Текст книги "Завоевание Англии"
Автор книги: Эдвард Джордж Бульвер-Литтон
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
Глава V
Мы уже видели, что Хильда, расспрашивая оракулов о судьбе Гарольда, была поражена двусмысленностью их ответов, но вследствие своей любви к Юдифи и Гарольду, которые в ее глазах составляли одно целое, она все темные намеки истолковывала в хорошую сторону.
Как ни была она извращена мистическим учением, которому отдалась душой и телом, Хильда все же не была лишена некоторого душевного благородства, которое невольно внушало симпатию. Она осталась представительницей исчезавшего язычества и одиноко стояла на рубеже новой эпохи, отстаивая всеми силами свою веру. Тем не менее пророчица снисходительно относилась к убеждениям молодого поколения.
После разговора с Гарольдом она всю ночь бродила по лесу, продолжая собирать растения и травы, имеющие какие-то особые таинственные свойства. Возвращаясь на рассвете домой, Хильда заметила в кругу языческого храма что-то неподвижное, лежавшее возле могилы давно усопшего рыцаря, и подошла к нему.
Это была женщина, которую по ее неподвижности и по страшной бледности можно было принять за труп. Ее морщинистое лицо было отвратительно и выражало адскую злобу. По странному запаху, который шел от тела, Хильда узнала одну из тех страшных ведьм, которые, по убеждению народа, могли, с помощью особых мазей и втираний, покидать на время свое собственное тело, отправляясь на шабаш к князю тьмы.
Заинтересованная Хильда села возле колдуньи, чтобы дождаться ее пробуждения. Прошло немало времени, когда лежавшая перед ней ведьма начала корчиться и через несколько секунд приподнялась, дико озираясь вокруг.
– Что побудило тебя странствовать в эту ночь, Викка? – спросила ее Хильда.
Викка обратила злобный взгляд на пророчицу и отвечала протяжным голосом:
– Приветствую Хильду, Мортвирту! Зачем ты удаляешься от нас… Не хочешь побывать на наших оргиях? Весело плясали мы сегодня с Фаулом и Зебулом![34]34
Фаулом назывался злой дух, а Зевул считался почти дьяволом.
[Закрыть] Но мы будем веселиться еще больше, когда твою внучку поведут к брачному ложу. Хороша Юдифь, и я любовалась ею вчера, когда она спала на этом самом месте… Я дула ей в лицо и бормотала заклинания, чтобы смутить ее сновидения… Еще прекраснее будет она, когда будет покоиться возле своего повелителя! Ха-ха-ха!
– Каким образом ты можешь узнать эту тайну, которая скрыта даже от меня под туманной завесой?! – воскликнула Хильда, испуганная тем, что колдунье известны все ее мечты и желания. – Разве ты можешь сказать точно, когда и где внучка скандинавских королей уснет на груди своего супруга?
Колдунья испустила какой-то хриплый звук, похожий на злорадный смех, и проговорила, вставая:
– Ступай к своим мертвецам, Мортвирта, и вопроси их! Ты ведь считаешь себя гораздо мудрее меня, мудрее бедной колдуньи, с которой советуются одни сеорлы, когда чума нападает на их стада. У нас нет даже человечьего жилья, а укрываемся мы в лесах, в пещерах, в зловонных болотах… И ты, благородная, богатая, ученая Хильда, не стыдишься пользоваться знанием мерзкой дочери Фаула.
– Я хорошо знаю, что великие Норны не открывают перед тобой и подобными тебе будущее, – ответила Хильда надменно. – Знаю и то, что ты не умеешь заклинать духов, что не умеешь читать по звездам и никогда не видишь ничего того, что вижу я… Удивляюсь только, как тебе охота погружаться в подобную тину, между тем как я возношусь высоко над всем миром!
– Ого, наше могущество гораздо сильнее твоего, хотя мы не знаем заклинаний и не умеем читать по звездам… Помни, что укус бешеной собаки смертелен – наше проклятие тоже убивает человека! Да будет тебе известно, что презираемая тобой ведьма в сто раз проницательнее тебя! Ты сама говоришь, что есть тайны, скрытые и от твоих взоров… Они раскроются тебе только тогда, когда все твои надежды будут уничтожены, гордость твоя будет унижена, и ты сама превратишься в древнюю развалину – подобную той, какая находится перед нами… Тогда-то мы с тобой встретимся на краю безбрежного и бездонного озера!
Несмотря на свое высокомерие и презрение к уходившей колдунье, знаменитая вала долго смотрела ей вслед, до глубины души смущенная ее зловещими словами. Не успели, однако, еще обсохнуть капли росы на цветах, как Хильда снова совершенно успокоилась и, уединившись в своем покое, занялась приготовлением сеида и рун для того, чтобы вызвать мертвеца.
Глава VI
Гарольд расстался с Юдифью, так и не рассказав ей ничего о своем намерении, и решил уведомить ее об отъезде через Гурта. Следующий день был почти весь занят приготовлениями к отъезду.
Вечером он обещал Гурту дать на другое утро ответ, кто из них поедет в Руан. Брат, однако, не переставал уговаривать его остаться, и все это вместе со словами Юдифи так повлияло на впечатлительного Гарольда, что он почти уж решился отказаться от поездки.
Наступила тихая, безлунная, но звездная ночь; по небу бродили серые облака, будто желавшие омрачить сияние звезд.
Хильда стояла на холме, среди круга камней, перед огнем, зажженным у подножия кургана. На земле стоял сосуд с водой, взятой из тимского фонтана; яркое пламя придавало поверхности воды красный или, вернее сказать, кровавый цвет. Вокруг воды и огня была проведена окружность, составленная из кусочков коры, вырезанных в виде наконечников стрел; их было девять, и на каждом виднелись какие-то кабалистические знаки.
В правой руке Хильда держала посох; ноги ее были босы, а талия стянута поясом, на котором тоже были изображены священные символы. На поясе висела сумка из медвежьей шкуры, украшенная серебряными пластинками.
Когда пришел Гарольд, лицо Хильды было мрачно. Она будто не замечала присутствия графа, пристально смотря на огонь. Потом, как будто побуждаемая невидимой силой, она задвигалась вокруг заколдованного круга и запела тихим, глухим голосом следующую песню:
У священного ручья Урды
Сидят девушки Норны,
И водою его ежедневно
Поливают ясень жизни.[35]35
Мифологическое дерево ясень имеет три корня, из которых два идут из адских стран, то есть из тех мест, где обитают ледяные гиганты, и из Нифлигейма, то есть области чада, а третий из небесного жилища Азов. Ветки этого дерева распростерты над вселенной, а ствол его поддерживает землю. Под корнем, который идет в Нифлигейм и который грызется царем змей, есть ручей, дающий начало адским рекам. Под корнем, идущим в область гигантов, есть ручей Мамира, хранящий в себе всевозможную мудрость. Под третьим же в чертоге богов есть ручей одной из норн, по имени Урда. Это место пребывания богов, производящих суд. Возле этого ручья стоит дворец, из которого выходят три девы: Верданда, Скульда и Урда. Чтобы ветки ясень-дерева не сохли, они поливают его водой из ручья Урды. Четыре серны едят ветки дерева, на сучьях которого сидит орел, а между глаз его – сокол. Белки бегают по дереву и ссорят орла со змеем.
[Закрыть]
Серна тихо щиплет листочки,
А змея гложет корень;
Но зоркий и быстрый орел
Стережет плоды дерева.
Священной водой из ручья
Я на гроб твой полью,
Заворожу тебя рунами,
Пламенем оживлю.
Мудрость великих предков
Из могил возвести,
Раскрой тайну пророчества,
Вождю путь укажи.
Во время песни Хильда брызгала на могилу водой и кидала кусочки коры в огонь. Из склепа начало вырываться яркое пламя, посреди которого мало-помалу появилась тень громадных размеров. Как Гарольд, внимательно наблюдавший за происходившим, ни напрягал зрение – он не в состоянии был решить: видит он перед собой настоящее привидение или только сгустившийся туман. Между тем Хильда снова начала петь:
О великий уснувший герой,
Тебе саваном служит
Отблеск прежних побед.
Ты прими мой привет!
Так, в древности Один
Мрак и тень вопрошал
И от праха Мамира[36]36
Мамир – мифологический гигант, голова которого, отрубленная Ванером, была набальзамирована Одином, который во всех важных случаях обращался к ней за советом.
[Закрыть]
Указания ждал,
Так твой гордый потомок
Помощь ждет от могил,
Чтобы ты, славный рыцарь,
Его путь осветил.
Огонь сильно затрещал, и из пламени вылетели волшебные кусочки коры. Изображенные на них знаки и символы теперь все были обведены мерцающими искрами. Хильда подняла и жадно осмотрела их; потом она испустила такой ужасный крик, что Гарольд невольно дрогнул всем телом, и опять запела:
Хильда страшно скорчилась, голос ее превратился в хрипение, а изо рта показалась пена, но она продолжала:
Монагарм,[38]38
Ямвид – железный лес. Монагарм – гигантских размеров волк, сын колдуньи, живущей в Ямвиде.
[Закрыть] сын колдуньи,
В Ямвиде правишь ты;
И на гибель и горе
Ткешь нить зол и нить бед.
Когда в час роковой,
Судно мчится на мель,
Тогда нечисть толпой
Из болота ползет.
На том месте, где ты
В снах являлся девице,
Возвышаешься гордо сейчас.
Но очнись и лети поскорей.
Грозен, грозен дух злобы
И коварен. Но ты
Не робей, и всесильный
Враг падет пред тобой.
Пророчица опять замолкла, и Гарольд решил приблизиться к ней, видя, что она все еще не обращает на него внимания.
– Я действительно нарушу все замыслы врага, – заговорил он, – но я вовсе не желаю спрашивать живых или мертвых об угрожающих мне опасностях… Если ты можешь быть посредницей между мной и этой тенью, то помоги мне получить ответы только на те вопросы, которые я сочту нужным задать тебе… Во-первых, скажи мне: вернусь ли я благополучно из своей поездки к Вильгельму Норманнскому?
Пророчица выслушала его, стоя неподвижно, как статуя. Едва раскрыв губы, она произнесла чуть слышно:
– Ты вернешься благополучно.
– Будут ли освобождены заложники моего отца?
– Заложники Годвина будут освобождены, зато Гарольд должен будет оставить заложника.
– Зачем нужен от меня заложник?
– Он будет гарантией прочности твоего союза с норманнами.
– А!.. Значит, герцог Вильгельм согласится заключить со мной союз?
– Согласится, – ответила Хильда изменившимся голосом.
– Еще два вопроса: будет ли этот союз способствовать моему браку с Юдифью?
– Будет… без него тебе никогда не назвать Юдифь своею… Перестань же спрашивать, перестань! – крикнула пророчица. – Разве ты не понимаешь, что моими устами говорит демон, и душа моя страдает невыносимо!
– Но мне надо спросить в последний раз: буду ли я королем английским?.. А если буду, то когда?
Лицо пророчицы оживилось, а огонь вдруг ярко вспыхнул, и из него вылетели оставшиеся кусочки коры. Хильда бегло взглянула на них; затем она торжествующим голосом запела:
Когда волчий месяц снегом
Холм и реки убелит[39]39
Волчий месяц – январь.
[Закрыть]
И с румяною зарею
Их луч солнца озарит,
Тогда рока назначенье
Завершит волшебный круг,
Племя Тора ждет паденье,
И умрет Сердиков внук,
Богом данная корона
Озарит чело Саксона.
Пусть же высятся преграды,
Пусть же враг тебе грозит!
Одолеешь все препоны,
Хитрость злобу победит:
РОК венец тебе сулит!
Не назначенный судьбою
Людям путь тебе закрыть:
Ты – под высшей обороной!
И главу твою с короной
Силе ввек не разлучить!
Пока мертвые герои
Еще спят на дне могил
И, пылая жаждой мести,
Не тревожат жизни пир.
Если ж солнце в час полночный
Свод небесный озарит
И меж ним и бледным месяцем
Бой незримый закипит,
Трепещи! Тогда в могилах
Кости мертвых шевельнутся
И, как дух опустошенья,
Над живыми пронесутся!
Трон в твоем пребудет роде,
Твой венец не перейдет
Ни к кому, пока в родимой
Англии, тобой любимой,
Имя саксов не умрет!
Твой народ и твой престол
В одно целое сольются,
Укрепятся, разрастутся
И, как ясеневый ствол,
Силой свежею нальются.
И как вешних вод теченье
Одевает в зелень луг,
Так судьбы предназначенье
Завершит волшебный круг!
Вопрошатель гордый, властный,
Мой ответ произнесен,
Смело в путь пустись опасный
И не бойся грозных волн.
Море дружными валами
Тебя к цели принесет;
И народ твой с ликованьем
На престол тебя взведет.
И лишь с вьюгой и снегами
Волчий месяц прилетит,
Солнце яркими лучами
Твой венец позолотит!
И когда под мраком ночи
Все поблекнет наконец,
В блеске жемчуга и злата
Засияет твой венец.
Невозможно описать, каким торжествующим тоном были произнесены последние слова… Хильда еще несколько минут постояла неподвижно, пока огонь вдруг не погас и внезапно поднявшийся ветер не завыл в развалинах, – тут пророчица без памяти упала. Гарольд поднял глаза к небу и пробормотал:
– Если грешно, как говорят монахи, подымать завесу будущего, то зачем же нам дан ум, который вечно стремится преодолеть поставленные перед ним преграды? Зачем тогда дано и желание все более и более совершенствоваться? Разве можно считать человека совершенным, если он не в состоянии узнать, чем окончатся его предприятия и что будет с ним завтра?
Никто не ответил Гарольду. Ветер свистел и стонал, облака проносились по небу, и звезды начали гаснуть…
На другой день Гарольд, с блестящей свитой и полный надежд, отправился в путь к герцогу Норманнскому.
Часть девятая
КОСТИ МЕРТВЕЦОВ
Глава I
Герцог Вильгельм Норманнский сидел в одной из роскошных комнат Руанского дворца за громадным столом, заваленным разнообразными учеными трудами, над которыми он работал как мыслитель, правитель и полководец.
Перед ним лежал план нового шербургского порта, а возле него любимая книга герцога: «Комментарии» Цезаря, из которой он позаимствовал много полезного. Она была испещрена заметками, сделанными почерком герцога.
Несколько длинных стрел с различными усовершенствованиями в наружной отделке было небрежно брошено на архитектурные чертежи строящегося аббатства и проект льготной грамоты для этой же обители.
В открытом ларчике превосходной работы, который был подарен герцогу королем Эдуардом, находились письма от разных правителей, искавших дружбы Вильгельма или угрожавших его спокойствию.
За спиной герцога сидел его любимый норвежский сокол без клобучка, так как он совершенно не пугался гостей; в дальнем конце комнаты карлик с очень умным лицом рисовал на мольберте сражение при Вольдедюне, бывшее одной из самых блистательных побед Вильгельма на поле брани. Этот эскиз рисовался для герцогини, которая желала перенести его на канву.
Маленький сын герцога возился на полу с огромным бульдогом, который был не расположен играть, и скалил с ворчанием белые зубы…
Ребенок был похож на отца, но его открытое лицо выражало куда меньше ума. Грудь и плечи напоминали богатырское сложение герцога, хотя не обещали стройности. После возвращения Вильгельма из Англии его атлетическая фигура утратила отчасти прежнюю соразмерность. Изменилось и его лицо; черные волосы поредели на висках, а волнения и тревоги оставили глубокие морщины вокруг глаз и алых губ; одним только усилием воли можно было теперь вызвать на этом лице выражение благородной, рыцарской откровенности, которым оно когда-то отличалось.
Великий герцог был не тот прежний пылкий воин; он возвысился, но в душе его ослабло былое величие. Хотя он обладал большими достоинствами, но все же его своенравный, с трудом сдерживаемый характер говорил, кем он мог бы стать, если бы дал простор своим пылким страстям.
Герцог сидел, подперев голову рукой, а перед ним стоял Малье де Гравиль, говоривший с большим оживлением.
– Довольно, – сказал Вильгельм, – теперь я вполне понял жителей этой страны… Они слишком неопытны и убеждены, что мир будет продолжаться до конца света, а поэтому пренебрегают средствами обороны и не имеют, кроме Дувра, ни одной сильной крепости… Ну, а их самих так трудно покорить, что нечего удивляться отсутствию сильных укреплений; они чересчур мужественны… Но вернемся к Гарольду. Ты действительно думаешь, что он достоин славы?
– Да, он, по крайней мере, единственный англичанин, изучавший науки; все его способности так уравновешены и с ними соединяются такое благоразумие и спокойствие, что, когда видишь и слушаешь его, кажется, будто смотришь на мастерски построенную крепость, силы которой неизвестны до штурма.
– Ты увлекаешься, сир де Гравиль, – злобно возразил герцог, мигнув своими темными, блестящими глазами, – ты говорил недавно, что он даже не подозревает о моих притязаниях на английский престол и послушался твоего совета самому поехать за заложниками. Это дает понять, что он человек недальновидный!
– Да, он не подозрителен, – подтвердил де Гравиль.
– Какой толк в хорошо построенной крепости, если ее не охраняет никакой караул?
– Ты прав! – ответил рыцарь, пораженный справедливостью его слов. – Но Гарольд – англичанин, а англичане считаются самым неподозрительным из всех народов вселенной.
Герцог расхохотался, но смех его был прерван злобным рычанием: он обернулся и увидел сына, катавшегося по полу с озлобленной собакой.
Вильгельм бросился к сыну, но мальчик закричал:
– Не трогай, не трогай собаку! Я и без твоей помощи смогу справиться с ней!
И он со страшным усилием выскочил из-под собаки, встал на колени и, обхватив шею бульдога, сжал ее с такой силой, что чуть не задушил.
– Ну, так я пошел на выручку собаке, – сказал Вильгельм Норманнский с улыбкой прежних лет и не без труда освободил бульдога.
– Нехорошо, отец, – заметил Роберт, получивший уже в то время прозвище коротконогого, – заступаться за врага сына.
– Но ведь враг моего сына принадлежит мне, доблестный рыцарь, и я же могу потребовать от тебя ответа за измену государю, так как ты самовольно вступил в борьбу с моим четвероногим вассалом.
– Ты подарил мне эту собаку еще щенком, батюшка; и она не твоя!
– Это басни, monseigneur de Courthose! Я только одолжил ее тебе для забавы – в тот день, когда ты вывихнул себе ногу, соскочив с крепостной стены, а у тебя, несмотря на жестокий ушиб, хватило еще сил замучить щенка до полусмерти.
– Подарил или одолжил – это одно и то же… Я не отдам то, что попало мне в руки: ты сам учил меня поступать так.
Вильгельм был в своей семье самым кротким и слабым человеком, он поднял сына на руки и нежно поцеловал. Герцог не подозревал, что в этом поцелуе таился зародыш проклятия, возникшего на смертном одре сына, и его гибели.
Малье де Гравиль нахмурился при виде такого баловства, а карлик Турольд покачал головой.
В эту минуту вошел дежурный герольд с докладом, что какой-то английский дворянин приехал во дворец (вероятно, по крайне важному делу, так как он не успел еще соскочить с лошади, как она околела) и просит у герцога позволения войти. Вильгельм поставил сына на пол и приказал ввести неизвестного.
Потом он вышел в другую комнату, приказав де Гравилю следовать за ним, и сел в свое герцогское кресло; он всегда соблюдал придворный этикет.
Минуты через две один из придворных ввел посетителя, – судя по длинным усам, коренного сакса, – и де Гравиль узнал в нем Годрита, своего старинного знакомого; молодой человек, поклонившись ему с большей бесцеремонностью, чем герцогу, и сказал дрожащим от волнения голосом:
– Граф Гарольд шлет тебе привет, герцог! Твой вассал Гви, граф Понтьеский, забыв законы рыцарства, предательски поступил с Гарольдом, ехавшим из Англии, чтобы посетить тебя. Ветер и буря прибили его корабли в устье Соммы; он вышел на берег в качестве мирного гостя в дружеской стране, но был задержан графом со всей своей свитой и заключен в темницу Бельремского замка. Пока я говорю, первый из лордов Англии, шурин короля, сидит в тюрьме. Бессовестный Гви осмелился даже упомянуть о голоде, пытке и смерти – с намерением или осуществить угрозу, или выманить выкуп. Выведенный из терпения невозмутимой твердостью и презрением графа, Гви позволил мне приехать к тебе с поручением Гарольда… Граф обращается к тебе как к государю и другу и просит защитить его от этого насилия.
– Благородный сакс, – ответил герцог торжественно, – это обстоятельство – из ряда вон выходящее, и вмешаться мне труднее, чем ты думаешь. Конечно, граф Понтьеский – мой вассал, но я не имею ни малейшего права вмешиваться в его дела относительно лиц, потерпевших крушение или выброшенных волнами на его берег. Мне тяжело знать, что доблестный граф попал в такое неприятное положение. Все, что я в силах сделать, будет сделано, но я предупреждаю, что не могу обратиться к графу Понтьескому как герцог к вассалу. Ступай и отдохни, а я пока обдумаю, каким образом помочь Гарольду.
Такой ответ сильно опечалил Годрита, и он сказал с грубой откровенностью:
– Я не притронусь к пище и к вину, пока ты не решишь помочь графу Гарольду – как рыцарь рыцарю и как человек человеку, который поплатился за избыток доверия к тебе.
– Тяжела та ответственность, которую ты на меня, по своему незнанию, возлагаешь!.. Один неосторожный, необдуманный шаг может погубить меня: Гви вспыльчив и заносчив, он способен в ответ на мой приказ освободить Гарольда прислать мне его голову. Дорого будет стоить мне выкуп Гарольда, но верь моему слову: половина герцогства не покажется мне слишком тяжелой жертвой для спасения графа! Ступай и отдохни!
– Не гневайся, герцог, – вмешался де Гравиль, – мы друзья с этим таном! Позволь мне проследить, чтобы его угощали достойно его сану… Хотелось бы мне также ободрить и утешить его в печали.
– Пожалуй, но такого благородного гостя должен прежде всего принять мой первый придворный.
Обернувшись к герольду, герцог приказал ему проводить Годрита к фиц Осборну, жившему во дворце, и попросить последнего позаботиться о приезжем.
Когда тан удалился, Вильгельм начал ходить взад-вперед по комнате.
– Он у меня в руках! – воскликнул он в восторге. – Не как свободный гость прибудет он в мой дворец, а в качестве выкупленного мной узника. Отправляйся, Малье, к этому англичанину и рассказывай ему всевозможные сказки о свирепости Гви. Опиши ему поярче мои затруднения, которые повлечет за собой освобождение Гарольда; уверь его в опасности положения пленника и в огромности моей жертвы… Понял ли ты меня?
– Я норманн, – ответил де Гравиль с лукавой улыбкой, – а норманны способны накрыть целое царство полой кафтана. Ты будешь мной доволен.
– Так иди же, иди и пошли мне сюда Ланфранка… Нет, постой, не Ланфранка: он слишком совестлив… фиц Осборна… Нет, он чересчур горд… Ступай к моему брату Одо и проси его немедленно прийти ко мне.
Рыцарь с глубоким поклоном удалился, а Вильгельм продолжал шагать из угла в угол, радуясь своей хитрости.
