Текст книги "Смотри, как они умирают"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Эд Макбейн
Смотри, как они умирают

Глава 1

Июль.

Жара.

В городе они синонимы, они – одно и то же, они – близнецы. Они с мстительной злобой дефилировали по улицам 87-го района, эти совершенно одинаковые стервы с обесцвеченными до белизны волосами и губами, намазанными ярко-красной помадой, в сверкающих стразами туфельках и в вызывающих шелковых платьях цвета шафрана. Жара и июль – близнецы, рожденные для того, чтобы заставить вас страдать.

Воздух был осязаем. Казалось, можно протянуть руку и потрогать его. Тяжелый и липкий, он обматывался вокруг тела, словно раскаленный плащ. Асфальт, потихоньку плавясь, превращался в вязкую смолу, и подошвы прилипали к нему, когда вы пытались передвигаться по улицам. Серовато-белая тротуарная плитка и черный асфальт создавали такой яркий контраст, что начинало слегка мутить. Солнце висело низко в неподвижном бледно-синем небе, настолько бледном, что на синеву угадывался лишь легкий намек.

Здания выстроились на жаре с важностью приверженцев ортодоксальной церкви, облаченных в длинные черные одеяния. Эта жара была им хорошо знакома. Они сопротивлялись ей, безмолвно страдая, с фанатичностью непреклонных стоиков.

На тротуаре белым мелом кто-то нацарапал: «Вера в Иисуса – путь к спасению!»

Здания сгрудились у тротуара, им не было дела ни до спасения, ни до вечных мук. Они почти не давали возможности глянуть на небо.

Есть на свете места, где небо огромное, простирающееся от горизонта до горизонта, как необъятный синий тент, но к этой улице оно не имело никакого отношения. Небо здесь с трудом вклинивалось между силуэтами зданий, ему не хватало пространства, чтобы развернуться как следует, а грязный, закопченный кулак города бесцеремонно выталкивал его обратно.

На улице царили тишина и покой.

Было воскресенье, 8:40 утра.

В канавах и на тротуарах валялись обрывки газет, с ними соседствовали пустые жестяные банки, разбитые бутылки, сломанные ящики из-под апельсинов, в подворотне чернели обуглившиеся остатки костра, около них грязные рваные матрасы, тонкие белые змейки использованных презервативов. Пожарные лестницы и балкончики были увешаны и уставлены разными жизненно необходимыми мелочами: одеялами, подушками, ящиками пива, горшечными растениями, то там, то сям можно было увидеть и гитары. На одном таком балкончике спал человек, рука его безвольно свесилась между железными прутьями ограждения, внезапно она резко вздрогнула, но тут же снова оцепенела.

Это был единственный признак движения на всей улице.

Даже спертый воздух пребывал в абсолютном покое.

Жара – существо самодостаточное, безжизненное, которое не шевелится само и не позволяет проявлять излишнюю активность другим. Существо это присушивается к домам, к асфальту, к тротуарам, к небу, присушивается, будто оранжевая глазурь.

Вдалеке в церкви зазвонили воскресные колокола, но даже этот звук увяз в воздухе, превратившись в плоское металлическое звяканье, которое с большим трудом пробивалось через плотные пласты жары. Где-то внизу, ближе, заглушая колокола, прошипел движущийся поезд, потом и этот звук умер, и в неподвижном воздухе остался только невнятный звон колоколов. Улица оставалась все так же недвижна.

Сегодня на этой улице умрут два человека.

Парнишку звали Зип.

Ему было семнадцать, и его выбросило из недр одного из домов, словно ручную гранату. Мгновение он постоял на пороге и затанцевал вниз по ступенькам. Он бросил мельком взгляд на спящего на балкончике человека, равнодушно махнул рукой и посмотрел на улицу. Он был высок, худощав и примечателен грубоватой красотой, густые черные волосы он зачесывал ото лба. На нем были черные брюки, высокие ботинки военного образца и яркая пурпурная шелковая рубашка, с левой стороны на груди желтым цветом на ней было вышито его имя.

Он взглянул на часы.

Они показывали 8:45. Запомнив время, он кивнул, словно прикинув, сколько заняло каждое его передвижение вплоть до этого момента. Он снова оглядел улицу. В воздухе вокруг него как будто сгустилось ощущение беспокойства и деловитости, такая же атмосфера царит обычно у какого-нибудь бизнесмена, нетерпеливо ожидающего успешного завершения выгодной сделки. Подобное настроение довольно-таки не обычно для человека семнадцати лет от роду. И еще, он посматривал на часы как человек, которому не терпится, для которого время течет очень медленно, вроде как матерый банкир, ждущий на встречу заманенного им в ловушку простофилю.

Он закурил сигарету, сделал несколько затяжек, бросил окурок и затоптал его массивным ботинком. В очередной раз глянул на часы, вышел на середину улицы и направился к кафе на углу. Над кафе красовалась огромная вывеска, красные буквы на белом фоне гласили: «Кафе Луиса». Заведение это занимало весь угол здания. Когда металлические двери были раздвинуты, кафе становилось неким продолжением тротуара, оно было открыто с двух сторон: и на улицу, и на широкую авеню. Сейчас двери были закрыты. Рифленое железо создавало впечатление неприступности. Парень подошел со стороны улицы, подергал дверь, убедившись, что она заперта. Он со злостью пнул ее ногой.

– Что это ты там творишь? – отозвался суровый голос. – Убирайся отсюда!

Мужчина, появившийся на улице, говорил с легким испанским акцентом, он сутулился и носил маленькие черные усики, на вид ему было за пятьдесят, и двигался он так осторожно, словно испытывал при этом адские муки.

– Только не говори, что ты не собираешься открывать эту грязную забегаловку! – сердито проговорил Зип.

Луис Амандес подошел к большой железной двери и снова спросил:

– Что ты тут делаешь? Хочешь сломать ее, а? Чего ты разбушевался?

Он выудил из кармана ключ, открыл и снял замок и уже было собрался отодвинуть дверь, как Зип заторопил его:

– Кончай копаться. Давай, давай открывай эти чертовы двери.

– Это мое заведение, и я буду открывать его так медленно или так быстро, как хочу. А ты, сопляк…

Зип внезапно усмехнулся:

– Да ладно тебе, – в голосе его прозвучал даже намек на какую-то теплоту, – давай-ка шевелись. Если хочешь добраться до какого-то места, всегда приходится шевелиться.

Луис отодвинул первую дверь.

– Я бы хотел, чтобы ты пошевеливался, – проворчал он, – аж до самой Калифорнии.

– Вот старый стреляный воробей, – осклабился Зип. – Он еще и шутит.

Войдя в кафе, парень немедленно направился к телефону, висевшему на стене рядом с музыкальным автоматом. Луис же открыл замок и распахнул дверь со стороны авеню, впустив в помещение сноп яркого солнечного света. Зип снял трубку, выудил из кармана мелочь и обнаружил, что самая мелкая монета – четвертак. Он грохнул трубку обратно на аппарат и повернулся навстречу Луису, заходящему в кафе.

– Слушай, разбей мне четвертак, – попросил он.

– Для чего? – осведомился Луис. – Для музыкального автомата?

– Что ты все время: «Для чего? Для чего?» – сварливо передразнил его Зип. – Я что, недостаточно плачу за эту убогую забегаловку? Я попросил разменять, и не надо мне тут разводить всякую дребедень.

– Еще слишком рано для музыки, – невозмутимо заявил Луис, подходя к прилавку и надевая снятую с вешалки белую куртку, – люди спят еще.

– Во-первых, меня не волнует, кто там спит или не спит. Пора уже просыпаться. А во-вторых, я не собираюсь заводить автомат, мне позвонить надо. И в-третьих, если ты сейчас же не разменяешь мне монету, то, вероятно, придешь сюда в один прекрасный день и обнаружишь, что все твои кофейники разбиты.

– Ты мне угрожаешь? – насупился Луис. – Я дружу с полицией. Я расскажу им…

– Ну ладно, ладно, – примирительно проворчал Зип. – Сдавать меня полиции будешь позже, а сейчас разменяй монету, а? Ну же!

Луис покачал головой, взял четвертак и полез в карман за мелочью. Зип взял монетки и направился к телефону. Начал набирать номер. Луис же, пока у него не вылетело из головы, подошел к кассовому аппарату и стал выкладывать в кассу начальные деньги на день. Выложив купюры, он собирался было заняться мелочью, как тут Зип закричал:

– Эй! Эй, Куч! Давай сюда!

Луис обернулся. Еще один соседский пацан, на нем тоже пурпурная шелковая рубаха, но он был помоложе Зипа. Луис оценивающе посмотрел на него с высоты своего возраста и подумал, не слишком ли забавно и нелепо выглядели его тонкие усики, когда ему было шестнадцать, потом решил, что нет. Парнишка, довольно смуглый, был невысокий, приземистый, с толстыми сильными руками. Заметив Зипа еще с середины улицы, он заорал ему в ответ:

– Эй, Зиппи! – и затрусил по направлению к кафе.

Луис вздохнул и со звоном высыпал мелочь в ящик кассы.

– Где тебя носит? – поинтересовался Зип у парня. – Я только что звонил тебе домой.

– Ох, лучше не спрашивай, приятель, – махнул рукой Куч.

Он говорил, как и Зип, без намека на акцент. Оба продукты большого города, далекие от Пуэрто-Рико так же, как от Монголии. Глядя на них, Луис вдруг почувствовал себя старым, никому не нужным иностранцем. Он пожал плечами, пошел к своей кухонной плите и принялся выставлять на нее свои кофейники.

– Мои люди просто ужасны, ты ведь знаешь, приятель? – продолжал Куч. У него были большие темно-карие глаза и очень живая мимика; когда он говорил, то отчаянно жестикулировал, напоминая какого-то известного телевизионного комика. – Думаю, мой старик должен бы быть в торговой палате, клянусь богом.

– Это из-за твоего старика ты так опоздал? Я ведь сказал без четверти девять, а сейчас…

– Он написал письмо в Пуэрто-Рико, – радостно продолжал Куч, – и прямо помешался. «Приезжай и живи с нами, – вот что он написал. – Привози своих детей, и свою бабушку, и свою полицейскую собаку. Мы о вас позаботимся…» – Куч драматически хлопнул себя по лбу. – И все наши чертовы босоногие кузины немедленно заявились к нам. Каждый раз, когда одна из них приезжает из аэропорта, мой старикан закатывает вечеринку.

– Послушай, давай-ка…

– Ну вот и прошлым вечером он тоже устроил праздничек. С этими чертовыми гитарами. У нас было довольно струн, чтобы начать играть целую симфонию. Ты бы только видел моего старика. Он опрокинул всего две рюмки и тут же принялся щупать свою старуху, мамашу то есть. Ну прямо голубки! Всего две рюмки, и его руки уже на ее заднице.

– Послушай, Куч, кого волнует, где были…

– Судя по прошлой ночи, – с воодушевлением продолжал Куч, – скоро у меня появится братишка.

– Ну ладно, и почему же ты опоздал?

– Так я же и пытаюсь тебе объяснить. Мне удалось добраться до кровати только к утру. Я и сейчас не вполне хорошо соображаю. – Он помолчал. – А где Папа? Еще не явился?

– Вот это меня и волнует. Это ты все думаешь, что мы тут в игрушки играем.

– Кто? Я? – возмутился Куч. – Я? Я так думаю?

– Ну хорошо, может, и не ты, – сдался Зип. – Другие ребята.

– Я? – не унимался уязвленный Куч. – Я? А кто первый прояснил тебе обстановку, когда ты только появился здесь?

– Ну ладно, я ведь сказал, что не ты, разве нет?

– Откуда ты приехал? Из грязных трущоб неподалеку от Калмс-Пойнт? Что ты тогда знал о местных порядках? Кто тебе все здесь показал, а?

– Ты, конечно, ты, – терпеливо признал Зип.

– Да. Так что не надо наезжать на меня. Всего на несколько минут опоздал, а ты…

– На десять минут, – уточнил Зип.

– Ладно, на десять минут. Я и не знал, что ты засекал время. Зип, порой я не понимаю тебя. Говоришь, якобы я думаю, что мы тут в игры играем. Приятель, даже если парень…

– Я же сказал, что не ты! Бога ради, я ведь сказал, что это не ты! Я говорю о других! – Он помолчал. – Ты заглядывал к Сиксто?

– Да. Это другая причина, по которой я опоздал. Ты велел мне заглянуть ко всем этим…

– Так где же он?

– Он должен помочь одной старой леди.

– Сделать что?

– Помочь с ребенком. Слушай, ты думаешь это сахар – иметь в доме ребенка? Никогда не видел другого такого, способного так мочить штаны, как сестричка Сиксто. Не успеешь оглянуться, а она уже описалась.

– И он меняет ей штаны? – недоуменно уточнил Зип.

– Когда я видел его в последний раз, он припудривал ее попку присыпкой.

– Я ему напудрю задницу, пусть только появится! – в гневе воскликнул Зип. – Вот что я имел в виду, понял теперь? Он думает, что мы здесь все дурью маемся. Ты недавно спрашивал, почему мы не придумаем себе название. А потому, что у нас нет настоящего клуба, вот почему. Каждый надеется, что все делать буду я.

– У нас есть название, – мягко напомнил Куч.

– Яйца у вас есть, а не название! Твои парни все еще думают, что это детская баскетбольная команда! Когда вы собираетесь повзрослеть? Вы хотите свободно разгуливать по соседним улицам или предпочитаете прятаться каждый раз, когда вам будут давать отпор?

– Я не собираюсь ни от кого прятаться!

– Ты думаешь, что «Королевские гвардейцы» хоть чего-то боятся? – требовательно спросил Зип.

– Нет, но в «Королевской гвардии» двести пятьдесят бойцов.

– Так как, ты думаешь, они набрали столько людей? Опаздывая каждый раз на стрелку?

– Эй! – вдруг произнес Куч.

– В чем дело?

– Ш-ш-ш…

По улице шла женщина, и ее большая грудь колыхалась в такт ее шагам. Ее черные волосы были собраны в тугой пучок сзади, у основания шеи. Она не смотрела ни направо, ни налево. Шла бесцельно, почти как слепая; миновав стоящих в открытом кафе парней, она повернула за угол и скрылась из вида.

– Ты видел, кто это была? – шепотом спросил Куч.

– Эта леди?

– Да, – кивнул Куч. – Мать Альфи.

– Что? – Зип быстро зашел за угол и оглядел авеню, но женщина уже ушла.

– Мать Альфредо Гомеса, – уточнил Куч. – Слышь, приятель, а она торопилась! Зип, как думаешь, он ей сказал?

– На что мне знать, сказал он ей или нет?

– Я что имею в виду… словно его старуха… ну, как если бы он сказал ей…

– Так он и сказал ей. И чем это ему поможет?

– Ты же знаешь, какие эти женщины. Она, может, разволновалась. Она может…

– Хватит пачкать свои штаны, ладно? У тебя нет ничего, кроме крошечных мозгов, ты это знаешь? Ты прямо как мой старик. Он говорит как сенатор. Все по кругу, все одно и то же. Всегда болтает про Пуэрто-Рико. А кого волнует этот чертов остров? Я родился здесь, в этом городе. Я настоящий американец. А он всегда талдычит мне, какой якобы большой шишкой он был в Сан-Хуане. А ты знаешь, чем он там на самом деле занимался? Я выяснил это у своих дядек. Так знаешь, что он там делал?

– Что?

– Велосипеды ремонтировал. Вот такая вот шишка. Большой болтун, и все. С крошечными мозгами.

– У меня хватает мозгов…

– Точно. Хватает. Только увидел, что мать Альфи вышла прогуляться, тут же затрясся мелкой дрожью. Ты уже знаешь, кем собираешься стать, когда вырастешь?

– Нет. А что?

– Ты будешь парнем, который ремонтирует велосипеды.

– Эй, хватит…

– Или парнем, который чистит ботинки.

– Да я за всю свою жизнь ни пары не почистил! – гордо заявил Куч. – Я не чищу даже собственные ботинки!

– Вот потому и выглядишь всегда неряхой, – констатировал Зип и вдруг резко обернулся. Кто-то приближался.

Глава 2

Из-за угла вышел моряк. Это был высокий светловолосый мужчина – ну, еще не совсем мужчина, но уже не мальчик. Возможно, года двадцать два от роду, и он достиг той таинственной границы, которая отделяет мальчика от мужчины, он перенес через нее одну ногу, так что невозможно было с уверенностью думать о нем как о мальчике, но и рановато было с определенностью судить о нем как о мужчине. Мужчина или мальчик, он был в стельку пьян в тот момент, когда обычной для моряков покачивающейся походкой, в которой безошибочно угадывалась и пьяная неуверенность, шествовал по улице. Его белая шапочка ненадежно сдвинута на самый затылок, его белая форма была настолько безукоризненно чистой, что от нее отражалось яркое утреннее солнце. Он остановился на углу, взглянул на вывеску кафе, что-то пробормотал, яростно помотал головой и продолжил свой путь.

Зип хохотнул и ткнул Куча в ребра.

– Ставлю десять баксов – я знаю, что он ищет, – ухмыльнулся Куч.

– Не важно, что он ищет. Иди за Сиксто и Папой. Скажи им, я жду, и терпение мое иссякает. Иди.

– Да остынь, – отмахнулся Куч, но все же торопливо зашагал по улице, миновав пьяного моряка, который повернул обратно к кафе.

Моряк пребывал в том состоянии, когда, кажется, любое действие требует тщательного обдумывания и полной концентрации воли. Он останавливался около каждого здания, изучал его номер и мрачно качал головой. Наконец он все же дошел и до кафе, все еще качая головой. Он внимательно прочел вывеску, как следует поразмыслил, что могут символизировать слова «Кафе Луиса», опять покачал головой и уже было направился дальше по улице, когда Зип окликнул его:

– Помочь тебе, моряк?

– А? – оглянулся тот.

– Похоже, ты заблудился, – заметил Зип.

Он разговаривал очень любезно. Он тепло улыбнулся, и моряк немедленно отозвался на эту улыбку, обрадовавшись такому дружескому участию.

– Послушай… – пьяно забормотал он, – где тут… э-э… Ла… Л-ла Галли… Ла… ох, послушай, я поболтал с парнем в баре в центре, знаешь? И-и… мы начали об-бсуждать… ну… – Он замолчал и некоторое время, прищурившись, с пьяной подозрительностью рассматривал Зипа. – Слушай, а сколько тебе лет?

– Семнадцать, – ответил Зип.

– О…

Некоторое время моряк обдумывал это сообщение, мысли его путались. Потом он кивнул:

– Ладно тогда. Я не хочу пересказывать все поучения этого… этого парня, так вот, мы… мы обсуждали… э-э… мое желание улечься в постель с женщиной, понимаешь? С девушкой. Понимаешь?

– И он послал тебя сюда?

– Да. Нет. Да, да, послал. Он сказал, что где-то здесь есть место, которое называется… называется… э-э… «Ла Галлина». – Он произнес это слово с западным гнусавым выговором, что вызвало новую улыбку Зипа.

– «Ла Галлина», да, – с испанским произношением подтвердил Зип.

– Да, – кивнул моряк, – где я вроде бы смогу найти то, что хочу. Так как насчет этого?

– Он был прав, – ответил Зип.

– Так вот я здесь, – сообщил моряк. Помолчал. – Так где это?

– Прямо на этой улице.

– Спасибо, – закивал моряк. – С-спасибо огромное… – И он, покачиваясь, двинулся по улице.

– Да не за что, – улыбнулся Зип.

Он сделал несколько шагов вслед за моряком, приостановился и зашел в кафе.

– Сделай мне кофе, Луис, – попросил он.

Моряк медленно шел по улице, как и раньше внимательно изучая каждую дверь. Внезапно он остановился, глядя на буквы, выведенные на окне одного бара, и пробормотал:

– «Ла Галлина», будь я проклят. А парень был прав.

Он быстро подошел вплотную к двери, явно не ожидая, что она заперта, попытался открыть ее, выяснил, что не может этого сделать, и, чрезвычайно раздосадованный, ударил по двери кулаком. Потом чуть отступил назад и заорал:

– Эй! Эй! Просыпайтесь! Черт вас побери, просыпайтесь! Я здесь!

– Что за черт? – удивился Луис.

– Да вон морячок бушует, – усмехнулся Зип.

Луис вышел из-за прилавка, потом на улицу. Моряк все еще орал во всю мощь своих легких.

– Эй, ты! – окликнул его Луис. – Потише. Потише!

Моряк обернулся:

– Это ты мне говоришь, приятель?

– Да, я говорю это тебе, приятель. Перестань буянить. Сейчас воскресное утро. И люди хотят поспать, ясно тебе? А ты их будишь.

– Вот именно, именно это я и пытаюсь сделать. Да.

– И для чего же ты пытаешься их разбудить?

– П-потому что я хочу в постель.

– Это причина, согласен, – терпеливо кивнул Луис. – Ты выпил?

– Я? – переспросил моряк. – Я?

– Да.

– Черт, нет!

– А выглядишь так, словно все же выпил немного.

Моряк направился туда, где стоял Луис, уперев руки в бедра.

– И что? Может, я и выпил немного. А ты, можно подумать, никогда не пьешь?

– Бывает, выпиваю, – признался Луис, – бывает и здорово напиваюсь. Пойдем. Я сделаю тебе кофе.

– Это зачем еще?

– Зачем? – Луис пожал плечами и направился обратно в кафе. Моряк последовал за ним. – А потому, что мне нравятся моряки, – пояснил Луис. – Я и сам когда-то был моряком.

– Ну что, нашел это место, приятель? – прервал их беседу Зип.

– Да, там закрыто.

– Я мог бы сказать тебе об этом.

– А чего ж не сказал?

– Так ты ведь не спрашивал.

– А-а, так ты один из тех парней, – догадался моряк.

– Каких парней? – осведомился Зип и весь напрягся, сидя на высоком табурете, словно приготовившись к нападению.

– А из тех, которых надо все спрашивать.

– Да, – согласился Зип. – Я один из тех парней. И что?

Быстро, то ли потому, что почувствовал внезапно напряжение Зипа, то ли просто потому, что ему хотелось перевести беседу на себя, Луис сказал:

– Да, я служил на флоте с 1923-го по 1927-й. Да, сэр.

– И ты был на корабле? – спросил моряк.

Если он и почувствовал вызов в голосе Зипа, то старательно проигнорировал его. Или просто был слишком пьян, чтобы заметить.

– Человек, который не был на корабле, не может называться моряком. – Луис бросил взгляд на бурлящий кофейник. – Кофе почти готов.

– И на каком корабле?

– На мусорщике, – быстро вставил Зип и ухмыльнулся.

– Никогда о таких не слыхал. Я служил на миноносце.

– И какое у тебя было звание? – с подозрением поинтересовался моряк.

– Ты что, никогда не слышал о тыловом адмирале Луисе Амандесе? – насмешливо спросил Зип.

– Я был стюардом, – ответил Луис с гордостью. – А ты, сопляк, помолчи.

– Как, ты говоришь, тебя зовут? Луиза?

– Да, верно, – радостно захихикал Зип. – Тетушка Луиза.

– Луиза? Да?

– Нет. Луис. Лу-ис.

– Нет, Луиза, – не унимался Зип.

– Ты мексиканец, Луиза? – спросил моряк.

– Нет, – покачал головой Луис. – Пуэрториканец.

– Так ведь это одно и то же, разве нет?

– Ну… – Луис несколько секунд поразмыслил, потом покорно пожал плечами. – Да, одно и то же.

– Из какой ты части Мексики? – видимо плохо улавливая суть разговора, допытывался моряк.

– Нижняя часть Карибского бассейна, – сухо ответил Луис.

– И где именно в Пуэрто-Рико?

– Городок Кабо-Роджо, знаешь такой?

– Я знаю только Тиа-Хуана, – ответил моряк, – но я там не был. Самое ближнее, где я был, – это Сан-Диего.

– Вот, – сказал Луис, наливая кофе. – Выпей это.

– А где мне? – возмутился Зип.

– У меня только две руки.

Налив кофе моряку, Луис наполнил чашку Зипа.

– И что же привело тебя сюда из Пуэрто-Рико? – полюбопытствовал моряк.

– Работа, – объяснил Луис. – Человек должен работать, знаешь ли.

– А откуда ты, моряк? – спросил Зип.

– Флетчер, – отозвался тот. – Это в Колорадо.

– Никогда не слышал.

– Есть такое место.

Все трое помолчали.

Зип и моряк потягивали кофе. Луис возился за стойкой. Казалось, что сказать друг другу им было больше нечего. Ведь так мало значили они друг для друга. Один спросил о расположении определенного места, другой ответил ему, где это. Третий просто сварил для обоих кофе. Одному было немного за пятьдесят, другому, возможно, двадцать два, третьему – семнадцать. Один родился в Пуэрто-Рико, другой в городке Флетчер, в Колорадо, третий был уроженцем большого города. Они были настолько разными во всем, что им нечего было сказать друг другу, вот они и молчали.

Однако в этом молчании мысли их текли в странно похожем русле, и если бы их вдруг озвучили, каждый понял бы другого… или подумал бы, что понял.

Луис раздумывал о том, почему он приехал сюда, на Большую землю, почему покинул родные места. Моряку он сказал, из-за работы, но он-то знал, что приехал сюда из-за чего-то большего. Это была не работа, это было начало. Он жил на острове с женой и с тремя детьми, и остров этот – вопреки любви Луиса к нему – значил только одно – голод. Постоянный голод. Голод на протяжении всего сезона срезки тростника, потому что, пока убирали тростник, времени на то, чтобы заниматься чем-то для своих нужд, выкроить не получалось, а запасти что-то надо было. Но сделать это практически не удавалось. В не сезон можно ловить рыбу, и порой с уловом им очень даже везло, но большую часть времени у них не было ничего. А быть голодным, пусть даже зная, что все вокруг тоже голодны, значило терять силы. Он, конечно, любил свой остров, гордился добропорядочностью и гостеприимством своего народа, гордился тем, что люди здесь уважают друг друга, гордился тем, что сам принадлежит к этому солнечному племени, тем, что на этом острове, кажется, нет места жестокости. Остров сближал людей. Но в противовес этому на острове царила острая экономическая нужда. Так что, с одной стороны, Луис чувствовал себя здесь важным человеком, у которого много друзей и много привязанностей, а с другой стороны – просто голодным животным.

Так что он покинул остров. Он покинул остров в поисках начала. Он много работал, чтобы открыть это кафе. По большей части оно все еще являлось собственностью банка, но он теперь жил в уверенности, что никогда больше не будет голодать. И даже если он и потерял что-то, что-то очень дорогое для него, он нашел удовлетворение в другом – удовлетворение своего желудка, что, возможно, немаловажно для человека.

А моряк, потягивая кофе, вспоминал о своем городке Флетчере, что в Колорадо.

Он не часто думал о Флетчере, потому что это навевало грусть. Он родился во Флетчере и рано выучил словосочетание «маленький город». Когда место называется «маленький город», это никак не связано с его размерами. Маленьким городом может быть и гигантский мегаполис, вообще любой крупный город, по сути, может быть маленьким. Флетчер, штат Колорадо, был такой же, как все другие маленькие города в Соединенных Штатах. Здесь имелись школа, церковь, магазины. Были знаки «Осторожно, дети!» и «Снизить скорость!», эти самые дети – подростки, околачивающиеся у аптечного магазинчика, а еще бойскауты, церковный хор, газетка «Сатердей ивнинг пост»; каждую весну на шоссе обновляли желтую разметку, и каждую весну буйным розовым кипением цвела вишня, а осенью с отцом и старшим братом он мог поохотиться на оленя в буйствующем красками лесу. Зимой обычно выпадало много снега и можно было кататься на лыжах. Городок их окружен горами, их видно всегда. Все в городе знали друг друга. Он познакомился с Коррини на церковном пикнике, когда ему было шесть лет. К тому времени, как им исполнилось по одиннадцать, все в городе решили, что однажды настанет день, когда они поженятся. Когда в первом классе средней школы он получил медаль в соревнованиях по плаванию, он подарил ее Коррини. Он везде ходил с Коррини и все делал с Коррини, и через некоторое время ему стало совершенно ясно, что Коррини счастлива, что родилась и выросла в таком городке, как Флетчер, и она была бы счастлива выйти здесь замуж, нарожать здесь детей и когда-нибудь умереть здесь. И вдруг он задумался, а чего же хочет он сам.

О, он любил Коррини, да. По крайней мере, полагал, что любит. У нее были прямые рыжие волосы, обычно свободно распущенные по плечам, очень светлые голубые глаза и крошечный носик – словом, она выглядела так, как выглядят девчушки из маленьких американских городков на фотографиях, которые помещали на обложках «Сатердей ивнинг пост». Ему нравилось обниматься с ней. Ему нравилось прикасаться к ней, когда она ему это позволяла, что случалось нечасто, однако он не мог понять, когда она хочет этого, а когда не хочет; он полагал, что любит ее, потому что он уважал ее желания.

А потом однажды, вдруг, он решил, что должен пойти служить в военно-морские силы. Когда родители спросили его – зачем, когда Коррини спросила его – зачем, когда друзья спросили его – зачем, он ответил, что скоро его все равно призвали бы, так лучше он сам пойдет во флот, где парню не приходится маршировать и спать в грязи. Так сказал он всем этим людям. Но только он один знал, зачем на самом деле он идет во флот. Он хотел пойти во флот, чтобы уехать из Флетчера. Он хотел пойти во флот, потому что Флетчер медленно, но верно душил его, он ощущал, как с каждым днем горы все приближаются и приближаются к нему, и он знал, что в один прекрасный день он просто не сможет больше дышать, что в один прекрасный день он будет раздавлен этим маленьким городом. Уехав, он твердо решил, что больше туда не вернется. Вот поэтому ему грустно было думать о Флетчере.

А Зип, попивая кофе, изучал в зеркале над стойкой свое отражение и не испытывал никакой печали. Наоборот, он чувствовал себя чертовски хорошо. Зип ощущал, по крайней мере, что все у него начинает налаживаться. В убогой нижней части города у него все складывалось плохо. Единственное, что он там получал, – пинки от старших ребят. Толстая Задница Чарли – вот как они его называли. Толстая Задница Чарли и – бам! – увесистый пинок прямо под пухлый зад. Это прозвище так и не отстало от него, даже когда он, взрослея, начал худеть. А потом они переехали.

И вдруг – никакой больше толстой задницы и даже никакого больше Чарли. Он стал звать себя Зип и почувствовал, что здесь, в этом районе, его время настало, настало время стать тем, кем он хочет быть, а не тем, кем его заставляют быть другие. Он познакомился с Кучем, и Куч научил его правильно ориентироваться в этом районе и предположил, что они могли бы присоединиться к крупнейшей местной группировке «Королевские гвардейцы».

Но у Зипа были свои планы. С какой стати он должен становиться у кого то «шестеркой», когда он может собрать свою собственную банду? Она будет называться «Пурпурные латинос». Он планировал начать с малого – с шести-семи человек, но пока их было всего четверо. Невестка Куча сшила им пурпурные рубашки, и он носил свою с гордостью, потому что она много значила для него, она значила, что он нашел свой путь.

Если бы кто-нибудь спросил его, куда же ведет этот его путь, он не смог бы ответить.

Но он знал, что этот путь его собственный, и он знал, что сегодня он может стать главарем, сегодня он наконец может ощутить себя значимым человеком, личностью.

Вот так они трое сидели каждый со своими мыслями, до странности похожими по сути, и, когда моряк наконец заговорил, Луис и Зип безошибочно поняли, что он имеет в виду.

Моряк сказал:

– Во Флетчере можно потерять себя. Потерять раз и навсегда. – Он покачал головой. – Вот поэтому я и уехал оттуда. Я хотел узнать, кто же я есть.

– Ну и как? Ты выяснил это? – полюбопытствовал Луис.

– Дай ему время, – вступил в беседу Зип. – Ты что думаешь, парень может стать кем-то в один день?

– Я выясню это, Луиза, – заверил моряк.

– Как? С девчонками из «Ла Галлина»?

– А?

– Моряк, послушай моего совета, – продолжал Луис. – Возвращайся на свой корабль. Здесь не очень-то хорошие места.

– Оставь его в покое, – вмешался Зип. – Он хочет девушку, и я помогу ему ее найти. – Он подмигнул моряку и широко улыбнулся.

– Не позволяй воскресному утру одурачить тебя, – настаивал Луис. – Прошлой ночью здесь веселились. Выпивка, гитары. И этим утром все спят. Но иногда… Моряк, послушай моего совета. Возвращайся на свой корабль…

– Думаю, я все же погуляю тут немного.

– Тогда будь осторожен, ладно? Ты здесь чужой. Выбирай себе подходящую компанию. – Он многозначительно посмотрел на Зипа. – Не путай хорошее с плохим, да? Понимаешь меня? Будь осторожнее.