Текст книги "Головач-3 (ЛП)"
Автор книги: Эдвард Ли
Соавторы: Райан Хардинг
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Он даже не собирается помыться? – задал себе Брайс глупый вопрос.
Из-под стола, у его дальнего края, начали падать на пол капли, словно там таяла сосулька. Это текло из Кларка, чья голова покоилась на поверхности стола, словно опрокинутая банка без крышки.
– Поверить не могу, – произнес Оги, почти не меняя интонации. У него был такой вид, будто он упал бы на землю и свернулся в клубок от шока, если б Хорейс не держал его за руки. – Кларк всегда грозился все там у себя побрить. Никогда не думал, что он это сделает.
Брайс не обратил внимания, пока Оги не сказал это. И действительно, в паху у Кларка не было видно никаких волос.
– Он думал, что так будет выглядеть мощнее, как парни из порно. – Оги покачал головой. – Но мощнее он не стал выглядеть... просто странно.
Брайс был склонен согласиться, хотя частично рассеченная мошонка и ошпаренный член, наверное, были не самыми лучшими образцами для оценки.
– Ну, и где наши хорошие манеры? Вы же не представились должным образом, верно? – Имон указал на пеструю толпу персонажей в комнате. – Этот длинный негодник – Логер, мой сын. А те другие ребята, которые похожи друг на дружку, это...
– Братья Ларкинсы, – закончил за него Брайс.
– Парень, да ты просто фонтан знаний, не так ли?
– Сегодня я уже слышал о братьях Ларкинсах, и видел кое-какую их работу. Мертвую блондинку с дырой в голове. И ее дружка без кожи. Видел их тела в лесу. Мы раскопали могилу.
– Что ты сделал? – спросил Оги, слегка оживившись.
– По-моему, это очень нехорошо, – произнес Клайд из-за спины Брайса, – тревожить чью-то могилу.
– В смысле, могилу человека, в чью голову вы совали член, когда он был, наверное, уже мертв? – спросил Брайс. Он вскрикнул, когда Клайд дернул вверх его заведенные за спину руки.
– Да, именно так, городской. Ты слабый на голову, что ли?
– Брайс, какого черта ты нам ничего не сказал? – Оги не собирался прекращать допрос.
Брайс не ответил. Потому что не стоит щеголять тем фактом, что мы связаны с изнасилованием девушки, приходящейся родственницей половине находящихся в этой комнате людей. Судьба Кларка ясно давала понять, что им полный трындец (как в переносном, так и в прямом смысле), но если у них был хотя бы один лучик надежды, признание похоронит его.
Имон ухмыльнулся "Пузу" и Хорейсу.
– Теперь вам, парни, придется быть более аккуратными, когда будете хоронить этих ребят, слышите?
– Простите, мэр, – пробормотал "Пузо". – Едрен батон.
Имон снова переключил внимание на Брайса и Оги.
– Но вернемся к тому, что я говорил. Понимаете, здесь есть еще один человек, с кем вы уже знакомы. – Он кивнул Такеру и "Пузу", которые направились мимо него к двери.
Но едва они открыли ее, Оги, несмотря на шок, заорал:
– Помогите! Пожалуйста, помогите!
Ларкинсы усмехнулись. А у Брайса внутри будто все оборвалось, когда он осознал, что из-за пределов комнаты, из бара тоже несутся смешки. Кто-то фальцетом крикнул: "Помогите!", подражая Оги.
Все замешаны в этом. Это походило на «Лотерею» (рассказ Ширли Джексон – прим. пер.), только здесь не бросают камни, а трахают мозги.
Оги попробовал рвануть к двери, но Хорейс удержал его, как ребенка, почти не прилагая к этому усилий. Брайс же даже не пытался. Снаружи было втрое больше людей, которые пожелают остановить их. Им не убежать. Единственный выход – поклясться, что Кларк сделал все сам. Если Брайс испытывал и какие-либо опасения по поводу этики, то достаточно было одного взгляда на Кларка, с сочащейся спермой дырой в черепе, чтобы убедиться, что дружба – это не главное.
Такер и "Пузо" появились из никак не помеченной двери рядом с кухней. Очевидно, там была кладовка. Они втолкнули в комнату кресло-каталку, в котором сидело тело, завернутое в окровавленную простыню. Брайс сразу же узнал Баббу. Голова у нее наклонилась набок, а язык вывалился изо рта, когда они развернули ее лицом к целевой аудитории.
– Это – Бабба. Моя дочь. – Какое-то время Имон молчал, потрясенный ее видом. Он прочистил горло, возможно, вспомнив, что теперь она в лучшем месте. – Бабба была сама невинность. Бедняжка родилась непутевой. Все мозги набекрень. – Он посмотрел на Оги и Брайса холодными, как сталь глазами. – Как вы могли изнасиловать и убить ее?
– Мы никого не насиловали и не убивали! – закричал Оги. – Вы знаете, что мы приехали сюда ради "Сэлли". Эта уродина похожа на близкого родственника Человека-слона, за каким чертом мы стали бы выбирать ее?
Только, без обид, подумал Брайс.
– Нет? А мы слышали, что это вы. Нам Бабба сама сказала.
– Чушь! Она не могла вам ничего сказать, потому что не умела говорить!
Брайс закрыл бы лицо руками, будь они у него свободны. Оги, казалось, знал слишком много для человека, якобы не причинявшего ей вреда. Поэтому он счел необходимым вмешаться:
– Мы видели ее в Бэктауне, и она не разговаривала.
– Да, ртом она говорить не могла, – согласился Имон, – но она прекрасно общалась с помощью рук.
Ухмылка Логера напоминала оскал черепа.
– Никогда раньше не слышали о языке жестов? Я научился ему в окружной школе, чтобы Баббу было легче воспитывать. Причем, научился бесплатно!
Он поднял указательный и средний пальцы на уровень глаз, затем резко опустил до середины груди. Потом сделал перед лицом жест справа-налево, будто рисуя в воздухе крест.
– Это означает: "Вам кранты", – пояснил Логер. Он захохотал, и Сара Мэй с Ларкинсами вскоре к нему присоединились.
– Это точно, сынок, – сказал Имон. – Из бедной Баббы кровища хлестала, как из клятого крана, когда Логер привез ее домой. Но перед смертью она рассказала нам, что ее изнасиловали двое городских. Сказала, что на шее у одного была модная золотая цепочка.
Он указал пальцем на цепочку на шее у Кларка.
Двое городских. Брайс зацепился за эти слова. Они не могли свалить все на Кларка. Она упомянула двоих.
На лбу у него выступил пот. Он мог поклясться, что стены помещения стали ближе, и их можно было коснуться, протяни он руки.
Двое городских. Двойной «головач».
О, господи.
– Но теперь перед нами стоит то, что, по-моему, называется "дилемма", – продолжил Имон. Его взгляд переместился с Брайса на Оги. – Поскольку Бабба сказала, что ее насиловали двое парней. Итак... кто из вас это был?
– Чушь! – Брайс заметил, что Оги тоже вспотел. – Вы, ребята, – психопаты!
– Я знал, что ты так скажешь. Сара Мэй?
Сара Мэй, наконец, показала намек на соблазнительную улыбку, когда неспешно приблизилась, покачивая бедрами. Наблюдая за Логером, она возбуждала себе соски, и теперь они у нее торчали. Подойдя к Брайсу, она уткнулась в него мягкими холмиками и принялась гладить его по груди.
– Во имя Бога, что...?
– Во имя Бога? – эхом отозвался Имон. – Когда один из вас насиловал Баббу, про Бога он не вспоминал.
– Брайс, что это за хрень? – закричал Оги.
– По-моему, я догадываюсь, – ответил Брайс. Голос у него надломился, будто он вернулся в период полового созревания.
Сара Мэй повернулась к нему спиной. Наклонилась и принялась тереться задом об пах Брайса. При этом возобновила покачивание бедрами, которое только что демонстрировала при ходьбе. Затем снова повернулась к нему, так что ее лицо оказалось на одном уровне с его промежностью. Встретилась с ним глазами и медленно провела языком по губам. Схватилась за рубашку в районе пояса, вытащив из штанов нижний край. Затем начала подниматься, натягивая ткань. Выпрямившись, продолжила медленно тянуть рубашку вверх. Клайд отпустил его, поэтому Брайс смог поднять руки и дал ей снять с себя рубашку полностью. Она раскрутила ее в воздухе, как пращу, и отпустила. Рубашка улетела в угол.
– Это нечто, верно? – сказал Имон, осматривая грудь Брайса. Он повернулся к Оги. – Я так и знал, что это был ты.
– Я ничего не делал! Брайс, скажи им, что я ничего не делал!
Сара Мэй, пританцовывая, приблизилась к Оги. На этот раз он почему-то ничуть не возбудился от вида ее задницы. Она снова подмигнула Брайсу, и принялась тереться задом об пах Оги. Хорейс продолжал держать Оги за руки, потому что было похоже, что тот снова попытается броситься к двери.
– Понимаете, Бабба рассказала Логеру, что у второго парня была "наколота" на груди большая акула, – признался Имон.
– Да, – сказал Логер. – Она знала, что такое акула, из этой "азбуки". – Он поднял со стола в углу потрепанную книжку, продемонстрировав иллюстрацию с надписью "А – АКУЛА".
Сара Мэй взвизгнула от восторга. Вместо того, чтобы снять с Оги рубашку в дразнящей манере, она выдернула нижний край из-за пояса и натянула ему на голову, как простыню. Оги замотал головой из стороны в сторону, словно не видел ничего кроме ткани, саваном опутавшей ему лицо.
– Да вы только посмотрите на это! – воскликнула она, ткнув пальцем в акулу на груди. Оги вздрогнул.
– Это самая тупая татуировка, которую я когда-либо видел, – высказал свое мнение Такер.
– Ей пришлось потрудиться, чтобы разглядеть связь между картинкой в книжке и этим дерьмовым рисунком, босс, – сказал Логер.
Оги сник, будто раненный этими "дисперсиями". Сара Мэй сделала ему одолжение, стянув с лица рубашку.
Имон подошел к дальнему концу длинного стола. Похлопал Кларка по голове.
– Боюсь, эта голова уже устала. Понимаете, я, "Пузо", Такер и Логер уже "кинули по палке"... а Клайд с Хорейсом еще нет.
– Это верно, – подтвердил из-за спины у Брайса Клайд. – Мы терпеливо ждали, чтобы тоже присунуть "петушка" в тугую "тыкву".
Имон печально улыбнулся Оги.
– Мои поздравления, сынок. Ты будешь "свежей башкой".
Хорейс у него за спиной широко ухмыльнулся.
– Паренек, мы трахнем твою голову, как "двухдолларовую" шлюху!
– Это точно, Хорейс! Это точно! – согласился Клайд. – Целую вечность не "бросал палку" в "городские" мозги.
Хорейс похлопал Оги по затылку.
– А у тебя башка что надо! Я заготовил много молофьи, чтоб закачать тебе в мозги.
Имон громко хлопнул в ладоши. На его лице вновь появилось невозмутимое выражение.
– Время следующего раунда. Парни?
Логер схватил Кларка за рубашку и потащил со стола, пока тот не перекувыркнулся через край и не свалился на пол бесформенной кучей. Из отверстия в голове продолжал сочиться, словно канцелярский клей, "вклад" Логера (и, очевидно, еще Имона, "Пуза" и Такера).
Применив к Оги захват "двойной нельсон", Хорейс подтащил его к столу. Швырнул на рабочую поверхность, после чего на подмогу ему подоспели Логер, "Пузо" и Такер. Они развернули Оги и подняли. Стол накренился, когда Оги попытался вырваться.
– Брайс! Помоги мне! Они собираются трахнуть меня по очереди в башку!
В качестве предупреждения Клайд снова схватил Брайса за руки, хотя тот и не собирался помогать Оги. Что он мог сделать? Похитители превосходили их числом.
Логер принялся привязывать правую руку Оги к одному углу стола веревкой, которая была намотана на ножку стула. Тем временем братья держали Оги ноги и левую руку.
– Я ее не трогал! – орал Оги. – Она солгала, вы, гребаные тупые деревенщины! ОНА СОЛГАЛА!
– Конечно, солгала, – сказал Имон. – И ей просто повезло, что на тебе есть эта глупая акула, верно?
– Я не трогал ее! Брайс, скажи им, что я ее не трогал!
Брайс открыл рот, но не смог ничего произнести.
Это же мой брат, я должен что-то предпринять! – подумал он, но когда снова попробовал заговорить, у него не получилось. Он знал, что слова ничего не изменят, разве что он сделает лишь хуже себе, пытаясь покрывать брата.
Такер стал привязывать Оги левую руку, в то время как Логер и Хорейс занимались ногами. Когда все конечности Оги были надежно закреплены, тому не оставалось ничего другого, кроме как мотать из стороны в сторону головой – одной из немногих частей тела, которыми он мог свободно шевелить.
Еще одной такой частью был язык.
– Брайс! Срань господня! Помоги мне! Черт возьми, Брайс! Эти животные собираются трахнуть меня в голову! Сделай же что-нибудь!
Наконец, Брайс нашел что сказать.
– Чего ты от меня хочешь? Это же ты во всем виноват!
Оги продолжал сопротивляться Логеру и братьям, но мотать головой перестал, зафиксировав взгляд на Брайсе. В его выпученных глазах были боль и недоверие.
– Блин, я же твой брат! Помоги мне!
Так или иначе, Оги был его братом, и его недостойные действия не отменяли этого факта. Как и все идиотское красноречие, которое било из него фонтаном при малейшей возможности. Все люди многогранны, но Брайс с трудом мог представить себе этих слюнявых, опустившихся психов какими-то другими, даже если б увидел их раздающими подарки детишкам в приюте. С каким бы отвращением Брайс не относился к тому, что его братец и Кларк совершили сегодня, он понял, что не может сидеть, сложа руки.
– Бросьте, мэр. Вы не можете это сделать!
– О, как раз можем и сделаем. Мы уже делали, если ты забыл. – Имон кивнул в сторону бесформенной кучи, которая когда-то была Кларком. – Городские должны уяснить урок. Если будете с нами дурковать, получите "ответку" в сто раз жестче.
– Правильно, дядя Имон, – сказала Сара Мэй. Она потерла руками, будто в предвкушении предстоящего торжества.
Брайс закусил губу. Они не могли изменить то, что случилось сегодня. И уж точно не могли изменить мозги Ларкинсов и родственников Баббы. Чьи мозги претерпят сегодня изменение, так это его и Оги, после того, как будут просверлены и изнасилованы. Если у них и был здесь какой-то шанс, то он, похоже, зависел от вещей, которыми похитители не могли обладать без их помощи.
– Мэр, у меня на улице стоит "БМВ" за восемьдесят тысяч долларов, – сказал Брайс. – Я перепишу ее на вас прямо сейчас.
Имон поморщился.
– Тебе должно быть стыдно за себя, сынок. Будь американцем, покупай американское.
Оги был теперь надежно связан и обездвижен. Он отчаянно напрягал руки, пытаясь освободиться от уз, но не мог сдвинуться с места. На запястьях появились ярко красные рубцы от веревки. Стоящий возле стола Такер повернулся, лицо у него светилось в безумной улыбке. Он держал в руке дрель с кольцевой пилой. Загнутые зубцы на цилиндре ироничным образом напомнили Брайсу про акулу. Такер "газанул" дрелью. При вращении, ее зубцы смазались в единое пятно.
– Вот чем мы вскрываем им "бошки", – пояснил Такер.
Рев дрели будто перевел пульс Брайса на какой-то бешеный галоп. Он принялся лихорадочно придумывать сделку, которая могла бы спасти им жизнь.
– Послушайте, послушайте, отпустите нас... и... я дам вам чек на триста тысяч! – заикаясь, пробормотал он. – Его не отследят! А Оги сможет дать вам еще больше! Я серьезно! Просто отпустите нас!
– Да, мужик, конечно! – отозвался со стола Оги. – Четыреста "штук", я не шучу! Мы никому не скажем, Богом клянемся!
Имон вздохнул и, цокая языком, покачал головой.
– Почему городские ценят деньги больше, чем что-либо? Нам не нужны ваши деньги, сынок. Мы просто хотим правильной мести, во имя моей невинной дочери. Разве вы не понимаете?
Он указал на Такера. На этот раз, когда Такер направил пилу на голову Оги, зубцы пилы не замедлились.
– Держите его крепко, ребята! Чтобы долить парню мозг, Клайду и Хорейсу нужно хорошее ровное отверстие.
– Зуб даю, они смогут сделать это даже вот с такой дырочкой! – сказал "Пузо", поднеся большой и указательный пальцы так близко друг к другу, что между ними не смог бы пролезть даже комар.
Все взревели от хохота. Все кроме Имона, и, конечно же, Клайда и Хорейса.
Логер и Хорейс зажали руками голову Оги с обеих сторон, чтобы зафиксировать ее. От ужаса тот издавал тонкое скуление, которое почти не отличалось от звука дрели. И гармонировало с ее пронзительным визгом. Но потом Оги закричал:
– Браааааааааааайс!
Свободно вращающийся цилиндр замер при соприкосновении с макушкой Оги, а затем "нашел колею", и стал вгрызаться в черепную кость.
Брайс тоже завопил, пытаясь перекричать Оги и дрель.
– Не надо! Пожалуйста, умоляю вас! Я отдам вам квартиру в Верхнем Вест-Сайде! Она стоит миллион "баксов"! Плюс все те деньги!
Имон фыркнул.
– Нужна нам твоя клятая квартира, сынок.
Оги бился на столе, как бык, сваленный на пол скотобойни ударом кувалды. Он выгибал спину, но Логер и Хорейс удерживали его голову на месте. Крик Оги смолк, когда пила, прорезав кость, столкнулась с чем-то более мягким и гораздо менее прочным. Это напомнило Брайсу половое сношение – влажные звуки возбужденной плоти, скользящей между скользкими мембранами. Рот брата был разинут в безмолвном крике, тело обмякло. Животный страх в невидящих глазах сменился каким-то жутким равнодушием.
Брайс закричал, чувствуя, будто внутри него что-то рвется.
Такер вытащил пилу и отложил в сторону. Опустившаяся на комнату тишина казалась оглушающей. Нервные окончания у Оги продолжали сокращаться, кулаки и пятки яростно колотились об пол, при этом лицо у него сохраняло бесстрастное выражение. Будто он был лягушкой, которую подсоединили к автомобильному аккумулятору.
Имон указал на "Пузо".
– Сделай разрез.
"Пузо" вытащил нож из стола, с которого Логер брал азбуку Баббы, и Такер отложил пилу. Он вставил лезвие в голову и повернул, придавая разрезу желаемую форму, будто вырезал в "хелоуиновской" тыкве зубастую ухмылку. Кровь и мозговая жидкость капала в растущую под столом лужу.
У Брайса внутри все переворачивалось вверх дном. Он смотрел, выпучив глаза и разинув рот. Самое ужасное было наблюдать после всего этого вздымающуюся грудь Оги. Он был все еще жив. Его тело подрагивало, лицо было бесстрастным и неменяющимся, словно на фотографии. Белым и обескровленным, как после лоботомии. Даже если каким-то чудом он сегодня выживет, Оги, каким его знал Брайс, исчез навсегда. Пила прорезала в кости круглое отверстие. Такер возился с ним, скрипя зубами и напрягая мышцы. Отвратительный скрип извлекаемой кости эхом отозвался у Брайса в ушах.
– Ладно, городской, предлагаю сделку, – сказал Имон. – Мы отпустим тебя.
Последняя фраза была, наверное, единственным, что дошло до сознания Брайса сквозь этот туман ужаса. Он захлопнул рот и смог, наконец, оторвать взгляд от Оги и переключить внимание на мэра.
– Но есть одно условие, – продолжил Имон.
– Какое... какое условие? – спросил Брайс, его голос звучал незнакомо и будто в записи. Он не чувствовал контроля над собственным телом.
С неменяющимся пустым выражением Имон указал на лежащего на столе Оги. И ничего не сказал.
– Что вы...? – Брайс растерянно замолк. Он решил, что травма этого вечера нарушила его способность воспринимать то, что для других являлось чем-то совершенно очевидным. На ум ему пришло лишь одно объяснение, и оно не укладывалось у него в голове, поскольку было чистым безумием...
Стоящий за спиной у Брайса Клайд усмехнулся и начал подталкивать его к столу. Брайс инстинктивно выставил вперед ногу, чтобы помешать этому, но Клайд без лишних усилий пихнул его так, что тот оторвался от пола, будто марионетка, которую дернули за ниточки. Он протащил его мимо Кларка, неумолимо приближая к только что проделанному отверстию в голове брата.
– Вы, наверное... вы, наверное, шутите, – услышал Брайс собственный голос. Ему казалось, будто он звучит из другой комнаты. Или другого измерения.
Сара Мэй обошла вокруг стола и с развратной улыбкой принялась возиться с пряжкой ее ремня. Затем взялась за "ширинку", остальное сделала сила земного притяжения.
– Давай, детка. Тебе понравится.
– Да, – заверил его "Пузо". – Это лучше любой "киски", в которую ты когда-либо совал своего "песца".
– Верно, сынок, – сказал Имон. – Мы отпустим тебя... но сперва ты должен трахнуть своего братца в голову. Впервые Брайс сумел изобразить слабую улыбку.
Он сглотнул. На столе продолжал конвульсировать Оги. Нижняя губа у нее дрожала. Возможно, дело было в перевернутом угле зрение, но его глаза будто умоляюще смотрели прямо на Брайса. Рот у него открылся, закрылся, снова открылся, словно пытаясь сформировать слова.
– Это безумие! – закричал он.
– Нет, сынок, – покачал головой Имон. – Безумие– это насиловать умственно отсталую девушку.
– Но я не делал этого! Меня там не было!
– Да, но ты был в курсе. Знаешь, как я это вижу? Мы поступаем очень великодушно, делаем тебе поблажку. Поэтому приступай. Мы еще никогда не видели, как кто-то трахает в голову собственного брата. Мне эта идея нравится.
Брайсу хотелось проснуться. Он был бы самым счастливым в мире человеком, если б открыл сейчас глаза в собственной постели, или даже на кишащем заразой диване мотеля "Росинка". В любом случае, что-то должно было помешать этому случиться. Какой-нибудь универсальный предохранитель от подобного, чуждого человеческому разуму отклонения. Брайса вдруг осенило, что в такой момент обычно кто-то утешается мыслью, что именно сейчас миллионы людей в мире проходят через то же самое. Но сейчас Брайса утешило бы, если б он знал, что Студи не продолжит в лесу свой "головач-марафон" и не найдет где-нибудь в той могиле его брата.
В глазах у Брайса все поплыло и потемнело. Если б Клайд не выкручивал ему руки в тот момент, он воспользовался бы возможностью погрузиться в сладкое забвение обморока. Резкая боль вернула его в шоу ужасов, и слова одного из Ларкинсов заполнили ему голову, будто кто-то выкрутил регулятор громкости.
–... ты откажешься от "мокрощелок", когда окунешь свой "фитиль" в чью-нибудь башку, – поведал ему Хорейс, похлопав Оги по голове. Брайс лишь моргнул в ответ на это.
– Но если откажешься... – Логер сделал угрожающую паузу.
– Завтра будет оттрахана твоя башка, – закончил за него Такер.
Клайд похлопал Брайса по плечу.
– Это правда, городской. Мы устроим вечеринку с тобой.
О, боже, это все не по-настоящему, – подумал Брайс. Если б его не вырвало в лесу после бегства от Студи, им потребовалось бы убирать здесь не только мозговую жидкость, сперму и кровь.
– Я не смогу... – запротестовал Брайс. – Наверное, не смогу...
– Ты удивишься тому, что делает человеческое тело, ради того, чтобы выжить, – поучительным тоном произнес Имон. – Посмотри на своего братца, парень. Он не помнит, как его зовут, или даже, на какой он планете находится, но он продолжает держаться.
Голова Оги глядела на него своим просверленным третьим глазом, окруженным слипшимися от крови клочками волос. Это напомнило Брайсу фотографии вскрытия Джона Кеннеди.
– А если не хочешь занять его место, – продолжил Имон, – готовься трахать башку своего родственничка. Уверен, что Сара Мэй с радостью поможет тебе поднять "петушка".
Сара Мэй снова наклонилась и сдернула с Брайса трусы.
– Правильно, дорогой. Позволь протянуть тебе руку помощи.
Он мог поклясться, что ниже пояса у него было все мертво, но не прошло и тридцати секунд, как кожу мошонки стало покалывать, а нижний край рубашки затопорщился.
– Ну, вот, сладенький. Совсем не долго.
– А мы снимем этот момент для потомков, – сообщил Такер. Брайс переместил взгляд и увидел у него еще один глаз. Это была линза объектива на телефоне "Самсунг Гэлэкси", который Такер держал в руке. – На тот случай, если ты решишь потрепаться насчет того, что ты видел сегодня и вдруг забудешь про собственное участие.
– Можем послать тебе копию, – предложил "Пузо".
Все рассмеялись, кроме Имона, который просто проворчал:
– Свет, камера, мотор.
Комната закружилась, а пол накренился. Брайса будто повело к столу, хотя на самом деле Клайд продолжал выворачивать ему руки. Его пульсирующий эрегированный член словно указывал ему путь.
– Вот так, детка, – сказал Сара Мэй. Она схватила его, снова взяв на себя роль "возбудителя", пока силы не покинули Брайса. – Просто вводи его пряяяяяяяяямо сюда.
Она приподняла ему рубашку, чтобы лучше ухватиться, и он с недоверием наблюдал, как его член сокращает расстояние до головы Оги, пульсируя в горячих пальчиках Сары Мэй, так же величественно, как процесс стыковки в фильме "Космическая одиссея 2001 года".
– Я завидую тебе, Брайс, – сказала она, учащенно дыша. – Я бы все отдала, чтобы оказаться на твоем месте.
Да. Я прямо такой счастливчик, куда бежать.
Ему не оставалось ничего, кроме как наблюдать, как его член исчезает дюйм за дюймом в рукотворном отверстии в макушке Оги. Такер проделал идеально симметрический вход с помощью кольцевой пилы и ножа. Все тело у Оги напряглось, и он резко ахнул. Глаза быстро моргнули несколько раз. Он обмяк, приняв в голову весь член Брайса целиком. Брайс ожидал наткнуться на какое-нибудь препятствие, получить в член осколок кости, но единственное, что останавливало его движение вперед – это волосатая макушка брата, уткнувшаяся ему в пах. Брайс отстранился назад, будто опасаясь, что его может засосать в эту дыру, и Клайд силком направил его вперед для первого настоящего – хоть и принудительного – толчка. Рот у него комично открылся от удивления, как у мальчишки, увидевшего, что его велосипед едет прямо без вспомогательных колес. Сара Мэй опустила руку и взяла его за яйца.
– Трахай, – скомандовал Имон.
– Жарь парню башку! – подбодрил его "Пузо".
– Ииииииииии-ХА! – воскликнул Логер.
Отверстие с жесткими краями, окруженное гладкой закругляющейся костью, по ощущениям напоминало "дырку славы" (круглое отверстие в стене туалета, через которое проститутка делает клиенту минет – прим. пер.), но дальше член встретила скользкая, эластичная поверхность. Ощущение было странное, но как ему пришлось признать, не такое уж и неприятное. По крайней мере, пока он не заметил, что правая нога Оги дергалась всякий раз, когда он погружал член на всю длину.
– Я сказал, трахай, парень! – закричал Имон.
– Трахай башку, как ее еще никогда не трахали! – импровизировал "Пузо".
Такер хлопнул в ладоши.
– Залей молофьей до краев "тыкву" своему брательнику!
– Трахай эту башку, – сказала Сара Мэй Брайсу на ухо. Она ладошкой похлопывала снизу ему яйца, будто подбрасывала монетки. – Трахай! Трахай!
Брайсу было невыносимо стоять здесь сейчас и думать: В данную минуту я пихаю член в мозг своего брата. Он хотел, чтобы все это кончилось. Это было необходимо, пока он полностью не утратил рассудок. Хотя он подозревал, что, возможно, уже слишком поздно. У Оги снова дернулась нога. Брайс закрыл глаза. Он по-прежнему все слышал, но это было не так страшно, как видеть. Он двигал тазом вперед без участия Клайда, погружаясь как можно глубже в череп Оги. Снова. И снова. Долбил просверленное отверстие, закрыв глаза от ужаса, пытаясь думать только о Марси, о руках Сары Мэй, массирующих его, стараясь не замечать веселящихся деревенщин, напоминающих ему о том, что именно он делает, и телефон, увековечивающий апогей его падения.
– Раскачай эту черепушку, сынок, расколи ее пополам!
– Ты трахаешь эту башку, как настоящий профи!
– Давай, городской! Накачай из "шланга" своего братца! Это будет "кончун" всей твоей жизни!
Брайс махал бедрами взад-вперед, в "кроличьем" ритме. Фрикции становились неоспоримо и настораживающе приятными, хотя внутренний голос шепотом заверял, что он просто прикидывается, а вовсе не поддался чарам этого безбожного распутства. Его мошонка начала сокращаться под накатывающими волнами удовольствия. В голове раздавался характерный ритмичный звук правильного "головача": ТУК! ТУК! ТУК! ТУК! ТУК! Казалось, он милосердно заглушил весь остальной мир, сузив реальность до физического процесса и ощущений. Обстоятельства казались какими-то бессмысленным, непостижимым понятием.
– Вот это, парни – это! – я называю "головач"! – провозгласил Имон из другого мира, но его слова почти не воспринимались даже на подсознательном уровне.
Отверстие принимало Брайса словно перчатка руку, воспламеняя нервные окончания вдоль всей длины его члена. Ему казалось, будто его распирает перед последним мощным выбросом, а голова вот-вот взорвется под напором его набухшего органа. Затем он с триумфом, и к счастью для себя, почувствовал, как, сродни делению атома, детонирует оргазм. Галлоны семени хлынули из мягких угольков, нежно поддерживаемых рукой Сары Мэй, будто копились там всю жизнь.
Он не знал, выражает ли его сопутствующий крик вершину ужаса или высшую форму наслаждения, когда-либо известную ему.
***
Брайс сидел за рулем. Пасмурное небо, казалось, соответствовало его отъезду из Люнтвилля, было бесцветным, как лицо человека, впавшего в шок. Когда он выезжал из города, ему пришлось сосредоточить внимание на поставленной задаче. Его преследовала параноидальная мысль, что гарантия, данная Имоном, была просто фарсом, чем-то, чтобы обнадежить его, прежде чем затащить обратно в город и закончить начатое. (Возможно, лженадежда обеспечивала лучший «головач».) Он следил за зеркалом заднего вида так же часто, как за дорогой впереди, и напрягался, как рояльная струна, всякий раз, когда замечал какую-нибудь машину. Большинство улиц были двухполосными, и по вполне понятным причинам кто-то просто двигался сзади, не желая его обгонять. Но Брайс был уверен, что этот кто-то хочет, чтобы он остановился. Один раз это была пожилая пара на машине, которая, наверное, лет сто назад соревновалась в дрэг-рейсинге с «Моделом Ти» (автомобиль, выпускавшийся компанией «Форд» с 1908 по 1927 годы. – прим. пер.). Но Брайс не успокоился, пока они не свернули с основной дороги на какую-то грунтовку. Он продолжал наблюдать за ними в зеркале заднего вида, пока не появилась другая машина, и параноидальный цикл не повторился.
Наконец, он добрался до более населенных районов и более загруженных дорог. Казалось, с Люнтвиллем их разделяют целые эоны, хотя он проехал всего несколько миль. Живописность ландшафта, которая ошеломляла его по дороге сюда, сейчас оставалась для него незамеченной. Едва он вернулся в цивилизованный мир, его истощенный разум будто отступил, перестал подгонять его. Это была демонстрация стойкости мышечной памяти, так как после этого в голову ему не пришла почти ни одна сознательная мысль. В машине он хранил полное молчание. Никакого спутникового радио, лишь шуршание шин по асфальту и нарастающий вой двигателя во время ускорения. Это вызвало у него в памяти визг кольцевой пилы, и все снова стало проигрываться у него перед глазами. На середине пути он попал под дождь, и звук работающих "дворников" превратился для него в ТУК! ТУК! ТУК! В голове у Брайса царил вакуум. Никаких комментариев, ни угрызений совести, ни страха, ни скорби... лишь бесконечно повторяющаяся "та" ночь в "Перекрестке" или "белый шум" давления в ушах, когда он проезжал по шоссе мимо гораздо более нормальных городов и городишек.
Из "Росинки" он забрал только свои вещи. По "официальной" версии он оставил Кларка и Оги в "Перекрестке", и в номер они так и не вернулись, что, конечно же, было правдой, кроме той части, где он утверждал, что они все еще живы, а не сочатся спермой и серым веществом из отверстий, просверленных у них в черепах. С ними могло случиться все, что угодно. Иногда в Люнтвилле пытались торговать заезжие "наркобарыги". Кларк и Оги могли с ними не поладить. С ними мог случиться несчастный случай в Бэктауне. Никто не удивится, если в каком-той "мухосрани", где полиция даже с помощью рук и ДжиПиЭс не сможет отыскать собственные задницы, дело превратится в "глухарь". Имон заверил его, что Студи не соврал насчет того, что местные правоохранительные органы предпочитают держаться на расстоянии и не "копают" слишком глубоко. Дома никто не усомнится в очевидных потерях, которые это событие нанесло Брайсу. За эту неделю у него значительно прибавилось седых волос, а на лице появились морщины, похожие на борозды от долота на скульптуре. Взгляд у него стал как у древнего старика, будто он год пробыл в зоне военных действий.