Текст книги "История яхты «Паразит»
(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XVI)"

Автор книги: Эдлис Сергрэв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Командор подпрыгнул:

– Эврика! Мы согреемся сейчас! Я нашел! Мое счастье я понесу сам! В своем мешке! А саквояж мы сожжем. Сожжем саквояжик! Мы славно погреемся, мои друзья. У меня застыли внутренности. Я – лед! Я – глетчер!…

Саквояж дал больше дыма, чем тепла; люди жадно склонялись над огнем, опаляя усы и бороды. Но консервы не разогревались на легком огне; снег таял, оставаясь холодным. Голая каменная жаба сидела на льду; омерзительная и цветущая, она была неизменна.

Когда костер догорел, они двинулись за запад. Свой мешок с маскоттой Ферри тащил за ремни по льду.

Несмотря на сдержанный шаг, путники достигли воды совсем скоро. Зеленая колеблющаяся равнина была запятнана огромными льдинами. Дальше идти было и впрямь некуда.

– Вот и все, – сказал швед. – Нас ищут.

От голода ему казалось, что живот примерз к крестцу.

Они легли. Саббаторе прижался к боку Торбальдсена, притиснул свою голову ему подмышку и успокоился в тяжелом оцепенении.

– Спать! – простонал Ферри, порывисто приподнимаясь на локте. – Дайте мне спать!

Но его организм уже не принимал сна.

Швед крепко зажмурил глаза, крепко сцепил зубы, сжал руки в кулаки и так прижался виском к дорожному мешку, служившему изголовьем, что свело скулы. Он постарался представить себе сначала, что прирос ко льду, потом, что составляет со льдом одно, что его внутренности, его дыхание, чувства, мысли – лед. Постепенно он перестал страдать: он напряженно заснул…

Когда Торбальдсен проснулся, Ферри сидел рядом с ним.

Перед Ферри стоял фетиш. Зубы Ферри почти выбивали звенящую дробь. Швед отвел от него глаза. Саббаторе стонал ритмично и без выражения, как машина, вырабатывающая боль.

– Меня спасут, – с огромным усилием прохрипел командор, видя, что швед проснулся. – Маскотта моя. Спасут меня одного.

– Нас ищут все время, – выдавил швед из своей коченеющей гортани.

– Спасут меня, – монотонно сказал Ферри, указывая пальцем на свою шею. – Я должен дожить до спасения.

Швед не ответил.

– Мне нельзя умереть, – строго покачал головой командор. Он лег, завозился и положил обе руки под щеку.

Торбальдсену было невыносимо трудно двигаться и шевелиться. Но он знал, что потом будет еще трудней. Он приказал себе встать, приказал вынуть из мешка блокнот и начал писать; букв уже не было в его почерке: были сломанные черточки, треугольники, искалеченные полукруги, похожие на звериные следы…

«… 17 июля 1928 г. 80°15′ сев. шир. Тихо. Нас ищут. Я знаю. Нас зовут радио всего мира. Так должно быть. Саббаторе кончается. Я здоров. Могу продержаться еще четыре дня. Писать не могу, двигаться даром не могу. Важно для науки: Ферри поклоняется фетишу. Полковник Ферри – обезьяна. Осмотрите его ступни, исследуйте мозжечок. Как холодно…».

Обессилев, он оставил блокнот валяться на льду.

Командор слабо дернул его за рукав:

– Вы умираете? – спросил он глухим и быстрым шепотом.

Торбальдсен поднял голову.

– Нет. Еще можно держаться.

Он взглянул на лицо Ферри и вздрогнул. Если об исхудавшем лице говорят, что от него остались одни глаза, то в лице командора пропало все, кроме косматого подбородка, выдавшегося далеко вперед.

– Саббаторе умирает, – сказал Ферри, подтащив свое тело поближе к Торбальдсену, и почти весело подмигнул.

Швед молчал…

– Саббаторе умрет, – настойчиво продолжал командор, – тогда мы его…

Саббаторе перестал стонать. Мгновенье спустя он издал пронзительный нечеловеческий крик. Торбальдсен вскочил на ноги. Саббаторе судорожно сел, упираясь здоровой рукой в лед.

– Я жив! – крикнул он по-итальянски. – Вы видите – я жив! – Кусок какого-то кровавого студня вылетел вместе с криком из его губ и застрял в бороде. Командор хотел встать, но упал на четвереньки и только приблизил свое лицо к лицу Саббаторе.

– Это бунт! – захрипел командор, не помня себя. – Молчать! Я приказываю. Бунтовщиков предают суду.

– Я жив! – зарыдал Саббаторе.

Торбальдсен выхватил из своего мешка круглую жестянку. Это были последние консервы.

– Получайте! – крикнул он, бросая жестянку между Саббаторе и командором «Роккеты». Ферри сразу замолк и набросился на добычу; дрожащей рукой он отцепил от пояса нож. Саббаторе вспыхнул и затаил дыхание. Жесть заверещала под ножом.

Полярный воздух абсолютно чист и абсолютно пуст. Можно пройти всю Арктику, не уловив ни малейшего запаха жизни. И если, случайно, обоняние находит пищу, человек пьянеет.

Ферри поранил себе палец. На меху рукавицы выступила кровь. От ее запаха и от ощущения тепла командор обезумел.

– Гей! – зарычал он, обращаясь к шведу. – Из-за вас я поранил руку.

Но швед стоял, обернувшись к нему спиной; он стоял с поднятыми руками, закинув голову и подавшись всем корпусом вперед.

«Он молится», – подумал Ферри.

Револьвер был страшно тяжел. Почти так же тяжел, как маскотта. Командор поднял его на уровень груди; оружие оттягивало руку, и он поддержал ее другой рукой.

Торбальдсен обернулся. Он крикнул что-то бодро и звонко, но в это мгновенье грянул выстрел. Сначала Саббаторе понял только, что консервы свободны, и завладел ими; звук выстрела еще не дошел до его помутненного сознания.

Торбальдсен упал, широко распахнув руки.

Только тогда Саббаторе услышал грохот. С ужасом он поднял руку к глазам, но, не удержав равновесия, свалился на бок.

Ферри бросился к трупу Торбальдсена и припал к его груди; пуля прошла навылет. Командор пил горячее. Горячего было много, но оно залепляло горло и с трудом прокатывалось по пищеводу в желудок.

Согревшись, Ферри встал и потянулся. Он был потрясен.

– Мадонна миа! – прошептал он. Шум в его ушах рос, ширился, распирал голову и грудь. Ровный густой гул несся над ледяной пустыней. К горлу Ферри подступила судорожная тошнота. Он в ужасе растолкал Саббаторе и грузно сел рядом с ним.

– Я страшно пьян, – пробормотал командор, – помоги мне!

Саббаторе услышал и открыл глаза. Увидев окровавленное лицо, он в предсмертном томленье заметался головой по льду. Внезапно он дернулся, как бы порываясь встать, и захлебнулся счастливым выдохом.

С юга летел аэроплан, он шел низко над пестро-пенной зеленой водой и его утробный рокот приближался с каждой минутой.

– Ловите его! – пролепетал Саббаторе.

Ферри остолбенел; закинув голову, он улыбался. Вдруг он вскочил на ноги и потряс кулаками.

– Скорей! – крикнул он вверх. – Скорей!

Саббаторе легко и ловко поднял со льда свое омертвелое тело.

Он чувствовал себя крепким, довольным, молодым, – да и могло ли быть иначе? – Стоял такой теплый полдень, так славно цвел боярышник над заливом! Кроме того, Саббаторе назначили командором дирижабля новой конструкции… Пока дирижабль подадут, можно успеть отлично выкупаться! Но как трудно снимать сапоги, если одна рука здесь, а другую забыл дома!…

Гуденье аэроплана становилось все ближе и ближе.

… Ферри потряс его за плечи. Лицо командора страшно дергалось.

– Зарубите себе на носу, – он так и сказал, – зарубите себе на носу, идиот! Это вы убили шведа в пылу ссоры: он поносил бога и короля. Слышите, вы?

Саббаторе нахмурился и гордо поднял голову: ему решительно не нравился этот тон. Черт знает, что делается в армии! Форменная крамола!

– Молчать! – взвизгнул он.

Правая рука его медленно поднялась, останавливаясь и дрожа; он слабо ударил командора по физиономии.

Ферри на мгновенье остолбенел.

«Он убьет меня!» – пронизала вдруг мозг Саббаторе удивительно реальная мысль. Все мускулы его напряглись; грудь, плечи, даже темя налились дикой энергией. Он выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил. Командор упал навзничь.

Саббаторе вызывающе огляделся. Цветы боярышника были сплошь усеяны пчелами; пчелы оглушительно гудели; их становилось все больше и больше…

Тут он заметил, что на солнечном песке сидит большая жаба; передние лапы ее были подняты.

– У… потаскуха! – пробормотал он. – Мадонна!

Он хотел опрокинуть ее ногой, но тварь была очень тяжела. Тогда, судорожно вздыхая и захлебываясь, он провез ее по скрипучему льду и столкнул в воду…

Потом воздух почернел от пчелиного гула.

* * *

Аэроплан JR2 исполнил свой долг; он снизился и сделал посадку. Люди, которых он привез, сошли на лед. Саббаторе встретил их без особого восторга.

– Я приказываю оставить меня одного, – сказал он, – я командор.

А. Шерман. ЙО-ХО-ХО, И БУТЫЛКА РОМУ!

(«История яхты „Паразит“» и ее автор)

В 1928 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла в свет книга в скромной зелено-черной обложке, изображавшей тонущий корабль под пиратским «Веселым Роджером». Незнакомое имя автора, Эдлис Сергрэв, к которому было нахально прибавлено «эсквайр» – немедленно и безошибочно напоминало о далеких островах, сундуках с награбленным, висельниках на рее, бочонках с ромом и одноногих пиратах с ножами в зубах. Одним словом, об «Острове сокровищ» Р. Л. Стивенсона и прочих пиратских романах.

На первых же страницах, однако, правоверный критик И. Рубановский (в его активе – работа редактором в ЗИФе и цензором в Главлите) расхолаживал чересчур доверчивого читателя. Нет ни островов, ни сокровищ, ни Эдлиса Сергрэва… «Автор – не Эдлис Сергрэв (такого, кажется, нет и не было), – писал Рубановский, – но ряд блистательных европейских созвучий двух этих слов напоминает нам десяток писателей, которых читали, любили и чьи имена похожи на эту фамилию. Может быть, даже какой-нибудь „попутчик“ или пролетарский писатель скрывается под этой звучной фамилией, так похожей на ласкающие слух имена Эмилио Сальгари или Луи Жаколио».

Вообще-то нам кажется, что предисловие Рубановского появилось в книге совсем не случайно: дело в стране шло к сталинскому «великому перелому», поток приключенческой и фантастической литературы параллельно шел на убыль, и издательству необходимо было обезопасить себя от возможных нападок. Рубановский, впрочем, говорил отнюдь не самые глупые вещи – замечая, к примеру, что «Яхта „Паразит“ вовсе не одна повесть. Это – сто повестей, а может быть, и больше. <…> „История яхты“ не повесть, а исследование о штампах, традициях и схемах в авантюрно-морском романе, исследование, из которого выброшены все публицистические ремарки и оставлены ловко пришедшиеся друг к другу цитаты».

Но будь «Паразит» только «исследованием» штампов и набором сколько угодно пародийных цитат, книга не понравилась бы ни Рубановскому, ни нам. А книга у «Эдлиса Сергрэва» получилась очень веселая – литературная удача, близко сходная по подходу к материалу с «Двенадцатью стульями» И. Ильфа и Е. Петрова. В романе рассказывается о незадачливом экипаже яхты, принадлежащей консулу одной из балканских микродержав; не получая жалованья, они угоняют суденышко и становится пиратами, грабящими турецкие лодки с контрабандой. Пиратский быт рушится под напором мелких акул-капиталистов и… проникшей на корабль тройки комсомольцев, а также «кустаря-одиночки» Левы Промежуткеса. Отныне пираты заняты в основном заполнением анкет, бесконечными собраниями и заседаниями и выкрикиванием лозунгов. Наконец, «перековка» пиратов завершена, и корабль «Новобыт» – бывший РОПИТовский «Георгий Победоносец», «Парадиз» и «Паразит» – триумфально берет курс на СССР. Чего же лучше: ведь большинство пиратов – и элегантный Роберт Поотс (автор полагает, разумеется, что читателю известно слово «поц»), и роскошный Эмилио Барбанегро по прозвищу «Корсар», и итальянец-фашист Титто Керрозини – оказываются русскими эмигрантами, француз-толстовец Анна Жюри – беглым растратчиком Чичиковым, а бывший кок и корабельный священник Фабриций – и вовсе молочницей Акулиной…

«Эдлис Сергрэв» мог бы ограничиться этой великолепной пародией на всевозможные штампы романов морских и пиратских приключений от Сальгари до Сабатини, а также советских подражателей западных «приключенцев» и «труды» безграмотных переводчиков. Но – не ограничился. «Паразит» – широкая пародийная панорама советской литературы первого послереволюционного десятилетия, в которой нашлось место и М. Горькому, И. Эренбургу и И. Бабелю, и М. Светлову и Б. Лавреневу, и А. Адалис и И. Аксенову, и О. Мандельштаму и И. Сельвинскому (последним приписаны в романе идиотические «переводы»). Это – и масштабная сатира на «быт и нравы» комсомольцев и комсомольские газеты и журналы.

К сожалению, многие язвительные шутки автора останутся столь же многим современным читателям непонятным. Многие ли из них, читая об экономисте и доморощенном философе Застрялове, поймут, что это – карикатура на «сменовеховца» и «национал-большевика» Н. Устрялова? Или же при восклицании «Луна с правой стороны, сэр!» вспомнят о нашумевшем в двадцатые годы романе С. Малашкина «Луна с правой стороны», посвященном разврату в комсомольской среде? А при описании задорно переходящей от мужчины к мужчине Маруси – о молодежном «половом вопросе» в повестях и рассказах того же С. Малашкина, П. Романова и Л. Гумилевского? И вероятно, даже некоторые вполне искушенные читатели не сразу сообразят, что «глубокомысленные» высказывания Левы Промежуткеса («Что такое – страдать? – Притворяться. Что такое притворяться? – Страдать. Что такое Лева Промежуткес? – Кустарь-одиночка!» и т. д.) пародируют неповторимый стиль Менделя Маранца – героя очень популярной в то время переводной повести Д. Фридмана.

Кем же был автор «Паразита», замечательной и несправедливо забытой книги? Не так давно один из московских букинистов высказал предположение, что под псевдонимом «Эдлис Сергрэв» скрывался одаренный поэт, писатель и путешественник Б. М. Лапин (1905–1941), погибший под Киевом во время Второй мировой войны. В пользу этого предположения говорит многое.

«Он увлекался старыми мелкими романтиками и китайской революцией, космосом и словообразованиями, ходил на бурные литературные диспуты, мечтал об Индии», – писал в воспоминаниях о Лапине И. Оренбург (Лапин был женат на его дочери Ирине). «Вскоре он перешел на прозу, но стихи продолжали притягивать его к себе. В различные книги он включал свои стихотворения, выдавая их за переводы старых таджикских поэтов, чукотских заклинаний, японских танок, американских песенок <…> Языки ему давались легко, в нем жила страсть лингвиста. Он читал на немецком и на фарси, на английском и на языках народов Севера; знал сотни китайских иероглифов».

И действительно, автор «Паразита» – в отличие от ряда малограмотных советских «приключенцев» и фантастов эпохи – демонстрирует широкую эрудицию (в эпиграфах он свободно оперирует именами А. Бергсона и Вольтера, Кораном и Г. Гейне) и глубокое знание современной ему литературы, в особенности поэзии. Прибавим к этому замечательные способности к версификации – «пиратские песни» и «жестокие романсы» в романе превосходны! – немалую склонность к мистификации, в том числе вставкам вымышленных стихотворных текстов – и увлеченность «восточной» (а также, как мы увидим ниже, и северной) экзотикой. Все это чрезвычайно характерно для Лапина. Вдобавок, имя Лапина появляется в примечании на одной из первых страниц книги; похоже, упоминание имени достаточно малоизвестного в те годы литератора в подобной маркированной позиции говорит само за себя.

Нам не удалось обнаружить какие-либо другие произведения, подписанные псевдонимом «Эдлис Сергрэв», за исключением рассказа о полярных исследователях «Драма во льдах», опубликованного в №№ 23–24 журнала «Смена» за 1928 г.; псевдоним автора дан здесь как «Эдлис Сэргрев».

Роман «История яхты „Паразит“» долгие годы не только не переиздавался, но и оставался неизвестным знатокам и исследователям советской авантюрно-фантастической, приключенческой и «псевдопереводной» литературы 1920-х гг. Наша книга, первое переиздание с 1928 г., знаменует его возвращение к читателям.

* * *

Все включенные в книгу произведения публикуются по первоизданиям с исправлением некоторых устаревших особенностей орфографии и пунктуации. Все примечания (за исключением редакционного на с. 185) принадлежат автору.

В оформлении обложки использована обложка оригинального издания книги «История яхты „Паразит“» работы В. Милашевского.