Текст книги "Убийство в запертой комнате"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 11

Поразительно, думал Хоуз, как все просто получается. Если бы все и у всех складывалось так же удачно, как первая часть его плана, то на земле давно был бы рай. Но легкость, с которой Вирджиния рассталась со своим пальто, а стало быть, и с револьвером, вызвала у него подозрение. Он не считал себя суеверным, но когда все получается слишком уж удачно, невольно закрадываются сомнения – вдруг легкий успех в начале предвещает плохой конец?

Хоуз забеспокоился. Не мешает еще разок прокрутить свой план в голове.

Револьвер находился именно там, где ему полагалось быть, а именно – в кармане пальто на вешалке, рядом с доской объявлений. Неподалеку, между полкой и доской объявлений, возле перегородки – выключатель, один на все лампы верхнего света. Хоуз подходит к доске объявлений, делает вид, будто переписывает какие-то сведения о розыске преступников, и, как только представляется удобный случай, – выключает свет и достает из кармана пальто револьвер Бернса. Он не станет сразу пускать оружие в ход; дуэль на значительном расстоянии, да еще в присутствии бутылки с нитроглицерином, вовсе ни к чему. Он выстрелит, когда убедится в том, что не рискует поднять участок на воздух.

Хоуз не представлял себе, как такой превосходный план может не сработать. Один-единственный щелчок выключателя, и комната погрузится во мрак. Чтобы завладеть револьвером, ему понадобится не более грех секунд. Затем он спрячет его и снова включит свет.

А вдруг Вирджиния Додж за эти три секунды успеет выстрелить в бутылку с нитроглицерином?

Вряд ли.

Но даже если она выстрелит, то в полной темноте скорее всего промахнется.

Риск, впрочем, все равно огромный, сказал он себе. Ей вовсе не обязательно стрелять. Достаточно смахнуть бутылку на пол – и здравствуй, вечность!

Но Хоуз рассчитывал на кое-что иное – на естественную реакцию человека, внезапно оказавшегося в потемках.

Вирджиния, пожалуй, решит, что произошла какая-то авария. В таком случае она не станет стрелять и не станет скидывать бутылку на пол. Она захочет понять, что произошло. А к тому времени свет зажжется опять, и он, Хоуз, придумает какое-то объяснение – скажет, например, что задел выключатель случайно.

Но, конечно, надо сделать так, чтобы это выглядело правдоподобно.

Только стоит ли особенно хитрить с объяснением? Если свет тотчас зажжется и Вирджиния увидит, что все осталось без изменений, она, наверное, примет любое объяснение. А вдруг она вспомнит о револьвере в кармане пальто? Ну что ж, тогда придется выкладывать карты на стол. Взрывчатка взрывчаткой, но у обеих сторон будет по револьверу.

И снова Хоуз стал раскладывать все по полочкам. Сначала подойти к доске объявлений и заняться переписыванием, потом щелкнуть выключателем, схватить револьвер…

Минуточку!

В конце коридора, у металлических ступеней лестницы, есть еще один выключатель. Он включает свет сразу и в коридоре,и в дежурной комнате, чтобы тому, кто поднялся на второй этаж, не пришлось брести в потемках через весь коридор. Не надо ли для надежности сделать что-то и со вторым выключателем? Нет, пожалуй, не надо. Скорее всего, выключатели работают независимо один от другого. Так или иначе, да наступит тьма!

Вирджиния Додж однажды пустила в ход оружие, и вряд ли она испугается сделать это во второй раз.

Ладно, подумал он, хватит рассуждать. Пора действовать.

Он шел через комнату, когда его окликнули:

– Эй!

Хоуз остановился. Анжелика Гомес поймала его за руку.

– У тебя нет cigarrillo[12]12
  Сигарета (исп.)


[Закрыть]?

– Есть, – ответил Хоуз. Он вынул пачку и вытряс сигарету. Анжелика сунула ее в рот, и сигарета приклеилась к нижней пухлой губе. Девушка застыла в ожидании. Хоуз чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете.

– Muchas gracias, – поблагодарила Анжелика. – У тебя хорошие манеры. Это приятно.

– Стараюсь, – сказал Хоуз и уже двинулся было дальше, но Анжелика снова ухватила его за рукав.

– Хочешь, скажу одну вещь?

– Какую?

– Ненавижу этот город. Знаешь почему?

– Почему?

– Тут у людей плохие манеры. Честно.

– Да, в жизни бывает всякое, – нетерпеливо сказал Хоуз.

Он не успел сделать и шага, как Анжелика спросила:

– Куда торопишься?

Вирджиния Додж подозрительно покосилась в его сторону.

– Никуда я не тороплюсь, – возразил Хоуз. Спиной он чувствовал на себе взгляд Вирджинии. Ее глаза, как сверла, вонзились ему в позвоночник.

– Вот и садись, – сказала Анжелика. – Поговори со мной. В этом городе люди спешат, спешат, всем некогда поговорить. На нашем острове не так, Там на все есть время.

Хоуз заколебался. Вирджиния Додж по-прежнему смотрела на несо. Пытаясь скрыть свое нетерпение, он придвинул стул и сел рядом с Анжеликой. Медленно, пожалуй, неестественно медленно он вынул из пачки еще одну сигарету и закурил. Он заметил, что у него дрожит рука. Не обращать внимания на Вирджинию! Хоуз сделал вид, будто его интересует только приятное общество Анжелики Гомес. Но, затягиваясь сигаретой, он подумал: когда же Вирджиния вспомнит, что оставила револьвер в кармане пальто?

– Почему у тебя седые волосы? – спросила его Анжелика.

Хоуз машинально дотронулся рукой до седой пряди у левого виска.

– Мне сюда ударили ножом, – сказал он. – С тех пор в этом месте волосы растут седые.

– А за что ударили ножом?

– Это долгая история.

– Расскажи. Времени полно.

Только не у меня, подумал Хоуз и вдруг понял, что Вирджиния по-прежнему не спускает с него глаз. Неужели она догадалась, что он что-то задумал? Под ложечкой противно засосало. Ему захотелось выдохнуть воздух, а с ним и тревогу, закричать, ударить кулаком по стене. И все-таки Хоуз сдержался и заставил себя продолжать беседу спокойным обычным тоном. Но он не мог не думать о револьвере в кармане пальто. Он думал о нем так напряженно, что ему казалось – его пальцы уже сжимают рукоятку орехового дерева.

– Я расследовал одно ограбление, – говорил он между тем Анжелике. – Когда я пришел на место происшествия, женщина была в истерике. Похоже, еще не оправилась от шока. Она пришла в ужас, когда я собрался уходить, и стоило мне выйти на лестницу, как она дико закричала. Я решил прислать к ней кого-нибудь из полицейского патруля, но не успел. Этот тип набросился на меня с ножом.

– Грабитель?

– Нет, самое смешное, что не грабитель. Прибежал техник-смотритель этого дома. Он услышал вопли и бросился на выручку. Решил, наверно, что грабитель вернулся. На площадке было темно, и как только техник увидел меня, то набросился с ножом. Он же не знал, кто я. А я не знал, кто он. Я страшно разозлился и колошматил его, пока он не рухнул без сознания. Но к тому времени этот дурень успел располосовать мне голову.

– А дальше что?

– Чтобы добраться до раны, мне сбрили волосы. А когда они снова выросли, стали седыми. Вот и все. Конец фильма.

– Техника посадили?

– Нет. Он был искренне уверен, что я грабитель.

Возникла пауза.

– А меня посадят? – спросила Анжелика.

– Вполне возможно.

Они снова замолчали. Хоуз подумал, что ему, пожалуй, пора идти, но Вирджиния по-прежнему не спускала с него глаз. Анжелика Гомес сидела, уронив руки на колени. В ее лице смешались печаль и какая-то жестокость, отчего она стала выглядеть гораздо старше.

Решив немного потянуть время, Хоуз спросил:

– А как ты попала сюда?

– Самолетом «Панамерикен».

– Я не это имел в виду…

– Ну да, ну конечно… – Она расхохоталась, и жестокое выражение тотчас исчезло. Анжелика запрокинула голову, и ее крашеные светлые волосы на мгновение показались Хоузу такими же натуральными, как и ее смех. В эту минуту она забыла про все свои невзгоды, злополучный удар бритвой и грядущее возмездие. Осталась только ее красота, которую никто не мог у нее отобрать. Смех внезапно оборвался, и беззаботное выражение исчезло с лица, словно паутина под порывом ветра. Вернулась прежняя жестокость и прикрыла красоту прозрачным, но прочным щитом.

– Я приехала сюда, потому что хотела есть, – сказала она. – В Пуэрто-Рико такая нищета.

Она произнесла название острова с испанской величественностью, и Хоуз, который никогда не бывал там, вдруг представил нечто неописуемо прекрасное.

– Я получала письма от родственников, – продолжала Анжелика. – Приезжай сюда, не пожалеешь. Приехала. Заняла денег на билет и приехала. Есть такие люди, кто одалживает. Потом ты им возвращаешь. С процентами. Приехала в январе. Холод страшный. Я испугалась. Я знала, что будет зима. Но такого холода не ожидала.

– Где же ты остановилась, Анжелика?

– Сначала пошла в место, которое называют «Теплая постель». Знаешь, что это такое?

– Нет, а что это?

– Звучит неприлично, но это не то, что ты думаешь. В «Теплой постели» люди спят по сменам, comprende?[13]13
  Понимаешь (исп.)


[Закрыть] Все равно как сдать одну квартиру трем людям. Ты приходишь, спишь, потом уходишь. Приходит следующий, спит, уходит. За ним – третий. Одна квартира, трое жильцов. Здорово придумано. Много dinero[14]14
  Деньги (исп.)


[Закрыть] приносит. Хозяину, не жильцу.

Она мрачно улыбнулась, и Хоуз улыбнулся в ответ.

– Ну вот, – сказала Анжелика после паузы. – Сначала жила так. Потом деньги кончились. Пошла жить к родственникам. Потом стала им обухом… нет, обу… как там у вас говорят, когда нет больше сил терпеть?

– Обузой.

– Обузой. Вот именно. Тогда я встретила одного человека. Стала жить у него.

– У кого?

– Был один. Человек как человек. Закона не нарушал. Но я с ним больше не живу, потому что однажды он меня избил, а я этого не люблю. Я ушла. Теперь иногда сплю с разными мужчинами, но только когда очень нужны деньги. – Она помолчала и спросила: – Хочешь, скажу одну вещь?

– Какую?

– В Пуэрто-Рико, – и снова в ее устах это слово прозвучало как стихи, – я красавица, так? Здесь тоже ничего. Но здесь для них я дешевка. Понимаешь? На меня смотрят мужчины и думают: хочу с ней спать. А в Пуэрто-Рико на меня смотрят с уважением. Там все по-другому.

– В каком смысле?

– В Пуэрто-Рико девушка идет по улице, а мужчины смотрят и одобряют. Они любят смотреть на красивых. Ничего, если девушка покачивает бедрами. Это нравится. Люди смотрят и улыбаются. По-другому улыбаются. Здесь – нет. Здесь мужчины думают: «Дешевка. Шлюха. Puta[15]15
  Шлюха (исп.)


[Закрыть]». Ненавижу этот город.

– Не стоит так…

– Я не виновата, что плохо говорю по-английски. Я говорю по-испански. Учила в школе. Хорошо учила. Настоящий испанский. Но здесь испанский – нет! Никому не нужен! Говоришь здесь по-испански – ты всем чужая. Но это тоже моя страна. Разве я не американка? Разве Пуэрто-Рико – не Америка? Пуэрто-Рико – Америка, no es verdad?[16]16
  Разве не так? (исп.)


[Закрыть] Но здесь испанский – очень плохо. Говоришь по-испански? Значит, ты puta. Ненавижу этот город!

– Анжелика…

– Знаешь, что скажу? Я хочу обратно на остров. Хочу вернуться и больше не уезжать. Знаешь почему? Там я нищая, зато человек! Анжелика Гомес. Я сама себе голова. А здесь я – не я. Я грязная пуэрторикашка. Пуэрториканская шлюха.

– Не для всех, – вставил Хоуз.

Анжелика покачала головой.

– Я попала в скверную историю, да?

– Да. Положение не из приятных.

– Что теперь со мной будет? Тюрьма, да? А если этот Касим помрет, то, может, похуже, чем тюрьма. Почему я его резала, хочешь знать? Я его резала, потому что он забыл одну вещь. Он забыл то, что в этом городе забыли все. То, что я – Анжелика Гомес и принадлежу только себе. Больше никому. Никто не смеет дотронуться до меня, пока я не скажу: можно. Я — собственность. Своя собственность. – Она помолчала. – Почему они этого не понимают? Почему они не могут оставить меня в покое в этом городе, а?

Казалось, еще немного – и девушка разрыдается. Хоуз хотел взять ее за руку, но она быстро и яростно замотала головой. Он убрал руку.

– Ничего, – сказала она. – Никаких слез. В этом городе тебя быстро научат: плачь не плачь – все без толку. – Анжелика покачала головой. – Извини. Оставь меня в покое. Пожалуйста. Я хочу побыть одна. Очень прошу.

Хоуз встал. Вирджиния Додж снова сосредоточила все свое внимание на письменном столе. Она сидела, уставившись на бутылку с нитроглицерином. Небрежной походкой Хоуз приблизился к доске объявлений, возле выключателя. Привычным движением вынул из кармана блокнот и стал что-то записывать.

Ребята начали в этот день рано.

Был только седьмой час, но они начали в половину четвертого, сразу после нудной лекции по антропологии. Ребята сочли, что в пятницу, после трудной недели унылых лекций и длинных конспектов, имеют право как следует надраться.

Начали с пива в студенческом клубе, напротив колледжа. Но какой-то глупец, набив холодильник неделю назад, забыл пополнить запасы, и там оставалось две дюжины банок – кот наплакал. Мало даже для разминки. Поэтому молодые люди были вынуждены покинуть вскоре родные стены и утолять жажду на стороне.

Как и подобает истинным школярам, они были одеты совершенно одинаково: светлые брюки (без манжетов, сзади складки, спереди нет), белые рубашки, тонкие шелковые галстуки с золотыми булавками, темные спортивные пиджаки с разрезами (три пуговицы, никаких «плечей», лацканы отутюжены).

Когда молодые люди подходили к третьему бару, они уже были сильно навеселе.

– В один прекрасный день, – вещал Сэмми Хорн, – я войду в аудиторию посередине этого чертова семинара по антропологии, сорву блузку с мисс Амальо и прочитаю лекцию о том, как совокупляется гомо сапиенс.

– Неужели найдется такой осел, – удивился Баки Рейнолдс, – которому взбредет в голову сдирать блузку с мисс Амальо?

– Уже нашелся, – сообщил ему Сэмми. – Это я. Сорву блузку и прочитаю лекцию о том, как совокупляется…

– У него только секс на уме, – вставил Джим Маккуэйл. – Секс, секс, секс, секс…

– Он самый, – энергично закивал головой Сэмми. – Ты абсолютно прав. Секс.

– Мисс Амальо, – сказал Баки, стараясь говорить отчетливо, что давалось ему с большим трудом, – напоминает мне старый, почти высохший, заросший тиной пруд, и меня удивляет, в высшей степени удивляет, Сэмюэл, что тебя обуревают столь извращенные желания – сорвать блузку, совокупляться… Я удивлен самым серьезным образом.

– ..!

– Я же говорю – один секс на уме, – сказал Джим.

– Вот что я вам скажу, – отозвался Сэмми, глядя на своих спутников через очки в черной оправе. – В тихом омуте черти водятся. Истинная правда, клянусь Богом.

– Мисс Амальо, – сказал Баки, по-прежнему с трудом выговаривая это имя, – не тихий омут. Это стоячее болото. И я удивлен, поражен, огорчен, Сэмюэл Хорн, что ты вынашиваешь такие замыслы…

– Вынашиваю, – признался Сэмми. – Есть грех!

– Нехорошо! – пожурил его Баки, склонив светлую, коротко стриженную голову, а затем, помотав ею, тяжело вздохнул: – Непристойно! – И опять вздохнул. – Но, признаться, вообще-то я тебя понимаю. В мисс Амальо есть что-то иностранно-пикантное, хотя ей четыре тысячи лет от роду.

– Ей никак не больше тридцати, – возразил Сэмми. – Готов биться об заклад. Ставлю свой золотой ключ члена общества «Фи Бета Каппа»[17]17
  «Фи Бета Каппа» – привилегированное студенческое общество.


[Закрыть].

– У тебя его нет.

– Верно, нет. Но когда-нибудь обязательно будет, а любой американец знает, что этим ключом можно отворить жемчужные врата. Но я готов рискнуть этим ключом. Я готов даже выдать секрет рукопожатия членов этого общества, если окажется, что мисс Амальо хотя бы на день старше тридцати.

– Она итальянка, – сказал Джим откуда-то из пустоты. Когда Джим напивался, его лицо начинало жить своей жизнью, как бы отделяясь от туловища, – глаза плавали в воздухе, а губы двигались сами по себе.

– Это точно, – сказал Баки. – Ее зовут Серафина.

– Откуда ты знаешь?

– Так написано на программе семинара. Серафина Амальо. Очень красиво.

– Но какая же она зануда, прости Господи, – вздохнул Джим.

– И в то же время у нее крепкая приятная грудь, – заметил Сэмми.

– В высшей степени, – согласился Баки.

– У испанок бывают такие груди, – заметил Джим откуда-то слева. – Тоже!

– За здоровье Серафины Амальо, – сказал Баки, поднимая стакан.

– И за испанок, – добавил Джим. – Тоже!

– За крепкие груди!

– За стройные ножки!

– И белые зубы!

– И зубную пасту.

Они выпили.

– Я знаю, где есть испанки, – сказал Сэмми Хорн.

– Где?

– В Айзоле.

– Где именно?

– На улице, которая называется Мейсон-авеню. Слыхали про такую?

– Нет.

– Тем не менее Мейсон-авеню существует. Там полно испанок с крепкой грудью, стройными ножками и белыми зубками. Джентльмены! – произнес он. – Нам надо определиться. Который час, Баки, старина?

– Шесть часов двадцать пять минут, – сказал Баки, взглянув на часы. – И сорок пять секунд. Когда раздастся «Бум!», будет шесть двадцать шесть.

Он помолчал и затем сказал: «Бум!»

– Время летит быстро, – возвестил Сэмми. – Быстрее, чем мы думали. Друзья, в один прекрасный день нас могут призвать в армию. И что тогда? Марш вперед? Проливать кровь в чужих краях?

– Ужас! – сказал потрясенный Баки.

– А значит… Неужели мы будем сидеть и ждать, когда мисс Амальо снимет свою блузку? Этого она, по-моему, не сделает никогда, хотя у нее замечательная крепкая грудь. Не лучше ли нам отправиться на разведку в чужие края? На эту самую Мейсон-авеню, где не надо браться за оружие? Что вы скажете, друзья?

Друзья молчали.

– Подумайте хорошенько, друзья, – призвал их Сэмми. И, помолчав, добавил: – Быть может, это наш звездный час.

Друзья хорошенько подумали.

– В бой, но любовный! – воскликнул Баки.

Хоуз стоял у доски объявлений недалеко от выключателя и чертил у себя в блокноте какую-то абракадабру, выжидая, когда наступит идеальный момент для атаки. Как только Вирджиния Додж окажется на противоположном конце комнаты, можно начинать. К сожалению, она не выказывала ни малейшего желания покинуть свое место за столом. Сидела, мрачно уставившись на бутылку с бесцветной жидкостью.

Черт с ним, размышлял Хоуз, черт с ним, с идеальным моментом! Пусть только оторвется хотя бы на секунду, чтобы мне успеть выключить свет.

Мне потребуется всего-навсего три секунды. Чуть только она отвернется, я выключу свет и схвачу револьвер. Главное – не ошибиться. Он в левом кармане. Не залезть бы впопыхах в правый! Господи, а вдруг кто-то из ребят подумает, что и впрямь авария с электричеством? Кто-нибудь чиркнет спичкой или включит аварийное освещение… Кстати, есть оно у нас? Кажется, есть, выключатель у стола-свалки. Не дай Бог кому-то в голову придет такая светлая мысль – включить запасное освещение. Тьфу, каламбур получился. Как бы мне и вовсе не отключиться… Надо же, опять каламбур. Не погубите мой план, ребята, не проявляйте, пожалуйста, героизм!

Когда свет погаснет, пусть все останутся на своих местах. Мне бы только успеть схватить револьвер. Три секунды, больше не понадобится. Сунуть руку в карман пальто, ухватить револьвер за ствол, выудить и быстро спрятать в брючный карман. Вот и все, что мне нужно сделать.

Поверни, поверни же свою башку! Выключатель рядом. Стоит ей на мгновение отвернуться – и я начинаю!

Вирджиния, дорогая, золотая, поверни свою очаровательную черепушку!

Дорогая и золотая Вирджиния и бровью не повела. Глядела на бутылку как завороженная.

А что, если она сбросит ее со стола, когда погаснет свет?

Нет, ей это ни к чему.

И все-таки, вдруг?

Если она это сделает, я получу порицание и никогда уже не стану детективом первого класса.

Ну, дрянь, стерва, поверни башку! Говорят тебе, поверни!

Есть же Господь на небесах, мелькнуло в голове у Хоуза. Он завороженно смотрел, как Вирджиния медленно поворачивает голову к зарешеченным окнам.

Рука Хоуза тотчас ме+нулась к пластмассовому выключателю.

И полная, кромешная тьма окутала комнату в мгновение ока.

– Какого дьявола… – начала было Вирджиния, но тут же осеклась. Никто больше не произнес ни звука.

Пальто, пальто, думал Хоуз.

Быстро!

Он нащупал грубую ткань, провел руками по бокам, нащупал оружие и сунул руку в карман, чтобы вытащить револьвер.

И в этот момент внезапно и ослепительно вспыхнул свет.

Глава 12

Хоуз чувствовал себя школьником, которого застали врасплох, когда он залез в коробку с печеньем.

Сначала он не мог сообразить, откуда взялся этот поток света, а затем понял,что опять загорелись лампы под потолком и он стоит на виду у всех, засунув руку в карман чужого пальто, но так и не выудив револьвера. Как только вспыхнул свет, Хоуз вдруг начисто утратил чувство времени. От того, что произойдет в ближайшие секунды, зависит жизнь всех собравшихся в комнате. Он отдавал себе в этом отчет и все же не мог избавиться от ощущения, будто время застыло.

Лишь после того, как прошло целых три года, он решил навести на Вирджинию револьвер.

Шаря в кармане, он нащупал рукой ствол, и пока его пальцы сомкнулись на нем, прошло еще двенадцать лет, если не больше. Он уже собирался вытащить револьвер, как вдруг увидел Артура Брауна, который с удивленным видом быстро шагал по коридору. Хоуз решил крикнуть: «Артур, беги!» На это ушло целое столетие, и кричать было уже поздно: Артур подошел к перегородке. А после этого вытаскивать револьвер и вовсе было без надобности, потому что время сжалось, уменьшилось до обычного и превратилось в двенадцать секунд. Времени больше не оставалось, все оно вытекло в трубу. Теперь звучал лишь голос Вирджинии Додж, он рассекал молчание в безвременье и обдавал собравшихся могильным холодом:

– Не вынимай револьвер, рыжий. Стреляю в бутылку.

Хоуз замешкался. В голове вдруг мелькнуло: а что,если в бутылке не взрывчатка?

Но эта мысль исчезла столь же внезапно, как и появилась. Нельзя рисковать. Хоуз опустил револьвер и повернулся к Вирджинии.

Артур Браун застыл в проходе.

– Что тут… – начал он.

– Замолчи! – рявкнула Вирджиния. – Сюда! Да поживее!

Лицо Брауна выражало полнейшее замешательство. С самого утра он проторчал в задней комнате швейного ателье и только теперь вернулся в участок. Он поднялся по металлической лестнице на второй этаж, как делал, наверное, десять тысяч раз с тех пор, как пришел работать в восемьдесят седьмой. В коридоре было темно, и он машинально протянул руку к выключателю. Вспыхнул свет. Первым, кого он увидел, был Коттон Хоуз. Он стоял у вешалки и шарил в кармане висевшего там пальто. Затем Браун заметил женщину с револьвером.

– А ну-ка, сюда, рыжий, – скомандовала Вирджиния Додж.

Хоуз молча подошел к ней.

– Значит, ты очень умный, да? Умнее всех? – осведомилась она.

– Я, собственно…

Револьвер в руке Вирджинии взмыл вверх и тотчас опустился. Хоуз почувствовал, как мушка разодрала ему щеку. Он закрыл лицо руками, решив, что этим дело не кончится. Но ошибся.

Хоуз взглянул yа свои пальцы. Они были в крови.

– Больше никаких фокусов, – услышал он ледяной голос Вирджинии. – Понятно?

– Понятно…

– А теперь не путайся под ногами. В тот конец, и быстро! А ты входи, – крикнула она Брауну. – Да пошевеливайся, черт тебя возьми!

Браун вошел в комнату. Выражение его лица быстро изменилось – от изумления к пониманию происходящего. А затем – к сосредоточенности, как если бы он что-то тщательно рассчитывал.

Вирджиния взяла в руку бутылку с нитроглицерином и двинулась к вешалке. В другой ее руке был револьвер.

Передвигалась она странной угловатой походкой, без малейших признаков женственности. Плечи, бедра, руки, ноги – все дергалось в разные стороны. Глядя на ее нетвердую поступь, Хоуз еще раз подумал, что, несмотря на все уверения Вирджинии, в бутылке, наверное, какая-то другая жидкость. А вдруг все-таки нитроглицерин? Тогда всем надо быть крайне осторожными. Нитроглицерин порой взрывается от одного дуновения. А иногда…

Хоуз погрузился в раздумья.

Нитроглицерин или вода?

Вам задали вопрос, сэр, отвечайте!

Быстрым движением Вирджиния извлекла из кармана своего пальто револьвер Бернса, вернулась к столу, поставила на него бутылку, открыла ящик и бросила револьвер туда, где лежали остальные.

– Значит, так, – обратилась она к Брауну. – Попрошу-ка револьвер…

Браун не шелохнулся.

– В бутылке нитроглицерин, – пояснила Вирджиния. – Револьвер, и поживее!

Браун вопросительно смотрел на Бернса.

– Делай, как она говорит, Артур, – сказал лейтенант. – Сейчас она тут главная.

– Что ты затеяла? – спросил ее Браун.

– Не твое дело, – отрезала Вирджиния. – Давай оружие и заткнись.

– Лихая дамочка! – сказал Браун.

Пристально глядя на Вирджинию, он подошел к столу. Отстегивая кобуру и передавая револьвер Вирджинии, Браун все пытался понять – надо ли считать ее ненавистницей.

Он чуял ненависть за милю и мог безошибочно определить, будет ли человек, на которого он взглянул, строить отношения с ним, Артуром Брауном, исключительно по расовому признаку. Артур Браун был негром. И очень нетерпеливым человеком. Он давно уже пришел к выводу, что сочетание его цвета кожи с фамилией[18]18
  Коричневый (англ.)


[Закрыть] – черт его знает, было это случайностью или нашелся остряк-плантатор, который нарочно дал ее предку Артура, – лишь утяжеляло и без того нелегкое бремя цветного человека. С нетерпением ждал он привычного оскорбления или наглого замечания – и, как правило, долго ждать не приходилось. Хотя, конечно, исключения тоже бывали. Сейчас, выкладывая кобуру с револьвером на стол, Браун ждал, что же произойдет на сей раз. Однако на лице Вирджинии Додж он не мог прочитать ровным счетом ничего. И Брауну не терпелось выяснить, как у этой дамочки обстоит дело с ненавистью.

Вирджиния между тем затолкала револьвер Брауна в ящик.

– А теперь двигай, – распорядилась она. – В тот конец комнаты.

– Разреши хоть лейтенанту доложиться, – попросил Браун.

– Лейтенант! – крикнула Вирджиния. – Подойдите сюда.

Бернс подошел.

– Он хочет доложиться вам. А я послушаю. На всякий случай.

– Как дела? – спросил Бернс.

– Никак, – ответил Браун. – И вообще вряд ли что-нибудь из этого выйдет.

– Почему?

– Когда я ушел из швейной мастерской, то заглянул в кондитерскую купить пачку сигарет и разговорился с хозяином. Он сказал, что в районе много ограблений. В основном грабят швейные ателье.

– Интересно…

– Но он сказал, что скоро это кончится. И объяснил почему.

– Почему же?

– Потому что – я передаю его слова – сейчас в задней комнате швейного ателье на этой улице засел легавый и ждет, когда появится налетчик. Вот что сообщил мне хозяин кондитерской.

– Ясно.

– Раз он об этом знает, то и все остальные торговцы на этой 'улице тоже в курсе. Л коли так, то знают об этом и все их покупатели. Значит, можно биться об заклад, что и грабителю все известно. Номер не прошел, Пит. Придется придумывать что-нибудь другое.

– Дела, – протянул Бернс.

– У вас все? – сказала Вирджиния.

– Все.

– Тогда попрошу в тот конец.

Бернс отошел от стола. Браун не двигался.

– Ты меня слышал?

– Как не слышать.

– Тогда шевелись.

– А к чему тебе пушка и нитроглицерин? – спросил Браун. – Зачем ты сюда пожаловала?

– Я пришла убить Стива Кареллу.

– Бутылкой нитроглицерина?

– Я застрелю его. А нитроглицерин – это для страховки.

Браун понимающе кивнул и спросил:

– Нитроглицерин настоящий?

– Вполне.

– Как докажешь?

– Никак. Хотя, конечно, если кому-то очень хочется, могу и доказать, – сказала Вйрджиния с улыбкой.

– Спасибо, обойдусь, – улыбнулся в ответ Браун. – Это я просто так поинтересовался. Значит, ты задумала убить Стива? Что он тебе такого сделал? Оштрафовал за превышение скорости?

– Не смешно, – пробормотала Вирджиния, и улыбка исчезла с ее лица.

– Я и не собирался шутить. А это что за девица – твоя напарница?

– Нет, я работаю в одиночку, – ответила Вирджиния, и Брауну показалось, что глаза ее на мгновение заволокло дымкой. – Это арестованная.

– Все мы тут арестованные, – сказал Браун и снова улыбнулся, но Вирджиния оставалась серьезной.

К столу подошел Хэл Уиллис.

– Послушайте, – сказал он. – Мисколо в плохом состоянии. Нужно обязательно позвать врача.

– Нет, – отрезала Вирджиния.

– Господи, да он же помирает! Слушай, тебе ведь нужен Карелла, а не Мисколо. Что толку, если помрет ни в чем не повинный…

– Никаких врачей, – упорствовала Вирджиния.

– Почему? – спросил Бернс, подходя к столу. Не задумываясь, четверо полицейских расположились так, словно шел допрос задержанного. Хоуз, Бернс и Браун оказались перед столом, за которым сидела Вирджиния, Хэл Уиллис стоял справа, не спуская глаз с бутылки, Вирджиния сжимала в правой руке револьвер.

– А что,если я все-таки позвоню по телефону и вызову врача? – поинтересовался Хоуз.

– Тогда я тебя пристрелю.

– А не боишься, что нитроглицерин взорвется? – задал очередной вопрос Уиллис.

– Нет.

– Признайся, тебе стало немножко не по себе, когда сюда зашел Мерчисон? – спросил Хоуз.

– Заткнись, рыжий. Ты мне уже осточертел.

– Настолько, что ты готова меня пристрелить?

– Вот именно.

– И не боишься, что бутылка взорвется? – вставил Браун.

– Или опять кто-то поднимется с первого этажа?

– Ты здорово рискуешь, Вирджиния!

– Знаю, черт бы вас всех побрал! Но если кто-нибудь из вас сделает еще шаг, я взорву бутылку.

– Как же тогда Карелла? Нас ты взорвешь, а он останется в живых. Ведь тебе нужен Карелла, верно?

– Да, но…

– Какой тогда смысл взрывать нитроглицерин?

– И зачем привлекать внимание выстрелом?

– Ты не можешь перестрелять всех нас, верно? Слишком уж велик риск…

– Назад! – крикнула она. – Все назад!

– Чего ты боишься, Вирджиния?

– Ты вооружена, а мы нет.

– Ты умеешь стрелять?

– А может, боишься?

Хоуз подошел к столу слева, он оказался совсем рядом с Вирджинией.

– Назад! – крикнула она еще раз.

Уиллис, стоявший справа, сделал шаг к столу, и Вирджиния, обернувшись, наставила на него револьвер. В это мгновение Хоуз оказался между ней и бутылкой. Вирджиния стала подниматься со стула. Уиллис заметил, что ее рука далеко от бутылки и что ей трудно будет удержать равновесие. Он с силой ударил ее левой ногой по лодыжке. В тот же миг Хоуз бросился на Вирджинию и сбил ее с ног. Она полетела вправо и очутилась на полу. Правый кулак ее разжался, револьвер выпал, и к нему ринулся Хоуз.

Но револьвер запрыгал по полу, завертелся и, наконец, остановился. Уиллис протянул к нему руку, и Хоуз вздохнул с облегчением: неужели они наконец избавились от этой мерзавки?

В этот самый момент Уиллис взвыл от боли, потому что трехдюймовый кинжал из стали, обтянутой кожей, вонзился ему в руку.