Текст книги "Убийство в запертой комнате"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава 17

Часы показывали 7.10.

В голове у Тедди крутилась лишь одна мысль: я должна как-то его предупредить.

Методично и спокойно часы откусывали минуту за минутой, пережевывали и выплевывали в дежурную комнату.

Часы были старого образца, шумные, их тиканье слышали все, кроме Тедди. Они жевали, глотали и переваривали секунды, пока те не превращались в минуты, и тогда, резко вздрогнув, стрелка передвигалась на одно деление вперед.

7.11.

7.12.

Надо предупредить его, твердила себе Тедди. Она отказалась от мысли напасть на Вирджинию и думала только об одном – как предупредить Стива. Отсюда видна часть коридора, размышляла она, видна верхняя ступенька металлической лестницы. Если бы я могла слышать, я догадалась бы, что он пришел, еще до того, как он появился бы в коридоре, потому что знаю его походку. Тысячу раз я воображала звук его шагов. Шаги настоящего мужчины, но при этом очень легкие, ведь у него такая красивая походка. Я бы узнала его по шагам, рубашке, стоит ему только войти в здание, – если бы я только могла слышать!

Но я не слышу и не говорю. Когда он поднимется на второй этаж, я не смогу крикнуть ему: «Берегись!» Я только могу выбежать ему навстречу. Она не станет взрывать свой нитроглицерин, если поймет, что Стив здесь, в доме, где она может просто застрелить его. Нитроглицерин ей нужен для того, чтобы уйти от преследования. Поэтому я смогу подбежать и прикрыть его. Он не должен умереть.

А наш ребенок?

Ребенок, пронеслось у нее в голове. Еще не ребенок даже, а зачаток жизни. И все равно Стив не должен умереть. Я – пожалуйста! Ребенок – что ж… Но только не Стив! Я подбегу к нему. Как только я его увижу, я кинусь ему навстречу, а там уж пускай эта женщина стреляет. Только не Стив!

Однажды она едва его не потеряла. Тедди помнила это Рождество так отчетливо, словно все было вчера. Ослепительная белизна больничной палаты и ее муж, ловящий воздух открытым ртом. Тогда она ненавидела все, что связано с его профессией, и полицейских и преступников, ненавидела роковое стечение обстоятельств, из-за которого в городском парке продавец наркотиков выстрелил в ее мужа. Но потом она позволила ненависти остыть и стала молиться. Она молилась просто и искренне, зная, что если он умрет, то ее мир станет по-настоящему безмолвным. Пока рядом Стив, не может быть безмолвия. С ним в ее жизнь входят голоса жизни.

Сейчас не время для молитвы.

Все молитвы в мире не спасут сейчас Стива.

Когда он придет, думала Тедди, я брошусь к нему и подставлю себя под пулю.

Когда он придет…

На часах было 7.13.

Не верю, что в бутылке нитроглицерин, думал Хоуз.

Или все-таки нитроглицерин?

Вряд ли.

Нет, она блефует. Она обращается с бутылкой так, словно там вода, никакой почтительности. Разве она вела бы себя так, будь у нее нитроглицерин?

Это что-то другое.

Спокойно, сдерживал себя Хоуз. Надо во всем тщательно разобраться. Отделить желаемое от действительного.

Мне очень хотелось бы, чтобы жидкость в бутылке оказалась водой, а не нитроглицерином. Мне очень хотелось бы этого, потому что впервые в жизни меня разбирает желание врезать женщине так, чтобы она упала. Встать, перейти комнату и – к черту ее револьвер! – врезать ей изо всех сил, чтобы она грохнулась на пол, и дубасить, пока она не потеряет сознание. Вот чего мне хотелось бы сейчас, а рыцарство может идти куда подальше, потому что здесь не тот случай. Что и говорить, драться с женщинами непорядочно, но Вирджиния Додж перестала быть женщиной, она превратилась в нечто неодушевленное. К женскому роду она имеет не больше отношения, чем эта пишущая машинка.

Ее зовут Вирджиния Додж.

И я ее ненавижу.

И мне стыдно от того, что я так ее ненавижу, до остервенения. Я не подозревал, что способен на такую ненависть, это она разбудила во мне черное чувство и заставила возненавидеть ее всей душой. Ненавижу ее – и себя за свою ненависть, а из-за этого ненавижу ее еще сильней. Вирджиния Додж превратила меня в животное, в тупое животное, которое откликается только на боль. Причем самое удивительное, что боль причинили не мне. Ну, щека – ерунда, доставалось и покрепче, но что она сделала с Мисколо? что она сделала с пуэрториканкой? с Майером? Вот это я не в состоянии ни понять, ни простить. Она причинила боль людям, которые в жизни не сделали ничего дурного не-женщине по имени Вирджиния Додж. Их вина лишь в том, что они оказались поблизости, и она унизила их, превратила в неодушевленные предметы.

Поэтому я ее так ненавижу.

И еще потому, что я, да и все остальные в этой комнате, позволили ей превратить живых людей в предметы. Она лишила нас человеческого достоинства, и, допустив это, я позволил ей унизить и смешать с грязью всех людей на свете.

Вот я перед тобой, Вирджиния Додж. Полюбуйся.

Меня зовут Коттон Хоуз. Я стопроцентный американец – белый протестант, воспитанный богобоязненными родителями, которые учили меня различать добро и зло. Учили обращаться с женщинами учтиво и по-рыцарски, а ты превратила меня в хищного зверя, способного не только ненавидеть, но и убить тебя за то, что ты здесь натворила.

Ты врешь нам, что в бутылке нитроглицерин.

Я в этом уверен, Вирджиния Додж.

Или, по меньшей мере, надеюсь, что ты врешь. Я не убежден в этом на все сто процентов, но постараюсь отбросить последние сомнения. Я чертовски сильно постараюсь.

Не надо разжигать в себе ненависть. Ненависти во мне и так предостаточно. И сохрани тебя Господь, Вирджиния Додж, когда я окончательно пойму, что ты блефуешь и что в бутылке простая вода.

Сохрани тебя Господь, потому что я убью тебя.

Ответ вдруг пришел к нему сам собой.

Иногда такое случается.

Распрощавшись с Аланом Скоттом, он прошел через притихший дом, в котором поселилась смерть, и оказался в просторном вестибюле с хрустальной люстрой и роскошным зеркалом у дверей. Он взял свою шляпу с мраморного столика перед зеркалом, удивившись вдруг, отчего он сегодня надел шляпу, ведь он так редко носил ее, вчера, например, он пришел сюда без шляпы – и тут его кольнула мысль о том, что богатство обладает свойством внушать невольное почтение.

Мы не должны быть нетерпимыми, внушал он себе. Мы не должны винить богатых за то, что они не знают страстей и горестей, порождаемых бедностью.

Мрачно улыбаясь, он глядел в зеркало, потом поправил шляпу и отворил массивную дубовую дверь. На улице было темно. Один-единственный фонарь вдалеке у ограды едва освещал дорогу. В воздухе пахло дымом.

Он двинулся по дорожке, размышляя об октябре, о запахе дыма, тлеющих листьях, о том, как приятно жить на островке старины посреди огромного города и жечь листья во дворе. Он оглянулся. Возле гаража на фоне звездного неба виднелся силуэт. Кто-то из трех братьев, судя по росту – тот самый, гигант. Рядом вился дымок от костра. Один из великолепных Скоттов жжет листья. Странно, почему бы не поручить это Роджеру или сторожу? Неужто у них нет сторожа? Так, так, нет сторожа, который мог бы сжечь…

И тут его осенило.

Дым.

Дерево.

Один из братьев сам развел костер.

Дерево. Дерево! Господи Боже, конечно же, дерево!

Он резко повернулся и зашагал по направлению к гаражу.

Как запереть дверь, думал он, и лицо его расплывалось в совершенно идиотской улыбке, как запереть дверь снаружи, чтобы создалось впечатление, будто она заперта изнутри?

Для начала надо сорвать засов, и тогда, как только дверь откроют, все решат, что засов сорвали, когда пытались взломать дверь. Это первое, что надо сделать. Так вот откуда взялись царапины на косяке и на двери изнутри! Разве ломик оставил бы их, если им работать снаружи? Как же ты сразу не понял этого, Карелла, болван ты этакий!

Стало быть, сначала надо сорвать запор.

Старик был задушен, конечно, еще раньше. Вот он валяется на полу, а убийца орудует у двери, старательно отдирая запор. Теперь скоба висит на одном шурупе. Позже это создаст впечатление, будто ее сорвали, когда взламывали дверь.

Затем на шею старика набрасывается петля, свободный конец веревки перекидывается через балку, и веревка натягивается так, чтобы покойник повис в воздухе. Он тяжел, но и убийца здоровый малый, к тому же он старается вовсю – ему надо, чтобы покойник висел хотя бы в полуметре от пола. Затем убийца пятится к двери и крепко привязывает веревку к ручке.

А на другом ее конце болтается старик.

Теперь надо открыть дверь. Это не трудно. Достаточно слегка приотворить ее, лишь бы протиснуться наружу, в коридор. Как только убийца окажется в коридоре и отпустит дверь, тяжесть тела снова закроет ее. А скоба изнутри висит себе на одном шурупе.

Убийца уже в коридоре, и единственное, что ему остается, – создать иллюзию, будто дверь заперта и не откроется, сколько ее ни тяни.

Как это сделать?

Проще простого.

С помощью механического приспособления, известного человечеству с древнейших времен.

Но кто убийца?

Им может быть только один человек. Тот, кто отворил дверь после того, как в ход был пущен ломик. Тот, кто подошел настолько близко, что имел возможность…

– Кто здесь? – раздался голос.

– Марк Скотт? – спросил в свою очередь Карелла.

– Да, а вы кто?

– Карелла.

Марк шагнул к небольшому костру. Между ним и Кареллой поднималась струйка дыма. Костер догорал, красные отблески играли на лице Марка.

– Я думал, вы давно ушли, – сказал Марк. В руке у него были грабли, он поворошил угли, огонь ожил, разгорелся с новой силой, и красные блики на лице сменились желтыми.

– Нет, я еще здесь.

– Что вам нужно? – спросил Марк.

– Вы, – просто сказал Карелла.

– Не понял.

– Вы пойдете со мной, Марк.

– С какой стати?

– Потому что вы убили своего отца.

– Не говорите глупостей, – сказал Марк.

– А я и не говорю, – ответил Карелла, – Я более чем серьезен. Вы это сожгли, да?

– Что я сжег? О чем речь?

– О том, как вы заперли дверь снаружи.

– Вы ошибаетесь. На двери снаружи нет засова, – сказал Марк.

– То, чем вы воспользовались, действует не хуже засова. И чем сильнее тянуть дверь, тем крепче она запирается.

– О чем вы? – еще раз спросил Марк.

– О клине, – ответил Карелла. – О самом обыкновенном маленьком деревянном треугольнике.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – проговорил Марк.

– Прекрасно вы все понимаете. Клин, треугольный кусочек дерева. Вы подсунули его под дверь острым углом вперед. Всякая попытка открыть дверь только загоняла клин еще глубже.

– Вы совсем рехнулись, – сказал Марк. – Нам пришлось взламывать дверь ломом, потому что она была заперта изнутри…

– Она была прижата снаружи деревянным клином, который, кстати сказать, оставил вмятину в железной окантовке. Лом тут помочь не мог, им только разворотили дверной косяк, усеяв весь пол щепками. Тогда к двери подошли вы, Марк. Вы стали ощупывать ее и незаметно выбили клин и освободили дверь. Теперь вам с братьями не составило большого труда открыть ее, хотя тело вашего отца всей тяжестью натягивало веревку, привязанную к ручке.

– Это просто нелепо, – проговорил Марк. – Откуда вы…

– Я видел, как Роджер выметал из коридора щепки. Кусочки дерева от косяка и среди них ваш клин. Щепки оказались отличной маскировкой. Это вы их сейчас сжигаете? И клин с ними заодно?

Марк Скотт не ответил. Прежде чем Карелла успел договорить, он молниеносно отскочил назад и, вскинув грабли, с размаху ударил ими Кареллу. Зубья угодили в шею, выступила кровь. Марк снова занес грабли. Карелла, оглушенный ударом, отступил назад и протянул вперед руки, пытаясь защитить голову. Новый удар пришелся по правой руке, и она бессильно повисла вдоль тела. Карелла попытался поднять ее и дотянуться до револьвера в правом кармане, но рука болталась безжизненно, и он понял, что не может ею даже пошевелить, и едва он это понял, как увидел, что Марк вскинул грабли для следующего удара, который, Карелла не сомневался, снесет ему голову.

Он подался вперед, пригнувшись. Грабли со свистом пронеслись у него над головой. Левой рукой Стив попытался ухватить Марка и вцепился в его галстук. Марк, не успев еще выпрямиться после удара, подался назад, увлекая за собой Кареллу, а тот тянул изо всех сил за галстук – и внезапно отпустил его.

Марк упал.

Он выронил грабли и инстинктивно отвел руки назад, чтобы смягчить падение. Карелла упал на него, зная, что должен избегать огромных ручищ Марка – ручищ, которые однажды уже задушили человека.

Молча, отчаянно они катались по земле у костра. Марк пытался ухватить Кареллу за горло. Карелла снова вцепился в галстук Марка, орудуя им как удавкой. Они перекатились в костер, искры полетели во все стороны. Неожиданно Карелла оставил Марка и вскочил на ноги. Поскольку его правая рука напрочь вышла из строя, а в левой не было прежней силы, он ударил соперника ногой, угодив ему в плечо, и снова опрокинул его на землю.

Карелла пошел в последнюю атаку.

Он бил и бил ногой с остервенелой методичностью. А затем, отскочив назад, изловчился и выхватил левой рукой из правого кармана револьвер.

– А ну-ка, вставай! – велел он.

– Я всегда его ненавидел, – пробормотал Марк. – Я только-только научился ходить и уже ненавидел его. Я мечтал, чтобы он сдох, с тех пор как мне исполнилось четырнадцать.

– Твоя мечта сбылась, – утешил его Карелла. – Вставай, пошли!

Марк поднялся.

– Куда мы? – спросил он.

– В участок, – сказал Карелла. – Там будет поспокойнее.

Глава 18

– Где он? – с нетерпением спросила Вирджиния и взглянула на часы. – Почти половина восьмого. Разве он не должен прийти сюда?

– Должен, – ответил Бернс.

– Так где же его черти носят?

Она стукнула по столу кулаком левой руки. Хоуз был весь внимание.

Нитроглицерин не взорвался.

Там вода, решил Хоуз. Господи, ну конечно же, там вода!

– Тебе приходилось когда-нибудь ждать, Марсия? – обратилась Вирджиния к Тедди. – У меня такое ощущение, словно я провела здесь всю жизнь.

Тедди смотрела на нее безучастным взглядом.

– Грязная дрянь! – подала голос Анжелика Гомес. – Тебе только в аду жариться, дрянь!

– Сердится, – с ухмылкой сказала Вирджиния. – Испаночка недовольна. Не горюй, Чикита, завтра о тебе напишут все газеты.

– О тебе тоже, – фыркнула Анжелика. – В разделе про покойников. Вот где!

– Вряд ли, – сказала Вирджиния, сразу утратив веселость. – В газетах… – Она помолчала. – В газетах… – еще раз повторила она, и в голосе ее зазвучали интонации человека, сделавшего открытие.

Хоуз заметил, как изменилось ее лицо, какие-то воспоминания отразились на нем, глаза сузились и смотрели пристально.

– Я читала в одной газете про Кареллу, – продолжала Вирджиния. – Когда его подстрелили. Там говорилось, что его жена… Что его жена глухонемая, – договорила она и свирепо посмотрела на Тедди. – Что ты на это скажешь, Марсия Франклин, а?

Тедди не шевельнулась.

– Зачем ты сюда пришла? – злобно проговорила Вирджиния, поднимаясь со стула.

Тедди покачала головой.

– Ты Марсия Франклин, которая пришла сообщить об ограблении? Или ты миссис Стивен Карелла? Ну, отвечай!

Тедди еще раз помотала головой.

Вирджиния уже стояла, не отрывая глаз от Тедlи. Она медленно обогнула стол, совершенно забыв о своей бутылке. Осознав, что в комнате есть человек, связанный с Кареллой родственными узами, она поняла, что ей больше не надо томиться в ожидании. Если это и вправду жена Кареллы, то, значит, появился человек, на которого можно излить свою злобу. Это было ясно по лицу Вирджинии. Долгое ожидание, нетерпение и нервозность, необходимость держать в повиновении случайных людей, в то время как ее жертва тянет с возвращением, – все это проявилось сейчас в лихорадочном блеске глаз и стиснутых губах.

Когда она двинулась в сторону Тедди, Хоуз почувствовал, что жену Стива ожидает та же участь, что выпала Майеру Майеру. Если не худшая.

– Отвечай! – крикнула Вирджиния, отойдя от стола и надвигаясь на Тедди.

Она выхватила из рук Тедди сумочку и раскрыла ее. Бернс, Клинг и Уиллис стояли справа от Тедди, возле вешалки. Мисколо лежал без сознания за спиной Вирджинии, возле шкафов с картотекой. Майер и Хоуз находились справа от Вирджинии и чуть сзади, но Майер сидел еле живой, бессильно уронив голову на руки.

Быстро и ловко Вирджиния перебрала содержимое сумочки, мгновенно нашла то, что искала, и прочитала вслух:

– Миссис Стивен Карелла, Дартмут-роуд, Риверхед. При несчастном случае звонить… Значит, миссис Стивен Карелла. Так, так, так…

Она сделала еще шаг по направлению к Тедди. Хоуз пристально смотрел на нее, чувствуя, как бурлит в нем ненависть. Там не нитроглицерин, говорил он себе, там не нитроглицерин…

– Ты очень хороша собой, – говорила между тем Вирджиния. – Ты сытая самодовольная красотка. У тебя есть муж, и у тебя есть все, что нравится мужикам. Ты, красивая дрянь, посмотри мне в глаза! Посмотри мне в глаза, сука!

Сейчас я на нее брошусь, думала Тедди. Прямо сейчас. Пока она не смотрит на бутылку. Я на нее брошусь, она выстрелит, остальные схватят ее, и все будет кончено. Сейчас. Сейчас…

Так она думала – и стояла не шевелясь.

Как завороженная, Тедди смотрела на Вирджинию, не в силах оторвать взгляда от лица, искаженного дикой злобой.

– Я тоже была хороша собой, – говорила Вирджиния, – пока они не посадили моего Фрэнка. Знаешь, сколько мне лет? Тридцать два. Совсем немного! А я выгляжу как старуха. Как смерть – верно сказал один из этих. Это я-то! Я выгляжу как смерть, потому что твой муж отобрал у меня моего Фрэнка. Твой муж, сука! За то, что он мне сделал, я готова разорвать тебя на клочки, выцарапать тебе глаза. Ты слышишь меня, маленькая дрянь?

Она сделала еще шаг, и Хоуз понял: в любой момент может раздаться выстрел.

Он сказал себе в последний раз: «Там не нитроглицерин!» – и крикнул:

– Перестань!

Вирджиния Додж обернулась и сделала шаг к столу, оказавшись между Хоузом и Бернсом.

– Отойди от нее! – сказал Хоуз.

– Что ты сказал? – В голосе Вирджинии послышалось удивление.

– То, что слышала. Отойди от нее! – повторил Хоуз. – Не смей к ней прикасаться!

– Ты мне приказываешь?

– Да! Вот именно, я тебе приказываю. А что тут такого, миссис Додж? Вас это смущает? Какое-то ничтожество, видите ли, смеет приказывать божеству. Отойди от нее! Только тронь ее пальцем, и я…

– И что ты сделаешь?

В голосе Вирджинии звучало презрение и еще – полная уверенность в своем всесилии. Но револьвер в руке снова задрожал.

– Я убью вас, миссис Додж, – тихо произнес Хоуз. – И больше ничего. Я убью вас.

Он сделал шаг в ее сторону.

– Ни с места! – крикнула Вирджиния.

– Еще чего, – сказал Хоуз. – Имейте в виду, я не боюсь вашей бутылочки. А знаете почему? Потому что там всего-навсего вода. Я не боюсь воды. Я ее пью каждый день. Литрами.

– Коттон, – начал Бернс, – не надо…

– Ни шагу больше, – предупредила Вирджиния, револьвер в ее руке начал плясать.

– Это почему же? Будете стрелять? Ну и стреляйте себе. Но только одним выстрелом вы не отделяетесь, одной пули вам не хватит. Стреляйте в меня раз, другой, третий, потому что сейчас я подойду к вам, миссис Додж, и отберу у вас револьвер голыми руками, а потом запихну его вам в глотку. С меня довольно. Я иду, миссис Додж, вы меня слышите?

– Ни с места, – взвизгнула она. – Нитро…

– Нет там никакого нитроглицерина, – сказал Хоуз и начал наступать на Вирджинию, которая теперь смотрела только на него.

Бернс подал знак Тедди, и та медленно двинулась к остальным полицейским. Вирджиния не обратила на это внимания. Она смотрела только на Хоуза, и рука с револьвером ходила ходуном.

– Я иду, миссис Додж, – говорил Хоуз, – и советую стрелять, пока не поздно, потому что…

И Вирджиния выстрелила.

Хоуз остановился, но только на мгновение, – так останавливаются, услышав внезапный шум. Пуля пролетела, не задев Хоуза, и он снова пошел в наступление, заметив краем глаза, как Бернс подталкивает Тедди к коридору. Все остальные стояли как вкопанные, ожидая неизбежного взрыва.

– Что, – спрашивал Хоуз, – нервишки шалят? Ручки трясутся?

Вирджиния попятилась к столу. Хоуз понял, что она снова будет стрелять, и успел сделать шаг в сторону как раз в тот момент, когда Вирджиния нажала на спуск.

И снова пуля полетела в сторону, а Хоуз громко расхохотался:

– Вот спасибо, миссис Додж! Теперь вся полиция в городе знает, что у нас творится.

– Нитро… – бормотала она, отступая к столу.

– Будет вам. Нет там нитроглицерина.

– Я брошу бутылку на пол.

И тут Хоуз прыгнул.

Снова грянул выстрел, и на этот раз он услышал свист пули, потому что та пролетела совсем рядом с его головой. Хоуз схватил Вирджинию за правую руку в то самое мгновение, когда она попыталась смахнуть со стола бутылку. Хоуз вцепился в запястье и едва удерживал ее руку, ибо сейчас в Вирджинии проснулась какая-то звериная дикая сила – и она, отчаянно вырываясь, все норовила скинуть бутылку на пол.

Он ударил рукой Вирджинии по столу, чтобы вышибить револьвер. Бутылка сдвинулась с места.

Он бил ее рукой еще и еще, а бутылка все ближе придвигалась к краю, и тут пальцы Вирджинии разжались, и револьвер упал на пол.

Она бешено изогнулась в его руках и последним отчаянным рывком дернулась к столу, на самом краю которого стояла бутылка. Вирджинии почти удалось вырваться, но Хоуз обхватил ее за талию, потянул на себя изо всех сил и занес руку для удара, который мог бы стать для нее роковым. Рука застыла в воздухе.

Не найдя сил ударить женщину, Хоуз опустил руку. Он оттолкнул Вирджинию подальше от стола, пробормотал: «Вот стерва!» – и нагнулся, чтобы поднять с пола ее револьвер.

Майер Майер приподнял разбитую голову.

– Что случилось? – проговорил он.

– Все в порядке, – ответил Хоуз.

Бернс подошел к телефону.

– Дейв, – позвал он, – соедини меня со спецкомандой. И поскорее.

– С кем?

– Ты что, не слышал? С саперами.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Мерчисон.

Из больницы позвонили в 7.53, уже после того как люди из спецкоманды со всей осторожностью вывезли подозрительную бутылку из следственного отдела. К телефону подошел Бернс.

– Восемьдесят седьмой участок, – сказал он. – Лейтенант Бернс.

– Говорит доктор Нельсон. Меня просили сообщить вам о состоянии здоровья Хосе Дорена.

– Я вас слушаю.

– Он будет жить. Бритва прошла в четверти дюйма от яремной вены. Он, конечно, побудет у нас некоторое время, но выйдет своими ногами. Вас интересует что-нибудь еще?

– Нет, спасибо, – ответил Бернс, и на этом разговор закончился.

Бернс повернулся к АнжеЛике.

– Тебе повезло, – сказал он. – Касим будет жить. Ты везучая.

Анжелика вдруг погрустнела. Она бросила печальный‘ взгляд на лейтенанта и спросила:

– Вы так думаете?

Появился Дейв Мерчисон.

– Пойдем, радость моя, – сказал он Анжелике. – Для таких, как ты, у нас есть комнатка внизу.

Сержант взял ее за руку, поднял со стула и подошел к Вирджинии Додж, прикованной наручниками к радиатору.

– Значит, это ты тут разбойничала? Никогда бы не подумал…

– Сгинь, – процедила Вирджиния.

– У тебя есть ключи от этих наручников, Пит? – спросил Мерчисон и покачал головой. – Господи, ну почему вы ничего мне не сказали? Я же был внизу все время. Совсем рядом. Я же…

Он застыл на месте, а Бернс тем временем протягивал ему ключи.

– Слушай, Пит, что ты имел в виду, когда сказал: «В темпе»?

– Вот это самое… – устало ответил Бернс.

– Надо же, – удивился Мерчисон и грубо поднял Вирджинию со стула. – Пошли, налетчица, – сказал он и повел обеих женщин по коридору, мимо стоявшего там Клинга.

– Мисколо мы доставили в больницу, – сообщил тот. – Остальное во власти Божьей. Заодно мы и Майера туда отправили. Врачи говорят, что над его физиономией придется немного поработать. Неужели все уже позади, Пит?

– Все позади, – подтвердил Бернс.

В коридоре раздался шум. Стив Карелла подтолкнул Марка Скотта к перегородке и сказал:

– Сюда, Скотт, садитесь. Привет, Пит. Здорово, Коттон. Познакомьтесь с этим милым мальчиком. Удавил своего собственного… Тедди! Радость моя, а я и забыл о нашем уговоре. Неужели ты все это время ждала меня…

Он замолчал, потому что Тедди кинулась к нему так стремительно, что чуть не сшибла с ног.

– Мы все тут тебя ждали с нетерпением, – вставил Бернс.

– Правда? Очень мило с вашей стороны. Разлука укрепляет любовь, – Он чуть отстранил от себя Тедди и сказал: – Извини, детка, что опоздал, как-то вдруг все начало вырисовываться, и мне пришлось…

Она дотронулась до кровавых следов на его шее, оставленных зубьями.

– А, это? Меня угостили граблями. Вот что, я сейчас напечатаю отчет, и мы пойдем. Слушай, Пит, сегодня я угощаю жену обедом, и посмей только возразить. Знаешь, у нас будет ребенок.

– Поздравляю, – устало проговорил Бернс.

– Почему так сухо?

Не дождавшись ответа, Карелла снова повернулся к жене.

– Детка, я быстро напечатаю отчет, и мы пойдем обедать. Я готов съесть быка. Пит, этот юноша обвиняется в убийстве. Кто-нибудь знает, где пишущая машинка? Что-нибудь у вас тут было занятного, пока я там…

Зазвонил телефон.

– Я возьму трубку, – сказал Стив. – Восемьдесят седьмой участок, Карелла слушает.

– Карелла, это Леви из спецкоманды.

– Привет, Леви, как дела?

– Отлично, а у тебя?

– У меня как всегда полный порядок. Что скажешь хорошего?

– У нас готово заключение по бутылке.

– По какой бутылке?

– По той, которую мы взяли у вас.

– А! Ну и что с ней?

Карелла слушал, вставляя время от времени «угу» и «м-да», потом сказал:

– Спасибо за информацию, Леви, – и повесил трубку. Придвинул стул, взял из ящика три бланка, переложил их копиркой и сел за машинку.

– Это Леви звонил, – сообщил он наконец. – Вы давали ему какую-то бутылку?

– Давали, – ответил Бернс. – И что он тебе про нее сказал?

– У них готово заключение.

Хоуз встал и подошел к Карелле.

– Что же он сказал?

– Сказал, что все без обмана.

– Так и сказал?

– Слово в слово. Они взорвали ее у себя. По его словам, этой бутылки хватило бы, чтобы разнести в щепки здание муниципалитета.

– Значит, без обмана, – ровным голосом произнес Хоуз.

– Угу, – пробормотал Карелла и вставил в машинку бланки. – А что там было-то? – рассеянно спросил он.

– Нитроглицерин, – ответил Хоуз и рухнул на соседний стул с видом человека, которого только что сбил самосвал.

– Ну и денек сегодня выдался, ребята! – сказал Карелла.

И неистово забарабанил по клавишам.