Текст книги "Смотри, как они умирают"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава 8

Эрнандесу уже доводилось видеть такую квартиру. Он побывал не именно в этой, но в бесконечном множестве ей подобных в домах своего участка. В очень похожей он жил, когда был мальчишкой.

Передняя дверь вела на кухню. На ней стоял обычный замок; первая пластинка с отверстием была привинчена к двери, вторая врезана в пол, если они соединялись металлическим штырем, то открыть дверь было невозможно. В дальнем конце кухни располагалось окно, выходящее во внутренний двор. Пол кухни покрыт узорчатым линолеумом. Он был старый, вытертый у порога, у холодильника и у плиты, но чисто вымытый. Напротив плиты стоял белый лакированный стол, над ним на стене висело изображение молящегося Иисуса. Стены выкрашены в бледно-зеленый цвет, но из-за многолетнего грязного налета и въевшихся пятен они казались намного темнее. Краска на потолке и на стенах в нескольких местах потрескалась с годами и стала отслаиваться. На столе стоял тостер, накрытый куском полиэтилена. Кухня выглядела обшарпанной, но чистой. Он хорошо помнил точно такую же.

В зимние дни мальчишкой он сидел, бывало, на полу около плиты, играя в солдатики на чисто вымытом линолеуме. Его мать каким-то чудесным образом умудрялась готовить, хотя он сидел прямо у нее под ногами. В кухне всегда вкусно пахло ее стряпней, и было так уютно сидеть рядом с теплой плитой, оделяя каждого металлического человечка именем и характером. В доме Эрнандесов на кухне всегда было тепло, тепло от плиты и аппетитного запаха еды, тепло от мягкого маминого голоса, и это тепло пропитывало монологи малыша Фрэнки, адресованные его металлическим солдатикам.

В этот июльский день в кухне Гомесов было прохладно, несмотря на изнуряющую жару. С улицы послышался вой полицейской сирены. Миссис Гомес подошла к окну и закрыла его. Звук исчез.

– Всегда мигалки, – сказала она. – Всегда сирены. Ни дня без этого. – Она покачала головой. – А зимой еще хуже.

– Где мальчик? – спросил Эрнандес.

– В спальне. Фрэнки, пожалуйста, будь с ним помягче. У него серьезные неприятности. Но… он вряд ли осознает это до конца.

– Я постараюсь, – пообещал Эрнандес.

Она повела его через квартиру. В гостиной стояли гарнитур из трех предметов, телевизор, напольная лампа, с потолка свисала люстра с тремя светильниками разных цветов. Когда он был мальчиком, он делал домашние задания в гостиной, растянувшись на полу. В те дни телевизоров не было. По радио, он хорошо помнит, передавали «Таинственный омар», «История ведьмы», «Верховой Рэнфрю» и, конечно, «Тень» по воскресеньям. Он вырос с мыслью, что Лэмент Крэнстон – самое великое имя в мире. Теперь он смеялся, когда кто-нибудь упоминал об этом, но все же, вопреки смеху опытного и искушенного мужчины, это имя все еще затрагивало в нем струнку зависти и заставляло его ощущать благоговение где-то в глубине души. Лэмент Крэнстон – Тень. Воспоминания мальчика: волчий вой, а потом слова: «Вер-р-рхово-о-ой Р-р-рэнфрю», Дик Трейси каждый вечер в… пять?.. или в пять пятнадцать? Молоко на кухонном столе и крекеры, облитые шоколадом, – воспоминания мальчика. И вот теперь почти точно такая же гостиная – с похожими светильниками, в таких же блеклых цветах… только через нее шествовал уже мужчина, а не мальчик. Он прошел в спальню – она оказалась близнецом той, в которой когда-то спал он сам, и теперь, столкнувшись лицом к лицу с шестнадцатилетним мальчишкой, на лице которого явно читались боль и страх, Эрнандес-мужчина вдруг забеспокоился: а куда же ушел Эрнандес-мальчик? И что он растерял на этом длинном пути?

– Это Фрэнки Эрнандес, – сказала миссис Гомес.

– Привет, – воинственно произнес парнишка.

– Твоя мать волнуется за тебя.

– А ей совершенно не о чем волноваться.

– Ну, кажется, у нее другое мнение. Она проделала путь до полицейского участка, потому что она думает по-другому. Как насчет этого, Альфредо?

Альфредо глубоко вздохнул.

– Я собираюсь в церковь, мистер Эрнандес, – заявил он. – И мне нечего вам сказать.

– А твоя мама считает, что ты много чего можешь рассказать мне.

– Моя мать не знает. Она не разбирается в происходящем в окрестностях.

– А я знаю, что происходит в окрестностях, Альфредо, – спокойно возразил Эрнандес, и глаза их встретились. Теперь во взгляде мальчика читалась переоценка; он лихорадочно соображал, может ли впрямь знать Эрнандес о происходящем на улицах, каким он был, когда бегал здесь мальчишкой, и такой ли он теперь полицейский, как и все остальные. – Так как же, Альфредо? – настаивал Эрнандес.

Глубоко вздохнув, Альфредо принял решение. Решение, которое все равно ничего бы не изменило. Эрнандес не смог бы помочь ему. Эрнандес – представитель закона, и ему, Альфредо, нечего ему рассказать.

– А никак, – ответил мальчик.

– Твоя мать говорит, что кто-то собирается убить тебя, это правда?

Альфредо не ответил.

– Отвечай! – потребовал Эрнандес. Схватив паренька за плечи, он заставил его смотреть себе в глаза. – Отвечай мне!

Альфредо молчал, сверля глазами Эрнандеса. Потом кивнул.

– Кто? – не отставал Эрнандес.

– Парни… – ответил Альфредо, не отводя глаз от взгляда детектива.

Пальцы Эрнандеса больно сжимали его плечи.

– Почему?

– Без причины, – ответил Альфредо.

– Из-за девушки?

– Да…

Тут Эрнандес осознал, что слишком сильно держит мальчишку. Это была старая как мир история, которая, увы, имеет обыкновение повторяться.

– И что ты сделал с девушкой?

– Ничего.

– Говори.

– Ничего.

В комнате снова воцарилось молчание. Эрнандес, не отрываясь, смотрел на мальчика. Потом сердито спросил:

– Почему тогда они хотят тебя убить?

– Чтобы показать всем, что они крутые, – вот и все, – ответил Альфредо. – Они думают, что убить кого-то – это круто. – Помолчал. Теперь ему было гораздо легче говорить, но он все еще беспокоился, насколько можно доверять Эрнандесу. Понизив голос, он продолжил: – Она даже не его девушка. Чайна вообще ничья девушка.

– Должно быть, ты что-то сделал с ней! – потеряв терпение, резко сказал Эрнандес.

– Ничего! Клянусь! Клянусь глазами моей матери! Ничего! Я просто поздоровался с ней. Она хорошая девушка, милая, все время улыбается, она всем улыбается. Вот я и поздоровался с ней. Это разве плохо? На острове ты можешь здороваться с девушками, и никто не обратит на это внимания. А теперь я приехал сюда и не могу сказать «привет».

– Сколько ты уже живешь в городе? – спросил Эрнандес.

Парень пожал плечами.

– Мама?

– Год, – ответила та. – Сначала мы привезли сюда девочку. Его сестру. А Альфредо мы оставили с бабушкой в Сан-Хуане. А год назад мы решили перевезти сюда и его.

– А где сейчас девочка? Ваша дочь?

– Она вступила в скауты. Сегодня у них пикник. На Хонисайд-Бич, вы знаете, где это?

– Да, – кивнул Эрнандес. – Тебе нравится город, Альфредо?

– Конечно. Я приехал из Ла-Перла, там живет моя бабушка. Ла-Перла – это большой район в Сан-Хуане. Бедный жилой район. Знаете?

– Я знаю Ла-Перла.

– Ла-Перла – значит жемчужина, но это просто шутка, вы же понимаете. Он совсем не похож на жемчужину. Здесь лучше. Не так бедно, понимаете? Там везде грязь, нищета. Здесь лучше. – Он помолчал. – Но что вы можете поделать?

– Я много чего могу поделать, Альфредо.

– Да? Меня здесь презирают. А разве моя вина в том, что я плохо говорю по-английски? Как мне его выучить? Во всей школе только один учитель говорит по-испански!

– Другие выучили английский, Альфредо.

– Да, я знаю. Я пытаюсь, разве нет? У меня ведь неплохо получается, ведь так?

– Вполне.

– Еще…

– Еще что?

– Мне… мне надо принадлежать к какой-нибудь банде или как?

– А ты вступил в какую-нибудь банду, Альфредо?

– Нет. В Пуэрто-Рико у нас не было этой ерунды, этих банд, как здесь. В Пуэрто-Рико можно сказать девушке «привет», можно спокойно везде ходить, понимаете? Там нет никаких наркотиков. А здесь принимают наркотики. А я не хочу становиться наркоманом, не хочу вступать в какую-то банду. Я просто хочу идти спокойно своим путем и чтобы мне никто не мешал.

– И как же ты влип в эту переделку? – спросил Эрнандес.

– Я просто поздоровался! Богом клянусь, я просто поздоровался с ней. Так Зип, он… – Альфредо испуганно замолчал.

– Кто? – быстро переспросил Эрнандес.

Альфредо раздумывал несколько секунд, потом, словно в конце концов придя к соглашению с самим собой, сказал:

– Ну ладно. Зип. Он увидел это и сказал, что я приставал к его девушке. Он сказал, что мне не стоит ходить в церковь, или они прочистят мне мозги.

– А раньше ты когда-нибудь сталкивался с Зипом?

– Один или два раза. В училище он пытался отнять у меня деньги, понимаете? Мы ходим в одно училище.

– В какое именно?

– Профессионально-техническое. Я там получаю профессию.

– Какую?

– Автомобильный механик. Но я на самом деле не им хочу быть.

– А кем же?

– Я хочу изучать радио. Когда я учился в средней школе, я ходил к консультанту, понимаете? Я сказал: «Я хочу изучать радио». А она мне ответила, что я, мол, должен учиться на механика. Она говорит, что испанскому парню это больше подходит, открывает лучшие возможности. Но я все равно хочу изучать радио.

– А почему ты не скажешь об этом кому-нибудь в школе?

– О, я не знаю. Кто станет меня слушать? Иногда я чувствую… я не знаю… ну так как-то… будто я не настоящий человек, понимаете? Словно я… второсортный, что ли.

Эрнандес кивнул.

– Так что случилось с этим Зипом? Когда он попытался отнять у тебя деньги?

– О, я отдал ему свои деньги, что были у меня на обед, – ответил Альфредо. – У меня и был-то всего четвертак. Я не хотел с ним драться.

– И что, помогло? Больше у тебя не было с ним проблем?

– Никогда. Он ведь не так давно здесь, понимаете? Наверное, месяцев шесть. Он переехал из какого-то другого района, знаете? Так что я его не беспокоил, я только хочу идти своей дорогой, вот и все. Мне не нравится это… я имею в виду… ну, смотреть, как они ходят и пугают людей… вообще, ради чего мне драться? Ради чего? Я теперь здесь, в этом городе, тут вроде бы не хуже, чем в Пуэрто-Рико. Так чего мне связываться с парнями вроде Зипа? Он думает, быть большим – значит убивать. – Альфредо помолчал и серьезно посмотрел на Эрнандеса. – Быть большим – значит жить, разве нет?

– Да, Альфредо.

– Конечно. Но он вожак «Пурпурных латинос». А я не хочу вступать в банду. Ни в «Королевских гвардейцев», ни в «Испанских герцогов», ни в какую не хочу. Так кто же защитит меня?

– Я тебя защищаю, Альфредо.

– Вы? А что вы можете? Думаете, они боятся копов? Если я не выйду на улицу, они назовут меня трусом, они скажут, что я их испугался. И меня засмеют. И как тогда мне ходить по улице? Если я прослыву трусом, как мне показаться на улице?

– Хотеть жить не значит быть трусом, Альфредо. Каждый человек хочет жить.

– Я говорю честно, я устал, – продолжал Альфредо. – Я устал быть один. Когда ты один, тебя дразнят, к тебе пристают. Ну и что же, мне теперь надо вступить в банду? Ходить и стрелять в людей? Для чего я должен стрелять в людей?

– Не выходи сегодня из квартиры, Альфредо, – посоветовал Эрнандес. – Здесь ты будешь в безопасности. Я прослежу.

– А завтра? – спросил Альфредо. – Как насчет завтра?

– Посмотрим. Может, к завтрашнему дню все прояснится.

– Будет ли завтра лучше? – не мог успокоиться Альфредо. – Завтра я буду здесь. Я всегда буду здесь. – Он вдруг тихонько заплакал. – Всегда. Всегда здесь. Всегда.

Когда Эрнандес вышел от Гомесов, он увидел четыре полицейские машины. Они образовали кордон около бара «Ла Галлина», и Эрнандес немедленно подумал, уж не добралась ли до них полиция нравов. Улицу запрудили люди, моментально сбежавшиеся на тревожные звуки сирен. Протолкавшись через толпу, Эрнандес увидел Паркера, разговаривающего с лейтенантом Бирнсом и со Стивом Кареллой, который небрежно опирался на капот одной из полицейских машин. Первой его мыслью было: «А кто же остался в участке?» – и тут же он осознал, что здесь не видно ни одного представителя полиции нравов, а это значит, что произошло что-то серьезное. Он торопливо подошел к детективам.

– Когда начнем, лейтенант? – спросил Паркер. Глаза его блестели. Он напомнил Эрнандесу одного из сослуживцев времен войны, матроса морской пехоты. Того парня звали Рэй Валтерс. Он ненавидел японцев и все не мог дождаться, когда же до них доберется. Он тогда спрыгнул на берег первым. Глаза его так же сверкали, на губах застыла напряженная мрачная улыбка. Он улыбался даже тогда, когда японская пуля угодила ему между глаз.

– В соседнем квартале у нас есть несколько машин, – ответил Бирнс, – нужно связаться с ребятами по радио. Начнем, как только все будет готово. Это тебе не на пикнике резвиться. Он сказал, что живым нам его не взять.

– А это точно он? – спросил Паркер.

– Кто знает? Мы получили наводку по телефону. Если это действительно он, то шансов у нас нет.

Из здания, в котором находился бар «Ла Галлина», вышла женщина. Она вела за руку ревущего ребенка, в другой руке держала клетку с птицей. Синий длиннохвостый попугай как бешеный метался по клетке. Женщина остановилась на крыльце, оглянулась через плечо на окна над «Ла Галлиной». Могло показаться, что она вообразила себя на мгновение звездой театра, ступившей под свет юпитеров навстречу нетерпеливо ожидающей ее появления публике и вдруг застывшей в приступе нерешительности. Затем она вышла на середину улицы, стала лицом к толпе, взволнованно шевелящейся позади полицейских машин, и громко прокричала:

– Пепе Миранда! Да, Пепе Миранда там!

– Что, действительно? – спросил Бирнса Эрнандес.

– Похоже на то, Фрэнки.

– Кто дал наводку?

– Не знаю, – отозвался Карелла. – Он выдал информацию и тут же отключился.

– Надо узнать, что там происходит с остальными машинами, – сказал Бирнс.

Он уселся в одну из машин, выставив ноги наружу, и взял микрофон рации.

– Это лейтенант Бирнс, – сообщил он. – У нас все готово. Остальные машины на позициях?

– Ну вот, наконец-то прижмем твоего земляка, – усмехнулся Паркер. – И нам придется его пристрелить. Уж я лично прослежу за этим.

– Он мне не земляк, – возразил Эрнандес.

– Ну разумеется, нет, – согласился Паркер. – Это просто так говорится. Все, что я имею в виду, – что вы оба из Пуэрто-Рико.

– Конечно.

– Черт. Ты ведь прекрасно знаешь, мне все равно, кто откуда – из Пуэрто-Рико или из Китая.

– Конечно.

Паркер вдруг огляделся.

– Ух ты, глянь только на эту малышню, а? Они думают, Пепе Миранда бог.

– Бог он только для того, кто не знает всего, – заметил Карелла, глядя на ребятишек в толпе за машинами.

Там были дети всех возрастов, начиная от едва научившихся ходить до подростков. Некоторые пытались забраться па патрульные машины, но полицейские их тут же сгоняли. Никто из них не вел себя каким-то определенным образом, которого от них ожидали. Одни смеялись, другие просто глазели на окна первого этажа. Некоторые, казалось, вот-вот разревутся. На их лицах ясно читалось любопытство и нетерпение. Каждый из них знал, что сейчас случай из ряда вон выходящий, и, естественно, это возбуждало их. Но они многое успели повидать, эти дети, и реакция их на увиденное всегда была неоднозначной. Они видели внезапную кровь, и каждый нерв в их телах побуждал их закричать при виде человека, расстающегося с жизнью на тротуаре, но страх застревал у них в горле, превращая неродившийся крик в смех бравады. Эти дети стыдились проявлять эмоции, между которыми к тому же весьма расплывчатая граница. Страх оказывался близнецом смелости, слезы и смех были взаимозаменяемы.

– Что ж, скоро он будет мертв, это точно, – сказал Паркер. – Он заплатит за всю чертову головную боль, которую он причинил этому городу.

Карелла, наблюдавший за детьми, заметил:

– От города ему тоже досталось, Энди.

– Еще бы, – согласился Паркер. – А дети, выросшие здесь, какого черта от них еще можно ожидать? Миранда резал людей прежде, чем научился ходить.

– Может быть, никто не позаботился о том, чтобы научить его правильно ходить, – предположил Эрнандес.

– Эй, ты пытаешься меня растрогать, что ли? – спросил Паркер, широко раскрыв глаза. – А я думал, он тебе не земляк.

– Не земляк. Он бандит. Он умрет. Но в этом не только его вина.

– Могу понять твои чувства, – согласился Паркер. – Кровные узы…

– Между мной и им нет кровных уз…

– Я не имел в виду родственные, нет, ради бога. Я знаю, что он тебе вовсе не родственник и все такое. Но согласись, вы же оба испанцы. Это роднит вас, делает братьями, понимаешь, о чем я?

– Нет, не понимаю. Что, черт подери, ты имеешь в виду, Паркер?

– Ох, ну забудь. Если ты собираешься обижаться, то и говорить не о чем. Ты очень чувствительный парень, Фрэнки, вот о чем я. Тебе предстоит покончить с этим, и тут уж тебе ничем не помочь, поверь мне. – Он улыбнулся Эрнандесу и обнял его одной рукой за плечи. – Все, что я сказал – просто у меня такая манера говорить, – означает лишь то, что я убью твоего брата здесь и сейчас. Я выпущу ему в череп дюжину пуль и буду смотреть, как он истекает кровью на тротуаре.

Эрнандес стряхнул его руку со своих плеч:

– Знаешь что, Паркер?

– Что?

– Он больше твой брат, чем мой.

Полицейские принялись выстраивать кордон поперек улицы. Люди усиленно напирали. Ребятишки забирались на заграждение.

Бирнс выбрался из машины и заорал:

– Все назад! Назад! За заграждение! Быстро!

Он торопливо подошел к Эрнандесу, вытащил из заднего кармана брюк носовой платок и вытер вспотевшее лицо:

– Фрэнки, сделай мне одолжение, а? Поговори с ними по-испански. Кто-нибудь обязательно нарвется на пулю, если они подойдут слишком близко. Пусть отойдут за заграждение, ладно?

– Хорошо, – кивнул Эрнандес.

Он подошел к деревянным щитам, на которых большие белые буквы извещали: «Полицейский участок» – и закричал по-испански:

– Внимание! Отойдите подальше, будет стрельба! Всем отойти за заграждение!

Толпа начала нехотя отодвигаться назад.

Зип схватил Куча за руку:

– Ты слышал? Ты слышал, что сказал этот коп? Будет стрельба!

– Раз там Миранда, то, конечно, будет, – едва не захлебываясь от восторга, подтвердил Куч.

– А кто это – Миранда? – полюбопытствовал Папа.

– А ты ничего не знаешь, тупица? – пихая приятеля в бок, возмутился Куч. – Миранда – самое великое событие окрестностей. – Он повернулся к Зипу: – Как тебе нравится этот придурок? Он не знает, кто такой Миранда.

Зип кивнул, не отводя глаз от окон первого этажа. Он пытался разглядеть там хоть какие-нибудь признаки жизни, но так ничего и не увидел.

– Когда он жил здесь, – объяснял Папе Куч, – наш район был знаменитым.

– Я слышал о нем даже там, где жил раньше, – вставил Зип, все еще не сводя глаз с окон первого этажа. – Как-то он побывал прямо здесь. Я сам его видел. Он ехал в большом желтом «кадиллаке».

– Без дураков? – восхитился Куч.

– Клянусь. Я сам его видел. А рядом с ним блондинка. Эх, парень, у нее, видать, крышу от него совсем снесло. Тогда ему еще не было так горячо, как сейчас. Да…

– На «кадиллаке», да? – мечтательно переспросил Куч. – Это по мне. Только дай мне в руки руль, уж я знаю, что с ним делать.

– Ты бы видел походку этого парня, Куч, – продолжал Зип. Отступив от заграждения, он попытался изобразить Миранду. – Настоящее скольжение, понимаешь? Словно ему принадлежит весь мир. Вот как он ходит. Пепе всегда высоко держит голову. Он не боится никого и ничего!

– А тогда на квартире! – восхищенно выдохнул Куч. – Дюжина полицейских не смогла справиться с ним.

– С ним никто не может справиться, – убежденно заявил Зип.

– Да, он по-настоящему классный парень, правда. Ты думаешь, что такому парню наплевать на нас, малолеток? Нет, он всегда хорошо относился к нам, ведь правда? Он и мелочь нам раздавал. А его рассказы? О чем он нам только не рассказывал! Совсем не то, что слышишь от наших предков.

– Это точно, – согласился Зип. – Как только мой старик начинает заводить про свой остров, я теряю контроль. Кого вообще волнует этот дурацкий остров, а? Кого волнует это их радушие? Гостеприимство? Кого волнует, что там солнце светит? А люди закрывают двери, когда мимо проносят гроб? Жизнь здесь! Здесь люди живут!

– Держу пари, Пепе знает, как жить.

– Эх, брат… эй, смотри-ка! Смотри!

– Что? – вскинулся Куч.

– Вон там!

В здание входили двое полицейских. Они двигались осторожно, держа наготове оружие.

– Начинается, – проговорил Зип, пытаясь хоть что-то разглядеть через головы стоящих впереди горожан. – От сюда мы вообще ничего не увидим, Куч. Мы все так пропустим!

– А что с нашими-то делами? – спросил Куч.

Зип мельком взглянул через плечо на кафе, где сидел у стойки Джефф.

– Моряк, что ли? Забудь о нем. Мы испугали его до полусмерти.

– Я имею в виду Альфи, – прошептал Куч.

Похоже, Зип позабыл о том, что терзало его всю ночь, не давая заснуть, о мыслях, которые сопровождали его все утро. На мгновение даже показалось, что у него вообще не возникло никаких ассоциаций в связи с именем «Альфи», поскольку на лице отразились удивление и озадаченность. Но затем, словно его оторвали от чего-то приятного, заставив вспомнить о докучных заботах, он проворчал:

– А что с ним?

– У нас все готово, ты забыл?

– Почему же, я помню, – злобно огрызнулся Зип. – Но как нам добраться до церкви? Дорога заблокирована. К тому же малыши с пистолетами на другой стороне улицы.

– Так лучше, Зип, – подал голос Сиксто. – Мы дадим ему…

– Ой, заткнись, а, Сикто! – отрезал Зип. – И откуда эта побрякушка взялась на мою голову?

Папа громко расхохотался:

– Слышал, Сиксто, ты побрякушка!

Несколько мгновений Куч пребывал в задумчивости, потом предложил:

– Зип, я могу обежать по авеню и добраться до мальчишек. И принесу оружие.

Как большой начальник, которого донимают мелкими организационными деталями, Зип отмахнулся:

– А, да, хорошо. Давай. Принеси, – и снова уставился на окна первого этажа. – Интересно, сколько там у Миранды пистолетов.

– Говорили, что он тогда забрал у копов все оружие…

– Да, парень, он будет безжалостен! Он устроит этим ублюдкам! Давай вперед, Куч. Принеси пистолеты. Иди, Сиксто!

– Куда?

Тут воздух разорвали выстрелы, эхо короткого залпа прокатилось по улицам. Толпа замерла. Наступила полная тишина. Через несколько секунд ее вспорол пронзительный женский вопль. Тут же крик подхватили и другие. Из входа в здание вырвался клуб дыма и на мгновение повис в воздухе, заставив зевак снова притихнуть. Так же застывшая толпа на площади Святого Петра ждет, когда появится дымок над Сикстинской капеллой, возвещая об избрании нового папы римского: вот облачко появилось, но люди все еще не знают, кто же новый папа, и молчат в ожидании.

Изнутри здания раздался крик:

– Лейтенант! Лейтенант!