Текст книги "Дротнинг (СИ)"
Автор книги: Екатерина Федорова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Дротнинг
Екатерина Федорова
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Допросы
Возвращаясь к овчарне, где сидела Труди, Харальд вдруг вспомнил о факелах.
Когда он уходил, два древка, освещавших овчарню, уже догорали. Алые головешки пускали синеватые язычки у самой земли, но ведьма могла успеть – и пережечь над ними веревки, которыми он стянул ей руки. Затем вытащить изо рта кляп и натворить дел…
Пусть только попробует, недобро подумал Харальд.
Но следом у него мелькнуло, голодно и жадно – да, лишь бы попробовала! Сванхильд защитит дар сына. А сам он взамен получит право добраться до Асгарда. Если теперь, после договора с богами, Труди наведет чары на кого-то из его войска, это, считай, новая угроза. Неизвестно, кого успеет зачаровать ведьма, но потом эти мужики будут ходить рядом со Сванхильд. В их памяти могут остаться приказы, отданные из Асгарда. Они дождутся того времени, когда Сванхильд, родив сына, станет обычной бабой. Беззащитной перед людьми, которыми управляет воля богов. Только раб не мстит никогда…
А умный бьет загодя. И он наведается к асам, чтобы все узнать – но сначала сходит в поход. Отловит там пару тысяч рабов и вспорет им брюхо.
Одному за другим. По очереди.
Над плечом качнулась змея – или змей, как назвал его Локи. Раздалось прерывистое шипение, такое же голодное и жадное, как мысли Харальда. Следом нутро ему скрутило сухой судорогой.
Я жажду жертв, осознал Харальд. А мысли от этого туманятся, и разум ищет оправданий…
Змей над плечом снова качнулся, Харальд угрюмо глянул в его сторону. Нижняя челюсть твари, теперь удлинившаяся, отросшая в половину змеиной морды, отвисла. Голубоватым глазом змей косился на него.
Что-то змей осмелел, подумал Харальд. И так неизвестно, как примет Сванхильд это украшение, а тварь ведет себя так, словно начала что-то соображать. Не затаит ли Сванхильд страх, увидев его со змеем над плечом? Или отвращение?
Тогда его ночи станут нерадостными. А если вспомнить свадьбу с Труди, и те думки, что звенели в уме у волчицы – про предательство…
За спиной у Харальда, обрывая его мысли, раздался возглас Свальда, шедшего следом:
– Вон ведьма, что меня околдовала!
Харальд, успевший заметить девку, кивнул. И продолжил шагать к овчарне.
Ведьма, отдававшая приказы ярлу Огерсону, сидела на земле шагах в семи от овчарни, где осталась Труди. Рядом торчал Сигурд, помощник Свальда. Пялился украдкой на девичьи голые плечи и почти голую грудь.
– Пусть твой человек оттащит ее чуть дальше, – буркнул Харальд, уже берясь за засов на двери овчарни. – Я допрошу эту ведьму после Труди. Хотя постой-ка…
Он резко развернулся, подошел к девке. Спросил, глядя на нее сверху вниз:
– Ты ведь Брегга Гунирсдоттир? Раз опять полезла к Свальду – значит, Брегга. Больше некому.
Ведьма, мелко трясясь от холода, одно мгновенье смотрела Харальду в лицо. Потом отвела взгляд. Над тряпьем, закрывавшим ей рот, безумно блеснули синие глаза – помутневшие то ли от страха, то ли от полумрака и теней.
Свальд, тоже подошедший и вставший рядом, удивленно бросил:
– Да какая это Брегга?
Но затем, сразу кое-что сообразив, выдохнул:
– Выходит, они могут менять лица? Все или только Брегга? Да у нее и грудь с задницей усохли так, что не узнать! Я хочу послушать, что она тебе скажет, брат. Только не дай ей снова меня заколдовать…
Последние слова Свальд произнес чуть слышно. Но Харальд, расслышавший их ясней ясного, уронил:
– Я за этим пригляжу. Однако тебе придется побыть на всех допросах, Свальд. Сам я могу поспешить и прикончить одну из баб, не узнав у нее всего. Поможешь мне своим ножом? Заодно услышишь собственными ушами, что они еще могут.
Больше Харальд ничего не сказал, решив отложить объяснения на потом. И так пришлось потратить немало времени, рассказывая Свальду о том, что случилось на пиру. Они с братом еще побеседуют за чашей эля, когда с ведьмами будет покончено. И когда он услышит, что скажет Сванхильд. Увидит, как она на него посмотрит…
– Положись на меня, – пообещал Свальд. – Я спешить не стану.
Голос его прозвучал спокойно, хоть и хрипловато. Но по углам рта напряглись и застыли желваки.
Загадывал Харальд напрасно, Труди веревки на руках не пережгла. Когда он вошел в овчарню, девка сидела, забившись в угол. А потом, не запираясь, отвечала на вопросы – и больше не вспоминала о том, что успела стать его женой.
Свальду, зло выдыхавшему время от времени, не пришлось пускать в дело нож, потому что ведьмы были на диво откровенны. Видно, поняли, что их битва проиграна.
Даже Асвейг на этот раз заговорила сразу, как только Харальд перехватил ее запястья покрепче. Однако слова чеканила с ненавистью. Из тонкой, как жердинка, девки, она стала пышногрудой и пышнозадой. Но кое-что от прежней Асвейг в ней все же осталось – то, как она смотрела, пусть и мимо Харальда, как вскидывала голову.
Грудастая Брегга, наоборот стала стройной, высокой, тонкой. И повадки у нее изменились. Старшая Гунирсдоттир теперь ничем не отличалась от запуганных, сломленных рабынь, которых Харальд за свою жизнь повидал достаточно…
Допрашивать баб Харальд закончил уже перед рассветом. А потом настал черед мужиков.
Первым в сарай завели Убби. И Харальд, посмотрев в лицо своего хирдмана, теперь украшенное парой кровоподтеков, спросил неторопливо:
– Что, Убби, одной рукой, но замахнулся на мою жену? Решил поквитаться со мной за Рагнхильд?
Однорукий хирдман одно мгновенье молчал, угрюмо глядя ему в глаза. Затем отвел взгляд. Неровно сказал:
– Рагнхильд я, конечно, никогда не забуду. Однако замахивался я не на твою жену, конунг Харальд. А на зверя, который укусил новую дротнинг моего конунга. Да еще на свадебном пиру, прилюдно. Хочешь меня наказать? А за что? За то, что я кинулся защищать твою нынешнюю бабу?
– Ты знал, кто эта волчица, – тихо уронил Харальд.
И змея над его плечом беззвучно качнулась. Он продолжил, ощущая, как по телу, начиная от шрама, вспахавшего брюхо, ползет холод – и как тяжело, ледяной трясиной, колыхнулась внутри ненависть:
– Все войско знало, что должно случиться с дротнинг Сванхильд. Все были предупреждены. Волчица, не испугавшаяся огней и людей, рядом со мной… это могла быть только она!
– А хоть бы и так, – вдруг буркнул Убби.
И зыркнул на Харальда исподлобья. Но тут же снова отвел взгляд. Заявил твердо:
– Я свой нож занес не сразу. Сначала посмотрел на тебя, конунг. Ты стоял неподвижно, пока ярлы у тебя на глазах резали волчицу. И обнимал при этом свою новую дротнинг! Что я должен был подумать? Только одно – кем бы эта волчица ни была, теперь она тебе лишь помеха. К тому же зверь перед этим напал на твою новую жену. И тебя укусил!
Харальд резко выдохнул, Убби смолк, точно почуял что-то. Снова быстро глянул в лицо конунга. Добавил уже не так уверенно, но громче прежнего:
– Если ты сам стоял и смотрел, как твою бабу полосуют ножами – то искать виноватых начинай с себя, конунг Харальд! Однако все обычаи на моей стороне! Волчицу я не тронул ни рукой, ни лезвием, ни словом. Тут даже вергельд платить не за что. И как только ты приказал, я отступил назад. Никого не ранил, не убил!
Хирдман замолчал, по-прежнему глядя в сторону. Харальд, ощерившись, негромко уронил:
– Так ты видел, как меня укусила волчица, Убби? Но тогда ты видел и другое. Что я не схватился после этого за нож. Даже не шевельнулся. А ведь ты никогда не был дураком, Убби. И раз там, в Йорингарде, вовремя сообразил переметнуться ко мне… то и тут наверняка успел понять, что я не в себе. Что стою столбом, потому что скован чарами!
Убби, уставившись в угол овчарни, хмуро начал:
– Мало ли что я понял…
Но тут же осекся. Точно осознал, что сболтнул лишнего.
– А что ж еще, Убби? – шипяще выдохнул Харальд, делая коротенький шаг вперед.
Над плечом радостно трепыхнулся змей. Харальд оскалился еще шире, не сводя глаз с Хирдмана. Посоветовал негромко:
– Не строй из себя девку. Выкладывай, Убби. Или хочешь, чтобы я сам рассказал, что у тебя на уме? Я женился на ведьме, которую искал, чтобы допросить. И она больше десяти дней водила меня за собой по крепости, как пса на привязи. Ты сообразил, что со мной неладно, еще до свадьбы. Ты все знал, и я это знаю…
– А хоть бы и так, – вдруг буркнул Убби.
И быстро глянул – но не на Харальда, а на змея, висевшего над плечом конунга. Заявил хмуро:
– Думаешь, я не понял, с кем ты тут дрался? Не с колдунами, а с богами, так ведь? Да начни я болтать о своих догадках с самого начала, у тебя и половины твоего войска не осталось бы. А то и четверти. И с кем бы ты брал Упсалу, конунг Харальд? Но я не припомню, чтобы ты мне хоть раз сказал – Убби, ты же сообразил, кто у меня во врагах, а людям не говоришь! Выходит, прежде моя недогадливость тебя устраивала, а теперь поперек горла встала? Нет уж, требуй ответа за мои дела, а не за догадки! Так оно будет по обычаю. И по совести!
Он прав, с ненавистью подумал Харальд. Черные тени, обложившие лицо и гриву Убби, стали резче.
Убби был прав. Догадки есть догадки, о них перед войском не объявишь. Его приказу хирдман подчинился беспрекословно, ранить Сванхильд он не успел…
И все же замахнулся на нее.
Вызову Убби на хольмганг, угрюмо решил Харальд. Только надо будет привязать к поясу правую руку, чтобы хоть так уравнять силы. Чтобы не сказали потом, будто конунг зарубил калеку, назвав это поединком.
Конечно, даже с привязанной рукой Убби ему не ровня. Однако все будет по правилам, после вызова и боя. В этом никто не усомнится.
Змей над плечом вдруг жадно дернулся, и нутро Харальду снова скрутило судорогой. Потом, угрюмо подумал он. Сначала надо дождаться Локи с его сыном. А потом можно и на хольмганг…
Свальд, стоявший в двух шагах от Харальда, неожиданно бросил:
– А ведь хирдман прав, брат К Сванхильд он не прикоснулся. Ни к ее телу, ни к одежде… то есть к шерсти. Выходит, жизни и чести твоей жены урону не было. А нож, занесенный над зверем, воину ставить в вину нельзя. Будь здесь мой отец, ярл Огер, он сказал бы то же самое.
Харальд быстро глянул на Свальда, тот ответил ему простодушным взглядом. Даже слишком простодушным. И снова уставился в темноту, куда не дотягивался свет факелов.
Готовится выгораживать отца с дедом, мелькнуло у Харальда. Вина старших ярлов Сивербе по-любому больше вины Убби. Но если хирдмана убьют, а ярлы останутся жить, то люди этого не поймут.
А в следующий миг у Харальда вдруг полыхнула мысль – что, если посмотреть Убби в глаза, да подольше, пока тот не переменится, как повариха, что попалась ему в руки перед перед штурмом Упсалы? Если все выйдет, то Убби и жить останется, и служить будет верно. Старших ярлов Сивербе тоже можно привязать к себе, изменив их взглядом…
Правда, тогда придется заглянуть в глаза и Свальду. Чтобы брат не затаил зло за отца и деда, как затаил его когда-то Убби.
Харальд сцепил зубы. Холодно, спокойно подумал – вот я и начинаю рассуждать по– божески. Вижу в людях не родичей, друзей и врагов, а куски теста, из которых можно лепить что угодно. А при нужде и перекусить ими…
Он скривился. Затем, резко шагнув вперед, врезал Убби под дых. Бросил, отступая:
– Как правильно сказал ярл Свальд, я не могу осудить воина, поднявшего нож на волка. Но есть та, кто может тебя осудить. Потому что свой нож ты занес над ней! И только она может знать, оскорбило ее это или нет. Вот мое решение – когда дротнинг Сванхильд очнется, ты придешь к ней на суд. Она решит, какого наказания ты достоин за этот взмах ножом!
Убби, закашлявшийся от боли, кое-как кивнул. Харальд еще успел заметить облегчение, появившееся на лице хирдмана – а потом Убби, покачнувшись, развернулся. И пошел, неровно ступая, к выходу из овчарни.
Свальд, едва дверь за хирдманом захлопнулась, спросил с легким удивлением:
– Ты и впрямь доверишь судить его своей жене? Но ведь она…
Харальд перебил:
– Простит его, я знаю. Крикни парням, чтобы привели сюда Турле с Огером. И можешь остаться сам. Но помни – выслушать тебя я выслушаю, однако сделаю по-своему!
Брат прищурился. Быстро оглянулся на дверь, пробормотал:
– Значит, Убби все-таки умрет? Это правильно. Главное, сделать все без шума. Твой однорукий слишком много болтает. И озлоблен… нет, таких надо убивать тихо. Не напоказ. А про суд дротнинг ты ему зачем сказал?
– Чтобы он не сбежал, – проворчал Харальд.
И тоже посмотрел на дверь.
Жертвы хотелось все сильней и сильней. Перед глазами назойливо маячило видение – как он догоняет Убби и взрезает ему брюхо, да так, чтобы кишки петлями ползут наружу…
Кто я теперь, мелькнула у него злая мысль. И вот ради этого Один когда-то захотел стать богом? Скорей бы все закончить – и к Сванхильд. Не поговорить, так хоть послушать, как она дышит.
– Разумно, – заявил тем временем Свальд. – Все знают, какой нрав у твоей дротнинг. Убби останется в крепости, решив, что пронесло. И о своих догадках будет молчать. Хочешь, я устрою так, что в одну ночь он перепьет эля и по пьяни свернет себе шею…
– Нет, – отрезал Харальд. – Все будет честно – насколько это возможно с искалеченным. Хольмганг с парой свидетелей, потом достойная смерть. Может, ему повезет, и Один еще примет его у себя в Асгарде.
Свальд едва заметно кивнул, соглашаясь. Торопливо сказал:
– Могу я попросить тебя о милости? Не убивай Огера и Турле.
– Были ли они милостивы к моей жене? – буркнул Харальд. – Убби лишь замахнулся – а эти двое ударили!
Свальд, упорно не отводя взгляда от лица брата, прищурился так, что глаза стали узкими щелками. Попросил ровным голосом:
– Прости их. Отправь в Сивербе и запрети высовывать оттуда нос. Запри их там под охраной, но не убивай. Все-таки это наш дед, Харальд. И мой отец.
Раз твой отец, значит, выпутается, почему-то мелькнуло в уме у Харальда. А следом он отвернулся от Свальда, давая знать, что разговор окончен. Снова ощутил голодную пустоту внутри…
Брат подождал одно мгновенье – и пошел к двери. Распахнул створку, выкрикнул приказ, затем отступил к факелам, горевшим в середине овчарни. Чуть погодя внутрь втолкнули ярлов Сивербе. Огер тут же шагнул вперед, заявил с напором:
– Я не стал сопротивляться, когда ты приказал взять нас под стражу, Харальд. Хотя с родичами так не поступают! Понимаю, из-за чего ты разъярился, но ты не прав. Твоя Сванхильд обернулась в бабу только после того, как ее коснулись наши ножи! И выходит, что это мы ей помогли! Колдовство разрушилось от ран, это наша заслуга!
Свальд, замерший по левую руку от Харальда, кашлянул, пряча невольный смешок. Турле, вставший бок о бок с Огером, размашисто кивнул. Добавил быстро:
– Не будь нас, твоя дротнинг так и бегала бы серым волком! Так что ты не судить нас должен – а благодарить…
На этот раз Свальд удержался от кашля.
– Значит, вы поняли, кто эта волчица, и просто решили ей помочь? – протяжно спросил Харальд.
– Не совсем так, – бросил Огер, словно не заметив насмешки.
– Все случилось слишком быстро – зверь выпрыгнул из темноты, напал… тут всякий схватился бы за нож. Я лишь потом сообразил, что это волчица. Да еще в тяжести. Ты сам там был, Харальд, так что знаешь, как все произошло. Так быстро, что ты даже не успел защитить свою жену!
– Ведьму, – прошипел Харальд.
И подумал тут же – складно врет. Огер всегда соображал быстрее прочих. Надо полагать, он еще до свадьбы догадался, что его племянник выиграл битву за Упсалу, но проиграл бой за самого себя. И Огер вместе с Турле решили угодить новой дротнинг, понимая, кто за ней стоит…
Но сначала они, как и Убби, посмотрели на своего конунга. Не случайно же первый удар, который нанес Огер, лишь пригвоздил лапу волчицы к столу.
– Ведьму, – согласился Огер. – Но тогда мы этого не знали. И ведь в конце концов все вышло хорошо. Ты получил назад свою жену, которая носит твоего первенца. Ведьмины чары рассеялись, и все после двух ударов ножа! Конечно, за раны, что мы нанесли твоей дротнинг, следует заплатить вергельд. Как положено по обычаю. И мы его заплатим. Сколько ты хочешь?
Он сказал все вроде бы правильно – но Харальд повел головой так, словно его ударили. Уронил тяжело:
– Предлагаешь мне серебро за кровь моей жены? А если мой нерожденный сын не выживет, то и за его жизнь тоже?
Турле быстро посмотрел ему в глаза, тут же отвел взгляд. Заявил спокойно:
– Да, за твоего сына, внука Ёрмунгарда, серебром платить нельзя. Но это я нанес дротнинг самую опасную рану. Мне и расплачиваться. Только Огера не трогай. Помнишь, что сам объявил когда-то в Йорингарде? Что простишь любого, кто увидит твою дротнинг и остановит ее – даже если он ей повредит, пытаясь это сделать. Так вот, Огер не собирался убивать твою жену. Он лишь остановил волчицу!
А потом старик расстегнул пряжку своего плаща. Проворчал:
– Мне давно пора было уйти в Вальхаллу… или хотя бы в Хельхейм. Огер, ты был мне хорошим сыном. И с тобой я забывал о других своих сыновьях, которые уже умерли. Свальд, ты всегда был непутевым внуком. Но ты еще можешь стать хорошим сыном для своего отца. И я всегда гордился тем, каким отважным воином ты вырос. Харальд…
Старик пригнул голову, глянул исподлобья из-под кустистых седых бровей.
– Что бы ни было в прошлом, но теперь ты – гордость нашего рода. Я сожалею, что не вырастил тебя, как должно. Сожалею, что не я вложил в твою руку первый меч. Что в свой первый поход ты отправился не на нашем драккаре. Но для меня было позором…
– Только попробуй сказать что-то про мать, – рыкнул Харальд.
Кулаки его сжались, искрой пролетела мысль о ноже – и сверкнуло перед глазами видение, в котором он вспарывал старику живот.
– Сначала дослушай, – властно, нетерпеливо бросил дед.
А потом повесил свой плащ на плечо Огера, молча смотревшего на отца. Продолжил:
– В том, что случилось с моей дочерью Унной, не было ее вины. Весь позор лежал на мне – потому что я не смог отомстить. Было время, когда я сожалел, что не утопил тебя в море, как поступают с больными сосунками. Глаза у тебя в детстве были светло-голубые, так что я даже помыслить не мог, что твой отец не человек. Я не любил тебя, Харальд, потому что ты напоминал мне о моем позоре. Теперь я сожалею об этом. Однако я не унижу ни тебя, ни себя просьбой о прощении. И все же… перед йолем, когда положено поминать мертвых родичей – вспоминай иногда обо мне. Потому что в тебе есть и моя кровь! Я закончил. Берись за меч.
Слова его, хоть и ожидаемые, резанули по сознанию Харальда, снова одарив его видением, в котором он взрезал деду брюхо.
– Нет, – помолчав, уронил Харальд. – Я подожду. Пусть Сванхильд сначала очнется. Если она не сбросит моего щенка – тогда я подумаю, что с вами делать. А если с моим первенцем что-то случится… вот тогда я отомщу и Огеру, и тебе. Его будет ждать хольмганг, тебя просто казнь. Я возьму жизнь за жизнь. А пока выберите любой из драккаров, что стоит во фьорде, и ждите моего решения там. В крепости я вас видеть не желаю. И сбегать не советую, все равно отыщу. Хоть на земле, хоть на море.
Турле еще пару мгновений стоял, переводя взгляд с Харальда на Свальда. Потом развернулся – и, припадая на одну ногу, зашагал к двери. Огер молча пошел вслед за отцом, неся на плече его плащ.
– Я все-таки надеюсь, что ты простишь своих родичей, – тихо проговорил Свальд. – И ведь кое в чем отец прав. Оборачиваться волчица начала лишь после того, как дед с отцом ее ранили. Или дело все-таки в другом? Расскажешь, как твоя жена избавилась от волчьей шкуры?
– Сначала надо покончить с ведьмами, – буркнул Харальд.
А следом глянул на брата. Подумал голодно, угрюмо – пока Локи не приведет своего сына, самому убивать нельзя. Значит, с бабами придется разбираться Свальду.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Казнь
Люди Харальда этой ночью спать не ложились. Воины, выйдя из-за столов, до самого рассвета простояли возле скотного двора – собравшись там темной толпой, осьминогом запустившей щупальца к домам крепости.
Сна у мужиков не было ни в одном глазу. От одного к другому передавались слухи о ведьмах, что околдовали конунга. А еще говорили о том, что кого-то из воинов тоже могла ждать волчья шкура – вон как дротнинг, которая обернулась бабой лишь перед конунгом, когда ярлы ударили ее железными ножами.
Страх одолевал многих. И многие пытались вспомнить, не сболтнули ли чего, что могло задеть волчьих ведьм. Все понимали, что любой, на ночь вдоволь хлебнувший эля, во сне мог не почуять крысиного укуса. Люди, перешептываясь, ждали, что же скажет конунг после допросов. Поэтому Харальд, выйдя из овчарни, оглядел толпу, над которой кое-где горели факелы…
А потом решил устроить ведьмам прилюдную казнь.
Закричали хирдманы, и войско рекой потекло к пустому месту перед сгоревшим Конггардом. Харальд, идя позади толпы, прошелся между столами, оставшимися после свадебного пира. Дошагал до помоста, поднялся по ступеням.
По ту сторону дощатого помоста уже колыхалось людское море – доходившее до самых ворот и забиравшееся на склоны вала. Над крепостью понемногу занимался хмурый, ненастный день, светловолосые головы людей вылеплялись из серой хмари белесыми кочками…
На скомканном шелковом полотнище, все еще прикрывавшем доски стола, темнело пятно высохшей крови. Харальд глянул на него. Не оборачиваясь, бросил хирдманам, что замерли возле помоста:
– Отнесите стол на пепелище вместе с шелком. Я сам его потом сожгу.
Стол тут же утащили. Харальд дошел до середины помоста, посмотрел на лица воинов. Крикнул:
– Этой ночью я допросил волчьих ведьм, околдовавших меня и моего брата Свальда! Две из них – это дочки Гунира, Асвейг и Брегга!
Слова лились легко.
– Колдовством они изменили свои лица, а потом назвались двоюродными сестрами Труди Гунирсдоттир! И жили среди нас, решая, кого бы еще превратить в волков! Теперь они схвачены, но в этих краях есть и другие ведьмы. Так что не доверяйте бабам, которых здесь встретите! Помните – тот, кого укусила крыса, к полнолунию может обернуться волком! Всякий, нашедший на себе след от укуса, пусть придет ко мне!
Люди слушали молча, внимательно. Слова Харальда отражались эхом от частокола, лентой тянущегося по вершине вала.
– А теперь, чтобы никто не опасался шороха в углу, или писка под половицей, мы этих ведьм придушим! Но копьем протыкать их не станем – потому что это не жертва богам, а казнь!
Харальд договорил и оглянулся на Свальда. Брат, уже стоявший на помосте, в трех шагах от него, поймал его взгляд. Тут же отвел глаза, объявил громко, торопливо:
– Начнем с Брегги! Сигурд, тащи сюда мою новую невесту!
Подручный Свальда заволок на помост упиравшуюся Бреггу. Руки у нее были связаны, рот заткнут, как и у прочих ведьм. Свальд, не изменившись в лице, накинул девке на шею кусок веревки.
Через пару мгновений ноги Брегги уже застучали по помосту. А Харальд, глядя на нее, снова ощутил сухую, голодную судорогу, прошедшуюся от горла к животу. В уме мелькнуло – рубануть бы ей лезвием по брюху…
Но нельзя.
Он заставил себя отвернуться. Тут же вспомнил о Сванхильд. Раз Кейлев не прислал к нему человека с весточкой, значит, ей не хуже и не лучше. Перед глазами видением промелькнуло лицо жены – бледное, осунувшееся, окруженное пухом коротеньких золотистых прядей. В довершение ко всему, привиделось, будто сомкнутые веки Сванхильд беспокойно дрогнули.
Харальд нахмурился, глядя в сторону ворот. Подумал угрюмо – убить бы Турле сразу, но ведь сам там был. Однако руку с ножом, занесенную над волчицей, не перехватил, как положено мужу…
– Все! – с явным облегчением бросил брат. И рявкнул, по-прежнему не меняясь в лице: – А теперь займусь новой дротнинг! Сигурд, тащи сюда Труди!
На этот раз Харальд отворачиваться не стал. Уставился на белокурую девку в упор, ощерился, когда та глянула умоляюще. Веревка, затянутая поверх тряпки, которую запихали Труди в рот, подпирала ей щеки, превратив их в два желвака. По ним протянулись дорожки от слез, мокро блестевшие на свету.
А пока Сванхильд бегала в волчьей шкуре, эта ведьма улыбалась без продыху, подумал Харальд. И, пригнув голову, исподлобья глянул на Труди. Девка уже судорожно дергалась в веревочной удавке, концы которой были в руках Свальда.
Пусть радуется быстрой смерти, мелькнуло у него. Наверно, стоило все-таки сжечь ведьм, чтобы сбылось предсказание, которым старшие бабы пугали молодых. Но затягивать с этим делом нельзя. К тому же в крепости была Сванхильд, она могла очнуться, услышать далекие вопли…
Или унюхать запах горелого мяса. Кто его знает, какой теперь у девчонки нюх – после всего, что с ней было?
Харальд вдруг едва заметно ухмыльнулся. Подумал насмешливо – если угадал, то при такой жене уже не прижмешь тайком рабыню. Все учует. Впрочем, к Хели рабынь, лишь бы Сванхильд побыстрей очнулась…
И не испугалась змея, стрельнула у него нехорошая мысль.
Он покосился на правое плечо, тварь тоже повернула к нему голову. В узких просветах между черными разводами, густо расписавшими змеиное туловище и морду, мерцали полустертые нити серебра. В почти человеческих прорезях глаз блеснули серебристо¬голубые радужки, перечеркнутые щелями зрачков…
Ноги Труди тем временем ударили по настилу в последний раз – уже слабо, едва слышно. Свальд для верности подождал еще немного, удерживая обмякшую девку на весу. Потом дал телу упасть. Пинком откатил его к тому краю помоста, где лежал труп Брегги, крикнул, не оборачиваясь:
– Веди Асвейг!
Внизу, перед ступенями, Сигурд шагнул к средней из дочек Гунира, стоявшей вместе с остальными ведьмами в кольце стражников. Потянулся, чтобы ухватить ее за волосы и затащить на помост – но девка вдруг увернулась от его руки. И сама взбежала по ступенькам, оставив Сигурда за спиной. Тут же шагнула к Свальду, вскинув голову.
Торопится вслед за сестрами, подумал Харальд. У этой даже щеки сухие. Из трех дочек Гунира она на поверку оказалась самой крепкой.
Забава очнулась резко, точно в бок кто-то толкнул. И тут же ощутила, как горит левый бок, от ребер до бедра. Как печет ладонь…
Но ей было не до того, чтобы жалеть себя. Первая же мысль уколола страхом – ребенок! Дитятко?
И она, еще толком не открыв глаза, потянулась к животу. Обеими руками, под жарким тяжелым покрывалом, которым была укрыта. Болезненно сморщилась, когда в ладони, обмотанной тканью, от движения заворочалась боль. Потом сморщилась еще сильнее, нащупав широкую повязку, обхватившую тело под рубахой.
Живот по-прежнему был слегка округлым. Таким, каким она его помнила. И Забава, чуть успокоившись, огляделась.
Она лежала на кровати в опочивальне, ярко освещенной светом многих светильников. Рядом сидела Неждана. Жена Свальда дремала, наклонившись вперед и подперев щеку рукой, локоть которой опирался о колено. Лицо ее даже теперь, в дреме, казалось измученным и хмурым.
А за изножьем кровати, у дальней стены, сидел Кейлев. Смотрел в сторону Забавы, щурясь так сильно, что все лицо пошло морщинами. В углах опочивальни, рядом с изголовьем постели и возле Кейлева, стояли мужики. Двое, в доспехах с железными бляхами и короткими копьями в руках. Оба смотрели в пол…
В следующий миг Кейлев сипло выдохнул:
– Очнулась!
И, поднявшись, шагнул к кровати. На ходу торопливо спросил:
– Ты как? Рана болит? Тяжко? Хочешь чего-нибудь? Сейчас пошлю человека, к конунгу…
Тут Харальд-то, подумала Забава, глядя в лицо Кейлеву широко открытыми глазами – и не отвечая.
Рядом.
А в следующее мгновенье на нее вдруг обрушились воспоминанья. Словно в уме хлопнула-стукнула какая-то калитка – и разом их выпустила.
Вспомнилось все. То, как она мучилась от озноба в клетке посреди леса. Как топорщились морщинистые листья первоцвета в руке Гейрульфа. То, как она дожидалась возвращения Кейлева с вестями о Харальде. Как надеялась, что муж жив. И как ночью к клетке подошла женщина, невидимая глазу, но пахнущая и шуршащая. А потом…
Дальше воспоминания становились двухцветными, переливались белыми бликами и черными тенями. Но Забава видела в них все ясно и отчетливо, до последней травинки.
Лес, по которому она долго бежала. Деревья, на которые она смотрела снизу. Трава, щекотавшая ей нос. Мелкая речка, брызги холодной воды, вкус сырой рыбы на языке. Следом берег моря, о который разбивались пенистые валы. Затем ночь, костер…
И возле костра, сверху, над ней, точно луна в небе – нависало почему-то лицо Нежданы, освещенное пламенем. Опять был вкус рыбы, но уже запеченной, горьковато отдающей дымом.
После этого она снова шла по лесу, глядя на стволы снизу, от земли. Словно пробиралась между ними на корточках.
Запахи. Шорохи, звуки.
А следом была еще одна ночь – ночь, когда она смотрела из темноты на стол, освещенный жарко горящими факелами. И там…
Харальд, подумала Забава, вся похолодев. Харальд, обнимающий какую-то бабу!
Перед всеми, за столом! Целующий ее!
Она отвела взгляд от Кейлева, уже стоявшего рядом. Одно мгновенье слепо смотрела в потолок, доски которого были расписаны цветами и ветками, свернутыми в круг. Глядела, видя перед собой лишь Харальда – и ту, другую…
– Как ты, дочь? – быстро спросил Кейлев.
Неждана, успевшая вскочить, склонилась над Забавой. Коснулась ее лба, пробормотала на родном наречии:
– Может, сил говорить нету? Ты нам хоть моргни, Забава Твердятишна. Только не молчи! Дай знать, что слышишь и понимаешь!
Они боятся, что разум у меня мог остаться звериным, осознала Забава.
Похоже, она бегала по лесу зверем – потому и смотрела на все снизу. Значит, все-таки обернулась волчицей. А обернувшись, увидела…
А я-то весточки о нем ждала, сидя в клетке, отзвуком пришла другая мысль. Надеялась, что Харальд хоть дитя, да спасет. Только Харальд тем временем нашел себе другую!
Забава резко выдохнула. Снова втянула воздух, выдавила – горло словно пробовало звуки, выпуская их неохотно, с хрипотцой:
– Где Хар..альд? С…с ней?
Она была уверена, что Неждана с Кейлевом поймут, о ком речь – а чего там понимать, если эту девку Харальд за свой стол усадил и при всех обнимал?
Неотступным видением стояла у Забавы перед глазами та девка. Красивая, с высоким лбом, точеными скулами, огромными глазами под зачерненными ресницами и белой гривой. И было в ее облике что-то еще, неосознанно тревожившее Забаву. Словно чего-то она не разглядела до конца, что-то упустила…
Кейлев с Нежданой быстро переглянулись. Затем старик сказал, мягко, но чуть наставительно:
– Конунг Харальд сейчас занят делом, Сванхильд. Он был тут, пока я зашивал тебе рану. Потом ушел, однако велел его известить, как только ты очнешься. Я отправлю к конунгу Болли. Хочешь передать что-нибудь мужу?
И пока Кейлев говорил, Забава наконец поняла, что же в облике белокурой девки ее встревожило.
Венец. На голове у той, кого Харальд обнимал, поблескивал венец. Затейливо сплетенный, в больших каменьях – прозрачных, сверкающих в свете факелов, как капли воды. А девки у нартвегов венец надевают только на свою свадьбу…
