Текст книги "Дети джунглей (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

– Почему ты носил его с собой?

– Я не знаю.

– Ну, у тебя должна быть очень веская причина для того, чтобы носить при себе заряженный сорок пятый. Револьвер ведь был заряжен, верно?

– Угу, заряжен.

– У тебя есть еще оружие?

– Нету.

– А мы нашли у тебя в комнате тридцать восьмой. Как насчет него?

– Никак.

– Что?

– Тридцать восьмой.

– Объясни, что ты имеешь в виду.

– У него спусковой механизм сломан.

– А тебе нужен был стреляющий револьвер, верно?

– Я этого не говорил.

– Ты сказал, что тридцать восьмой не годится, потому что он не стреляет, верно?

– Ну а какой толк от пушки, если она не стреляет?

– А зачем тебе нужен был стреляющий револьвер?

– Я просто носил его при себе. Я же никого не застрелил, так или нет?

– Нет, не застрелил. А что, хотел кого-нибудь застрелить?

– Конечно, – усмехнулся Азией. – Вынашивал планы.

– И кого же?

– Не знаю, – саркастично ответил Азией. – Все равно кого. Первого парня, который мне встретится! Довольны? Или всех перестрелять! Вас устраивает такой ответ? Я вынашивал планы уничтожения всего человечества.

– Ну, допустим, ты планировал не уничтожение всего человечества, а так, мелкую кражу, а?

– Нет, убийство, – уперся Азией. – Я собирался перестрелять весь город. Что? Теперь довольны?

– Где ты взял оружие?

– На флоте.

– Где?

– На своем корабле.

– Так ты украл револьвер?

– Нет, нашел.

– Значит, кража государственной собственности, верно?

– Я его нашел.

– Когда ты уволился с флота?

– Три месяца назад.

– Работал где-нибудь?

– Нет.

– Где тебя списали на берег?

– В Пенсаколе. [28]28
  Пенсакола – город в штате Флорида, США.


[Закрыть]

– И ты там украл револьвер?

– Я его не крал!

– Почему ты оставил флот? Азией надолго замялся.

– Так почему же ты оставил флот? – повторил начальник полиции.

– Меня оттуда выперли! – выпалил Азией.

– Почему?

– Так захотели! – заорал он.

– Почему?

Азией не ответил.

– Так почему же?

В темном зале установилась тишина. Стиви внимательно смотрел в лицо Азией, на подергивающийся рот, на его непрестанно моргающие глаза.

– Следующий! – сказал начальник.

Стиви проследил, как Азией прошел через сцену и спустился по лесенке с другой стороны, где его встретил полицейский в форме. Он вел себя достойно, этот Азией. Они немного заболтали его в конце, но в целом он справился неплохо. Что с того, что парень таскал при себе пушку? Он был прав, разве нет? Он же никого не застрелил, к чему вся эта шумиха? Ох уж эти копы! Им просто делать нечего, вот они и рыскают по всему городу в поисках парней, которые таскают при себе артиллерию. К тому же бедняга служил на флоте, вот что интересно! Но он вел себя достойно, даже несмотря на то, что нервничал, и очень заметно нервничал.

Мимо Стиви прошли мужчина и женщина и поднялись на сцену. Мужчина был очень высоким – доставал головой до отметки в шесть футов. Женщина была пониже. Выбеленная блондинка, склонная к полноте.

– Их замели вместе, – прошептал Скиннер. – Поэтому и представляют вместе. Считают, что они обычно работают в паре.

– Как тебе этот Азией? – прошептал в ответ Стиви. – Здорово он обвел этих копов вокруг пальца, не так ли? Скиннер не ответил. Начальник полиции откашлялся:

– Макгрегор Питер, сорок пять лет, и Андерсон Марсия, сорока двух лет. Бронкс-один. Взяли в припаркованном автомобиле в Гранд-Конкорсе. Заднее сиденье машины было завалено предметами, включая чемодан, пишущую машинку, портативную швейную машину и шубу. Обвинения не предъявлено. Так как насчет этого барахла, Пит?

– Оно принадлежит мне.

– И шуба, конечно, тоже.

– Нет, шуба Марсии.

– Вы не женаты, точно?

– Нет.

– Живете вместе?

– Сами знаете! – сказал Пит.

– И как насчет этого барахла? – снова повторил свой вопрос полицейский.

– Говорю же, – набычился Пит, – добро наше.

– А почему оно было в машине?

– Ну… мы… ну… – Мужчина надолго замолк. – Мы собирались на прогулку.

– И куда же?

– Куда? Ну… ну, в…

Он снова замолчал и насупился, а Стиви ухмыльнулся, подумав, что за клоун этот парень! Хотя это представление лучше, чем аттракционы на Кони-Айленде. Этот малый не может соврать, если не пораскинет мозгами часок-другой. А его тупая подружка ему под стать. Ради этого стоило сюда попасть!

– Ну… – сказал Пит, все еще путаясь в словах. – Ну… мы направлялись в… ну… в Денвер.

– Зачем?

– Просто поехали отдохнуть, знаете ли, – сказал он и попытался улыбнуться.

– И сколько у вас было денег, когда вас задержали?

– Сорок долларов.

– Вы ехали в Денвер с сорока долларами?

– Ну, у нас было пятьдесят. Да, у нас было скорее пятьдесят долларов.

– Продолжайте, Пит. Что вы собирались делать с тем барахлом в машине?

– Я же говорю. Мы отправлялись в путешествие.

– Ну и ну! Со швейной машинкой? И много вы шьете, Пит?

– Шьет Марсия.

– Это правда, Марсия?

– Да, – заговорила блондинка высоким пронзительным голосом, – я шью много.

– А шуба, Марсия? Она ваша?

– Конечно.

– На подкладке инициалы «Джи Ди». Ведь это не ваши инициалы, Марсия?

– Не мои.

– А чьи?

– Откуда мне знать! Мы купили манто в скупке.

– Где?

– На Миртл-авеню в Бруклине. Вы знаете, где это?

– Да, знаю. А как насчет чемодана? На нем те же инициалы. И эти инициалы не принадлежат ни вам, ни Питу. Как вы это объясните?

– Мы купили его там же.

– А пишущая машинка?

– Она принадлежит Питеру.

– Вы умеете печатать на машинке, Пит?

– Ну, балуюсь понемножку, знаете ли.

– Мы проверим все это добро по списку украденных вещей. Вам ведь известно, что вещи краденые, не так ли?

– Мы все купили в скупке, – упрямо забубнил Пит. – Если эти вещи и были украдены, мы ничего об этом не знаем.

– Вы тоже ехали с ним в Денвер, Марсия?

– Конечно.

– И когда вы решили туда поехать? Несколько минут назад?

– Мы решили это еще на прошлой неделе.

– Вы собирались попасть в Денвер через Гранд-Конкорс?

– А?.. – не понял Питер.

– Ваш автомобиль был припаркован в Гранд-Конкорсе. Что вы там делали с машиной, набитой крадеными вещами?

– Они не краденые, – возразил Пит.

– Мы ехали в Йонкерс, – вмешалась женщина.

– А я думал, в Денвер.

– Да, но нам нужно было сперва починить машину У нас была какая-то поломка в.. – Она замялась и обратилась к Питу:

– В чем там было дело, Пит? Что у нас сломалось?

Пит долгое время соображал, прежде чем ответить.

– Ну… да… ну… маховик, да! Точно. В Йонкерсе есть гараж, где их хорошо чинят. Эти самые маховики.

– Если вы собирались в Йонкерс, тогда почему остановились в Конкорее?

– Ну, у нас возникли разногласия.

– И какого же рода разногласия?

– Ну, не совсем чтобы разногласия. Просто что-то вроде спора.

– О чем?

– О еде.

– Что?!

– О том, что поесть. Я хотел съесть что-нибудь китайское, а Марсия хотела стакан молока с куском пирога. Поэтому мы никак не могли решить, идти нам в китайский ресторанчик или в кафетерий. Вот почему мы и остановились в Конкорее.

– Мы нашли бумажник в вашем плаще, Пит. Он ваш, верно?

– Нет.

– А чей же?

– Не знаю. – Он помолчал, а потом поспешно добавил:

– В нем не было денег.

– Нет. Но там были документы. На имя некоего мистера Симона Грейнджера. Откуда у вас бумажник, Пит?

– Подобрал на обочине. В нем не было денег.

– Может, и все остальное вы тоже подобрали на обочине?

– Нет, сэр. Купил. – Он помолчал. – Я собирался вернуть бумажник, но позабыл сунуть его в почтовый ящик.

– Были слишком заняты планированием поездки в Денвер?

– Да, так оно и было.

– Когда в последний раз вы честно заработали хоть один доллар, Пит?

Пит ухмыльнулся:

– О, это было около трех лет назад, я полагаю.

– Вот перечень их отсидок, – сказал полицейский. – Марсия, 1938 год уголовное наказание, 1939 год – за сокрытие улик, 1940 год – за хранение наркотиков. Вы все еще на игле, Марсия?

– Нет.

– 1942 год – нарушение общественного порядка, 1943 год – снова наркотики, 1947 год… Достаточно, Марсия? Марсия ничего не ответила.

– Пит, – продолжал главный коп, – 1940 год – попытка изнасилования, 1941 год – отказ от воинской повинности, 1942-й – нарушение общественного порядка, 1943 год – попытка ограбления, 1945 год – сутенерство, 1947 год – нападение с нанесением телесных повреждений, отбыл два года заключения в Оссининге.

– Я никогда не сидел, – сказал Пит.

– Судя по этому документу, сидел.

– Никогда я не сидел, – настаивал тот.

– В 1950 году, – продолжал начальник полиции, – нанесение телесных повреждений несовершеннолетнему. – Он замолчал. – Что можете рассказать нам по этому поводу, Пит?

– Я… ну… – Пит сглотнул. – Мне нечего сказать.

– Неужели вам стыдно? Пит ничего не ответил.

– Уведите их отсюда, – распорядился начальник.

– Видел, как долго он их тут мариновал? – зашептал Скиннер. – Он знает, кто они такие, и хочет, чтобы каждый легавый в городе узнавал их с первого взгляда…

– Пошли, – сказал полицейский, беря Скиннера под руку. Стиви смотрел, как Скиннер карабкается по ступенькам на сцену, и размышлял. Парочка была та еще! А посмотришь на них, никогда и не подумаешь, что они такие мошенники. Ну надо же!

– Скиннер Джеймс. Манхэттен-два. Возраст – пятьдесят один год. Бросил мусорный бак в стеклянную витрину магазина «Одежда» на Третьей авеню. Арестовавший его офицер обнаружил его в магазине с кучей пальто. Обвинение не предъявлено. Все правильно, Джеймс?

– Я не помню, – сказал Скиннер.

– Неужели?

– Помню только, как проснулся утром в камере.

– Не помните, как запустили мусорный бак в витрину?

– Нет, сэр.

– Не помните, как брали те пальто?

– Нет, сэр.

– Но вы ведь делали это, как думаете? Дежурный полицейский нашел вас в магазине с кучей пальто в руках.

– Верю вам на слово, сэр.

– На мое слово можно положиться. Особенно если тебя обнаружили в магазине с полными руками товара.

– Не помню, сэр.

– Вы бывали там раньше, верно?

– Не помню, сэр.

– Чем вы зарабатываете на жизнь, Джеймс?

– Я безработный, сэр.

– И когда вы в последний раз работали?

– Не помню, сэр.

– Вы что-то много чего не помните, верно?

– У меня память плохая, сэр.

– Может быть, ваше личное дело напомнит вам кое-что, Джеймс? – спросил начальник.

– Может быть, сэр. Не могу сказать.

– Прямо не знаю, с чего начать, Джеймс. Вы не были идеальным гражданином.

– Неужели, сэр?

– Наш город не хуже других. Итак, в 1948 году – нападение и ограбление, 1949 год – появление в обществе в непристойном виде, 1951 год – кража со взломом, 1952 год – опять ограбление с нанесением телесных повреждений. Вы не такой уж и простой парень, а, Джеймс?

– Как скажете, сэр.

– Да уж скажу. Так что насчет того магазина?

– Я ничего не помню про магазин, сэр.

– Зачем вы туда полезли?

– Я не помню, как лез в магазин, сэр.

– Э-э-э. А это что еще? – вдруг сказал начальник.

– Сэр?..

– Стоит посмотреть чуть пораньше, а, Джеймс? Вот ваше дело. Запись 1938 года. Обвинение в убийстве первой степени, приговорен к смертной казни.

Все собравшиеся легавые принялись перешептываться. Стиви нетерпеливо подался вперед – ему хотелось получше рассмотреть бездельника, который давал ему советы.

– Так что случилось, Джеймс?

– Где случилось, сэр?

– Вас же приговорили к смертной казни, нет? Как получилось, что вы до сих пор с нами?

– Обратился с апелляцией.

– И вторичного слушания не было?

– Нет, сэр.

– Вам здорово повезло, верно?

– Верно, если вы меня спрашиваете.

– Вам удалось избежать электрического стула, и вы еще обижаетесь на судьбу? Ну, на этот раз закон не промахнется!

– Я плохо разбираюсь в законах, сэр.

– Не разбираетесь, говорите?

– Нет, сэр. Одно знаю, если хочешь поднять на ноги весь полицейский участок, нужно только купить бутылочку дешевого винца и распить ее, не вмешиваясь в чужие дела.

– На себя намекаете, Джеймс?

– Именно этим я и занимался, сэр.

– И вы не помните, как залезли в тот магазин?

– Я ничего не помню.

– Хорошо, следующий!

Скиннер медленно повернул голову и встретился глазами со Стиви. И снова во взгляде была та же безмолвная мольба. Потом он отвернулся и поплелся со сцены, вниз по ступеням в темноту.

Рука копа сомкнулась на бицепсе Стиви. На какое-то мгновение он не понял, в чем дело, но потом до него дошло, что он – следующий. Он стряхнул руку копа, расправил плечи, поднял голову и стал подниматься по лестнице.

Стиви тут же почувствовал себя как бы выше ростом. Он ощущал себя актером, выходящим на сцену, чтобы сыграть по собственному сценарию. Над сценой и темным залом с сидящими в нем копами висела аура какой-то нереальности.

Начальник полиции стал читать о нем информацию, но Стиви ее не слушал. Он смотрел на лампы, которые на самом деле не были такими уж яркими и не слепили его. Неужели у них нет ламп поярче? Почему они не направили на него побольше света, чтобы все могли рассмотреть его, когда он будет рассказывать свою историю?

Стиви сделал попытку всмотреться в лица детективов, но не мог их ясно разглядеть. Он слышал голос главного копа, но не различал отдельных слов, улавливая лишь интонацию. Он посмотрел через плечо, хотел увидеть, до какой отметки ростомера достает, но потом встал, расправив плечи, поближе к подвешенному микрофону, потому что хотел, чтобы все услышали, когда он начнет говорить.

– Обвинения не предъявлено, – сделал вывод полицейский. Последовала продолжительная пауза, и Стиви ждал затаив дыхание.

– Тебя задержали в первый раз, Стиви? – спросил коп.

– А вы не знаете? – съехидничал Стиви.

– Я тебя спрашиваю.

– Да, в первый раз.

– Хочешь рассказать нам все?

– А нечего рассказывать. Вы и так все уже знаете.

– Конечно, но мы хотим выслушать твою версию.

– О чем это вы?

– Расскажи нам все, Стиви.

– Хотите прогреметь на весь штат из-за обыкновенного ограбления? У вас что, времени полно?

– Мы никуда не торопимся, Стиви.

– А вот я тороплюсь.

– Куда, интересно? Куда это ты собрался, сынок? Давай рассказывай.

– Что рассказывать-то? Произошло ограбление кондитерской, только и всего.

– Это ты ее ограбил?

– А это вы еще должны доказать.

– Нам уже известно, что это ты.

– Тогда не задавайте глупых вопросов.

– Зачем ты это сделал?

– У меня кончились сигареты.

– Продолжай, сынок.

– Я сделал это, потому что мне так захотелось.

– Зачем?

– Послушайте, вы поймали меня с поличным, поэтому оставим это, а? Зачем напрасно терять время?

– Мы хотим выслушать все, что ты можешь нам рассказать. Почему ты выбрал именно эту кондитерскую?

– Выбрал, и все! Положил в шапку бумажки и вытянул одну.

– Да неужто? Ты ведь не делал этого, Стиви?

– Нет, конечно не делал. Я выбрал эту кондитерскую, потому что там работает только один старый хрен, и я решил, что это будет плевым делом.

– И во сколько ты вошел в кондитерскую?

– Старикан уже сказал вам об этом, не так ли? Послушайте, я понимаю, что стою здесь, чтобы меня могли как следует рассмотреть. Ладно, смотрите, и давайте покончим с этим.

– Так во сколько, Стиви?

– Я не буду ничего вам говорить!

– За исключением того, что нам уже известно.

– Тогда почему вы хотите услышать это от меня? Десять часов вас устроит? Подходит?

– Немного рановато, так или нет?

– А как насчет одиннадцати? Может, эта цифра подойдет?

– Давай остановимся на двенадцати. Это больше подходит.

– Останавливайтесь на чем хотите, – сказал Стиви, довольный, как он справляется. Им все прекрасно известно, поэтому он может себе позволить покрасоваться, показать, что его на пушку не возьмешь.

– Ты вошел в магазин в двенадцать, верно?

– Если вы так говорите, шеф.

– У тебя было огнестрельное оружие?

– Нет.

– А что было?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Я напугал его до смерти своим пронзительным взглядом, вот и все.

– У тебя был автоматически складывающийся нож, не так ли?

– Вы нашли его при мне, зачем спрашиваете?

– Ты воспользовался ножом?

– Нет.

– Разве ты не говорил старику, чтобы он открыл кассу, иначе ты его порежешь? Разве ты этого не говорил?

– Я не записывал на магнитофон все, что говорил.

– Но ведь ты же угрожал ему ножом! Ты заставил его открыть кассу, приставив ему нож к горлу.

– Думаю, да.

– И сколько денег ты взял?

– Вы же отобрали мою добычу. Разве вы не посчитали?

– Уже посчитали. Двенадцать долларов, верно?

– Я не успел сосчитать. Появились представители закона.

– И когда появились представители закона?

– Когда я уже уходил. Спросите легавого, который меня замел. Он знает, когда.

– Однако кое-что еще произошло, прежде чем ты собрался уходить.

– Ничего не произошло. Я обчистил кассу, а потом смылся. Дал тягу.

– На твоем ноже была кровь.

– Да ну? Я вчера вечером разделывал им цыплят.

– Ты ударил ножом владельца магазина, верно?

– Я? Да я никогда в жизни и пальцем никого не трогал!

– Почему ты ударил его ножом?

– Я этого не делал!

– Куда ты его ударил?

– Я его не трогал.

– Он начал кричать?

– Не понимаю, о чем это вы.

– Ты ударил его ножом. Мы это точно знаем.

– Что за чушь!

– Не умничай, Стиви.

– Разве вы уже этого не знаете? Что вам еще от меня надо, черт побери?!

– Нам надо, чтобы ты рассказал нам, почему всадил нож во владельца магазина.

– А я говорю, что этого не было!

– Он вчера был госпитализирован с шестью ножевыми ранениями в грудь и живот. Что ты на это скажешь, Стиви?

– Оставьте свои вопросы для полицейского участка. Я вам больше ничего не скажу.

– Ты получил свои деньги. Зачем ты ударил его ножом? Стиви ничего не ответил.

– Ты испугался?

– А чего бояться-то? – заносчиво ответил Стиви.

– Ну, я не знаю… Испугался, что он расскажет, кто его ограбил. Испугался, что он начал кричать. Чего ты испугался, сынок?

– Да ничего я не испугался! Я велел старому негодяю держать рот на замке. Ему нужно было меня послушаться!

– А он открыл рот?

– Спросите его.

– Я тебя спрашиваю!

– Да, он не стал молчать. Он начал вопить. Сразу после того, как я обчистил кассу. Идиот чертов, из-за каких-то двенадцати долларов начал вопить как резаный!

– И что ты сделал?

– Велел ему заткнуться.

– А он не послушался?

– Да, не послушался. Поэтому я его ударил, а он все орал. Поэтому… поэтому я и пощекотал его ножичком.

– Шесть раз?

– Я не знаю, сколько раз. Просто… ударил, и все. Ему не нужно было вопить. Спросите его, сделал ли я ему что-нибудь плохое. Давайте, спросите! Он вам скажет. Я и пальцем к нему не прикоснулся, пока он не начал вопить. Пойдите в больницу и спросите его, тронул ли я его пальцем. Давайте, спросите его!

– Мы не можем, Стиви.

– Поче…

– Он умер сегодня утром.

– Он…

На мгновение мысли у Стиви перепутались. Умер? Коп сказал – «умер»?

Теперь зал притих в удивленном молчании. И до этого все слушали его внимательно, но сейчас тишина была какая-то другая, и от этой тишины ему стало вдруг холодно, и он посмотрел на свои ботинки.

– Я… я не хотел, чтобы он умер, – пробормотал Стиви. Полицейский стенографист поднял голову:

– Чего он не хотел?

– Чтобы он умер, – шепотом повторил какой-то полицейский в форме.

– Что? – снова не расслышал стенографист.

– Он не хотел, чтобы он умер! – завопил коп. Его голос эхом отозвался в тишине зала. Стенографист наклонил голову и принялся что-то царапать в своем блокноте.

– Следующий! – сказал начальник полиции. Стиви сошел со сцены. В голове у него было на удивление пусто, ноги почему-то стали свинцовыми. Он прошел за копом до двери, а потом потопал вместе с ним к лифту. Они оба молчали, пока двери лифта не закрылись.

– Для первого дела ты серьезно влип, парень, – сказал коп.

– Он не должен был умирать! – отчаянно крикнул Стиви.

– А тебе не нужно было тыкать в него ножом, – заметил полицейский.

Стиви попытался вспомнить, что говорил ему Скиннер до предварительного слушания, но шум лифта мешал ясно мыслить. Он вспомнил лишь одно слово «соседи», когда лифт опустился в подвал, чтобы Стиви присоединился к ним.

Порочный круг

Все было слишком просто. Замок я открыл почти за десять секунд, а воспользовался-то всего-навсего пилочкой для ногтей! Я вошел в дом с холода, тихонько прикрыл дверь за собой и замер, прислонившись к двери спиной. Я никуда не спешил. Вытащил свой сорок пятый из кармана пиджака и проверил обойму. Потом вставил ее на место. В темноте прихожей раздался легкий щелчок.

Комнаты располагались по обе стороны от прихожей: с одной стороны – кухня, с другой – гостиная и спальни. Я знал расположение дома наизусть, потому что мистер Уильяме раз сто прошелся со мной по плану.

– Это дело стоящее, Мэнни, – приговаривал он. – Настоящее. Сделаешь, можешь считать себя одним из нас. Одним из нас.

Мне это здорово понравилось. Он выбрал для дела именно меня, и я знал, что дело это важное. Он мог бы выбрать любого из парней, но он хотел, чтобы все было сделано как надо, поэтому-то и пришел к Мэнни Коулу, то есть ко мне. И теперь я попаду наверх, тоже стану боссом. Поэтому все должно быть сделано на высоте.

В гостиной темнота, как и предупреждал меня мистер Уильяме. Я спустил свой сорок пятый с предохранителя и ступил на толстый ковер, которым была устлана прихожая. В задней части дома из-под узкой щели под дверью одной из спален пробивался янтарный свет и растекался по ковру тонкой, теплой лужицей. Я медленно прошел через гостиную, мимо спинета [29], стоящего у одной стены, мимо большого, как витрина, окна с задернутыми занавесками. Я прошел прямо к музыкальному центру, покрутил пару секунд ручки настройки, а потом включил его на полную мощность.

В комнате, расплескав тишину дома, завопил ритмичный свинг. Я отрегулировал звук почетче, прислушиваясь к высоким завываниям трубы, прорывающимся через ударные.

Дверь спальни распахнулась, и оттуда вышел Галлахер.

Он был в трусах и майке. Трусы в синюю полоску топорщились у него на толстом животе. Он вразвалку проковылял вперед. Его пальцы-сосиски шарили по стене в поисках выключателя, а на лице было написано удивление. Наконец послышался тихий щелчок, и гостиная наполнилась светом. При освещении он выглядел еще хуже.

По всему лицу у него была размазана помада, и я знал почему, но в данный момент меня это не трогало. Меня занимал только сам Галлахер. Его голубые глазки были широко расставлены и глубоко сидели в складках мясистого лица. Когда он увидел у меня в кулаке сорок пятый, рот у него раскрылся, да так широко, что я даже подумал, как бы у него вставная челюсть не вывалилась. Потом лицо Галлахера побледнело, и его стала бить дрожь, так что жир его дрожал, словно желе.

– Кто.., кто вы такой? – еле выговорил он.

– Меня послал мистер Уильяме, – не удержался я от смешка.

– Уильяме! – вырвалось у него, словно взрыв, и лицо его стало еще бледнее. Он понял, что за этим последует.

– Мистеру Уильямсу не нравится, как вы справляетесь с делами, – сказал я.

Галлахер облизнул губы.

– И что именно ему не нравится?

– Многое, – поведал я. – Например, вчерашнее ограбление мехового магазина. Ему не нравится, когда дела делаются таким образом.

– Эти меха – мои! – заорал Галлахер, стараясь перекричать вой трубы. – И Барт об этом знает!

– А мистер Уильяме говорит, что его, – покачал головой я. Музыка прекратилась, заговорил диктор. Его голос в тишине комнаты звучал довольно странно.

– Итак.., итак.., что вы собираетесь делать?

– Собираюсь убить тебя, Галлахер.

– Ради Бога, мальчик, ты не можешь…

– Еще как могу, – сказал я ему, – как только музыка опять начнется. Если веришь в Бога, молись!

– Послушай, мальчик, ради…

– Галлахер, это моя работа. Как уборка мусора или чистка ботинок. Только и всего. А что касается тебя, то я глух. Понимаешь? Ровным счетом ничего не слышу. Я глухой.

Тут опять по радио стали передавать музыку, и на лице Галлахера отразилась настоящая паника. Он увидел, как потяжелел мой взгляд, развернулся и бросился бежать в спальню. И тогда-то я и нажал на спусковой крючок. Я держал револьвер низко, приподняв дуло, так что пуля должна была уйти чуть вверх.

Первая попала ему как раз над почками, развернула и припечатала к стене. Похоже, он растерялся – не знал, то ли унимать кровь, то ли прикрыться руками. И пока он решал, как поступить, я всадил в него еще пару слив. Они попали ему в лицо, чуть было не оторвав голову.

Он упал на пол, и до того, как он затих, его жиры колыхались еще пару секунд.

Я долго смотрел на образовавшуюся под его головой кровавую лужу. Потом отвернулся.

– Давай выходи! – сказал я.

Из спальни послышалось тихое всхлипывание, но никакого движения не последовало.

– Давай, давай!

Я услышал шлепанье босых ног по ковру, а потом в дверном проеме появилась она. Она накинула на себя халат, и, видимо, в спешке, потому что еще завязывала поясок на талии. Очевидно, халат принадлежал Галлахеру, поэтому не слишком-то прикрывал ее. На кармане были инициалы “Р. Г.”, но сам карман находился совершенно не на том месте. Он располагался где-то справа от ее округлого плеча.

На голове у нее было воронье гнездо из волос угольного цвета, и прядь закрывала ей один глаз. Ее губы носили следы поцелуев, так бывает, когда помада въедается в кожу. Еще несколько минут назад ее взгляд был, возможно, капризным, но теперь в нем стоял лишь страх. Губы ее слегка приоткрылись, глаза быстро стрельнули на сорок пятый, а потом на Галлахера. Она вобрала в себя воздух и отступила на шаг.

Она не сказала ничего, только смотрела на меня с ужасом во взгляде широко раскрытых карих глаз и продолжала отступать назад, двигаясь к кровати. Она чуть было не споткнулась о свои шелковые чулки и белье, кучкой лежавшие на полу. Быстро взглянув вниз, она восстановила равновесие, а потом запахнула на груди халат.

Мгновение колебалась, с трудом сглотнула, и ее рука замерла на полужесте.

– Такого жирдяя, как Галлахер, – заговорил я, качая головой, – нельзя было не пришить. Она смотрела на меня во все глаза.

– Но ты же.., ты еще совсем ребенок!

– Заткнись!

– Послушай, я… Да мне этот Галлахер шел и ехал! Я просто была тут, понимаешь? Я пришла по вызову. Это – моя работа, как ты сказал Галлахеру. Моя.., мой бизнес.

– Конечно, – сказал я, ухмыльнулся и сделал шаг к ней. – Ты боишься, беби?

– Н-н-нет.

– А стоило бы! Стоило бы, черт побери, бояться!

– Малыш, пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь. Все. Все, что скажешь, малыш. Только…

– Только – что?

– Только… Все, что ты скажешь.

– Хочешь убраться отсюда живой? – поинтересовался я. – Верно?

Она улыбнулась и сделала шаг ко мне, теперь уверенная в себе, в своем теле и в том, что оно ей поможет.

Когда я выстрелил, улыбка все еще была у нее на лице. Я убрал ее быстро и чисто. Одним выстрелом. Пуля попала ей в переносицу. Она умерла еще до того, как упала на ковер.

Быстро и тихо я вышел из дома.

***

Бетти меня не поняла. Не взяла в толк ничего из того, что я ей сказал. Она сидела, держа перед собой газету в левой, а чашку кофе – в правой руке. Пар от кофе поднимался перед ее носом ароматной волной.

Она не понимала и не одобряла этого. Об этом говорил ее рот.

– Когда ты дуешься, у тебя препакостный вид, – сказал я ей.

– Тогда этот препакостный вид у меня будет еще долго, – огрызнулась она.

Бетти была блондинкой почти девятнадцати лет с коротко стриженными волосами, подчеркивающими овал ее лица. У нее зеленые глаза, которые в данный момент метали в меня молнии, и мелкие белые зубки. Ее родители разошлись, когда ей исполнилось семнадцать, и она поступила на работу в деловой части города и сняла себе отдельную квартиру. Она была моей девушкой, а к тому же лакомым кусочком, когда не злилась, как сейчас.

– Послушай, беби… – начал я.

– Не называй меня беби, Мэнни. Не смей!

– Ну какого черта ты хочешь? – Я тоже начал слегка раздражаться. Серьезно, черт побери! С меня хватит!

– Ты прекрасно знаешь, чего я хочу, – огрызнулась она.

– Не знаю и знать не желаю!

Выражение ее лица смягчилось. Такая она мне всегда нравилась. Да и голос ее звучал теперь по-другому.

– Когда этому наступит конец, Мэнни?

– Не понимаю, о чем ты? Она опять вспыхнула гневом.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я, черт тебя подери!

– Ладно. Знаю. Это никогда не кончится. Довольна?

– И кто у тебя следующий на очереди? Кого ты собираешься убить?

– Никого, – огрызнулся я. – Я не собираюсь никого убивать. И не убивал никогда. Заруби себе на носу!

Она ударила по газете тыльной стороной руки.

– Этот Галлахер и девушка…

– Я ничего не знаю об этом Галлахере. И я ничего не знаю о его шлюхе, черт побери!

Бетти посмотрела на меня через стол и медленно покачала головой:

– Ну и дурак же ты, Мэнни! Какой же ты дурак!

Я резко встал и так сильно отодвинул стул, что он упал.

– Не хочу слушать этот вздор! Чтоб мне провалиться!

– И куда ты отправляешься? – спросила она.

– Не твое дело! Черт побери!

– К своим дружкам? К своему дорогому мистеру Уильямсу?

– Думай что хочешь! – сказал я ей, хлопнул дверью, вышел на улицу и пошел к “шевроле”, стоящему у обочины.

Я рванул дверцу, чуть было не оторвав ручку, и плюхнулся на сиденье. С такой, как Бетти, разве поладишь, черт возьми! Она не понимает, что через несколько лет я буду ездить уже на “кадиллаке”, что у нас будет все самое лучшее! Она не понимает, что меня тошнит от Броуксвилля, что я хочу быть в первых рядах, хочу наслаждаться славой. Или, может, она думает, что это совсем просто? Стоит подойти к какому-нибудь парню и сказать: “Слушай, мне надо выдвинуться. Дай мне какое-нибудь поручение”.

Конечно, она думает, что так оно и есть!

Черт возьми! В этом мире приходится бороться за все. За твоей спиной всегда ждет другой, готовый попасть на твое место, стоит лишь один раз оступиться. Но я не дам ему такой возможности. Мистер Уильяме выбрал меня. Он поручил мне убрать Галлахера, несмотря на то, что дюжина парней уже потирали руки и облизывались в предвкушении. Уж можете мне поверить!

А она еще и наезжает на меня! Не понимает, что я делаю это ради нас двоих и что Мэнни Коул скоро будет большим человеком, почти таким же влиятельным, как мистер Уильяме.

Я включил зажигание, завел тачку и отъехал с обочины. Она поймет. Когда ко мне денежки потекут, она быстренько запоет по-другому. Как только к нам денежки потекут!

***

Когда я отыскал Терка, тот был под марафетом. Он несколько секунд пялился на меня остекленевшими глазами, а потом в конце концов выговорил:

– Эй, Коул! Как делишки?

Я вспомнил времена, когда Терк был важной птицей в организации. Вспомнил, сколько мне стоило, чтобы приблизиться к нему, и все только для того, чтобы оказаться рядом с мистером Уильямсом. Теперь он уже не такая важная птица.

– Что слышно, Терк? – спросил я.

– Слышал, ты отлично провентилировал Галлахера, – сказал он. – Очень даже неплохо. Я поплевал через плечо.

– Смотри, – сказал я, – а то еще сглазишь!

– Ну что ты, Коул, что ты!

Его глаза снова приобрели сонное выражение. Он уже давно сидит на игле. Мне стало жалко этого неудачника. А ведь когда-то был большим человеком! До того как упала его популярность и до того как он впервые попробовал героин. Теперь он обслуживал попойки, жарил цыплят для больших шишек, когда они того требовали, и все такое прочее. У него на руках следы от внутривенных уколов идут в два ряда, и он уже начал второй ряд на ногах. И на этого парня несколько лет назад я смотрел снизу вверх в восхищении!