Текст книги "Убийство в запертой комнате"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Эд Макбейн
Убийство в запертой комнате

Глава 1

Был самый что ни на есть обычный день в начале октября.

За решетками окон 87-го полицейского участка пылал огненными красками Гровер-парк. Бабье лето разоделось в ярко-красное, желтое и оранжевое, распушило перышки, разукрасилось, как индейская принцесса. На безупречно голубом небе ослепительно сияло солнце. Пробиваясь сквозь решетки в дежурную комнату следственного отдела, солнечные лучи распадались на золотые лучики, и в каждом из них плясали пылинки. Через распахнутые окна в комнату вторгался уличный шум; он сливался с шумом дежурной комнаты – и возникала единственная в своем роде мелодия.

Как подобает всякой порядочной симфонии, у этой имелась своя, легко узнаваемая тема, основанная на трезвучии из телефонных звонков, стука пишущих машинок и ругательств. На этой основе строились разнообразные вариации, потрясавшие слушателя широтой диапазона. Тут было все-все – от упоительно мягкого шмяканья кулака о живот правонарушителя до вопля сыщика, пожелавшего узнать, куда, черт побери, запропастилась его шариковая ручка; от монотонного, нудного допроса арестованного до приглушенно-сладострастного шепота, коим блюститель порядка беседовал по телефону с юной прелестницей; от беззаботного посвистывания курьера, доставившего последние инструкции из Главного управления, до мелодраматических завываний дамы, пришедшей заявить на драчливого супруга; от урчания холодильника до раскатов смеха, сопровождавших скабрезный анекдот.

Хохот, заглушивший гомон осенней улицы, не оставлял сомнений в том, что Майер Майер отпустил неплохую шутку.

– Рассказчик он что надо, – сказал Берт Клинг. – Мне до него далеко. Я так хохмить не умею.

– Ты вообще много чего не умеешь, – отозвался Майер Майер, и его голубые глаза весело заблестели. – Но мы тебя прощаем, Берт. Мастерство приходит к рассказчику с годами. Юному нахалу, вроде тебя, нечего и мечтать об успехе. Это доступно только зрелым мужчинам.

– Отстань, старый хрен, – сказал Клинг.

– Ты погляди, Коттон, как он рассердился. Молодость – вот его слабое место!

Коттон Хоуз прихлебывал кофе и улыбался. Это был высокий человек весом под девяносто килограммов с голубыми глазами и тяжелым подбородком с ямочкой. Лучи мягкого осеннего солнца высвечивали на его ярко-рыжей шевелюре седую прядь – как раз над левым виском, где еще оставался след от старой ножевой раны. Чтобы добраться до раны, ему сбрили волосы, и на этом месте появилась седина. «Что лишний раз показывает, как я тогда струхнул!» – заметил Хоуз, когда впервые увидел седые волосы.

Теперь, поймав взгляд Майера, он решил подыграть ему:

– Юнцы всегда агрессивны, разве ты не знал?

– И ты туда же! – воскликнул Берт. – Да это самый настоящий заговор.

– Это не заговор, – поправил его Майер. – Это стихийный всплеск ненависти. Вот в чем беда нашей цивилизации – слишком много ненависти. Кто-нибудь из вас знает, под каким лозунгом проходит нынче Неделя против ненависти?

– Нет, – сохраняя серьезную мину, откликнулся Хоуз. – Под каким?

– Прижмем к ногтю всех ненавистников! – изрек Майер, и в этот момент зазвонил телефон. Клинг и Хоуз недоуменно посмотрели друг на друга, потом расхохотались. Майер показал им жестом, чтобы они замолчали.

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Майер слушает, – сказал он в трубку. – В чем дело, мэм? Да, я детектив. Что? Нет, я не начальник. – Он пожал плечами и, глядя на Клинга, вскинул брови. – Лейтенант сейчас очень занят. Могу ли я вам помочь, мэм? Что-что? Ах, сучка! Да, мэм, понимаю. Но мы не можем призвать его к порядку, у нас сейчас нет свободного сотрудника. У нас вообще неважно с персоналом. Что? Я понимаю ваши чувства, но…

Он замолчал и уставился на трубку.

– Отбой! – сказал он и положил трубку на рычаг.

– Что случилось? – осведомился Клинг.

– Ее датский дог гоняется за сучкой, кокер-спаниельшей. Она хочет, чтобы мы пришли на помощь… – Майер снова пожал плечами. – L’amour, l’amour, всегда l’amour[1]1
  Любовь (фр.)


[Закрыть]. Вы хоть знаете, что такое любовь?

– Нет, а что это такое? – спросил Клинг.

– На сей раз я не шучу, – сказал Майер. – Я философствую. Любовь – это всего-навсего приглушенная ненависть.

– Господи, какой циник! – сказал Хоуз.

– Я не циник. Я философ. Но не надо слепо верить человеку, размышляющему вслух. Он просто проверяет на окружающих гениальность своих предположений.

В эту секунду Хоуз резко обернулся.

За деревянной перегородкой, отделявшей дежурную комнату от коридора, стояла женщина. Она появилась так бесшумно, что никто из сыщиков не услышал ее шагов. Женщина кашлянула раз, другой, да так громко, что Клинг и Майер обернулись сразу вслед за Хоузом.

Им показалось, что они увидели Смерть.

У женщины были черные волосы, стянутые в пучок на затылке. Глаза карие, губы не накрашены, лицо без следов косметики – такое мертвенно-белое лицо, что, казалось, женщина встала со смертного одра. Черное пальто, черные туфли на босу ногу. Просто не верилось, что можно передвигаться на таких тонких ногах. Тощими костлявыми пальцами женщина сжимала ручки большой черной сумки.

– В чем дело? – спросил Хоуз.

– Здесь детектив Карелла? – спросила женщина странным голосом без всякого выражения.

– Нет, – сказал Хоуз. – Я детектив Хоуз. Могу ли я быть вам…

– Когда вернется Карелла? – перебила его женщина.

– Трудно сказать. У него были личные дела, а потом он собирался заглянуть кое-куда по службе. Но, может быть, кто-то из нас…

– Я его подожду, – сказала женщина.

– Ждать, возможно, придется долго.

– А я не тороплюсь.

– Дело хозяйское, – сказал он, – Там, в коридоре, есть скамейка…

– Я подожду здесь, – сказала женщина. И, прежде чем Хоуз успел ее остановить, она толкнула дверцу, прошла за перегородку и направилась к одному из пустых столов в середине комнаты. Хоуз бросился к ней.

– Простите, мисс, – сказал он, – но посетителям нельзя…

– Миссис, – поправила женщина. – Миссис Фрэнк Додж.

Она села, положила тяжелую сумку на колени и крепко ухватилась за нее обеими руками.

– Послушайте, миссис Додж, посетителям нельзя находиться в дежурной комнате просто так, без дела, как если бы…

– Я по делу, – перебила она Хоуза и сжала тонкие губы так крепко, что они превратились в линию.

– В таком случае не могли бы вы…

– Мне нужен детектив Карелла, – сказала она. – Стив Карелла.

Последние слова она произнесла с какой-то странной горечью.

– Если он вам нужен, – терпеливо внушал Хоуз, – то подождите его в коридоре. Виноват, но таков порядок.

– Я подожду здесь, – твердо сказала она. – И вы подождете вместе со мной.

Хоуз обменялся взглядами с Клингом и Майером.

– Послушайте, – начал Майер, – нам не хотелось бы показаться грубыми, однако мы…

– Заткнитесь, – услышал он в ответ, и в голосе ее прозвучали властные нотки.

Посетительница сунула правую руку в карман пальто, а когда она ее вынула, в руке блеснуло что-то черное, отливающее металлом.

– Калибр ноль тридцать восемь, – сказала женщина.

Глава 2

Женщина с револьвером и большой черной сумкой неподвижно сидела на деревянном стуле с прямой спинкой. Уличный шум только подчеркивал тишину, наступившую в дежурной комнате следственного отдела после краткого сообщения худой гостьи. Сыщики переглянулись и снова уставились на женщину с револьвером.

– Отдайте мне ваше оружие, – приказала она.

Детективы не шелохнулись.

– Оружие, или я буду стрелять!

– Вот что, милая, – сказал Майер, – хватит валять дурака. Давай-ка по-хорошему. Зачем тебе лишние неприятности?

– Мне уже все равно, – сказала женщина. – Положите оружие вот на этот стол. Если кто-то вздумает расстегнуть кобуру, – стреляю без предупреждения. Рыжий у меня на мушке. Ну, живо!

Однако они не торопились выполнять приказ.

Каждый из них прекрасно понимал, что, сдав оружие, тотчас окажется во власти этой особы. За время службы в полиции каждый сталкивался, и не раз, с вооруженными преступниками. На то они и были профессионалами. Но еще они были самыми обычными людьми, которым совершенно не хотелось во цвете лет сойти в могилу. Да, они были простыми смертными, – но еще и профессионалами, которые хорошо знали, что за штука револьвер калибра ноль тридцать восемь и что женщины умеют нажимать на спуск не хуже мужчин. Эта сумасшедшая может уложить всех троих одного за другим, тут и сомневаться нечего – и все же они колебались.

– Черт бы вас всех побрал! – крикнула женщина. – Я не шучу!

Первым вышел из оцепенения Клинг: он заметил, как побелели костяшки ее пальцев, сжимавших револьвер. Не спуская глаз с женщины, он медленно расстегнул ремни у плеча и швырнул кобуру с револьвером на стол. Майер извлек свое оружие из правого кармана брюк. Хоуз носил кобуру справа на поясе. Он отстегнул ее и тоже положил на стол.

– Какой из этих ящиков запирается? – спросила женщина.

– Верхний, – сказал Хоуз.

– А где ключ?

– Внутри.

Она открыла ящик, достала из него ключ и переложила туда трофеи. Потом задвинула ящик, заперла стол и положила ключ в карман пальто. Большая черная сумка по-прежнему лежала у нее на коленях.

– Ладно, оружие мы сдали, а дальше что? – спросил Майер. – Что будет дальше?

– Дальше я убью Стива Кареллу, – сказала женщина.

– За что?

– Это не важно. Кто еще есть в помещении?

Майер замешкался. Со своего стула женщина видела коридор и дверь в кабинет лейтенанта.

– Долго мне ждать? – крикнула она.

– Только лейтенант Бернс, – солгал Майер. Совсем рядом, в соседней комнате, находился Мисколо – он корпел в канцелярии над какими-то бумагами. Если сделать так, чтобы она повернулась спиной к коридору, то, когда Мисколо войдет в дежурную комнату, – а он постоянно сюда заходит, – у них появится шанс…

– Приведите лейтенанта, – скомандовала она.

Майер привстал со стула.

– Только учтите, – сказала женщина. – Вы у меня на мушке. Одно лишнее движение, и я стреляю. И буду стрелять до тех пор, пока не поубиваю вас всех. А теперь идите. Постучите в дверь лейтенанта и велите ему выйти.

Майер прошел через затихшую дежурку. Дверь кабинета была закрыта. Майер постучал.

– Входите! – раздался голос Бернса.

– Пит, это я, Майер.

– Дверь не заперта, – сказал Бернс.

– Пит, лучше выйди ты.

– Ты что, спятил?

– Выйди, Пит!

Послышались шаги, дверь отворилась, и в проеме, едва не задевая за косяк широченными плечами, показался лейтенант Бернс.

– Что там у тебя, Майер? Я занят.

– Тебя хочет повидать одна женщина.

– Женщина? Где?

Взгляд его скользнул за спину Майера. Бернс сразу же узнал посетительницу.

– Привет, Вирджиния, – сказал он и только тогда заметил револьвер.

– Прошу сюда, лейтенант, – сказала Вирджиния.

Бернс нахмурился. Голубые глаза на его морщинистом лице превратились в щелочки. Похоже, он что-то вспомнил. Вперевалку, как человек, который собирается поднять тяжелое бревно, он направился прямо к Вирджинии Додж. Казалось, он сейчас схватит ее в охапку и вышвырнет в коридор.

– Что ты затеяла, Вирджиния? – спросил он, и в его голосе послышались родительские интонации: так отец сердится на пятнадцатилетнюю дочь, которая явилась домой с танцев слишком поздно.

– Вы понимаете, что я не шучу, лейтенант?

– Я понимаю, что ты рехнулась. Зачем тебе пушка? С какой стати ты сюда заявилась?

– Чтобы убить Стива Кареллу, – сказала Вирджиния.

– Не валяй дурака, – раздраженно посоветовал Бернс. – Неужели ты думаешь, что это поможет Фрэнку?

– Фрэнку теперь ничего не поможет.

– Это в каком смысле?

– В таком, что он вчера умер. В Каслвью, в тюремной больнице.

Бернс долго молчал, размышляя над ее словами, а потом сказал:

– Карелла тут ни при чем.

– Карелла посадил его.

– Твой муж нарушил закон.

– Карелла посадил его.

– Карелла только арестовал его. Ты не можешь…

– И потребовал от прокурора предъявить ему обвинение, и дал показания на суде. Он сделал все, чтобы Фрэнка посадили.

– Вирджиния, он же…

– Фрэнк был болен. Карелла это знал. Он знал это, когда схватил его.

– Вирджиния, Бога ради… Наша работа в том и состоит…

– Карелла все равно что застрелил его. А теперь я застрелю Кареллу. Как только он войдет сюда, я его убью.

– А потом что? Неужели ты думаешь выбраться отсюда? У тебя нет ни малейшего шанса.

Вирджиния кисло улыбнулась:

– Выберусь. Не беспокойтесь.

– Ты так думаешь? На твой выстрел сбегутся все полицейские в округе.

– Меня это не волнует, лейтенант.

– Ах, ее это не волнует! Имей голову на плечах, Вирджиния! Ты же угодишь на электрический стул. Ты этого добиваешься?

– Мне все равно. Я не хочу жить без Фрэнка.

Бернс долго молчал. Потом сказал:

– Я тебе не верю.

– Чему не верите? Тому, что я хочу убить Кареллу? Тому, что я застрелю первого, кто попытается мне помешать?

– Я не верю, что ты настолько глупа, чтобы стрелять. Я пошел, Вирджиния. Я пошел к себе.

– Нет.

– Да. Я иду к себе, и вот почему. В этой комнате нас сейчас четверо. Ты можешь убить меня и даже кого-то еще, но тебе придется стрелять очень быстро и очень метко, чтобы уложить всех четверых.

– Я уложу всех, лейтенант, – сказала Вирджиния и улыбнулась снова.

– Честно говоря, я не поставил бы на это много денег. Если она все же выстрелит, ребята, хватайте ее. – Он сделал паузу. – Я иду к себе, Вирджиния, и пробуду в кабинете пять минут. Когда я выйду, тебя здесь не будет и в помине, и тогда мы забудем о случившемся. В противном случае я тебе хорошенько врежу, отберу эту пушку, а тебя запру в камере внизу. Все ясно?

– Вполне.

– Пять минут! – повторил Бернс и повернулся, чтобы уйти.

– Мне ни к чему стрелять в вас, лейтенант, – совершенно спокойно бросила ему вслед Вирджиния.

Бернс двинулся к своему кабинету.

– Мне не надо стрелять ни в вас, ни в кого другого.

Бернс не остановился.

– У меня в сумке бутылка с нитроглицерином.

Слова прозвучали как взрыв. Бернс остановился и медленно повернулся к ней. Он бросил взгляд сначала на женщину, затем на черную сумку у нее на коленях. Вирджиния повернула револьвер так, что ствол его уткнулся в сумку.

– Не верю, – сказал Бернс и, повернувшись, потянулся к дверной ручке своего кабинета.

– Не открывайте дверь, лейтенант, – проговорила Вирджиния. – Иначе я выстрелю в сумку, и мы все провалимся в тартарары!

Пальцы Бернса застыли на дверной ручке. В мозгу пронеслось: она лжет. У нее там ничего нет. Откуда ей взять нитроглицерин?

Но тут же он вспомнил, что один из сроков ее муж получил за попытку взорвать сейф.

«Да нет же, – думал Бернс, – у нее ничего нет. Она просто рехнулась. А если она не врет? Неужели у нее хватит духу взорвать? Она ждет Кареллу. Вряд ли она…»

А потом в голову пришла другая мысль: у Майера жена и трое детей.

Медленно он опустил руку. Затем устало повернулся к Вирджинии.

– То-то же, – сказала она. – Подождем теперь Кареллу. Все вместе.

Стив Карелла нервничал.

Он сидел рядом со своей женой Тедди и чувствовал, как мурашки ползут у него по рукам, как подрагивают пальцы. В его чисто выбритом лице с высокими скулами, в чуть раскосых глазах было что-то восточное. Он сидел, стиснув зубы. Доктор улыбнулся.

– Что ж, мистер Карелла, – сказал он. – У вашей жены будет ребенок.

Напряжение тотчас же пропало. Перемычка вылетела, и неистовый поток чувств хлынул через плотину, оставляя за собой мутноватый осадок неопределенности. Впрочем, неопределенность пугала еще больше. Карелла надеялся, что по его лицу не видно, как он испуган. Он очень не хотел, чтобы Тедди это заметила.

– Мистер Карелла, – сказал доктор. – У вас, похоже, предродовая лихорадка. Успокойтесь. Нет никаких оснований волноваться.

Карелла кивнул, но как-то неуверенно. Рядом с ним была Тедди, его Тедди, Теодора, девушка, которую он любил, на которой он женился. Он чуть повернул голову, чтобы увидеть ее лицо, обрамленное черными, как ночь, волосами. В ее карих глазах светилась гордость, губы были чуть приоткрыты.

«Я не имею права портить ей настроение», – подумал он.

Но сомнения не отпускали его.

– Разрешите мне внести некоторую ясность, мистер Карелла, – сказал доктор.

– Да я, собственно…

– Возможно, вас беспокоит, что ребенок может родиться не совсем… полноценным, поскольку мать глухонемая. Это вполне естественное опасение, мистер Карелла. Естественное, но совершенно необоснованное. – Доктор Рандольф улыбнулся. – Во многих отношениях медицина – сосуд невежества, но мы совершенно определенно знаем, что глухота, хотя она и бывает врожденной, не передается по наследству. Например, у глухих родителей может родиться ребенок со стопроцентным слухом. Соответствующий уход и врачебное наблюдение помогут вашей жене нормально перенести беременность и родить полноценного ребенка. Она совершенно здорова, мистер Карелла. И, смею заметить, очень хороша собой.

Тедди Карелла, прочитав по губам доктора его слова, слегка покраснела. Она спокойно относилась к своей красоте: так садовник считает чем-то само собой разумеющимся редкий сорт розы в своей оранжерее. Когда кто-то говорил о ее внешности в превосходных степенях, она искренне удивлялась. Тедди знала, что у нее красивое лицо и стройная фигура, и ей было все равно, какие чувства они вызывают у окружающих. Тедди хотела нравиться только одному человеку на свете – Стиву Карелле. Он ее любил, их страхи остались позади – и это наполняло ее ликованием.

– Спасибо, доктор, – сказал Карелла.

– Не за что, – отозвался Рандольф. – Удачи вам обоим. Через несколько недель еще раз покажетесь мне, миссис Карелла, а вы берегите ее.

– Разумеется, – ответил Карелла, и супруги покинули кабинет врача. В коридоре Тедди крепко обняла и поцеловала мужа.

– Эй! – весело окликнул Стив жену. – Разве так должны вести себя беременные?

Тедди кивнула, и в глазах ее появилось озорство. Резко мотнув головой, она показала рукой в направлении лифта.

– Домой?

Тедди опять кивнула.

– А что дома?

Тедди многозначительно промолчала.

– Придется немного повременить, – сказал муж. – Меня ждет небольшое самоубийство. Надо разобраться.

Он нажал кнопку лифта.

– Я вел себя как осел, да?

Тедди отрицательно покачала головой.

– Просто я очень разволновался. Из-за тебя и из-за ребенка. – Он помолчал. – Но у меня есть идея. Во-первых, чтобы показать, как я люблю мою драгоценную супругу, плодовитее которой не сыскать во всем городе…

Тедди широко улыбнулась.

– …я предлагаю немного, выпить. За тебя и за ребенка. – Он обнял ее. – За тебя, потому что тебя я обожаю. А за ребенка потому, что мы его будем обожать вдвоем. – Он поцеловал ее в кончик носа. – Теперь я бегу на свое самоубийство! Думаешь, это все? Ни в коем случае. Сегодня знаменательная дата. В этот день самая красивая женщина в Соединенных Штатах, нет, самая красивая женщина в мире – черт побери, во вселенной! – узнала, что ждет ребенка. И потому… – Он взглянул на часы. – Я вернусь в участок самое позднее к семи. Давай встретимся там? Я напишу отчет, и мы отправимся пообедать в какое-нибудь уютное местечко, где я буду держать тебя за руку и время от времени целовать. Договорились? В семь?

Тедди радостно закивала.

– А потом домой. Пристойно ли беременной женщине заниматься любовью?

Тедди выразительно закивала, показывая, что это не только пристойно, но в высшей степени нравственно и вообще просто необходимо.

– Я люблю тебя, – хрипло проговорил Карелла. – Ты об этом знаешь?

Она знала. Она молчала. Она молчала бы, даже если могла бы говорить. Она взглянула на него влажными глазами, а он сказал:

– Я люблю тебя больше жизни.

Глава 3

На территории 87-го участка жили девяносто тысяч человек.

Начинался он у реки Гарб, а кончался у Гровер-парка, недалеко от которого и находилась полиция. Вдоль реки тянулось шоссе, за ним шла первая улица, Силвермайн-роуд, в высотных домах которой еще принято было держать швейцаров и лифтеров. К югу от нее пролегала оживленная деловая Стем, потом Эйнсли-авеню и Калвер-авеню с ее унылыми многоэтажками, пустыми церквями и вечно переполненными барами. Следующей была Мейсон-авеню, которую пуэрториканцы называли «Ла виа де путас», а полицейские – Улицей шлюх, и за ней – Гровер-авеню, примыкавшая к Гровер-парку, парк уже относился к соседним участкам, восемьдесят восьмому и восемьдесят девятому. С севера на юг восемьдесят седьмой был короче, чем с запада на восток. Его не слишком большую территорию пересекали тридцать пять густонаселенных улиц – не так уж и много, если принять во внимание число жителей.

Пройдясь по улицам 87-го участка, начинаешь яснее представлять себе картину того, что называют расовой интеграцией в Америке. Население здесь смешанное – большей частью ирландцы, итальянцы и евреи, переселенцы в третьем поколении, и недавние иммигранты – пуэрториканцы. Никто из них не строил себе трущоб. Наоборот, сама атмосфера трущоб привлекала сюда иммигрантов. Вопреки расхожим представлениям, плата за жилье здесь не отличалась дешевизной. Она была, конечно, ниже, чем в других районах, но если учесть скверное качество услуг, которые предоставлялись за эти деньги, то плата показалась бы просто баснословной. Впрочем, и гетто может стать родиной. Обретя крышу над головой, обитатели 87-го участка украшали картинками и фотографиями плохо оштукатуренные стены, устилали дорожками и ковриками щербатые деревянные полы. Они быстро осваивали правила хорошего трущобного тона – колотили по трубам и батареям отопления, чтобы в комнатах стало теплее, давили тараканов, разбегавшихся врассыпную, когда на кухне включали свет, ставили капканы на мышей и крыс, маршировавших по квартирам, словно солдаты вермахта по Европе.

Среди многочисленных обязанностей, возложенных на сотрудников 87-го участка, была и такая: держать в узде еще одно проявление трущобного быта, а именно – преступность.

Вирджиния Додж пожелала узнать, сколько человек в участке занимается этой работой.

– У нас шестнадцать детективов, – ответил лейтенант Бернс.

– Где они сейчас?

– Трое здесь.

– А остальные?

– Кто-то свободен от дежурства, кто-то на вызовах, кто-то в засаде.

– Кто именно и где?

– Тебе нужен подробный отчет?

– Да.

– Послушай, Вирджиния… – Ствол револьвера чуть-чуть придвинулся к сумке. – Ладно. Коттон, дай-ка сюда расписание дежурств.

Хоуз мрачно взглянул на женщину.

– Можно хоть с места сдвинуться? – спросил он.

– Можно. Но не открывать никаких ящиков. А где ваше оружие, лейтенант?

– Я его не ношу с собой.

– Неправда. Где оно? В кабинете?

Бернс заколебался.

– Проклятье! – воскликнула Вирджиния. – Поймите же, черт побери, что я не шучу. Первый, кто соврет или не подчинится моим приказам…

– Будет тебе, угомонись, – перебил ее Бернс. – Мой револьвер в кабинете, в столе.

Он повернулся, чтобы идти к себе.

– Стоп! – остановила его Вирджиния. – Мы сходим все вместе. – Аккуратно подхватив сумку одной рукой, другой рукой, с револьвером, она показала детективам, куда им идти.

– Вперед! – распорядилась она. – За лейтенантом.

Послушно, как стадо овечек, детективы двинулись за Бернсом. Последней в кабинет вошла Вирджиния.

– Выньте револьвер из ящика, – приказала она лейтенанту, – и положите на стол. Брать за ствол. Если только приблизите палец к спусковому крючку, я тут же…

– Понял, понял, – оборвал ее Бернс.

Вытащив револьвер из ящика, он положил его на крышку стола. Вирджиния схватила револьвер и быстро сунула его в левый карман пальто.

– Теперь обратно! – скомандовала она.

Детективы послушно вернулись в дежурную комнату. Вирджиния села за стол, ставший ее командным пунктом, положила на стол сумку и наставила на нее револьвер.

– Теперь расписание! – потребовала она, и Хоуз отправился выполнять приказ.

Расписание висело в углу возле окна – маленький черный прямоугольник, в который вставлялись белые целлулоидные пластинки с фамилиями. Заступая на дежурство, детектив должен был заменить фамилию сменившегося своей собственной. В отличие от патрульных, которые работали одним составом пять смен по восемь часов, а затем их бригады перетасовывали, детективы объединялись в постоянные группы. В каждую группу входило пятеро и еще один на подмену – всего шесть человек. В тот ясный октябрьский день дежурила группа, трое из которой – Майер, Клинг и Хоуз – были в участке.

– Где еще трое? – спросила Вирджиния.

– Карелла повел жену к врачу, – сказал Бернс.

– Как трогательно, – съязвила она.

– А потом ему предстоит заняться одним самоубийством.

– Когда он вернется?

– Не знаю.

– Хотя бы примерно?

– Понятия не имею. Придет, как только освободится.

– А остальные двое?

– Браун в засаде. В швейном ателье.

– Что значит в засаде?

– Значит, что он сидит и ждет, когда заявится грабитель.

– Без глупых шуток, лейтенант.

– Какие там шутки! За последнее время средь бела дня кто-то четырежды нападал на швейные ателье. Есть основание думать, что и на это нападут. Вот Браун там и сидит в ожидании грабителя.

– Когда он вернется сюда?

– Как только стемнеет. Если, конечно, ничего не случится. Который сейчас час? – Бернс взглянул на большие настенные часы. – Тридцать восемь минут пятого. Значит, будет к шести.

– А где последний, Уиллис?

Бернс неопределенно пожал плечами.

– Полчаса назад был здесь. Кто-нибудь знает, где Хэл?

– Я знаю, – сказал Майер.

– Где же?

– Пошел на вызов. Поножовщина на Мейсон-авеню.

– Ты слышала? – спросил Бернс Вирджинию.

– А когда он вернется?

– Не знаю.

– Скоро?

– Наверное.

– Кто еще в помещении?

– Сержант и лейтенант на дежурном посту. Ты видела их, когда входила.

– И еще кто?

– Капитан Фрик, который в некотором смысле всеми нами командует.

– В каком таком смысле?

– Личный состав подчиняется мне, но официально…

– Где он?

– Его кабинет внизу.

– Кто еще?

– В участке сто восемьдесят шесть патрульных полицейских, – сказал Бернс. – Треть из них на дежурстве. Кто-то болтается поблизости, кто-то патрулирует улицы.

– Что они делают в участке?

– Работают с документами, пишут разные бумажки.

– Когда начинается новая смена?

– Поздно вечером, без четверти двенадцать.

– Значит, до тех пор они не вернутся? Те, кто на улицах?

– Большей частью они сдают дежурство прямо на местах, но многие заходят сюда переодеться в штатское, перед тем как разойтись по домам.

– А детективы могут сюда зайти? Кто-нибудь из тех, кто сейчас не дежурит?

– Не исключено.

– У нас смена кончается в восемь утра, Пит, – сказал Майер.

– Но Карелла-то придет раньше? – спросила Вирджиния.

– Возможно.

– Да или нет?

– Точно не знаю. Честное слово, Вирджиния. Всегда могут возникнуть непредвиденные обстоятельства…

– Он позвонит?

– Очень может быть.

– Если позвонит, прикажите ему вернуться сюда. Понятно?

– Понятно.

Зазвонил телефон. Разговор оборвался. В тишине пронзительно надрывался звонок.

– Снимите трубку, – велела Вирджиния. – Но без глупостей.

Майер взял трубку.

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Майер, – сказал он. – Да, Дейв, что там у тебя? – Его вдруг осенило, что Вирджиния слышит только половину разговора с дежурным сержантом.

– Майер, нам позвонил недавно какой-то тип. Он услышал выстрелы и крики в соседней квартире. Я послал машину, ребята смотались туда и доложили, что женщина ранена в руку. Ее кавалер утверждает, будто пистолет выстрелил случайно, когда он его чистил. Пошлешь своих ребят?

– Конечно, давай адрес, – сказал Майер, не спуская глаз с Вирджинии.

– Калвер, двадцать девять. Рядом с баром «Веселый». Знаешь?

– Как не знать. Спасибо, Дейв! – сказал Майер и, положив трубку, объяснил: – Звонила одна женщина, и Дейв подумал, что для нас есть кое-какая работенка.

– Кто такой Дейв? – спросила Вирджиния.

– Мерчисон. Дежурный сержант. Что там случилось, Майер? – спросил Бернс.

– Женщина говорит, что кто-то пытается влезть к ней в квартиру. Хочет, чтобы мы срочно прислали кого-нибудь.

Бернс и Майер понимающе переглянулись. С таким звонком положено разбираться дежурному сержанту. Ни к чему беспокоить детективов, если можно сразу связаться по рации с патрульной машиной.

– Надо бы послать человека, – добавил Майер, – или доложить капитану. Пусть сам решает, что и как.

– Ладно, я этим займусь, – сказал Бернс. – Ты не против, Вирджиния?

– Из комнаты не выходить! – предупредила она.

– Это я уже понял. Я просто наберу номер капитана Фрика. Это хоть можно?

– Валяйте, – сказала она. – Но без фокусов!

– Адрес – Калвер, двадцать девять, – подсказал Майер.

– Спасибо!

Бернс набрал три цифры и стал ждать. Капитан Фрик снял трубку на втором звонке.

– Да! – буркнул он.

– Джон, это Пит.

– А, привет! Как дела?

– Так себе, Джон. Не мог бы ты сделать мне одолжение?

– Какое?

– Женщина по адресу Калвер, двадцать девять, жалуется, что к ней кто-то лезет в квартиру. У меня сейчас все в разгоне. Ты не пошлешь туда патрульного?

– Что? – удивился Фрик.

– Я понимаю, просьба необычная, вообще-то мы сами этим занимаемся, но сейчас у меня под рукой никого нет.

– Что? – еще раз переспросил Фрик.

– Ты поможешь нам, Джон?

Прижав трубку к уху, Бернс следил за подозрительно прищуренными глазами Вирджинии. «Ну, проснись, Джон, – молил он про себя. – Догадайся же!»

– Говоришь, вы этим сами занимаетесь? – спросил Фрик. – Вот умора-то! Я из кожи вон лезу, чтобы заставить вас выехать по серьезному вызову, а тут… Ты что, спятил, Пит? Скажи сержанту, и дело с концом. – Фрик

помолчал и спросил: – А вообще, как это к тебе попало?

– Ты займешься этим, Джон?

Фрик расхохотался.

– Разыгрываешь меня, Пит? Ладно, считай, что я клюнул. Как там у вас дела?

Бернс немного помолчал, тщательно обдумывая следующую фразу. Затем, по-прежнему посматривая на Вирджинию, сказал:

– По-разному.

– У тебя голова болит, что ли?

– Не только у меня. Может, сам займешься, лично?

– Чем я займусь?

«Ну, – думал Бернс, – ну же, пошевели мозгами! Хотя бы раз в жизни, черт тебя побери!»

– Это же твоя работа, разве не так? – сказал Бернс.

– Моя работа? Что с тобой, Пит? Ты в своем уме?

– Я думаю, тебе надо бы самому во всем разобраться.

– В чем? Господи Иисусе, да ты рехнулся!

– Я очень на тебя рассчитываю, – сказал Бернс, заметив, как помрачнела вдруг Вирджиния.

– На меня? И что я должен делать?

– Разберись в этом самолично. Спасибо, Джон.

– Слушай, я ни черта не могу понять… – но Бернс уже повесил трубку.

– Договорились? – спросила Вирджиния.

– Да.

– Вот что, – сказала она, – тут у вас телефоны параллельные?

– Да, – ответил Бернс.

– Вот и отлично. Теперь я буду прослушивать все ваши телефонные разговоры.