Текст книги "Правила игры без правил (сборник)"

Автор книги: Эдуард Геворкян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

«Вот оно, оружие, – полыхнуло в мозгу. – Действуй!»

Когда он отвернулся, я рывком прополз несколько метров, подобрался ближе, прикрываясь кустами, и прыгнул. Он обернулся в тот момент, когда я летел на него в прыжке. Реакция у него была мгновенной, но я опередил его на долю секунды, выбив ногой вскинутый «дюрандаль». Коснувшись земли, я крутанулся на одной ноге и пнул его в бедро. Он полетел в заросли. Ну, тут мне снова пригодился галстук. Вытянув его из кармана, я связал руки подростку.

С оружием в руках я чувствовал себя дураком вдвойне: не надо было отказываться от него при выезде в школу, уповая на Закон о Возмездии, а главное, дело принимало иной оборот. Многозарядная трещотка в моих руках так и взывала к силовым акциям.

Что ж, подумал я, если меня и пристрелят, то хоть паду с оружием в руках. При исполнении. Я чуть не выругался вслух от раздражения на самого себя. Напыщенный дурак, на кой черт тебе оружие! Если им понадобится быстро с тобой покончить, то они подвезут минометы и перекроют ущелье. Славно порезвятся, а заодно и технику опробуют.

Подросток очухался и теперь жег меня ненавидящими глазами.

– Если пикнешь, уложу на месте, – прошипел я, погрозил зачем-то пальцем и стал продираться сквозь кусты к реке.

Тропинка шла к полигону, директор что-то говорил о ней, идет она от школы и тянется через все ущелье.

Едва я отошел на несколько шагов, как юный негодяй заорал диким голосом: «Сюда, Пит, Хачи, скорей сюда!» У меня хватило здравого смысла не возвращаться, хотя пара оплеух привела бы крикуна в чувство. Я прибавил ходу и свернул вправо.

Идти было трудно. Податливая масса раскисших листьев вязко пружинила. Скользко. Я мог в любую минуту кувыркнуться с пяти-шести метров вниз, на камни, вылезшие из воды.

Послышались возбужденные голоса, по камням зацокали пули. Я метнулся вперед, но тут же сошел с тропы и полез наверх. Они кинутся по тропе, а я залягу наверху и пережду.

Сумерки сгустились, но видимость в ущелье еще хорошая, солнце снизу подсвечивало облака. Темное небо и странно белеющие облака, словно приклеенные.

Голоса и стрельба остались внизу. Я прислонился к дереву и перевел дыхание. Здесь кончался кустарник, за ним стояли редкие тощие березы на открытом пространстве, а метрах в тридцати начинались скалы.

Я добрался до скал и, прижавшись к нагретому за день камню, застонал от блаженства. Тепло…

В скалах были широкие расщелины. Хорошее убежище. Отсюда была видна противоположная сторона ущелья, заметны искореженные, разбитые в щепу деревья, большие черные проплешины.

Нашли место для полигона, злобно думал я, протискиваясь между глыбами. Я ободрал руку, но пролез в колодец, образованный рухнувшими сверху огромными камнями. Здесь было темнее, чем снаружи, но сквозь щели можно еще разглядеть кустарник внизу и подходы к расщелине.

За длинным обломком я обнаружил углубление, в котором и разместился. «Дюрандаль» жал мне бок, я выставил его перед собой. Получилась отличная стрелковая ячейка. Если полезут в щель, то по одному можно перебить батальон пехоты. Но не воевать же с детьми?! Правда, детки уж больно способные. Ну а как же, не просто сопливые пацаны, а высоко ценящееся в обитаемой Вселенной пушечное мясо.

Если бы пушечное мясо, затосковал я, если бы они были жертвами обмана! Так ведь нет, они знают, на что их специально и со вкусом натаскивают. Не удивлюсь, если кроме лекций по искусству им и литературу соответствующую тщательно подбирают, стишки на ночь читают про мужество и отвагу. Не пушечное мясо, а кровь и плоть войны, единственная убивающая сила, пользующаяся большим спросом. Золотари и вышибалы нужны всем! Но как нас встретят в космосе? Брезгливо зажав носы или что там у них. Космос… Да кто рискнет пустить нас дальше Луны, нас, убийц по призванию?

А кто сможет нас остановить, мелькнула горделивая мыслишка, но тут же сам понял – кто! Им объяснят, что надо! Во имя нашего же блага. Лучшие надзиратели – это бывшие рабы.

Мысли пошли по кругу, я устал, ноги страшно ныли, спину ломило. Жаль, что эфетол остался в портфеле. И ночную приставку я легкомысленно переложил туда. Все нескладно, все наперекосяк.

С Джеджером и то не успел разобраться. Из-за него и посыпалась труха, но что с ним тогда случилось, так и осталось непонятным.

Почему он удрал из школы, на что намекал, говоря об изоляторе? Как его сумели так быстро забрать? Что с ним было – нервный срыв? А сейчас поправился и вышел на охоту для укрепления нервов. Лучшее средство от бессонницы – охота на человека!

И с директором тоже непонятно. То ли сам обманывает, то ли его обманывают. Издевался он надо мной или действительно звал в союзники? Возможно, он здесь в одиночку пытается что-то делать. Может, он помешался от ненависти к курии. Мало ли какие у него личные счеты. Вот и решил одну нечисть натравить на другую и не заметил, как попал в жернова. Но это всего лишь мои домыслы.

Лежать на камнях было неудобно. Я встал, несколько раз присел, разминаясь, и снова вернулся на место. Возникла мысль о рывке наверх, к дороге, но я эту мысль благоразумно подавил.

Время от времени я поглядывал вниз, а когда уже решил, что они убрались отсюда, кусты зашевелились, из них вылезли две фигуры, а за ними еще две. От досады я стукнул кулаком по камню!

Они медленно пошли вдоль зарослей, потом начали карабкаться вверх. Вскоре их голоса раздались возле моего убежища. Я прижался к камню, подтянув к себе «дюрандаль».

– Глянь-ка, Пит! – сказал ломающийся голос.

– Ого, а вот еще!

Следы! Я же шлепал по грязи и мокрой земле, а здесь сухой камень. Надо же так развинтиться!

– Куда он делся? – спросил первый.

– Никуда не денется! – уверенно отозвался Пит и крикнул: – Давай сюда!

Подошли еще двое и встали перед лазом. Из моего убежища можно было разглядеть всех преследователей.

– Надо эту дыру проверить, – сказал один из них, тыча пальцем в мою сторону.

– Так ведь он вроде туда полез, – возразил первый, вглядываясь себе под ноги и указывая куда-то вбок.

Я затаил дыхание. Если заметят, пристрелят как куропатку.

– Здесь его нет! – гулко раздался голос рядом, а потом уже снаружи: – Может, его внизу зацепило, надо пройтись!

Пройдись, пройдись, ну, давай, взмолился я, мне бы еще минут двадцать или даже десять, темно уже.

– А следы?

– Не поймешь, вроде он снова вниз пошел. Или наверху засел?

– Переждем, – сказал молчавший до сих пор подросток. – Ночью никуда не денется, а утром мимо нас полезет. На дороге встретим.

Они заговорили разом, заспорили, потом Пит заявил, что за палаткой лучше не ходить. Во-первых, можно нарваться (боятся меня, сопляки!), а во-вторых, до утра можно пересидеть вот здесь, в расщелине. Не маленькие!

У меня пересохло в горле. Мышеловка захлопнулась! Навалился Большой Страх и стал душить, в голове опустело, и в этой пустоте завизжал тонкий голос: «Беги, беги, беги…»

Бежать было некуда. Хорошая каменная гробница! Я хотел подняться, но из ног будто вынули кости.

Они по одному протискивались в расщелину, еще несколько шагов, и Пит скажет: «А вот и наш капитан», – или что-то в этом роде, и вид у меня будет глупый и позорный.

Страх вдруг ушел, испарился, на какое-то мгновение мне померещилось, будто я снова окопался в дюнах, а рядом Гер– вег пытается снять пулеметчика с вышки, и хоть нет у меня ни к кому здесь ненависти, я буду стрелять и убивать, чтобы не убили меня.

Это видение еще не успело исчезнуть, когда я вскочил и нажал на спуск.

Сухие хлопки слились в длинный треск и заметались в каменном мешке.

«Что я натворил, – обожгла мысль, – в кого стрелял?!»

Пит был еще жив, когда, шатаясь, я подошел к нему. Он что-то пробормотал и уронил голову.

Что я натворил, я же убил их! Не знаю, сколько времени я простоял над ними, тупо повторяя: «Что я натворил, что я натворил, что я натворил…» Но тогда я еще не понимал – что! И когда вдруг понял, пришел огонь и выжег мозг, в глазах замелькали багровые пятна. Их лица в темноте не были видны, но я вдруг решил, что один из них – мой сын!

Не помню, что было потом. Кажется, я по очереди тормошил их, лепетал: «Вставайте, ребята, поиграли и хватит», – и другой вздор. Потом меня подняло с места и кинуло вниз; продираясь сквозь кустарник с закрытыми глазами, я споткнулся и полетел лицом в листья, и единственной при этом мыслью было: «Сейчас проснусь…»

Я стоял на тропе, у ног моих лежал «дюрандаль». Шок прошел, холодное отчаяние сковало меня. Было все равно, идти вниз, к полигону, а там застрелиться или спрыгнуть в реку здесь. Самое подлое, что одновременно с этим я не собирался делать ни того, ни другого, мелкие оправдания возникали и тут же стыдливо гасли. Но придет их час, они расцветут потом, и память все смажет.

Ложь, сплошная ложь! А правда – вот она: кровь детей моих на руках моих. И моя ли в том вина? Им сказали – убей, их научили – как, им объяснили – зачем. Что с того, если они не здесь, а там свирепствуют в зондеркомандах, что с того, если они замарали имя человеческое во веки веков?! Но ведь и меня сделали убийцей, эти чистоплюи! Кто им дал право вязать нас кровью? Кто дал право загонять в казармы, продавать в наемники?

Игры без правил кончаются кровью.

Я сел на камень и долго просидел в темноте.

Звезды начали исчезать, потянуло сыростью, наползал туман. Туманом сопровождался мой приезд сюда, им же и кончается. Ничего, это ненадолго. Теперь я начну задавать вопросы, и пусть они попробуют мне не ответить!

Если ведется игра без правил – устанавливай свои правила!

Я подобрал «дюрандаль» и пошел наверх, к школе.

Москва, 1981 г.

ЧЕРНЫЙ СТЕРХ

Старое пепелище всегда кисло пахнет, но мед с кладбищенских цветов сладок.

Книга Вишт, стих 317

Пролог

Жил-был однажды Аршак Змрян, и было ему четырнадцать лет. И сел он в летний день на самолет и прилетел из Еревана в Москву. Когда-нибудь он вспомнит, что из этого вышло, а пока эту историю расскажу вам я…

Родня

Аршак объявился у своего московского дяди в разгар очередной семейной свары. Явление племянника, которому по всем резонам полагалось быть далеко за Кавказским хребтом, придало разговору между дядей и тетей дополнительную остроту.

Дядина родная сестра предупредить о скоропалительном вылете не успела, телефонная связь, как всегда, барахлила, но самочувствие Аршака от нервозного дядиного приема и тетиных вздетых бровей не испортилось. Он с большим удовольствием съел тарелку вежливо предложенных щей, не отказался от добавки и за чаем рассказал, как сидел в аэропорту – не то плохая погода, не то самолетов не хватало.

– Да, – сказала тетя Зина, – это мы знаем. Недавно у нас три человека жили пять дней. Туман, понимаешь! Гостиница, понимаешь… – Она смерила дядю взглядом, определила его чрезвычайную ничтожность и удалилась на кухню.

Дядя ушел за ней. Оттуда понесся сковородный лязг, захлопали дверцы холодильника и стенного шкафа, а невразумительное бурчание дяди забивалось приглушенными, но внятными кликами тети Зины: «Но позвонить-то, позвонить можно было!» Снова дядино бур-бур-бур, и тетя Зина уже в полный голос: «Да что ты мне объясняешь?! Я все понимаю, но у нас не постоялый двор…»

Аршак развалился на диване и думал о том, что дядя, наверное, расписывает тете обстоятельства его прилета. Считалось, что он еще маленький и не подозревает о новых затеях матери. Он как бы еще не догадывается о том, что долгий и тоскливый роман с сослуживцем, тихим и тоскливым Жирайром Аветисовичем, близится к торжественному тоскливому финалу с музыкой и шампанским. И они, ха-ха, не хотят травмировать малолетку. Аршак с сочувственной иронией относился к затянувшейся дружбе своей тридцатичетырехлетней матери и сорокапятилетнего, но бездетного вдовца. А пока он здесь осваивается, дома у него, вероятно, созревает новый член семьи, почти родитель.

Отца своего он не помнил. Судя по невнятным всхлипам матери, его увела из семьи лучшая подруга. Все его поползновения встретиться с сыном жестоко пресекались. Когда Аршаку было лет пять, незнакомый мужчина пытался с ним заговорить на улице. Маленький Аршак испугался и убежал. Возможно, это был случайный прохожий.

Аршак помнил дядю по его редким наездам в Ереван. Тетя Зина тоже приезжала, но один раз и давно. Судя по всему, у дяди в семье вечный облом, но это не повод, чтобы хлопать дверью – деться все равно некуда, это раз, билет обратно куплен, так что дней десять родственники потерпят, это два. Ну а то, что тетя недовольна его прилетом, так и

ладно. Про буйный нрав и крутой характер тети Зины среди ереванской родни ходили легенды, а про концерты, которые она учиняла, случайные гости-свидетели рассказывали, закатывая глаза от сладкого ужаса.

А еще Аршак знал: здесь имеется двоюродный брат, почти старик – двадцать лет, и двоюродная же сестра, кажется, на год старше Аршака. Они не встречались, так уж получилось. Брата зовут Михаилом, а сестру Кларой. Брат учится и работает, а сестра только учится, но зато в музыкальной школе.

Незаметно для себя он задремал, а когда открыл глаза, то обнаружил в комнате высокого светловолосого парня, сидящего перед включенным телевизором.

– Ты смотри! – хлопнул кулаком по колену парень. – Верный голешок прокакали!

И, не оборачиваясь, протянул Аршаку длинную руку:

– Михаил.

– А меня Аршак зовут.

– Эт-то хорошо, – произнес Михаил и надолго замолчал.

Потом был ужин и роскошный чай. У тети Зины вдруг

улучшилось настроение. Она испекла торт, все накладывала на тарелки, смотрела жалостливо и кивала сочувственно на любые слова гостя.

– Как будем размещаться? – спросил Михаил.

– Как обычно, – ответил дядя. – Ты на второй этаж, Аршак на твое место.

В маленькой комнате стояли нары, давно сколоченные дядей с большим вкусом и размахом – взрослый мог разместиться. Нарами дядя гордился и при случае демонстрировал гостям.

– Вы что ребенка мучаете?! – вздрогнул Аршак от истошного крика тети Зины. – Он же на стуле спит, а вы лясы точите!

Михаила тут же унесло в соседнюю комнату, а когда гость, неудержно зевая, добрел до нар, они уже были застелены.

– А куда же Клара? – вежливо спросил он. – Может, я где-нибудь на раскладушке лягу?

– Клара… Клара, видишь ли, сейчас у своей тети живет, рядом с музыкальной школой, – пояснил дядя, копаясь в платяном шкафу. – Так, понимаешь, ей удобнее, ближе.

– Ну да, – подтвердил, хмыкнув, Михаил, – а то еще, не дай бог, по дороге пальчик ушибет.

Аршак повернулся на бок и закрыл глаза. Тут он представил себе двоюродную сестру Клару: возникло унылое существо с постным лицом, косичками, длинным уродливым платьем до пят, но с огромной скрипкой, прижатой к худому подбородку. Существо взмахнуло смычком, откуда-то из раскрытого окна радио слабо отозвалось полночными курантами. И Аршак мгновенно заснул.

Ночью третий стакан чая дал о себе знать. Аршак сел и легонько стукнулся головой о второй этаж нар. Крякнул, сориентировался в полумраке и побрел, держась за стену. Нашел нужное помещение, вошел, отдал лишнюю жидкость унитазу, вышел и остановился, прислушиваясь.

На кухне опять что-то брякало и хлопало. Не спится тете Зине, подумал Аршак. Пойти рассказать ей про ереванские дела, может, легче станет?

Но там орудовала не тетя Зина. У раскрытого холодильника присела крупная рыжеволосая девица в кожаной куртке с металлической окантовкой. Она брала подряд банки, пакеты, свертки и накладывала в большой пластиковый мешок. Заметив в дверях Аршака, подмигнула ему.

– Вы кто, – вежливо спросил Аршак, – воровка?

Девица выпрямилась, обнаружив тем самым, что на голову выше его, хлопнула дверцей холодильника и взяла с подоконника шлем.

– Нет, я не воровка. А ты, как я погляжу, мой армянский братец, – констатировала она. – Добро пожаловать. Как эти, – кивок в глубину квартиры, – все грызутся? Тотальный привет!

С этими словами она вышла в коридор. Через секунду громко бухнула входная дверь, и почти тут же под окнами началась пальба. Аршак бросился к окну и со второго этажа разглядел в свете ртутного фонаря над подъездом, как девушка легко вскочила на мотоцикл и рванула с места, а за ней еще несколько машин с ревом исчезли в темноте, оставив за собой шлейф дыма и чей-то протяжный мат с верхних этажей.

Образ девочки со скрипочкой несколько потускнел. Аршак зевнул и пошел спать дальше.

Двор

Утром следующего дня он обнаружил себя в пустой квартире. На кухонном столе лежали ключ и записка, а рядом кастрюлька с гречневой кашей. Записка излагала правила обращения с барахлящим замком и умоляла, уходя, все обесточить, обезводить и обезгазить.

Аршак вывалил кашу в большую и глубокую тарелку, посыпал сахарным песком и залил холодным молоком, пакет которого случайно уцелел после налета юной скрипачки.

Потом неприкаянно бродил по квартире, рассматривая дядины чертежи, полистал справочники по дизайну на письменном столе.

День начинался туго.

Сунув ключ в карман, он проверил газ-воду-электричество и вышел во двор знакомиться с местностью.

Жил дядя в районе, весьма отдаленном от центра. Слева дом, справа дом, напротив стройка – глухая монументальная стена, метров сто в длину и этажей пять в высоту, а за ней краны, машины гудят… Несколько хилых деревьев. Остановка автобуса. Разбитая скамейка. На улице дома, серые и девятиэтажные. Словом, нормальный пейзаж. В углу двора капище детского городка – почерневшие от дождей и снегов корявые лилипутские избушки, бревенчатый мосток над бетонированной канавой и косо врытый чурбан, изображающий не то Илью Муромца, не то Идолище Поганое. За непристойными надписями и рисунками разобрать невозможно.

В песочнице ковырялась малышня, рядом на жухлой траве приседали выгуливаемые собаки.

Аршак прошелся по двору, раздумывая, не съездить ли в центр, пройтись по улице Горького с непременным заходом на Старый Арбат, где, по слухам, этим летом разгулялась свобода.

На остановке три долговязых юнца сосредоточенно доламывали скамейку. Один из них, заметив подошедшего Аршака, выпрямился и поманил к себе пальцем. Аршак сплюнул, отвернулся и медленно пошел. Заслышав шаги, нагнулся, вроде бы завязывая шнурок на кроссовке, а когда краем глаза засек нависшего дылду, то, не оборачиваясь, легонько вмазал пяткой в живот.

Дылда крякнул и сел на асфальт. Подскочили его дружки, из-за кустов вылезли еще несколько парней. Дылда поднялся и объявил, что сейчас будет учить драчуна хорошим манерам. Бить, впрочем, не торопились, их было много, сначала можно повеселиться.

Аршак осмотрелся. Шесть лбов, прорваться трудно, но стоит попробовать. Удар пяткой рыжему по колену, этого, с патлами, локтем в живот, нырок и ходу… А там видно будет!

Тут патлатый деловито осведомился, куда доставить тело. Аршак подумал – и сказал. Десять дней здесь жить, найдут, если захотят. Все вдруг заскучали, а рыжий спросил:

– Ты что, Кларкин родственник?

– Ну? – смерил его взглядом Аршак.

– Ладно, ребята, – сказал рыжий, – чего с ней связываться. Пошли. А ты ногами не сучи, пока не трогают, – сказал он Аршаку.

– Позавчера к ней ребята с соседнего двора подошли, – заговорил вдруг дылда. – Не приставали, хотели на дискотеку позвать. Так она, психованная, как пошла цепью махать, гнала через всю улицу. А дружки ее вообще…

– Пошли, пошли, – заторопился рыжий, – а Кларке передай привет. Мир, дружба.

И разбрелись.

Аршак постоял на остановке минут двадцать, но автобуса так и не дождался. Неожиданно заболел живот, и он побрел обратно, нащупывая в кармане ключ.

Соседи

День прошел бездарно. Почти все время Аршак провалялся на диване, листал дядины альбомы, съел еще каши, но без молока.

К вечеру один за другим собрались хозяева. Михаил сразу же сел к телевизору. Пока тетя Зина готовила ужин, Аршак успел сгонять в крестики-нолики с дядей. Тут выяснилось, что нет соли. Виновником немедленно объявили дядю, и началось его изгнание в магазин, откуда заодно надо принести яиц, картошки, молока и мыла. Дядя молчал, сопел и смотрел затравленным волком. Пока тетя Зина излагала свои взгляды на то, каким мужем должен быть дядя, каким не должен и каким на самом деле он, нехороший такой, является, Аршак тихонечко снялся с места и вышел на лестничную клетку.

Выбор был невелик – дверь слева и две справа. Он догадывался, что здесь к соседям как-то не принято соваться, но ереванские рефлексы заставили позвонить в ближайшую дверь.

Она распахнулась мгновенно, словно его звонка давно и с нетерпением ждали. Краснощекий старик, чем-то неуловимо похожий на Деда Мороза и Снегурочку одновременно, внимательно посмотрел на Аршака и крикнул в глубь квартиры:

– Мы сегодня кого-либо ждем в гости?

Появилась старушка.

– Ты кто, мальчик? – спросила она.

– Здравствуйте, – ответил Аршак. – У вас соли не найдется? Я ваш сосед, – он ткнул пальцем в щель, откуда волнами шел голос тети Зины, – то есть не сосед, а почти сосед.

– Ну заходи, почти сосед, – улыбнулась старушка. – Где-то соль у нас оставалась.

В прихожей вдоль стены громоздились ящики, на полу в комнате лежали тюки, узлы, пустые книжные полки стояли торцом у двери.

– Переезжаем, – объяснил хозяин, заметив удивленный взгляд неожиданного гостя. – Так что теперь у вас новые соседи будут.

Старушка вынесла банку с солью.

– Спасибо. – Аршак прижал банку к груди и попятился к двери, но споткнулся о небольшой полуоткрытый ящик и опрокинул его.

Аршак извинился, присел, поставил банку на пол и принялся ссыпать обратно мелкий хлам: какие-то ржавые пружинки, разнокалиберные винты, болты, шурупы, разбитые очки, пустые баночки, пробки, камешки, стеклянные шарики…

– Вот что, – сказала старушка, – раз ты рассыпал, то не сочти за труд выбросить этот ящик.

– Сейчас, – кивнул Аршак. – Только вот соль отнесу.

Тетя Зина не заметила его рейда. Дядя, увидев банку с

солью, обрадовался, ткнул в нее пальцем и хотел было что– то сказать, но тетя уже забыла про соль и втолковывала ему о прокладках в кране, капающем душе и иных сантехнических мелочах. Аршак послушал-послушал и пошел к соседям.

Оттащив ящик к мусоропроводу, вернулся и спросил, чем еще помочь. Отвинтил по просьбе хозяина литые бронзовые ручки и напоследок вынес еще один картонный ящик.

– Впрочем, – сказал, провожая его, хозяин, – пошарь, там много всяких штук. Мне ни к чему, а выбрасывать жалко.

– Это ты из Колиного чемодана? – всплеснула руками старушка.

– У меня сын геологом был. – Старик перестал улыбаться и легонько похлопал Аршака по плечу. – Отовсюду таскал старые штучки, набрал целый чемодан. Ему теперь ничего не надо, а нам тем более.

– Он… умер? – осторожно спросил Аршак.

– Почти. Спился, пропал.

– Вот именно этого мне сейчас не хватало, – сказала наконец тетя Зина, когда прошла ее немота. Онемела она в тот момент, когда в комнату ввалился Аршак с ящиком, водрузил означенный ящик на стол и вывалил неуместные, на ее взгляд, предметы. Но когда дядя потянулся к трухлявому кожаному футляру и вытянул из него старинный плоский фотоаппарат, дар речи вернулся.

Тетя немного покричала, пару раз рыкнула на дремавшего у телевизора Михаила и ушла на кухню.

– А это, интересно, что? – спросил Аршак, вытаскивая два овальных стеклышка, скрепленных пружинкой.

– Это, видишь ли, пенсне. – Дядя повертел стеклышки, отложил в сторону, запустил руку в ящик и вытащил длинный кованый– гвоздь. – Какая прелесть! Явно позапрошлый век! Так ты говоришь, они уезжают?

– Завтра утром машина придет.

– Да-а… Наверно, хорошие люди. Жаль, так и не познакомились. Красота!

Последнее замечание дяди относилось не к переезду соседей, а к плоской лакированной шкатулке со сбитыми петлями и исцарапанной крышкой.

Вскоре на столе выросла гора разнообразных и абсолютно бесполезных предметов. Фотоаппарат оказался марки «Цейс-блокнот», заряжаемый специальной фотопластинкой. Проржавевший насквозь гвоздь рассыпался на куски, к большому огорчению дяди. В шкатулке тоже нашлись забавные безделушки. Мраморный слоник с отбитым носом был немедленно водружен на телевизор. В потускневшей фольге оказался кусок толстого мутного стекла. Но самой замечательной находкой явилась перламутровая штука, похожая на ручку от зонта. Толстый стержень с выложенными по меди переливающимися пластинками неожиданно брызнул во все стороны разноцветными лучами.

Дядя, вертевший в пальцах стекляшку, снова завернул ее в фольгу и, не отрывая глаз от ручки, бросил сверток в общую кучу.

– Ну-ка, ну-ка… – Он потянулся к ручке, и Аршак с большой неохотой отдал ее.

Миша открыл глаза, поднялся с кресла и подошел к ним.

– Ого! – удивился он. – А я-то думаю, с чего это наша маманька развопилась?

Не отвечая, дядя с удовольствием разглядывал перламутровую ручку, так и этак вертел ее под лампой – по стенам и мебели запрыгали радужные пятна.

– Хороший старый перламутр, – констатировал дядя. – Как играет, а? Я к своему зонтику приделаю.

Аршак выпятил нижнюю губу, но ничего не сказал. Дядина идея ему не понравилась, он сам не отказался бы от ручки. К зонту приделывать – глупости! Можно повесить на шнурок – и на шею. В классе от такой штуки все заторчат!

Дядя все крутил ручку. Потом задумался.

– Странно. – Он покачал головой. – Ты заметил, узор на пластинках меняется. Вот, смотри!

Действительно, переливающиеся пятна не оставались на месте. Медленно, словно придавленные стеклом светящиеся капли, они меняли очертания, сливались, расползались…

Медная нашлепка, слабо скрипнув, крутанулась. Трубка оказалась пустотелой. Дядя провел по внутренней стенке пальцем, но ничего не нащупал. Запачкался зеленым – и все.

– Забавно, забавно, – бормотал дядя» шаря по карманам.

Очки нашлись на столе.

– Если сейчас же не очистите мне стол, то ужина не будет! – Голос тети Зины заставил всех вздрогнуть.

Дядя сунул ручку в карман домашней куртки, а остальное барахло сгреб в ящик. Ящик они с племянником быстро запихали под нары, подмигнули друг другу и пошли мыть руки.

К чаю тетя Зина подобрела и расщедрилась на банку сгущенки. Аршак снова спросил про Клару. Миша хмыкнул, а дядя, скосив глаза, пробормотал что-то про сольфеджио. Тетя каменно молчала.

– Она вам привет передавала, – сказал Аршак.

– Спасибо, – только и ответил дядя.

Тут тетя заговорила о воспитании и говорила долго. В итоге дядя пошел спать на нары, а Миша переместился на раскладушку.

А когда все заснули, Аршаку приснился сон.