Текст книги "Солдат Пешкин и компания"

Автор книги: Ефим Чеповецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

ОТЧЕГО БАШМАКИ ПОПРОСИЛИ КАШИ

Жили-были два башмака. Одного звали Тип, другого Топ. И хотя все говорили, что два сапога-пара, всё же они были разные: один – правый, другой – левый. Да и в ногу ходить не умели. Тип шагнёт – Топ сзади остаётся, Топ шагнёт – Тип остаётся. «Тип-Топ, Тип-Топ!»-получалось. Какая же это пара?

Топ, левый башмак, был спокойный, а Тип, правый, очень непоседливый. Вечно он ковырял носом землю; с тётушкой Дверью встретится – пнёт её; родную сестру Калошу увидит – зафутболит…

Однажды утром, когда Тип и Топ ещё сладко спали под своей кроватью, в комнату влетел Мяч, прямо через окно. Докатился до них и давай лбом бодать-тормошить:

– Эй, сони, вставайте! Забыли, что сегодня футбол?! Во дворе уже полно ваших! И Кеды пришли, и Сапоги притопали, и Сандалии пришаркали, даже пара Бутсов явилась – все собрались! Эх, и будут сейчас по мне лупить!– радостно закричал Мяч и выпрыгнул в окно.

Тип и Топ заторопились: их ваксой не корми, дай по-футболить. Топ спокойно подождал, пока его зашнуровали, а Тип до того нервничал и спешил, что раньше чулка вскочил на босу ногу и побежал вперёд. Топ за ним. А во дворе только их и ожидали.

Началась игра. «Бум! Бах! Бух! Трах!…» Шум, крик, пыль столбом. Тип больше всех лупил по мячу, да так сильно, что скоро его нос превратился в лепёшку.

– Не лупи так, не горячись! – говорил ему Топ, которому чудом удавалось догонять брата. Но Тип, знай своё, лупит да лупит. Скоро и гвозди вылезли, и подошва отвалилась. Раскрыл он свою зубастую пасть и… попросил каши.

– Ага, говорил я тебе: не горячись, знай меру! – сказал Топ.

А рваный Тип ему ответил:

– Погоди, не радуйся, ты ещё не знаешь, что дальше будет, игра в самом разгаре.

И он был прав. Произошло самое неожиданное. Топа, который всю жизнь от рожденья был левым башмаком, расшнуровали, поменяли местами с Типом и велели лупить по мячу.

Как Топ ни вертелся, как ни давил на правую ногу, но ничего не помогло – пришлось бить. Через полчаса и у него расплющился нос. А ещё через десять минут бедняга Топ тоже попросил каши.

И пришлось им оставить игру, уйти с поля.

– Это ты во всём виноват! – сказал Топ правому братцу Типу.

– Нет, не я,– печально ответил тот.– Честное слово, не я…

И попали братья к сапожнику. А тот стал их молотком лупить и приговаривать:

– Вот вам! Вот вам! Не просите каши!…

Ох, и досталось же беднягам!

А разве они виноваты?

МАКСИК И БУБЛИК

Максик и Бублик живут рядом, соседи. С балконов переговариваться можно. Утром Максик и Бублик на свежем воздухе на балконах зарядку делают – потягиваются, повизгивают, чихают, а потом разговоры ведут.

– Гав-гав!– говорит Максик.

– Гав-гав! – отвечает Бублик.

– Выходи скорей на улицу, бегать будем! – приглашает Максик.

– Чуть попозже,– отвечает Бублик.– Мой Вова ещё не позавтракал.

– А ты без Вовы выходи. Зачем он тебе?

– Без Вовы не могу, мы с ним очень привязаны друг к другу, у нас один поводок на двоих.

– А ты ему поводок оставь, а сам – вниз, на улицу.

– Нельзя, говорю. Ты моего Вову не знаешь. Его с поводка только отпусти, он сразу на мостовую сбежит, удерёт. Потом ищи его весь день.

– Не нравится мне такая жизнь,– ворчит Максик.– И долго ты его на поводке водить будешь?

– Уже недолго,– отвечает Бублик.– На будущий год Вова в школу пойдёт, тогда его бабушка водить будет, я ей поводок отдам.

– Вот это правильно! – обрадовался Максик.– Тогда мы с тобой куда захотим бегать будем!

– Да уж тогда побегаем… вдвоём. А пока Вову ждать надо. Вон уже он позавтракал, зовёт. Ну, иду привязываться. Выходи!

– Гав-гав! – говорит Максик.

– Гав-гав! – говорит Бублик. И оба убегают с балконов.

МОЙ ПОДШЕФНЫЙ ЖУК

Однажды на перемене подошла ко мне наша вожатая Валя и сказала:

– У тебя, Вова, уже целый месяц никаких поручений нет! Что ты себе думаешь?! Ну, стал бы стенкором, или отвественным за кроликов, или хотя бы шефство над каким-нибудь малышом взял…

– Хорошо, подумаю,– ответил я. Пошёл в класс, сел за парту и начал думать: «Стенкором я уже был, с кроликами возни много, лучше уж с человеком дело иметь». Тут я вспомнил о своём соседе Валерке, фамилия которого Жук. Очень забавный парнишка. Сам чёрный, глазки маленькие, хитрые и непоседа такой, точно у него внутри моторчик работает – ни минуты ему на месте стоять не даёт. Ребята его во дворе так и зовут – Жуком. Он и не обижается. Только не любит, когда его беззубая Света по фамилии называет, потому что у неё вместо Жук – Зук получается. Её саму дразнят «Зила Зуцка, злая собацка».

У Валерки отец и мать работают, а он целыми днями по двору гоняет. Вот я и решил: возьму над ним шефство. Доброе дело сделаю, и самому весело будет.

Пошёл я вечером к Жукам и говорю:

– Если вы позволите, я над вашим Валеркой шефство возьму. Буду за него заступаться, сказки ему рассказывать, в кино водить. Я даже специальный план составлю, а наша вожатая утвердит. Так что вы не беспокойтесь. Это ведь лучше, чем по двору кошек гонять.

Отец посмотрел на меня и говорит: -

– А ты сам дурных примеров ему подавать не будешь?

Валеркина мама покраснела и говорит:

– Что ты, Павел?! Это же сын Говорковых. Он даже, кажется, хороший ученик.

Я насчёт своих отметок ничего не стал говорить, потому что у меня в этой четверти троек больше чем надо получилось. А что касается дурных примеров – тут я откровенно признался: буду за собой следить, потому что сам знаю, как малыши легко их перенимают.

Мне предложили сесть, а Валерка сразу уцепился за мой рукав и начал на радостях прыгать и кричать:

– Будем шефствовать – путешествовать, будем в кино ходить! Я давно в кино не был…

– Добро,– сказал отец.– Если ты, Вова, такой хороший парень, то, кроме спасибо, тебе за это ничего не скажем.

– Конечно, конечно,– засуетилась мама. – Ты нам окажешь большую услугу.– Она тут же достала из сумочки двадцать копеек и дала их мне.– Вот возьми. Если у тебя по плану будет культпоход в кино, то пусть и деньги будут.

Я взял деньги и сказал:

– Пожалуйста, я с удовольствием, мне не трудно.

Назавтра иду из школы домой и думаю, какие уроки раньше делать: арифметику или сочинение писать?… Вдруг смотрю, навстречу Жук летит:

– Вовка, Вовка! Правда, мы сегодня в кино пойдём?

– Почему сегодня? Я ещё даже плана не составил.

– По плану – кино! – говорит Жук.– Нам же мама деньги дала!…

И приготовился плакать. Мне его жалко стало. Он, бедный, один во дворе целый день скучает. «Ладно,-думаю,– раз он так просит – надо идти. Сейчас ещё на детский сеанс успеем». Хотел я ему сказать, что согласен, да посмотрел на него – и тошно мне стало: грязный он, как поросёнок, будто носом землю рыл.

– Вот что,– говорю,– если хочешь, чтобы мы в кино пошли,– сбегай домой и умойся.

– Тогда мы опоздаем! – заупрямился Жук.– Я лучше здесь умоюсь.– И показал на дворника, который из шланга двор поливал.

Не успел я Жука остановить, как он побежал прямо к струе, начал ловить руками воду и мазать по щекам. Всю грязь по лицу размазал.

«Так дело не пойдёт! – решил я.– Надо самому его вымыть: мне как шефу это положено». Подбежал я и тоже начал воду ловить. Тут кто-то дворника подозвал, он отвернулся, шланг опустил, и нас окатило с головы дб ног. А Жука даже струёй с ног сбило.

– Ну, что теперь будем делать? В таком виде идти нельзя, надо просохнуть.

– Ага, просохнуть! – захныкал Жук. – По дороге просохнем, по дороге даже скорей…– И давай тянуть со двора.

Вышли мы на улицу. Жук сразу повеселел. Начал скакать, что-то выкрикивать, потом сам взял меня за руку и говорит:

– Ты меня, Вова, покрепче держи, потому что я всё время на мостовую сбегаю.

Я ему руку так сдавил, что он даже запищал.

А тут новое дело. Увидел Жук трамвай.

– Надо сесть на трамвай! – говорит.– Скорей доедем!

– Куда же тут ехать? Кинотеатр рядом.

Всё равно надо ехать! – упёрся Жук.– Надо! Надо!

«Ладно,– думаю,– заодно и покатаемся. Запишу как мероприятие».

Стали в очередь, а Жук тянет вперёд, к передней площадке, и кричит:

– Идём через переднюю, тебя с ребёнком пропустят; даже папу со мной пускают!…

Нас действительно впустили.

– Стой здесь,– говорю ему.

– Нет, сядем, с детьми нужно сидеть!

Тут как раз нам места уступили. Пришлось сесть.

Кондукторша с конца вагона кричит:

– Граждане, кто вошёл через переднюю площадку, передавайте на билеты!

– Сиди и помалкивай,– моргаю ему.– Нам всего одну остановку ехать.– А сам в кармане деньги щупаю. Там ровно двадцать копеек. Если взять билеты – в кино не попадём.

– Возьми билеты! – закричал Жук.– У меня рост больше метра.

Вдруг какая-то тётушка стыдить меня начала:

– Ай-яй-яй, сам без билета едешь и меньшего учишь!

Я, конечно, немедленно десять копеек передал. Тут как

раз трамвай остановился. Жук кричит: «Приехали, приехали!» – и к дверям. Я его за руку:

– Стой, а сдача? Сдачу с десяти копеек! – кричу кондукторше.

Трамвай снова пошёл. Жук руку выдернул и к дверям– чуть на ходу не соскочил. Меня аж в пот бросило…

Сошли на второй остановке. Два лишних квартала проехали. Обратно идём. «Ну,– думаю,– уж лучше бы с кроликами возился, чем с таким Жуком дело иметь. Больше никогда с ним в трамвае не поеду».

Наконец пришли в кино. Я ему и говорю:

– Если на картину не попадём – не обижайся. Один билет мы с тобой проездили.

– А нас на один пропустят, я же маленький.

– Теперь-то ты маленьким стал. А знаешь, что на детские сеансы даже трёхлетнему клопу билеты брать надо…

Картина шла «В мире безмолвия», цветная, приключенческая, про глубины океана. Наши ребята смотрели, говорят – сильная вещь! «Эх,– думаю,– жалко будет, если не попадём!…» В общем, стал я в очередь и, конечно, только один билет взял. Потом пошёл на разведку, посмотреть, как контролёрша пускает. Вижу – не очень придирается, но билеты у каждого спрашивает. Начал я строить планы: «Если билет в левую руку возьму, а Жука правой держать буду, будто он мой младший братишка,– может, пропустит».

Взял я Валерку за руку и говорю:

– Пригнись и помалкивай.

– Хорошо,– отвечает Валерка.– А где наш билет?

– Тише, у меня.

– Дай его мне!

– Нельзя, не пустят!

– Отдай! – закричал Жук.– Это мой билет, моя мама деньги давала.– И вырвал билет.

Не успел я оглянуться, как он уже контролёрше его протянул. Та прорвала его, Жука пропустила и ко мне обращается:

– Давай билет, чего смотришь?

– Я с ним,– говорю,– мы вместе…

Посмотрела контролёрша на меня сердито и срамить начала:

– И не стыдно, такой здоровый, а к малышу примазываешься! Он вдвое меньше тебя и то с билетом идёт!…

Мне очень стыдно стало. Я покраснел и говорю:

– У нас денег не хватило… Мы вместе, честное слово…

Вдруг из зала голос Жука раздался:

– Тётенька, он со мной! Он мой подшефный, он маме обещал!…

Тут ребята сзади как нажали – я и влетел прямо в зал. Контролёрше не до меня было, она у других билеты проверять стала. Догнал я Жука и со злости щелчок ему в лоб закатил. А он хоть бы что, смеётся. Побежал в первый ряд и кричит:

Вовка, сюда! Тут место есть!

Я подхожу, а там всего одно место. Слева – девчонка сидит, а справа какой-то верзила. Жук на свободное место сел и давай верзилу сталкивать.

– Вставай! Здесь Вовка сядет.

– Отстань, я раньше занял.

– Нет, встань! Надо маленьким уступать! – и лезет в драку. Машет кулаками и кричит: – Я Вовке скажу! Он тебе задаст! Он за меня заступается… Вовка! Вовка!

Верзила как посмотрел на меня, так у меня мурашки по спине побежали. «Всё равно,– думаю,– если драться придётся, не отступлю, а то у Жука весь авторитет потеряю».

На моё счастье, свет Погасили. Схватил я Жука и потащил в пятый ряд – там места свободные были. «Довольно,– решил я.– завтра другое поручение себе возьму, а сегодня уж как-нибудь домучаюсь».

Кино началось. «Ну,– думаю,– Жук меня больше беспокоить не будет».

Очень интересные события пошли на экране. Люди, как рыбы, на дне океана плавают, с рыбами хороводы водят… Жук тоже шею вытянул, смотрит.

Не прошло и минуты, чувствую, меня кто-то локтем в бок – толк, толк. Оказывается, это Жук в своих карманах роется.

– Сиди, не вертись! – приказываю. А он протягивает мне что-то блестящее и говорит:

– Вовка, у меня шарики есть! Настоящие, серебряные!

«Откуда,– думаю,– у него серебро может быть?» Хотел посмотреть, да в темноте промахнулся, выбил шарики из его руки. Жук как заревёт:

– Отдай мои шарики! Я их от кровати отвинтил, меня отец ругать будет!

– Ладно, молчи, потом найдём!

– Не хочу потом, сейчас давай! – и полез под стулья искать.

Ну и пусть ищет! Не стану же я из-за него картину пропускать? И так целую часть прозевал…

В передних рядах шум поднялся: ребята ёрзают, ногами стучат. Какая-то женщина спрашивает:

– Чей йто ребёнок под стульями ползает?

Я говорю:

– Это мой ребёнок, он сейчас вылезет, только шарики найдёт.

Во втором ряду какая-то девчонка закричала: «Не щипайся!» – и ногами на стул вскочила. Задние зашумели: «Садись! Ничего не видно!»

Тут из-под стульев рёв Жука послышался. Видно, кто-то его ногой ударил. Подошла билетёрша и говорит:

– Сейчас же уберите ребёнка, а то зажгу свет и выведу!

Пришлось мне под стулья лезть. До третьего ряда долез. Ребята ругаются, ногами толкают.

Нашёл я наконец Жука и давай тащить его на место. А он кричит:

– Не пойду! Я только один шарик нашёл!

Сверху паренёк спрашивает:

– Чего он там ищет?

– Шарики,– говорю,– серебряные. Потерял.

– Я ему два дам, только пусть убирается отсюда поскорей.

И действительно два шарика даёт. Я их сейчас же Жуку сунул и тащу на своё место.

Наконец сели.

– Теперь,– говорю Жуку,– замри! Иначе домой отправлю.

Жук успокоился.

«Всё,– думаю,– теперь ни за что с ним больше дела иметь не буду. Хватит, нашефствовался. Завтра же пойду к Вале и скажу, пусть любое поручение даёт, самое тяжёлое. На всё пойду, только бы развязаться с Жуком».

Наверное, ещё одна часть прошла. Уже показали, как черепашонки народились и в воду побежали, а Жук всё молчит. Не похоже что-то на него. Посмотрел. А он спит. Голову на грудь уронил и посапывает. У меня прямо гора с плеч свалилась. Вот повезло! Всю картину до конца спокойно досмотрел.

Когда свет в зале зажгли и ребята зашумели – Жук проснулся.

– Где мы? – спрашивает.

– В кино,– говорю.

Он как заревёт:

– А где картина? Хочу смотреть картину,– и слезами заливается.

С трудом его выволок из зала. Хотел ему сразу сказать: «Ищи себе завтра другого шефа!», но вдруг почувствовал, что мне его жалко стало. Он же всё-таки маленький, глупый. И потом я сам виноват, что так получилось: я же с ним никакой воспитательной работы не провёл.

– Успокойся, Валерка,– говорю.– Завтра снова пойдём эту картину смотреть.

Жук обрадовался, начал в ладоши хлопать, прыгать. А потом повис у меня на шее и поцеловал прямо в нос. «Ты,– кричит,– хороший, добрый!» И всё прижимается ко мне.

Хотел я ему сказать, что мы ещё и в зоопарк с ним пойдём, да не смог – горло сдавило и в глазах почему-то защипало. «Как же это я от Жука собирался отказываться?!.» Опустил я руку в карман и нащупал четыре копейки – сдачу, что от трамвая осталась.

– Газировки с сиропом хочешь? – спросил я Жука.

– Хочу!

Взял я ему стакан с клубничным сиропом. Отпил Жук немного и мне протягивает.

– На, пей. Я тебе больше половины оставил.

– Сам пей. Не хочу,– говорю ему и думаю: «Добрый он. Будет у нас дружба!» И не ошибся.

ГОВОРЯЩИЙ АВТОМОБИЛЬ

У меня есть большой недостаток – не хватает выдержки. А может быть, у меня её даже совсем нет. И странное дело, когда начинаешь думать, кем ты будешь, когда вырастешь, какую профессию себе изберёшь,– то всюду, оказывается, нужна выдержка. Ну, я понимаю – фотографу без выдержки никак нельзя, без неё снимки не получаются. А зачем, скажем, она нужна инженеру или врачу? Так вот, представьте себе, что даже футболистом без неё не станешь. Но особенно она важна работникам милиции. В этом я убедился сам.

В прошлом году я в Москве у дяди Серёжи гостил. Он лейтенант милиции, в Московской ГАИ служит. И не просто постовым или участковым, а инспектором-водителем говорящего автомобиля!

А вы знаете, что такое говорящий автомобиль? Если не видали – можете пожалеть. Это такая жёлтая «Волга» с синей полосой по всему кузову и двумя громкоговорителями на крыше. Они словно две пушки торчат. Так вот, дядя Серёжа на такой машине ездит и руководит всем движением города Москвы. Без него, наверное, одни аварии на улицах были бы. А он останавливает свою говорящую машину на перекрёстке и спокойно командует через громкоговорители:

– Гражданин в серой кепке, вернитесь на тротуар!

– Гражданка с двумя авоськами, не нарушайте правил!

– Машина-такси, уйдите с осевой линии!

И все как один подчиняются.

А не будь его на посту – наскочил бы гражданин в серой кепке на гражданочку с двумя авоськами, а на них такси с осевой линии… и заварилась бы каша!…

В воскресенье утром будит меня дядя Серёжа и говорит:

– Если хочешь сегодня со мной на дежурство ехать – вставай!

Я так торопился, что с трудом в рукава рубахи попал, один ботинок прямо на босу ногу надел.

Смотрит на меня дядя Серёжа и говорит:

– Спокойно! Спокойно! В нашем деле главное – выдержка! Выдержка должна быть железная!…

Ровно в 8.00 выехали мы в говорящем автомобиле на дежурство.

– Едем на самый ответственный участок, на площадь Дзержинского,– сказал дядя Серёжа.– Мы туда как раз в часы пик попадаем: на улице тысячи прохожих, все торопятся – и люди, и машины.

У меня сердце заколотилось так, будто вперегонки с мотором побежало. Подъехали мы к площади и стали на перекрёстке, против «Детского мира». Посмотрел на меня дядя строго и сказал:

– Сиди молчи. Включаю микрофон!

Сцепил я зубы, чтоб ни звука не проронить, прижался к сиденью и во все глаза смотрю. Народ валом валит, машины одна за другой, чуть ли не бодают друг дружку. Вдруг слышу сразу два дядиных голоса: один в машине, другой на площади.

– Внимание, граждане! Соблюдайте правила уличного движения! Переходите улицу только в указанном месте!…

– Гражданка в полосатой кофточке, не стойте на проезжей части. Это опасно для вашей жизни!

– Товарищ полковник на мотоцикле, прекратите двойной обгон!…

Посмотрел я на дядю: может быть, он шутит? Как это лейтенант и вдруг полковнику приказывает?! А дядя снова повторяет своё приказание… Тогда я справа от нас и увидел военного полковника на мотоцикле. Косит он с опаской глаза в нашу сторону, а сам тормозит и в затылок «Волге» становится: подчиняется дядиному приказу! Этого я никак не ожидал. «Так вот, значит, какая власть у моего дяди! Полковник и тот подчиняется! Э, жаль, никто из ребят не видит, в какой я машине сижу! А ведь приеду и расскажу – не поверят…» Только я ткк подумал, вдруг вижу – через площадь Тимка Тихонов идёт, тот самый, что в прошлом году полгода в нашем классе учился, а потом вдруг куда-то уехал. Я не удержался да как заору на всю Москву:

– Тимка, гляди, в какой машине я сижу!

Тимка остановился, обернулся в нашу сторону, но тут дядя Серёжа как подпрыгнет, как зашипит на меня:

– Тш-ш-ш! – одной рукой что-то выключил, а другой– рот мне зажал.– Эх, и подвёл ты меня! – говорит.

А вокруг нашей машины моментально начал народ собираться. Вдруг дверца отворяется, и заглядывает майор милиции.

Дядя смутился и говорит:

– Да вот, товарищ майор…– и кивнул в мою сторону.

– Безобразие! – сказал майор и начал отчитывать дядю.

Тут я вижу, мой Тимка к машине продирается. Смотрю на него, смотрю, а это, оказывается, никакой не Тимка, а просто похожий на него мальчишка. Тогда я майору и говорю:

– Товарищ майор, подождите минуточку, не ругайте дядю. Тут ошибка произошла: это вовсе не Тимка! Это я незнакомого парня за Тимку принял… Посмотрите сами!

Дядя Серёжа тут ни при чём. И я не виноват… Зачем он на Тимку похож?!

Посмотрел на меня майор, улыбнулся, глаза у него сразу подобрели:

– Да, теперь я вижу, кто виноват… Однако чтобы больше этого не повторялось… Меняйте точку, товарищ лейтенант. Здесь вам дежурство продолжать неудобно.

– Ясно,– ответил дядя Серёжа.

И мы уехали.

Очень понравился мне этот майор милиции: строгий, но справедливый и добрый. В тот день я твёрдо решил: вырасту – пойду работать в милицию. Только сейчас главное – выдержку в себе выработать, железную выдержку. И если дядя Серёжа меня ещё когда-нибудь с собой в говорящий автомобиль возьмёт, я ни звука не пророню. Даю слово.

СВЯТЫЕ СЛЕЗЫ

У нас в классе есть такая Оля Чубасова. Девочка как девочка, вот только болтунья страшная. Всюду она бывала, всё она читала, всё она знает. Соберёт на переменке подружек и давай руками всплескивать: «Ой, девоньки, что я знаю!… Ой, девоньки, что я видела!»

Так вот эта самая Оля однажды заявила, что ей ночью ангел приснился. Такой красивый, с белыми крыльями и большим пропеллером на спине. Девочки очень удивились, замолчали, а потом тревогу забили: «Почему ангел?», «Откуда ангел?» И правильно сделали, что тревогу забили, потому что там, где ангелы,– там и до бога недалеко. А бога, ангелов и чертей на свете нет, это все знают.

Собрали мы звено и начали выяснять, откуда к ней в сон ангел забрался?

Оля охала, пожимала плечами, а потом вдруг сказала:

– Знаете, ребята, это мне, наверное, просто вертолёт приснился.

Все засмеялись, а я подумал: «Нет, тут что-то не так!

Тут Оля чего-то не договорила. Оля, конечно, в бога не верит! Но почему же ей такие сны снятся?»

Дома я спросил у бабушки:

– Бабушка, ты в бога веришь?

– Господь с тобой! – сказала бабушка.– Как ты можешь задавать мне такие вопросы, если знаешь, что я член партии с 1922 года?!

Я потом пожалел, что спросил её об этом, потому что моя бабушка действительно в бога не верит, наоборот, она очень активная бабушка. Она на каждых выборах в агитпункте дежурит, а я поддежуриваю ей: газеты раскладываю, объявления развешиваю, в общем, бегаю по её поручениям.

А вот во дворе у нас живёт другая бабушка, Василиса Пахомовна, так та в бога верит. Это точно. Я это ещё тогда понял, когда она меня и Павку весной крашеными яйцами угощала. Дома у неё в углу фотография бога висит, а под ней коптилка горит. Сама Пахомовна, говорят, в каком-то соборе служит. К ней даже настоящие попы ходят, бородатые, в длинных юбках.

У Пахомовны-то я и решил всё узнать. Прихожу в воскресенье утром, а у неё в гостях поп сидит, она его чаем поит.

– Ну, с чем пожаловал? – спрашивает Василиса Пахомовна.

– Я насчёт бога к вам,– говорю.– Вы-то, наверное, знаете, есть он или нет его…

Посмотрела старушка на попа, а он блюдечко с чаем отодвинул и ко мне обращается:

– Похвально, отрок, что господом нашим интересуешься.– А потом говорит Пахомовне: -Обязательно своди его, сестра Василиса, в наш собор, приобщи к вере господней, а для убеждения покажи ему животворную плачущую икону богоматери нашей!

«Этого ещё не хватает! – подумал я.– Мне, пионеру, в церковь ходить?!»

А Василиса Пахомовна говорит:

– Обязательно приобщим, обязательно… Ты, малец, во дворе меня подожди. Я сейчас соберусь и выйду, в собор пойдём.

Выскочил я от неё й тут же хотел сбежать. Но потом подумал: «Нет, отступать не годится. Я – пионер и обязан разоблачить религию. А в бога никто меня верить не заставит. Пойду и всё, чего мне бояться?»

Не прошло и минуты, выходит Пахомовна с попом.

– Идём,– говорят,– на такси сядем -скорее в соборе будем.

– Хорошо,– отвечаю.– Только я позади идти буду, чтобы вам не мешать. (Очень мне нужно, чтобы все видели, как я со святыми по городу расхаживаю).

Тут поп говорит:

– Лучше впереди шагай: у тебя ноги молодые, быстрее ходят.

А я удирать и не собирался, и пошёл вперёд, и в такси первым вскочил…

Долго мы ехали, пока на окраине не очутились. Заехали во двор, что за собором, и вышли из машины. Василиса Пахомовна посмотрела на батюшку, а-потом спрашивает у меня:

– Может, ты для начала благословение примешь?

– А оно не горькое? – спрашиваю.– В пилюлях или порошках?

– Бог с тобой, что ты говоришь?! – всплеснула руками Пахомовна.– До чего дитя тёмное!… Тебя батюшка крестным знамением осенит, перекрестит, понял?

– Э-э, нет! – замахал я руками.-¦ Я не за этим сюда приехал. Вы мне сперва докажите, есть ли бог или нет, а там видно будет.

– Ладно,– говорит батюшка.– Веди его, сестра Василиса, к слезоточащей иконе, а потом ужо ко мне приведёшь.

Вошли мы в собор с какого-то чёрного хода. Прошагали через пустынный зал и попали в небольшую тёмную комнату. Пока глаза к мраку не привыкли, я думал, что пусто В ней, а потом разглядел у стены кучку людей. Ещё через минуту начал я различать на потолке и на стенах разные фигуры. Все они были с крыльями и летали или сидели на облаках, как на перинах. Это, конечно, святые были нарисованы. Тут я и подумал: «Вот насмотришься такого, и ночью тебе не только ангелы, но и черти приснятся». А Пахомовна держит меня за руку, крестится и говорит шёпотом:

– Здесь она, богоматерь наша. Слёзы проливает.

– Где? – спрашиваю я и чувствую, как у меня мурашки по спине забегали.

Бабушки стоят, бормочут, а воздух вокруг нафталином пахнет. Отстранила Пахомовна старушку, что передо мной стояла, и увидел я эту самую плачущую богоматерь. Оказывается, она не живая, а нарисованная, в раме. Глаза у неё большие, печальные, и из них через каждую минутку по слезинке выкатывается. Мне даже немножко жалко её стало. Потом я тихонько спросил у одной старушки:

– Бабушка, а бабушка! Как это делают, что у неё из глаз вода капает?

– Цыц, безбожник! – прошептала старушка.– Это чудо! Это – святые слёзы, а не вода!

«Но ведь откуда-то они берутся, не с потолка же текут»,– подумал я про себя. Однако вокруг иконы ничего такого не было. Стоял я, стоял, слушал, как старушки бормочут, и скучно мне стало. Вдруг вижу – справа в стене дверь, каким-то ковриком завешена. «Дай,– думаю,– загляну туда. Может быть, там чудеса поинтересней?»

Пахомовна стоит на коленях, молится, обо мне забыла. Я тихонько к двери. Приподнял коврик – и туда.

Захожу, а там ещё темнее, чем в комнате, где икона плачет. С трудом разглядел маленькую лампадку. Пока до неё дошёл, два раза падал, шишку на лбу набил. Начал я присматриваться и вижу, что у самой стены какая-то стеклянная банка висит, а в ней вода. «Может быть, здесь лаборатория какая-нибудь?» – думаю. И тут я увидел, что у банки внизу кран, а от него две резиновые трубки прямо в стенку уходят. Потрогал я кран рукой и чувствую, что он еле-еле откручен. Я страшно не люблю, когда что-нибудь не до конца сделано,– взял да и открутил кран полностью. Трубки вздрогнули, выпрямились, и вода в банке стала быстро-быстро убавляться. Вот так лучше. Это – работа!…

Вдруг слышу – за стенкой шум поднялся. Что бы это могло значить? Может, новое чудо? Может, икона заговорила?

Выбежал я снова в комнату, где икона стоит, и вижу картину: у богоматери из глаз слёзы фонтаном бьют, на метра два каждый, совсем как у клоуна в цирке; и лицо её от этого даже веселей стало, как будто улыбается. А старушки – кто крестится, кто ругается, и все воду с платьев отряхивают.

Хотел я обратно побежать, воду закрутить, но тут почувствовал, что меня кто-то крепко за ухо взял. Обернулся, вижу – Пахомовна. Глаза злые, горят, а сама сквозь зубы цедит:

– Ах ты, безбожник! Что натворил?! Всё твоим родителям расскажу, достанется тебе!…

Я уже не помню, как домой пришёл. Сначала бежал и волновался, даже оглядывался – не бегут ли за мной, а потом смех меня начал разбирать: «Так вот,– думаю,– как попы чудеса делают!»

Дома я, конечно, бабушке всё рассказал. Она мне на это:

– Ну, раз уж ты узнал, как святые слёзы делают, так ты и ребятам об этом расскажи.

И недавно на сборе звена я делал доклад «Религия – опиум для народа» и разоблачал поповские чудеса. Когда о плачущей иконе говорил, так даже на доске схему нарисовал: банку с водой и резиновые трубки, по которым «святые слёзы» в нарисованные глаза текут. Между прочим, Оля Чубасова с места мне чудеса разоблачать помогала.

Вот я и думаю: наверное, сама там побывала…,