Текст книги "Последний уик-энд"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глаза Грега сузились. Он осторожно закрепил преимущество.

– Ты должен признать, она была хорошенькая куколка, – сказал он елейным голосом.

– Я никогда не видел ее.

– Но ты же был в ее палате. Разве не помнишь?

– Я не помню никакой Клер Коул.

– Но ты знаешь ее имя?

– Конечно, я знаю ее имя. Что, черт возьми, в этом такого необыкновенного? Все на «Сайксе» знают, как ее звали. Она была убита на нашем корабле.

– Я знаю это.

– О’кей, если знаешь, отвали. У меня от тебя голова разболелась.

– Это так неприятно? Не думал, что от разговоров о мисс Коул у тебя голова заболит. Мне очень жаль, приятель.

– У меня не от разговоров о ней голова болит, просто от разговоров.

– Она была славной девушкой. Жаль, что этот подонок Шефер убил ее?

– Как ты думаешь, ему что-нибудь откололось?

– Не знаю.

– Это вполне возможно. Она была горячая, наша мисс Коул. Мне кажется, она вовсю погуливала. Она была…

– Мне наплевать, что Клер… – он оборвал себя. В комнате внезапно воцарилось молчание. Грег наблюдал и ждал. – … что Клер Коул делала в свое свободное время. Меня это не касается.

– Нет, – сказал Грег, – конечно, нет.

– Так что отвяжись.

– Ладно. Мне просто не нравится, когда убивают курицу, несущую золотые яйца. Понимаешь? Она, черт возьми, могла бы расширить сферу своей деятельности. Могла бы кого-нибудь из нас, бедняг, включить. Тебе бы не хотелось этого, дружок?

– Я даже не знаю, как она выглядела.

– Такая хорошенькая, как мисс Коул? Как ты мог пропустить ее?

– Я не знаю, как она выглядела, – настаивал он.

– М-м-м, – сказал Грег. – Ты много потерял. Там было на что посмотреть. Ею стоило заняться.

– Так что же ты не занялся?

Грег наблюдал. Что-то происходило. Негодяй начал запираться. Что-то заставило его прикусить язык. И Грег был уверен, что сегодня его уже не растормошить.

– Шефер никогда не рассказывал тебе, какая она?

– Нет.

– О всяких там поцелуях…

– Я никогда не спрашивал.

– А мне кажется, тебе было бы интересно.

– Это было личное дело Шефера.

– Естественно. Даже если ты сам на нее глаз положил.

– Это ты говоришь так, не я.

– Но мы ведь оба знаем, что это правда.

– Я знаю только то, что я читал в газете.

– Ты читал о том, как ее нашли? Синяки на горле, задранная юбка? Ты читал это, приятель?

– Да, читал.

– Наверно, это было интересно.

– Очень.

Грег поднялся.

– Увидимся, приятель. – Он остановился у двери. – Жаль, что Шефер пришил твою милую.

– Пошел ты знаешь куда… – он перевернулся в кровати и натянул до шеи одеяло.

Она избегала его палаты, потому что ощущала неуверенность в своих чувствах и хотела подумать. В нем было что-то очень привлекательное, обаяние юности, хотя она знала, что он, без сомнения, старше ее. Но в нем было это – неиспорченная откровенность молодости. Ей нравилась эта откровенность, и ей нравилось его… Да, его обожание. Он очень отличался от Чака своей уверенной, дерзкой манерой, но эта дерзость не раздражала ее. Это ее не раздражало, потому что она чувствовала, что он вел себя нагловато не для того, чтобы казаться тертым парнем. Он вел себя нагловато, потому что говорил то, что думал. И вряд ли это можно было назвать наглостью.

Еще он немного пугал ее. Нет, не слишком пугал, но от него исходило ощущение мужской силы. Да, именно это, мужская сила. Эту мужскую силу можно было обонять, увидеть в глазах, увидеть в жестоком – и одновременно мальчишеском – изгибе рта. Эта сила пугала ее. Но и возбуждала. То же самое, правда, можно было сказать и про Чака. Он тоже был мужчиной, он тоже возбуждал ее. Почему он, черт возьми, не позвонит или не напишет?

Все это случилось со мной слишком поздно. Вот в чем беда, подумала она. Я новичок в этой игре. И все потому, что я начала играть в нее, когда большинство других девушек уже полностью ей овладели.

И еще, конечно, нужно было думать о погонах. Само звание младшего офицера мало что значило. Сами по себе погоны мало что значили. Значение имело то, что стояло за ними. Работа медсестры. И она не хотела лишиться этого только из-за того, что ей понравился какой-то матрос. И все же они бы могли надеть гражданское, кто узнает? Что плохого в том, чтобы сходить вместе в кино или пообедать, если они оба будут в штатском? Как об этом можно узнать? Что в этом может быть плохого? Ничего плохого, только если нас не поймают.

А как нас могут поймать?

Вариантов множество. Они могли случайно встретить офицера, которого она знает, или офицера, который знает ее спутника и знает, что он матрос. Но шансы были очень малы, особенно если бы они пошли в кино, скажем, за пределами Норфолка. Они могли бы даже съездить в Ричмонд и обратно, в кино или на обед, и не будет никаких неприятностей, если они будут осторожны. А им придется быть осторожными.

Нужно просто решить, стоило это того или нет? Если бы только Чак написал или дал знать, что все еще жив… Ему, наверное, все равно. Лейтенант, наверное, всего лишь развлекался, но он казался таким искренним, о, Чак, почему ты не спешишь назад? Неужели ты не чувствуешь, что я пытаюсь принять решение, и как я могу решить что-то, когда ты где-то в Нью-Джерси, а он здесь, прямо здесь, с этими своими глазами, и этим жестоким ртом, и этими сильными руками. Чак, Чак, почему ты не звонишь? Неужели ты не хочешь позвонить мне?

Она избегала 107-й палаты, потому что не хотела принимать решение, которое от нее требовали. И поэтому она удивилась и почувствовала себя в ловушке, когда встретила его однажды вечером в коридоре, в выцветшем халате и тапочках ходячего больного. Она натолкнулась на него, поворачивая за угол. Он схватил ее, потащил снова за угол в маленький коридорчик, заканчивающийся тупиком, где не было ничего, кроме ящика с инструментом.

– Где ты была? – прошептал он.

– В госпитале. Мне… мне дежурство поменяли.

– Не лги мне, Джейн. Если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, скажи об этом. Но пожалуйста, не лги мне.

– Извини. Я пыталась что-то решить. Вот почему я… я избегала тебя.

– Ты решила?

– Нет.

– Когда, Джейн? Меня выпишут через несколько дней. Ты ведь знаешь это.

– Да, знаю.

– Милая…

– Пожалуйста, не торопи меня. Дай мне подумать. Неужели ты не видишь, что я…

Его руки были у нее на плечах.

Он вцепился ей в халат.

– Господи, какая ты красивая, – прошептал он. – Джейн, Джейн…

Он притянул ее к себе. Она непроизвольно подняла лицо, и он прижался к ее губам своими губами. Удивительно ласковыми для такого жестокого рта. Он был нежен, и она потонула в нежности его поцелуя. Она придвинулась ближе, его руки крепко обвились вокруг нее, и она ответила на поцелуй.

Ей было приятно его крепкое объятие, неожиданная нежность его рта. Затем она отвела голову, и его губы скользнули по ее подбородку.

Она уткнулась ему в плечо, все еще тесно прижимаясь к нему и чувствуя легкую слабость и головокружение от его поцелуя, силы его рук, близости его тела.

– Ты согласна, Джейн?

– Да.

– Ты хочешь этого?

– Да. – Она все еще чувствовала слабость. Она отчаянно прижалась к нему, стараясь прийти в себя.

– В пятницу, – сказал он. – Меня выпишут к этому времени. Мы пойдем в кино в Ньюпорт-Ньюс. Хорошо?

– Да. – Она отстранилась от него. – Ты должен позволить мне уйти сейчас. Кто-нибудь может прийти.

– В восемь часов, Джейн, – сказал он. – В гражданском. Ты знаешь там кинотеатр?

– Да.

– В восемь часов, в пятницу. Джейн, я…

– Не надо, не говори ничего.

– Хорошо, потом.

– Да, потом. Сейчас давай пойдем. Пожалуйста.

Он поцеловал ее снова, затем быстро развернулся и пошел по коридору. Она следила за ним, пока он не скрылся из виду, потом безвольно прислонилась к стене и подумала: «В пятницу вечером. В пятницу вечером».

В четверг днем они сидели в солярии на шестом этаже. Стекло было вставлено на место в ожидании натиска зимы. Стекло шло от пола до потолка, заменяя сетки, которые вставлялись на лето. Они сидели вместе, трое мужчин, и смотрели на базу.

Первым поднялся Гиберт.

– Пойду вниз, сосну немного. О’кей, Грег?

Грег кивнул и ничего не сказал.

– Одно плохо. Если у тебя редкая болезнь, – сказал Гиберт, – все обращаются с тобой, как с ходячей пробиркой. Черт возьми! Будущее всего человечества, может быть, зависит от того, что они на мне выяснят.

– Тебе цены нет, – сказал Грег. – Иди вниз и попроси кого-нибудь из медсестер запереть тебя в ящик. Нам бы не хотелось потерять тебя.

– Грег, нахал, – сказал Гиберт. – Ну, я пошел. – Он помолчал. – Никто в теннис сыграть не хочет?

Никто не ответил.

Гиберт пожал плечами и пошел прочь. Он наблюдал за тем, как Гиберт прошел мимо Грега и вышел в коридор. Через некоторое время он услышал, как взвыл лифт, двери открылись со скрипом и шумно захлопнулись. Затем снова завывание.

Он повернулся к Грегу.

– Ты, должно быть, счастлив? – сказал он.

– Почему? – не понял Грег.

– Я завтра выписываюсь.

– Мы будем скучать по тебе, приятель. Нечасто встретишь такого профессионального симулянта.

Он улыбнулся. Сейчас он мог позволить себе эту роскошь – улыбаться. Сейчас даже Грег не мог влезть ему под кожу. С Джейн все было решено. Завтра вечером. После этого – черт, все будет просто.

– Чему ты усмехаешься? – спросил Грег.

– Ничему.

– Не думал, что ты будешь так радоваться выписке. Я заметил, у тебя шашни с мисс Дворак. – Грег сделал паузу. – У вас с ней далеко зашло?

– Черт возьми, Грег, – сказал он, изображая невинность. – Я знаю свое место. Мисс Дворак – офицер.

– Но и Клер Коул была офицером, – резко сказал Грег.

– Я не знал Клер Коул. Но даже если бы знал, я бы уважал офицерские погоны.

– Вы были знакомы так хорошо, что ты знаешь и это?

– Что?

– Что она была младшим офицером?

– Все на «Сайксе» знают это.

– Понятно. Включая Шефера.

– Включая Шефера.

– Он казался милым мальчиком, этот Шефер. Не тот тип, чтобы заводить романы. Не тот тип, чтобы убивать.

– Нет?

– Нет. – Грег помолчал. – Ты больше смахиваешь на такой тип.

– Что ты имеешь в виду? – Он сидел, выпрямившись на своем стуле, уставившись на Грега.

Глаза Грега сузились, он посмотрел на моряка и понял, что тот отреагировал чересчур нервно. А ему надо бы быть осторожным.

– Да, – медленно сказал Грег, как будто у него в голове зарождалась мысль. – Да. Ты как раз похож на того, кто может убить.

– Что ты, черт возьми, знаешь об убийцах? – спросил он спокойно, очень внимательно наблюдая за Грегом. Ему не нравилось это коварное выражение лица санитара.

– Ничего. Только то, что я могу учуять. Ты представляешься мне убийцей. Я могу представить тебя убийцей. В драке ты, наверное, настоящий подонок.

– Я никому не дам спуску.

– Да, с женщинами – то это проще.

– О чем ты говоришь?

– Женщину, наверное, ударить нетрудно.

– Я ни разу в своей жизни не ударил женщину.

– Нет?

– Нет.

– А кто ударил Клер Коул?

– Шефер.

– Да? Это написано в газете?

– Да, именно так.

– Но мы – то знаем, как было дело.

Он был настороже. Все его чувства были настороже. Он уставился на Грега и спросил себя, не блефует ли санитар. Откуда он может знать?

Откуда он только может…

– Что ты имеешь в виду?

– Мы, бывало, часто болтали с Клер, – сказал Грег. Его взгляд стал еще более коварным.

– О… о чем?

– О многом. О жизни. О свободе, – Грег выдержал паузу, – о мужчинах.

– С чего бы ей говорить с тобой?

– Я умею сочувствовать. Она рассказала мне все о Шефере.

– Да? – он почувствовал облегчение. Грег ничего не знал.

– И о тебе, – внезапно сказал Грег.

– Обо мне? – он фыркнул. – Ха, это шутка.

– Как ты с ума по ней сходил, – сказал Грег, вставая и подходя ближе к его стулу, спиной к огромному стеклу, окружающему солярий.

– Ты псих!

– Как ты сходил с ума по ней. Как ты и она крутили здесь в госпитале, прямо под носом у Шефера.

– Вали отсюда. Размечтался. Ты никогда не говорил с ней.

– Говорил, приятель, говорил.

Грег говорил правду? Он не мог быть уверен. Господи, неужели Клер говорила с ним? Но откуда вся эта чушь про Шефера? Нет, он блефует.

– Ты блефуешь.

– В чем?

– Что говорил с Клер. Ты никогда не говорил с ней.

– С чего мне блефовать?

– Ты хочешь, чтобы я сказал, что я знал Клер. Ты меня снова подкалываешь, вот и все. – Он быстро оглядел солярий. Слава богу, они были одни. Никто не слышал этого разговора. Они были вдвоем наверху.

– У тебя есть что скрывать! – заорал Грег. – Ты думаешь, я не знаю, что ты был знаком с Клер?

– Я не был с ней знаком.

– Ты врешь. Ты познакомился с ней здесь, и вы встречались с ней на берегу.

– Какого черта! Ты… ты… я не знал ее!

– Она сказала мне это. Она сказала, что ты душка.

– Она врала. Я не знал ее.

– Она сказала, что спала с тобой.

Обвинение повисло в тишине солярия. Он сидел, наблюдая за Грегом, чувствуя, как у него на лбу проступил пот, мучительно стараясь понять, что же знает Грег…

– Когда она говорила тебе это?

– Как раз перед смертью, – резко бросил Грег. – Как раз перед тем, как пойти на «Сайкс».

– Она… обо мне? Она упоминала меня?

Грег быстро подался вперед, оскалившись.

Его глаза сверкнули.

– Она сказал, что идет на «Сайкс», чтобы встретиться с тобой. Вот что она сказала!

Он соскочил со стула.

– Ты говорил об этом кому-нибудь?

Грег сделал шаг назад. Его лицо внезапно побелело.

– Ты… ты… – Он собирался с мыслями, у него перехватило дыханье. – Так ты… Это все правда?! – Его глаза расширились от изумления и чего-то еще. В них мелькнул страх. Он отступил еще на шаг, будто ожидая нападения. – Я… я придумывал все это, хотел тебя… Но это правда? Господи, ты убил ее? Господи, ты убил Клер Коул?!

Он ударил санитара. Грег, споткнувшись, шатнулся назад. Он ударил снова, на этот раз сильнее. Санитар пытался устоять, теряя равновесие. Он надвинулся на Грега и вложил в удар всю силу. Он видел, как тот отлетел назад, и услышал звон, когда тело Грега ударилось о стекло. Грег задержался на минуту, стекло задрожало, не выдержало, и он вылетел навстречу холодному зимнему воздуху с широко раскрытыми глазами, цепляясь руками за пустоту.

Он выскочил из солярия. Услыша шаги в коридоре, быстро нырнул за угол, где его не было видно.

… Когда Грег ударился о мостовую шестью этажами ниже, его глаза все еще были широко открыты от недоумения и страха. Его череп раскололся, выплеснув на землю жизнь и душу.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

На острове Бригантина, рядом с побережьем Нью-Джерси, стояла гостиница. Когда-то здание служило казармой для летчиков, но затем его передали ВМС для радиолокационной школы.

На первом этаже перед пультом управления радара уже пятый час подряд сидел Мастерс со своими подчиненными. Отрабатывался перехват вражеского бомбардировщика. Дело не клеилось, и Мастерс был раздражен.

– Что, черт возьми, с тобой, Зингер? Ты что, спишь на ходу?

– Было много помех, отражение от земли.

– Чушь. Какая тут земля? Одна вода до самой Англии.

– Значит, шторм виноват.

– Ладно, хватит, Зингер. Ты его засек только в тридцати милях, и наши не успели его перехватить. Всем быть в комнате тридцать три через десять минут. Сделайте перекур, и не опаздывать. Займемся обнаружением торпед.

– Мы уже делали это, – пожаловался Крауз, один из операторов.

– И будем делать до тех пор, пока толком не научимся, – отрезал Мастерс. – Можете идти курить.

К Мастерсу подошел Эндрю Брэг, юный младший лейтенант, только что из школы связи.

– Вам не кажется, мы слишком круто взялись за дело?

– Что? – спросил Мастерс, поражаясь, почему именно под его начало попадали все идиоты в чине младшего лейтенанта.

– Вам не кажется, сэр, что людям немного тяжело?

– Почему? – раздраженно спросил Мастерс.

– С тех пор как мы здесь – никаких увольнений. Дежурства по двадцать четыре часа в сутки. Все время занятия, только перекур и перерыв на обед. Не знаю, сэр…

Мастерс кисло оглядел Брэга.

– Скажите мне, младший лейтенант, вы что, черт возьми, думаете, мы здесь на пикнике?

– Что, сэр? – Брэг вздрогнул.

– Мы здесь для того, чтобы эти люди сработались, как один четко отлаженный механизм. Мы будем кораблем радиолокационного дозора, Брэг. Вы знаете, что это означает? Это означает, что судьба «Сайкса» и всего оперативного соединения позади «Сайкса» будет зависеть от эффективности нашей радиолокационной завесы. Знаете, сколько у нашего корабля будет времени в запасе?

– Нет, сэр.

– Считанные минуты, Брэг. Статистику приводить не буду, но я хочу вбить в головы всем нашим, что сейчас все им может казаться шуткой, но может прийти день, когда все будет серьезно. Чертовски серьезно. И они должны быть к этому готовы.

– Конечно, сэр.

– Так что не говорите мне, что я их загнал. Я не слезу с них столько, сколько нужно. И до тех пор, пока не увижу, что что-то начинает получаться, увольнительных не будет. Я сам был в увольнительных, Брэг?

– Нет, сэр.

– Совершенно верно, не был. И я вам кое-что еще скажу, Брэг. Я уже целую неделю до смерти хочу позвонить одной девушке. Она сейчас в Норфолке. И мне хочется быть там, и я хочу, чтобы она знала это. Но как только я оказываюсь в шести ярдах от телефона-автомата в вестибюле, сразу же кто-нибудь появляется с очередным приказом от командира части. У меня времени нет даже ей письма написать. Так что не хнычьте по поводу людей. Мы все люди, Брэг. К черту морской жаргон. И мне это нравится ничуть не больше, чем любому из нас.

– Понятно, сэр.

– Не печальтесь так. Соберите остальных офицеров, проведем небольшое совещание, прежде чем начнем с торпедами. Несите свои сигареты.

– Есть. сэр.

– Брэг!

– Слушаю, сэр.

– Вы бы не могли заменить меня сегодня на ночном дежурстве, чтобы я все-таки написал свое письмо.

Брэг выглядел откровенно разочарованным.

– Как скажете, сэр.

– Оставим это. Я пошутил. Тащите сигареты и вызовите остальных офицеров. У нас много работы.

На базе в Норфолке шли разговоры. Много разговоров.

– Конечно, я знал Грега Бартера. Славный был парень. Он же раньше работал санитаром в психушке. Я всегда говорил, что это заразное.

– Грег Бартер? Да, хороший парень, мой приятель. Склонен был к меланхолии, однако. Надо было это как-то предвидеть. Хотя никогда не знаешь, когда проявится желание покончить с собой.

– Я с самого начала понял, что он псих. – И еще говорили… Грег думал слишком много. Когда начинаешь думать, понимаешь, что сам себе не нравишься. Бац – и прыгаешь из окна.

– Мне нравился Грег. Не думаю, чтобы он выпрыгнул через это стекло. Он, наверное, поскользнулся.

– Совсем один в солярии. Кто, черт возьми, знает, что на самом деле произошло. Только один человек знает – Грег Бартер. Но он уже никому не расскажет, кроме святого Петра.

Знали двое. Один из них, может быть, рассказывал святому Петру, а может, и нет.

Другой не рассказывал никому.

Он стоял в туалете и тщательно брился, очень тщательно. Он хотел хорошо выглядеть сегодня вечером. Сегодня она в первый раз увидит его не в пижаме или халате. Он знал, что первое впечатление – самое главное.

Джейн Дворак, ягненок, которого вели на бойню.

Ну, не совсем на бойню, скорее в Уилмингтон. И не сегодня, конечно. Основное произойдет позднее, в зависимости от того, как пройдет сегодняшний вечер. У него не было никаких сомнений относительно сегодняшнего вечера. Он был уверен в ней. Она была стеснительным ребенком, но стеснительные – самые лакомые кусочки. Она не знала, какая будет развязка, и не узнает, пока он не покажет ей. И он с нетерпением предвкушал демонстрацию.

Стеснительная, но высший класс. Какая чистая, неиспорченная красота, как первый снег. Господи, как невинна.

Ее невинность причиняла ему почти непереносимую боль. Клер была красивой, но опытной и знающей и немного жесткой, думал он. Но красивой, действительно красивой, этого у нее не отнять. Но нельзя отрицать, что она была жесткой. Он сразу же раскусил ее, понял, что добиться ее несложно. Если ты ее привлекаешь. Он знал, что ей нужно было понравиться, она была жесткой, но не холодной. И он привлек ее, потому что знал, с какой стороны подойти. Верный подход – это самое главное. С Джейн нужно давить на чувства, нести всякую чушь о вечной любви. Он готов был отдать ей свою неувядающую любовь. Это накладывало, конечно, определенные обязательства, но не слишком обременительные. Разве не должна быть любовь бескорыстной? Конечно, Джейн, разве наша любовь не хрупка и нежна? Джейн, неужели мы не можем…

Можем, подумал он улыбаясь.

У умывальника напротив него стоял Петрофф, помощник артиллериста.

– Ты уже вернулся? – спросил Петрофф.

– Да.

– Что у тебя было?

– Катаральная лихорадка.

– У меня такое было однажды. Эй, а ты был там, когда этот дятел нырнул?

– Был где?

– В госпитале.

– Да.

– Псих, должно быть.

– Это уж точно.

– Да-а, Норфолку достается.

– Да.

– Вначале девушка, затем Шефер, потом этот ненормальный. Город как сглазили.

– Я пытаюсь побриться.

– О’кей, о’кей, брейся, – Петрофф сердито отвернулся, заметно обиженный равнодушием сослуживца.

Он минуту наблюдал за Петроффом в зеркальце, а затем переключил свое внимание на более приятное. Он улыбался. У него в мыслях была Джейн Дворак, спелая вишенка, которая прямо-таки ждала, чтобы ее сорвали и съели. Проглотили целиком, за один раз. Ам – и нету! А потом… Черт, после первого раза уже легко.

Как убить.

Ему не нравилось думать об убийстве, но приходилось признать, что с каждым разом это давалось легче. Особенно когда выходишь сухим из воды. А выходить сухим из воды было почти так же легко, как убивать. Ну и отвратительное слово! Но и вещь сама неприятная. Как розу ни назови… Но Джейн пахнет приятно. Не духами, а хорошим мылом. Чистый запах, как и все в ней. Это будет изумительно. Так еще никогда не было.

Этот сукин сын Грег не знал, что его ждет. Наглядный урок всем шутникам. Поиграй с огнем, и кончишь тем, что мозги размажутся по асфальту. Я должен был сразу понять, что он блефует. Но он говорил так убедительно. Ну, сейчас-то он знает, но что ему это дает? Может быть, райские кущи. А может быть, котел в преисподней. Так подлецу и надо. Не нужно было со мной такие шутки шутить. Сейчас я не могу рисковать. Убить было легко. Мне не будет так легко, если меня поймают. Я должен быть осторожным, очень осторожным. Малейший намек, и я снова сделаю ход. Я вынужден. Я не могу рисковать. С Клер все вышло случайно, и с Шефером – но Шефер знал, и Грег тоже. Ну, знал-то он недолго, быстренько прыгнул ласточкой. Любой, кто знает, мне опасен. Любой, кто знает, ведет меня прямо на каторгу, помогая мне перерезать свое собственное горло.

Он ополоснул бритву и смыл пену с лица. Он провел по щеке тыльной стороной ладони. Гладко. Джейн понравится. Джейн не нравятся похожие на обезьян. Джейн хочет, чтобы все было нежно, как открывающаяся почка. Я как раз то, что надо. Поздравляю.

Она ждала перед кинотеатром. Вечер был прохладный. Она надела юбку со свитером и твидовое пальто, чулки без шва и темно-синие лодочки. Длинная нитка жемчуга повторяла изгиб ее груди под пальто. Она завязала голову платком, но один светлый локон выбился из-под косынки и небрежно лежал у нее на лбу.

Она немного нервничала, вглядываясь в лица прохожих, ища по очереди то его, то кого-нибудь, кто мог бы ее узнать. Она чувствовала, как под ее шерстяным свитером бьется сердце. Ей было не по себе. Она трусила, но ей очень хотелось увидеть его. Она хотела проверить свои чувства. Хотела определить для себя, что же это было.

К тротуару подъехала машина. Она решила, кто-то хочет с ней познакомиться. Она бросила быстрый взгляд и отвернулась.

Затем она снова повернулась к машине. За рулем был он!

Он открыл для нее дверцу, не выходя из машины, она быстро подошла и забралась внутрь, захлопнув за собой дверь.

– Привет, – сказал он.

– Привет! Где ты раздобыл машину?

– Взял напрокат. Тебе очень хочется идти в кино?

– Ну, я не знаю. А ты что предлагаешь? – она надеялась, это не прозвучало чересчур застенчиво, потому что действительно не хотела производить такого впечатления.

– Может быть, покатаемся? Посмотри на звезды. Как их много!

– Да, – сказал она. – Очень красиво.

– А затем, может, по гамбургеру с горячим кофе. Ну как?

– Как скажешь, – ответила она улыбаясь.

Они тронулись. Машина была последней модели, с откидным верхом. Но он прилегал неплотно, и она почувствовала озноб.

– Ты замечательно выглядишь, – сказал он.

– Спасибо.

– А я?

Она оглядела его. На нем было толстое твидовое пальто и, ей показалось, голубой костюм – в сумраке машины трудно было рассмотреть.

Она подумала, что он выглядит очень интересным, и сказала:

– Ты хорошо выглядишь.

– Разочарована?

– Нет.

– Хорошо. Куда?

– Хоть куда. Ты правишь.

– О’кей. Ты действительно в кино не хочешь?

– Сказать по правде, я все еще немного нервничаю.

– Расслабься. Я взял машину еще и поэтому. Подумал, ты будешь себя чувствовать в большей безопасности.

– Ты хорошо придумал.

– Я рад.

– Я думаю, это из-за… весь госпиталь гудит. Может быть, я из-за этого нервничаю.

– Что у вас стряслось?

– Ты же видел этот бедлам, когда выписывался сегодня утром.

– Ты имеешь в виду Грега?

– Да. Это ужасно. Он был таким славным.

– Да, он производил впечатление неплохого парня.

– Иногда я думаю… А, ничего.

– Что?

– У нас были приятельские отношения с Грегом. С ним было хорошо работать. Ты понимаешь, что я имею в виду? Всегда жизнерадостный. Мы часто разговаривали с ним, особенно когда у нас совпадали ночные дежурства. Он играл на скрипке. Ты знал это?

– Нет.

– Не очень хорошо, я думаю, но он чувствовал музыку. Под его грубой внешностью скрывался очень трогательный человек.

– Да. Он казался славным, добрым парнем.

– Я знала его довольно хорошо. Вот почему я чувствую… Это как дыхание смерти. От всего, к чему я прикасаюсь… Вначале Клер Коул, а теперь Грег.

– Джейн, это глупо. Ты не сердишься, что я так говорю?

– Я ничего не могу с собой поделать. У меня возникает такое чувство.

– Это просто глупо. Черт возьми, Клер Коул была убита на моем корабле. Я не чувствую никакого…

– Ты с «Сайкса»? – спросила она внезапно.

– Да, разве ты не знала?

– Нет.

– Ну, да. Ее убили прямо там. А потом еще этот парень, Шефер. Слушать тебя, так у всей команды должно быть чувство вины. Это глупо.

– Шефер, – сказала она тихо. – Писарь.

– Ты знала его?

– Нет. Я только… слышала о нем.

– Славный был парень.

– Он… он покончил самоубийством тоже?

– Да.

– Странно.

– Что странно?

– Два самоубийства. Так близко друг к другу.

– Слушай, тебе не холодно? Я могу включить печку.

– Нет, нет, нормально, – она покачала головой. – Бедняга Грег. Ты ведь был в солярии как раз перед тем, как он… он выбросился?

– Кто?

– Ты. Я думала…

– Откуда ты это взяла?

– Гиберт сказал. Он сказал, что оставил тебя с Грегом вдвоем там, наверху.

– Да. Я спустился вниз через несколько минут после Гиберта. Славный малыш этот Гиберт. Жаль, что у него эта бо…

– Грег говорил тебе что-нибудь, что могло бы указать…

– Нет, ничего особенного. Он просто выглядел очень угрюмым. Поэтому-то я и ушел. Он был слишком печален для меня.

– Да. – Она сидела сейчас очень тихо, задумавшись.

– Не возражаешь, если мы остановимся? – спросил он.

– Что?

– Ничего, если я приторможу?

– Да, если хочешь. – Она огляделась. Дорога была очень темной. Они съезжали с шоссе к небольшой полянке в лесу.

Он выключил двигатель и откинулся на сиденье.

– Посмотри на эти звезды, Джейн.

Она помолчала.

– Ты раньше никогда не упоминал, что ты с «Сайкса».

– Нет? Повода не было.

– Ты хорошо знал Шефера?

– Иногда болтал с ним. – Он положил руку на сиденье за ее спиной.

– Ты знаешь старшего лейтенанта Мастерса?

– Да. – Он придвинулся ближе. – Ты говоришь чересчур много для такой хорошенькой девушки.

– У лейтенанта Мастерса есть теория, – сказала она, поглощенная собственными мыслями. – Лейтенант Мастерс думает… – Она оборвала себя внезапно, медленно повернув голову, чтобы посмотреть на него.

Его рука крепко обхватила ее за плечо.

– Что он думает? – спросил он небрежно.

– Ничего, – сказала она. Ее мозг лихорадочно работал. Она внезапно почувствовала тревогу. Она пыталась думать спокойно, пыталась вспомнить имена, которые называл Чак. Да, да. Той ночью, в заливе… «Ты все еще думаешь, это сделал один из этих двоих? Как их зовут? Дэниелс и Джоунс. Пери Дэниелс и Альфред Джоунс».

Она похолодела.

Как она раньше не связала? Как она могла быть такой идиоткой?

– Джейн?

Она напряженно выпрямилась.

– Да?

– Что-нибудь не так?

– Нет, – сказала она. "Я могу сидеть сейчас с убийцей. Он мог убить Клер и Шефера. И Грега! О боже, Грега!”

Он притянул ее к себе, его губы нашли ее, но в этот раз они были неожиданно холодными. Все же она ответила на его поцелуй, задаваясь вопросом, как ей узнать наверняка, как она может узнать наверняка. Она учащенно дышала, ее грудь опускалась и поднималась. Он лихорадочно целовал ее, принимая ее учащенное дыхание за возбуждение.

– Джейн, – прошептал он, – я люблю тебя. – Она молчала. Он покрывал поцелуями ее шею, уши, щеки, закрытые глаза, кончик носа. Его руки крепко сжимали ее плечи. – Я люблю тебя, я люблю тебя, – повторял он бесконечно.

Она слушала его проникновенный голос. И думала только о том, что он мог оказаться убийцей, что он мог столкнуть Грега с солярия. Мысль напугала ее, она начала дрожать. И он снова неправильно понял ее прерывистое дыхание и дрожь.

Его рука небрежно гладила ожерелье вокруг шеи, пальцы играли жемчугом рядом с ее грудью, которая то поднималась, то опускалась.

– Ты ничего не хочешь сказать? – спросил он. Его пальцы изучали каждую бусинку на нитке.

– Что… что ты хочешь от меня услышать?

– Что-нибудь. Я откровенно выразил свои чувства. Разве это не заслуживает ответа?

– Я… я еще не знаю.

Он убрал руку с жемчуга. Небрежно, почти нечаянно. Она почувствовала на себе тепло его ладони, и ее первой реакцией было отодвинуться. Но она сдержала страх и спросила:

– Ты любил многих девушек?

– Как тебя – никого.

– Но многих?

Его рука двигалась, нежно гладила ее. Пальцы становились все тверже и тверже. Он привлек ее к себе, чувствуя себя сейчас более уверенно. Уверенный, что он может позволить себе больше, уверенный в своей привлекательности.

– Я никого не любил по-настоящему, Джейн, – сказал он, – это настоящая любовь.

– Откуда ты знаешь? – спросила она, чувствуя, как его пальцы ласкают ее. Страстно желая, чтобы он прекратил это, она не осмеливалась остановить его, потому что хотела услышать, что он скажет. Хотела подвести его к тому, что хотела от него услышать.

– Я просто знаю это. Я ужасно хочу тебя. И поэтому знаю, что люблю. Я не испытывал ничего подобного раньше.

– Это биология, – сказала она. – На самом деле ты не любишь меня. Ты просто хочешь…

– Нет, нет. – Его рука непроизвольно сжалась. – Нет, Джейн, честно, я хочу тебя, потому что люблю тебя.

– Я думаю, ты… ты любишь мою форму. Мысль о том, что ты с сестрой, с офицером…

– Нет, я клянусь, это не так.