Текст книги "Змеиный поцелуй"

Автор книги: Ефим Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

62

Очнувшись, Микитин увидел купчика Феодора и в который раз подумал, что лицо у него неприметное. Лица как бы и нет. Ни за что не вспомнишь, пока не увидишь. Купчик протянул руку, помог подняться.

– Ты, стало быть, не только по торговому делу, но и… – через головную боль спросил Офонасей.

– Ну… Скажем, доглядеть кое за кем велено. И кое-что дознано. Только вот в тебе никак разобраться не мог. То ли ты в неведении пребываешь, то ли тоже с ними.

Холодом пахнуло от слов купчика.

– «С ними» – это с кем?

– А бес их знает, кто они! Орден какой-нибудь… полухристианский или полубесерменский. Нехристи!

Шли портом. Под маленьким золотым солнцем красным кровоподтёком застыло облако. Между суднами с поднятыми тонкими парусами, похожими на просвеченные крылья летучих мышей, пролегла по темно-изумрудной воде блестящая позолотой дорожка. Из чёрной тени судна выплыла лодка и поплыла по золоту. Офонасею на миг показалось, будто гребец в чалме. И Офонасей мысленно написал: «Когда солнце-доглядчик пряталось в схрон запада…»

– Пока ты, Офонасей, по ындийским землям ходил, на Русь еретическая отрава пришла. И уже некоторые священники не исповедуют веру православную, только внешне у них всё православное, а по сути – жидовская ересь! Всё им объединяться со всеми не терпится! Бесерменов и иудеев называют братьями! Только, может, не время ещё антихристу! Может, ещё царь православный не послушает еретиков поганых, которым только бесов причащать.

– А в чём ересь? – через головную боль спросил Офонасей.

– Троицу отрицают, а Христос, говорят, подобен Моисею и Давиду. И не воскресал Спаситель, а во гробе истлел. Говорят, держитесь закона Моисея – и хватит! Иконы хулят… Конец света, говорят, не наступит… А тут ещё ты со своими махатмами!

Свежий ветер приветливо пахнул с моря.

– Я тебе благодарен за писульку, что ты под Евангелием оставил, – через головную боль сказал Офонасей, – только, сделай милость, в другой раз сообщи как-нибудь по-другому, не заходи в мой дом без спросу!

– Теперь-то убедился, что змею у сердца пригрел? – спросил купчик, несколько задетый тоном Офонасея. – Но сейчас не об этом!.. Доглядчики доносят, что флот турского салтана к Кафе подходит. Если по-хорошему, то нонче и уезжать надо бы. Наши все собрались.

– А ты, стало быть, остаёшься?

– Стало быть, так… Попробуем под салтаном выжить.

63

С жуткой головной болью опустился Офонасей на ложе.

Он не знал и не мог знать, что в то же время совсем рядом, в сенцах, Мара, тайком возвратившись домой, стояла с зажатыми в руке горчичными зёрнами и именем повелителя змей заклинала маленькую гадину напасть на белого ятри и предать его смерти.

Через головную боль Офонасей слёзно молился, просил Господа просветить его тьму, ибо жизнь ставила загадки, разгадать которые было не под силу. И духом Офонасей возведён был на небо. Он испытал свет, в котором пребывал, и в нём не было изъяна многоцветия. Он был однородно светел. Всем существом своим, плотью и душой Офонасей был извещён, что будет переживать великий покой и радость беседы со святым апостолом Фомою. И изъятый из мира, пребывая в любви, услышал глаголы Фомы:

– Ты, Офонасей, забыл, что отсюда, из мира духовного, мы помогаем живущим по Христовым заповедям. Причислить тебя к ним очень и очень трудно. Ибо не умеешь ты жить по милости Божьей, и не сумел проявить волю и отказаться от даров бесовских, полученных в Ындии, и предал образ Божий, по Которому сотворён, но я умолил Господа на краткую беседу с тобой. А сам ты только сейчас сделал слёзный шаг пакибытию, и мы общаемся с тобой вне мирских образов. И я хочу сказать тебе, Офонасей, не казни себя за двух воинов раджи, ибо ты не убивал их. Они живы! А женщина, которая прилепилась к тебе, как ты сам уже догадался, двулична и коварна, у неё змеиное сердце. Она повелевает гадами, а у тебя, Офонасей, нет противоядия!

«У меня есть противоядие», – хотел сказать Офонасей, но промолчал, ибо чувствовал себя человеком с нечистыми устами. Апостол снова предупредил:

– У тебя нет его!

И свет отступил, оставив благоухание. Офонасей подошёл к иконам, за которыми хранил мешочек с противоядием. Мешочка за иконами не было. И вдруг ощутил скользящий холодок на голени. Повеяло жутью, и, пытаясь избавиться от неё, Офонасей беспомощно дрыгнул ногой, пытаясь вытряхнуть гадкую тварь из портков. Ещё дрыгнул ногой… Ещё… И маленькая чёрная змея шмякнулась о стену. И тут же была раздавлена табуретом. Офонасей отшвырнул его и, сев на пол, разодрал штанину. Рванул поясок, перетянул ногу ниже колена, бросил в топящуюся голландку кочергу, долго давил на ранки, как бы обведённые пыльцой горчичных зёрен. Метнулся к столу, схватил нож. И полоснул им по раненой ноге.

– Зря стараешься!

Офонасей не обернулся на спокойно-презрительный голос Мары. Он вынул из голландки кочергу и приложил раскалённым концом к ране. Слышно стало, как скрипят его зубы. Мара, стоя в дверях, разжала кулачок левой руки, и горчичные зёрна посыпались на пол. Кусочек чёрной змеи с окровавленными внутренностями, конвульсивно дёргаясь, пополз к Маре.

– Ты сам себе выбрал такой конец, русич! Мы помогли тебе переплыть через море Хвалынское, устроили тебя в лавку в Чебокаре, чтобы ты заработал денег на путь до Ындии, в Джуннаре тебя выкупили у Асад-хана вместе с твоим конём… Неблагодарный русич!.. Ты мог бы стать апостолом на Русь, но наплевал на людей, которые надеялись на тебя и чествовали тебя. Захоти ты…

– Слава Богу, что я не стал чёрным апостолом! – через жуткую головную боль проговорил Офонасей.

– И не думай, что на этот раз змея поцеловала тебя.

– Ту змею, что поцеловала меня в хижине, посылала тоже ты?

– Я предполагала, что брахман Дгрувасиддги непременно скажет о змее с девичьим сердцем. В Ындии все брахманы – немного поэты.

– А зачем вся эта канитель?..

– Это помогло тебе поверить в свою избранность.

– Значит, распорядок действий был продуман до таких мелочей?

– Ты даже не представляешь, до каких мелочей!

Змеиный укус оплыл, и нога стала тяжёлой и неудобной.

– Уйди, – попросил Офонасей Мару, – дай помереть спокойно.

– У меня к тебе предложение, неблагодарный…

Через головную боль и боль в ноге Офонасей смотрел на мятущуюся неверную тень Мары. Женщина вдруг остановилась и что-то достала из-за пазухи. Офонасей обернулся. В руке у Мары подпрыгивал мешочек, точно его оценивали на вес. Это был мешочек Офонасея, мешочек с противоядием.

– У меня к тебе предложение…

Офонасей мысленно просчитал, выбьет ли он мешочек из рук Мары, если сейчас метнётся к ней. Мара тоже просчитала намерение Офонасея. И отступила к двери.

– Ты говоришь мне время и место, где Дионисий назначил встречу возможному епископу с Московии, а я отдаю тебе противоядие.

– Зачем тебе? Если я назову место, то никто не придёт туда.

– Туда могут прийти другие. А их не так много.

– Стало быть, Дионисий – настоящий катакомбник!.. Стало быть, епископ Керинф был в лесном алтаре… Стало быть…

Офонасей мысленно просчитал, как кинет в Мару кочергу, метнётся сам и выхватит из её рук… Начинались лёгкие судороги.

– Как же ты обманула Дионисия?

Мара усмехнулась.

– В то утро, когда воины раджи напали в джунглях на моё племя, я, как и было оговорено, упала ничком на землю и, примирившись с неизбежностью, слушала стоны натов, поедаемых мечами, копьями и дисками. Был момент, когда я начала было думать, что божественный голос – только моё больное воображение и что меня сейчас убьют вместе со всеми. И вдруг наступила покорная тишина. Воин, добивающий раненых, не церемонясь, разорвал у меня на спине сари. Его сильные пальцы посчитали мои позвонки.

«Потерпи!» – крикнул воин и всунул в меня обрубленный диск. Струйка крови скатилась по моей спине. Я поднялась и, как было оговорено, побрела к алтарю, где епископ Керинф допрашивал Дионисия. Вождь Сарасака был расчленён надвое. Жуть увиденного вывернула мою утробу.

– Неужели Распятый… – я спросила у Дионисия в алтаре и отвернулась от священника.

Я чувствовала, что Дионисий смотрит мне в спину, в то место, где торчит ущербный диск. Мне было плохо, и мне снова стало казаться, что меня уже использовали и оставили умирать. Но кто-то подошёл ко мне и осторожно вытянул из меня диск. И поднёс к моим губам какие-то пахучие корешки. Я дотронулась до них губами и слизнула с сильной руки. Воин сказал, что завтра Дионисий придёт сюда и должен застать меня на том же месте едва живой. Тут он что-то увидел в траве, совсем рядом, присел на корточки и дёрнул за желтоватый уголок. И весело окликнул Керинфа. Тот, подойдя, взял в руки кусок жёлтой материи.

– Это и есть антиминс, – странно улыбаясь, сказал Керинф.

Он поднёс материю поближе к глазам и долго пытался что-то прочесть. Потом мял жёлтую материю.

– Неужели это кости Фомы? – потом передал антиминс воину. – Чтобы завтра Дионисий нашёл всё так, как оставил…

– Вот как всё было, Офонасей!.. Твоего Дионисия уже нет в живых, так что – время и место? Глупо упрямиться! Ты проиграл, ятри!.. Место и время?

– А я, дурак, мысленно тебя с собою в Тверь брал, представлял, как жить ты будешь в нашем доме. Частенько убегал в будущее вместе с тобою… По простоте душевной полагал…

– Благодетель! Время и место?

– Вот бы бесов насмешил!..

Вдруг в дверном проёме, за Марой, бесшумно мелькнула чья-то фигурка.

– Время и ме…

Мара неуклюже всплеснула руками и, влетев в горницу точно деревянная кукла, упала на пол. Офонасей схватил мешочек, выпавший из рук Мары, и, высыпав его содержимое в рот, стал истово жевать корень, который казался недостаточно горьким. И только тут заметил в дверях купчика Федю.

– Только не говори, что я снова без спросу, – сказал он, связывая Мару.

Уголки его губ поднялись, изображая улыбку, но тут же опустились, когда он глянул на распухшую ногу Офонасея.

– Лекаря надо! – и посулил: – Я мигом, – но из сеней вернулся и жёстко погрозил Офонасею пальцем: – Я тебе говорил!.. Я тебя предупреждал… Ещё когда змеюка в трапезной на стол упала… Я тебя предупреждал!.. Тебя эта жёнка…

Махнул ручкой и вышел наружу. Только что не плюнул. Не любил купчик витий.

Офонасей сглотнул горькую слюну с лечебным корнем.

– Ты не дойдёшь до Руси, – спокойно сказала связанная Мара, и Офонасей не возразил, потому что Мара не прикрыла глаза и, стало быть, говорила правду.

64

В то время, когда Офонасей и Мара ещё жили в потаённой пещере Дионисия, Керинф велел позвать приближённого брахмана. Тому не надо было объяснять, для чего его вызывает Керинф, потому что лжеепископ вызывал его только в одном случае.

Брахман достал из-за стоящих в нише бутов завёрнутую в листья лопатку из ребра самоубийцы и бережно положил её в мешочек. Следом в мешочек пошёл маленький сосудец с притиранием, пролежавшим положенный срок в теле умершей женщины. Следом в мешочек отправился сосудец с нарисованным на нём человеком без левой руки. В сосуде хранился порошок из правых глаз кошек. А за первым сосудом пошёл другой, с нарисованным человеком без правой руки. В этом сосудце хранился порошок из левых глаз кошек. Отойдя от домашнего алтаря, брахман вдруг остановился, вынул из мешочка сосудцы с порошками и ещё раз проверил, не совпадут ли у нарисованных человечков руки. Кивнул сам себе, убедившись, что ничего не перепутал, и зашагал к джунглям.

В лесном шалаше брахман поставил на земляной насыпи перед лжеепископом Керинфом причудливые сосудцы с порошками и притираниями, вынул из листьев лжицу из кости самоубийцы и, поклонившись, вышел.

Керинф опустил палец в сосудец с порошком из левых глаз кошек и намазал им своё правое веко, потом опустил палец в сосудец с порошком из правых глаз кошек и намазал своё левое веко. Потом Керинф снял подрясник и стал обмазывать себя притираниями, пролежавшими положенный срок в умершей женщине. Когда, согнувшись, Керинф натирал свои красивые ноги, туловище выше пояса стало уже невидимым. Лжеепископ прочитал заклинание и, невидимый и видящий в темноте, вышел из шалаша. Брахман, стоящий у входа, не удивился, услышав голос Керинфа и не увидев его самого.

Вечером в потаённой пещере Дионисия чуткой на слух Маре показалось, будто в фиалковых сумерках кто-то прошмыгнул мимо неё, но, поднявшись навстречу невидимому присутствию, она никого не увидела. А ночью она услышала голос:

– Ты узнаёшь меня, Мара?

– Ты тот, с кем я была рядом в предыдущей своей жизни. Божественный, почему ты почтил меня своим приходом?

– Ты помнишь, что ты обещала мне, когда я приходил к тебе в первый раз?

– Я обещала сделать всё, что ты скажешь.

– И я говорю тебе, я прошу тебя, прошу ради того времени, когда на небесах мы снова будем вместе. Я прошу, чтобы ты сказала Офонасею, что епископа Керинфа не было в лесном алтаре.

– Но, божественный, вряд ли он мне поверит после того, что ему сказал Дионисий.

– Не здесь же ты будешь разубеждать его. А где-нибудь там, за морем, в Ормузе, или в Кафе, или в Твери.

65

Как только вошёл епископ Керинф, лицо раджи засветилось радостью. Он встал с трона и повёл епископа в сад, нежно держа под руку. Властитель был оживлён и даже немного шумен, но говорил с изысканной нежностью. Подошли к беседке, где придворные уже приготовили всё для трапезы. Глядя на обилие закуски и вин, Керинф не посмел сказать владыке, что день постный.

Владыка дал знак, и проворный слуга наполнил чаши вином и встал за спиной правителя. Перед трапезой раджа, как и положено, принёс жертву огню и птицам. Птицы не подохли, а дым жертвенника не стал тёмно-синим. Птицу можно было вкушать, не опасаясь за свою жизнь. Раджа улыбнулся и жестом пригласил Керинфа к столу, и епископ заметил, что лицо владыки посерело, как сереет лицо человека, который собирается подсыпать яд.

За трапезой Керинф доложил радже, что рукоположил двух епископов.

– Наших епископов, – особо подчеркнул Керинф, – из тех монахов, что жили со мною в кельях.

Керинф передал радже свиток.

– Что это, почтенный? – сухо спросил раджа.

– Это богословский труд одного из них. Изложение эзотерического христианства. Очень любопытно! Он развивает православный тезис о единстве всего человечества в Адаме. И заканчивает тем, что все люди – всё тело человечества, соединённое с Богом и являющееся невидимой церковью…

Раджа кивнул, как кивает человек, привыкший повелевать тысячами. И кивок его говорил, что он ознакомится с текстом позже, и одновременно прерывал Керинфа.

– Что с катакомбником Дионисием?

– Наши люди следят за ним. И совсем скоро, божественный, ещё одно катакомбное гнездо будет уничтожено. Оставим только одного священника, и если кто-то из наших попов задумает вернуться в истинное православие, он к нам же и прибежит!

– Значит, совсем скоро мы без помех и спокойно будем наблюдать за справедливостью? – спросил раджа, ожидая утвердительного ответа.

И Керинф не замедлил наклонить голову.

– Есть одно «но», – неожиданно сказал раджа.

И Керинф поднял насторожённый взор.

– Есть ещё в церковной иерархии те, кто знает правду о катакомбниках. Это ты и Арун, забыл его христианское имя, – и замолчал.

– Я не понимаю, господин…

– Ты не допускаешь, Керинф, что Распятый может пробудить в человеке совесть?

– Совесть? – переспросил Керинф, чувствуя неловкость от тона раджи.

– Совесть, совесть.

– Я не пойму, господин, к чему вы клоните?

– Нам нужны новомученики.

– Вы имеете в виду… натов?

Раджа отрицательно покачал головой.

– Вы имеете в виду… Аруна? – в раздумье спросил Керинф.

– Я имею в виду тебя, Керинф! – глаза раджи лукаво улыбались.

– Меня?! – лицо Керинфа странным образом исказилось.

– Не исключено, что Распятый и у тебя пробудит совесть, и ты расскажешь кому-нибудь, как истреблял катакомбников в Ындии. Пусть уж эти страшные дни будут забыты!

Раджа был невозмутим. Керинф дрожащей рукой поднёс к губам чашу. И выпил вина. Раджа, перед тем как сказать самое страшное, тоже пригубил вино.

– Пусть отныне будет так. Там, где отравлен какой-нибудь религиозный лидер, знайте: это сделали мы, это сделали наши братья.

Керинф почувствовал удушье. Взгляд его был полон испуга и недоумения. Происходящее казалось невероятным. А раджа спокойно продолжал, не обращая внимания на сиротскую покинутость в глазах лжеепископа:

– Ты, Керинф, будешь одним из первых мучеников эзотерического христианства.

А Керинф уже беззвучно корчился у ног раджи. А тот смотрел на муки лжеепископа так, точно происходящее у его ног совершалось вопреки его желанию.

– Ты ответишь за это в другой жизни, – зловеще прошептал Керинф.

Раджа даже не усмехнулся на его беспомощную угрозу, а сказал:

– Жизнь даётся человеку только один раз… Пока, Керинф, я ещё не придумал для тебя жития, но должен тебя успокоить – за написанием дело не станет…

Керинф затих у ног раджи. И тот дал знак стоящему за спиной слуге убрать тело.

– …а кости твои так пропитаем благовониями, что даже катакомбники, если они останутся, не отличат их от мощей.

Раджа, неслышно ступая по мягким коврам, вернулся в дворцовый храм, встал на молитву перед бутом и долго молился. И благодарил бута за помощь, но в ответ бут вдруг зловеще прошептал, что в Ындии есть православный епископ. Раджа порезал дёсны о золотую пластинку с буквенной вязью. Бут что-то сказал про страну Шам, что православный катакомбный епископ пришёл оттуда и его встретили, но времена глаголов были непонятны радже, и, вынув изо рта окровавленную пластину, он вопрошал бута с досадой в голосе:

– Есть или будет?.. Встретили или встретят?.. Есть или будет?..

Сатана отвечал молчанием.