Текст книги "Никогда не подсматривай (СИ)"

Автор книги: Екатерина Бэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Вы не верите мне!

– Ну конечно, мы тебе верим, – мама погладила меня по голове, – ужасный сон, а ты слишком чувствительная девочка. Успокойся. Сюзон, утром все покажется тебе совсем не страшным.

Я покорно позволила увести себя в комнату, уложить в постель и накрыть одеялом. Мама заботливо подоткнула его, словно я была маленькой девочкой. Она говорила успокаивающие слова, гладила волосы, поцеловала в лоб, а потом спросила:

– Все хорошо, милая?

– Ты думаешь, я лгу, мама? – я взглянула на нее, – или считаешь, что я не способна отличить сон от яви?

– Ночью со сна все слишком смазано, – туманно отозвалась она, – постарайся уснуть, детка. Тебе станет гораздо легче.

– Ладно.

Постояв еще немного у кровати, мама вышла за дверь. И вовремя. Еще немного – и я бы снова завизжала. Удержало меня лишь одно – снова поднимется суматоха, а назавтра меня, чего доброго, определят в дом для умалишенных.

В такой ужасной ситуации я никогда еще не оказывалась. Мне никто не верит, меня считают нервной, чувствительной и неуравновешенной. На все мои протесты и объяснения меня будут гладить по голове и говорить, что это всего лишь дурной сон. Или что я совсем сошла с ума от счастья.

Я не спала всю ночь, разглядывая потолок и опасаясь хоть на миг смежить веки. Я опасалась дурных снов. И жуткой действительности тоже. Неизвестно, что хуже. Мне почему-то казалось, что уж лучше кошмары. Во всяком случае, тогда я была бы уверена, что это всего лишь сон и утром все будет по-другому. А сознавать, что действительность еще хуже – это просто ужас.

Когда за окном начал брезжить рассвет, я встала и устроилась на подоконнике, поджав под себя ноги и водя пальцем по стеклу. Я всегда любила так сидеть. В детстве меня часто искали на самых различных подоконниках, если не обнаруживали в других местах. Я обожала прятаться за портьерой и отгораживаться от окружающего мира. Может быть, поэтому я и выросла столь рассеянной, ушедшей в себя. И конечно, именно из-за этой дурацкой привычки я и попала в такую ужасную историю.

6 глава. Приезд жениха

За завтраком я почти ничего не ела, лишь машинально ковырялась вилкой в тарелке и глядела в пространство. Алиенор с тревогой поглядывала на меня. А потом вполголоса заметила:

– Она не похожа на счастливого человека.

– Сюзон слишком чувствительна, – сказала мама, – она обиделась, что мы разгадали ее тайну. Нужно немного терпения, и все будет в порядке.

Кажется, она сама в это верила. Я сдержала смешок. Думаю, это выглядело бы нелепо.

– Сюзон нужно прийти в себя, – вмешался отец, – и я настаиваю не спешить со свадьбой. Пусть девочка привыкнет к своему положению.

– Надеюсь, месье Гранден поможет ей прийти в себя, – заключила Алиенор.

Услышав это имя, я сильно царапнула вилкой поверхность тарелки. Все вздрогнули от неожиданного скрежета.

– Сюзон, милая, ты ничего не ешь, – ласково заговорила мама, – скажи мне, что тебе хочется. Может быть, пирожных? Я испеку тебе самые вкусные пирожные, дорогая. Ешь на здоровье сколько хочешь. Хорошо?

Я помотала головой, не отрывая взгляда от тарелки.

– Она обожает фаршированную утку, правда, Сюзон? – подмигнул мне отец, – на ферме как раз подросли отличные утки.

– Хочешь трюфелей, дорогая? – осведомилась и Алиенор заботливо.

– Ничего я не хочу, – ворчливо ответила я.

Надо же, перечислили все то немногое, что я люблю и что готова есть в любых количествах.

– Я уверен, когда ты увидишь утку, сразу почувствуешь голод, – заявил отец.

Я подняла голову и оглядела их всех. Думают, что, если мой рот будет занят, я не смогу закатывать истерики. Ну и пусть.

– Ладно, – сказала я, – хочу утку. И пирожные тоже. И трюфеля.

По столовой пронесся вздох облегчения.

– Молодец, дорогая, – улыбнулся отец, – самое главное – это хороший аппетит. Он тебе просто необходим.

– Ты не ешь потому что расстроена? – поинтересовалась Алиенор.

– Сюзон всегда плохо кушала, – отозвалась мама, – сколько раз в детстве я уговаривала ее скушать еще хоть ложечку. Иногда на это приходилось потратить несколько часов.

Неожиданно я вспомнила один из таких завтраков. Мама сидит рядом со мной в детской и пристально наблюдает за тем, как я ем. Точнее, как я делаю вид, что ем. На это стоило посмотреть. Минут десять я ковырялась в тарелке, переворачивая пищу ложкой и ища наиболее подходящий кусочек. Но так как такого не существовало, по крайней мере, в моей тарелке, я наконец подцепляла на ложку микроскопическую крошку, клала ее в рот и принималась долго и тщательно пережевывать. На это у меня уходило не меньше пяти минут. После того, как я это прожевывала, обнаруживалось, что жевать в сущности было нечего и во рту у меня ничего нет. Так что, неудивительно, что у родных не хватало терпения выдерживать это. Самой настойчивой была мама. Она могла просиживать со мной по несколько часов и все-таки добивалась своего: я съедала хотя бы половину содержимого тарелки.

Насколько я помню, я никогда не отличалась повышенным аппетитом. Если б мне не напоминали, что я должна позавтракать, пообедать или поужинать я, наверняка, так ничего бы и не ела. И это в обычные дни. Что же удивительного в том, что сегодня я вообще не могла заставить себя хоть что-то проглотить. В горле застрял комок, а желудок чувствовал себя так, словно я недавно уже завтракала и притом весьма плотно. Один вид съестного вызывал у меня рвотный судороги. Я старалась не смотреть в тарелку, но приливу аппетита это не способствовало.

После завтрака я вышла в сад и села на скамейку под старым раскидистым деревом. Его тень полностью загораживала солнце и охраняло утреннюю прохладу. И главное, я могла не опасаться солнечного удара. Впрочем, сейчас меня это не волновало. Может быть, это и хорошо, пусть будет солнечный удар. Мне станет плохо и визит жениха хотя бы на сегодня отменится. Как мне было тошно, не передать словами. В голове были сплошь мрачные, беспросветные мысли и безумные идеи, как всего этого избежать. Ничего путного.

Будучи полностью поглощена размышлениями, я не услышала шагов и очнулась лишь тогда, когда почувствовала чью-то руку на плече. Повернув голову, увидела Алиенор.

– Начинается дождь, Сюзон, – сказала она, – пойдем в дом. Ты промокнешь. Я послала слугу за трюфелями. Они будут к вечеру, как раз к приезду твоего жениха.

Слово «жених» вызвало у меня непроизвольную дрожь. Я повела плечами, стараясь избавиться от руки сестрицы, но она крепко меня держала. Не убирая руки, она наклонилась ко мне и спросила, заглядывая в глаза:

– С тобой все в порядке, котенок? Скажи мне правду.

– Я постоянно говорю правду, а мне никто не верит. Нет, со мной не все в порядке, – отрезала я, – я чувствую себя просто гадко.

– Но ты ведь не собираешься закатить еще одну истерику? – встревожено заявила она, – знаешь, дорогая, истерики плохо сказываются на нервах. И потом, ни к чему демонстрировать свое дурное настроение нашему гостю.

– Почему? – вызывающе спросила я.

– Ты ведь не хочешь испортить впечатление, правда?

– Очень хочу. Просто мечтаю об этом. Не знаю только, что именно мне устроить. Завизжать или упасть на пол и задрыгать ногами.

– Сюзон, перестань, – поморщилась Алиенор, – уж передо мной-то можешь не разыгрывать комедию. Я ведь знаю, как ты к нему относишься.

– Неужели? – прищурилась я, – если б ты действительно это знала, то постаралась бы, чтоб я никогда в жизни с ним не встречалась.

– Вот уж глупость, – фыркнула она, – нужно учиться справляться со смущением. Подумай только, как ты будешь с ним счастлива. Он просто прелесть. Такой очаровательный мужчина. Если бы я не была замужем, то стала бы твоей соперницей, – она хихикнула, – и что бы ты тогда сказала, интересно?

– Я сказала бы, что ты – полная дура. Поскольку ты моя сестра и твое будущее мне небезразлично. Вот, что бы я сказала.

– Грубиянка, – нахмурилась сестрица, – не пойму, что с тобой творится. Неужели, тебе так трудно переломить себя и признаться, что ты влюблена в него?

– Мне не в чем признаваться.

– Ну, что ты за упрямица! Уж мне-то можешь сказать. Хотя я не вижу в этом ничего стыдного.

Я возвела глаза к небу. Такое впечатление, что мы говорим с ней на разных языках. Боже, что творится на свете!

– Послушай, Сюзон, твой жених – лучшее из всего, что было, есть и когда-нибудь будет. Тебе неслыханно повезло. Я уверена, когда ты познакомишься с ним поближе, то поймешь это.

Вот уж чего я хотела меньше всего, так это знакомиться с ним поближе. Все, что угодно, только не это! Встав, я отозвалась:

– Пойдем в дом, Нора. Начался дождь. Мы вымокнем.

– Хорошо, но сначала я хочу услышать от тебя одну вещь, – Алиенор подхватила меня под руку, – признайся, что любишь Грандена. Я никому не скажу, клянусь.

– Я похожа на влюбленную?

– Очень, – она засмеялась, – судя по твоему виду, ты просто изнываешь от любви. И не делай таких огромных глаз, меня не проведешь. Только не считай, что время тянется слишком медленно. Напротив, это лучшее время в твоей жизни. Прелюдия – самое замечательное место в любой симфонии. Когда выйдешь замуж за Грандена – вспомнишь мои слова.

– Представляю, как я буду чувствовать себя потом, если это лучшее время в жизни, – я стиснула зубы, – наверняка, как на сковородке у черта.

Развернувшись, я убежала в дом, оставив сестру в полной растерянности.

Кто-то из нас сошел с ума. Кажется, что родные, но судя по всему, я. Больше некому. Уж мне свихнуться – раз плюнуть. Я и так наполовину ненормальная, все об этом говорят.

Упав в кресло, я откинулась на спинку и застыла. Боже, что я такого сделала? За что мне это? Почему? Я не хочу выходить за него замуж, я боюсь его, боюсь до судорог, до дрожи в коленях, до тошноты. Чудовище. Ужасное, жуткое чудовище. Не хочу!

Не знаю, сколько бы я так сидела, если бы в комнату не вошла Алиенор. Должно быть, она подумала и решила, что мои слова не стоит оставлять без внимания. Сестрица приоткрыла дверь, заглянула вовнутрь и повертела головой, разыскивая меня. Отыскать было нелегко, потому что я сидела в глубине кресла, стоящего около окна. Но Алиенор всегда отличалась завидным зрением. Она меня, разумеется, увидела и сказала:

– А, вот ты где.

Закрыв за собой дверь, она прошла по комнате и подошла ко мне.

– О чем думаешь?

Я пожала плечами. Посвящать ее в свои мысли не собиралась. А выдумывать что-либо была не в состоянии.

Сестрица села рядом со мной и оправила платье на коленях. Она не торопилась начинать разговор, как будто ее что-то останавливало. Хотя я по опыту знала, что таких вещей не существует. Уж если Алиенор хочет что-то спросить, то она спросит и ничто ее не остановит, даже конец света.

Я была абсолютно права. Сестрица молчала недолго.

– Не нравится мне твое состояние, – заговорила она, – ты не похожа на восторженную невесту.

– Умоляю, не произноси этого слова, – отозвалась я.

– Какого слова? – она наивно распахнула глаза.

– «Невеста».

– Почему?

– Потому что я его ненавижу.

Алиенор улыбнулась.

– Тебе очень пойдет свадебное платье, Сюзон, – продолжала она, – ты в нем будешь самой очаровательной девушкой на свете.

– О Господи, – вздохнула я.

– Что? Что такого я опять сказала? Ни для кого не секрет, что скоро ты выйдешь замуж. Не понимаю твоего упрямства. Чего же ты хотела в таком случае? На что ты так рассердилась?

Я кинула на нее мрачный взгляд и отвернулась к окну. Бесполезно что-то ей говорить. Она меня не слышит. А то, что слышит, перетолковывает на свой лад, так, как ей это больше нравится.

– Может быть, ты хотела, чтобы Гранден сначала поговорил с тобой? – высказала догадку сестрица.

– Ничего я не хотела.

– Ну, перестань. Почему ты не хочешь мне сказать?

– Потому что я говорила это уже сто раз. Я не хочу выходить за него замуж. Не хочу. Не желаю! Я не испытываю к нему никаких пылких чувств. Ясно?

– Ха-ха, – кажется, Алиенор это здорово развеселило, – ну уж мне-то ты можешь этого не рассказывать. Я ведь видела, как ты себя вела, когда увидела его впервые. Это была любовь с первого взгляда.

– Ничего подобного! Не понимаю, как ты можешь так думать.

– У меня есть глаза и я делаю выводы.

– Остается только посочувствовать твоему зрению, – съязвила я, – а также твоему умению делать выводы.

– Вижу, тебе полегчало, – рассмеялась она, – ладно, не злись. Может быть, займемся чем-нибудь? Хочешь, я почитаю тебе стихи, которые мне посвятил один молодой человек?

– Какой еще молодой человек? – я приподняла брови, – а как же Эрнест?

– А что Эрнест? Он никогда не сочинял стихов. И слава Богу, по-моему. Представляю, что бы это было за убожество.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Уж поверь, я знаю своего мужа лучше, чем ты. И знаю, на что он способен. Он не то, что стихов, он двух слов связать не может.

– Просто ты относишься к нему с предубеждением.

– А как еще я должна к нему относиться? Думаешь, я была в восторге, когда выходила за него?

Алиенор замолчала, так поспешно прикрыв рот, что я почти слышала, как она шлепнула губами. С минуту мы молча смотрели друг на друга. Потом я медленно сказала:

– И теперь ты хочешь и мне такой же участи, Нора?

– Что? – воскликнула она, подскакивая, – как ты можешь так думать! Напротив, я хочу, чтобы ты была счастлива. Я не хочу, чтоб ты относилась к своему мужу так же, как и я. И потом, я знаю, что ты не сможешь к нему притерпеться и будешь еще несчастнее, чем я. Именно поэтому ты должна выйти замуж за Грандена, потому что ты его любишь.

– Нет! – почти выкрикнула я, – ну как ты не поймешь? Я его не люблю! Не люблю! Я его… я…

– Что? Ну что? Скажи, раз уж начала. Ты его ненавидишь, терпеть его не можешь, тебе от него дурно? Давай, не стесняйся. Если б ты его ненавидела, то не стала бы краснеть и бледнеть в его присутствии. И у тебя не был бы такой вид, словно ты сию минуту рухнешь в обморок. Дорогая, ты сама не знаешь, что к нему чувствуешь. Правда?

Вот это как раз была неправда. Потому что я прекрасно знала, что именно к нему чувствую. И это трудно было забыть. Я чувствовала к нему всепоглощающий страх, ужас и испытывала одно желание: бежать от него и как можно дальше. И я вполне могла бы выразить это словами. Но сказать такое Алиенор! Она ведь на этом не успокоится. Она захочет знать, что именно меня так напугало. И тогда мне придется все выложить. Да, но разве я не хотела этого еще вчера? Разве я не прибежала в спальню родителей с этой мыслью? Почему бы не рассказать Алиенор обо всем, что случилось? Возможно, она сумеет мне помочь.

Я уже открыла рот, чтобы начать, но вовремя опомнилась. Сказать такое Алиенор? Чтобы она немедленно не отправилась к Грандену, чтобы выяснить, говорю ли я правду? Нет, ни за что. Даже представить страшно, что тогда может случиться. Я совсем не хотела, чтобы мою сестру убили за то, что она не умеет держать язык за зубами.

Алиенор, оказывается, внимательно наблюдала за моим лицом и тут же прореагировала:

– Ну? Что? Сказать нечего?

– Знаешь, что, Нора, – произнесла я, – я хочу побыть одна.

– Это ни к чему. Тебе нужно отвлечься.

– От чего? От чудных мыслей о моем женихе?

Сестрица приподняла брови.

– Всегда говорила, что у тебя прекрасное чувство юмора. Правда, язвишь ты слишком часто. Чаще, чем следует.

– Но не чаще, чем хочу, – отрезала я.

– Не сомневаюсь в этом.

Она взяла со стола пустой стакан, повертела его в руках, разглядывая на свет, словно стараясь обнаружить какой-то дефект, потом поставила его назад и проговорила:

– Ты ведь знаешь маму, Сюзон. Ее трудно переспорить. Если она что-то вобьет себе в голову, то это обязательно претворится в жизнь. И если она решила, что ты должна выйти замуж, то ты выйдешь.

Я содрогнулась. Уж маму-то я знала. Алиенор была совершенно права. Характер у нее был несгибаемый. И она умела сломать кого угодно. В свое время она сломала Алиенор, хотя сестричка совсем не такая рохля, как я. Она упряма и своевольна и ее трудно заставить делать вещи, которые ей не нравятся. И тем не менее, она вышла замуж за Эрнеста. Я смутно помню, какая напряженная обстановка была тогда в доме. Алиенор громко выражала свои протесты относительно предстоящего брака, папа совершенно устранился от дел, подолгу просиживая в своей лаборатории, либо вообще уезжая из дома. Он никогда не спорил с мамой. Это было бесполезно. Он нашел единственно верное решение: всегда и во всем с ней соглашаться. Только так он сумел уберечь свой душевный покой. А если ситуация ему совсем не нравилась, он предпочитал вовсе в ней не участвовать.

– Я вышла замуж за Эрнеста, – сказала Алиенор, – не думай, что я этого очень желала. И не думай, что я сразу сдалась. Но просто я поняла одну вещь.

– Какую? – спросила я безнадежным голосом.

Мне уже было нехорошо от сознания того, что моя свадьба неминуема, если за нее взялась мама.

– Что мое замужество будет куда лучшей жизнью, чем та, которую мне устроит мама, если я все-таки не соглашусь. И знаешь, Сюзон, время показало, что я права.

– Ну, и что бы она могла сделать? – угрюмо задала я вопрос.

– К примеру, отдала бы меня в монастырь.

– Уверена, там было бы куда лучше.

– Ты говоришь так, потому что не понимаешь. Слово «монастырь» звучит для тебя, как шутка. А на самом деле, это жутко. Представь, каждый день у тебя расписан. Ты никогда не принадлежишь себе. Ты либо молишься, либо работаешь. Кругом ни одной знакомой души. Тебе даже поговорить не с кем, потому что любые праздные разговоры там запрещены. И в монастыре ты уже не сможешь бесцельно слоняться, нет. Жизнь монахини принадлежит Господу и только Он знает, как ею распоряжаться. Никаких балов, нарядов, украшений, никаких излишеств. Там тебе не подадут на ужин пирожные или жареную куропатку. Ты даже не сможешь читать там те книги, которые тебе нравятся. Библия – вот то, что ты должна читать каждый день, это твой пастырь, твой руководитель по жизни, да и сама твоя жизнь. Подумай хорошенько, хочешь ли ты так жить. Я подумала и решила, что нет. Жить в монастыре – все равно, что похоронить себя заживо. Я предпочла замужество. И знаешь, Сюзон, я нашла, что из замужества, даже из такого, как мое, можно извлечь удовольствие и выгоду. Я веду себя как хочу, я делаю, что хочу. Эрнест никогда ничего мне не запрещает. Хотела бы я посмотреть, как у него это получится! В нашей семье главная – я. И только я решаю, что мы будем делать. Так что, это не так плохо.

Наверное, это и не было плохо, но на меня после ее продолжительной речи напала тоска. Я представила себя на месте сестрицы и мне вдруг захотелось сжать голову руками и зарыдать от отчаянья и безысходности. Разве это жизнь? Разве это счастливая жизнь? А жизнь должна быть либо счастливой, либо не быть вовсе. Я не хочу так жить. Мне вовсе не нужен муж, которым я могла бы безнаказанно помыкать. И такой, который будет помыкать мной. А в данный момент я вообще не хотела никакого мужа, даже самого идеального. Я ничего не хотела, кроме одного: чтобы человек по имени Гранден исчез из моей жизни навсегда.

– Ну как? – спросила Алиенор, – теперь ты меня понимаешь?

– О да, – отозвалась я, – бедняжка.

Она фыркнула.

– Если кого и следует жалеть, так это Эрнеста. А меня не стоит. Я уже давно не считаю себя несчастной. Я уже говорила, что из всего на свете нужно извлекать выгоду. Нужно уметь приспосабливаться.

Я промолчала.

Сестрица некоторое время критически на меня смотрела, а потом заявила:

– Не сиди с похоронным видом. Твоя жизнь будет совершенно другой.

Я протянула руку и пододвинула к себе графин. Налила в стакан воды и поднесла ко рту. Ну уж нет. Я не хочу приспосабливаться к такому. Ни за что.

– Осторожно, – предупредила меня сестрица, но поздно.

Стакан каким-то образом вылетел у меня из рук и его содержимое разлилось по полу и моему платью.

– Ну вот, – Алиенор покачала головой, – как всегда. Когда ты перестанешь ронять стаканы, Сюзон?

– Не знаю, – я встала, чтобы стряхнуть воду с платья хоть немного, но добилась только того, что она размазалась по нему.

– Прекрасно, – хихикнула сестрица, – все равно, придется переодеваться. Не расстраивайся. Сейчас я позову Анну, она тебе поможет.

– Не надо, – я махнула рукой, – какая теперь разница.

– Но ты ведь не выйдешь к гостю в таком виде, правда? Нет, все-таки я предупрежу Анну, чтоб она проследила за этим. Представляю, что подумает Гранден, если ты покажешься в мокром платье

– Он подумает, что я пролила на него потоки слез, – прошипела я, – хватит, Нора. Мне надоело слушать, как ты повторяешь все время: Гранден, Гранден. Как будто нет других тем для разговора.

– Колючка, – добродушно снесла это Алиенор, – ладно, не буду тебя смущать. Но Анна все равно придет, чтобы помочь тебе переодеться.

Она помахала мне рукой и отправилась восвояси. Я мрачно упала в кресло и насуплено смотрела в противоположную стену. Когда это закончится? Господи, когда это закончится? Что мне делать? Я ведь должна что-то сделать, иначе на моей жизни можно будет поставить большой и жирный крест.

Так я сидела довольно долгое время, пытаясь найти выход из положения и панически сознавая, что его не существует. До тех пор, пока вошедшая Анна робко напомнила мне, что пора переодеваться и спускаться к гостю.

Наверное, мой страх и отчаянье еще не достигло своего предела, так как я покорно позволила ей меня одеть и выпроводить за дверь. Упираться и оказываться соблюдать приличия – к такому я еще не была готова.

Самое комичное и вместе с тем ужасное зрелище – когда мои родные с сияющей улыбкой смотрели на гостя, а во взглядах, брошенных на меня, сквозило умиление. Какая красивая пара! Меня снова потянуло завизжать. – Чему вы так радуетесь! – хотелось мне крикнуть. Впору вопить от ужаса.

Я едва не выбежала вон. Помешало мне лишь то, что отец держал меня за руку.

Гранден сказал нечто вроде, что счастлив всех нас видеть и еще что-то добавил. Я не слушала. Мне было не до того. Я пыталась отнять свою руку у отца, но он сжимал ее крепко.

– Присядь, Сюзон, – велел мне он и подвел к стулу.

Я с упреком посмотрела на него и села. Моих натянутых нервов не хватит на то, чтобы все это выдержать. Но стоит попробовать. Ведь они не собираются выдать меня замуж прямо сейчас. До той поры у меня есть немного времени, и я должна что-то придумать. Хоть что-то.

Смотря прямо перед собой, я не слышала, о чем говорилось в гостиной. Впрочем, это и неудивительно, я редко что-либо слышу. Обычно, гостей это не удивляет. Все давно уже привыкли к моим выкрутасам. Даже родные уже не делали мне замечаний, бесполезно. Но сегодня было по-другому. Мама почему-то села рядом со мной и прошипела на ухо:

– Не веди себя столь ужасно. Он ведь к тебе пришел.

– А я его не приглашала, – огрызнулась я одними губами.

Мама стала похожа на рассерженную фурию. Но она помнила о приличиях и сдержала все те слова, которые рвались у нее с языка.

Гость присел со мной рядом, хотя я меньше всего этого хотела. Я постаралась отодвинуться от него как можно дальше, едва не свалившись со стула. Удержалась лишь в последнюю секунду, вцепившись пальцами в обивку. Ох, должно быть я выгляжу, как идиотка. И как удивляться, что родные считают, будто я влюбилась. Что тут еще можно подумать!

Потом был ужин, который я высидела с трудом. На тарелке я обнаружила кусок фаршированной утки, которую наша кухарка умеет готовить просто бесподобно. Запах от нее поднимался изумительный. Но мне в горло ничего не лезло. Я вилкой отщипнула микроскопическую часть и минут пять ее жевала, не ощущая вкуса. Словно бумагу.

Воздушное пирожное я искромсала ложечкой, так и не сумев его попробовать. А от одного вида трюфелей меня просто воротило.

Взгляды родных меня нервировали. В них застыла тревога и опасение, что я еще могу выкинуть.

Через некоторое время я оказалась на стуле в гостиной. Рядом сидел Гранден и, судя по всему, беседовал со мной. Как я узнала позднее, на все его вопросы я отвечала по порядку: «да, месье» или «нет, месье», даже когда он спросил, какую породу лошадей я предпочитаю.

Наконец, Алиенор решила вмешаться, видя изумление гостя. Она завела с ним непринужденную беседу, на протяжение которой я смотрела в окно, не слыша ни слова, хотя они сидели очень близко.

Всему на свете приходит конец рано или поздно, даже пытке. Окончился и этот бесконечный вечер. Прощаясь, Гранден спросил у меня:

– Мадемуазель не будет против, если я приеду завтра? Вы сделаете меня счастливым, если согласитесь прокатиться со мной верхом.

Алиенор толкнула меня в бок и я, припомнив, что говорила в последний раз «нет, месье», ответила:

– Да, месье.

Он поцеловал мне руку и удалился. Я выхватила платок и принялась тереть кисть в том месте, где ее коснулись его губы. Терла с остервенением, пока кожа не покраснела. После чего бросила платок на пол.

– Сюзон, – подошла ко мне мама, – что с тобой? Объясни мне. Почему ты так странно себя ведешь?

– Мне плохо, – сказала я и кинулась бежать.

Едва успела влететь к себе и перегнуться через подоконник. Меня стошнило.

Подняв голову, я увидела стоящую рядом маму.

– Это все трюфеля, – проговорила я, – наверное, они были несвежими.

– Шарль, – она обернулась к отцу, который тоже присутствовал здесь, – пошли за доктором. Немедленно пошли за доктором! Наплевать на деньги! Моя дочь больна, ты что, не видишь?

– Успокойся, Каро, – попытался остановить ее отец, – я все сделаю. Я все понимаю.

– Я не знаю, что с ней происходит. Сюзон, – мама усадила меня на стул и присела рядом, – скажи, что с тобой. Почему тебя все время тошнит?

– Не знаю, – ответила я.

– За доктором, быстро, – подскочила мама на ноги, поворачиваясь к отцу, – немедленно!

Доктор выслушал симптомы моей предполагаемой болезни, сосредоточенно нахмурился и заявил, что ему нужно осмотреть больную. Полагаю, этому решению очень способствовали шепотки мамы в коридоре. Не знаю, что такого она ему сказала. Но доктор удалил из комнаты всех и плотно закрыл за ними дверь. Потом наклонился ко мне и спросил:

– Мадемуазель, вы случайно не беременны?

Я посмотрела на него с изумлением:

– Что?

– Простите, – спохватился он, – простите, мадемуазель. Забудьте о том, что я спросил. Расскажите, что вы ели за ужином.

– Я не помню, – ответила я, – спросите у мамы. Она должна знать.

Должно быть, не следовало этого говорить. Доктор выпучил глаза и окинул меня куда более изумленным взглядом, чем мой.

– Это мама вас попросила спросить? – продолжала я, – о том, что я беременна? Да?

– М-м-м, – отозвался он, – забудьте, мадемуазель. Все это глупости и женские выдумки.

Бегло произведя осмотр, он вышел за дверь и его не было довольно долго. Наконец, он вернулся вместе с мамой, лицо которой было немного смущенным и вместе с тем испуганным. Она кивала головой и говорила:

– Да, да, хорошо, месье. Я все понимаю.

И при этом косилась на меня. Ох, не к добру такие взгляды! Что же он ей сказал? Впрочем, зачем долго ломать голову. Наверняка, он сказал, что у меня слишком неустойчивая психика, она очень ранима. Ее нельзя расстраивать. Малейшие волнения могут сильно повлиять на ее и без того пошатнувшееся психическое здоровье. Если уже не повлияли.

Доктор вскоре ушел. Я села на постели и спустила ноги на пол.

– Не вставай, милая, – подскочила ко мне мама, – тебе нужно отдохнуть. Все будет хорошо. Ты обязательно поправишься.

– Я больна? Чем?

– О, пустяки, дорогая. Совершенные пустяки. Просто небольшое переутомление от волнения. Это так естественно. Но все будет в порядке, если ты немного отдохнешь. И месье Гранден, я уверена, поймет причину, по которой мы откладываем свадьбу. Он благородный человек.

Господи, хотя бы сейчас она могла бы не поминать его! И без того в доме только и разговоров, что об этой треклятой свадьбе.

– Ты думаешь, что я сошла с ума? – выразила я вслух общее мнение.

– Нет-нет, – торопливо прозвучало в ответ.

Она могла бы сказать и «да-да», звучало бы одинаково. Ясно, что они считают.

Вскоре после ее уходя я заснула. Лучше бы я этого не делала. Хотя мой нынешний сон отличался от предыдущих кошмаров. Содержанием, а не произведенным эффектом. Сегодня мне приснилась Элиза. Она присела на край кровати и повернула ко мне распухшее лицо, вокруг которого кружились жирные черные мухи. Я подскочила и вжалась в спинку кровати, обхватив себя руками.

– Ну что, думаешь, тебе удастся отвертеться? – спросила Элиза сипло, – нет, моя дорогая. Такова твоя участь. Ты выйдешь за него замуж. Не скажу, что я в восторге, но с другой стороны, должна же и ты немного помучиться.

– Уходи, – прошептала я, трясясь от страха.

– Конечно. Сейчас, – согласилась Элиза, – я ненадолго. Только зашла тебя поздравить и пожелать всяческого счастья. Дай-ка я тебя поцелую, – раскрыв объятия, Элиза наклонилась ко мне.

Я громко завизжала и проснулась.

Открыв глаза, я резко села, прижав руки у груди. Окинула взглядом комнату. Она была пуста, отчего я облегченно вздохнула.

Где-то хлопнула дверь, послышались тревожные голоса. Потом в спальню вбежала Алиенор в прозрачном пеньюаре. Лицо у нее было сонным и испуганным.

– Сюзон, что случилось? Ты так кричала!

– Плохой сон, – ответила я.

– Ого, – сестрица села на кровать, – должно быть, это очень плохой сон. Ты перебудила весь дом.

– На тебе забавное неглиже, – прыснула я нервно.

Она нетерпеливо махнула рукой.

– Давай не будем о нем. Что тебе снилось?

– Распухший труп, – порадовала я ее подробностями.

Сестрица поморщилась.

– Да, теперь я понимаю…

Тут открылась дверь, прервав ее инсинуации и вошла мама.

– Сюзон, дорогая, плохой сон?

– Да, – согласилась я.

– Посидеть с тобой, пока ты не заснешь?

– Не надо, – я помотала головой, – со мной все в порядке.

Снова отворилась дверь, на сей раз пришел папа. Он был в ночных шлепанцах и колпаке, который сполз на одно ухо. Я тяжело вздохнула. Кто еще? Эрнест? Слуги? Они все придут сюда и будут глазеть на меня?

– Со мной все в порядке, – заговорила я, ловя на себе встревоженные взгляды, – и я хочу спать. Вам что, никогда не снились кошмары? Ни всегда снятся, когда особенно плотно поужинаешь.

– Да, если понюхать пищу называется плотным ужином, – тихо проворчала сестрица.

Отец с матерью переглянулись.

– Обещаю, что больше не буду кричать, – добавила я, помедлив.

– Выпей воды, дорогая, – посоветовала мне мама, – станет легче, поверь.

– Хорошо.

– Я налью, – Алиенор метнулась к графину и подала мне полный стакан.

Я выпила, чтобы не нервировать их еще больше.

– Ладно, идем, – сказала мама и потянула отца к выходу, – Нора, ступай к себе.

– Конечно, – кивнула сестра, – сейчас.

Но когда за родителями закрылась дверь, она не ушла, а наклонилась ко мне.

– Ты что-то знаешь, – прошептала она, – ведь так? Какую-то тайну? Скажи мне, пожалуйста. Я никому не скажу.