешенный к удерживавшей потолок треноге масляный фонарь давал тусклый желтый свет. Из мебели внутри было три составленных вместе стола, несколько табуретов и пара сундуков. Заднюю часть шатра отгораживала еще одна занавесь, неплотно задернутая, так что можно было различить скрывавшуюся за ней кровать и умывальник.

Самым необычным предметом в походном шатре Венжара ен’Гарбдада оказался большой стеклянный графин с налитой в нем до середины золотистой жидкостью и тонкие, на высоких ножках, очень прозрачные стаканы, стоящие на столе рядом с разложенной картой, какими-то бумагами и книгами.

Присмотревшись лучше к гроссмейстеру и к его чуть нетвердой походке, Деян с недоумением подумал, что тот, похоже, пьян.

Впрочем, вряд ли стоило удивляться: если Голем мог в неподходящий момент напиться вдрызг, то почему не мог поступить так же Венжар ен’Гарбдад? Причин искать забытья у него наверняка было не меньше, чем у Голема, и ответственность за целую армию вряд ли могла его остановить: если судить по Голему – чародеи вовсе не привыкли останавливаться и отказывать себе в исполнении желаний…

Деян украдкой вздохнул: от разговора двух великих колдунов прошлого определенно не стоило ждать в настоящем ничего хорошего.

Но беда пришла раньше и совсем не с той стороны.

– Невероятно, это и вправду ты, Бен! – сказал гроссмейстер, остановившись у стола. – В тот самый день, когда я окончательно разуверился в такой возможности…

– Почему же сейчас, а не на полтора столетия раньше? – спросил Голем насмешливо.

– Утром доставили донесение: Старожье разрушено, – буднично сказал гроссмейстер. – Мои рекрутеры надеялись добрать там бойцов, но баронские псы успели первыми. От села, в какое превратился Старож, остались одни угли.

Долгие мгновения до сознания Деяна доходило значение тех слов, что он услышал; охваченный паникой, он по привычке взглянул на Голема – и встретил ответный взгляд: растерянный, почти испуганный.

– Ты уверен, Венж? – переспросил у гроссмейстера Голем. – Тут нет ошибки?

– Вполне. – Гроссмейстер вытащил из горы бумаг на столе какой-то документ и протянул ему. Голем стал читать, все больше и больше хмурясь.

Деян подошел и заглянул чародею через плечо, но буквы расплывались перед глазами.

– Что такое, Бен? – обеспокоенно спросил гроссмейстер. – Только не говори мне, что Джеб остался там.

– Что такое?! – Голем швырнул бумагу на стол – Это моя земля, Венжар! И ты спрашиваешь, «что такое»?! Деян, мой проводник и помощник, оттуда родом…

– Не имею чести быть с вами знакомым, молодой человек, но сожалею, что Братство не сумело защитить ваш дом, – сухо, но без издевки сказал гроссмейстер ен’Гардбдад и снова повернулся к Голему. – Это была твоя земля, Рибен. Была – до тех пор, пока ты ее не бросил.

– Венжар, проклятый ты идиот, – прорычал Голем, не глядя на гроссмейстера: разложенная на столе карта захватила все его внимание. – Да как это вообще стало возможно?!

– Вот так, надо полагать. – Гроссмейстер передвинул вперед по карте какие-то фигурки. – Точно неизвестно. Информация всегда запаздывает, сам понимаешь… А поскольку Святейший Патриарх королевства Дарвенского намерен меня здесь похоронить, запаздывает сильнее обычного.

– Круг должен был давно остановить это безумие!

– Политика! – Гроссмейстер развел руками. – Любой, кто поддержит одну сторону, потеряет поддержку второй: чем вмешиваться, намного выгоднее дождаться, кто выйдет победителем. Если ты скажешь, что мы измельчали, Бен, то будешь прав… Даже наша сила – и та измельчала; ты заметил? Или тебя это не коснулась?

– Я заметил, что ты потерял разум, Венжар, раз позволил загнать себя в такую дурацкую ловушку! – Голем хлопнул ладонью по карте. – И не ты один!

– А ты, я смотрю, по-прежнему ничуть не сомневаешься в собственном здравомыслии, – насмешливо сказал гроссмейстер ен’Гарбдад. – Точь-в-точь как нынешняя Председатель Круга: она приходится старине Марфусу двоюродной внучкой, но имеет со стариком прискорбно мало общего.