Текст книги "Сказочные повести. Выпуск пятый"
Автор книги: Ефим Чеповецкий
Соавторы: Георгий Балл,Владимир Муравьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)
Долго ли, коротко шли, и пришли мы наконец к трем горам. С тех гор стекали ручьи, а сидели на них три женщины, три сестры: Марья-га, Варя-ка и самая младшая Дарья-га – и плакали в три ручья. А между горами – озеро.
– Эге-гей! – крикнул Торопун-Карапун. – Хватит плакать!
– Как же нам не плакать? – отвечает старшая, Марья-га. – Сидим мы близко друг от дружки, а никак сойтись не можем.
– Сейчас сойдетесь! Видали? – И Торопун-Карапун показал им ремешок.
Торопун-Карапун раскрутил ремень, размахнулся да и обвил его сразу вокруг трех гор. Взялся за два конца и начал на себя тянуть.
– Помогайте! – крикнул он нам.
И мы уцепились за ремень, потянули. Загрохотало все кругом, задрожала земля. Начали горы друг с другом сходиться. От страшного грохота, от того, что земля пошатнулась, мы упали, закрыли глаза и уши пальцами заткнули. А потом, как открыли глаза, – темно. Ничего не видно.
Дедушка сунулся вперед да как закричит:
– Стой, робята! Тут вроде яма. До света переждем.
– Страшно-то как! – застонала Ложка.
– Не бойсь. Сейчас мы костерок раздуем.
Дедушка нашарил в темноте сухой куст, достал солдатскую огневицу с трутом и кремнем.
И вот появился огонек, занялись, затрещали сучья.
Мы подсели к костру. Я грел натруженные руки. Торопун-Карапун нашел несколько длинных еловых шишек и с размаху бросил их в костер:
– Огонь! – командовал он. И потревоженное пламя вздымалось, шишки трещали.
Вот так и мы когда-то бросали в печку патроны…
И вдруг над нами пронесся вздох:
– Ох!
И снова, уже мелодичный, с песней, с захлебом:
Он вы, сестрицы ли, вы, подружки,
Да и-и-их-и!
По лугам весною
Разлилась вода весенняя,
Да и-и-их-и!
Ох, разлилась вода весенняя,
Унесла три кораблика,
Да и-и-их-и!..
Это пели три сестры: Марья-га, Варя-га и младшая Дарья-га.
Дедушка ухмыльнулся в усы, подмигнул:
– Ладно поют.
– Хорошо, – вздохнула Ложка. – Люблю я долгие песни.
И мне показалось, что в голоса трех сестер, как семишелковая лента в косу, вплелся голос моей тети Наташи. Я поглядел вниз: там, внизу, затеплились огоньки. И от песни или от огня этого вспомнил я давнее.
И дедушка словно услышал меня:
– А что это ты ищешь там, в детстве?
И стал я рассказывать…
Там-тара-там!.. – гремела музыка войны. Уходил отец. Он затягивал ремень, а мама бросилась к нему и заплакала. И небо глухо гудело, по улице шли и шли люди, и всякая одежда на мужчинах казалась мне военной. И мой отец ушел на войну, на фронт.
– А вернулся ли? – спросил дедушка Никитушка.
– Нет, – ответил я.
– Ох, война! – И дедушка в сердцах стукнул трубкой о колено. – Ух, война! Проклятущая!..
И я рассказал, как мы бежали на фронт и про Витю, моего самого лучшего друга.
Я закрыл глаза, и мне показалось, что к костру нашему тихонько подошел Витя. Дедушка чуть подвинулся, и Витя сел. Он был худой, длинный, пальтишко ему было коротко, из рукавов торчали узкие мальчишечьи руки. А глаза уголками вниз были черные и далекие. Так мне показалось – черные и далекие.
– Ты помнишь меня? – спросил Витя. – Мы с тобой – на все времена?
– На все времена, – прошептал я.
– Чего говоришь-то, не пойму? – спросил дедушка.
– Так, дедушка, вспомнил…
Торопун-Карапун задремал у костра. Солдатик, Цыпленок и Ложка привалились к нему.
А мы с дедушкой все сидели да подкидывали ветки в огонь, и они потрескивали негромко. А мы молчали каждый про свое.
Взойди, взойди, солнышко,
Не низко, высоко.
Ай лешеньки-лели,
Не низко, высоко… —
вдруг услышали мы.
На горах сидели, обнявшись, три сестры и пели. Их уже осветили первые солнечные лучи.
И мы вдруг увидели, что они плачут.
Торопун-Карапун протер глаза, крикнул:
– Эге-гей! Чего же вы теперь плачете?
– От радости, – ответили сестры, – от радости.
А слезы их текли, текли в три ручья: ручей Марья-га, ручей Варя-га и ручей Дарья-га, – текли и вливались в большое светлое озеро.
– Слезы-то их светлые, – сказал дедушка. И вздохнул: – А нам, видно, прощаться пора.
Он показал рукой на низину, открывшуюся за горами. И я с удивлением увидел…
Что я увидел в низинеЯ увидел – или мне показалось, – падает, падает снег. Хлопья снега. Кружатся, летят. И я подумал: неужели там, за этим снегом, лежит то, о чем знаю я один, один на земле…
– Ну как? – спросил я Торопуна-Карапуна. – Пойдем туда? Видишь, какая метель.
– Да, метет не по-сказочному, – вздохнул дедушка. – Видно, рубеж тут лег. Ну, если не испугаетесь, шагайте, робята!
– Конечно, идем! – сказал Торопун-Карапун.
– Погоди ты, торопуга этакий, вот уж истинно Торопун-Карапун! – остановил его дедушка. – Пойти-то пойдешь, а возвращаться как будешь?
Он протянул мне колечко с желтой змейкой, то самое, которое отобрал у меня.
– Бери волшебное кольцо. Наполовину повернешь – обратно в сказку попадешь, на полную повернешь – совсем из сказки уйдешь. Эх, робята, полюбил я вас, давайте, что ли, обнимемся!
Дедушка обтер усы, и мы расцеловались.
– А об этих, – он кивнул на Ложку, Солдатика и Цыпленка, – об этих не тревожьтесь, я их вам целехонькими доставлю. У меня и ковер-самолет есть, да и так – из усов волос вырву, из сказки выведу. Прощайте. Проща-аай-те…
Мы шли и оглядывались. Дедушка становился все меньше, меньше…
Метель подхватила нас, закружила, залепила глаза. Торопун-Карапун согнулся, сжался, шел молча. Я сам еще не решался узнать, а нога мои узнавали и вели все дальше, дальше по тропе. Но что это? Снег стал падать все тише, хлопья сделались мягче, и вот уж кое-где зачернела земля на проталинах.
Динь-бом, динь-бом…
Вдалеке я увидел, я узнал городок наш, Ташино.
Теперь уж я хорошо различал дорогу. Вот березы – вокруг них совсем снега нет, первые травинки из-под палого листа выбились. А вот и дуб, а на нем листья шумят. И что за чудо – солнце совсем горячее проглянуло, и трава стала расти прямо на глазах, и желтые цветки полевого львиного зева, и белые и розовые головки клевера, и ромашки, ромашки… И трава все выше, уж и пройти трудно – по пояс нам!
Я увидел куст бузины под двумя сросшимися соснами. Но как найти среди этих веток и травы: все здесь сплелось, перепуталось.
– Сюда, сюда! – услышал я тоненький голосок.
Я наклонился и позвал Торопуна-Карапуна. И он тоже наклонился, и нас скрыла трава. И тогда я увидел маленького Зеленого Кузнечика.
– Здравствуй, Зеленый Кузнечик! – сказал я. – Вот мы и опять встретились!
– Сюда, сюда! – позвал Кузнечик и прыгнул под куст.
– Протяни туда руку, – попросил я Торопуна-Карапуна.
– Тут железное что-то, – отозвался он.
– Дальше, дальше.
– Есть! – крикнул Торопун-Карапун.
– Все на месте, все сохранилось, – тихонечко приговаривал Кузнечик. – Все, что вы, люди, теряете и оставляете на земле, когда вырастаете, не пропадает, а просто зарастает травой и цветами.
– Травой и цветами, – повторил я, будто хотел запомнить на всю жизнь.
– Ну, Торопун-Карапун, поднимайся.
Он встал во весь рост, и я выпрямился.
– Прощай, Зеленый Кузнечик, – сказал я.
Во мне – может быть, в последний раз! – прозвучала его немного грустная песенка, которую я так любил в детстве и о которой ни разу, ни разу еще не говорил вам.
Вот она:
Мокрой щекой, мокрым лицом
Вечер прижался к окошку.
Если страшно тебе, друг мой,
Спрячься в мою ладошку.
Если вдруг – печали толпой
И не с кем сказать словечка,
Вспомни, вспомни – ведь я с тобой,
Кликни меня. Кузнечика.
– Прощай, Зеленый Кузнечик!
И я повернул кольцо.
Часть пятая
Возвращение и Ташинский тайник
Снова Вторая ПерезвоннаяЯ повернул кольцо, и тут же мы очутились в комнате у Торопуна-Карапуна. Мы сидели на поленьях радом с печкой. А у меня в ушах звучал голосок Кузнечика и шепот сказки, медленная ее тишина и тайна сказки.
И вот перед нами последняя тайна моего детства.
– Давай посмотрим, – сказал я Торопуну-Карапуну, – что там осталось.
Мы развернули клеенку. Она вся пожелтела, скрючилась от дождя и мороза. Я с трудом отодрал черные, потрескавшиеся края. Вдруг что-то звякнуло, покатилось по полу. Торопун-Карапун поднял – на ладони у него лежала стреляная гильза.
– Это Вали Шевчука? – негромко спросил Торопун-Карапун.
– Да.
Пряжка со звездой. Его. Письма. Целая пачка писем, завернутых в газету того времени. Альбом для рисования. Мы открыли. И сразу увидели коней. Они вольно мчались среди травы, и гривы их развевались. Я листал страницы альбома, и прежнее возвращалось ко мне.
– Видишь – колодец. Здесь мы брали воду.
– В Ташине? – спросил Торопун-Карапун.
– Да. А это городок. С пригорка. Там – вон, вон – наша школа. А это овраг. Он весной весь желтый был и пушистый – ива цвела. Здесь мы находили гильзы, потому что за оврагом были стрельбища. Солдаты выучивались и уходили на фронт. А гильзы подбирали мы, мальчишки. Иногда мы находили патроны, бросали их в печку… Ну да, я тебе уже про это рассказывал. А это забор, здесь лошадь привязывали. А за забором начинался рынок… А вот, смотри, рисунки пошли цветные. Это отец прислал Вале краски.
– Танк, – сказал Торопун-Карапун. – Почему он весь перечеркнут?
– Отец Вали Шевчука не вернулся с войны. Не вернулся и мой отец.
Мы закрыли альбом. Сидели, ничего не говорили.
Потом Торопун-Карапун спросил:
– А Витя? Что стало с вашим другом Витей?
«Дорогой Витька!
Это что же ты молчишь, заставляешь отца беспокоиться? Я вышел из госпиталя. Воюю теперь на другом море. Дела здесь у нас горячие. Недавно высаживали десант и получилось так: катер к берегу никак не мог подойти – ведь причала не было. Солдат высаживать в воду нельзя – автоматные диски намокнут.
И тогда вызвались наши матросы. Двадцать самых рослых матросов спрыгнули в воду и встали по двое в ряд – устроили живой мост. А по спинам матросов стали высаживаться солдаты.
Ночь была как день от трассирующих пуль, от осветительных ракет – мы их называем люстрами: белые, они долго висели в воздухе. С грохотом рвались снаряды, поднимая фонтаны воды у самой береговой кромки. Противник вел непрерывный огонь. И с кораблей, которые прикрывали десант, через головы матросов летели сотни снарядов. Качались вода, земля и небо, а живой человеческий мост стоял.
Вот какие у нас дела, сынок!»
– А Витя? – спросил Торопун-Карапун. – Есть письмо от Вита?
– Да, вот Витино письмо!
«Ребята! Я теперь в морской пехоте. Я тоже сын флота, как Шурик… У меня есть свой бушлат, мне выдали бескозырку с лентой! Нас, моряков, фашисты боятся и называют „черной смертью“. А еще нас называют „черная туча“. А перед боем наши моряки чистят пуговицы. И я тоже надраиваю бляху зубным порошком, а потом суконочкой. Может, меня еще возьмут и на корабль!»
– Значит, он все-таки попал на флот! – закричал Торопун-Карапун.
– Конечно, попал, – ответил я. – Мы писали ему письма, завидовали. А больше всех я. Я лежал в больнице. Долго пролежал, и последнее письмо мне принесли в больницу. Вот оно. Его прислала к нам в детскую колонию военная переводчица.
«Дорогие ребята детской колонии!
Ваш товарищ Витя Аржанов совершил подвиг он своим телом пытался закрыть пробоину в подводной лодке – в этом отсеке подводной лодки остальные моряки были убиты.
Я сама отвозила его в госпиталь. Он все просил: не потеряйте мою тельняшку и пояс не потеряйте с бляхой. Витя очень гордился, что стал моряком. Я не могла оставаться с ним до конца. Но врач сказал, что он безнадежен.
Мы все любили Витю. Моряки всегда отдавали ему свой шоколад, все сладкое.
Никогда мы его не забудем. И песню его помним – про городок. Он очень хорошо пел».
– Да, – сказал я, – он очень любил песни. Лучше всего у него с Валей Шевчуком получалось. Но Валю увезли из колонии. Я же петь не умел, я только подпевал Вите:
Помню городок провинциальный,
Тихий, захолустный и печальный.
Церковь и базар,
Городской бульвар…
И вдруг Торопун-Карапун закричал:
– Смотрите, еще письмо! От Вити!
– Не может этого быть.
– Нет, может! – закричал Торопун-Карапун. – Может!
– Но я знаю все, что было спрятано в нашем тайнике.
– А это знаете? – Торопун-Карапун показал желтый листок и прочитал:
«Ура, ребята! Я выжил! Я опять в морской пехоте! Днем и ночью мы двигаемся вперед. Вчера стреляли „катюши“. Части наши перешагнули через хребет, а фашистов по ту сторону гор уже не было. Ну и драпали же они!
Мы идем по шоссе. А шоссе такое длинное и очень ровное, и всюду горят костры.
В городе мы заходили в дома, а там на столах еще теплый кофе в кувшинах.
Армия и флот соединились в городе. Моряки и солдаты целовали друг друга. По улицам идут танки. В дельте стоят баржи, в них почему-то – вот смехота! – гуси и куры. В полях бродят лошади без людей. И много жеребят. Мы идем дальше. И уже победа совсем близко, совсем близко. Ребята, скоро победа!»
Я держал письмо, всматривался в знакомый и такой далекий почерк. Далекий, как глаза у моего друга детства Вига. Кто получил, кто сохранил это письмо и положил в наш тайник? Может, кто из ребят детской колонии нашел наш тайник? Догадался, понял и положил письмо Вите. Спасибо этому неизвестному парню!
Многое, многое годы я жил без Витьки, я думал, что его нет. А он жив! Жив мой друг! Много сказочного бывает в жизни.
– Спасибо тебе, Торопун-Карапун, – сказал я.
– За что? – удивился он.
– За наше путешествие. За то, что ты оказался хорошим капитаном и смело прошел весь путь. За то, что голова твоя не кружилась, когда тебя хвалили. За то, что ты был и большим и маленьким, что любил смеяться и не огорчался, когда было трудно. И потому я оставляю тебе мою самую главную тайну.
– Я сохраню все, – сказал Торопун-Карапун. – И пусть наша тайна хранится сто – нет, тысячу лет.
– На вечные времена! – сказал я.
– На вечные времена, – отозвался он.
Я протянул Торопуну-Карапуну волшебное кольцо.
– Видишь, на нем желтая змейка. Такую же змейку, только обвившуюся вокруг чаши, носил на своей военной гимнастерке мой отец.
– Ваш отец был военный доктор?
– Да. Оставляю тебе кольцо с желтой змейкой. И когда ты, Торопун-Карапун, вырастешь, станешь дяденькой и, может быть, тебе тоже захочется побывать в своем детстве, тогда – ты же знаешь, – стоит только наполовину повернуть волшебное кольцо…
– Спасибо! – тихо сказал Торопун-Карапун.
Мне было грустно и все-таки светло, будто горел маленький зеленый огонек. И я вспомнил слова Кузнечика: «Все, что вы, люди, теряете и оставляете на земле, когда вырастаете, не пропадает, а просто зарастает травой и цветами. Травой и цветами».
Здравствуй, Чуча!Я посмотрел на часы. Мне давно уже было пора возвращаться в город.
– Карту я возьму с собой, – сказал я Торопуну-Карапуну.
Мы попрощались.
Я вышел на улицу – на знакомую мне Вторую Перезвонную. Была весна. Время, когда, если верить сказкам, выходят из земли клады. Я шел вдоль деревянного забора. Тени деревьев пересекали мне дорогу.
– Здравствуйте! – услышал я.
Передо мной стояла рыженькая девочка-зверек.
– Здравствуй, Чуча!
– Почему вы так смешно сказали – «Чуча»? – И она засмеялась: – Чуча! Чуча!
– Чуча, я вернулся из сказки, из большого сказочного путешествия. А ты все живешь на деревьях?
– Конечно! – засмеялась девочка. – Я знаю, вы были во-о-он там! В доме номер пять, где живет Торопун-Карапун.
Я опять посмотрел на этот обычный с виду дом – одноэтажный, с желтыми бревенчатыми стенами, светло-зеленой крышей. Крылечко в семь ступенек, гладкие перила… А когда обернулся, девочки-зверька уже не было.
И я не удивился.
Вдали прогудела электричка. Впереди была станция и дорога в город.
