Текст книги "Завоевание Англии"

Автор книги: Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Глава II

После ухода де Гравиля, Гарольд запер дверь и вынул из ларчика письмо Свена.

Вот что он писал:

«Когда ты получишь это письмо, Гарольд, твоего брата уже не будет в живых.

Я долго страдал; говорят, что я этим искупил все свои грехи… Дай Бог, чтобы было так!.. Скажи это моему дорогому отцу, если он еще жив: эта мысль утешит его; скажи это и матери и Гакону… Снова поручаю тебе, Гарольд, своего сына: будь ему вторым отцом! Надеюсь, что моя смерть освободит его, даст ему возможность вернуться на родину. Не допусти, во всяком случае, чтобы он вырос при дворе нашего врага; постарайся, чтобы он вступил на английскую почву в пору юности и душевной чистоты… Когда до тебя дойдет это письмо, ты, вероятно, будешь уже стоять выше нашего отца. Он беспрерывным трудом добывал славу, получил ее в награду за терпение и настойчивость; ты же родился вместе со славой, и тебе не надо трудиться для ее достижения… Защити моего сына своим могуществом и освободи его из заточения, в котором он теперь находится. Ему не надо ни княжеств, ни графств, не делай его равным себе… Я только прошу, чтобы ты освободил его, чтобы возвратил его в Англию!.. Доверяясь тебе, Гарольд, я умираю!»

Письмо выскользнуло из рук графа.

– Кончилась эта жизнь, похожая на короткий, но тяжелый сон! – проговорил он грустно. – И как же гордился отец нашим Свеном, который в спокойные минуты был так кроток, а в гневе так беспомощен. Мать учила его датским песням, а Хильда рассказывала ему о героях севера. Он один из всей нашей семьи обладал поэтической натурой… Гордый дуб, как быстро сломила тебя буря!..

Он умолк и долго сидел задумавшись.

– Теперь пора подумать о его сыне, – сказал он наконец, вставая. – Как часто просит меня мать освободить Вольнота и Гакона… Да я уже не раз требовал их возвращения, но герцог Вильгельм постоянно находил отговорку и отвечает уклончиво даже на просьбы самого короля. Теперь же, когда герцог прислал ко мне этого норманна с письмом, он уж не может, не нарушая чувства долга, отказать мне в просьбе вернуть Гакона и Вольнота.

Глава III

Малье де Гравиль как истинный воин едва положил голову на подушку, как тут же уснул крепким сном без сновидений.

Но около полуночи он был разбужен таким шумом, который мог поднять на ноги целое войско: слышались крики, треск, звон и грохот.

Он поднялся с постели и увидел, что вся комната освещена кровавым, зловещим светом. Первая его мысль была, что горит крепость, но, когда он вскочил на лавку и выглянул наружу, ему показалось, что все вокруг воспламенилось. Сквозь это пламя он ясно разглядел, что сотни людей переплывают реку, перелезают через вал и бросаются на дротики, пытаясь войти внутрь укрепления.

Одни были в шлемах и нагрудниках; другие – в полотняных туниках, третьи – почти совсем нагие.

Громкие крики: «Хвала Водену!» сливались с криками: «Выходи, выходи за веру наших отцов!»

Норманн сейчас же понял, что валлийцы штурмовали саксонский лагерь; немного времени потребовалось рыцарю, чтобы одеть кольчугу и схватить меч. Он выбежал из комнаты и спустился по лестнице в сени, полные поспешно вооружавшимися людьми.

– Где Гарольд? – спросил у них рыцарь.

– В окопах, – ответил Сексвольф, застегивая кожаный нагрудник. – Валлийские дьяволы выползли все-таки из своего логова!

– А это их вестовые огни?.. Значит, вся страна идет на нас?

– Полно болтать вздор! – произнес Сексвольф. – Все эти холмы заняты часовыми Гарольда, наши лазутчики известили их, и сигнальные огни предупредили нас об опасности прежде, чем приблизились враги. Если бы не огни, то мы все уж спали бы вечным сном, изрубленные на куски… Эй, товарищи, строиться и выступать!

– Постой, постой! – воскликнул рыцарь. – Разве здесь нет монаха, чтобы благословить нас на бой?

– Очень нужно! – ответил Сексвольф и вышел наружу.

Страшное зрелище предстало перед ними, как только они вышли на открытое место.

Хотя битва началась недавно, однако резня была уже в разгаре.

Ободренные своим численным превосходством, воспылав храбростью, похожей на бешенство, бритты перешли через окопы, переплыли реку и пустились в наступление, хватая руками направленные против них дротики, перескакивая через трупы и с криками безумной радости кидаясь на тесные ряды саксов, выстроившихся перед крепостью.

Кровь текла рекой; между тем с противоположного берега все новые толпы воинов бесстрашно бросались в воду, чтобы подплыть к лагерю неприятеля.

Среди сражающихся выделялись два человека: один, высокий и статный, стоял твердо, как дуб, около знамени, которое то обвивалось вокруг древка, то развевалось по воздуху – благодаря всеобщему движению, так как ночь была безветренной. С тяжелой секирой противостоял он сотням врагов, и с каждым ударом, быстрым, как молния, падал новый враг. Вокруг него уже грудами лежали трупы валлийцев.

Но в самом центре поля сражения, впереди свежего отряда горцев, проложивших себе путь с другой стороны, сражался воин, которого, казалось, от стрел и мечей хранила волшебная сила. Оружие этого вождя было до того легким, что можно было бы подумать, что оно предназначено для украшения, а не для боя; большой золотой нагрудник прикрывал только середину его груди; на шее он носил золотое ожерелье; золотое запястье украшало его руку, которая вся была покрыта кровью саксов.

Он был среднего роста и чрезвычайно хрупкого телосложения, но жажда битвы сделала его гигантом. Вместо шлема на его голове был только золотой обруч, и ярко-рыжие, длинные волосы свободно падали на плечи и развевались при каждом его движении. Его глаза сверкали, как у тигра, и, подобно хищнику, он бросался одним прыжком ни пики противника.

Одно время воина не было видно в неприятельских рядах, и о его присутствии можно было узнать только по частому сверканию короткого копья, но он скоро пробил дорогу себе и своему отряду и вышел невредимым. Между тем его воины, пытаясь удержать этот проход, сомкнулись вокруг него, убивая врагов и падая в свою очередь под их ударами.

– Воистину, вот сражение, в котором можно показать свою силу, – произнес де Гравиль. – Ну, добрейший сир Сексвольф, ты теперь убедишься, что ошибся, называя норманнов хвастунами… С нами Воден!.. Ступай врагу в тыл.

Но, оглянувшись назад, де Гравиль увидел, что Сексвольф уже вел свой отряд к знамени, у которого почти один стоял Гарольд.

Норманн недолго думал: в одно мгновение он очутился среди отряда валлийцев, которым командовал вождь с золотым обручем на голове. Защищенный кольчугой от ударов, рыцарь косил врагов своим мечом как косой. Он рубил направо и налево и почти пробился к небольшому саксонскому отряду, когда рев и стоны падающих вокруг валлийцев обратили на него внимание кимрского вождя. Через минуту валлийский лев уже стоял около норманна, не беря в расчет, что он противопоставляет железной кольчуге полуоткрытую грудь и короткое римское копье длинному норманнскому мечу.

Несмотря на явное неравенство, движения бритта были так стремительны, рука так тверда и ловка, что де Гравиль, считавшийся одним из лучших воинов Вильгельма Норманнского, предпочел бы скорее видеть перед собой фиц Осборна или Монтгомери, одетых с ног до головы в железо, чем отражать эти молниеносные удары и выдерживать бурный натиск свирепого Гриффита.

Кольчуга рыцаря была уже разрублена в двух или трех местах, и кровь быстро струилась по ней, а тяжелый меч его только махал по воздуху, стараясь попасть в увертливого противника.

В это время саксонский отряд, воспользовавшись проходом, который образовался в рядах неприятеля, узнав валлийского короля, сделал отчаянное усилие. Завязалась беспорядочная, ужасная резня; удары сыпались наудачу, люди падали, как колосья под серпом жнеца, и трудно было понять, каким образом постигла их смерть; но дисциплина, которую саксы сохранили даже среди суматохи, наконец победила. Дружным усилием они пробили себе путь, хоть и с большими потерями, и примкнули к главным силам, выстроившимся перед крепостью.

Между тем Гарольду, с помощью дружины Сексвольфа, удалось, наконец, отбить свежие полки валлийцев от слабейшего места укреплений.

Окинув орлиным взором поле битвы, Гарольд приказал некоторым отрядам вернуться в крепость и бросать со стен и из всех бойниц камни и стрелы, составлявшие главную часть артиллерии саксонских крепостей. Потом граф поставил Сексвольфа с большей частью его отряда охранять укрепления. Взглянув на луну, которая казалась бледной от яркого света сигнальных огней, он проговорил ровным и спокойным голосом:

– Теперь нужно ждать и терпеть; не успеет луна взойти на вершину холма, как наши войска, находящиеся в Каэрхене и Абере, прибудут к нам и отрежут валлийцам путь к отступлению… Несите мое знамя в самую гущу сражения.

Как только Гарольд, в сопровождении двадцати или тридцати ратников, понес знамя к тому месту, где теперь сосредоточилась битва между крепостью и окопами, Гриффит заметил его и стал пробиваться навстречу – в то время, когда победа начала клониться на его сторону.

Если бы не норманн, который, несмотря на раны и на необходимость сражался пешим, твердо стоял впереди, саксы, смятые многочисленным неприятелем, бежали бы в крепость. Тогда они сами подписали бы свой смертный приговор, так как валлийцы преследовали их по пятам.

Несчастьем валлийских вождей было то, что они никогда не смотрели на войну как на искусство, поэтому и теперь, вместо того чтобы направить все силы на ослабленный пункт неприятеля, Гриффит испортил все дело, кинувшись к Гарольду.

Молодой вождь заметил подлетающего врага. Он остановился, построил свой маленький отряд полукругом, приказав ему сомкнуть стеной огромные щиты и выставить дротики, а сам встал впереди всех со своей грозной секирой. В одно мгновение он был окружен, и вокруг засверкало копье валлийского короля.

Однако Гарольд был знаком с приемами валлийцев лучше де Гравиля, к тому же он не был тяжело вооружен: кроме шлема, на нем был надет лишь легкий кожаный панцирь. Против быстроты он боролся быстротой и, отбросив назад свою тяжелую секиру, ринулся на противника. Обхватив его левой рукой, он правой схватил его за горло.

– Сдавайся, сын Левелина… Сдавайся, если тебе не надоела жизнь! – воскликнул граф.

Но как ни крепка была хватка Гарольда, как ни сильно вцепился он в горло кимра, однако тот все-таки успел вырваться из его могучих рук, лишившись при этом своего золотого обруча.

В то же время валлийцы, находившиеся под стенами крепости, испустили вопль гнева и отчаяния. Камни посыпались на них градом, а посреди них отважный норманн махал направо и налево окровавленным мечом.

Но не это заставило их впасть в такую панику, а то, что с другой стороны укреплений на них шли валлийцы, принадлежавшие к другим враждующим родам, помогавшие саксам. Вместе с тем вдали с правой стороны показались саксы, идущие из Абера, слева послышались крики отряда Годрита, спешившего на помощь к Гарольду из Каэрхена; таким образом те, кто хотел захватить тигра врасплох, сами попались ему в когти.

Саксы ободрились при виде товарищей, спешивших к ним на выручку, и усилили натиск: беспорядок, бегство, резня были результатом этого сражения. Валлийцы устремились к реке, увлекая с собой Гриффита, который оборачивался к преследователям и то упрекал, то уговаривал своих воинов, а то бросался один на врага и старался удержать его напор.

Несмотря на это, король добрался до берега реки, не получив ни одного ранения.

Он остановился на минуту и потом с громким хохотом кинулся в воду. Сотни стрел полетели вслед за ним в реку.

– Остановитесь! – повелительно воскликнул граф. – Трусливая стрела не должна поразить героя.

Глава IV

Быстроногие, ловкие валлийцы убегали так же быстро, как и нападали. Им удалось благополучно достичь уступов Пенмаена.

Саксам было теперь не до сна. Пока хоронили убитых и перевязывали раненых, Гарольд советовался с тремя танами и Малье де Гравилем, который своим подвигом заслужил участие в военном совете. Проблема состояла в том, чтобы как можно скорее прекратить войну.

Двое из танов, еще не остывшие от битвы, предложили взобраться на вершины и там перебить всех валлийцев. Третий же, более опытный, был другого мнения.

– Ведь никому из нас не известно, – сказал он, – сколько именно человек скрывается там, наверху. Мы не имеем ни малейшего понятия о том, есть ли действительно там замок и велик ли он?

– «Есть ли там действительно замок», – говоришь ты, благородный сир? – проговорил де Гравиль, который, перевязав свои раны, сидел на полу. – Неужели ты еще сомневаешься в существовании замка? Разве ты не видишь его серые башни?

– Вдалеке скалы и горы принимают очень странные очертания, – возразил старый тан, качая головой. – То, что мы видим отсюда, может быть просто скалой, может быть и замком, а то и – развалинами древнего храма… Но вернемся опять к главному предмету нашего разговора… Итак, повторяю, и прошу не прерывать меня… Нам не известно, какие там скрыты силы, потому что даже валлийские шпионы ни разу не смогли дойти туда, потому что часовые Гриффита никого не пускают наверх, а прокрасться туда незаметно невозможно… Признайся, граф Гарольд, что немногие из твоих шпионов возвращались оттуда… И в самом деле не раз находили у подножия горы их головы, с запиской в зубах: «Die ad inferos, qoid in superis uovisti!» – что в переводе означает: «Расскажи в подземном мире, что ты видел наверху!»

– Эге! Да валлийцы знают латынь? – пробормотал норманн.

Старый тан нахмурился и продолжал.

– Достоверно известно только то, что скала почти недоступна, что там день и ночь стоят часовые Гриффита, шпионы которого перехитрят даже валлийцев… Кроме того, саксы не согласятся подняться наверх, потому что валлийцы распустили между ними слух, будто там обитают привидения и что замок, который там находится, возведен духами тьмы. Если мы потерпим поражение, то года два будем не в состоянии справиться с валлийцами, и Гриффит тогда вернет все, что мы отняли у него с таким трудом… в особенности перешедших на нашу сторону валлийцев. Мое мнение – продолжать так, как начали: окружить врага, лишить провианта, и он вынужден будет умереть с голоду… его вылазки же будут бесполезны.

– Твой совет неплох, – заметил Гарольд, – но, мне кажется, есть еще одно средство, которое поможет прекратить войну и потребует меньше жертв с нашей стороны. Дело в том, что сегодняшняя неудача, вероятно, лишила валлийцев бодрости: так не лучше ли будет, если мы, не давая им опомниться, пошлем к ним парламентера с предложением сдаться с тем условием, что тогда мы сохраним им жизнь и имущество?

– Неужели мы пощадим их после того, как они нанесли нам такой большой ущерб? – воскликнул один из танов.

– Они защищают свою родину, – возразил Гарольд, – разве мы не сделали бы то же самое на их месте?

– А что ты намерен сделать с Гриффитом? – спросил старый тан. – Неужели ты признаешь его королем, наместником Эдуарда?

– Конечно, этого я не сделаю; одному Гриффиту не будет пощады, но все же я не лишу его жизни, если он сдастся мне и положится на милость короля.

Наступила длинная пауза. Никто не смел противоречить графу, хотя его предложение не понравилось двум молодым танам.

– Но решил ли ты, кто, собственно, будет вести переговоры? – спросил, наконец, старый тан. – Валлийцы очень свирепы и кровожадны, и тому, кто отправится к ним, я посоветовал бы предварительно составить завещание.

– А я убежден, что моему послу нечего будет бояться, – возразил Гарольд, – Гриффит – король в полном смысле этого слова, и если он во время атаки никого не щадит, то он все же настолько благороден, что не причинит ни малейшего вреда послу, который будет вести мирные переговоры.

– Выбирай послом, кого хочешь, – смеясь, сказал один из младших танов, – только пожалей своих друзей.

– Благородные таны, – проговорил де Гравиль, – если вы решите, что я могу быть, в качестве иностранца, вашим послом, то я с величайшим удовольствием приму на себя эту обязанность. Я сделаю это, во-первых, потому, что очень интересуюсь старинными замками и желал бы убедиться собственными глазами: не ошибся ли я, считая виднеющиеся отсюда башни крепостью врага. А во-вторых, мне хотелось бы взглянуть, как живет эта дикая кошка, иначе называемая королем Гриффитом. Только одно обстоятельство мешает мне предложить свои услуги более настойчиво, а именно то, что я хоть и знаком немного с валлийским языком, но едва ли могу изъясняться на нем красноречиво… Впрочем, так как один из вас знает латынь, то он может послужить мне переводчиком в случае нужды.

– Ну, что касается твоего опасения, будто тебя не поймут, то это сущие пустяки, – сказал Гарольд, обрадовавшись предложению де Гравиля, – будь уверен, что Гриффит не тронет ни одного волоска на твоей голове. Но, дорогой сир, не помешают ли нанесенные тебе сегодня раны выполнить твое намерение? Путь, предстоящий тебе, хоть не долог, но чрезвычайно труден… а ехать верхом будет нельзя: придется идти пешком.

– Пешком? – повторил рыцарь тоном разочарования. – Признаться, я этого не предвидел!

– Довольно! – произнес Гарольд, отвернувшись от него. – Не будем больше говорить о невозможном.

– Нет, граф, скажу тебе, с твоего позволения, что я никогда не изменю своему слову… Положим, что разлучить норманна с его конем так же трудно, как разделить пополам одного из тех кентавров, о которых мы читали в детстве. Но это не помешает мне сейчас же отправиться в отведенную для меня комнату, чтобы немного привести себя в порядок… Пришли мне только оружейника, чтобы исправить панцирь, поврежденный лапой этого короля, так метко названного Гриффитом.

– Я принимаю твое предложение с искренней благодарностью, – сказал Гарольд. – Когда ты соберешься в путь, то зайди сюда.

Де Гравиль встал и быстро, немного прихрамывая, вышел из комнаты. Одевшись как можно роскошнее и надушившись, он снова вернулся к Гарольду, который теперь был один и встретил его крайне дружелюбно.

– Я тебе больше благодарен, чем мог показать при посторонних, – проговорил граф. – Скажу откровенно, что хочу во что бы то ни стало спасти жизнь Гриффита, а как сказать это моим саксам, которые ослеплены враждой и поэтому не способны отнестись беспристрастно к этому несчастному королю? Я не сомневаюсь, что ты, как и я, видишь в нем храброго воина и гонимого судьбою человека; следовательно, ты можешь сочувствовать ему.

– Ты не ошибся, – сказал немного изумленный де Гравиль, – я уважаю всякого храброго воина, но не могу сочувствовать Гриффиту как королю, потому что он сражается совершенно не по-королевски.

– Ты должен простить ему этот… недостаток: его предки так же сражались с Цезарем, – сказал, смеясь, Гарольд.

– Прощаю, ради твоего милостивого заступничества, – произнес де Гравиль торжественно. – Однако продолжай.

– Ты отправишься с одним валлийским монахом, который хоть и не принадлежит к сторонникам Гриффита, но уважаем своими земляками; он понесет перед тобой распятие, в знак того, что ты идешь с мирными намерениями. Когда вы дойдете до ущелья, то вас, без всякого сомнения, остановят. Тут монах переговорит с часовыми, чтобы вас беспрепятственно допустили к Гриффиту в качестве послов. С Гриффитом будет говорить опять-таки монах, и так как тебе трудно будет понять его слова, то ты только наблюдай за его движениями. Когда увидишь, что он поднимает распятие, то сунь в руку Гриффита этот перстень и шепни ему по-саксонски: «Повинуйся ради этого залога; ты знаешь, что Гарольд не поступит с тобой плохо; исполни его требование: иначе ты погибнешь, твои подданные уж давно продали твою голову!» Ты заранее должен стать поближе к нему, но если он после твоих слов начнет расспрашивать тебя, то скажи, что больше ничего не знаешь.

– Вижу, что ты поступаешь по-рыцарски, – воскликнул тронутый де Гравиль, – фиц Осборн так же поступает с противниками… Благодарю тебя за твое доверие; я рад быть твоим послом, потому что ты не просишь меня, чтобы я сосчитал численность его гарнизона и запомнил расположение укреплений.

– Нечего хвалить меня, благородный норманн, – возразил Гарольд с улыбкой. – Мы, простодушные саксы, не разбираемся в ваших тонкостях. Если вас поведут на вершину горы, в чем я сомневаюсь, то ведь у монаха есть глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы говорить. Признаюсь тебе: мне известно, что сила Гриффита не в крепостях, а в невежественном суеверии наших людей и отчаянии его подданных. Я мог бы овладеть этими вершинами, но только пожертвовав огромным числом воинов и уничтожив всех врагов, а я желал бы избежать и того и другого.

– Я заметил, когда ехал сюда, что ты не всегда так бережешь людей, – сказал отважный рыцарь.

– О сир де Гравиль, – ответил побледневший Гарольд, – долг иногда запрещает нам быть великодушными. Если не запереть валлийцев в их горах, то они понемногу уничтожат всю Англию, как волны размывают берег. Они тоже беспощадно поступают с нами… Но есть большая разница: сражаешься ли с сильным врагом, или же добиваешь его, когда он лежит перед тобой связанный по рукам и ногам. Я имею сейчас дело с горстью осужденных на смерть героев, которые не могут больше противостоять мне, и несчастный король, лишенный всякой возможности бороться со мной, сделал все, что должен был сделать для родины. Теперь я снова делаюсь человеком.

– Иду, – воскликнул рыцарь, склонив голову так же почтительно перед графом, как перед своим герцогом, и направился к двери. У порога он остановился и, взглянув на перстень, данный ему Гарольдом, сказал:

– Еще одно слово, если не возражаешь; твой ответ, может быть, придаст мне больше силы… Какая тайна скрывается под этим залогом?

Гарольд покраснел, очевидно, затрудняясь ответить; но все-таки произнес:

– Вот история этого перстня: при штурме Радлана мне в руки попала Альдита, жена Гриффита. Так как мы не воюем с женщинами, то я отправил ее к мужу. Прощаясь, она дала мне этот перстень, и я попросил ее сказать Гриффиту, что если я, в минуту величайшей опасности, перешлю ему этот перстень, то он должен смотреть на него как на залог того, что жизнь его будет под моей защитой.

– Ты думаешь, что Альдита теперь находится со своим мужем?

– Не знаю, но подозреваю, что так.

– А если Гриффит будет упорствовать?

– Тогда ему не миновать смерти… хоть и не от моих рук, – грустно прошептал Гарольд. – Да хранит тебя Господь.