Текст книги "Недотрога (СИ)"
Автор книги: Екатерина Бунькова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Глава 13. Девчачьи тайны
Оказалось, этой ночью обвалился потолок. Моя комната, в отличие от других помещений гарема, располагалась по причуде архитектора еще в старом крыле. Когда его ремонтировали, проверили все комнаты, кроме моей, потому что у всех сложилось ощущение, что она относится к новому крылу, а не к старому. И потолок просто ждал удобного момента, чтобы обвалиться.
– Как ты вовремя выходной выпросила, – протянула Мариша, зачарованно глядя на острые доски, превратившие мою любимую кроватку в ничто.
– Это точно, – заторможено ответила я ей, все еще плохо осознавая, что случилось.
– Если б ты здесь ночь провела сегодня, осталась бы от тебя груда костей и мяса, – продолжила Мариша. – Что теперь делать будешь?
– Что-что, ремонт, конечно, – ответила я.
– Это я понимаю. Я про то, где ты ночевать будешь все это время, – пояснила Мариша. – К демону своему пойдешь?
– Нет. Обойдется, – отрезала я. – К Марго напрошусь.
– Фи. Она же куртизанка, – скривила губки подруга. Ой, Мариша, а какая между вами разница, если серьезно разбираться? Свобода выбора мужиков не в счет.
– Я же не буду с ней кровать делить. Поставлю рядом диванчик, – пояснила я.
– Тогда уж давай ко мне. У меня спален много, выбирай любую.
– Вот сразу бы так. А то – к демону, к демону, – обрадовалась я. У Мариши ночевать – милое дело: и комнаты большие, и постели удобные, а главное – не тревожит никто.
– Ой, а давай девичник устроим! – тут же загорелась Мариша. – Точно! И не смей отказываться! Можешь даже Марго позвать, я не против.
– Хорошо. Но сначала я в храм схожу, богам молитву воздам за такое чудесное спасение.
– Фи, Лисси, ну ты и зануда, – отмахнулась от меня Мариша и ушла к себе, оставив меня спасать уцелевшие вещи.
Печальное это было зрелище. То, что не поломалось, было засыпано известкой, повсюду валялись доски и куски штукатурки. Я вошла, осторожно обходя подозрительно нависающие фрагменты потолка, и посмотрела наверх. К счастью, помещение этажом выше не пострадало: там попросту ничего не было. Над моей комнатой пролегал один из тайных ходов – пыльный, мрачный, затянутый паутиной. Даже думать не хочу о том, как эти пауки сейчас ползают повсюду. Брр. Надо собрать уцелевшие вещи и побыстрее отсюда уйти. Тем более, что в коридоре группа рабочих уже обсуждает, как они будут выносить мусор.
Могучий и сильный стол уберег все, что в него было сложено. Я достала оттуда документы, перья, бутыльки с чернилами, письма, какие-то сувениры. Боже, сколько всякой ерунды тут скопилось за четыре года! И забирать не хочется, и выбросить жаль. А, гори оно все синим пламенем! Я взяла только самое важное и перебралась в другую часть комнаты. Шкаф покосился, лишился дверцы, зато уберег мои платья. Но слой белой пыли, укрывавший их, сообщил, что горничные меня возненавидят. Я увязала вещи в один большой ком и еще раз оглянулась в поисках полезных вещей. Их по комнате было довольно много, так что набралась еще одна кучка. Печальная участь постигла только мою любимую чайную чашку, все оставленные на прикроватной тумбочке хрупкие вещи и мои домашние туфли. Ну, что ж. Переживу как-нибудь.
Я сложила скарб в старые пододеяльники и завязала узлами. Плевать, что все грязное, потом почищу, когда руки дойдут.
– Одолжить вам платье? – сочувственно предложил тихо подошедший Эрай-Лан, протягивая мне влажный платок, чтобы я обтерла пыльные руки.
– Нет, спасибо. Боюсь, мне твой размер не подойдет, – отказалась я. – А вот косметику, если не жалко, одолжи: моя пала смертью храбрых. Осталось только то, что с собой брала.
– Ой, да без проблем, – радостно отмахнулся дроу. – Сейчас принесу все, что вам может подойти.
– Лучше на ужин с собой захвати. Я в храм пойду – помолиться.
– Правильно, – поддакнул дроу. – Боги – они милостивые. Добрым душам завсегда помогут. А вам тем более. Не так уж им и трудно, тем более, вы еще красавица. Мужчин неженатых кругом – тьма! Найдется и вам пара.
– Ты это о чем? – покосилась я на него.
– А вы о чем молиться собирались? – спохватился он.
– Хвалу воздавать, что меня этой ночью дома не было, разумеется.
– А-а, – протянул дроу. – Ну да, ну да. Правильно. А я пойду, пожалуй, посмотрю, что там у меня есть для вас.
И он быстренько скрылся с глаз моих. Так. Мне это не нравится. Второй раз уже меня замужеством запугивают. Надо будет им все-таки сказать, что это не их дело. Мало ли, почему я все еще не замужем. Может, я в храм собираюсь уйти, как папенька? Если кроме Маришки еще и весь гарем займется обустраиванием моей личной жизни, можно смело увольняться. Потому что чего-чего, а жизни-то мне и не будет. Да и вообще: ни один нормальный мужик на меня и не посмотрит, если я буду приходить на свидания с такой «группой поддержки».
Я не стала переодеваться: не во что было. Так и пошла в храм в легкомысленном платье с вышитыми золотом бабочками. Боги меня поймут.
Выбранный мною храм был довольно далеко, так что я успела заскучать и отбить себе попу, трясясь в карете: дорога до храма была отвратительной. Предполагалось, что путь к богам сложен и тернист. Хотя я подозревала, что у церковников просто не было денег, чтобы обслуживать дорогу. У нас храмы правильные, для народа сделаны, не то что в Мальве: там за каждый чих платить приходится. В храм войти хочешь? Плати. Снеди церковной отведать? Плати. Молитву прочитать? Плати. И не дай бог ты копыта откинешь – никто отпевать не будет, если на похороны себе не скопил.
У нас с этим было куда проще. Хотя и печальнее. Подъезжая к храму, я заметила, что он облез и облупился. Цветные стеклышки в окнах покосились, по крыльцу деловито разгуливали куры. Пахло вареной картошкой и дымом. Прямо как дома. Конечно, уже после того, как папа подался в служители церкви. Хотя он и раньше тащил домой всякие церковные штуки: святые писания, огарки свечей с алтаря, пояса послушников. Мы с мамой только смеялись над его блажью. А когда мамы не стало, отец и вовсе будто умом тронулся: продал поля, усадьбу и ушел в монастырь. Правда, меня без денег не оставил: несколько лет содержал, пока на ноги не встала, и на том спасибо.
Я долго на него обижалась. Не потому, что меня бросил, а потому что дом продал. Столько воспоминаний, столько счастливых дней – и все это отдано каким-то чужим людям. А ведь у нас был замечательный дом: двухэтажный, с уютным двориком и даже садом. Помню, когда была маленькая, все верила, что в саду живут феи, и часами просиживала там в засаде. И однажды увидела, как с неба спустился золотоволосый бог, покружился среди деревьев и одним прыжком вернулся на небо. Конечно, потом оказалось, что никакой это не бог, а просто сын остановившегося в таверне эльфа воровал яблоки, и отец надрал ему уши. Но все равно было здорово.
Я души не чаяла в нашей большой, скрипучей лестнице, и свято верила, что это не ступеньки, а клавиши огромного клавесина, и когда я по ним хожу, где-то далеко-далеко звучит музыка. Так что по вечерам я старалась карабкаться только по перилам, чтобы никого не разбудить случайным нажатием «клавиши». Мне нравился пыльный чулан и огромный чердак, заваленный всяким барахлом. Меня до чертиков пугал сырой и мрачный подвал, в который я никогда не спускалась, потому что верила, что весь пол там заполнен змеями. А огромная, мрачная и раскидистая ель возле самого крыльца, лишавшая кухню солнечного света, вообще казалась мне живым существом: суровым и страшным, отчего гулять я всегда выходила через черный ход. Там, в том доме, была моя маленькая и уютная комнатка с узенькой кроватью под белым балдахином и окно, в которое по ночам жутковато стучались ветки сирени.
По вечерам, когда я укладывалась спать, приходила мама, зажигала свечи и читала мне сказки. А папа всегда прятался в коридоре и подслушивал. Когда они уходили, в окно всенепременно забиралась Маришка: ее мать к тому времени уходила на встречу с очередным мужчиной, и Мариша всю ночь делала, что хотела. Мы играли в куклы. Потом, когда чуть подросли, устраивали ночные вылазки на кладбище и поиски клада. Потом, когда еще чуть подросли, бегали в дом старой графини, где каждый вечер были балы и званые ужины, и подглядывали за целующимися в саду парочками. Однажды мы стали свидетелями не только поцелуев. Озадаченные, вернулись домой. Я весь день молчала, чувствуя, что о таком у родителей спрашивать не стоит, иначе бы они мне и так уже рассказали. А вот Маришка маму расспросила. И мама ей рассказала. А Мариша – мне.
С той ночи нас обеих как подменили. Не признаваясь в этом друг другу, мы принялись за собой следить, ежедневно наводили красоту. Все чаще мы оказывались в компаниях, где были не только девочки, красовались и строили глазки мальчикам. И однажды Мариша не пришла ко мне ночевать. Точнее, пришла, но под утро. И та-а-акого нарассказывала! Я была не настолько смелой и еще несколько лет довольствовалась только ее рассказами и робкими поцелуями на редких и неуклюжих свиданиях. Эх, золотое времечко. Впрочем, что-то я сильно задумалась, и вот уже пять минут стою перед дверями храма и улыбаюсь, как блаженная.
Я осмотрелась. Старенький служитель сидел на скамейке и чинил сменную рясу.
– Здравствуйте, батюшка, – сказала я с поклоном.
– И тебе не хворать, – ответил он, откусывая нитку. – Ты просить о чем пришла али грехи замаливать?
– Ни то, ни другое, батюшка. Хвалу вот пришла воздать.
– Доброе дело, доброе, – закивал он. – Ну, пойдем провожу. А чего ты в столичный храм не поехала? По платью видать, что ты со дворца.
– Народу много. Не люблю, – коротко пояснила я, и дедок снова одобрительно закивал.
– Правильно, – сказал он. – Не надобно, чтоб другие молитве твоей мешали. Я вот тоже тебе сейчас помогу, да потом уйду. Хорошо здесь сегодня, боги тебя и без меня услышат.
Дед был прав. В храме было пусто, очень светло и немного пыльно. Теплый воздух пах благовониями и медом. Сквозь разбитое окно под самой крышей вылетела жившая здесь стая голубей. Дед поворчал и стер за ними два белых следа на полу. Ворчал он только для вида: понятно было, что голубей держит он сам.
– Возьмите, дедушка, – сказала я, подавая ему корзинку.
– Дары для богов надобно к алтарю ставить, – сказал он, покачав головой.
– Да это не для богов, для вас, – улыбнулась я. – Сегодня мне повезло, значит, нужно другому человеку добро сделать. Хотя бы обедом угостить.
– Ну, ежели так, тогда давай, – согласился он и принял корзинку. – Вот сюды садись, здесь доски солнышком напекло. Я тебе сейчас свечку зажгу. Пока горит, говори богам, что хотела. Ежели хорошо горит – радуются боги. Сиди тут, пока свеча не погаснет, благодать принимай. А ежели потухнет – эт значит, гневаются боги, согрешила ты али дурное задумала. А ежели потухнет, а потом снова загорится – эт значит, главный бог пришел тебя послушать. Правда, такого на моем веку не было. Говорят, он токмо святым людям али мученикам внимает. А ежели свечка много раз потухнет и снова вспыхнет – значит, все боги спустились тебя послушать. Но такого уж точно тыщу лет не было. Где-то тут мое огниво…
Он чиркнул разок-другой, и на свечке заплясал едва заметный в ярком еще солнечном свете огонек. Порыв ветра сразу вытянул его в одну сторону, в другую. Я внутренне сжалась. Неужто моих грехов так много накопилось, что даже выслушать мою молитву не хотят? Но нет, огонек выпрямился и принялся гореть ровно и уверенно. Дедок потрепал меня по голове и вышел.
Я сидела на горячих досках, не зная, с чего начать: с детства в храме не была, подзабыла чуток, как это делается.
– Здравствуйте, – осторожно сказала я и замерла в ожидании. Ничего не случилось. Свечка горела. – Это я, дочь ваша Фелисса. Давно я с вами бесед не вела, многое за это время случилось. Много хорошего я сделала, но и глупостей немало наворотила. Папу, вот, например, обманула.
Огонек повело в сторону.
– Из чистых побуждений! – поторопилась я объясниться. Огонек выровнялся. – Старенький он, не хочу волновать. Приезжал навестить, да работа у меня не очень хорошая. Приходится иногда смотреть, как другие люди… в постели кувыркаются.
Я снова замерла в ожидании, вжав голову в плечи. Огонек возмущенно фыркнул искрами, но не погас. Я выдохнула. Всегда боялась, что боги меня не простят за такую профессию. Ладно, перейдем к грехам посерьезнее.
– А еще я за последние несколько дней с двумя мужчинами переспала, а третьему позволила со мной поиграться.
Огонек возмущенно лег на бок. Ну все, сейчас погаснет.
– Но первый раз я это по приказу сделала, – затараторила я. – Другой раз, потому что испугалась очень, что замуж выйти не смогу и детей иметь. А в третий раз и не было ничего почти! Я одумалась, честное слово!
Огонек медленно вернулся на место, но гореть начал с пофыркиванием.
– Понимаю, – вздохнула я. – Но зато я до этого много лет чистоту блюла. О постельных делах и не думала.
Огонек снова покосился. А вот это уже странно. Что богам не понравилось?
– А что, плохо? – спросила я. Огонек фыркнул, но косого направления не изменил, оплавляя край свечки. – Может, надо было замуж пойти?
Огонек сразу выпрямился. Понятно. И вы туда же, господа боги.
– Простите, – покаялась я. – Не получилось у меня вовремя, а сейчас и не зовет никто. Так что, если в ближайшие пару лет суженый не сыщется, я решила найти какого-нибудь мужчину свободных нравов и родить ребенка для себя.
И огонек потух. Сразу, будто выключили.
– Эй, я ж еще поблагодарить не успела! – возмутилась я. Тишина. Только пылинки в золотом свете кружатся. Ну и ладно, раз вы меня не слушаете, ваши проблемы.
– Короче, я тогда просто так расскажу, – уже куда наглее принялась рассказывать я, никого не стесняясь: а кто меня услышит, если даже боги уши заткнули? – В общем, пару дней назад к нам приезжали суккубы с севера – похотливые, скажу вам, тетки. Покажи им ручку от метлы, они на нее наденутся. Одна такая меня даже изнасиловать пыталась. Ну, собрала я своих парней и отправилась с ними на охоту по дворцу. Ой, и насмотрелась пошлостей!
Огонек снова вспыхнул. Две секунды я на него смотрела, хлопая ресницами, а потом вдруг как заору! Пришлось даже рот ладонями заткнуть, чтоб дедок не прибежал. Так, спокойствие. Дышим ровно. Значит, раскаяние мое вам не интересно, господа боги, а пошлятинку послушать хочется? Ну ладно, сами напросились.
– Была там одна дама, – шепотом начала я, приставив ладонь ко рту. – Она гнома под юбкой прятала, представляете? Ходишь так по городу, гуляешь. Устала, соскучилась по мужской ласке – нужно только на четвереньки встать, и личный гном к вашим услугам! Как начнет шуровать туда-сюда своим грибочком – только успевай слюнки сглатывать. Они ж быстрые, как дятлы. А звук при этом какой пошлый – м-м-м!
Свечка снова погасла. И снова вспыхнула! Да они там, похоже, заскучали, боги-то наши. Оно и понятно: со времен Великого Сева сидят у себя на небе, выслушивают всяких нытиков. А тут такие интересности!
– А за пару дней до того я видела, как демон эльфийку девства лишил. Потрясающее, скажу я вам, зрелище! Я правда, почти все время глаза зажмуривала и уши затыкала, но начало видела. И до чего ж там все у эльфиек прекрасно, аж завидно стало. Кожа нежнейшая, складочки – будто розы лепестки. Наверно, и пахнет хорошо. И как ему не жалко было такой цветок портить, а? Ну ладно, со мной переспал, у меня там и вид обычный, и волосы растут. Правда, я их вчера удалила. А тут такая красота, а он ее своим… Эх, да что тут говорить.
Свечка снова потухла и вспыхнула. Словно кто-то мимо прошел, загородил ее на миг, а потом рядом сел.
– Впрочем, могу и об этом поговорить, – сразу же поправилась я. – Как-то раз этот демон лежал у меня на кровати голый. Только повязка на глазах была. Так я его всего в подробностях рассмотрела, едва ли не потрогала там. Забавно было, скажу я вам. У него ж тоже никаких волосков не растет, так что все видно замечательно. Кожа такая нежная – как у ребенка, честное слово! И кончик блестит, в углублении капелька виднеется. Я даже почти потрогала.
Свечка опять моргнула. Даже дважды.
– А сегодня мне снилось, что я такой… стыдно сказать… лизнула, – тихо-тихо прошептала я. – И он был солененький. Я правда, не знаю, как на самом деле, в жизни не пробовала. И не хочу. А он – в смысле тот мужчина, что мне снился – он меня… эм… ну, в общем…
Я запнулась, тяжело дыша и не решаясь назвать вещи своими именами.
– Короче, он меня там потрогал, – прошептала я свечке, показывая пальцем на свою попу. – Но не там, где СПЕРЕДИ, а там, где СЗАДИ. А спереди он меня языком ласкал. Так стыдно было. Но здорово. Если во сне, то я не против еще раз так. Но когда он в меня просто входит, тоже ничего. Я во сне его так сильно хочу, что у меня внизу все даже немного набухает и таким влажным становится, что совершенно не больно. Мне особенно вот так нравится.
Я легла на спинку, подтянув колени к груди и разведя их в стороны.
– Он при этом за что-то там задевает, и мне так хорошо становится, что кричать от счастья хочется. А потом такое расслабление, такая нега. Как будто мир останавливается.
Я растеклась по горячим доскам. Было тихо, только насекомые снаружи трещали. В помещении гулял нагретый солнцем воздух и пахло медом. Благодать. Блин, и чего я тут устроила, скажите на милость? И ведь интересно им, богам-то. Вон как много раз свечка снова вспыхнула.
– М-м-м, вам, наверное, тоже хочется плотской любви, вот вы и спустились послушать. Тел-то у вас нет, – пожалела я богов. – Так вы заглядывайте иногда к нам в гарем: у нас и не такое случается. Да, кстати, забыла совсем поблагодарить за спасение мое. Спасибо.
Я снова села на колени и поклонилась, коснувшись лбом досок. А когда подняла голову, свеча уже не горела. Ну и правильно. Что хотела, я уже рассказала. Даже больше, чем нужно. Куда больше. Можно сказать, я за всю свою жизнь непутевую исповедалась. И ведь даже полегчало немного. Правда, было странное ощущение, что я только что занималась любовью.
Я встала, чуть пошатываясь, и побрела к карете, довольная и умиротворенная.
Когда я вернулась, время ужина давно миновало, и за косметикой пришлось идти в комнату дроу. Он меня заодним переплел, хотя зачем, если ночь впереди? Но не отказываться же от приятной процедуры. Тем более, что у него были припасены для меня бутерброды и чай.
Перед тем, как сгинуть на Маришкином девичнике, я все-таки обошла весь гарем, проверила, не случилось ли чего, поэтому сильно задержалась, но зато ушла со спокойной душой, прихватив с собой пару мальчиков по вызову, для Маришки.
– О! – встретил меня довольный крик, стоило только открыть дверь покоев подруги. – М-монашка пожаловала! Эй, а мужикам вход воспрещен. Брысь в мою спальню! Можете пока поспать. Я через пару часиков приду. Ик!
– Если ты будешь так пить, через пару часиков мы тебя туда только отнести сможем, – попеняла я ей.
– Да без разницы! – развязно отмахнулась Мариша. – А чо они, побрезгуют что ли?
– Нет. Но ты больше не пей.
– Тогда ты пей! – пьяно ответила она, пихая мне в грудь полупустую бутылку игристого вина. – Пей-до-дна, пей-до-дна, пей-до-дна!
Я сделала несколько глотков. Девчонки поддержали меня дружным визгом. Правда, все я не осилила, но мне простили.
– Ну чо, поговорим? – она обхватила меня за плечо, повиснув на нем своим немалым весом. С другой стороны пристроилась такая же пьяная Маргаритка.
– О чем?
– О соплях и тараканах, блин. О любви, конечно! Мы ж девочки, у нас две темы: «Великая любовь» и «Все мужики – козлы!». Козлов ты нам уже рисовала, теперь давай про любовь.
– Нет у меня любви.
– А мы те щас нагадаем, – Мариша встала, сделала крутой вираж, сбив головой открытую дверцу шкафа, но ее это не остановило. Покопавшись в столе, она выгребла из него старые замызганные карты.
– Мамины, – с нежностью проворковала она, внюхиваясь в них, потом смачно плюнула на колоду и растерла. – Слюна царицы – есть.
– Кровь блудницы, – Марго кольнула себя булавкой от брошки и капнула на колоду. – Есть!
– Теперь моча девственницы, – пробормотала Мариша, усаживаясь рядом.
– Я писать не буду, – замахала я на них руками.
– Ой, да какая из тебя девственница! – отмахнулась она. – У меня тут где-то пузырек есть. Между прочим – ценнейшая вещь: моча суккуба-девственницы.
– Дочки, что ли, твоей?
– Ага. Мла-адшенькой, – с нежностью пробормотала Мариша, поглаживая пузырек и прижимаясь к нему щекой. – Но для тебя ничего не жалко.
И она щедро полила карты. Гадость какая. Я взяла бутылку вина и отхлебнула, хотя до меня еще первая порция не дошла.
– Правильно, пей давай. Тебе штрафная полагается. Так на че мы гадаем-то? Я забыла. А! Точно! На любофф! Тяни карту.
– А можно я их руками не буду трогать? – брезгливо поморщилась я.
– Ну хоть сдвинь тогда чем-нибудь, – ответила Мариша, и я осторожно сдвинула полколоды черенком ложки.
– Агась. Приступим.
Мариша снова подняла карты к лицу, внюхалась в них, а когда открыла глаза, начала уже конкретно напоминать безумную. Видно, они тут кроме вина еще и дурманом баловались. То-то мне все кажется, что благовониями благовоняет. Мариша тем временем затряслась и забормотала что-то неразборчивое в карты. Все кругом взялись за руки и начали гудеть, нагнетая обстановку. Вообще-то гудение нисколько не помогало гадалке. Просто так было таинственнее, по мнению собравшихся. Пока они гудели, я допила бутылку. Вот теперь вино начало до меня доходить: в голове чуть зашумело, и стало очень хорошо. Даже дурость с картами, измазанными в крови, слюне и моче, больше не казалась чем-то отвратительным. Так, легкая Маришкина придурь.
– Уу-у-у-А! – крикнула подруга и, словно обжегшись, бросила карты перед собой. Некоторые из них в полете развернулись, некоторые остались рубашками вверх.
– Эх, бедная ты моя, бедная, – горько начала Мариша, но я сразу поняла, что она прикидывается. – Не будет в твоей жизни истинной любви, потому что… потому что… Потому что она у тебя уже есть! Ура!
И Мариша принялась скакать вокруг меня, тряся какой-то картой. Безумие оказалось заразным, и другие девушки тоже запрыгали.
– Ну и кто ж моя истинная любофф? – поинтересовалась я, разглядывая выпавшие символы, но ни черта в них не понимая: карты были гадальными, и рисунки на них были какие-то неизвестные.
– Ну вот же, смотри: видишь ты его каждый день, и в доме он твоем живет. А еще вы недавно куда-то ездили – видишь, тут карета? Не конь, а карета. Значит – вместе ездили. Значит, из гарема он! – уверенно постановила Мариша.
– У тебя в гареме триста мужиков, – напомнила я. – Который из них мой?
– А это тебе лучше знать, – отмахнулась Мариша. – Главное, что есть уже. Карты-то не врут. Если вы друг друга найдете, счастливы будете до конца ваших дней. А ежели упустишь ты его, век тебе не быть замужем. Ты пей давай, пей!
– Да я и так уже полбутылки выпила чуть ли не разом, – попыталась отвертеться я. Не удалось. Мне всучили еще одну открытую бутыль. И хоть бы одна добрая душа предложила бокал или хотя бы чайную чашку.
– Пошли, – сказала Мариша, впившись мне в плечо.
– Куда? – испуганно спросила я, пытаясь вырваться из ее захвата. С другой стороны в меня вцепилась Марго.
– Туда, – туманно ответила подруга, и они потащили меня по коридору.
– Э-э! Вы чего задумали? – я дергалась между ними, как распятый на жертвеннике ягненок под ножом шамана аборигенов.
– Чего-чего, – передразнила меня Мариша. – Венец безбрачия с тебя будем снимать. Не дергайся, идти тяжело.
– Не надо с меня ничего снимать! – запротестовала я. – Мне и так хорошо.
Но спорить с ними было бесполезно. Меня затащили сначала в один из потайных ходов, потом куда-то вниз, в сырые объятия подземелий, а потом и еще глубже – туда, где, наверное, полсотни лет никого не было.
– Раздевай, – повелительным жестом махнула в мою сторону Мариша. Марго тут же охотно принялась вытряхивать меня из платья. Спьяну ей это плохо удавалось, тем более, что я сопротивлялась как могла. Но в конце концов, тупая бабья сила, коей в моих мучительницах было куда больше, чем во мне, победила, и платье с треском выпустило мою испуганную тушку. Мариша щелкнула пальцами, призывая голубой магический светильник. Я стала сама себе напоминать привидение в длинной нижней рубахе. Светильник разгорался все ярче и, наконец, осветил помещение.
– Мамочки! – завопила я и попыталась забраться на шею Марго. Меня оттуда сняли и поставили обратно.
– А ну цыц! – заткнула меня Мариша и деловито обошла подземелье.
Это был древний склеп. Причем не наш, с мраморными плитами, скрывающими от безутешных родственников лики умерших, а древний – со скалящимися со стен скелетами. Руки, шеи и ноги их были прикованы к стенам кандалами, челюсти отвисли, а под ребрами болтались связки холщовых мешочков с высушенными внутренними органами – так раньше трупы бальзамировали. Древние верили, что человек после смерти продолжает жить и иногда бродит по миру, беспокоя живых. Поэтому они приковывали своих мертвецов к стенам склепа. Мариша обошла их все, потыкала в суставы, проверяя их на крепость, и, выбрав самый прочный скелет, пошептала что-то над кандалами и плюнула на них по разочку.
Вообще-то, обычно я люблю смотреть, как Мариша колдует: мне-то самой такое не дано. Но сейчас, когда от ее плевков рассыпались в ржавый прах древние кандалы и скелет устало упал на колени и тюкнулся лбом в пол, мне стало еще больше не по себе.
– На алтарь ее, – Мариша, не глядя, ткнула пальцем в мою сторону. Пьяные приспешницы тут же со смехом затащили меня на гладкую и пыльную гранитную плиту в центре комнаты, не обращая внимания на мои возмущенные крики и попытки вырваться. Щелкнули магические замки, и на моих руках и ногах сомкнулись кандалы, распяв меня в позе морской звезды. Вот тут мне действительно стало нехорошо. И дело вовсе не в том, что во мне забурлило все вино, что я выпила, а в том, что я не была уверена, что Мариша вспомнит, как потом эти кандалы открывать. Плита была просто ледяной, и долго б я на ней не протянула: через пару дней скопытилась бы от пневмонии, даже если б меня поили, кормили и убирали за мной, как за парализованной.
– Мариш, а может, не надо? – жалобно попросила я, не представляя себе, что она задумала, но привычно ожидая худшего.
– Знаешь ли ты, моя дорогая, что такое венец безбрачия? – спросила она, облокотившись о плиту рядом с моей головой и несинхронно моргая.
– Нет, – ответила я.
– Это когда завистливый человек проклинает девушку особо изощренным образом: сватает ее на призраке. Призрак девушкой овладеть не может, но и другим жениться не дает, – пояснила Мариша. – Так что мы решили тебе чуток помочь и избавить от фиктивного брака традиционным образом.
– Каким? – чувствуя подвох, спросила я.
– Смертью, разумеется.
Почти минуту я молчала, тупо хлопая ресницами и пялясь в непроницаемо-пьяную рожу подруги.
– Ты совсем сбрендила? – наконец, спросила я.
– Вот погоди, ты мне еще спасибо скажешь, – проигнорировала мои слова Мариша, разворачиваясь к помощницам. – Давайте сюда жениха.
Но девицы только боязливо хихикали и жались по углам. Мариша вздохнула, сплюнула и сама пошла за освобожденным от кандалов скелетом. Подхватила его, усадила на край плиты рядом со мной и заявила:
– Красавец, правда? – я была совершенно с ней не согласна, но от отвращения не могла вымолвить ни слова. – Между прочим, принц. Самый настоящий. Только мертвый.
Мариша поправила «жениху» челюсть и принялась наглаживать меня его костлявой рукой, приговаривая:
– Смотри, какая у тебя невеста красивая. Ты, наверно, и надеяться не смел уже, что тебе так повезет: даже после смерти наслаждаться женскими прелестями.
– Мариша, убери его! – взвизгнула я и попыталась вырваться, но кандалы держали крепко.
– Да че ты испугалась? – заворчала на меня подруга. – Он же дохлый, не укусит. Подумаешь, полежит на тебе немножко, погреется. С тебя не убудет. Призраку же нужно хоть какое-то тело, чтоб с тобой побыть. А живые тела им не подходят. Ну, хочешь, мы тебе труп посвежее принесем? С мясом и кожей?
– Нет! – истошно заорала я, тщетно пытаясь освободиться.
– Вот и отличненько. Пусть пользуется этим скелетиком, значит. Давайте, любитесь.
И с этими словами Мариша аккуратно уложила на меня скелет, придав ему позу «мужчина сверху». Иссохшие и почти истлевшие мешочки вывалились из его ребер и улеглись мне на живот. Я заорала так, что уши заложило.
– Ну че ты орешь? – поморщилась Мариша. – Уже почти все. Только поцелуй остался.
Поцелуй? Нет-нет-нет, ни в коем случае! Я заткнулась и плотно сжала губы, отвернув голову. Мариша наклонила скелет, ухватила его за костлявый затылок и попыталась дотянуться до моих губ покосившейся челюстью. Я повернула голову в другую сторону. Она двинула череп вслед за мной. Я снова отвернулась.
– Лисси, не дергайся, а то у него сейчас голова отвалится! – возмутилась Мариша. – И давай уже помогай. Всего один чмок, и мы тебя отпустим. Ну давай. Девочки, поддержите ее.
– Го-орько! Го-орько! Го-орько! – принялись скандировать эти злодейки.
– Не обижай молодого человека, Лисси. Чмокни хоть разок. Он, между прочим, при жизни красавцем был. Наверное, – поправилась Мариша. Но я упорно сопротивлялась. Тогда Мариша не сильно, но резко хлопнула меня по животу. От неожиданности я попыталась согнуться пополам и, естественно, встретилась с ловко подставленным «женихом», едва не разбив губы о его «очаровательную» улыбку.
– Ну вот и все, а ты боялась, – радостно оскалилась Мариша, отбрасывая останки в угол. К счастью, кандалы на мне она открыла с такой же легкостью, с которой защелкнула. – Пойдем обратно.
Обратно я не шла, а летела, стремясь побыстрее оказаться в теплом уюте Маришкиных покоев. Там я отыскала еще одну початую бутылку и жадно приложилась к ней, а потом долго и с упорством терла губы мокрым платком. Ох уж мне эти приметы и ритуалы!
– Ну ладно, пойду-ка я мальчиков потискаю, – зевнув, заявила Мариша, как ни в чем не бывало, и ушла в свою спальню. Я бы решила, что она боится моего праведного гнева, но в таком невменяемом состоянии ей море по колено, так что она действительно просто забыла про меня и отправилась на постельные подвиги. Ее спутницы тут же расселись по прежним местам и принялись напиваться до состояния стелек. В общем, через пару часов они вырубились прямо тут, на полу, а я кое-как доползла до кровати и уснула. Ну и день у меня сегодня был, скажу я вам. Сплошная невротёпка. Невротряпка. Нревотрёпка. Тьфу. Ну я и напилась.
Надо заметить, Гость ко мне все-таки приходил. А я-то боялась, что не придет, потому что в винном угаре никогда не вижу снов. Но он пришел. Трогал меня, ласкал, целовал. Жаль, я была так пьяна, что почти ничего не запомнила. Только чувство безграничной эйфории и жар его тела. И еще немного – приятное ощущение легонько царапающих спину ногтей и щекочущее прикосновение к коленке.
