Текст книги "Завоевание Англии"

Автор книги: Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

Глава VII

С тех пор, как скипетр перешел в руки Гарольда, новый король Англии еще больше увеличил народную любовь. Он был милостив, щедр и всегда справедлив. Гарольд частью отменил, частью облегчил обременительные подати и налоги, введенные его предшественниками и увеличил жалованье своим слугам и ратникам.

Принимая во внимание все эти деяния, засвидетельствованные летописцами, мы должны заключить, что Гарольд был разумным, деятельным правителем и старался утвердиться на трех главных китах королевского трона: сочувствии духовенства, враждовавшего с его отцом Годвином, любви народа и военном могуществе своего государства, о котором совсем не думал и не заботился Эдуард Исповедник.

Гарольд оказывал молодому Этелингу такой почет, каким этот принц никогда прежде не пользовался. Он окружил его королевской роскошью и наделил богатыми поместьями, старался возвысить его в нравственном отношении и уничтожить последствия его дурного воспитания: возвышенная душа Гарольда была чужда низкого чувства зависти. Он поощрял иностранных купцов, давая им разные привилегии, и позволил норманнам мирно владеть своим имуществом, приобретенным в Англии. «Одним словом, – пишет летописец, – еще не было правителя умнее Гарольда, бесстрашнее в сражении, сведущее в законодательстве, более совершенного во всех отношениях!»

С этого времени кончается частная жизнь Гарольда. Любовь со всем своим очарованием погибла для него. Он признавал себя уже не отдельной личностью, а олицетворением Англии; его власть и свобода родины должны были быть отныне неразделимы.

Король Гарольд только что вернулся из Йорка, куда он ездил, чтобы укрепить власть Моркара в Нортумбрии и лично удостовериться в преданности англодатчан; приехав, он застал во дворце посла от герцога Норманнского.

Норманнский посол, монах Гюг Мегро, босой и во власянице, с бледным болезненным лицом, подошел к повелителю Англии.

– Вильгельм, герцог норманнов, велел передать тебе следующее, – начал Гюг Мегро. – С горестью и изумлением узнал он, что ты, Гарольд, нарушив свою клятву, завладел престолом, принадлежащим ему. Однако, надеясь на твою совесть и прощая минутную слабость, он убеждает тебя, кротко и по-братски, исполнить твой обет. Отошли ему свою сестру, чтобы он мог выдать ее за одного из своих баронов; отдай ему Дуврскую крепость; выступи со своими полками ему на помощь и возврати наследие его брата, короля Эдуарда. Ты будешь, разумеется, первым после него, обвенчаешься с его дочерью, получишь Нортумбрию. Да хранит тебя Бог!

Король побледнел, но ответил решительно:

– Молодая сестра моя скончалась на седьмую ночь после моего восшествия на престол… а мертвая не нуждается в женихах. Дочь твоего герцога не может быть моей женою, так как моя жена сидит возле меня.

И король указал жестом на прекрасную Альдиту, сидевшую на троне в великолепном платье из золотой парчи.

– Что же касается данного мной обета, – продолжал Гарольд, – то я помню его. Но совесть освобождает меня от вынужденной клятвы, данной мной только для спасения родины, независимость которой была бы потеряна вместе с моей. Если обет девушки, отдающей свою руку без ведома родителей, признается недействительным, то тем более нельзя признать клятву, отдающую в чужие руки судьбу целого народа, без ведома последнего и против закона. Английский престол зависит только от воли народа, объявляемой через его вождей, на собрании Витана. Он отдал его мне, и я не имею права передавать его. И, сойди я в могилу, престол не перейдет даже тогда к норманнам, а возвратится к саксонскому народу.

– И это твой ответ? – спросил посол с угрюмым и недовольным видом.

– Да, это мой ответ!

– Я должен передать в таком случае и другие слова нашего герцога: с мечом придет он наказать клятвопреступника и возвратить свое законное наследие!

– И я тоже с мечом встречу алчного хищника, на суше и на море! – воскликнул король, сверкая глазами. – Ты выполнил свой долг и можешь удалиться.

Посол вышел с поклоном.

– Не огорчайся его наглости, – сказала Альдита. – Какое дело тебе, королю, до той клятвы, которую ты дал, когда был еще подданным?

Гарольд не ответил жене, а спросил постельничего, стоявшего за его креслом:

– Что, братья мои здесь?

– Они здесь, государь, здесь и твои избранные советники.

– Позови их ко мне!.. Извини, Альдита, я должен заняться серьезными делами!

Альдита поняла намек и встала.

– Скоро подадут ужин! – заметила она.

Гарольд стоял, склонившись над грудой бумаг.

– Здесь мне хватит пищи на день! – произнес он спокойно. – Ужинай без меня!

Альдита вздохнула и вышла, между тем как в противоположную дверь вошли таны, пользовавшиеся особым доверием Гарольда.

Возвратившись в свои покои, Альдита скоро забыла все, кроме того, что она снова королева.

Первым вошел к королю Леофвайн, веселый и беспечный, как всегда; за ним следовали Гурт, Гакон и десять знатнейших танов. Они уселись вокруг, и Гурт заговорил.

– Тостиг был у герцога Норманнского.

– Знаю, – ответил Гарольд.

– Говорят, будто он перешел на сторону нашего дяди Свена…

– Я это предвидел, – перебил король.

– И будто Свен намерен помочь ему завоевать Англию для датчан.

– Мой посол к Свену с письмами от Гиты опередил Тостига; он сегодня вернулся. Дядя отказал ему и обещал нам пятьдесят кораблей и отборное войско.

– Брат, ты отражаешь опасность прежде, чем мы успеваем предугадать ее! – воскликнул Леофвайн.

– Тостиг, – продолжал король, не обращая внимания на похвалу, – нападет на нас первый, мы должны приготовиться к бою. Малкольм Шотландский – самый верный друг Тостига, надо склонить его на нашу сторону. Отправляйся же к нему, Леофвайн, с этими письмами… Мы должны в то же время опасаться Валлиса. Поезжай ты, Эдвин, к графу Валлийскому и вели по пути окопать, держать в порядке крепости и увеличить стражу! Вот твоя задача… Вам уже известно, что норманн прислал посла с требованием английского престола, уведомляя, что идет на нас войной. На рассвете я поеду в Сандвическую гавань, чтобы распорядиться относительно флота. Ты едешь со мной, Гурт!

– На эти приготовления нужно много денег, – заметил один тан, – а ты именно сейчас уменьшил налоги.

– Нужда еще не наступила, а когда она настанет, то народ охотнее будет помогать отечеству деньгами и оружием. В доме Годвина много золота, которое мы употребим для снаряжения флота… Что там у тебя, Гакон?

– Твоя монета нового образца, с надписью на обороте «Мир».

Кто из имевших случай видеть эту монету последнего саксонского короля, с профилем умной и благородной головы на одной стороне и с надписью «Мир» на другой, не был тронут простотой и многозначительностью этой надписи? Кто не вспоминал с душевной печалью о несчастной судьбе, которую никто не мог предотвратить?

– Мир мирным, – проговорил Гарольд, – и меч всем и каждому, кто нарушает его. Да поможет мне Господь сохранить мир потомству! Теперь же первое условие мира – приготовиться к войне… Ты, Моркар, поспеши в Йорк и стереги устье Гомбера: это необходимо!

Вслед за этим Гарольд назначил каждому из танов пост и обязанность, после чего беседа стала общей. Говорили они о множестве вещей, на которые беспечный Эдуард не обращал внимания и которые требовали немедленной реформы. Отвага и предусмотрительность короля зажигала его советников, и их не пугали никакие препятствия.

Глава VIII

Посол герцога, Гюг Мегро, возвратился в Руан и передал своему господину ответ короля Англии. В присутствии Ланфранка Вильгельм выслушал его в мрачном молчании, так как все усилия фиц Осборна склонить баронов на рискованный ход закончились неудачей. Хотя герцог предвидел отрицательный ответ, у него не было возможности подкрепить свое требование.

Он был так погружен в свои грустные размышления, что не заметил даже, как Ланфранк без приказа отпустил посла. Вильгельм очнулся только тогда, когда почувствовал на своем плече руку монаха и услышал его спокойный голос.

– Мужайся, храбрый герцог, твое дело беспроигрышно! Напиши грамоту к французскому двору и прикажи мне ехать до заката, а когда я поеду, полюбуйся заходом солнца. Это будет солнце саксов, которое навеки закатится над Англией.

И Ланфранк, самый тонкий политик своего века, изложил в коротких словах свои доводы, которыми намеревался склонить французский двор на сторону герцога, напирая в особенности на то, какую силу и могущество должно было придать Вильгельму торжественное признание Францией его притязаний на английский престол.

Пробудившись от уныния, светлый ум герцога сразу понял всю важность предлагаемой миссии. Он прервал Ланфранка, схватил перо и пергамент и стал быстро писать.

Немедленно были оседланы лошади, и Ланфранк отправился с соответствующей свитой в посольство от норманнского герцога к французскому двору.

Ободренный Ланфранком Вильгельм сосредоточил все силы на том, чтобы возбудить дух отваги в своих баронах.

Прошло, однако, уже несколько недель, прежде чем он мог созвать совет, составленный из его родственников и немногих преданных ему влиятельных людей. Все они были тайно расположены в его пользу и обещали служить ему душой и имуществом; но каждый высказал мнение, что он должен предварительно получить согласие всего герцогства на общем совете.

Герцог созвал совет, на котором присутствовали не только бароны и рыцари, но и купцы, и ремесленники, и среднее сословие процветающего государства.

Вильгельм рассказал собранию о нанесенной ему обиде, о своих правах и планах. Собрание не хотело совещаться в его присутствии, опасаясь попасть под его влияние, и Вильгельм должен был удалиться из палаты. Разноречивы были мнения, и бурно совещание; беспорядок дошел наконец до того, что фиц Осборн воскликнул:

– К чему все эти споры и распри? Разве Вильгельм не государь наш? Он нуждается в нас; не откажем ему в нашем содействии. Вы знаете его: он никогда не забудет оказанной услуги! Он осыплет вас милостями.

Присутствующие избрали после долгих совещаний одного, кто должен был говорить от их имени.

– Вильгельм наш государь, – начал выбранный рыцарь, – но разве не довольно, что мы платим ему немалые подати? Мы не обязаны ему никакой службой за морем! Мы и без нее истощены налогами благодаря его бесконечным походам. Одна неудача в безрассудной борьбе – и наш край разорится.

Громкие рукоплескания последовали за этой речью, так как большинство совета было против герцога.

– Если так, – сказал фиц Осборн, – я теперь, зная средства каждого из присутствующих, представлю ваши нужды герцогу и предложу ему такое скромное пособие, которое вас не затруднит, но будет в то же время приятно государю.

Противники попались в расставленные сети, и фиц Осборн во главе всего собрания отправился к Вильгельму.

Фиц Осборн подошел к возвышению, на котором сидел герцог с тяжелым мечом в руках.

– Государь, – произнес барон, – могу поручиться, что ни один властелин не имел таких верных и преданных подданных, какими являются твои подданные, которые, вдобавок, доказали любовь свою всеми повинностями, которые они перенесли ради тебя.

Всеобщее одобрение покрыло эти слова.

– Так, так! Хорошо! – кричало громче всех торговое сословие.

Вильгельм нахмурил брови, а фиц Осборн махнул рукой и продолжал спокойно:

– Да, государь, много они уже сделали для твоей славы и в угоду тебе, но они готовы сделать гораздо больше.

Лица присутствующих вытянулись.

– Долг не обязывает их оказывать тебе содействие на море…

Лица присутствующих заметно прояснились.

– Несмотря на это, они согласны содействовать тебе на саксонской земле, как и на франкской.

– Как?! – воскликнуло несколько голосов.

– Тише, друзья мои!.. Потому, государь, не щади их ни в чем! Кто до сих пор давал двух вассалов, тот обязан удвоить эту скромную цифру, а тот, кто до сих пор…

– Нет, нет! – заревело две трети собрания, – мы не просили вести подобные речи… Этому не бывать!

Один из баронов встал с места и сказал:

– В своей стране мы от души согласны содействовать герцогу; но содействовать ему в завоевании чужого государства мы отказываемся наотрез!

Затем выступил рыцарь и произнес в свою очередь:

– Если мы согласимся нести двойную службу, то впредь она станет нашей законной обязанностью, и мы превратимся тогда из свободных людей в наемников.

За ним вышел купец и решительно сказал:

– Мы и наши дети будем обложены огромными налогами в угоду честолюбию и воинственным наклонностям, отличающим герцога от остальных правителей!

– Не хотим, не хотим! Этому не бывать! – воскликнуло единодушно все собрание.

Все махали руками и кричали неистово, и прежде чем Вильгельм мог овладеть собой, палата опустела.

Глава IX

На синем небе Англии появилась неожиданно лучезарная гостья – комета невиданных размеров. Она показалась восьмого числа перед майскими календами. Семь ночей сияла она в небе, и все эти ночи в Англии забыли про отдых и сон.

Воды Темзы казались кровавыми от этого небесного света, и ветер, беспокоя воды Гомбера, разбивал их в снопы огненных искр.

Волоча за собой три длинных хвоста, пронеслась эта комета всевышнего гнева среди сонма звезд. Она привела в ужас часовых, находившихся в полуразвалившихся башнях на морском берегу; народ толпился ночью на высоких холмах, чтобы взглянуть на зловещее и грозное светило. Женщины и монахи молили небеса отвести наваждение. Могила саксонского вождя внезапно загорелась, будто зажженная молнией, а Хильда видела валькирий, летевших за роковой кометой.

Король тоже стоял и смотрел из дворца на это чудное явление.

Через несколько минут к нему прибежал Гакон и сказал торопливо:

– Спеши! Тостиг прибыл с большими кораблями! Он грабит берега и режет твой народ!

Глава X

Тостиг поторопился отойти от Гардрады со своими кораблями, полученными от Вильгельма и от норвежского короля. Разорив остров Вайт и гемпширские берега, он поплыл вниз по Гомберу, льстя себе надеждой найти приверженцев в Нортумбрии.

Но Гарольд не дремал. Моркар, предупрежденный королевским гонцом, выступил против Тостига и победил его. Потеряв большинство кораблей, Тостиг поспешил причалить к шотландским берегам, но и тут его опередил Гарольд. Малкольм отказался содействовать ему, и он удалился к Оркнейским островам, где и решили ждать прибытия Гардрады.

Таким образом Гарольд, освободившись от одного врага, мог спокойно готовиться к атаке другого, более страшного.

Он принялся укреплять берега от Вильгельма Норманнского. Такого войска, морского и сухопутного, не имел до сих пор никто из королей; все лето его корабли рыскали по морю, а сухопутные силы стерегли берега.

Но чем дальше шло время, тем ощутимее становились последствия расточительности короля Эдуарда; не было продовольствия, а главное – денег.

Ни один из современных историков не обращал внимания на ограниченность средств, которыми располагал Гарольд. Последний саксонский король, избранник народа, не мог взимать тех налогов и требовать тех податей, с помощью которых его преемники содержали войско. Его же подданные начали думать, что им нечего опасаться вторжения норманнов.

Лето сменилось осенью; вероятно ли, что Вильгельм осмелится завоевывать страну с наступлением зимы? Саксы были всегда готовы сражаться за отечество, но не любили приготовления к бою задолго до войны. Успокоенные легкой победой над Тостигом, они говорили:

– Едва ли норманн сунет голову в пчелиный рой! Пусть попробует, если смеет!

Но Гарольд тем не менее собрал большое войско, подвергаясь опасности потерять народную любовь. Вступив на престол, он зорко наблюдал за всеми поступками герцога, и его шпионы доставляли ему сведения обо всем, что творилось в Нормандии.

А что же происходило в это время у Вильгельма? Уныние, которое вызвала его неудача на совете, было непродолжительно.

Убедившись в своем полном бессилии справиться с целым собранием, герцог стал уговаривать купцов, рыцарей и баронов поодиночке. Побежденные его красноречием, обещаниями и хитростью, они соглашались, один за другим, на желание Вильгельма поставлять требуемое количество людей и кораблей.

Вильгельм пировал со своими баронами, когда прибыл Ланфранк. Он вошел прямо к герцогу.

– Приветствую тебя, король английский! – воскликнул он. – Я привез тебе помощь Франции против Гарольда и его приверженцев; привез тебе в подарок английскую державу. Кто дерзнет отказать тебе теперь в содействии? Можешь протрубить свой военный клич не только в Нормандии, но и во всей Вселенной.

Когда прошла молва об успешном посольстве Ланфранка, все европейские страны приняли близко к сердцу предприятие Вильгельма; из Мена, из Анжу, из Пуату и Бретани, из Эльзаса и Фландрии, Аквитании и Бургундии поскакали ратники.

Разбойничьи главари из прирейнских замков, альпийские охотники, рыцари и бродяги – все устремились под знамена герцога Норманнского на разгром Англии. Огромное значение имели, разумеется, его слова: «Щедрая плата и большое поместье каждому, кто захочет служить герцогу с оружием в руках!»

Герцог между тем говорил фиц Осборну, заранее деля богатые английские земли на норманнские лены:

– У Гарольда не хватит духа обещать хоть клочок того, что принадлежит мне; я же могу обещать не только свое, но и то, что принадлежит ему. А лишь тому и быть победителем, кто в состоянии дарить и свое, и чужое!

Норманны смотрели теперь на английского короля, как на клятвопреступника, а на предприятие Вильгельма, как на правое дело.

Матери, ужасавшиеся, когда их сыновья уходили на охоту, сами посылали теперь своих любимцев под знамена герцога Вильгельма. Все приморские города Нейстрии волновались и развивали бурную деятельность; во всех лесах раздавался треск деревьев, падавших под ударами топора и предназначавшихся для постройки кораблей; с каждой наковальни сыпались искры из-под молота, ковавшего шлемы и панцири.

Все шло так, как хотелось герцогу. Граф Бретонский, Конан, предъявил было претензии на Норманнское герцогство, как на свое законное наследие, но умер спустя несколько дней от яда, которым были пропитаны его перчатки. Новый же граф Бретонский послал своих сыновей участвовать в походе против короля английского.

Большое ополчение собралось в устье Соммы. Но погода стояла слишком ненастная, чтобы отправляться в Англию; шли проливные дожди и дул холодный ветер.

Глава XI

В это самое время Гарольд Гардрада, последний из морских королей-викингов, сел на свой великолепный корабль в Солундаре. Одному из людей, находившихся на этом корабле, Гюрдиру, приснился сон. Ему снилось, будто на Суленском острове стояла огромная отвратительная ведьма с метлой в руках. Он видел, как она прошлась по всему флоту; видел, что на каждом из трехсот кораблей сидел ворон, и слышал, как она начала петь:

 
С золотого востока
Я на запад гоню
Его жизни ладью.
Меня ждет пир широкий
В том привольном краю.
Вижу белые кости,
Чую алую кровь,
Я примчусь быстрым коршуном
На их клич и их зов.
Буйный ветер несет
Над пространством морей
Тучи стрел, звук оружия,
Пар от бранных полей.
Черный ворон глядит
На бой жаркий вдали,
Алчный ворон уж ждет
Своей доли в крови!
Мы плывем: он и я
К трупам, павшим в строю,
Но полет мой быстрей
Я схвачу, проглочу
Его долю в бою!
 

Не менее странный сон видел и другой человек, которого звали Турд, находившийся на другом корабле. Турду привиделось, что норвежский флот приближался к берегу Англии, на котором находились две большие армии.

Впереди одной из них верхом на огромном волке ехала безобразная колдунья; последний держал в пасти человеческий труп, из которого ручьями текла кровь. Когда волк сожрал труп, ведьма бросила ему другой, потом третий и так далее. Волк щелкал зубами и уничтожал трупы один за другим. Ведьма же запела:

 
Прелесть темных лесов
Исчезает из глаз,
Под сверканием щитов
И победных знамен.
Но взор Скульды следит
С высоты облаков
За всем тем, что таит,
Ряд знамен и щитов.
И высоко паря
Над живою стеной
Одевает во мраке
Светлый лик короля.
Исполняя завет
Непреклонной судьбы,
Будь гробом для костей
Павших в битве людей.
Ты ужасная пасть
Моего скакуна,
На котором лечу
Во главе адских сил
Совершить дикий пир
В крови падших в бою
Вместе с их королем!
Поспеши, утоли
Жажду в теплой крови
Обагрившей луга
И поля, и леса,
Серый волк, не щади,
Щедрой жатвы войны,
Стаям птиц и зверей
Предстоит скромный пир,
Для колдуньи ж он будет
Несравненно пышней.
Ей на зуб попадет
Король падших вождей.
 

Королю Гардраде тоже привиделся страшный сон: он видел своего убитого брата Олая, который спел ему:

 
И я, как ты, в момент паденья
Был полон бодрых, свежих сил.
Я жаждал битвы упоенья
И так же мало жизнь ценил!
Белый саван смиряет
Гордость наших сердец,
Мы еще у начала —
А нас ждет уж конец.
Земли и неба было мало
Для взмаха наших гордых крыл,
Но чему мира не хватало,
То тесный гроб в себя вместил!
Страшна душа, тесна могила,
Но, принимая дань времен,
Она все скроет, как уж скрыла
Легионы родов всех племен.
 

Но Гарольд Гардрада был человек не из робкого десятка и плыл дальше, не обращая внимания на зловещие сны. Около Оркнейских островов к нему присоединился Тостиг, и вскоре грозный флот пристал к английским берегам.

Войско высадилось в Кливленде; береговые жители или бежали, или безропотно покорялись. Захватив богатую добычу, флот поплыл в Скарборо, где встретил мужественный отпор со стороны граждан. Это не остановило воинов Гардрады и Тостига. Они взобрались на гору, находившуюся возле стен города, развели большой костер и стали кидать горящие поленья на крыши домов. Огонь распространялся со страшной быстротой, уничтожая одно строение за другим. Пользуясь общим смятением, пришельцы ворвались в город и, после непродолжительной, но кровопролитной битвы, принудили его сдаться. Затем они поплыли вверх по Гомберу и Оузу и высадились вблизи Йорка, но были встречены здесь войском Моркара Нортумбрийского.

Тут Гардрада развернул свое знамя, которое называлось «ланд-эйдан», то есть «Опустошитель земли», и с пением повел свои полки в бой.

Страшен и жесток был этот бой. Английское войско было разбито наголову и искало спасения за стенами Йорка, а «Опустошитель земли» был водружен с почестями под стенами города.

Изгнанный вождь, как бы он ни был ненавидим, сохранит всегда несколько друзей среди негодяев, а успех всегда действует опьяняющим образом на головы трусов. Поэтому нельзя удивляться, что множество нортумбрийцев перешло на сторону Тостига. В самом гарнизоне города поднялся бунт. Сознавая полную невозможность удержать в повиновении жителей, граф Моркар счел за лучшее удалиться с теми, кто остался верен королю и родине, и Йорк сдался изменнику.

Получив известие о нашествии врага на север королевства, Гарольд двинул туда войска, расположенные на южном берегу для защиты от Вильгельма Норманнского.

Это было в сентябре, и уже прошло восемь месяцев после того, как герцог объявил свой дерзкий протест. Осмелится ли он явиться? Этот враг еще впереди, а другой проникает в сердце королевства.

Сдача Йорка вызвала страх и уныние по всей стране; Гардрада и Тостиг были веселы и спокойны. «Много пройдет времени, – думали оба, – прежде, чем Гарольд успеет прийти на север».

Скандинавский лагерь стоял у Стенфордского моста, и наступил день, когда завоеватели решились вступить с торжеством в покоренный Йорк. Их корабли величественно стояли на реке, напротив города, и значительная часть войска находилась на кораблях. День был очень жаркий; воины норвежского короля, сбросив с себя тяжелые доспехи, веселились, рассуждая о богатой добыче, находящейся в городе, смеялись над храбростью англосаксов и заранее восхищались красотой и изяществом саксонских девушек, которых не сумели защитить их отцы и братья.

Вдруг меж ними и городом поднялось густое облако пыли. Выше и выше поднималось оно, и, сквозь пыль, заблестели щиты и дротики.

– Что это за войско идет к нам? – с удивлением произнес король норвежский.

– Вероятно, из города, – ответил равнодушно Тостиг. – Это, должно быть, нортумбрийцы, бросившие Моркара, чтобы присоединиться к нам.

Между тем неизвестные подходили все ближе, все ярче сверкало оружие воинов.

– Вперед «Опустошителя земли»! – воскликнул храбрый Гардрада. – К оружию! Стройся!

Он тотчас же приказал трем молодым воинам спешить к кораблям и привести их на помощь, потому что среди сверкающих дротиков уже ясно виднелось знамя английского короля.

Оба войска стали поспешно строиться друг перед другом. Гардрада разместил свою рать в круг. Сначала она образовала длинную неглубокую линию, концы которой закруглялись в виде дуги до тех пор, пока не сомкнулись щитами.

Находившиеся в первом ряду воткнули древки своих дротиков в землю, наклонив их немного вперед так, что острие находилось на уровне груди всадника. Второй ряд воткнул их еще с большим наклоном, острием на уровне груди лошади, образуя таким образом двойную рогатку против конницы.

В середине круга был помещен «Опустошитель земли», окруженный стеной щитов; а за этой стеной было место короля и его телохранителей во время начала битвы.

Тостиг стоял впереди с нортумбрийской хоругвью и со своей отборной дружиной.

В то время как Гардрада готовился к битве, английский король тоже не терял времени даром и построил свое войско уже испытанным образом, который он перенял из военной тактики датчан и усовершенствовал. Его войско, до сих пор непобедимое под его руководством, имело вид треугольника, так что во время вражеской атаки неприятелю подставлялась наименьшая сторона, а при нападении все три линии обращались лицом к противнику.

Король Гарольд окинул взглядом смыкающиеся ряды и, обратившись к ехавшему возле него Гурту, сказал дрожавшим от волнения голосом:

– Не будь там одного человека, с какой радостью сразились бы мы с коршунами севера!

– Ты прав, – ответил Гурт с грустью, – я тоже о нем думал и чувствую, что эта мысль ослабляет мое мужество.

Король задумался и опустил забрало своего шлема.

– Таны, – обратился вдруг он к всадникам, окружавшим его, – за мной!

И, пришпорив коня, он поскакал прямо к той части неприятельского войска, где развевалась хоругвь Тостига. Таны последовали за ним в безмолвном удивлении. Подъехав к самой хоругви Тостига, король остановился и произнес:

– Находится ли Тостиг, сын Годвина и Гиты, около хоругви нортумбрийского графства?

С поднятым забралом, в норвежском плаще, небрежно наброшенном поверх блестящих доспехов, выехал Тостиг на этот зов и приблизился к брату.

– Что тебе надо, мой враг? – спросил он.

Король помолчал, а потом сказал тихим голосом:

– Твой брат, король Гарольд, шлет тебе поклон. Допустим ли мы, чтобы родные братья, сыновья одной матери, вступили друг с другом в противозаконную борьбу – и где же? На земле своих отцов?

– А что даст король Гарольд своему брату? – спросил Тостиг. – Нортумбрию он уже отдал сыну врага нашего дома.

Сакс колебался, но стоявший подле него всадник поспешно ответил за него.

– Если нортумбрийцы снова согласятся признать тебя, Нортумбрия будет принадлежать тебе. Моркару же король даст взамен Эссекское графство; если же нортумбрийцы отвергнут тебя, то ты получишь все земли, которые король обещал Гурту.

– Согласен! – ответил Тостиг, колеблясь. Но непредвиденное обстоятельство испортило все дело: король норвежский узнал о прибытии парламентеров и выехал на прекрасном коне, в сияющем золотом шлеме и остановился недалеко от них.

– А! – воскликнул Тостиг, обернувшись и увидев возвышавшегося на равнине огромного северного вождя. – Если я приму это предложение, что даст Гарольд моему другу и союзнику королю Гардраде Норвежскому?

При этих словах саксонский всадник гордо поднял голову и, смерив взглядом исполина, сказал громким и отчетливым голосом:

– Ему будет дано семь футов земли или, так как он выше обыкновенного роста, несколько больше, – сколько потребуется на его могилу.

– Если так, то отправляйся назад и передай Гарольду, чтобы он готовился к битве, так как я не допущу, чтобы скальды и норвежские рыцари стали говорить, что Тостиг заманил их короля, чтобы предать его потом. Он пришел сюда вместе со мной и хочет добыть себе землю, как храбрый рыцарь, или умереть.

Тут всадник, казавшийся гораздо моложе других, шепнул королю:

– Не теряй больше времени, а то твои войска начнут подозревать измену.

– Братская любовь вырвана из моего сердца, Гакон, – ответил король, – и оно опять забилось любовью только к Англии.

Он сделал знак рукой, развернул коня и удалился.

– Кто этот всадник, который говорил так умно? – спросил Гардрада, обращаясь к Тостигу.

– Король Гарольд, – ответил тот угрюмо.

– Как?! – воскликнул норвежец. – И ты не сказал мне этого прежде! Он не вернулся бы к себе рассказывать об этом дне!

При всей жестокости Тостига, при всей его ненависти и зависти к брату, в его сердце еще оставалось понятие о чести.

– Гарольд поступил неосторожно, подвергаясь такой большой опасности, – ответил гордо граф Тостиг. – Но он пришел ко мне с предложением мира и власти, и если бы я решил выдать его, то стал бы не соперником, а убийцей.

Гардрада улыбнулся одобрительно и, обратившись к своим вождям, сказал:

– Этот ростом меньше многих из нас, но лихо сидит на коне.

Затем вождь, бывший живым олицетворением своего времени, ушедшего вместе с ним, и представлявший племя, от которого произошли норманны, запел импровизированную воинскую песню. Но на половине он вдруг остановился и произнес с замечательным хладнокровием:

– Нет, эта песня плоха! Попробую другую.

Он задумался, затем провел рукой по лбу, и лицо его осветилось вдохновением; он снова запел. На этот раз в песне все чудно сочеталось с восторженностью короля и с энтузиазмом его вождей и воинов. Песня эта произвела на всех норвежцев почти такое же действие, какое производили руны на берсеркеров, воспламеняя их на битву.

В это время саксонское войско двинулось вперед и через несколько минут вступило в битву. Она началась атакой английской конницы под предводительством Леофвайна и Гакона. Но двойной ряд норвежских дротиков представлял грозную преграду, и всадники не осмелились прямо напасть на нее и ограничились только тем, что объехали железный круг, не нанеся неприятелю другого вреда, кроме того, какой могли причинить мечами и сулицами.

Король Гарольд сошел с лошади и, по обыкновению, двинулся в бой вместе с отрядом пехоты; он находился в середине треугольника, откуда имел больше возможностей руководить наступлением. Избегая места, где стоял Тостиг, он направил свой отряд на самый центр неприятельских сил, где «Опустошитель земли», развеваясь над стеной из щитов, обозначал присутствие норвежского короля.

Град стрел посыпался на англосаксов, неопытных в этом роде боя, – но король Гарольд не давал им близко сойтись с неприятелем.