Текст книги "Камни его родины"

Автор книги: Эдвин Гилберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

– Правда? – пробормотал Эбби с недоверчивой радостью в голосе.

– Да, правда, – передразнил его интонацию и манеру произносить слова Рафф.

И тут Эб дал волю распиравшей его гордости:

– А знаешь, когда это прорезалось во мне? В тот вечер, когда вы с Феби...

Но стоило Эбу с помощью Раффа и Феби найти для себя новыйхпуть в архитектуре, как ему особенно остро и настойчиво захотелось восстановить равновесие и во всем остальном, освободиться от неуверенности, от юридических сложностей, которые опутали его после истории с Ниной. Ее все еще усиленно лечили психотерапией, и разговоры Эбби с доктором Риттерменом из «Пэйзон-Мемориал» до сих пор были малоутешительны. Но в тот самый вторник, когда в Тоунтоне был первый большой снегопад, Эбби получил письмо из клиники. Со своей обычной, раздражающей небрежностью Риттермен просил его приехать. Это был первый проблеск надежды.

В четверг, накануне поездки в Нью-Йорк, вместо того чтобы прилежно трудиться над проектом Дворца искусств, он то и дело смотрел на часы: как всегда в таких случаях, время вдруг перестало двигаться.

Поэтому он так обрадовался, когда Рафф, оторвавшись в полдень от чертежей, предложил вместе поехать в бар Коркорана – посмотреть, как идут работы по перестройке.

– Скоро начнут обшивать стену, и я хочу сам подобрать доски красного дерева, – сказал Рафф.

Эбби улыбнулся: Рафф поскачет за сто миль, чтобы самому выбрать кирпичик, или доску, или дверную ручку.

Они уехали в половине первого.

На обратном пути, когда они проезжали мимо тоунтон-ской ратуши, Рафф воззрился на часы.

– Что это приключилось с часами? Я назначил Лойс Вертенсон свидание в конторе.

– В котором часу?

– Кажется, она сказала в два.

– Ну что ж, ты опаздываешь всего на полчаса. Для тебя – это предел точности. Если бы ты предупредил меня, я наложил бы вето на некоторые дополнительные развлечения.

– Сегодня буду работать весь вечер. – Снизив скорость, Рафф стал искать, где бы ему поставить машину на Мэйн-стрит.

– Зачем такая спешка? – сказал Эбби. Он знал, что Вертенсоны – на редкость доброжелательные и покладистые клиенты.

– Боюсь, что мне придется поехать в Мичиган... – Рафф затормозил, потом быстро дал задний ход и поставил машину на освободившееся место.

– Когда?

– Точно еще не знаю. Возможно, на рождество.

– А как там сейчас дела?

Рафф не ответил.

– Как ты думаешь, узнает она тебя? – спросил Эбби.

– Не уверен. – Рафф продолжал неподвижно сидеть в машине. – Майер говорит, если ее придется оперировать и состояние ухудшится... возможен шок... Словом, в это время я хочу быть там.

– Понятно.

Рафф открыл дверцу. По дороге в контору он, запинаясь, сказал:

– Я вот о чем думал... Мне бы надо кое-что купить до отъезда... В общем, рождественские подарки. – Помолчав, он добавил: – Ты не помог бы мне в этом деле? Для Сью Коллинз и Лема Херши...

– Что за вопрос, – сказал Эбби. – С удовольствием.

– И я хочу что-нибудь подарить Трой.

– Трой? – изумленно повторил Эбби.

– Почему тебя это удивляет?

– Что же ты хочешь ей подарить? Флакончик яду? Рафф улыбнулся.

– Нет, я думал – серьги. А может быть, лучше книги?.. Чтобы ей не скучать в больнице, когда ребенок уже...

– Какая муха тебя укусила? – Эбби даже не дал ему договорить.

– А что?

– Откуда такая забота о Трой?

Рафф поднял голову и взглянул на окна их конторы во втором этаже.

– Не знаю. – Потом равнодушным тоном заметил: – Меня всю жизнь трогали мамаши с грудными младенцами.

Эбби посмотрел на него и засмеялся, стараясь скрыть недоумение.

Массивное здание нью-йоркской клиники «Пэйзон-Мемориал» находилось в Ист-Сайде на Шестьдесят какой-то улице. Его известняковый фасад, увенчанный куполом, был щедро разукрашен ионическими пилястрами и огромным центральным фронтоном.

Эбби вошел в круглый вестибюль, где пол, выложенный черными и белыми мраморными плитами, напоминал шахматную доску. Было еще рано, и Эбби отправился в контору платить по счету. Месячный счет был, как всегда, чудовищный. Эбби подписал чек, спрятал квитанцию и снова вышел в вестибюль. Подойдя к одному из черных кожаных кресел, он снял пальто и, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, начал оглядывать помещение. Какая бессмысленная трата материалов и денег – этот круг ионических непропорциональных колонн, весь этот храм эклектической архитектуры, так не вязавшийся с веком Мак-Кима, Мида и Уайта[52]52
  1 Мак-Ким Чарлз Фоллен (1847 – 1909), Мид Уильям Ре-зерфорд (1846 – 1928), Уайт Стэнфорд (1853 – 1906) – американские архитекторы, компаньоны архитектурно-строительной фирмы.


[Закрыть]...

– Эбби...

К нему быстрыми шагами шла мать Нины, Элен Уистер, чье бдение все эти месяцы у Нининой постели было столь же преданным и неусыпным, сколько глупым и бесполезным.

Он встал.

– Эбби, дорогой! – Как-то просительно сжав его руку, она стояла перед ним в своем твидовом костюме цвета сливы. Отделанное мехом пальто было перекинуто через руку.

– Здравствуйте, Элен. Как Нина? – Обычный вопрос при каждой их встрече.

– Ох, Эбби! – Накрашенное поблекшее лицо засияло, смягчилось. – Кажется, мы скоро выберемся из этого гнусного логова. Я всегда говорила, что детке здесь не место. Ее просто надо было увезти куда-нибудь. И вчера доктор Риттермен посоветовал мне, то есть нам, то же самое. Увезти ее куда-нибудь во Флориду, или Аризону, или... В общем, полностью изменить обстановку. Значит, ей стало гораздо лучше. Сегодня она даже спросила меня, придете ли вы...

– Да? – Надежда, кажется, становится реальностью.

– Да.

– У меня в три назначена встреча с Риттерменом, – помедлив, сказал Эбби.

– Вас не пробирает дрожь от него? Эбби, пожалуйста, скажите ему, что мы хотим взять детку из этого жуткого места. До наступления рождества, во всяком случае...

– Элен, нам с вами надо поговорить.

– Конечно, Эбби. В любую минуту.

Он повел ее за угол в ресторан Шрафта. Морщась от дурных предчувствий и горя, но тем не менее энергично уплетая вязкую сдобную булочку с орехами и прихлебывая чай, Элен говорила:

– Я хочу знать, что он вам скажет сегодня, разрешит ли взять детку отсюда. Вы не представляете, Эбби, как это ужасно для меня – жить в этой захудалой гостинице и целые дни бегать в больницу и обратно...

Больше нельзя ждать ни минуты.

– Элен, я хотел поговорить с вами о разводе.

– О разводе? – охнула она.

Эбби уставился на пепельницу, положил сигарету.

– Элен, – с усилием продолжал он, – с вашей стороны не очень добросовестно делать вид, будто я впервые заговорил с вами об этом.

– Но, Эбби, дорогой, тогда вы были расстроены, потому что бедняжка Нина...

– Бедняжка Нина, и Джек Данбар, и Уолли Гри-шэм – давайте продолжим список, – вскипел Эбби. Ему было омерзительно ворошить эту грязь.

– Но, Эбби, вы же сами говорили, что это одно из проявлений Нининой болезни. Бедная детка...

– Элен, нам нужно поговорить о разводе.

Наконец она подняла на него глаза, вздохнула и неохотно кивнула в знак согласия.

– Мне бы очень хотелось, Элен, чтобы мы с вами больше не пререкались по пустякам.

– Вы с Ниной всегда были такой чудесной парой...

– Нина слушается вас, – снова начал он. – И если вы...

– Вы оба еще так молоды, Эбби. Она немного попутешествует, и, может быть... Ей надо вырваться из этой гнусной атмосферы. Если бы вы только знали, Эбби...

– Вы ведь понимаете, Элен, я сделаю все, что могу, – осторожно сказал Эбби. – Увезите ее в Неваду.

– В Неваду?

Он заговорил очень быстро, словно надеясь прикрыть этой торопливостью грубость того, что ему предстояло сказать.

– Конечно, я возьму на себя все Нинины... и ваши расходы. И, разумеется, все судебные издержки. Но мне нужна ваша помощь, Элен.

Она заморгала, задергалась, глаза ее наполнились слезами, и она вытерла их салфеткой.

– Простите, Элен. – Он смущенно посмотрел на стенные часы. – Мне пора.

Она опустила салфетку, и при взгляде на ее побелевшее, скорбное лицо Эбби почувствовал, что вот-вот не выдержит. Он встал, помог встать ей и сказал:

– Значит, я могу рассчитывать на вас?

– Да, – с трудом прошептала она, и ее костлявые руки стали шарить по столу, нащупывая сигареты и сумочку.

Вечером, торопясь к Феби на Девятую улицу, поднимаясь на третий этаж по серой лестнице, он торжественно нес ей эту добрую весть, эту надежду на свое освобождение. Войдя к ней и крепко обняв ее, он сразу же стал рассказывать – не о Нининой болезни и не о своем разговоре с врачом, а о надежде, о перспективе в конце зимы или в начале весны стать свободным человеком.

Феби стояла, крепко обняв его, касаясь губами его рта, щедро, откровенно и радостно (в отличие от Нины) отдавая ему свою любовь. Наконец, разжав руки, она сказала счастливым голосом:

– Значит, все хорошо? Мы в раю?

И Эбби ответил ей уже более сдержанно:

– Только смотри, как бы твой будущий муж не оказался бедняком. Когда я потом снова разговаривал с Элен, она уже успела все обдумать и дала мне понять, что если она согласится увезти «свою детку» на Запад и присматривать там за ней, ей потребуется уйма денег.

– Я буду работать, – сказала Феби. – Положись на меня. Если потребуется, я буду содержать тебя.

Эб улыбнулся и ничего не сказал ей о менее приятной перспективе: обратиться к отцу с щекотливой просьбой позаимствовать для него некоторую сумму из неприкосновенного капитала фирмы.

– Вот погоди, – сказал он, – продам эту стеклянную клетку в Тоунтоне... Все-таки мы построим себе дом.

– В стиле Austinus purus, – с улыбкой повторила Феби слова Раффа.

Потом появился графинчик с ледяным мартини, и они уселись на кушетке, обитой черным твидом. Гостиная Феби – комната с высоким потолком – была заставлена предметами, необходимыми при ее многочисленных талантах: там был и ткацкий станок, на котором она соткала всю обивку для своей мебели, а также зимний шарф для Эба; и козлы, на которых обрабатывала сейчас сыромятный ремень для того же Эба; и манекен, на котором кроила и примеряла свои всегда оригинальные платья; и верстак с тисками и маленькой наковальней для ювелирных работ.

Только после обеда Эб рассказал, вернее – попытался рассказать Феби о своем долгом разговоре с Риттерменом, о фактах и обстоятельствах, связанных с тяжелым потрясением, которое пережила Нина, когда была еще девочкой.

Под конец Эбби почувствовал, что воскресшее прошлое сомкнулось вокруг него, словно стальная клетка. В начале одиннадцатого он оборвал свою повесть, сказав, что пора возвращаться в Коннектикут. Когда он почувствовал обжигающую свежесть ночного зимнего воздуха, ему стало легче и спокойнее на душе; он заметил, что просветлело и лицо Феби, которая так любила его, что не побоялась разделить с ним грязь и горечь его жизни, запутавшейся с того злосчастного дня, когда он впервые увидел Нину.

Поэтому он охотно принял предложение Феби поехать на Вторую авеню, как они делали уже не раз, и поглазеть на роскошные, сверкающие декадентским шиком витрины мебельных и всяких других магазинов, которые составляли такой резкий контраст с прокопченными домами этой части Ист-Сайда.

Оставив машину неподалеку от Пятьдесят третьей улицы, они начали бродить от витрины к витрине, разглядывая образцы новой мебели, тканей, ламп. Феби указала Эбу на оригинальное бра, импортированное из Швеции. Для них это было не только развлечение: они уже сейчас обдумывали обстановку своего будущего дома, и у Феби в блокноте был уже длинный перечень предметов, поразивших ее воображение.

Они только завернули за угол Пятьдесят седьмой улицы, как вдруг Эб застыл на месте, потом поспешно, ни слова не говоря, потянул Феби назад, на Вторую авеню.

Тут не могло быть ошибки: это Винс Коул, который утром позвонил в контору и сказал, что ему придется еще на один день застрять в Нью-Йорке по делам школы сестер Татл. Винс и Пэт Милвин. Они вошли в многоэтажный жилой дом из белого кирпича.

– Что с тобой? – спросила Феби.

– Ничего, – ответил он и тут же сымпровизировал: – Знакомые, которых я терпеть не могу. Чуть не наскочил на них.

Не в том дело, что Винс и Пэт шли вместе, а в том, как шли: их окружала та атмосфера властного притяжения друг к другу, по которой влюбленных всегда можно отличить от посторонних или не очень близких людей. (Точно такая же атмосфера, подумал Эб, окружает нас с Феби.) А Флойд Милвин сейчас далеко, где-то на юго-востоке, в одном из своих длительных торговых турне...

Эбби, до глупости гордившийся сестрой, так был подавлен, так болезненно уязвлен, что скрыл все даже от Феби. Он думал о Трой, которая бродит сейчас одна по своему тоунтонскому дому. И он ничего не может ей сказать. И ничем не может помочь. Пока что, во всяком случае.

Схватив Феби за руку, он быстро пошел к машине, выехал из города на Вест-сайдское шоссе и помчался в Коннектикут к Вертенсонам, у которых Феби собиралась провести уик-энд. Он не думал ни о погоде, ни о ледяном дожде, который тут же намерзал на ветровое стекло, ни даже – о Винсенте Коуле. Он думал только о Трой, и в нем рождалось какое-то странное чувство, словно он и сам провинился перед ней: ему все-таки повезло в жизни, он третил Феби, а Трой, еще не зная об этом, уже потерпела крушение...

29

Проектируя для Вертенсонов такой необычный дом, РафФ совсем не гнался за новизной; он руководствовался прежде всего особенностями участка и самой семьи.

Даже своеобразный материал для кровли – плоские треугольные четырехфутовые плиты из зеленовато-синего глазурованного фарфора он выбрал только потому, что хотел вписать дом в пейзаж, слить его с водой и небом.

Рафф вез одну такую плиту в Бриджпорт, показать Лойс и Роджеру Вертенсонам. Он запаздывал, так как Винс и Эбби уехали в Нью-Йорк, а работы в конторе было невпроворот. Он гнал машину изо всех сил, но, подъезжая к Ньюхиллу, все же заметил, как потемнело беззвездное декабрьское небо. Вот-вот начнется дождь.

Добравшись до выдержанного в древнегреческом стиле особняка Вертенсонов, где он проводил все свои свободные часы с тех пор, как начал делать предварительные, а потом и рабочие чертежи, Рафф выгрузил плиту, внес ее в кабинет Роджера и прислонил к длинному столу, на котором стоял большой картонный макет будущего дома, сделанный им неделю назад.

Пока Лойс и Роджер, отступив от стола, разглядывали плиту, Рафф молча ждал. Что и говорить, материал очень дорогой, его можно купить, лишь заручившись согласием Вертенсонов. Но ждать пришлось недолго. Замечательные люди. Не надо быть ясновидящим, чтобы заранее предсказать, что вряд ли ему еще хоть раз посчастливится встретить таких сговорчивых клиентов, понимающих все с полуслова. Тут можно не опасаться недоразумений из-за Денег, которые так часто приводят к разрыву между архитектором и заказчиком.

– Цвет совсем такой, как у моря, правда? – сказал Роджер Вертенсон.

– Поэтому я и выбрал их, – сказал Рафф. – Впервые я Увидел такие плиты в Северной Калифорнии. В наших естах они редко попадаются. – Тут ему пришлось открыть арты: – Они чертовски дорого стоят, Роджи...

– Да?

– Зато, – поспешно добавил Рафф, – они большие, по четыре фута каждая, так что крыть ими будет нетрудно и мы сэкономим на рабочей силе.

– Очень здорово получается! – сказал Роджер, пол. тянутый сорокалетний мужчина с совершенно седой головой. Контраст между его серебряными волосами и румяным мальчишеским лицом был разительный. Человек несокрушимой жизнерадостности и энергии, он все делал с азартом: работал (Роджер был художником-рекламистом автомобилей, самолетов, поездов и пароходов), занимался своим любимым парусным спортом и коллекционировал старые машины. Их у него было три: «стенли-стимер» «роллс-ройс» семнадцатого года и «крейн-симплекс».

– Рафф, – повторил он, дергая себя за ворот белого свитера, – это здорово! А как по-твоему, Лойс? – обратился он к жене.

– Цвет замечательный, – сказала Лойс, отступая еще на шаг и внимательно глядя на плиты сквозь очки в роговой оправе. – Сколько же это будет стоить, Рафф?

Рафф нерешительно повторил цифру, названную Джозефом Келли, подрядчиком, строившим бар Коркорана.

– Ух ты! – воскликнул Роджер, а Лойс только головой покачала.

– Придется загнать «ролле»? – как бы между прочим спросил Рафф. Ему было не по себе.

– Вроде того. Но очень уж здорово! Покупаем.

Лойс сняла очки и взглянула на мужа.

– Знаешь, Роджи, мне хочется, чтобы этот цвет был еще где-нибудь. Давай сделаем и ванную комнату такой. Вот будет красиво! И...

Роджер замотал головой.

– Не согласен. По-моему, это никуда не годится. Ванная должна быть... – Вдруг он хитро улыбнулся. – Ладно, Лойс. Идет. Если ты согласишься на беличью клетку, я не стану возвражать против ванной. По рукам?

– Как, ты все еще носишься с этой дикой идеей? Но ведь это нелепость! Рафф, втолкуйте ему, ради бога, что это нелепость.

– Ну-ка, Рафф! – подзадорил Роджер.

– Лойс, – начал Рафф, – я должен сделать ужасное признание. Беличья клетка... Это моя идея.

– Не верю, – сказала Лойс. – Вы неспособны на такое.

– Я обязательно сделаю для вас маленький макет, – продолжал он. – Может быть, когда вы увидите его... – Эта идея пришла ему в голову потому, что осенью к Вертенсонам забрался через трубу целый выводок летающих белок. Роджеру они так понравились, что он стал кормить и возиться с ними. И тогда Рафф подумал: а почему белкам не стать членами вертенсоновского семейства? Он спроектировал обыкновенную клетку больших размеров из выкрашенной в черный цвет проволоки и собирался подвесить ее к внешней боковой стене с тудии Роджера, пропустив через дно изящно изогнутый сук каштана (он уже присмотрел и этот каштан).

Сочетание прямых углов черной клетки и естественных мягких изгибов серого дерева должно было, по его мнению, создать дополнительный эффект в студии.

– Рафф, я ненавижу вас за это, – сказала Лойс и поколебавшись, добавила: – Впрочем, бог с вами. Согласна. Человеку, который придумал комнату Криса и холл, все грехи отпущены заранее.

Конечно, ничто в проекте нового дома не могло так расположить Лойс в пользу Раффа, как его предусмотрительная забота о благополучии ее первенца, семилетнего. Криса.

Подружившись с Крисом, Рафф начал наблюдать за ним. Он видел, что самолюбивый мальчик старается ходить, ни на что не опираясь и ни за что не держась, но дается ему это с большим трудом. И тут Раффа осенило: он придумал отделать стены в холле и спальне Криса горизонтальными рейками, образующими как бы карнизы шириной в дюйм. На верхней грани этих реек были простроганы желобки. Рейки создавали интересную игру светотеней и вместе с тем служили естественными и не бросающимися в глаза перилами для Криса.

Лойс взглянула на часы.

– Роджи, уже половина девятого. Пожалуй, больше не стоит ждать Феби и Эба. Я думала, что они приедут рано...

После обеда и кофе в гостиной Роджер подошел к окну и сказал:

– Если они действительно собираются приехать, то лучше бы им поторопиться.

Рафф встал и тоже подошел к окну. Капли дождя, еще недавно падавшие с глухим шелестом, теперь звонко барабанили по стеклам.

– Подмерзает, – сказал Роджер. – Не миновать ледяной крупы. Оставайтесь ночевать, – предложил он Раффу.

Рафф согласился. Он Отправился в кабинет, к столу, где Роджер в который раз любовно рассматривал картонный Макет дома.

– Налью-ка я на всякий случай керосин в лампы сказала Лойс и ушла в кухню.

Глядя на макет, Роджер заметил:

– Хорошо бы смотреть сегодня на снежную бурю и нового дома. Вот было бы роскошно.

– Да, – сказал Рафф и, наклонившись, снял крышу с макета. Комнаты были обставлены мебелью, выполненной в том же масштабе, что и дом.

И сразу Рафф представил себе, какое великолепное зрелище откроется из пятистенкой гостиной, когда над заливом будет бушевать буря. Четыре счены были стеклянные, у пятой стоял гигантский камин из местного камня Гостиная выступала углом, словно нос корабля, устремленного к заливу. Угол обзора из этой комнаты превышал двести двадцать градусов.

Стены были остеклены не до пола, а до спинки дивана который огибал всю комнату; они образовывали три нависающих друг над другом уступа, причем горизонтальные участки между уступами открывались, так что комна можно было проветривать в любую погоду, не опасая пронзительного ветра, несущего водяную пыль с залш Низкая крыша с широкими свесами защищала дом от жа|: и прямых лучей солнца.

– Рафф!

Он с трудом оторвал глаза от макета.

– Рафф! – звала Лойс из холла, где стоял телефон. – Звонит Трой. Она думала, что Эбби здесь... Просит вас подойти.

Бросив взгляд на макет, он неохотно поплелся в холл

– Рафф! – Голос Трой сквозь непрерывный тре1 в трубке. – Вы не знаете случайно, где Эб? Я думала

– Видимо, где-то в пути из Нью-Йорка сюда. Вмес с Феби. Ни при такой погоде...

– Понятно. Я пыталась дозвониться Винсенту в Йель-клуб, но его там нет. И я подумала, что если Эб... – Молчание. В трубке что-то прерывисто потрескивало. – Ужасно неприятно беспокоить вас, но в такую собачью погоду было бы глупо ехать в Нью-Хейвен одной...

– В Нью-Хейвен? Вы не?..

– Я да, – нервно засмеялась она. – Я позвонила доктору Хатчинзу, и он сказал, чтобы я не мешкала и скорее тащила свое брюшко в больницу. По расчетам, это должно было произойти только через две недели, и...

– В больницу? – крикнул Рафф. – Господи, Трой, что же вы сразу не сказали! Я сейчас!

– Пожалуйста, Рафф, только не волнуйтесь. Вы же знаете, это всегда случается в самое неподходящее время. Очень, очень мило с вашей стороны...

– Я выезжаю! – нетерпеливо крикнул он и повесил пубку. Он сорвал пальто с вешалки, а когда Роджер Кеотенсон предложил отвезти Трой на своей машине, буркнул: – Ну уж, нет! Я знаю, как вы ездите!

– Она же должна была родить недели через три, – донесся до него голос Лойс. – Как только Эб приедет, я скажу ему. А где Винс?

– Не знаю. – Рафф открыл дверь и выскочил на улицу.

Выехав на шоссе, он сразу понял, что о быстрой езде и речи быть не может. До Тоунтона он добрался только через полчаса. Не заглушив двигатель и не выключив стеклоочистители, он вбежал в холл.

– Трой! – крикнул он, стоя у лестницы.

– Сейчас спущусь. Я вымыла голову...

– Вымыли голову? – возмущенно заорал он.

– Я не глухая, миленький, – ответила она. – Конечно, вымыла. Это ведь мой последний шанс. Мне вовсе не улыбается приехать в больницу растрепанной, как ведьма. – Она появилась на площадке, а он взбежал наверх и выхватил у нее из рук чемоданчик. – Я испортила вам вечер, Рафф?

Он открыл входную дверь.

– Хотел бы я, чтобы эта чертова буря улеглась!

– До чего дивная ночь! И как это все драматично, правда?

Он помог ей сесть на переднее сиденье, сунул чемоданчик назад и, обежав машину, влез на водительское место. Они тронулись в путь.

Движение на Меррит-Паркуэй почти застопорилось. Всюду были видны застрявшие или отстаивающиеся на обочинах машины. Чтобы хоть что-нибудь видеть, Рафф вплотную пригнулся к ветровому стеклу.

А Трой, как всегда спокойная и веселая, сидела рядом в своем коротком меховом жакете, маленькой шапочке и черных перчатках. В ушах поблескивали золотые серьги. Она даже закурила.

– Вы уверены, – спросил он, – что это?..

– Уверена, – сказала она. – Я засекла время. Они повторяются каждые двадцать минут. Пожалуйста, Рафф, Миленький, возьмите себя в руки. Я в полном порядке. И это совсем не так страшно, как я думала. Хотите си... – Трой замолчала так внезапно, что он бросил на нее взгляд: она вся напряглась, потом медленно приняла прежнюю позу. – …Сигарету? – договорила она.

Он покачал головой, продолжая вглядываться в дорогу Ледяная крупа по-прежнему сыпалась сверху, кружилась и звонко барабанила по крыше.

Рафф прибавил скорость, довел ее до двадцати миль-вцепившись обеими руками в руль, он старался хоть что-нибудь рассмотреть в мутном свете фар.

Немного погодя Трой сказала:

– Нам еще повезло. Если бы ребенок был ваш, мы вообще не доехали бы.

Рафф принужденно засмеялся и тут же выругал себя: какого черта он не может взять себя в руки? Волнуется, словно какой-то идиотский папаша из водевиля.

– Доедем! – сказал он чересчур громко и нажал на педаль газа. Машину тотчас же занесло влево, она ударилась о бордюр разделительной полосы и остановилась. Рафф снова выругался – на этот раз вслух.

Ему пришлось вылезти, чтобы ориентироваться. Потом, дождавшись разрыва в цепи медленно двигавшихся машин, он вывел «виллис» на середину шоссе и дальше уже полз вместе со всем этим стадом улиток, застигнутых бурей.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он тревожно.

– Отлично. Пожалуйста, Рафф, успокойтесь.

Рафф вспомнил, как он выступал вместо Винса Коула перед строительным комитетом ньюхиллской школы, и мрачно сказал:

– В тот раз, когда мне пришлось заменять Винса, я такого натворил!

Она засмеялась.

– И подумать только, что именно сегодня Винсент оказался вне пределов досягаемости!

– А вы действительно в порядке?

– В полном. – Пауза. – Хотя, честно говоря, мне случалось бывать в лучшей форме. Поговорим о чем-нибудь другом. – Он почувствовал, что она снова зашевелилась на сиденье, услышал, как пресеклось ее дыхание. Потом она спросила: – Хорошо было у Вертенсонов?

– Да. – Он протер ладонью стекло.

– Просто золото, а не люди, – сказала Трой. Он заметил, что она не курит сигарету – третью по счету, – – а только сжимает ее в руке. Не глядя, он вынул ее из пальцев Трой и швырнул за окно.

– Спасибо. Какое счастье, что Эб встретился с такой девушкой, как Феби Данн, правда?

– Он заслуживает счастья.

– А разве все мы не заслуживаем? – с непонятной горечью сказала она и сразу же изменила тон: – В какую панику пришел бы Винсент, если бы узнал, что у меня уже началось! Он, бедняжка, суетится сейчас в Нью-Йорке, и понятия не имеет о том, что здесь происходит. По-моему, он слишком много работает – я имею в виду последнее время, после того, как ему пришлось отказаться от милвиновского проекта. Теперь-то он уже примирился этим, но вначале вел себя как разобиженный мальчишка...

– Здорово вы тогда отбрили Милвина. Вы были в тот вечер просто изумительны, Трой.

– Господи, Рафф, вот уж не ожидала... То есть, я хочу сказать, вы впервые в жизни говорите мне что-то приятное. – Секунда молчания. – Ну как, двигаемся понемногу?

Ему было не до разговоров. Они приближались к светофору на перекрестке за йельским стадионом, и Рафф напряженно всматривался в зеркало заднего вида, пытаясь разобрать сквозь заиндевевшее заднее окно, не слишком ли наседают на него машины. Только этого не хватает, чтобы сейчас, когда они у самой больницы, какой-нибудь сукин сын врезался в них и Трой свалилась с сиденья!

По поперечной улице проехал огромный снегоочиститель, и, как только загорелся зеленый сигнал, Рафф свернул вправо. Его немедленно занесло, но он удачно выровнял машину, поехал за снегоочистителем до следующего перекрестка и свернул влево, к кладбищу.

Был уже второй час ночи, когда он добрался до нью-хейвенской больницы. Обогнув главный подъезд, он подрулил к боковому входу, снял наконец руки с руля и расслабил сведенные мышцы.

– Подождите меня! – бросил он Трой и бегом пустился к зданию больницы. Он бесконечно долго ждал в вестибюле, пока сестра за столиком разыскивала имя Трой в своей книге и звонила на четвертый этаж. Потом вместе с нею он направился к машине.

Трой уже шла им навстречу. Она слегка пошатывалась.

В вестибюле сестра предложила ей сесть в кресло на колесиках, но она наотрез отказалась и, улыбаясь, кивнула на Раффа:

– Ему оно нужнее, чем мне.

– Мистер Коул, – сказала сестра, – пройдите, пожалуйста, в контору, а я отвезу миссис Коул наверх...

– Мистер Коул... то есть мистер Блум не мой муж. Дело в том... – начала Трой, рассмеялась и вдруг оперлась о дверцу лифта.

Сестра метнула удивленный взгляд на Раффа, потом на Трой

– Рафф, принесите мне, пожалуйста, чемоданчик из машины, – попросила Трой.

Он посмотрел на нее и увидел при свете лампочки горевшей в лифте, как побледнело под слоем косметики её покрытое испариной лицо, как сузились глаза, подернуты дымкой не то усталости, не то страха.

– Чемоданчик? – тупо повторил он, потом выскочил на улицу, перегнал машину на стоянку и вернулся в больницу с чемоданчиком в руке.

К тому времени, когда он поднялся на четвертый этад и получил разрешение войти в палату к Трой, она прощла осмотр и теперь, раздетая, уже лежала в постели. Она подмазала губы и причесала свои темные волосы, но лицо ее над накрахмаленным больничным халатом еще больще побледнело, а щеки втянулись. И раза два Рафф замечал какое-то движение под одеялом.

– Озноб, – сказала она, кивая на свои дрожащие ноги. – Сестра говорит, обычная вещь.

Сестра, высокая, тонкая блондинка по имени мисс Ноултон, попросила Раффа выйти на несколько минут. Бродя взад и вперед по коридору, он вспомнил, что собирался подарить Трой книги на рождество. Хотел, чтобы у нее было что читать в больнице. Потом Рафф подумал о Винсе Коуле и решил позвонить ему.

Он зашел в приемную четвертого этажа. Кроме двух сестер, там был еще интерн, который курил, развалившись в кресле. Рафф дозвонился в Йель-клуб, узнал, что Винса все еще нет, и попросил передать, чтобы тот, как только вернется, немедленно позвонил в больницу.

– Можете зайти в палату, – весело сказала мисс Ноултон, когда он поравнялся с нею в коридоре.

Рафф вдруг остановился и посмотрел на нее.

– Мисс Ноултон...

– Да?

– Моя знакомая... Вы знаете Лиз Карр? Она работает здесь сестрой...

– Лиз? Конечно, знаю.

– Вы не скажете мне, она сегодня дежурит?

– Господи, конечно нет. Лиз уволилась, по-моему, еще в сентябре. Вышла замуж за доктора Уэллса.

– Вышла замуж? – с глупым видом переспросил Рафф.

– За Стюарта Уэллса. Он ортопед.

– Ах так! Благодарю вас. – Рафф на мгновение отвел глаза. Горестное сожаление сжало ему сердце. Но все-таки он был искренне рад, словно это было возмездием за его пренебрежение к Лиз. Вот и она нашла кого-то или кто-то нашел ее. – А когда... У миссис Коул все идет нормально? Долго ей еще?

– Порядочно, – устало ответила мисс Ноултон.

Он вошел в палату, и Трой сразу сказала:

– Сядьте, Рафф. Поближе ко мне. Вы, должно быть, совсем уходились.

Он придвинул стул вплотную к кровати.

– Я звонил Винсу.

– Застали его?

– Попросил сообщить ему, когда он вернется.

Она нахмурилась, потом заметила:

– Мой повелитель, видно, в каком-то злачном месте. Вы не столкнулись в коридоре с доктором Хатчинзом? Он уже был у меня, а теперь, наверно, прячется где-нибудь с новым детективом Сименона. Умолял меня проявить человечность и подождать, пока он закончит. – Она улыбнулась и взяла Раффа за руку. – Вы не возражаете? – Потом сжала губы, стиснула его пальцы и не выпускала их, пока не прошла схватка.

Рафф увидел, что лоб ее покрылся каплями пота. Ему вдруг стало жарко.

– Позвать мисс?..

– Нет... Лучше держите меня за руку. Хорошо, Рафф?

– Конечно.

– Мы можем разговаривать.

– Да. – Он лихорадочно старался придумать что-нибудь веселое, развлекательное, но так ничего и не придумал.