Текст книги "Головач-3 (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

Соавторы: Райан Хардинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

С наступлением полной темноты ощущение недовольства у Брайса лишь усилилось. Он вел машину, в то время как Оги сидел на пассажирском сиденье, а Кларк – на заднем. Оги и Кларк пьянствовали, смеялись над своими похождениями в стрип-клубе и накачивались пивом. Божечки, эти парни все еще считают себя первокурсниками из колледжа, – подумал Брайс, ведя внедорожник по темной лесной дороге. Сквозь корявые ветви деревьев вслед им светила луна.

– Да, Оги, папа бы очень гордился, – продолжал озвучивать свое недовольство Брайс. – Он потратил целое состояние, отправив нас в Гарвард, сделал нас успешными, предоставив нам возможности, недоступные почти никому другому, и вот где мы: едем в трейлер-парк, смотреть, как деревенщины бросают "кости" и ставят на петушиные бои.

Кларк возбужденно поправил:

– Одна шлюха в баре сказала, что у них еще есть собачьи бои!

– О, еще лучше! Вы, парни, продолжаете расти...

– Эй, – усмехнулся Оги, – может, там будет мой приятель Майкл Вик. Блин, у него рука, как гребаная гаубица. – Но затем он бросил на Брайса жесткий взгляд. – И позволь сказать тебе кое-что, братец. Да, папа заплатил за Гарвард, но не он сделал нас успешными. Мы сами сделали себя такими, потому что мы умные и целеустремленные, и мы просто лучше, чем застранцы всего мира.

– Спасибо, Фридрих Ницше. Печально, что ты веришь в это.

Оги допил свое пиво.

– Конечно, верю, Брайс, потому что так оно и есть. Все мы. Мы – сливки общества, парни, а все остальные... просто маленькие людишки. И не говори мне, что мы не можем миллиард раз купить и продать этих люнтвилльских сестротрахов.

Язык у Кларка уже немного заплетался. Он никогда особенно не пил.

– Хорошо сказано! Пошли они все на хрен! Мы упорно работаем, поэтому развлекаемся на всю катушку.

– Ладно, – смирился Брайс. – Если вы, парни, хотите подцепить шлюх, что не так со шлюхами из бара, из которого мы только что уехали? Очень горячие были девочки.

Оги покачал головой в какой-то таинственной задумчивости.

– Да, и они были слишком горячими, понимаешь? Единственная разница между ними и стриптизершами из Нью-Йорка в том, что у этих девочек есть деревенский акцент. Я хочу шлюх, которые бы отличались, мужик. Неряшливых, низкосортных матершинниц с дерьмовыми татуировками.

Брайс не смог удержаться от смеха.

– У тебя есть дерьмовые татуировки, Оги. Значит, ты – низкосортный?

– Что? – воскликнул Кларк. – Ты издеваешься? У Оги есть татуировки?

– Покажи ему, Оги, – ухмыляясь, сказал Брайс. – Покажи ему, почетный выпускник Гарварда.

– Эй, я горжусь своими татуировками, – затем он задрал свою рубашку «Томми Багама», демонстрируя довольно крупное и подробное изображение акулы с широко разинутой пастью, усаженной многочисленными загнутыми зубами.

– Что это за хрень? – спросил Кларк, щурясь сквозь очки.

– Блин, это же акула! А на что это похоже?

– За каким хреном ты наколол себе на груди акулу?

– Посвящение в мою брокерскую компанию, – объяснил Оги, любуясь работой в зеркало на козырьке. – У всех биржевых брокеров есть такая. Это, типа, эмблема команды. Знаете "Акулий бассейн" (телешоу для стартаперов – прим. пер.)? Съешь или будешь съеден!

Брайс снова рассмеялся.

– Над чем хохочешь, братец? – Оги снова повернулся к Кларку. – Только послушай. В прошлом году Брайс напился в "Эмбере" и хотел наколоть себе сердечко с именем Марси на нем...

– Заткись, Оги!

–... но я его отговорил.

– Ты, должно быть, чокнутый, раз позволил какому-то "левому" чуваку тыкать себе в тело заправленные чернилами иголки. Тебя в кровь могла попасть какая угодно инфекция. Гепатит, ВИЧ, столбняк, не говоря уже о МРЗС (Метициллинрезистентный золотистый стафилококк – прим. пер.).

– Только добрый доктор способен испортить вечеринку, – сказал Оги. – Это же просто самовыражение.

Кларк потирал руки.

– Единственный, кому я хочу себя сегодня выразить, это – деревенская проститутка.

– О, здесь нет никаких инфекций, – заметил Брайс. – В Нью-Йорк мы, наверное, повезем твой член в кулере, зарытым в лед.

– Ага, – циничным тоном произнес Оги. – В тех шлюхах молофьи побывало больше, чем в банке спермы. Готов поклясться, если взять всю "труханину", которую вымыла из себя только одна из тех девок, ее хватит, чтобы наполнить ванну.

Брайса передернуло.

– Прелестное замечание, Оги.

Кларк ухмыльнулся и развернул ленту презервативов.

– Мой друг, мистер Троджен (марка презервативов – прим. пер.) позаботится обо всех потенциальных опасностях.

– Доктор, ты как никто другой должен знать, что "резинки" от всего не защищают.

Кларк усмехнулся.

– Я сделаю укольчик в мою "боеголовку" и проведу санитарную обработку каким-нибудь высокоэфективным антибиотиком. А не тем безрецептурным дерьмом для лохов.

Оги рассмеялся.

– Звучит так, будто вместо пистолета ты взял шприц на перестрелку.

– О, отвали. – Кларк просунул между сидений средний палец. – Когда твой член превратится в огнемет, не подходи ко мне и не плачься.

Брайс вздохнул. Он понимал, что говорить сейчас на серьезные темы бесполезно. Особенно, когда эти двое пьяны...

– Далеко еще до этого места?

– Одна из тех кошелок сказала, что до него не больше мили, – ответил Кларк. – Потом повернуть налево на...

– Тик-Нек-роуд! – радостно выпалил Оги. – Кому нужна Мэдисон-авеню, когда есть Тик-Нек-роуд! – Он шлепнул Брайса по спине, что было его постоянной и весьма раздражающей привычкой. – Я вот что тебе скажу, Брайс. Мне нужно чего-нибудь «грязного»...

– Да, да. Ты все время говоришь про это...

– Меня уже тошнит от капризных эскортниц с Верхнего Вест-Сайда с их фальшивыми улыбочками, с их ненавистью к мужчинам и жадностью к деньгам. Сучки ведут себя так, будто делают нам одолжение, беря наши деньги.

– Ага, – добавил Оги, – и если разобраться, овчинка выделки не стоит.

– Это точно. А эти замухрышки? Черт, они раз в десять больше повидали. У них членов в "дырке" было больше, чем мвшин в туннеле Линкольна.

– И молофьи они высосали больше, чем я "Хайнекена", – закончил этот сексистский цикл Кларк.

– Красноречиво сказано, джентльмены, – заметил Брайс. – Вы разговариваете прямо с королевской изысканностью.

Оги изобразил деревенский акцент:

– Я говорю, мне охота кинуть палку в какую-нибудь вонючую быдлячью дыркуууууууууу!

Оги и Кларк снова расхохотались и ударили по рукам. Но Брайс лишь застонал, продолжив вести машину. Похоже, ночка ему предстояла долгая.

***

Случайный наблюдатель, заглянувший в амбар Ларкинсов, увидел бы самое жуткое зрелище в своей жизни: «метамфетаминовая» шлюха Бизи лежала на спине, на крепком деревянном столе, рот раскрыт, взгляд немигающих глаз устремлен в высокий потолок. Ухо и полголовы ей заслоняла чья-то крепкая рука, поэтому наблюдатель не смог бы увидеть происходящее во всех подробностях. Однако равномерный стук, совпадающий с движением мускулистых мужских бедер, долбящих голову Бизи, мог бы подвести вышеупомянутого наблюдателя к самому страшному откровению, когда смысл увиденного, наконец, проникнет в его сознание. Как «долбильщик» проникал в голову Бизи. Возможно, она уже покинула этот бренный мир, но член по-прежнему находился у нее в мозгу.

"Крепким мужчиной" был Хорейс Ларкинс, и в настоящее время он занимался самым необычным способом полового сношения. Толчки его бедер, сотрясающие голову Бизи, ускорились, как и стук. ТУК! ТУК! ТУК! ТУК! ТУК! ТУК!

Затем раздался чей-то громкий командный голос:

– Давай, сынок. Отрахай башку этой грязной сучке как следует.

Голос, кстати, принадлежал Имону Мартину, мэру Люнтвилля.

– Да, Хорейс! – пискнул "Пузо". – Молодец, парень! Преврати ее мозг в кашу!

– Трахай, сынок! – добавил Имон. – Трахай, не жалей!

– Суй в нее свою большу пиписку!

– Трахай ее башку, сынок! – подгонял Имон. – ТРАХАЙ, говорю!

Хорейс, содрогаясь в преддверии неминуемого коитального апогея, изо всех сил схватился за голову Бизи, чтобы произвести максимально мощный толчок в ее мозговое вещество. Бедра у него двигались все быстрее и быстрее.

Он выпятил живот вперед, выгнув спину, и стиснул зубы.

– Ох, едрен батон! Я почти... Я почти уже все!

Имон одобрительно кивнул из тени амбара, как отец, который болеет за сына, играющего в бейсбол в малой лиге. Затем хлопнул пару раз.

– Наполни башку этой шлюхе, сынок! Пусть знает, что такое настоящий мужик.

– Дай ей своих "сливок", братец! – добавил "Пузо". – Немного старого доброго писькиного сиропа!

Казалось, что момент наступил. Хорейс напрягся, завибрировал на месте, и двинул бедрами вперед. – Ох... ох... ох... ох, блин, по-моему я... да, блин! Ооо! Дааа! Я кончаю! Я кончаю!

Пребывая в посторгазмическом состоянии, Хорейс едва не уронил свою, весящую более 300 фунтов тушу. Финальные толчки замедлились, затем прекратились, как и подрагивание обнаженных грудей мертвячки. Имон и "Пузо" подарили выступлению свои заключительные аплодисменты. Хорейс, широко ухмыляясь, натянул комбинезон.

– Так держать, Хорейс! – похвалил его брат. – Обращаться с девкой надо так, как она того заслуживает!

Имон, со своим привычным каменным выражением лица, добавил:

– Да, очень романтично и по-джентльменски. Не забудь принести ей розы и коробку конфет.

Хорейс и "Пузо" взорвались хохотом, и открыли еще по пиву.

Имон подошел к столу, ущипнул мертвячку за щеки, посмотрел на ее зубы, затем помял груди, как домохозяйка, проверяющая арбузы в продуктовой лавке. Бедная Бизи лишь глядела вверх, собрав глаза в кучу и широко разинув рот.

– Да, парни, думаю, на сегодня мы накачали достаточно молофьи в эту башку, да?

– Да, мэр! – ответил "Пузо". – Это точно!

– Не будет больше торговать "наркотой". Дети в эти дни умеют отличать плохое от хорошего, но всякий раз выбирают плохое. – Мэр зацокал. Он схватил Бизи за волосы, приподнял ей голову и с хладнокровным любопытством посмотрел в трехдюймовое отверстие у нее в макушке. – Итить-кудрить, парни. Скажу, мозг этой сучки похож на сырный пирог, который Карла Кронер продает каждое воскресенье на уличном рынке.

Хорейс посмотрел в отверстие.

– Ага, мэр. Сырный пирог с красивыми вишневыми завитушками.

– Хм-ммм. Похоже, но не думаю, что вкус такой же, – затем Имон отпустил волосы. Голова глухо стукнулась об стол.

"Пузо" и Хорейс снова взревели от хохота.

Тут двери амбара распахнулись, и внутрь вошли Такер и Клайд, попивая пиво и дурачась.

– А вот и они, – повернулся к вошедшим Имон. – Нашли еще наркобарыг, парни?

– Не, не нашли, – ответил Такер. – Везде искали.

Клайд, восхищаясь обнаженным трупом Бизи, произнес:

– Жалко, что нам не попалась еще такая же. Хмм-ммммм!

– У этой просто офигенное тело, – присоединился к оценке Такер, – а от этих сисек мне на луну выть хочется. – Затем он помял безжизненную грудь. – Вряд ли у нее такие же имплантанты, как у той белобрысой мокрощелки.

– Что-то я не подумал, – задумчиво произнес Хорейс. – Конечно, есть лишь один способ выяснить это.

– Да! – Такер выхватил свой складной нож и, без лишних раздумий, словно разрезая на булочке щель для масла, провел острым, как бритва, лезвием по левой груди. Как и ожидалось, из разреза не хлынуло никакого соляного раствора, а вытекла лишь вялая струйка темной крови.

– Натуральные! – сделал вывод Такер.

Имон кивнул.

– Она еще теплая. Вы, парни, можете кинуть палку, если хотите. Или у нас там есть свеженький, еще лягающийся. – Он указал на другой стол, на котором лежал связанный, с кляпом во рту и напуганный до усрачки парень по имени Датч. Он извивался всем телом.

– О, да, – вспомнил Такер. – Этот урод, которого мы поймали, когда он торговал "метом" за "Перекрестком".

– Да, сынок, – сказал Имон. – Мы решили приберечь его к вашему возвращению.

Такер задумчиво выгнул бровь и потер себе промежность.

– Едрен батон, мэр. Вчера вечером я получил клевый "кончун", но я точно не откажусь от еще одного.

– Я тоже, мэр, – усмехнулся Клайд. – Мой "петушок" завелся и готов выстрелить.

– Что-то он какой-то бледненький, поэтому, думаю, мы сделаем ему одолжение, немного "взбодрив" ему мозги.

– Природа не терпит пустоты, – глубокомысленно заметил Имон.

– Но разве мы сперва не "взлохматим" его, мэр? – спросил Хорейс.

– Конечно, сынок, – заверил его Имон. – Эти отморозки у нас легко не отделаются. Им потребуется время подумать над своими поступками, прежде чем мы отправим их на встречу с Творцом.

У "Пуза" засветились глаза.

– Хотите, чтобы я "оголил" этому ублюдку яйца, сэр?

– Или как насчет того, чтобы я засунул ему в член щетку для оружейного ствола, как мы сделали с тем парнем из Пуласки? – предложил Хорейс. – Никогда не слышал, чтобы кто-то так орал!

Имон рассматривал варианты, поглаживая подбородок, будто у него была вандейковская бородка.

– Не, не думаю, что это будет достаточно весло.

– Весело? – спросил Такер.

– Я хочу, чтобы этот парень скакал. Не нравится мне его лицо. – Имон повернулся к "Пузу". – Есть что-нибудь в ловушках?

– Да, мэр. Поймал опоссума пару дней назад. Припас, чтобы поджарить на гриле.

– Значит, он два дня ничего не ел?

– Ничего. Я хотел, чтобы он немного сбросил жир, чтоб мясо было попостнее. Знаете же, какими жирными бывают опоссумы.

Имон кивнул, и решительно произнес:

– Тащи сюда грызуна.

Хорейс ухмыльнулся.

– Устроим "коробочку", мэр?

– Ага. Давай. Сегодня немножко повеселимся.

"Пузо" и Хорейс разделились. Спустя некоторое время "Пузо" вернулся с большой клеткой-ловушкой, с помощью которых службы по контролю за животными ловят существ размером, скажем, с крупного енота.

Однако в этой ловушке находился жирный, зубастый опоссум, два фута длиной. Вид у животного был несчастный.

Хорейс же принес большую металлическую коробку с отодвигающейся прозрачной крышкой.

– Классная идея, мэр, – сказал Такер. – "Коробочка" всегда была моей любимой. Я считаю, есть в ней нечто особенное.

– Так оно, – согласился Имон. – А еще веселое. – Затем он ущипнул за щеки Датча, дрожащего и давящегося кляпом. – Знаешь, что такое «коробочка», сынок? – Имон выждал паузу, хотя наркодилер вряд ли смог бы ответить на вопрос. – Нет? Думаю, что нет. Что ж, потерпи, мы тебя просветим...

Словно проводя семинар, Хорейс поднял коробку, посмотрел сквозь прозрачную крышку. Затем развернул коробку над головой Датча так, чтобы тот тоже смог смотреть сквозь крышку. На дне металлической коробки находилось отверстие, примерно четыре дюйма в диаметре. Хорейс поднес к отверстию лицо, чтобы сквозь него Датчу было видно его зловещую ухмылку.

– Ку-ку, я тебя вижу! – радостно воскликнул Хорейс.

Датч замяукал сквозь кляп.

Естественно, первым делом Датчу в голову пришел вопрос: Для чего это отверстие?

Имон несколько раз хлопнул в ладоши, как обычно делает баскетбольный тренер, чтобы вселить уверенность в свою команду.

– Пошевеливайтесь, парни. Знаю, вы отлично с этим справитесь. Давайте быстрее с этим закончим и выпьем еще пивка.

– Будет сделано, мэр! – сказал один из братьев.

Первым делом Такер расстегнул Датчу джинсы и стянул их, затем стянул трусы (интересно отметить, что на них был изображен Губка Боб). После этого Хорейс разместил у него над промежностью металлическую коробку.

А затем?

Оба парня сунули в коробку руки и принялись протаскивать сморщившиеся от ужаса гениталии Датча сквозь отверстие на дне.

– Член и яйца, парни. Член и яйца, – настойчиво повторял Имон.

Датч дико пучил глаза, пока Хорейс и Такер продолжали манипулировать с его причиндалами. Хорейс как следует потянул за сморщенный пенис, чтобы его расправить. Такер взял кончиками пальцев оба яичка и тоже потянул, будто это были две хурмы в кожаном мешочке. За своим занятием братья ухмылялись и вели себя так, будто возиться с чужими гениталиями было для них чем-то обыденным. Очевидно, в прошлом им приходилось заниматься этим не раз.

Наконец, оба вытащили из коробки руки.

Тем временем, запертый в клетке опоссум отчаянно наматывал круги, шипел и скалил огромные и острые как бритва зубы.

– Перелазь, приятель! – сказал "Пузо", открыл решетчатую дверь, наклонил клетку и...

шлеп!

Когда опоссум выскользнул из клетки в металлическую коробку, Клайд быстро задвинул прозрачную крышку.

Откуда-то доносилось тихое тиканье часов.

– Грызун уже ест? – спросил Имон.

Такер, "Пузо", Хорейс и Клайд с любопытством смотрели в коробку.

– Не, мэр, – ответил Такер. – Просто обнюхивает все вокруг.

Было слышно, как опоссум топочет по металлическому полу коробки. Темп этого звука были довольно интересным. Медленным, а вовсе не бешенным. С интроспективной точки зрения, это как бы указывало на некоторое размышление со стороны находящегося в замкнутом пространстве животного. А затем...

Связанное тело Датча начало подергиваться, а лицо исказилось гримасой невыразимой и непостижимой боли. Его крики сквозь кляп напоминали лай крупной собаки сквозь намордник. Затем подергивания Датча сменились настоящими конвульсиями.

А из коробки теперь доносилось влажное, неторопливое чавканье.

Такер, "Пузо", Хорейс и Клайд взвыли от радости. Датч агонизировал на столе, выгибая спину и стуча пятками и кулаками. И все это время он, конечно же, продолжал передавать свои ощущения через душераздирающие, приглушенные кляпом крики.

– Вот это я понимаю, сынок, – сказал Имон, похлопывая наркодилера по плечу. – Зуб даю, день твой стал ярче, да?

– Ну и голодный же шельмец, скажу я, – заметил "Пузо".

– Он сперва накинулся на яйца, мэр! – воскликнул Хорейс.

Имон кивнул. – Так обычно и бывает, парни, так обычно и бывает.

Это страшное и богатое на краски и звуки зрелище (тусклое желтоватое свечение свисающих с потолка лампочек; четыре абсолютно одинаковых брата, с восхищением глядящих в коробку; связанный, с кляпом во рту, конвульсирующий Датч на столе; а потом и сама коробка) можно было бы описать, как маниакальное, или даже сатанинское. И все это дополнялось пронзительными и, можно даже сказать, «механическими» звуками, рвущимися из горла пленника.

– Молодец, мистер Опоссум! – ликовал Клайд. – Ешь всю его дребедень! Бон аппетит! (приятного аппетита – фр. – прим. пер.)

– Как забавно хрустят яйца, когда он их ест, – заметил Такер.

– Это точно! – согласился Хорейс. – И смотрите, как зубы грызуна проходят сквозь член, словно это хотдог!

– Да, братец! – добавил "Пузо", – Настоящий маленький хотдог! – А затем все четверо братьев взорвались хохотом, настолько громким, что тот полностью заглушил вопли наркодилера.

– Идите, посмотрите, мэр, – пригласил Имона Такер. – Вы пропускаете все веселье!

– Не, парни, – отверг приглашение Имон. – Я уже насмотрелся поедаемых членов. Поверьте мне.

Наконец, после нескольких мучительных минут, крики Датча стихли, а тело обмякло.

– Похоже, наш наркобарыга либо помер, либо отрубился, – предположил Такер.

– Но мы определенно доставили ему радость! – весело воскликнул "Пузо".

Шума из коробки больше не доносилось.

– Грызун уже закончил? – спросил Имон.

Такер, широко ухмыляясь, кивнул.

– Сейчас он просто лакает кровь, мэр.

– Мяса больше не осталось! – сообщил Хорейс.

– Скажу, он быстро расправился с "петушком" этого парня! – отметил Клайд.

– Да там и расправляться-то не с чем было, – вынужден был добавить Хорейс, а затем снова раздался громкий хохот.

Когда "Пузо", наконец, убрал коробку, место, где раньше находились гениталии Датча занимала рваная, ярко-красная дыра. Однако по одному взгляду на опоссума и его сильно раздутый живот можно было сказать, что животное сыто и довольно.

– Посадите его обратно в клетку, – проинструктировал Имон. – Дайте ему пару дней, чтоб он все это высрал, после чего поджарим его на гриле. Мне не очень нравится идея есть мясо опоссума, вскормленного на причиндалах наркобарыги.

– Это точно, мэр, – заметил "Пузо". – У паренька брюхо битком набито.

"Пузо" унес коробку вглубь амбара. Такер тем временем принялся рыться на деревянных полках, заваленных инструментами. Вскоре он достал старую дрель, оснащенную трехдюймовой кольцевой пилой.

– Сейчас, мэр?

Имон оттянул большими пальцами свои подтяжки.

– Да, тянуть, думаю, не к чему.

С беззаботным видом Такур "газанул" дрелью, надавил своей огромной ручищей Датчу на лицо и поднес вращающуюся пилу к его макушке.

– Поехали! – радостно воскликнул Хорейс.

– Давай, Так! – поторопил его Клайд. – Вскрой тыкву этому куску дерьма!

– Помни, – проинструктировал Имон. – Не переборщи, сынок. Пусть пила выполнит свою работу, а потом ты сделаешь более аккуратный разрез.

Несмотря на катастрофический рев пилы, Такер с настоящим изяществом опускал ее по миллиметру за раз, погружая в череп пленника. Под неутихающий звук стальной пилы, режущей кость, в воздух поднялось небольшое количество зловонного дыма. Наконец, скорость вращения увеличилась, а наклон сменился. Такер отпустил регулятор и вытащил сверло.

– Идеально, – похвалил Имон.

Когда Такер снял со сверла пилу, из нее вывалился идеальный кружок скальпа и кости. – То, что надо, – сказал он и сжал себе промежность. – Мой член пустился в пляс.

Клайд тоже сжал себе промежность.

– Знаешь, как бы мне не нравилось смотреть на голую девку, должен признаться, что пока я наблюдал, как ты сверлишь башку, я завелся еще сильнее.

– Понимаю, – согласился Хорейс. – Я чувствую, будто могу продолбить своим членом гору шлакобетонных плит!

– Хорошо сказано, – похвалил Имон.

– И глядите-ка! – воскликнул "Пузо", будто обрадовавшись чему-то.

Все остальные посмотрели, выпучив глаза, на тело Датча. Руки и ноги у него слегка подрагивали. Он был не совсем мертв.

– Вот это да! – с восторгом произнес Хорейс. – Засранец еще шевелится.

– Это редкое удовольствие, – провозгласил Имон. – Бывает не часто, но когда случается, это как благословение. По-моему это называется... живучесть.

– Это что такое, мэр? – спросил Клайд.

Такер почесал голову.

– Да, не могу сказать, что знаю это мудреное слово.

– Живучесть, парни. Этот парень является доказательством того, насколько живучим может быть человеческий организм. Однажды я читал, что один парень, работавший на стройке, свалился с четырехэтажного здания и напоролся на кусок арматуры. Прошу заметить, что тот воткнулся ему в задницу, прошел через все тело, вылез из плеча, и этот засранец выжил. Кстати, через неделю был уже, как огурчик. То же самое здесь, парни. – Он похлопал подрагивающего человека по плечу. – Этому парню отгрызли член, затем просверлили дырку в башке, а он все еще жив. Да уж. Вот это мы и называем живучесть.

Такер погрузился в задумчивые воспоминания.

– О, да, мэр. Пару лет назад, когда вы уезжали на оленью охоту, мы с Клайдом возвращались из Крик-сити и увидели на дороге чернокожую девку со спущенным колесом. Помнишь, Клайд?

Клайд сделал пазу, словно мысленно возвращаясь в прошлое, и начал вспоминать.

– Да, да, та чернокожая девка из Варшингтона на модной иностранной машинке. А сиськи у нее были! – Он присвистнул. – Необъятные сиськи.

– Да уж. Сиськи там были более чем выдающиеся, – продолжил рассказ Такер. – Торчали из-под ее модного платьица так, будто могли проломить кирпичную стену. Но как бы то ни было, мы остановились, чтобы предложить ей помочь поменять колесо. И разрази меня гром, если тут не произошло самое странное. Вместо того, чтобы сказать спасибо, эта дерзкая сучка навела на нас пистолет...

– Пистолет, говоришь? – удивленно спросил Имон.

– Да, вытащила огромный револьвер. А потом начала говорить всякие гадости. Будто слышала про нас, деревенских вырожденцев, что мы только и делаем, что хлещем самогон, да насилуем и избиваем женщин. Сказала, что если мы попробуем ее тронуть, она нам покажет, где раки зимуют.

Имон нахмурил брови.

– Надеюсь, вы, парни, не называли ее всякими расистскими словами. Знаю, что учил вас так не делать. Все люди равны, с холмов они или из городов, белые они или черные, индейцы или китайцы.

Такер казался напуганным.

– О, нет, мэр, вы ж знаете, мы не такие. Презираем только наркобарыг, воров и тупых блондинок.

– Молодцы, – похвалил Имон. – Так что случилось потом?

– Как я уже говорил, она размахивала этим пистолетом, говорила, что покажет, где раки зимуют. Еще называла нас «деревенским быдлом» – вот это да! – и кричала, что наделает в нас дырок. Поэтому мы просто пожали плечами и сказали, что нельзя так разговаривать с теми, кто предлагает помощь, но раз она не в духе, то мы просто поедем своей дорогой. Потом мы с Клайдом вернулись к грузовику.

Клайд уже начал заводиться (и пару раз сжал себе промежность).

– Да, мэр, мы сделали именно так, как вы нам говорили. Ничего не начинай и ничего не будет. И только потому, что она нам нахамила, не значит, что мы имеем право ее наказывать. Это же всего лишь слова, понимаете?

– Верно, парни. Наказание должно соответствовать преступлению, – сказал Имон.

– Да, именно так мы и думали, – продолжил Такер, – но прежде чем мы успели вернуться к грузовику и уехать, она снова начала хамить.

Имон усмехнулся.

– Ох уж эти городские девки. Считают, что имеют превосходство, лишь потому что они из города, а жители холмов для них – кучка быдла. Многие из них очень напыщенные.

– Да, девка, о которой я говорю, была очень напыщенной. И когда мы уходили, речь у нее становилась все злее. Она говорила, что мы просто кучка жирных, грязных деревенщин, не умеющих считать до трех, и что мы не сможем даже вытащить... Клайд? Как там она сказала?

– Она сказала, что мы не сможем вытащить гальку из ее колес, – ответил брат, – и что мы такие грязные, что от нашего запаха мухи дохнут на навозе.

– Да, мэр, а потом... когда мы уже садились в грузовик, она крикнула нам: "Что, сбегаете, сосунки? Вы просто жалкие деревенские трусы!". А потом... потом...

– Потом, – с рвением вмешался в рассказ Клайд, – она перешла уже все границы. Запрокинула голову назад, рассмеялась и сказала, что наш папочка, должно быть, дрочил нам в рот, когда мы были малявками, потому что из-за нищеты он не мог позволить себе купить детское питание, а потом... потом...

У Такера потемнело лицо.

– Потом, сэр, она сказала, что наша мама сосала псам члены.

– Парни, вы проявили великое самообладание, пытаясь уехать, – сказал Имон, скрестив руки, – но раз она начала говорить про вашу маму... это все меняет.

– Да, сэр, заведя грузовик, я дал задний ход и наехал на эту хамливую сучку.

– Зуб даю, что это заткнуло ее грязный рот, – ухмыльнувшись, сказал Имон.

– Так и есть, мэр. Переломал ей все ноги. Мы закинули ее в задний отсек, затем взяли ее модную машинку на буксир и оттащили в лавку Драки Дехензела. А потом – расскажу уже в двух словах – отнесли ее, орущую во все горло, Драки в гараж. Не буду рассказывать, что тогда мы втроем устроили офигенно классный "головач".

– Да! – радостно воскликнул Клайд.

– Мы трахнули голову эту сисястой сучку по два раза каждый. Затем попили пивка и весь оставшийся день разбирали ее «тачку», чтобы потом Драки смог продать запчасти своим людям в Хантингтоне. И знаете, что, мэр?

– Говори, сынок.

– Вечером мы собрались похоронить сучку, но... Нет, нет, я не лгу, мэр. Оказывается, она была все еще жива. Перееханная машиной, со сломанными ногами, с башкой, оттраханной тремя похотливыми парнями, и все еще подергивалась!

– Живучесть, – произнес Имон, впечатленный рассказом. – Девки зачастую бывают более живучими, чем парни.

Клайд готов был выйти из себя от таких похотливых воспоминаний. и энергично потирал себе промежность. – Но это еще не все, мэр. Понимаете, пока мы дивились тому, что это городская девка еще шевелится, задняя дверь распахнулась и в гараж вошел никто иной, как Спад Клайн.

– О, да, – сказал Имон, услышав знакомое имя. – Сын Тэйтера Клайна. Бедный Тэйтер, помер от рака члена несколько лет назад, когда вы еще были маленькими. Но у старины Тэйтера был самый большой в городе член, двенадцать с лишним дюймов (30+ см. – прим. пер.). Этот бедолага мог целый вечер развлекать весь бар своим членом. Приводил его в стоячее состояние и бросал им «четвертак» через всю комнату, еще мог сбивать им пивные кружки, или колоть орехи. Блин, он ложился на барную стойку со своим торчащим, как флагшток членом, и все девки играли в «кольцеброс» «песочными колечками». Конечно же, эти «песочные колечки» потом никто не ел.

– Да. Понимаете, сэр, у его сына, Спада, «петушок» был, наверное, еще длиннее...

– Четырнадцать дюймов, – проинформировал Такер. – Они их постоянно измеряли. Однажды подставили рядом разводной ключ, и член у Спада оказался длиннее.

Имон присвистнул.

– Такой член это не шутки.

– Это точно, мэр, – продолжил Клайд, – В тот вечер он зашел к Драки по какому-то делу. Он видит, что мы проводим "головач", и от одного зрелища его гигантский член становится тверже камня. Было видно, как тот растет у него в штанах...

– Мне показалось, он вот-вот взорвется, – заметил Такер.

– Был близко к тому, скажу я. Поэтому мы говорим ему: "Давай, отхвати себе кусочек, Спад. Она еще жива". И Спад, не говоря ни слова, сбрасывает штаны, хватает эти огромные сиськи, и вводит свое "бревно" ей в башку. Блин, даже упершись в самое дно, его член не вошел и наполовину. И принимается долбить эту городскую шлюху. Всякий раз, когда он ей засаживал, ноги и руки у нее подлетали вверх. И даже когда Спад кончил, она продолжала подергиваться на столе.

– На самом деле, – добавил Такер, – померла она, лишь когда он полностью вытащил из нее член....

– И... и! – тараторил Кларк, – когда он сделал это, звук был как от выскочившей пробки, а потом у нее из башки хлынула все молофья, как молоко из кувшина.

– А мораль этой истории, парни, – добавил щепотку мудрости Имон, – не только в том, что данные нам Богом тела очень живучие, но и в том, что иногда самый правильный способ проучить кого-то за его ошибки это?

– Жесткие меры, – в унисон ответили братья и разразились хохотом.

– А теперь давайте, парни, – сказал Имон, жестом указывая на еще подергивающегося Датча. Такер протолкнулся вперед, с уже спущенными штанами и торчащим членом, и – раз, два, три -

Принялся наяривать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

– Вот она! – радостно произнес Оги, выглядывая в окно. – Моя самая любимая во всем мире дорога! – Этот комментарий прозвучал, когда внедорожник Брайса миновал погнутый, пробитый пулями указатель "ТИК-НЕК-РОУД".

– Готовьтесь к заварушке! – воскликнул Кларк.

Следующий указатель, который они проехали, сбавив скорость, гласил: "ПАРК БЭКТАУН". Не делая никаких снисходительных замечаний, Брайс направил свой автомобиль, стоимостью 80000 долларов, на неасфальтированную парковку, заполненную битыми пикапами и старыми машинами без покрышек. Члены коренного населения – а именно, деревенщины – бродили туда-сюда, одни пребывали в пьяном ступоре, другие были возбуждены, третьи обладали острым взором и были сосредоточены на нехитрых местных развлечениях. Издали доносились крики, улюлюканье и боевые кличи Южан.