Текст книги "Убийство в запертой комнате"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава 15

Альф Мисколо лежал к бредил, повторяя в забытьи: «Мери! Мери!»

Его жену звали Кэтрин.

Мисколо не отличался красотой. Сейчас он растянулся на полу, под головой у него вместо подушки лежала сложенная куртка Хэла Уиллиса, лоб покрылся испариной, и капельки скатывались вниз, оставляя неровные бороздки на щеках. У него был крупный нос, кустистые брови и такая толстая и короткая шея, что казалось, голова насажена прямо на плечи. Да, красотой Альф Мисколо не отличался, и это особенно бросалось в глаза теперь, когда он лежал в бреду. Рана кровоточила, кровь проступала через повязку. Жизнь вытекала капля за каплей. Альф еще раз крикнул «Мери!», потому что так звали девушку, в которую он крепко влюбился много-много лет назад.

Любовь была бурной и короткой – какие-то недели, пока корабль Альфа стоял в Бостонском порту. Альф больше никогда не возвращался в Бостон и не встречал ту девушку, но память о ней пронес через всю жизнь. Его миноносец стоял на ремонте в Чарлстонских доках. Тогда Альф Мисколо был боцманом, самым лихим боцманом в военноморских силах США. До второй мировой было еще далеко, и Альфа всерьез волновали только три вещи: как сохранить репутацию самого лихого боцмана американского флота, как веселее провести время в увольнении и где бы найти хорошую итальянскую еду.

Альф обошел почти все итальянские ресторанчики Бостона, прежде чем набрел на небольшое заведение возле Сколлейн-сквер. Мери работала там официанткой. Альфу Мисколо только-только исполнился двадцать один год, и ему казалось, что во всем белом свете не найти девушки прекраснее Мери. Они стали встречаться, прожили вместе две недели.

Эти две недели превратились для них в целую жизнь. Потом корабль отправился дальше, и Мисколо оказался в Гонолулу, на Уайкики-бич. Он был и в Кауаи, ел там крабов хейкацкау и прочие местные диковинные кушанья, а девицы танцевали. А потом в японском городе Фукуоко – японцы тогда были друзьями, и никто не подозревал, что впереди Перл-Харбор, – Мисколо пил саке с черноокой красавицей по имени Миссан и смотрел, как она ловко подбирает палочками кусочки вяленой рыбы. Потом он оказался с ней в постели и узнал, что восточные девушки не любят целоваться. А на обратном пути он побывал в Сан-Франциско и получил огромное удовольствие, разглядывая с холма роскошный город, залитый светом. Самый лихой боцман во всем американском флоте был счастлив и не вспоминал прошлое. Альф Мисколо не вернулся в Бостон. После демобилизации он встретил Кэтрин и начал за ней ухаживать. Вскоре они были помолвлены, а потом и поженились. Вот почему он не бывал никогда больше в Бостоне и не видел девушку по имени Мери, что работала официанткой в итальянском ресторанчике около Сколлейн-сквер.

А теперь, когда жизнь вытекала из него красными каплями через белые бинты, когда все тело горело, а в голове зияла черная пустота, он кричал: «Мери!»

Берт Клинг положил ему на лоб мокрую повязку.

Клинг привык к смерти, к тому, что умирают. Он был молод, но уже принимал участие в «полицейской акции» в Корее, когда смерть казалась таким же обычным, житейским делом, как умывание по утрам. Ему случалось уже держать на коленях головы умирающих солдат – и тех ребят он знал куда лучше, чем Альфа Мисколо. И все равно, слыша, как с губ Альфа срывается хриплый крик: «Мери!», Берт чувствовал, что у него холодеет где-то в пояснице и ледяные волны ярости затопляют мозг. В такие моменты ему хотелось вскочить, наброситься на Вирджинию Додж и задушить ее голыми руками.

В такие моменты он был готов усомниться, что в бутылке действительно нитроглицерин.

Анжелика Гомес пришла в сознание, села на полу и помотала головой.

Она натянула юбку на колени и, уперевшись в них локтями, еще раз помотала головой, а затем стала озираться по сторонам с видом человека, обнаружившего вдруг, что он проснулся не у себя дома, а в отеле.

Потом, конечно, она вспомнила все.

Она дотронулась рукой до затылка. Там, куда Вирджиния ударила ее рукояткой револьвера, вспухла огромная шишка. Анжелика осторожно дотронулась до головы, и ее пронзила адская боль. Боль пульсировала, и каждый новый толчок рождал в мозгу Анжелики ответные волны – дикого гнева. Она поднялась с пола, отряхнула юбку и метнула на Вирджинию взгляд, от которого обратилась бы в паническое бегство целая армия.

В этот момент она тоже была готова усомниться, что в бутылке действительно нитроглицерин.

Коттон Хоуз потрогал пальцем щеку – в том месте, где ствол револьвера прочертил кровавую полосу. Рану саднило. Он приложил к ней смоченный холодной водой носовой платок.

И в десятый раз подумал: вряд ли в бутылке нитроглицерин.

Стив Карелла, думала она.

Я убью Стива Кареллу. Я выстрелю в него и буду смотреть, как умирает этот подлец, а они не двинутся с места, потому что боятся этой бутылки.

Я поступила верно.

Другого способа у меня не было.

Все очень просто, размышляла она: жизнь за жизнь.

Жизнь Кареллы за жизнь моего Фрэнка. Это и есть справедливость.

До этого она как-то не задумывалась о том, что такое справедливость. Ее девичье имя было Вирджиния Макколи. Мать ее была ирландкой, отец – шотландцем. Их семья жила в Калмз-Пойнте, неподалеку от знаменитого моста, который связывал их часть города с Айзолой. Даже сейчас, много лет спустя, она испытывала приятную грусть, глядя на этот мост. Она играла под ним девчонкой, и для нее этот мост был волшебным – по нему можно было попасть в любую сторону. Настанет день, мечтала Вирджиния, когда она пройдет по этому мосту и окажется в краю, где полным-полно драгоценных камней и пряностей. В один прекрасный день она взберется по этому мосту на небеса и увидит людей в тюрбанах, караваны верблюдов и храмы со сверкающими золотыми крышами.

Она перешла этот мост и угодила в объятия человека по имени Фрэнк Додж.

Полицейские считали Фрэнка Доджа отъявленным подонком. В возрасте четырнадцати лет он был впервые арестован за хулиганское нападение на старика в Гровер-парке. Согласно закону он считался малолетним правонарушителем и поэтому отделался лишь выговором да постановкой на учет в участке. Между четырнадцатью и семнадцатью он неоднократно задерживался за мелкие правонарушения, но возраст, адвокат и наивный взгляд голубых глаз неизменно спасали его от колонии. Свое первое ограбление Додж совершил в девятнадцать.

Он уже больше не мог считаться несовершеннолетним правонарушителем. Мальчик повзрослел, и в его голубых глазах сквозила жестокость. На этот раз Доджа отправили в тюрьму на Бейли-Айленде. Когда он вышел на свободу, его ждала Вирджиния.

Для Вирджинии Фрэнк не был подонком.

Для нее он был человеком в тюрбане, который сидел на верблюде и открывал пред ней золотые ворота в волшебную страну. Фрэнк был человеком ее мечты.

Список правонарушений в досье Фрэнка Доджа был длиной с руку Вирджинии, но все равно он был человеком ее мечты, а с любовью, как известно, не спорят.

В сентябре 1953 года Фрэнк Додж устроил налет на бензоколонку. Служащий стал звать на помощь, и случилось так, что Стив Карелла как раз в этот момент ехал мимо, возвращаясь с работы домой. Услышав крики, он подъехал к бензоколонке и задержал налетчика, но до этого Фрэнк Додж успел выстрелить в служащего, отчего тот ослеп. Доджа снова отправили в тюрьму, на этот раз в Каслвью, где с такими, как он, особенно не церемонились. В первые же дни его пребывания там выяснилось, что Фрэнк Додж не из тех, кого называют идеальными заключенными. От него стонали не только надзиратели, но и соседи по камере. Фрэнк Додж постоянно нарушал тюремные правила, хотя, вполне возможно, эти правила в чем-то устарели.

Он подавал прошения о досрочном освобождении, но всякий раз безрезультатно. Его письма к жене, как могли заметить те, кто читал их в тюрьме по долгу службы, становились все более и более безутешными.

На второй год его пребывания в Каслвью оказалось, что он болен туберкулезом. Фрэнка Доджа перевели в тюремную больницу, где он вчера скончался.

А сегодня Вирджиния Додж, вооруженная револьвером и бутылкой с нитроглицерином, ждала человека, который стал причиной смерти ее Фрэнка. Она ни секунды не сомневалась, что всему виной Стив Карелла и больше никто. Если бы она не верила в это всей душой, у нее не хватило бы храбрости затеять такое безрассудное предприятие.

Самое удивительное заключалось в том, что пока все шло как по маслу. Все они боялись ее, и боялись не на шутку. Их страх вселял в нее чувство удовлетворения. Вирджиния и сама не могла бы объяснить, откуда взялось это чувство. Даже если бы она очень захотела, то не смогла бы выразить словами, почему восстала против общества, символом которого для нее стал Карелла, почему бросила вызов закону столь отчаянным образом. Разве нельзя было просто подождать Кареллу внизу и выстрелить ему в спину?

Разумеется, можно.

Не было решительно никакой необходимости делать такой мелодраматический жест, выносить свой приговор блюстителям закона, осудившим ее мужа, держать в своих руках их жизнь и смерть и разыгрывать из себя вершительницу судеб. Судеб тех людей, которые лишили ее всего, что она любила. Но, может быть, здесь скрыта какая-то неосознанная внутренняя необходимость?

Вирджиния сидела^ погрузившись в раздумья. Рука с револьвером не дрожала. В бутылке, что стояла перед ней на столе, отражались лампочки, висящие под потолком. Вирджиния мрачно улыбнулась.

Они небось думают и гадают, действительно ли в бутылке нитроглицерин.

– Ну, что вы на это скажете? – осведомился Баки.

– По-моему, чушь собачья, – сказал Джим. – Пойдем-ка лучше к испаночкам.

– Подождите минуту, – попросил Баки. – Как бы нам не оплошать. Всего минуту.

– Послушай, – сказал Джим. – Если тебе приспичило поиграть в полицейских и воров – валяй, развлекайся на здоровье. Лично мне неохота. Я хочу к испаночкам. Хочу на Мейсон-авеню. Хочу положить свою усталую голову на чью-то большую мягкую грудь. Я хочу кого-нибудь трахнуть, черт побери вас обоих!

– Испанки могут и подождать. А если это все же не чушь – что тогда?

– Исключено, – отрезал Сэмми.

– Здорово подмечено, – подтвердил Джим. – Исключено!

– Откуда вам знать? – недоверчиво спросил Баки.

– А оттуда, – сказал Сэмми, поблескивая очками, – что всякий, кто посмотрит на эту бумажку, сразу же скажет: чистая ерунда. Следственный отдел. Отчет. Господи, белиберда, да и только!

– Почему? – удивился Баки.

– Господи, Баки, ради всех святых, не будь остолопом. Отчет сотрудника детективного отдела! Знаешь, что он нашел?

– Нет, а что? – спросил Баки.

– То, что ты пишешь на пустой пачке из-под сигарет «Честерфилд» и посылаешь Джеку Уэббу, который в ответ присылает тебе пачку голубых листочков, а в прилачу пушку и свисток, чтобы ты никому не давал спать по ночам в своем районе. Липа все это, вот что.

– А мне этот листок кажется настоящим, – возразил Баки.

– Правда? Так, так. А почему тогда здесь нигде не указан город? А? Отвечай.

– Верно, не указан, но…

– Когда же ты наконец повзрослеешь, Баки? – сказал Джим. – Ты действуешь совершенно в стиле Бака Роджерса[19]19
  Бак Роджерс – американский популярный киноактер.


[Закрыть]. Только он посылал отчеты из космического детективного агентства.

– Ты хоть понимаешь, что тут написано? – поинтересовался Сэмми. – Сам посуди – женщина с револьвером и бутылкой нитроглицерина. Это же чушь!

– А что в этом такого невероятного? – спросил Баки.

– Абсолютно невероятно, – отрезал Сэмми. – Если эта сумасшедшая и в самом деле сидит там с револьвером и бутылкой нитроглицерина, как же, черт побери, этот твой детектив изловчился напечатать свой текст и выбросить его на улицу? Этого не может быть, Баки, потому что этого не может быть никогда.

– А мне листок кажется настоящим, – упрямо произнес Баки.

– Послушай… – начал было Джим, но Сэмми перебил его:

– Погоди, Джимми, я все улажу.

– А мне это кажется настоящим, – повторял Баки как попугай.

– Здесь есть подпись? – спросил его Сэмми. – Ты видишь тут подпись?

– Конечно, – сказал Баки. – Детектив второго класса…

– Это напечатано. А от руки подписано?

– Нет.

– Почему?

– Что почему?

– Послушай, ты собираешься бегать с этой бумажкой всю ночь?

– Нет, но…

– Ты хоть помнишь, зачем мы сюда пришли?

– В общем-то…

– Мы что, пришли сюда играть в космических полицейских?

– Нет, но…

– Мы пришли сюда тратить время попусту? Читать липовые полицейские отчеты, напечатанные каким-то мальчишкой на пишущей машинке старшего брата?

– Нет, но…

– Я хочу задать тебе простой вопрос, дружище, – сказал Сэмми. – Простой и четкий вопрос. И хочу получить на него простой и четкий ответ. Договорились?

– Ладно, – сказал Баки, – но это выглядит совсем как…

– Ты пришел сюда к девочкам, так?

– Так.

– Стало быть…

– Что?

– А то! Выбрось-ка это из головы. Давай лучше двинемся вперед. Еще ночь молода! А? – Сэмми хохотнул. – Пошли, старина. Пошли, дружище. В бой! Вперед!

Баки задумался на мгновение.

Затем сказал:

– Идите без меня. Я все-таки позвоню по этому телефону.

– О святой Будда! – вздохнул Сэмми.

Телефон в дежурной комнате зазвонил в 6.55.

Хэл Уиллис посмотрел на Вирджинию и, получив разрешение, снял трубку.

– Восемьдесят седьмой участок, – сказал он. – Детектив Уиллис слушает.

– Минуточку, – сказал голос на другом конце провода. Похоже, звонивший говорил с кем-то, кто был рядом с ним. – Откуда я знаю, черт возьми? – услышал Уиллис. – Передай это кому следует. Нет же, Господи, при чем тут картотека на карманников? Ну, Райли, из всех ослов, с которыми мне приходилось работать, ты самый тупой. Не видишь, я говорю по телефону, подожди минуту. Алло!

– Алло, – отозвался Уиллис. Вирджиния обратилась во внимание и слух.

– С кем я говорю? – осведомился голос в трубке.

– С детективом Уиллисом.

– Вы детектив, я правильно понял?

– Да.

– Это восемьдесят седьмой участок?

– Да.

– Значит, это был какой-то псих.

– А нельзя ли пояснее?

– Говорит Майк Салливан из Главного управления. Только что нам позвонили… когда же? – В телефонной трубке послышалось шуршание бумаги. – Да, в шесть сорок пять.

– Кто вам позвонил? – спросил Уиллис.

– Какой-то студент. Сказал, что подобрал на улице листок, бланк отчета следственного отдела. А на листке якобы напечатано сообщение, что-то насчет девицы с бутылкой нитроглицерина. Вам что-нибудь известно об этом?

Вирджиния Додж на мгновение окаменела. Ствол револьвера коснулся горлышка бутылки. Уиллис видел, как Вирджинию начала бить дрожь.

– Нитроглицерин? – переспросил он, взглянул на ее руку и понял, что еще мгновение – и ствол револьвера разобьет стекло.

– Он самый. Это правда?

– Нет, – сказал Уиллис. – Мы ничего такого не слыхали.

– Я так и подумал. Но студент, который нам звонил, назвался и все такое, и я решил, вдруг это не липа. И на всякий случай проверил. Проверка никогда не помешает, верно? – И Салливан громко расхохотался.

– Конечно, не помешает, – пробормотал Уиллис. Он лихорадочно соображал, как объяснить Салливану, что на самом деле все обстоит именно так, как сказано в послании Майера. – Проверка никому еще не мешала.

Он не спускал глаз с Вирджинии, с револьвера, пляшущего в ее руке. А Салливан продолжал веселиться.

– В конце концов, кто знает, вдруг в один прекрасный день к вам и вправду заявится какой-нибудь псих с бомбой, верно, Уиллис? – И снова в трубке загрохотал смех.

– Нет… Хотя, конечно, кто знает… – деревянно отозвался Уиллис.

– То-то и оно, – сказал Салливан, отсмеявшись. – Кстати, у вас там в участке есть детектив по фамилии Майер?

Уиллис заколебался. Он не знал, писал ли Майер эту записку. Если он ответит «да» – поймет ли Салливан, что к чему? Если скажет «нет», станет ли Салливан наводить справки о личном составе восемьдесят седьмого участка? Да и сам Майер…

– Вы меня слышите? – спросил Салливан.

– Что? Да, конечно.

– Отвечай ему! – прошипела Вирджиния.

– У нас иногда плохо с телефоном, – сказал Салливан. – Бывает, связь прерывается.

– Нет, нет, я все слышу.

– Ну и отлично. Так что, есть у вас Майер?

– Есть.

– Детектив второго класса?

– Да.

– Вот потеха, – произнес Салливан. – Студент сказал, что записку подписал детектив второго класса Майер. Это же курам на смех!

– Да уж, – промямлил Уиллис.

– А у вас, значит, действительно есть Майер.

– Есть.

– Господи, вот умора! – веселился Салливан. – Да, проверить не мешает никогда. Что, что? Райли, неужели ты не видишь, что я говорю по телефону? Ладно, Уиллис, мне надо работать. Всего наилучшего. Рад был перемолвиться словечком.

На этом разговор окончился.

Уиллис положил трубку на рычаг.

Вирджиния Додж тоже положила трубку, взяла бутылку и медленно подошла к столу у окна, где сидел Майер Майер.

Она не проронила ни слова.

Вирджиния поставила бутылку на стол перед Майером и, размахнувшись, ударила его стволом револьвера по лицу, разбив ему губу. Майер пытался прикрыть лицо руками, но ствол снова и снова взлетал и падал. Вирджиния била по зубам и носу, по лысой макушке…

Глаза ее сверкали.

Злобно, жестоко, зверски избивала она свою жертву до тех пор, пока Майер Майер не рухнул на стол, едва не опрокинув нитроглицерин.

Вирджиния взяла бутылку и холодно глянула на Майера.

Потом не торопясь вернулась к своему столу.

Глава 16

– Я ненавидел старого мерзавца и рад, что он помер, – сказал Алан Скотт.

Куда только девалась его вчерашняя застенчивость! Они с Кареллой стояли в оружейной комнате, по стенам которой были развешаны охотничьи трофеи. За спиной Алана скалилась свирепая тигриная пасть, и выражение лица молодого Скотта – сегодня никто не назвал бы его анемичным – свирепостью своей мало чем уступало тигриному.

– Это довольно серьезное заявление, мистер Скотт, – заметил Карелла.

– Вы так думаете? Это был мерзкий подонок. У меня не хватит пальцев на руках, чтобы подсчитать, скольких людей разорила его фирма. За что мне было его любить? Вы случайно не росли в доме финансового магната?

– Нет, – ответил Карелла. – Я вырос в доме итальянского иммигранта, булочника.

– Вы ничего не потеряли, поверьте мне. Разумеется, старый мерзавец не был, так сказать, абсолютным монархом, но и той власти, которой он располагал, вполне хватило, чтобы окончательно развратить его. Он представлялся мне огромным гнойником, источающим коррупцию. Мой отец. Милый старый папочка. Безжалостный сукин сын.

– Вчера вы были вроде бы расстроены его смертью.

– Смертью – да! Смерть сама по себе всегда потрясение. Но я никогда его не любил, честное слово.

– Вы ненавидели его так сильно, что могли бы убить, мистер Скотт?

– Да. Так. Но я не сделал этого. Может быть, рано или поздно этим бы все кончилось. Но случилось иначе, и я не причастен к его смерти. Поэтому хочу быть с вами совершенно откровенным. Я не намерен отвечать за то, к чему не имею никакого отношения. Вы подозреваете убийство, не правда ли? Иначе с чего бы вам тут околачиваться…

– Видите ли…

– Да ладно вам, мистер Карелла! Давайте не будем водить друг друга за нос. Вы прекрасно знаете, что старика укокошили.

– Пока я ничего определенного не знаю, – сказал Карелла. – Вашего отца обнаружили в запертой комнате, мистер Скотт. По всему очень смахивает на самоубийство.

– Разумеется. Но на самом-то деле самоубийством здесь и не пахнет, верно? В этой семейке хватает ловкачей, способных откалывать такие трюки, которые заставили бы побледнеть от зависти самого Гудини[20]20
  Гарри Гудини (1874–1926) – знаменитый американский трюкач, умевший выбраться из наглухо закрытого ящика, из тюремной камеры, из реки, куда его бросали в мешке со связанными ногами, и т. д.


[Закрыть]. И не давайте ввести себя в заблуждение этой якобы запертой комнатой. Если бы кому-то очень захотелось отправить старика на тот свет, то он нашел бы способ убедить всех вокруг, будто старик покончил с собой.

– А кто, по-вашему, мог бы это сделать?

– Да хотя бы я, – сказал Алан. – Если бы я решил убить его, то сработал бы чисто, можете не сомневаться. Кто-то меня опередил, вот и все.

– Кто же? – спросил Карелла.

– Вам нужны подозреваемые? Да у нас тут целая семья, берите любого на выбор.

– Марк?

– А почему бы и нет? Запросто. Старый подлец всю жизнь тиранил парня, а тот с четырнадцати лет пикнуть не смел. Он только улыбался, а внутри исходил злобой и ненавистью. А чего стоила последняя пощечина, когда старик отправил его на эту крысобойню в Нью-Джерси? Сначала пройди бесплатную практику, а потом получи роскошное место с жалованьем пятнадцать тысяч в год. Это сыну хозяина-то! Господи, старый скупердяй своим канцеляристам и то больше платил!

– Вы преувеличиваете, – сказал Карелла.

– Хорошо, пускай преувеличиваю. Но не думайте, что Марк был в восторге от всего, что вытворял с ним старый хрен. Он скрежетал зубами от злобы. Да и у Дэвида было предостаточно поводов укокошить дорогого папочку.

– Например?

– Хотя бы из-за прелестной Кристины.

– Как вы сказали, мистер Скотт?

– Неужели не понятно?

– То есть они…

– Именно. Послушайте, я с вами играю в открытую, Карелла. Во мне столько ненависти, что впору с кем-то поделиться. Но мне неохота подставлять свою шею за кого-то другого. За того, кто действительно убил.

– Выходит, что ваш отец…

– Мой отец был старой похотливой жабой и держал Кристину в этом доме силком. Он угрожал оставить Дэвида без гроша, если тот с ней разведется. Так-то. Не очень изящно, но такова жизнь.

– Совсем некрасиво. А что сама Кристина?

– Попробуйте поговорить с ней. Айсберг, а не женщина. Может, ей все это нравилось, откуда мне знать? Во всяком случае,она прекрасно знала, кто мажет маслом ее бутерброды. А они были намазаны щедро, вы уж мне поверьте.

– А может быть, вы все заодно, мистер Скотт, и вступили в сговор? Возможно такое?

– Эта семья не в состоянии договориться даже о партии в бридж, – сказал Алан. – Удивительно, как нам удалось собраться втроем, чтобы открыть дверь. В других семьях говорят о единстве. Девиз нашей семьи – апартеид. Теперь, когда старика не стало, что-то, может быть, и изменится, хотя я в это не очень верю.

– Значит, вы полагаете, что вашего отца убил кто-то из живущих в этом доме – ваши братья или Кристина?

– Да. Именно это и полагаю.

– Убили через запертую дверь?

– Они убьют через шестидюймовую броню. Придумают способ. Было бы завещание, а способ найдется.

– А завещание вроде бы всех устраивает…

Алан Скотт не улыбнулся.

– Вот что я вам скажу, детектив Карелла. Если вы начнете разгадывать это дело, исходя из того, кому, мол, это выгодно, вы быстро рехнетесь. Вы лучше постарайтесь понять, как было совершено убийство, и сразу найдете убийцу. Такой подход кажется мне единственно верным, мистер Карелла.

– Это в нашей работе самое легкое, – усмехнулся Карелла. – Об этом все знают. Сообрази, как совершено убийство, – и дело в шляпе.

И снова Алан Скотт не улыбнулся.

– Я пошел, – сказал Карелла. – Сегодня мне вряд ли удастся выяснить что-то еще.

– Завтра зайдете?

– Может быть. Если что-нибудь придумаю.

– А если нет?

– Если нет, будем считать это самоубийством. С мотивами все в порядке, мотивов полно. Способ тоже имеется. Вот только с возможностью получается плоховато. Я не гений, мистер Скотт, я обыкновенный сыщик. Если мы решим, что убийство не исключено, дело останется открытым.

– Мне показалось, что вы из другой породы людей, мистер Карелла, – сказал Алан.

– Из какой же?

– Из той, которая не капитулирует так легко.

Карелла уставился на него долгим взглядом.

– Не надо путать открытое дело с невостребованным письмом на почте, – наконец произнес он. – Всего хорошего, мистер Скотт.

Когда в две минуты восьмого Тедди Карелла появилась в дежурной комнате, Питер Бернс подумал, что у него сейчас будет разрыв сердца. Он увидел Тедди издалека, когда она шла по коридору, и решил сначала, что у него что-то случилось со зрением, но затем по гордой походке и стройной фигуре узнал жену Кареллы и двинулся ей навстречу.

– Что вы задумали? – спросила Вирджиния.

– Сюда кто-то идет, – сказал Бернс и остановился в ожидании. Меньше всего ему хотелось, чтобы Вирджиния поняла, кто к ним пожаловал. После расправы с Майером Майером она стала проявлять признаки нарастающего беспокойства и неуверенности. Бернс боялся даже подумать, что Вирджиния может сделать с Тедди, если узнает, кто она такая. Он видел, как в углу комнаты Хоуз оказывал помощь Майеру. Весь в синяках и ссадинах, Майер глядел на мир заплывшими глазами. Его нижняя губа отвисла, рассеченная посередине безжалостной сталью револьвера. Хоуз смазывал раны Майера йодом и успокаивающе бубнил: «Терпи, Майер, терпи». Но в голосе его можно было заметить скрытое напряжение, словно это он, Хоуз, а не какой-то нитроглицерин мог взорваться в любую минуту.

– Да, мисс? – произнес Бернс.

Тедди остановилась как вкопанная возле перегородки. Лицо ее выражало удивление. Если она правильно истолковала движение губ лейтенанта, то он…

– Чем могу вам помочь, мисс? – продолжал лейтенант.

Тедди заморгала в замешательстве.

– Входи сюда, живо! – рявкнула Вирджиния, не поднимаясь со стула. Тедди не видела ее и потому не могла прочитать приказ по ее губам. Она стояла в ожидании, когда же кончится тот розыгрыш, который, судя по всему, затеял Бернс. Впрочем, лицо его казалось совершенно серьезным, и когда он сказал: «Проходите, пожалуйста», – Тедди вошла в дежурную комнату, все больше и больше удивляясь происходящему.

Потом она увидела Вирджинию Додж, и ей стало ясно, что Бернс старается найти способ уберечь ее от каких-то неприятностей. Но каких?

– Садись, – велела Вирджиния. – Делай все, что я тебе скажу, и я тебя не трону. Зачем ты сюда пришла?

Тедди не ответила, да она и не могла ответить.

– Ты меня слышишь? Что тебе здесь понадобилось?

Тедди беспомощно покачала головой.

– Что с ней? – нетерпеливо спросила Вирджиния. – Ты будешь говорить или нет, черт тебя побери!

– Не пугайтесь, мисс, – сказал Бернс. – Вам ничего не угрожает, если… – Тут он вдруг осекся, притворяясь, что его осенило, и, обернувшись к Вирджинии, воскликнул: – Господи, да она, похоже, глухонемая!

– Подойди сюда, – скомандовала Вирджиния, и Тедди подошла к ней. Их взгляды встретились. – Ты что, не слышишь?

Тедди дотронулась рукой до своих губ.

– А, ты читаешь по губам?

Тедди кивнула.

– Но говорить не можешь?

Тедди покачала головой.

Вирджиния подвинула к ней листок бумаги и карандаш.

– Напиши, зачем сюда пришла, – сказала она.

Недолго думая, Тедди написала на листке одно слово: «Ограбление» и вернула листок Вирджинии.

– М-да, – сказала Вирджиния, – всякое бывает. Ты садись. – И, повернувшись к Бернсу, впервые за время своего пребывания здесь она произнесла что-то доброе: – Симпатяга, верно?

Тедди села на стул.

– Как тебя зовут? – спросила Вирджиния. – Подойди сюда и напиши свое имя.

Бернс чуть было не бросился к Тедди, чтобы перехватить ее на полпути. Тедди взяла карандаш, быстро написала: «Марсия» – и задумалась. Фамилия никак не приходила на ум. Наконец, в полном отчаянии она написала свою девичью фамилию: Франклин.

– Значит, Марсия Франклин? – сказала Вирджиния. – Хорошее имя. Ты очень симпатичная девушка, Марсия, честное слово. Ты меня понимаешь?

Тедди кивнула.

– Ты поняла, что я тебе сказала?

Тедди кивнула еще раз.

– Ты красивая. Не бойся. Тебе ничто не грозит. Мне нужен только один человек, больше я никого не трону, если мне не станут мешать. Ты кого-нибудь любила, Марсия?

Да, означал жест Тедди.

– Значит, ты понимаешь, что это такое. Что значит любить. Так вот, кое-кто убил человека, которого я любила, Марсия. А теперь я убью его. Разве ты на моем месте не поступила бы так же?

Тедди стояла не шелохнувшись.

– Ты меня понимаешь, Марсия. Ты очень хорошенькая. Я тоже когда-то была хорошенькой – пока у меня не отобрали любимого человека. Женщине нужен мужчина. Если его нет, жизнь и гроша ломаного не стоит. А мой муж умер. Теперь я убью того, кто виновен в его смерти. Убью мерзавца, которого зовут Стив Карелла. Убью эту сволочь.

От этих слов Тедди вздрогнула, словно ее ударили бейсбольной битой, и прикусила губу. Вирджиния взглянула на нее с удивлением и сказала:

– Извини, милочка, я не хотела ругаться. Просто я… мне… – И она помотала головой.

Тедди побледнела как мел. Она так и стояла с прикушенной губой, глядя на револьвер в руке женщины, сидевшей за столом. Ее первым импульсом было броситься к ней и отнять оружие. Тедди взглянула на стенные часы, они показывали 7.08. Она повернулась к Вирджинии и сделала шаг вперед.

– Мисс, – сказал Бернс, – там на столе бутылка с нитроглицерином. – И после небольшой паузы добавил: – Я хочу сказать, одно неосторожное движение – и она может взорваться. А здесь много народа.

Их взгляды встретились. Тедди понимающе кивнула.

Она отвернулась от Бернса и Вирджинии, подошла к стулу, стоявшему у перегородки, и села спиной к ним обоим. Ей не хотелось, чтобы лейтенант увидел слезы у нее на глазах.