Текст книги "Избыток подсознания"

Автор книги: Екатерина Асмус

Соавторы: Елена Янова,Анна Неёлова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Но сегодня ни из-за одной двери никаких звуков не слыхать. Аська разбегается и скользит далеко-далеко на подошвах войлочных тапок по натертому паркету коридора, словно по ледяной дорожке.

Посольство

Мамочка должна уехать в Россию. Она – художник, но еще учится в институте и у нее сессия. Аська знает: это когда домашние задания проверяют и оценки ставят, – бабушка объяснила, она же учительница. Мамочка нервничает, не хочет оставлять Аську – папа целый день на работе, а на Джи особой надежды нет. Но тащить ребенка с собой, через полмира из-за одной недели сессии ей тоже не хочется, тем более что Аську укачивает во всех видах транспорта, даже в трамвае, а в самолете уж и подавно, и потому все их путешествия проходят под аккомпанемент нытья и тошноты в бумажные пакеты. Пока мамочка ломает голову над этой проблемой, время неумолимо бежит, и ей пора идти в посольство, оформлять документы на выезд. Возвращается она взвинченная еще больше, полная раздражения и негодования. Документы ей, конечно, оформили, но пришлось, ожидая приема у посла, общаться с его женой и другими посольскими дамами, которых мамочка за глаза величает «послицами» и считает скучнейшими собеседниками на свете.

«Ты представляешь! – жалуется она мужу. – Они спрашивали меня, получаю ли я посуду по гособеспечению! И сетовали на то, что им не выдают казенных пепельниц! На всем экономят, каждую копейку норовят у государства вытянуть, а как в Россию ехать – так у каждого по двадцать чемоданов с собой и по пятнадцать ковров!»

На эту обличительную тираду ее муж реагирует скрытой ухмылкой. Ясно, что он-то не прочь был бы получать это самое гособеспечение и вытягивать из государства любые копейки. Но – несбыточно. Во-первых, «университетские» – не «посольские», им не положено. А во-вторых – где уж там, при такой принципиальной жене… Мамочкины «странности» давно обсуждают в кулуарах, и не без ехидства. Именно ее, а не «посольских», провозящих по тридцать чемоданов, регулярно «тормозят» на выезде таможенники и пограничники. Они не могут поверить, что русская едет в Россию из-за границы без багажа. Мамочка одета с иголочки, по последним парижским модам, в руках у нее изящный ридикюльчик и небольшая элегантная дорожная сумка. На вид не отличишь от европейской дамы. Но русский паспорт действует на любого западного пограничника, словно красная тряпка на быка. И мамочку неизменно останавливают и допрашивают. За кого ее только ни принимали – за русскую шпионку, за валютчицу и контрабандистку, и все – из-за наличия русского паспорта при полном отсутствии багажа! Но мамочка упорно отказывается «затариваться» свертками и чемоданами.

– Что я – мешочница или торговка? – с презрением заявляет она. – У меня все есть, а куда больше-то? Копить это добро, что ли? В гроб с собой положить?

Окружающие считают ее неисправимой чудачкой. Ведь именно в накоплении и приумножении добра видят многие смысл жизни. И нужно сказать, что некоторые накопления действительно впечатляют: достаточно пойти в гости в большой, уютный дом, обставленный новой красивой мебелью, где у каждого ребенка – своя комната и море игрушек, где большие светлые столовые, террасы, выходящие в сад…

– Разве плохо это?? – недоумевает Аська. – Разве плохо, когда так хорошо??

Но мамочка выдвигает свой любимый и убийственный аргумент: «Мы бедные, но честные!»

И гордо задирает подбородок. Губы ее плотно сжаты, в глазах – решимость до последнего защищать Родину от тлетворного влияния капитализма…

Мадам Прето

В огромном доме мадам Прето с этажа на этаж нужно перемещаться в лифте! А управляет им добрый пожилой человек в специальной нарядной одежде. Аська впервые видит такую диковину: в Ленинграде к ним в квартиру нужно подниматься пешком на пятый этаж. Правда, у бабушкиной сестры, тети Лики, есть лифт, но совсем другой! Он крошечный – на двоих, очень вонючий и страшнопрестрашно скрипит. Аська боялась того лифта, и потом ей всегда снились кошмары: как будто бы лифт срывается и падает, и она летит, запертая в этой каморке, в темноту, в никуда, в никуда… Просыпалась после этого сна дрожа от страха и в слезах. Но в доме мадам Прето лифт совсем не такой! Он большой, зеркальный, на полу – ковер, и пахнет потрясающе. А еще можно посидеть на бархатной скамеечке и послушать ласковое подшучивание лифтера. Вот он останавливает лифт, открывает красивую узорчатую решетку-дверь и выпускает тебя на пушистые ковры, в столовую, завтракать.

– Бон аппетит! – говорит он вслед и улетает на своем лифте вниз, на первый этаж.

За огромным, накрытым белоснежной скатертью столом уже сидят и улыбаются мадам Прето и ее муж Франсуа. Они – полная противоположность друг другу внешне, но абсолютно согласны друг с другом во всем. Мадам – кругленькая, маленькая, очень молодящаяся пожилая дама с внушительным бюстом и крошечными ножками. Одета она всегда в умопомрачительные кружевные, парчовые, газовые платья, декольтированные самым пикантным образом и со всех сторон. Идеальной формы, розовые с перламутром ногти (предмет особой зависти: у Аськи вечно обгрызены и – каемочка, как ни отмывай!), величественная прическа (даже по утрам), ну и, конечно, туфельки – бисерные, шелковые, вышитые, золотые, серебряные, которые мадам меняет по нескольку раз на дню, вместе с платьями. Аська называет их «Золушкины туфельки», а мамочка почему-то смеется над нарядами мадам Прето, говорит, они вычурные и безвкусные. Муж мадам, Франсуа, тоже одет с иголочки. Высокий, подтянутый, темные волосы с проседью гладко зачесаны, всегда в безукоризненной белой рубашке и при костюме, с утра в светлом, а вечером в темном. У пожилой пары нет детей. Они поглощены собой и постоянно делают друг другу подарки – кругосветное путешествие, украшения, новшества для дома или просто – милые пустячки. Они обожают вечеринки, приемы и разъезды, вот почему мадам Прето охотно берет Аську в гости на несколько дней: это лишний повод вновь объехать всех знакомых вместе с малышкой. За завтраком мадам Прето не умолкает ни на минуту – рассказывает, как вчера ездила по магазинам, что видела и что купила. Франсуа и Аська слушают ее веселую болтовню и улыбаются. Тихие слуги подают свежайшие круассаны, масло, джем, кофе со сливками (сегодня традиционный французский завтрак) – и непременно, для Аськи, вкуснейшие пирожные. Сверкает серебро кофейника и маленьких ложечек, белоснежные полотняные салфетки укутывают тонкий французский батон – «багет» – с невыносимо аппетитной и румяной хрустящей корочкой. Фарфоровые, нежно-розовые чашечки так тонки, что буквально просвечивают насквозь. Свет из огромных блестящих окон заливает столовую, в углу которой величественно возвышается резной дубовый буфет, сверкающий начищенными бронзовыми ручками и намытыми цветными стеклышками; подобный, кстати, стоит у Аськи дома в ленинградской коммуналке, и она ощущает некое радостное единение от обладания похожими вещами. После завтрака выходят на балкон – Франсуа курит тоненькие светлые сигары, мадам Прето болтает, а Аська смотрит вниз, на ухоженный сад с прудами, мостиками и дорожками. В этот час уже трудятся садовники – подстригают кусты.

– В этом сезоне модны геометрические фигуры, – комментирует их действия мадам Прето. И тут же рассказывает про своего знакомого, который приказал весь свой сад превратить в подобие громадной шахматной доски с фигурами. И тут же предлагает ехать посмотреть. Франсуа благосклонно кивает, глядя на дымок от своей сигары. Он никогда не спорит с женой. А мамочка, когда только с ними познакомилась, сказала: «Глупо спорить с миллионом долларов!» Дело в том, что мадам Прето – несметная богачка. А Франсуа – только ее муж. Так говорят взрослые, но Аське не очень понятно, что это значит. Дома, в Ленинграде, все деньги, которые взрослые приносят с работы, сдаются бабушке на хозяйство. А уж она потом распределяет, на что и как их нужно потратить. На все праздники, на подарки и отпуск деньги откладываются отдельно. А если начать что-то просить в магазине – неизменно услышишь: «Сейчас купить не могу. У нас мало денег». Хорошо, когда много денег! Как у мадам Прето. С ней здорово ходить по магазинам – она никогда не отказывает ни в чем. Без споров покупает Аське огромного надувного розового зайца. И пушистого плюшевого медведя. И новую спальню – в домик для кукол. А себе – шикарное, переливающееся радугой бриллиантовое колье. Мадам – желанный посетитель везде. Стоит только посмотреть, как суетятся продавцы и официанты при ее появлении.

Обедать идут в итальянский ресторан. Аська хочет пиццу, но тут мадам настаивает на своем: лучше и полезнее для ребенка – «паста». Когда приносят заказ, Аська разочарована: обыкновенные макароны с соусом! Дома, в Ленинграде, макароны едят почти каждый день; как говорит мамочка своим подругам, «приходится покупать дешевые продукты, копим на кооператив». Это чтобы жить не в коммунальной комнате, а в своей квартире, отдельно. Аська вяло ковыряет еду в тарелке, но, распробовав, обнаруживает, что «паста» с вкуснейшим соусом ничуть не походит на серые клейкие комки, называемые макаронами, которые подают ей дома и в детском саду.

– У ребенка хороший аппетит! – жизнерадостно констатирует мадам Прето. – Сейчас домой, отдохнуть и переодеться, а вечером – прием у ооочень интересных людей! – Мадам говорит это округлив глаза и добавляет: – Доходы хозяина даже больше, чем мои! А дом – настоящий дворец.

Аська так хочет посмотреть на дворец, что даже не спорит, когда ее укладывают спать после обеда. Поскольку спать совсем не хочется, Аська лежит тихонечко и ждет, когда начнут собираться «на прием», мерить нарядные платья и украшения. В спальне – мягкая полутьма, легкий голубовато-сиреневый свет сочится сквозь многослойные газовые занавески, закрывающие почти всю стену, и ложится тончайшими лучиками на огромную кровать – в доме мадам Прето нет «детских», есть только «гостевые». В одной из них и помещается Аська. Справа от кровати зеркальная стена. Стена отодвигается, а за ней – волшебный шкаф: гардероб, в котором можно ходить! Шкаф набит нарядами, а мадам удивленно говорит: «Ну надо же! А я даже и не помню, что в нем!» Пушистый белый ковер на полу, матовый уютный ночничок у кровати. Хорошо все-таки у мадам Прето! Не то что в детском саду, – вздыхает Аська, вспоминая.

Детский сад

Вот уж куда точно никогда не хочется! Дождливыми мокрыми утрами или темными, страшными, морозными – Аська с неизменным ревом конвоируется в детский сад. Вставать – невыносимо. Кажется, что каждая клеточка твоего тела противится насильному прерыванию уютного теплого сна. Аська путается в колготках, никак не может натянуть свитер, одежда не слушается и жутко колется, и Аська разражается плачем. Бабушка старается помочь, но только беспомощно мечется из комнаты в комнату. Мамочка сердится, она уже опаздывает, торопливо глотает кофе с бутербродами, приготовленными заботливой бабушкой. Аська пускается в длительное препирательство из-за брюк. Любимые – красные и с пряжечками – в стирке. Есть точно такие же, с пряжечками, но зеленые! Или красные, но без пряжечек! Мамочка ехидно замечает, что, по ее мнению, одежду иногда нужно стирать. Взрослым ни за что не объяснишь, что брюки без пряжечек – это совсем не то, что брюки с пряжечками! Зачем стирать, когда она только три раза в них упала с горки за неделю, – ноет Аська. Наконец мамочка не выдерживает, надевает на извивающуюся и орущую дочь зеленые брюки, натягивает на нее шубку, нахлобучивает шапочку и, быстренько одевшись сама, тащит Аську к выходу по длиннющему коммунальному коридору. В коридоре рева умолкает: боится разбудить злобную бабку Елизавету Власьевну. Та потом год будет вспоминать, как только под утро заснула, и на тебе – ор на всю ивановскую! А у нее бессонница! Бабушка спешит следом: поскорее закрыть за ними дверь.

По улице бредут сквозь мрак, стылый холод и сугробы, под заунывное Аськино подвывание. Мамочка строго молчит, ее губы плотно сжаты, всем видом выражает она недовольство непослушной дочерью. От этого Аська еще больше себя жалеет и ревет в полный голос. В разинутый рот летит холодная ледяная пыль. Но вот тьма наконец обрывается желтым и теплым проемом двери детского сада. Они вваливаются внутрь вместе с клубами морозного пара и вдыхают знакомый и плотный (ни с чем не спутаешь) запах детсадовской еды. В маленькой прихожей тесно. Большие шары – взрослые – ворочаются в этой тесноте, извлекая из одежек маленькие шарики – своих детей. Снимаются шапки и варежки, разматываются платки, потом – долой галоши, валенки, множественные свитеры, жилеточки какие-то, вязаные или стеганые. В результате маленькие шары превращаются в худосочных и бледных «питерских» деток с вечными темными кругами под глазами. Одежки перекочевывают в шкафчики – узкие-преузкие, и у каждого на дверце изображение овоща или фрукта. У Аськи – пупырчатый зеленый огурец, похожий на жабу (а хотела вишенку, так ведь не дали!). Большие шары – взрослые – прощальными добродушными взорами провожают своих отпрысков, которых воспитательница уже подгоняет – завтракать. На завтрак – ненавистная каша, которую Аська размазывает ложкой. А впереди – целый день невыносимой скуки, день, спланированный кем-то по идеально однообразному распорядку: еда, гуляние, еда, сон, гуляние. И так будет, независимо от дня недели, времени года, так будет всегда, пока есть детский сад, и время будет тянуться, словно резиновое, а Аська будет ждать, ждать, пока вечером не вернется за ней ее элегантная мамочка, чтобы вести домой ужинать.

Свинка

Аська болеет. После Африки у нее это часто. «Перемена климата!» – разводит руками добрая участковая докторша. Аськин организм совершенно не хочет выносить дождливую осень, слякотную весну, а уж холоднючую зиму – и подавно. Хворать по нескольку раз в год уже привычно, скучно и больно. Аська полусидит в подушках, уши и щеки замотаны бинтами, под ними – вонючий камфорный компресс. Когда бинт разматывают, чтобы поменять, Аська боится смотреть в зеркало: лицо раздуто, словно шар, около ушей настоящие бугры! Бабушка говорит – «железки» болят. Аська терпит мучительные уколы за уши, но болезнь возвращается снова и снова. Страшнее всего – думать, что навсегда останешься такой уродиной. У Аськи жар, все вокруг плывет, уши заложены и ноют беспрерывно, нос забит и в глазах саднит. Добрая бабушка пытается развлечь больную: читает вслух, до хрипоты, а потеряв голос, включает проигрыватель с обожаемыми «Бременскими музыкантами». Аська любит рисовать, и бабушка приносит бумагу и карандаши, в надежде отвлечь разнесчастную внучку. На градуснике, вынутом из горячей детской подмышки, – тридцать восемь с половиной. Аська начинает рисовать. Вначале Микки Мауса и его жену Минни – любимых «мультяшных» героев. Потом мамочку и бабушку. Тоже любимых. Потом себя в цветах на лужайке. Отца не рисует. Он не любимый. Рисует цветочки отдельно (как мама). Роскошную лилию. Легкомысленную ромашку («любит-не-любит»). Разлюбезные бабушкины ландыши. Сирень (даже запах вспоминается весенний). Родители, вернувшиеся с работы, тихонько заглядывают в комнату: ребенок занят, даже не замечает пришедших, а значит – можно спокойно поужинать! Аська рисует розу. Ярко-розовую, богатую, пышную. И сама долго любуется картинкой: кажется, получилось! Болезнь забыта на время, Аську захлестывает вдохновенье. «О роза ты роза…» – выводит она неловкой рукой. Писать по-печатному бабушка Аську уже научила. Правда, иногда путаются направления букв, но, в общем, слова складываются верно. «О роза ты роза, прекрасная роза!» Аська страшно довольна: она написала настоящие стихи! Охрипшим от болезни голосом она радостно орет: «Мама!!! Мааам!» На крик прибегают испуганные взрослые – не случилось ли чего с ребенком?! Увидев, что все хорошо, бабушка уходит в кухню, посуду мыть. Мамочка и Он остаются и присаживаются на кровать.

– Ну, как дела? – улыбается мамуля. Он тоже улыбается, не знает, что для Аськи его вовсе не существует.

– Я стихи написала, – говорит Аська и показывает картинку с одой розе. – Вот!

Мамочка хвалит картинку, и Он тоже благосклонно кивает.

– Ну, прочти нам стихи, – умильно разнежившись, говорят родители.

Аська сиплым и гнусавым от насморка голосом читает: «О роза ты роза, прекрасная роза!»

Далее следует пауза. Взрослые, немного выждав, недоуменно вопрошают: «Это все?»

– Да! – гордо заявляет Аська.

Взрослые переглядываются. Говорят: «Ну-ка прочти еще раз». Аська начинает снова: «О роза ты роза, пре…» И тут взрослые не выдерживают и разражаются дружным смехом. Слова «прекрасная роза» тонут в громогласном гоготе. Родители кричат: «А еще раз!» – и буквально заходятся. Аська, не веря своим ушам и замирающему сердцу, упорно повторяет вновь: «О роза ты роза, прекрасная роза!» Взрослые уже лежат и только поскуливают от неукротимого смеха.

– Стихи? – спрашивают они, изнемогая.

– Стихи, – шепчет Аська, и слезы уже стоят где-то в горле и в уголках глаз, в тех самых жилках со смешным названием «слезнячок» (Аська, будучи помладше, думала – от слова «слизняк», потому что мокрые и блестящие, как улитка без домика).

– А еще прочитай, – предательски подставляют подножку взрослые.

И Аська, понимая, что делает что-то против себя, но чувствуя, что уже необходимо, назло заводит снова: «О роза ты роза, прекрасная роза!» Она твердит это с тупым упорством, захлебываясь во всхлипах и мучаясь стыдом. Родители, отхохотавшись, произносят слова извинения, целуют ее в мокрые щеки и уходят пить чай. Аська остается наконец одна – лицо горит, руки дрожат, она ничего не видит из-за слез, но все равно, прижав к себе рисунок, упорно повторяет обиженным шепотом: «О роза ты роза, прекрасная роза!»

Дворец

Оказалось – и взаправду, самый настоящий дворец, как на картинке. Такой у Аськи в книжке про Спящую красавицу. Мадам Прето не обманула. Пока взрослые обмениваются приветствиями и репликами о погоде и здоровье, Аська разглядывает причудливые башенки под остроконечными крышами, узорчатые стены, многочисленные лестницы и террасы с вазонами и статуями. Сад тоже прекрасен: аккуратно подстриженные деревья, идеальные белые дорожки и разноцветные благоухающие клумбы. И фонари – везде яркие, красивые фонари и цветные фонарики гирляндами! К мадам Прето подходит высокий, великолепно одетый, темнокожий кареглазый господин. Целует ей ручки, дружески обнимается с Франсуа.

– А это наша очаровательная русская мадемуазель! – жизнерадостно восклицает мадам.

Ей нравится представлять так Аську приятелям. Сейчас модно интересоваться Россией и русскими, и темнокожий господин с улыбкой изучает Аську. Потом церемонно целует и ей руку и царственным жестом приглашает всю компанию в дом. Он хозяин дворца. А еще он араб и принц, и у него три жены и шесть детей. Все это сообщает Аське мадам Прето интригующим полушепотом.

Аську терзают противоречия: она никогда не видела настоящего принца, но арабов она боится ужасно! Взрослые говорят – они развязали религиозную войну! Что такое «религиозная», Аська не знает, но что такое война… Во-первых, наслышана от бабушки – какая она страшная, настоящая война. А во-вторых, никогда не забудет она, как в прошлом году, ночью, ворвалась к ним соседка, англичанка – леди Алисия. Англичане всегда так сдержанны, тактичны и спокойны, а тут – безупречная Алисия, после полуночи, без звонка, глаза безумные, и в них – ужас. Она быстро-быстро что-то начала говорить мамочке (папа тогда был в командировке), и обе они забегали по дому. Аська от шума проснулась и вылезла из своей комнаты. Успела услышать только слова «священная война», увидела встрепанную Алисию, потерянную мамочку, которая поспешно хватала какие-то вещи и запихивала их в дорожную сумку. Мама натянула на Аську первую попавшуюся под руку одежку, и втроем они выбежали из дома. У ворот поджидал открытый внедорожник леди Алисии. Ночь была бархатно-темна, как все южные ночи. Но обычную покойную тишину нарушали резкие гортанные голоса, кричавшие на непонятном языке, – в пустыне звук разносится далеко-далеко. Алисия гнала во весь опор, свет фар косо прорезывал мглу, выхватывая песчаные навалы.

– Отсидимся в пустыне! – прокричала Алисия сквозь ветер. – Они могут начать жечь дома!

Она загнала машину подальше в пески и выключила фары. Переговариваться женщины могли лишь шепотом. Шум нарастал и вскоре проявился материально пляшущим светом огня. Толпа в белых одеяниях, в чалмах и с факелами двигалась по дороге, змеившейся невдалеке от песчаного отвала, за которым прятались беглецы. Мама зашикала на Аську, которая собиралась разразиться целым каскадом вопросов. Они молча смотрели, как толпа движется мимо. Теперь было видно, что в руках у каждого – оружие, такое, как на картинках у солдат-героев Отечественной войны, о которой так часто рассказывает бабушка. Внезапно тишину прорезал истошный крик «Аллах акбааар!», и толпа устремилась вперед, ощерившись штыками и размахивая факелами. Обе женщины задрожали и сжались за барханом, Аська крепко притиснулась к матери. Так они и сидели всю ночь, боясь покинуть свое ненадежное укрытие. Наутро Алисия отважно села за руль. Однако домой возвратились они без приключений. Мамочка сварила кофе себе и Алисии и включила радиоприемник. Взрослые напряженно вслушивались в эфир. Вскоре раздалось бодрое сособщение, что восстание шиитских группировок успешно подавлено и покой мирных граждан восстановлен. Услышав это, мамочка зашипела, как рассерженная кошка, но тут же взяла себя в руки и стала искренне благодарить леди Алисию за помощь. Проводив спасительницу, она резко выключила радио и стала кружить по кухне с сигаретой, бормоча что-то об английских колонизаторах, о «движении обездоленных» и «:бедных арабах, которых довели до нищеты».

Осторожно Аська двигается вслед за принцем и рассуждает на ходу: допустим, воюют бедные арабы. Все просто! Они бедные, им плохо, вот они и воюют. А принц, у которого они сейчас в гостях, – богатый (это видно, да и мадам Прето так говорит)! А значит – воевать ему не нужно и сегодня ничего плохого не случится. Ободренная своими выводами, Аська радостно устремляется вслед за взрослыми.

Внутри дома – настоящее великолепие. Все розово-белое и с обильной позолотой. Белоснежные пушистые ковры – у Аськи ноги утопают по щиколотку, словно на лужайке. Длиннющие столы с крахмальными, до полу, скатертями украшены гирляндами живых цветов. Пестрая гостевая толпа плавно кружит, слышен смех и громкие голоса, звяканье серебра и фарфора, хрустальный перезвон бокалов. Взрослые проявляют чудеса ловкости – с тарелками и бокалами в руках они умудряются болтать, курить, целовать ручки дамам… Аська терпеть не может столь модный в этих краях «фуршетный стол», или попросту – «фуршет». Хочется нагрести побольше вкуснятины со стола, а неловкие детские ручки вечно все роняют и крошат. И потом – как, например, положить одновременно на тарелку все любимое: салат «Оливье», жаренную на гриле курицу, клубничное мороженое и торт «Наполеон», а? Слуги в белоснежных перчатках так часто меняют блюда! Не успеешь оглянуться – уже лежит все нелюбимое: к примеру, жареная говядина с луком, салат с рыбой и курица в ананасах! И еще: в одной руке тарелка, в другой вилка, а сок в стакане куда деть? Вздохнув, Аська начинает мучиться с деликатесами. Мадам Прето щебечет со знакомыми дамами, Франсуа – с мужчинами в курительной комнате, там подают кальян с каким-то особенным табаком. (Все равно дым горький и противный – Аська как-то попробовала хваленую сигару, когда взрослые зазевались.) Аське не впервой самой себя развлекать, и она усердно налегает на любимый с детства «Оливье». Внезапно появляется оживленная мадам Прето: она хочет познакомить свою питомицу с хозяйскими детьми. Неохотно оторвавшись от салата, Аська идет вместе с ней к невысокой сухощавой женщине в форменной наколке – это горничная, которая проводит во внутренние покои, ведущие к детским комнатам. Оказывается, детишек к гостям не пускают, такие у них тут строгие правила (это Аська-везуха сидит со взрослыми до последнего гостя – мамочка не запрещает). Мадам Прето передает Аську на попечение сопровождающей и радостно растворяется в цветном водовороте шумной гостевой толпы. Взрослые будут веселиться до утра, а Аська будет уложена спать с хозяйскими детьми, с маленькими принцами и принцессами.

Деревня

Шагая за горничной по паутине запутанных коридоров, Аська гадает: каково это – иметь целую кучу братиков и сестричек? Вот бабушка знает, у нее была большая семья – восемь детей, и бабушка – самая младшая. Но это когда былоо! Давным-давно. Сейчас это не модно! У всех знакомых ее родителей ребенок один, максимум – двое. «Нужно, чтобы у детей было достойное будущее, больше двоих не поднять» – вот что говорят взрослые.

А так, чтобы шесть и сейчас, – Аська видела такое только в деревне! «Многодетные» – так это называется. Воспоминания о деревне заставляют Аську поежиться.

Каждый год ее вывозят туда, почти на целое лето. «Подышать свежим воздухом, отдохнуть на природе и полюбоваться прекрасными видами» – так мамочка говорит, расписывая знакомым прелести деревенской жизни. Большинство маминых подружек не разделяет ее энтузиазма.

– И что там может быть хорошего, на сто первом километре? – ехидничают они. – Давно уж нужно перебраться под Питер, в престижное место, ведь есть же у вас деньги!

– У нас не сто первый, а почти триста пятидесятый! – злится мамочка. Чистый воздух, просторы, не то что ваши шесть престижных соток! – не остается она в долгу.

– Что на сто первом, то и на триста пятидесятом, – не сдаются подружки. – Сама знаешь, какая там публика теперь!

Но мамочка только упрямо поджимает губы.

– Люди как люди, да и потом – я там людей не вижу, я пейзажи прекрасные пишу!

Это правда. Мамочка что ни день бродит с мольбертом, и пейзажи ее действительно прекрасны. Аська не знает, при чем тут сто один километр, но дача «поближе» – ее мечта. Вот у ее двоюродной сестрички Кары – дача настоящая: там есть с кем поиграть, есть где погулять, магазины, водопровод, кино, клуб. И ехать туда всего час, а Аське с мамой и бабушкой целых восемь часов приходится трястись в электричке!

Собираться «на дачу» (так бабушка и мама упорно называют деревню) начинают заранее. Бабушка – аж за два месяца. Она ходит по магазинам и «охотится» за дефицитом – консервами «Завтрак туриста» и «Сгущенное молоко». И еще – за маслом, мясом и колбасой. В деревне ничего нет, кроме черного хлеба и серых макарон: магазины пустуют. Закупленные впрок вкусности прячутся в холодильник, и на них можно только облизываться. За два дня до отъезда начинается настоящая суета. Пакуются одеяла, матрасы и белье. Все это сворачивается длинным кулем и крепко обвязывается веревкой. Затем конструкцию притаранивают к тележке. В старинную бабушкину плетеную корзину помещаются продукты, в сумку на колесах – консервы. А еще – чемодан с вещами, преимущественно теплыми: домик, который они снимают у старой хозяйки, очень ветхий, там сыро, холодно и пахнет плесенью и мышами. Да и погодка под Питером редко бывает жаркой. Аське даже игрушек не набрать: весь багаж приходится тащить на вокзал, потом пересадка с одной электрички на другую, потом суетливая высадка на нужном полустанке с высоченной платформы, а стоянка – всего одна минута! От станции – километр пешком до деревни… В общем, лишнего груза брать мама не позволяет. Аська всегда удивляется, как она, хрупкая, маленькая, такая изящная и элегантная в городе, в деревне враз превращается в кряжистого носильщика в рабочей бесформенной робе, и главное – с видимым удовольствием.

В городе (до вокзала, конечно) Он провожает, помогает тащить многочисленные кутули. Сам Он не ездит в деревню, не любит. В этом Аська с Ним тайно солидарна, она тоже не любит, только ей деваться некуда. А Он пол-лета будет тут отдыхать в одиночестве. Официальная версия – нужно заканчивать диссертацию. Для этого требуется тишина и покой. Жена, гордящаяся научными успехами мужа, радуется: «У тебя будут все условия! Может быть, в этом году ты наконец закончишь работу!» Аська угрюмо молчит. Закончит Он, как же. Который год уже. Теперь-то она знает, что делает Он вместо написания научных трудов… Но мамочке она ничего тогда не сказала. И никогда не скажет! Не хочется ее огорчать…

Первая ночь неизменно проходит на сырых простынях на коротком горбатом диванчике. А наутро, уже изнывая от скуки, Аська пытается в деревне поиграть с местными детьми. Днем-то еще ничего: их страшные и вечно пьяные родители на работе. Зато старые, скрюченные, черные бабки шаркают резиновыми калошами по двору, матерно ругаясь и шамкая беззубыми ртами. Горбатые, ужасно грязные и вонючие деды в нелепых допотопных кепках неизменно курят папиросы на завалинках, плюясь и сквернословя. Кажется, что они целый век уже торчат на скамеечках у палисадников, заросших лебедой, словно вырубленные из дерева замшелые идолища. Деревенские дети стариков своих не любят, но и не боятся. Самые маленькие кричат им всякие гадостные слова и смеясь убегают. Вослед им несется отборная брань – у старших словарный запас матюгов много богаче.

Впрочем, старики неизменно побеждают. У них в запасе целый арсенал: палки, хворостины, крапива, ухваты, ремни – да мало ли еще чем можно отходить неслухов, рано или поздно возвращающихся в дом, чтобы, как тут принято говорить, «пожрать». Картошка с молоком. Хлеб. Это – ежедневная немудреная еда. Колбасу и по праздникам тут не увидишь. Выловленные шалуны немедля отправляются на домашние работы: полоть огород, окучивать картошку, окапывать деревья, носить воду из колодца, качать младенцев, стирать белье, поливать огурцы, собирать ягоды, подметать полы, мыть посуду… Дел столько, что за сто лет не переделать. А еще сенокос! А еще чистка сараев! А утром корову выгнать! А вечером ее встретить и загнать в сарай к бабке – на дойку… С утра до ночи заняты деревенские детишки, на озеро искупаться – и то сходить некогда, не то что с Аськой, городской выскочкой, играть! Родители их возвращаются к вечеру, зачастую нетрезвые, но тоже принимаются колотиться по хозяйству, злобясь и ругаясь хриплыми грубыми голосами. Все женщины как одна – вечно беременные, беззубые, одеты в жуткие бесформенные грязнущие платья. Дети всех возрастов, оборванные, донашивают друг за другом одно и то же годами, вечно вымазанные бог знает в чем, худющие, бледные до синевы, с облупленными плечами и носами, всегда разбитыми коленками… Вши. Блохи от куриц и собак. Золотуха. Покосившиеся черные избы утопают в навозе, глине и грязной воде – летом в этих краях дождливо. В центре деревни – куча песка. На ней восседают самые маленькие, еще не говорящие ребятишки. Из одежды у них только распашонки и соски в беззубых ртах. Так и возят голыми попками по песку до самого ужина – за ними приходят старшие дети и растаскивают братиков и сестричек по домам.