Текст книги "Спаси своего принца"

Автор книги: Эдриан Маршалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– А я играл в эпизоде. И не в одном, – честно признался Томми Дангл. – Мне казалось, что это – какой-никакой, а все-таки опыт. Да и деньги – в то время я очень в них нуждался. В общем-то, благодаря этим эпизодам меня и заметил мистер Милано…

– Вот-вот, – кивнул Милано. – Об этом я и говорю…

– А вам часто устраивали сцены из-за отказов? – не унималась миссис Поллет.

– Сцены? – Милано нахмурился, и Джун немедленно вспомнилась история с Клемансом Гудвином. – Да, и такое бывает… Помню, одна девушка устроила настоящую истерику. Вначале она разбила туфлей камеру, а потом заявила мне, что я сломал ей жизнь и карьеру. Если честно, мне было ее жаль. Она так плакала… Я предложил ей неплохую, хоть и не очень заметную роль, которая, на мой взгляд, ей подходила. Но, увы, эта девушка считала себя достойной лучшей участи…

– И что с ней стало? – поинтересовалась участливая миссис Поллет.

Шон пожал плечами.

– Не знаю. Но, надеюсь, она взяла себя в руки и продолжила свой тернистый путь к славе. В конце концов, я – не единственный режиссер… Может быть, кто-то другой открыл в ней искру Божью…

Приготовления наконец-то закончились, и все приступили к долгожданной трапезе. Луиза Бергман заметила, что повидала много пикников, но никогда не была на пикнике под звездами.

– Пикник под звездами… – улыбнулся Милано. – Хорошее название для фильма. Пожалуй, я как-нибудь его использую, если Луиза, конечно, не обвинит меня в плагиате.

– Конечно, конечно, – смеясь, ответила Луиза. – Если только вы дадите мне главную роль в этом фильме…

– А обо мне вы совсем забыли? – вмешался Оливье и посмотрел на Луизу таким по-детски жалобным взглядом, что все рассмеялись.

Джун, которую бабушка, не так часто баловала жареным мясом, почему-то не чувствовала ни малейшего желания есть. Шон Милано тоже ни к чему не притронулся. Он только попросил плеснуть ему немного вина.

Джун в который уже раз заметила, что Милано протер стаканчик салфеткой, прежде чем отпить из него. Теперь она была полностью согласна с офицером Райаном: человек, донимавший режиссера письмами, определенно знал его привычки, и, если не входил в круг друзей Милано, то уж точно имел с ним общих знакомых…

Взяв стаканчик с вином, Милано сказал, что хочет полюбоваться местными красотами, и направился к озеру. Джун, воспользовавшись тем, что все обсуждают рецепт восхитительного маринада миссис Поллет, последовала за ним. С одной стороны, ей не хотелось навлекать на себя еще большие подозрения со стороны бабушки, с другой – она беспокоилась за Милано.

В конце концов, это я пригласила его сюда, оправдывалась перед собой Джун. Значит, я за него отвечаю. Едва ли ему успели привезти лекарства. А ведь он так беспокоился из-за того, что у него может начаться приступ…

За деревьями блеснуло серебристо-серое полотно воды. На Джун повеяло чистой и свежей прохладой. В темноте песок на берегу казался снегом – разница была только в том, что он не хрустел под ногами.

Милано стоял у самой кромки воды и задумчиво рассматривал стальное полотно, на котором легкий ветерок образовал маленькие складочки.

С ним все в порядке… Можно и обратно идти, намекнула себе Джун, но почему-то осталась стоять на месте.

Милано будто спиной почувствовал ее появление.

– Мой ангел-хранитель? – не оборачиваясь, поинтересовался он.

Джун никогда не думала, что можно улыбаться голосом.

– Извините, что помешала… – смущенно пробормотала она.

– Ничего. Подойдите сюда.

Джун послушно подошла и остановилась у самой воды, рядом с Милано.

– Правда, красиво? – Шон раздвинул руки так, словно хотел охватить ими и озеро, и деревья, и небосклон.

– Очень, – кивнула Джун. – А вы сопротивлялись, спорили, не хотели идти…

– Я же говорил – со мной тяжело.

– А я не боюсь трудностей, – вырвалось у Джун.

Секундой позже до нее дошло, как мог понять ее Милано. Но брать свои слова назад было слишком поздно. Да и как еще он должен был понять ее, когда Джун сказала именно то, что думала?

Джун почувствовала, как высоко подпрыгнуло сердце. Оно не опустилось – застряло где-то в горле, словно выжидая: что скажет Милано, что он ответит?

– А я боюсь. Боюсь до чертиков. Боюсь всего, чего только можно бояться… Конечно, я понимаю, вы обошлись бы и без моих дурацких признаний. Но на вашем месте, Джун, я бы за тридевять земель убежал от такого человека…

Джун почувствовала, как сердце опустилось на место, где ему и надлежало быть. Она глубоко вдохнула и внимательно посмотрела на профиль Милано, озаренный лунным Светом. Губы мужчины не улыбались. Он не шутил, он говорил серьезно. Но о чем? Эти воспитанные люди так любят играть словами, что не всегда поймешь, что именно они имеют в виду… Да, он боится. Боится выпить из грязной кружки, боится слишком большого интереса к своей персоне, боится называть вещи своими именами… Но чего он боится сейчас? Ее излишней откровенности? Или самого себя?

Джун почувствовала себя беспомощной. Она не могла играть словами так, как это умел делать Шон. Она ничего не могла. Даже вдохнуть, потому что сердце снова, подпрыгнув, застряло где-то в горле и мешало дышать.

– Что я такое несу… – не глядя на нее, пробормотал Шон. – Ведь вы меня совсем запрезираете…

– Но почему? – Джун с облегчением поняла, что снова обрела дар речи.

– Почему? Да потому что я в твоих… в ваших глазах выгляжу слюнтяем, размазней, который только и умеет, что находить неприятности и выпутываться из них с помощью других людей…

– Неправда, я так вовсе не думаю, – горячо возразила Джун. – Мне только кажется, что вы… прячетесь. Постоянно прячетесь от всего… И не хотите выбираться…

– Не хочу? – по губам Шона скользнула усталая усмешка. – Напротив, я бы и рад… Но не могу…

– Если вам нужна помощь, то я…

Шон приложил палец к губам.

– Тшш… Молчите, Джун. Вспомните, как там в детективах: «все, что вы скажете, будет использовано против вас»… И против меня, увы…

Увы… Где-то вдалеке – нет, не вдалеке, в другом пространстве, в другом измерении – находятся двое: Селина и Ким. Шон прав: мысль об этих двоих сковывает уста невидимым замком…

Молчите, Джун… Но как тут молчать, когда внутри закипает огромный котел, а от него исходит такой пар, что голова идет кругом? Как молчать, когда слова обжигают рот, просясь наружу? Ему хорошо, он умеет молчать, когда надо молчать, и говорить, когда надо говорить… Неужели этому можно научиться? Или этому учит страх, тревога, та, что вечно дремлет в его глазах?

– Иногда молчание значит куда больше, чем слова, – ответил ее мыслям Милано. – Слова это всего лишь оболочка чувства. И если постоянно разворачивать эту оболочку, то чувство вылетит, как дым, вот в это звездное небо… И его уже не поймать…

Джун поспорила бы с ним, обязательно поспорила, но не сейчас. Сейчас, в эту минуту устами Шона Милано говорила сама Истина…

– Как вы себя чувствуете, мистер Милано? – немного помолчав, спросила Джун.

– Могу я вас кое о чем попросить? – повернулся к ней Милано.

– Конечно… – О чем угодно, хотела добавить Джун, но сдержалась.

– Давай перейдем на «ты». Ты для меня будешь – просто Джун, а я для тебя – просто Шон. Без всяких «мистеров Милано». Во всяком случае, когда мы наедине… Договорились, Джун?

– Договорились, Шон, – улыбнулась девушка. – Только не убегай от вопроса.

– А я и не убегаю. Как ни странно, я чувствую себя очень даже неплохо. Страшно даже загадывать…

– А ты не бойся…

– Легко тебе говорить. Ты – молодая здоровая девушка, у которой вся жизнь еще впереди.

– Так ведь и ты – не старик.

– Неужели? По-моему, совсем недавно ты думала по-другому.

– Я просто не видела тебя… То есть настоящего тебя…

– Хочешь сказать, теперь ты знаешь, кто я такой? – Милано пристально посмотрел на Джун, но Джун отважно встретила его взгляд и не отвела глаза.

– Я, конечно, не могу знать о тебе все… Этого даже ты сам не знаешь. Но теперь я понимаю, что Шон Милано умеет радоваться и, несмотря на весь свой пессимизм, желает быть счастливым.

– А кто не желает?

– Тот, кто не верит. Тот, кто окончательно разочаровался. А у тебя есть еще шанс…

– Ты так считаешь? – насмешливо поинтересовался Милано.

– Да, и не вижу в этом ничего смешного.

– А я и не смеюсь… – посерьезнел Милано и плотнее затянул шарф на своей шее. – Холодно тут, у озера. Ты не замерзла, Джун?

– Ни капельки… – Джун нерешительно посмотрела на Милано, но все-таки спросила: – Скажи, Шон, а почему ты всегда ходишь в шарфе? Боишься простудиться или это что-то другое?

– Другое, – немного подумав, ответил Милано. – Ты говорила, что я – далеко не красавец. Так вот без шарфа я был бы совсем страшен. У меня на шее шрам размером с толстую авторучку… Если бы я не был таким жутким трусом, сделал бы операцию… Представь, как на меня будут пялиться, если я покажусь без этой штуки…

Милано дернул кончик шарфа. Ткань соскользнула с шеи, обнажив то, что Милано так старательно скрывал от окружающих. Джун наклонилась и, подняв упавший шарф, отряхнула его от песка и протянула Милано. На шее у него действительно белел шрам, однако ужасным Джун он вовсе не показался. Шрам был широким, но не таким уж большим, каким его, по всей видимости, рисовало воображение Милано.

Шон смотрел на нее испытующе. Джун поняла, что он ожидал прочитать на ее лице изумление или страх, и был даже разочарован, что ничего подобного не увидел.

– Не знаю, зачем ты его прячешь, – пожала плечами Джун. – Вряд ли кто-то испугается его и убежит… По-моему, глупо делать операцию из-за такого пустяка. Да и кутаться в шарф, когда на улице – жара, тоже глупо…

– Маленькая бесстрашная Джун, – скептически усмехнулся Шон. – Тебя ведь ничем не напугаешь, так?

– Этим – уж точно, – в тон ему ответила Джун. – А как ты его получил?

– Ты снова скажешь, что это глупо. Тогда я почувствую себя полным дураком.

– Ничего, глупостью меня тоже не испугаешь, – шутливо ободрила его Джун.

Шон неодобрительно покосился в ее сторону, а потом сделал несколько глотков вина.

– Когда я был ребенком, – начал он после недолгого молчания, – мой отец все время болел. Сложно было придумать заболевание, которого у него не было. Наш дом напоминал филиал коммерческой клиники. Врачи бывали у нас каждый день, и повсюду витал запах лекарств. Мать была настолько занята отцом и его болезнями, что на меня у нее не оставалось ни сил, ни времени. Конечно, я как любой нормальный ребенок, жаждал внимания. Но какое тут внимание, когда в доме – вечный больной…

Однажды, когда мне стукнуло десять, а родители попросту забыли о моем «юбилее», я не выдержал и решился на безумный поступок. Выбрался в окно и попытался перебраться по карнизу в комнату матери.

Сам не знаю, что двигало мной тогда: не то желание привлечь к себе внимание, не то жажда мести – если мама забыла о моем дне рождения, пусть хотя бы испугается за меня…

Наверное, уже понятно, что до комнаты я не добрался. Поскользнулся и свалился с карниза… На беду, наш садовник приставил грабли к той самой стене, на которой мне вздумалось играть в «человека-паука»… Грабли задели шею, и я своего добился: такого внимания к моей скромной персоне еще никогда не было.

Мать, обезумевшая от вида моей окровавленной шеи, решила, что я умираю. Все носились вокруг меня, звонили врачам… К счастью, ни одна из важных артерий задета не была, так что все ограничилось кровотечением ну и, разумеется, шрамом, который всю жизнь напоминал моей несчастной матери о том, что она забыла о моем дне рождения…

Тогда я казался себе героем: кровавая рана, шрам, всеобщее внимание и сочувствие… И только позже, после смерти отца, до меня дошло, что в тот день я сделал серьезную ошибку… Нельзя было быть таким эгоистом… Впрочем, я за это поплатился. После падения у меня развилась боязнь высоты, вслед за которой пришли и другие страхи… Мать отправила меня к семейному психоаналитику, и с тех самых пор я испытал на себе все прелести материнской опеки…

После смерти отца я в каком-то смысле занял его место. Мама посвящала мне все свое время, все силы… Когда я немного встал на ноги – что, надо сказать, далось мне нелегко, ведь мать не хотела отпускать от себя свое больное чадо ни на секунду, – то принял решение жить своей жизнью… Конечно, маму шокировало то, что я хочу переехать, но я был тверд и не поддался на ее уговоры…

После смерти доктора Тавихэма – нашего семейного психоаналитика – я перерезал последнюю ниточку, которая нас с ней связывала, – обратился к врачу, которого выбрал для себя сам. К Патрику Кабоди. С ним мы познакомились на съемках одного из моих фильмов. Он пришел к нам в качестве консультанта по вопросам подростковой психологии и буквально за какой-то час общения узнал обо мне больше, чем Тавихэм за наши многолетние сеансы… Мама пыталась посоветовать мне своего доктора, но я снова ответил категорическим отказом, чем сильно ее обидел…

Шон сделал еще глоток вина. Джун поняла, что он очень волнуется, рассказывая ей об этом. Кажется, он еще ни с кем не был так откровенен. Разве что со своими врачами, но Джун никогда не понимала, как можно откровенничать с чужим человеком, которому надо платить…

– А знаешь, что самое смешное, Джун?

Джун покачала головой и внимательно посмотрела на Милано.

– Недавно я размышлял, что заставило меня жениться на моей первой жене, Джекки Сьюлитт…

– И что же?

– Как это ни парадоксально, я пытался найти в ней свою мать. Правда, нашел почему-то ребенка, маленького и эгоистичного, такого же, как и я сам…

– Так вы поэтому развелись? Потому что были слишком похожи?

– Наверное, да. Обоим было плохо, и каждый пытался доказать другому, что именно ему хуже и сложнее в этой жизни… Глупо, правда?

– Не знаю, мне сложно это понять, – серьезно покачала головой Джун. – Но я думаю, что такие отношения нельзя назвать любовью…

– А какие можно?

– Не знаю, – вздохнула Джун и почувствовала, как сердце снова затрепетало в груди. – Я думала о любви, но поняла, что ничего о ней не знаю. Она… она так сложна, что о ней не скажешь в двух словах. И даже в одном предложении… Любовь – это все. И нежность, и доверие, и желание понять, помочь, утешить, и… – Джун осеклась и виновато посмотрела на Шона. – Вот видишь, сколько получилось слов? А ведь я еще не все сказала…

Шон улыбнулся ей, но вовсе не насмешливо, как того ожидала Джун. Его улыбка, его взгляд, весь его облик лучились таким умилением и нежностью, что у Джун мурашки побежали по телу. Таким она не видела его еще ни разу. Таким она даже не представляла его себе. Эти глубокие карие глаза, которые так часто вставали перед ее мысленным взором, теперь не казались ей усталыми глазами старика. Этот взгляд принадлежал молодому мужчине, который, пускай и поздно, но уверовал в жизнь, уверовал в то, что может стать счастливым. И эту веру, эту надежду на счастье подарила ему та, кого он еще совсем недавно считал маленькой, чересчур наивной и откровенной девчонкой…

И когда мягкие пальцы Шона коснулись ее лица, Джун наконец поняла, что же такое – Любовь. Любовь – это возможность сделать другого счастливым, и оттого стать счастливой самой…

10

– Просто поразительно, с какой скоростью разносятся дурные вести! – возмутилась Пентилия, свернув в трубочку свой любимый «Вуман Синема».

– В чем дело? – поинтересовалась Джун, мысли которой витали далеко от скандалов в прессе и от тарелки с запеканкой, которую миссис Поллет приготовила им на завтрак.

– Представь себе, Джун, пресса уже смакует слухи о покушениях на Милано… – вздохнула Пентилия. – «Мы надеемся, что Милано вернется к нам живым и здоровым», – вот что пишут в «Вуман Синема». Живым и здоровым… Это надо же? Представляю, что пишут остальные… Небось и некролог уже для него заготовили…

– Бабушка…

– А что – бабушка? Думаешь, я не возмущена этим? А ведь Милано так не хотел привлекать к себе излишнего внимания… Теперь-то сюда наверняка потащатся журналисты… Думаю, и невеста к нему приедет… – Пентилия так выразительно посмотрела на Джун, что девушка чуть не подавилась запеканкой.

– Ну что ты так на меня смотришь? – вспыхнула Джун. – Мне все равно, приедет к нему мисс Бельски или нет…

– Ох, не темни, Джун… – прищурилась бабушка. – Я прекрасно знаю, когда ты врешь.

– Ничего я не вру!

– А вот и врешь… Заалела, как гранат в разрезе… Думаешь, я не вижу, как ты него смотришь?

– И как же?

– Как маленькая глупая влюбленная девчонка, вот как.

– Не говори ерунды, ба…

– Джун, господи, ну чем тебе не приглянулся Дангл? Как будто ты выбираешь мужчин мне назло… Милано тебе в отцы годится, к тому же он помолвлен… Да и потом – зачем ты ему? Слава богу, он мужчина рассудительный, и к тебе относится должным образом.

– Каким, хотела бы я знать?! – вышла из себя Джун.

– Как к ребенку. Как к милому и жизнерадостному ребенку, которому нужно найти занятие…

Ох, если бы Пентилия знала, как она далека от действительности… Джун не стала разочаровывать бабушку и, немного успокоившись, ответила:

– Во-первых, я давно уже не ребенок. И только ты этого не понимаешь. А во-вторых, ты просто насмотрелась на Оливье и Луизу. Теперь тебе повсюду мерещатся влюбленные.

– Ну ладно, – сдалась Пентилия. – Надеюсь, это действительно так. Признаюсь, твой настрой в последнее время меня очень сильно беспокоит… Я готова смириться с тем, что Милано годится тебе в отцы. Но он собирается жениться… И прости меня, деточка, но с Селиной Бельски у тебя… мало общего.

– Конечно, – ехидно хмыкнула Джун. – Я ведь маленькая и страшненькая, да, бабуля?

– Не говори глупостей, Джун, – раздраженно ответила миссис Петти. – Я вовсе не это имела в виду. Вы с ней совершенно разные. Из разных миров. И Милано – человек из ее мира, а не из твоего…

– Какого черта мы вообще об этом говорим?

– Джун!

– То есть я хотела сказать, что глупо говорить об этом. Я не собиралась соперничать с моделью, а с Милано нас ничего, кроме съемок, не связывает… – Джун отодвинула недоеденную запеканку и поднялась из-за стола. – Спасибо за завтрак.

– Ты ведь почти ничего не съела!

– Ты испортила мне весь аппетит…

– Может быть, ты не пойдешь сегодня на съемки? – уже мягче спросила Пентилия.

– Вообще-то, меня официально приняли в штат, – напомнила Джун, уже догадываясь, к чему клонит бабушка. – Теперь это – моя работа. А на работу, как ты знаешь, принято выходить…

– Джун, ничего хорошего из этого не получится. Весь Ловенхилл судачит о том, что Милано задумал снимать часовню. И все говорят, что у него наверняка будут неприятности. Часовня Уайт Ривер – проклятое место. А с этими вещами не шутят…

– О, Господи, дай мне терпения… – Джун закусила губу и умоляюще посмотрела на бабушку. – Обещаю, ба, ничего со мной не случится. Это же часовня проклята, а не я…

– Слава богу, я уговорила Милано убрать мисс Мизетту из этой сцены, – вздохнула Пентилия. – Я бы не смогла играть. От страха все бы перепутала… Ох, Джун, если бы ты знала, как я не хочу тебя отпускать…

– Ну все, бабушка, мне нужно бежать. – Джун подошла к бабушке и поцеловала ее в щеку, подумав, что этот поцелуй – скорее, дань привычке, нежели искреннее желание.

Бабушка словно прочитала ее мысли.

– Джун?

– Что, ба?

– Извини, если обидела. Ты права, мне всюду мерещатся любовные дела. Но это потому, что я люблю тебя и желаю тебе счастья. Пожалуйста, деточка, присмотрись к Томми. Он – замечательный парень, и, по-моему, ты ему нравишься…

«Деточка» улыбнулась. Все-таки миссис Петти неисправима…

Джун всегда чувствовала себя не в своей тарелке, когда приходилось врать. Тем более раньше у них с бабушкой не было секретов друг от друга. Теперь все иначе, но Джун надеялась, что очень скоро ей не понадобится скрываться ни от Пентилии, ни от кого другого. Во всяком случае, Шон ей обещал. А свои обещания, как заметила Джун, он выполнял всегда…

После «пикника под звездами», как окрестила их вечерний пикник Луиза Бергман, Джун чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Поначалу она боялась, что Шон может испугаться и свести их полупризнания к милой дружеской беседе, а потому на следующий день даже не решилась подойти к нему первой.

Каковы же были ее удивление и радость, когда Милано сам подошел к ней после съемок и предложил заглянуть к нему домой, чтобы спокойно обо всем поговорить…

Нет, он не собирался идти на попятный. И не собирался морочить Джун голову, чего больше всего боялась Пентилия Лиллард. Напротив, Шон был настолько серьезен в своих намерениях, что Джун не могла не восхититься той уверенностью, с которой он стал говорить о жизни, той жизни, что отныне стала их общей…

Правда, Шон всего один раз произнес слово «люблю», но Джун и не требовала большего. Гораздо важнее было то, что Шон вкладывал в это слово, нежели то, как часто он его произносил.

– Мне даже страшно целовать тебя, пока ты – чья-то невеста, – смущенно признался он Джун. – Никогда в жизни не испытывал ничего подобного… Знаешь, обычно женщины выбирали меня, а сейчас я впервые в жизни сделал выбор сам. Вот только я ужасно боялся, что ты меня не выберешь… Решишь остаться со своим женихом или увлечешься кем-нибудь, вроде Томми Дангла…

– Да ты ревнивец, – смеясь, ответила Джун. – Учти, что я не люблю собственников. Мы и с Кимом крупно из-за этого поссорились. Он не хотел, чтобы я уезжала. Заявил, что я обязательно увлекусь каким-нибудь актером и изменю ему… Впрочем, так оно и вышло, – вздохнув, добавила Джун.

– Ничего подобного, – с жаром возразил Милано. – Если бы твой Ким был умнее, он не стал бы устраивать тебе сцен. Хотя я должен быть ему благодарен. Иначе ты бы меня не заметила…

– Тебя невозможно не заметить, – тихо произнесла Джун и провела рукой по небритой щеке Милано. – Я тебя заметила еще в нашу первую встречу. Просто тогда я тебя не разглядела хорошенько…

Шон опустил голову и едва коснулся губами ее руки. Джун прикрыла глаза и почувствовала такое желание, какого у нее никогда не было с Кимом. Теперь Джун понимала почему: Ким вечно давил на нее, постоянно насмешничал. А Шон… Шон никуда не торопился и ни к чему не принуждал. Он был честен с ней и хотел быть честным со всеми… И то, что Джун могла доверять ему, было в сотню раз ценнее любого, даже самого дорогого подарка…

– Я должен отснять в часовне несколько сцен, а после этого сделаю перерыв на пару дней. Мы вместе уедем из Ловенхилла. Ты поедешь к своему, надеюсь, уже бывшему жениху и дашь ему окончательную отставку. А я навешу Селину и объясню ей, что наши отношения были ошибкой… – Джун до сих пор не верилось, что Шон предпочел ее этой роскошной блондинке. И это так явственно читалось в ее глазах, что Шон поспешил добавить: – Джун, они действительно были ошибкой. И слава богу, что я понял это раньше, чем женился на ней… Селина из той породы женщин, которые – уж не знаю, инстинктивно или нет – всегда выбирают победителей. Но я-то – не победитель. Конечно, и неудачником меня не назовешь… В общем-то, она всегда видела во мне только мое имя: Шон Милано. Не будь я Шоном Милано, известным режиссером, не было бы и нашего романа. Точка…

– Шон, но ведь она гораздо красивее меня… – не глядя на него, пробормотала Джун.

Шон протянул руку к заколке, которой Джун собирала волосы. Щелчок и заколка была снята, а густая грива пепельных волос рассыпалась по плечам. Джун густо покраснела, а Шон с улыбкой произнес:

– Давно хотел это увидеть. И ты будешь говорить, что есть женщина красивее тебя?

Джун засмеялась счастливым смехом. Господи, неужели все это не сон? Вместо тревоги, которую она так привыкла видеть в глазах Шона, в них – восхищение. И кем он восхищается? Ею – маленькой нескладной девчонкой в огромных штанах с тысячью карманов…

– Конечно, я бы с удовольствием тебя переодел, – словно прочитав ее мысли, добавил Шон. – Но если тебе нравится одеваться так… Что ж, я не против. Ходи хоть в робе – главное, что ты моя. Моя маленькая Джун… Моя дорогая спасительница…

Шон долго пытался выпытать у нее, какой она представляет себе их свадьбу, но Джун наотрез отказалась отвечать.

– Я все-таки суеверная, Шон. Боюсь загадывать такие вещи.

– Ага, значит, не я один боюсь всего на свете…

– Это плохая примета…

– Сразу видно – бабушкино воспитание… Когда мы наконец разорвем свои узы, первым делом пойдем к твоей бабушке. Мне кажется, в последнее время она ко мне холодно относится. И я подозреваю, в чем причина…

– Она догадывается, – кивнула Джун. – А мне так неприятно ей врать…

– Потерпи, Джун. Еще пара дней – и все закончится. Никакой лжи. Только правда…

– Обещаешь?

– Конечно, девочка…

Шон склонился к ее волосам и вдохнул их запах. Джун снова зажмурила глаза… Ей так хотелось, чтобы Шон поцеловал ее, но она знала – еще не время…

Дурные вести уже дошли до Шона Милано. Джун поняла это сразу, как только увидела его на съемочной площадке. Он выглядел подавленным и мрачным, а в его глазах притаилась хорошо знакомая Джун тревога.

Неужели он снова начал пить свои таблетки? – испугалась Джун. После того как Шон, поддавшись ее уговорам, провел несколько дней без лекарств, прописанных Кабоди, ему стало гораздо лучше: тревога куда-то ушла, приступы панического страха исчезли. Шон отшучивался и говорил, что Джун – лучший лекарь на свете, но Джун чувствовала, что дело не только в ней. Может быть, психоаналитик что-то напутал и выписал Шону не те таблетки? Но и это объяснение не казалось Джун правдоподобным.

В этот раз Шон пришел на съемки не один – он взял с собой Твинсона, который уютно устроился на хозяйских руках и с любопытством разглядывал людей, снующих вокруг. Джун пожалела, что не попросила бабушку испечь овсяного печенья – любимого лакомства Твинсона. Впрочем, откуда она могла знать, что Шон возьмет с собой хорька. Он ведь ни разу не приносил на съемки Твинсона. Видно, статьи в прессе его по-настоящему расстроили…

Увы, но предсказания Пентилии Лиллард начали сбываться довольно скоро. Не успела Лилиан объявить о начале съемок, как раздался чей-то громкий крик: «Она проклята!», и перед камерами нарисовался весьма колоритный персонаж, вполне достойный комедии Милано.

Это был сгорбленный, сморщенный старичок в потрепанной одежде. Воздев к сводам часовни какую-то палку, по всей видимости служившую ему вместо посоха, он закатил глаза и начал вещать о том, что на всех, кто попадет в эту часовню, «сатана нашлет безумие». На головы притихших актеров посыпались такие пророчества и проклятья, что даже самому хладнокровному стало бы не по себе.

Джун сразу догадалась, что старичок – тот самый Дуглас, о котором рассказывала ей миссис Поллет.

Шон Милано какое-то время молчал, но с каждым проклятием, изрекаемым весьма громогласным Дугласом, становился все мрачнее и мрачнее. Наконец он не выдержал и, изо всех сил стараясь быть вежливым, настойчиво попросил старика отойти от камер и не мешать съемкам.

К счастью, долго уговаривать Дугласа не пришлось. Он заявил Милано, что тот совершенно напрасно «шутит с сатаной и искушает судьбу», и гордо удалился, опираясь на свою импровизированную трость.

После ухода Дугласа, казалось, все встало на свои места. Сцена была отснята после третьего дубля, а затем Милано объявил получасовой перерыв. Актеры разбрелись по часовне, а кое-кто даже спустился, чтобы посмотреть на Уайт Ривер, несущую свои воды под холмом, на котором стояла «проклятая» часовня.

Шон Милано уселся на раскладной стул и принялся поглаживать хорька, задремавшего у него на руках. Вид у мужчины при этом был до того измученный, что у Джун сжалось сердце. Ей очень хотелось подойти к нему, поговорить, успокоить, утешить… Но Джун мужественно сдержала порыв, чтобы лишний раз не привлекать к их паре ненужного внимания.

На людях они с Шоном договорились вести себя, как обычно, до поры до времени поддерживая у окружающих иллюзию, что они – всего лишь режиссер и его знакомая, внучка актрисы, задействованной в съемках.

Джун терзалась недолго – Шон подошел к ней сам. Ей показалось, что со вчерашнего вечера, их последней встречи, он постарел на несколько лет.

– Шон, ты уже знаешь? – тихо спросила она. – Не стоит так отчаиваться, это всего лишь пресса… К тому же Эммет говорит, что эти слухи и сплетни пойдут только на пользу «Моим странным друзьям». Конечно, утешение сомнительное. Но все-таки – хоть какой-то плюс…

– Есть минус. И довольно жирный, – в ответ шепнул ей Шон. – Теперь все знают, что я в Ловенхилле. Сегодня мне позвонила мама. Она порывалась приехать, но, к счастью, мне удалось отговорить ее, заверив, что все эти статьи – чистейшая выдумка журналистов… Звонила моя бывшая жена – Джекки. И ее мне пришлось отговаривать от поездки в Ловенхилл. Следующей позвонила Селина… Правда, приезжать она не собирается – у нее очередная фотосессия. Я сказал ей, что через пару дней приеду и что нам с ней нужно серьезно поговорить. Знаешь, мне показалось, что ей безразлично, приеду я или нет… Звонила как будто для галочки – только потому, что узнала о моих злоключениях из газет… Впрочем, я даже облегчение почувствовал – мне не хотелось делать ей больно… Но это все пустяки по сравнению с другой новостью… – Шон снова помрачнел. – Я получил письмо. Думаю, ты понимаешь, от кого оно…

– От анонима?! – вырвалось у Джун.

– Тшш… – Шон поднес палец к губам. – Не знаю, что и делать. Хотел рассказать Эммету, но передумал. Он снова потащит меня в полицию…

– И правильно сделает.

– Он и так уже достаточно сделал, – нервно усмехнулся Шон.

– В каком смысле? – недоуменно уставилась на него Джун. – Ах, ты об этом… По-моему, он сделал правильно, рассказав обо всем офицеру Райану. По крайней мере, есть хоть какой-то шанс, что этого психа найдут. Послушай, Шон, тебе нужно обо всем рассказать Эммету. Если ты не скажешь ему, мне самой придется отвезти тебя в полицию…

– Однако ты – решительная девушка… – усмехнулся Шон.

– Будто не знал, – вздохнула Джун и с мольбой в глазах посмотрела на Шона. – Надеюсь, ты не пил свои таблетки?

Шон виновато, совсем как мальчишка, опустил глаза.

– Я был бы рад ответить «нет». Но ты знаешь, с моим страхом без них сложно справиться…

– Страх у всех одинаковый, – резко возразила Джун, но, заметив, как изменилось лицо Шона, спросила уже мягче: – Почему ты мне не позвонил? Я бы тебя успокоила…

– Не хотелось вынуждать тебя к новой лжи. Ты бы помчалась ко мне, а миссис Лиллард наверняка стала бы тебя расспрашивать о том, куда и зачем ты идешь.

– Спасибо, конечно, за заботу, – признательно улыбнулась Джун. – Но лучше бы ты позвонил. Мое вранье – ничто по сравнению с тем, что ты снова начал травить себя этой гадостью. От этих таблеток никакой пользы, Шон. Один только вред… На время тебе становится легче, но потом – еще хуже… В любом случае, что сделано, то сделано, – вздохнув, добавила она. – О чем тебе пишет этот тип?