Текст книги "Убийство в запертой комнате"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава 10

Коттон Хоуз аккуратно закрыл сначала одно, затем другое окно. В воздухе постепенно разливалась чернильная темнота, она просачивалась внутрь через решетки на окнах восемьдесят седьмого участка. Шесть верхних шаров-плафонов, подсоединенных к общему выключателю возле вешалки, слабо сопротивлялись наступлению темноты. В дежурной комнате стояло напряженное молчание. Надвигалась беда.

Анжелика Гомес сидела, закинув ногу на ногу и выставив на всеобщее обозрение туфли на высоком каблуке. На спинке стула висело ее пальто. Низкий вырез крестьянской блузки подчеркивал великолепие форм. Анжелика о чем-то сосредоточенно размышляла, возможно, о Касиме – человеке, на которого она набросилась с бритвой, или о его мстительных дружках. А может быть, она думала о карающей деснице Закона или о веселом острове в Карибском море, где всегда светит яркое солнце, где она с утра пораньше выходила на уборку сахарного тростника, а вечерами пила ром и слушала, как в бархатных потемках звенят гитары.

Рядом с ней за столом сидела Вирджиния Додж в торжественно-мрачном облачении – черное платье, черное пальто, черные туфли и черная сумка. В руке она сжимала иссиня-черную рукоятку револьвера. Перед ней стояла бутылка, в которой маслянисто поблескивала бесцветная жидкость страшной убойной силы. Пальцы левой руки нервно выбивали дробь по крышке стола. Ее темнокарие, почти черные глаза метались по комнате – дикие птицы, ищущие, где бы присесть. Снова и снова она устремляла взгляд в пустое пространство коридора за перегородкой, откуда рано или поздно должен был появиться Стив Карелла, тот человек, который посадил ее мужа в тюрьму.

За ее спиной, на полу, возле зеленого несгораемого шкафа, лежал служащий полицейской канцелярии Альф Мисколо. Он так и не пришел в сознание. Хватая ртом воздух, с раскаленной головой и огнем в груди, он не понимал, что умирает. Он вообще ничего не понимал. Блуждая в черной пустоте, он снова видел себя мальчишкой. Ему казалось, что сейчас святки и он несет какие-то бумажные свертки, чтобы бросить их в костер, ярко пылающий посреди улицы. Ему было хорошо.

Коттону Хоузу хотелось понять, действительно ли в комнате стало жарче.

Трудно было ответить наверняка. Хоуз обливался потом, но он был крупным мужчиной и всегда потел, когда обстановка накалялась. Раньше, когда он работал в тридцатом участке, он потел гораздо реже. То был фешенебельный район, и Хоуз не обрадовался, когда его перевели в восемьдесят седьмой. Случилось это в июне, а сейчас был октябрь. За четыре тяжких месяца он неплохо сработался со здешними детективами, стал тут своим и теперь не мог отделаться от чувства тревоги, понимая, какой опасности подвергается жизнь одного из них, человека по имени Стив Карелла.

Возможно, лейтенант был прав. Не разобравшись в намерениях Бернса, Хоуз полагал, что тот с легкостью готов пожертвовать Кареллой ради спасения остальных сотрудников восемьдесят седьмого участка, и в этом, наверное, был свой резон. Бернс считает вполне моральным и вполне логичным позволить Карелле оказаться один на один с револьвером калибра ноль тридцать восемь. Да только Хоуз считает иначе.

87-й был необычным участком, и команда там работала необычная. Хоуз воспринял перевод болезненно – он не ожидал ничего хорошего ни от обитателей трущоб, ни от здешних детективов, которых он зачислил скопом в разряд неисправимых циников еще до того, как с ними познакомился. Довольно быстро он понял, что сильно заблуждался.

И еще он понял, что в трущобах живут самые обыкновенные люди, которые получают удовольствие от того же, что и Хоуз, и страдают от лишений, о которых он, Хоуз, не имел представления. Они хотели любви, мечтали об уважении, и стены их жилищ ничуть не походили на ограду зверинца. На этот счет Хоуза неплохо просветили его новые коллеги, каждого из которых он успел повидать в работе. Он убедился, что сыщики 87-го участка не смотрят на мир через розовые очки и не заблуждаются насчет того, что такое преступный мир. Любой из них мог в мгновение ока сбить с ног жулика, если тот делал резкое движение, не испытывая при этом угрызений совести. Преступник – это преступник, и никто из сотрудников 87-го участка не был склонен проявлять излишнюю щепетильность.

Но Хоуз с удивлением узнал, что парни из 87-го неуклонно придерживаются одного принципа, который ничуть не мешал им стоять на страже закона; принцип этот именовался справедливостью. Соблюдая его, они в зависимости от обстоятельств проявляли то жесткость, то снисходительность. Они и не думали отождествлять с преступниками всех без разбору обитателей многоэтажек. Вор – это вор, но человек – это прежде всего человек. Таково первое правило справедливости. Хоуз быстро понял, до чего непросто соблюдать это правило, когда изо дня в день встречаешься лицом к лицу с насилием и безвременной смертью.

И вот теперь в дежурной комнате следственного отдела, где справедливость была неписаным законом, возникла ситуация, в которой не было и намека на справедливость, лишенная смысла и логики, – но при всей своей вопиющей абсурдности она существовала, и с этим ничего нельзя было поделать.

В действиях Вирджинии Додж при желании можно было обнаружить некую первобытную справедливость. Око за око, зуб за зуб. Разве не так сказано в Библии? Отец Коттона Хоуза был очень набожным человеком, убежденным, что Коттон Мэзер – величайший из пуританских проповедников. Он и сына-то назвал в честь этого провинциального богоискателя, который с упоением охотился за ведьмами. При этом Джеремия Хоуз не находил в Салемских судилищах над ведьмами ничего из ряда вон выходящего и полагал, что причиной их было сведение личных счетов в городке, одержимом страхами. Он самым решительным образом защищал Коттона Мэзера от упреков в разжигании страстей.

А теперь Вирджиния Додж устроила свою личную охоту на ведьм. Она горела жаждой мести. Стив Карелла нанес ей тяжкую обиду, отправив ее мужа в тюрьму, где тот и скончался. Кто знает – может быть, преподобный Паррис в 1692 году тоже считал, что горожане Салема нанесли ему тяжкую обиду, когда похитили запас дров, которых, по его расчетам, хватило бы ему на всю зиму. Возможно, преподобный Паррис, сам того не сознавая, разжигал пламя ненависти горожан к колдуньям, дабы отмстить обитателям города за похищенные дрова. Но в поведении Вирджинии Додж никаких подсознательных мотивов не замечалось. Она пришла сюда убивать, пришла, чтобы утолить жажду мести.

Тогда, в 1692 году, в городе Салеме нашлись здравомыслящие люди. И теперь в дежурной комнате следственного отдела также были поборники здравого смысла. Однако следует помнить, что тогда люди, лишенные предрассудков, не воспрепятствовали казням изобличенных в колдовстве. Неужели и теперь разумные люди не помешают Вирджинии отправить на тот свет Стива Кареллу?

Стало жарче в комнате или нет? Вопрос этот не давал Хоузу покоя.

Окинув взглядом комнату, он заметил, что Хэл Уиллис ослабил узел галстука. Хоуз молил Бога, чтобы никому не пришло в голову пожаловаться на жару, если все пойдет так, как задумано. И уж тем более – чтобы никто не вздумал вернуть ручку терморегулятора в нормальное положение.

Прислонившись к стене между доской объявлений и вешалкой, лейтенант Бернс наблюдал за Коттоном Хоузом.

Из всех, кто находился в дежурной комнате, только он обратил внимание на манипуляции Хоуза с терморегулятором. Разговаривая по телефону с Сэмом Гроссманом, он заметил краем глаза, как Хоуз быстро подошел к терморегулятору и повернул ручку. Когда же Хоуз закрыл оба окна, Бернс понял, что его подчиненный что-то задумал. Между двумя его поступками прослеживалась какая-то связь, только неясно, какая именно.

Бернс пытался понять замысел Хоуза.

Бернс также пытался понять, кто или что помешает Хоузу его осуществить.

Он был уверен, что никто, кроме него, не обратил внимания на манипуляции Хоуза. На что Хоуз рассчитывал? На то, что температура в комнате поднимется. И кто же первым пожалуется на жару? Да кто угодно! Берт Клинг, например, уже снял пиджак и вытирал платком лоб. Хэл Уиллис ослабил узел галстука. Анжелика Гомес слегка подтянула юбку, словно сидела на лавочке в парке и надеялась немного освежиться на ветерке. Кто из них скажет первым: «Ну и жарища!»?

Понять бы только, для чего Хоузу понадобилось переключать терморегулятор.

Бернс догадывался, что Хоуз неправильно истолковал его слова. Он чувствовал себя примерно так, как человек, из-за случайной реплики несправедливо обвиненный в расизме. Хоуз не работал в 87-м участке, когда был убит Эрнандес. Хоуз не знал, что Карелла рисковал жизнью из-за сына Бернса и чуть было не отправился на тот свет. Он не знал, какие узы связывают Бернса с Кареллой, и не догадывался даже, что Бернс вызвал бы на себя и артиллерийский огонь, если бы это только помогло Карелле.

Бернса мучила и другая проблема. Он был не просто одним из полицейских, он был начальником. Подобно военачальнику во время сражения, он не имел права пренебрегать жизнью многих людей во имя спасения одного человека. Если бы у Вирджинии Додж был только револьвер, Бернс без колебаний пожертвовал бы собой. Но как быть с нитроглицерином?

Если она выстрелит в бутылку, все, кто здесь находятся, погибнут. Бернс был очень многим обязан Карелле, но он отвечал в равной мере за всех своих подчиненных. Вправе ли он затевать азартную игру? Нет, слишком уж велика ставка.

Он очень надеялся, что Хоуз не замыслил какую-нибудь глупость.

Впрочем, подумал он, всякий замысел скорее всего окажется глупым, когда на столе стоит бутылка с нитроглицерином.

Берт Клинг начал покрываться испариной.

Он уже собрался было открыть окно, но вдруг кое-что вспомнил.

Он вспомнил, что Коттон Хоуз специально ходил закрывать окна.

А кроме того, Коттон еще и…

Температура в помещении устанавливается терморегулятором. Кто-то повернул ручку и прибавил температуру. Это сделал Коттон.

Неужели у Коттона появился какой-то план?

Может, да, а может, и нет. Так или иначе, Берт Клинг решил, что он скорее растает и превратится в лужицу на полу, чем откроет окно. Обливаясь потом, он погрузился в ожидание.

Хэл Уиллис уже раскрыл рот, чтобы пожаловаться на жуткую жару в комнате, когда заметил, что рубашка на Берте Клинге потемнела от пота. На мгновение их взгляды встретились. Клинг провел рукой по лбу, встряхнул ладонью, и капли пота упали на пол.

И вдруг Хэлу Уиллису все стало ясно без слов. То, что в комнате поднялась температура, вовсе не случайно. Так надо.

Он снова посмотрел на Берта Клинга, но на сей раз никакой информации не получил.

Нижнее белье липло к телу. Уиллис заерзал на стуле, пытаясь устроиться поудобнее.

Майер Майер смахнул бусинки пота с верхней губы.

Адская жарища, думал он. Интересно, нашел кто-нибудь мои бумажки или нет?

Почему никто не разберется с чертовым терморегулятором? Майер бросил взгляд на прибор. Неподалеку, прислонясь к стене, стоял Коттон Хоуз и неотрывно следил за Вирджинией Додж. У него был такой серьезный вид, будто он стоял на посту, охраняя неведомо что. Что же, черт побери, он охранял?

Эй, Коттон, вертелось у него в голове. Протяни же руку и покрути регулятор!

Слова эти готовы были сорваться у него с языка.

Затем он снова подумал: неужели никто не нашел его послания?

Размышляя об этом, Майер Майер вдруг совершенно забыл о жаре. И, что совсем уж удивительно для человека, который последний раз был в синагоге лет двадцать назад, стал про себя молиться по-еврейски.

Анжелика Гомес вытянула ноги и закрыла глаза.

В комнате было так жарко, что она без труда вообразила, будто загорает на летнем солнце в горах. Когда она жила в Пуэрто-Рико, то любила уходить в горы по древним, как сами камни, тропам, петляющим в лесных зарослях. Она находила укромную лощину, заросшую папоротниками, сбрасывала с себя платье и, примостившись на ровном камне, подставляла себя поцелуям солнца.

Анжелика вдруг подумала о том, что на улицах этого города не бывает солнца.

Она пребывала в ленивой истоме и, не раскрывая глаз, наслаждалась приятно обволакивающим теплом. Воспоминания несли ее к родному острову, она блаженствовала и только об одном молила Бога – чтобы никто не вздумал открыть окно.

Зазвонил телефон.

Со своего командирского пульта взмокшая Вирджиния Додж молча кивнула Клингу, разрешая ему снять трубку, взяла свою, еще раз кивнула, и он заговорил:

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.

– Привет! Карелла у вас?

– Нет. Кто его спрашивает?

– Ачисон из лаборатории. А где Карелла?

– Работает. Что-нибудь ему передать?

– Пожалуй. Как ваше имя, не разобрал?

– Детектив Клинг.

– Кажется, мы не знакомы.

– Какая разница? – спросил Клинг.

– Всегда полезно знать, с кем имеешь дело. Я насчет этого Скотта.

– И что же?

– Сэм Гроссман попросил меня разобраться с фотографиями. Со снимками дверного косяка.

– Угу.

– Вы что-нибудь смыслите в дверных косяках?

– Карелла мне что-то говорил об этом. Скажите, что там у вас, и я ему передам.

– К чему такая спешка? Вы не любите приятную беседу?

– Просто обожаю. Только в данный момент мы несколько заняты.

– А я страсть как люблю перемолвиться с кем-нибудь словечком, – признался Ачисон. – Все не так скучно. А то возишься день-деньской с пробирками, фотоснимками и лампами дневного света. Попробуйте с утра до вечера исследовать одежду, которая воняет кровью, гноем и мочой. Тогда вы не станете пренебрегать дружеской беседой. Жуткая работа.

– У меня просто сердце кровью обливается, – отозвался Клинг. – Так что там с косяком?

– Мне уже давно пора быть дома. А я вместо этого увеличиваю фотоснимки, чтобы помочь вам, негодяям. И что я слышу вместо благодарности?

– Могу послать вам свои подштанники, а вы проверьте, есть ли на них метки для прачечной, – сказал Клинг.

– Очень остроумно. Только посылайте нестираные. Мы не привыкли к белью из прачечной. Нам нужно, чтобы оно воняло, да покрепче.

– Это я уже понял…

– Так как, вы говорите, вас зовут?

– Берт Клинг.

– Вы большой юморист, верно, Клинг?

– Клинг и Коэн, слыхали о таком дуэте?

– Нет, – сухо сказал Ачисон.

– Изображаем пенье птиц, танцуем и шутим напропалую. Представляем сценки – ирландские свадьбы и бар-мицвы. Неужели вы никогда не слыхали о Клинге и Коэне?

– Никогда. Это еще одна ваша шутка?

– Стараюсь поддерживать разговор. Вы же этого, кажется, хотели?

– Вы слишком любезны. Но кто знает, вдруг вы придете к нам и попросите об одолжении. А я вместо этого швырну в вас подштанниками.

– Так что там с косяком?

– Не уверен, что должен вам об этом докладывать. Поломайте-ка над этим голову сами.

– Ну что ж, держите ваш секрет при себе.

– А потом Сэм оторвет мне голову. Он просто без ума от Кареллы. Отзывается о нем как о любимом племяннике.

– Нет, – поправил его Клинг, – Стив его отец. Между ними очень сложные отношения. Эдипов комплекс.

После долгого молчания Ачисон наконец процедил:

– Надеюсь, у Коэна с юмором получше, чем у Клинга. Значит, вы все-таки хотите, чтобы я сообщил вам результаты?

– Жду не дождусь.

– Хорошо. Я увеличил снимки и внимательно их изучил. На внутренней стороне двери, там, где крепилась скоба, есть царапины. Если верить сыновьям, они взломали дверь ломом, и скоба повисла на одном шурупе.

– Понятно…

– Так вот, складывается впечатление, что кто-то воспользовался стамеской или отверткой, чтобы сковырнуть скобу изнутри.

– Что это значит?

– А то, что на самом деле ломиком работали не так, как сказали сыновья. Есть все основания полагать, что запор был сбит человеком, находившимся в комнате. Все дерево вокруг в отметинах. Этот тип, похоже, сильно спешил.

– Вы хотите сказать, что дверь не запирали изнутри?

– Вот именно.

– Так почему они не могли ее открыть?

– Хороший вопрос, мистер Клинг! И в самом деле, почему три здоровых мужика не сумели открыть незапертую дверь? Мы сначала подумали, что ее держала тяжесть тела повешенного. Но и в этом случае трем сильным мужчинам не составило бы труда отворить ее. Кроме того, они просто могли перерезать веревку. Похоже, все обстоит гораздо сложнее.

– Как именно?

– Знаете, что я вам посоветую?

– Что?

– Спросите у Коэна, – сказал Ачисон и положил трубку.

Клинг тоже положил трубку. То же сделала Вирджиния.

– Вы можете как-то связаться с Кареллой? – спросила она.

– Я не знаю, где он сейчас, – солгал Бернс.

– Разве ему не нужна информация, которую только что передали?

– Нужна.

– Почему же вы ему не перезвоните?

– Потому что мы не знаем, где он находится.

– Разве он не в доме Скотта, где произошло это самое убийство?

– Он собирался быть там. Но если он допрашивает подозреваемых, то может оказаться где угодно.

– Почему бы вам не позвонить в дом Скотта?

– Зачем?

– Затем, что, если он там, вы прикажете ему немедленно возвращаться в участок. Здесь адская жарища, и мне надоело ждать.

– Думаю, его там нет, – быстро сказал Бернс. – Кроме того, если я ни с того ни с сего прикажу ему возвращаться, он может заподозрить неладное.

– С чего бы это?

– А с того, что нет ничего важнее, чем дело об убийстве, которое тебе поручено расследовать.

На первом этаже за столом, который походил на стол судьи, этакий алтарь правосудия, под табличкой, призывающей посетителя остановиться и сообщить, по какому делу он пришел, сидел Дейв Мерчисон, и смотрел через открытую дверь на улицу.

Стоял прекрасный вечер, и ему хотелось знать, что поделывают сейчас мирные граждане. Гуляют по парку со своими возлюбленными? Распахнув окна, чтобы не умереть от жары, занимаются любовью? Играют в бинго, маджонг или в бутылочку?

Во всяком случае, они не сидят за столом в полицейском участке, отвечая на бесконечные телефонные звонки.

Но что, черт побери, имел в виду лейтенант, сказав: «В темпе»?

Мерчисон попытался восстановить в памяти их разговор. Он пошел наверх разобраться, что там за грохот. Лейтенант сказал, что все в порядке, просто случайно выстрелил пистолет, а он ответил, мол, если так, то и слава Богу, и тогда лейтенант сказал, что беспокоиться не из-за чего, и дальше начиналось самое важное. Тут-то и надо разобраться. Значит, он сказал Бернсу: «Ну, раз у вас все в порядке, я пошел. До скорого, Пит».

А Бернс ответил: «В темпе!»

Это был странный ответ, потому что на полицейском жаргоне «В темпе!» означало: «Немедленно доложить».

Но кому и что он мог немедленно доложить, если и так стоял перед лейтенантом?

Само собой, Дейв на это только хмыкнул.

А лейтенант ничего не объяснил, только стоял с какой-то странной улыбкой на лице.

«В темпе!»

Немедленно доложить!

Что имел в виду лейтенант? Или он просто валял дурака?

Но если он не валял дурака, то зачем произнес эти слова? О чем и кому доложить?

О том, что был выстрел?

Но лейтенант сказал, что это был случайный выстрел, что все наверху целы и невредимы. Неужели он хотел, чтобы я доложил о выстреле?

Нет, это полная чепуха. Шальной выстрел вряд ли прибавил бы лейтенанту авторитета в глазах начальства. Да и зачем ему надо, чтобы о выстреле узнал кто-то еще?

Силы небесные, подумал Мерчисон, что-то я слишком серьезно стал ко всему относиться. Лейтенант просто пошутил, а я пытаюсь найти в его шутке великий смысл. Мне следовало бы стать сыщиком и работать там, на втором этаже. Если бы я был сыщиком, то провел бы расследование: что скрывается за шуткой лейтенанта? Ох, это бабье лето! Мне бы сейчас в Ирландию – миловаться с тамошними красотками…

На пульте загорелся зеленый огонек – кто-то из патрульных выходил на связь. Дейв Мерчисон включил рацию и сказал:

– Восемьдесят седьмой, сержант Мерчисон. А, привет, Лысый. Да. Отлично. Рад слышать. Продолжай в том же духе.

На западном фронте без перемен, произнес про себя Мерчисон и выключил связь.

Внезапно Вирджиния Додж встала из-за стола.

– Все сюда, – скомандовала она. – На эту сторону комнаты. Быстро. И вы, лейтенант, отойдите от вешалки.

Анжелика зашевелилась, встала, поправила юбку на бедрах и подошла к зарешеченному окну. Хоуз покинул свой пост у терморегулятора. Бернс отошел от вешалки. Все направились к окнам.

– Бутылку я по-прежнему держу под прицелом, – напомнила Вирджиния. – Так что без глупостей.

Отлично, подумал Хоуз. Она не только думает о жаре, она забеспокоилась насчет бутылки. Господи, неужели сработает? Неужели первая часть удалась?

Надеюсь, что так.

Вирджиния стала пятиться по направлению к вешалке. Быстро скинула пальто с левого плеча, направив револьвер, зажатый в правой руке, на бутылку с нитроглицерином. Затем взяла револьвер в левую руку, скинула пальто с правого плеча и, не оборачиваясь, повесила на крючок вешалки.

– Здесь адская жарища, – сообщила она полицейским. – Неужели никто из вас не может отрегулировать температуру?

Хоуз не мог сдержать улыбки. Он бросил взгляд в угол комнаты, где на вешалке рядом с плащом и шляпой Уиллиса висело черное пальто Вирджинии.

В левом кармане ее черного пальто лежал револьвер, который она забрала из кабинета лейтенанта Бернса.