Текст книги "Последний уик-энд"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Она пришла к нему позднее, после того как обошла остальных больных. Он полулежал в постели, подоткнув подушку за спину, и смотрел в окно. Солнце прочертило длинные золотистые полосы на его лице. Он выглядел очень слабым и жалобным, и она на секунду задержалась в дверях, прежде чем войти. Она всегда испытывала огромное сочувствие ко всем, кто болел. А его поза выражала такое отчаянное одиночество, что она почувствовала, как внезапно сжалось ее сердце.

Он продолжал смотреть в окно, не замечая ее присутствия. И она подумала, не оставить ли его наедине с его мыслями. Вместо этого она подошла к его кровати. Он обернулся, когда услышал шуршание ее накрахмаленного халата. Улыбка расцвела на его лице.

– Привет! Я думал, вы не придете.

– Я ведь обещала.

– Да, обещали. Я очень рад вас видеть.

– Надеюсь, я не помешала. Вы выглядели таким… таким торжественным.

Казалось, его глаза пронзила боль. Он на мгновение повернул голову, солнце очертило его профиль.

– Вы ведь понимаете… – сказал он.

– Нет. Что-нибудь не в порядке?

Он снова повернулся к ней, изучая ее, тщательно изучая ее, как будто старался запомнить ее черты.

– Ничего, – сказал он наконец. Он широко улыбнулся. – Во всяком случае, ничего, чем бы забивать вашу хорошенькую головку.

Джейн посмотрела на него с любопытством.

– Если я могу вам помочь…

– Нет, нет, ничего. Просто иногда человеку становится одиноко.

– Вы давно на флоте?

– Уже порядком.

– Скучаете по дому?

– Немного.

Она подняла брови и снова посмотрела на него. В нем было что-то странное, ощущение правдивости, но глубоко скрытой.

Она не могла понять, говорил он серьезно или шутил. Эта неспособность понять, что у него на уме, раздражала ее и одновременно вызывала интерес. Без всякой на то причины она спросила:

– Вы женаты?

– Нет, – ответил он быстро, не колеблясь.

– У вас девушка осталась дома?

– Нет, не в этом дело.

– Просто скучаете по своему городу, по родным?

– Думаю, что да, – его голос опять прозвучал одиноко и потерянно, и она снова ощутила охватывающее ее сострадание.

– Иногда я тоже что-то вроде этого чувствую. Это нормально. – Она помолчала. – Трудно оторваться от своих корней. Флот заставляет это сделать. Но это трудно, я знаю.

– Вам нравятся ВМС, мисс Дворак?

– Да, очень.

– Хорошо, – он сделал паузу. – Мне тоже.

– Как много у нас общего.

– За исключением… А, не обращайте внимание.

– Нет, в чем дело? – спросила она.

– Правила. Иногда они меня раздражают.

– Правила всех раздражают. Но они должны быть. Иначе не будет флота.

– Поймите меня правильно, Джейн… Ничего, если я буду называть вас Джейн?

– Ну…

– Вот это я и имею в виду. Это естественно, когда девушка и молодой человек называют друг друга по имени. Совершенно естественно. Но я вынужден с осторожностью называть вас Джейн. Это ведь глупо.

– Ну… – она улыбнулась, – наверное, глупо, если хорошенько об этом подумать.

– Можно, я буду называть вас Джейн?

Она поколебалась.

– Думаю, что нет.

– Почему?

– Правила.

– Конечно, – снова с грустью в голосе сказал он.

– Не расстраивайтесь так.

– Все нормально.

– На самом деле это не так важно.

– Для меня это важно.

Его глаза всматривались в ее.

– Для меня очень важно называть вас Джейн.

– Ну если это так важно… – она лукаво улыбнулась. – Хорошо, называйте меня Джейн. Но только в этой палате, ладно?

– А вы будете звать меня по имени?

– Я даже не знаю вашего имени. Кстати, и фамилию тоже.

– Вы меня обманываете. Я думал, вы уже наизусть выучили мой температурный лист.

– Нет, боюсь, что нет, – ответила она, все еще улыбаясь. – Честно говоря, надо признаться, что для меня вы – 107-й.

– 107-й?

– Номер палаты, – сказала она, указывая головой на дверь.

– 107-й, – повторил он сокрушенно. – В конце концов, ВМС сократили меня до номера. Сделаете мне одолжение?

– Смотря какое.

– Вам даже не придется смотреть на мой лист. Как насчет этого? Я сделаю все очень просто, никакой суеты.

– И все же смотря какое.

– Я назову вам свое имя. Никаких трудов. Не надо идти к краю кровати, напрягать глаза. Как насчет этого? Все, что вам надо сделать, – это обещать называть меня по имени.

Она подумала несколько секунд, затем сказала:

– Нет.

– Почему? – спросил он жалобно.

– Так будет лучше, – она кивнула. – Будет лучше, если вы останетесь 107-м.

Он упал духом.

– Вы помолвлены?

– Нет, – ответила она медленно.

– Но он все-таки есть?

– Есть, – призналась она.

– Он бы возражал, чтобы я называл вас по имени? Я многого прошу? Я ведь не… Я только прошу… – он в отчаянье развел руками.

– 107-й, – повторила она улыбаясь.

– Каждый получает то, что заслуживает. Нет, если подумать, имя неплохое. Звучит хорошо. И очень оригинальное. Я знал парня, которого звали 108-й, но никого по имени 107-й.

Она расхохоталась, потом резко остановилась, но не могла сдержать улыбку.

– Вы очень красивая, когда улыбаетесь. Вы знаете это?

Это заявление удивило ее. И она вернулась мыслями к тому вечеру в офицерском клубе, когда Чак произнес почти те же самые слова. Она подумала о Чаке. Ее шея покраснела, и краска расползлась по всему лицу.

– Извините, – сказал он. – Я не хотел смутить вас, Джейн.

– Не обращайте внимания. Спасибо за комплимент.

– С любовью от 107-го, – сказал он улыбаясь.

Она резко встала, взглянув на часы.

– Мне нужно идти. Было очень приятно.

– Мне тоже. Вы еще зайдете?

– Мы еще увидимся. Я вам еще надоем.

Его лицо вдруг стало серьезным.

– Вы никогда не надоедите мне, Джейн, – сказал он. Его взгляд был таким проникающим, и она поняла, что снова вспыхнет, если немедленно не выйдет из палаты.

– Поспите немного, – сказала она, развернулась на каблучках и вышла.

Из конца коридора Грег увидел, как она выскользнула из палаты 107. Его глаза следили за ней, пока она не завернула за угол коридора, и он снова стал заполнять отчет, раздраженный тем, что она отвлекла его внимание.

Что там с этим негодяем из 107-й? Что там такое?

Что-то было, совершенно точно. Какое-то чувство. После стольких лет в госпитале вы автоматически знаете, кто притворяется, а кто действительно болен. На то, что 107-й прикидывался, Грег готов был поставить свой последний доллар.

Катаральная лихорадка. Дежурный диагноз. Не знают, как еще назвать. Катаральная лихорадка. Он готов был поспорить, что и бедняге Гиберту тоже поначалу поставили катаральную лихорадку. Так что 107-й не придумал ничего нового. Но он хитрый, мерзавец. Это надо признать. Он хитрый, эта хитрость бесила Грега. Особенно сейчас, после того, как он видел мисс Дворак выходящей из его палаты. Она пробыла там почти двадцать минут. Медсестра не должна так долго оставаться с пациентом, особенно такая невинная куколка, как мисс Дворак, и особенно с таким хитрым мерзавцем, как этот 107-й.

Что он замышлял? Трудный вопрос. То, что парень из 107-й что-то замышлял, было ясно, как дважды два. Просто симуляция? Добивается, чтобы его списали по болезни? Нет.

Он бы выбрал что-нибудь посерьезнее, чем лихорадка, если бы у него на уме было это. Тогда что? Может быть, он собирается психом прикинуться. Пену изо рта пускать, на пол падать, клопов с себя смахивать. Только на меня их смахивать не надо, приятель. Черт возьми, почему мне не нравится этот сукин сын? Грегу самому было интересно. А может быть, он действительно болен? Ну как же! Нет, он не болен.

Тогда что он замышляет?

Я не знаю, признал Грег. Но я выясню.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Чак Мастерс постарался поудобнее пристроить голову на жестко обитой спинке сиденья.

Сколько бы он ни ездил поездами, ему никогда не удавалась эта простая задача – устроиться поудобнее. Он был уверен, что поезда придумали те же люди, которые придумали электрический стул и подземные камеры пыток. Так положишь голову – неудобно, положишь иначе – тоже неудобно. Что ему нужно, так это пульман[3]. Но в пульманах он тоже ездил и никогда не мог уснуть. К черту! Надо было ему поступить в ВМС!

В конце концов он устроился более-менее удобно, наклонив голову и откинувшись немного назад, градуса на три. За окном проносился сельский пейзаж, ласковое южное небо незаметно переходило во все более суровое выцветшее небо севера. Он начал считать телеграфные столбы. Столбы были установлены через равные промежутки, но вкопаны на разную глубину, так что провода то поднимались, то опускались, то поднимались, то опускались…

Господи, меня начинает укачивать.

Он отвернулся от телеграфных столбов и пейзажа за окном и сосредоточился на стекле напротив, в котором отражался проход и сиденья. На одном из них сидела девушка. Она была рыжеволосая, в узком зеленом шерстяном костюме и коротком пальто. Ее ноги были скрещены, на одной из щиколоток поблескивала золотая цепочка. Скрещенные ноги позволяли видеть мясистое белое бедро, и казалось, девушка знала и гордилась этим. На секунду Мастерсу захотелось отвернуться от отражения и насладиться оригиналом. Боролись два чувства: желание посмотреть на щедро выставленное напоказ бедро и сохранить удобное положение, которое он с таким трудом нашел. Ты – офицер Военно-Морского Флота Соединенных Штатов, напомнил он сам себе, и твое поведение должно соответствовать поведению офицера Военно-Морского Флота Соединенных Штатов. Но бедро продолжало манить. Девушка опустила журнал и глубоко вздохнула. Это явно угрожало целости верхней части ее туалета, и Мастерс был уже почти готов встать и познакомиться с молодой особой, когда вспомнил о Джейн Дворак. Одновременно с этим один из его операторов прошел по проходу и плюхнулся на свободное сиденье рядом с ним, так что Мастерс даже не понял, кто не дал ему познакомиться с рыжей девицей с выставленными бедрами – оператор или Джейн Дворак.

– Здравствуйте, господин старший лейтенант, – сказал оператор.

– Здравствуй. – Он не повернул головы. Если уж та рыжая не заставила его сдвинуться с места, у оператора это точно не получится.

– Не возражаете, если я сяду здесь? – спросил оператор.

– Пожалуйста.

Оператор, который уже и так сидел, устроился поудобнее.

– Вот здорово, – пробормотал он.

Мастерс подумал, не сошел ли тот с ума, а потом понял, что оператор сидит как раз напротив рыжеволосой и видит ее саму, а не смутное отражение в стекле.

– Не находите, сэр? – спросил оператор.

– О чем ты, о путешествии или о пейзаже?

– И о том, и о другом, сэр.

Мастерс хмыкнул, не поворачивая головы.

– Очень хорошо, – сказал оператор, очевидно, совсем удобно устроившись и, очевидно, планируя провести здесь всю ночь, или, может, остаток месяца, или даже оставшуюся жизнь. – Как вы думаете, когда мы приедем, сэр?

– Рано утром, – ответил Мастерс.

– Думаете, нам дадут увольнительные?

– Сомневаюсь.

– Жаль.

– Я не вижу твоего лица и не хочу поворачиваться.

Оператор с любопытством посмотрел на него, проверяя, не заболел ли лейтенант.

– Кто ты такой? – спросил Мастерс.

– Я Колдрони. Вы меня что, не помните?

– Я тебя очень хорошо помню, Колдрони.

– Я на минуту решил… – Колдрони долго молчал. – Сэр? – прошептал он наконец.

– М-м-м?

– А она ничего, а? – прошептал он.

– Рыжеволосая?

– Да, сэр.

– Да, ничего.

– Я прошу прощения, сэр, вы увидели за окном что-то важное для выполнения нашего задания? Я имею в виду, сэр, что, если вы озабочены службой, я могу вас понять. Но если нет, тогда может быть, я…

– Я думаю об удобстве, Колдрони.

– Понятно, сэр. – Его голос снова упал до шепота. – Она-то удобная, сэр.

– Да, я знаю.

Колдрони снова взглянул на рыжеволосую.

– Сэр, а вы когда-нибудь бывали в Атлантик-сити?

– Нет, – ответил Мастерс.

– Я думаю, это очень хорошее место. Один из наших ребят живет в Джерси. Он говорит, что Атлантик-сити – это класс.

– Рад слышать это.

– Сэр, так вы думаете, что вообще не будет увольнительных?

– Увидим, – сказал Мастерс. Он помолчал. – Тебя что, послали ко мне, Колдрони?

– Послали? Кто послал?

– Другие из твоего подразделения.

– Нет, сэр. Послали меня куда, сэр?

– Послали тебя сюда. Выяснить, будут в Атлантик-сити увольнительные или нет.

– Нет, сэр. Почему вам такая мысль в голову пришла?

– Показалось, Колдрони. Может быть, и будут увольнительные. Увидим.

– Это очень хорошо, сэр.

– А теперь, я надеюсь, ты оставишь меня в покое.

– Сэр, если вы ничего не имеете против, мне нравится это место. – Колдрони опять посмотрел на рыжеволосую девушку и облизал губы.

– Ну-ну. – Мастерс помолчал. – А что ты делаешь в увольнительные, Колдрони?

– Таскаюсь по девкам, – ответил Колдрони улыбаясь.

– А что, все таскаются по девкам?

– Большинство, я думаю. Если нет – они мертвые. Или женатые.

Дэниелс, подумал Мастерс. Пери Дэниелс. Женат.

– В нашей команде не много женатых, а, Колдрони?

– Нет, не много, – согласился Колдрони. – Несколько человек.

– Ты знаешь Пери Дэниелса?

– Да, сэр.

– Хорошо?

– Очень хорошо, сэр.

– Одно время Дэниелс меня очень привлекал. Что-то вроде профессионального интереса.

– А что такое?

– Он женат?

– Дэниелс? – Колдрони хихикнул. – Черта с два, сэр. Извините, конечно.

Мастерс повернул голову, пожертвовав удобным положением.

– Откуда ты знаешь, Колдрони?

– Ну, это просто известно, и все. Дэниелс не женат. Извините, сэр, но он настоящий бабник. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Нет. Что ты имеешь в виду?

– Ну, сэр, когда вы впервые оказываетесь на корабле, вы не знаете, кто есть кто. Для вас все одинаковые, как дырки в стене. Я хотел сказать, в переборке. – Казалось, что Колдрони смущен тем, что у него вырвалось не морское словечко.

– Продолжай.

– Тогда ты начинаешь выяснять. Сначала выясняешь, кто из офицеров нормальный, а кто с душком. Я, естественно, не говорю о присутствующих.

– Естественно.

– Ну вот, вы выясняете, с кем из офицеров вы можете жить и кто из офицеров, вам бы хотелось, чтобы сдох. И вы избегаете тех, с кем не можете поладить. А потом вы начинаете присматриваться и выяснять, с кем бы из рядовых вам хотелось сойтись поближе. Нам повезло, потому что в нашем подразделении хорошие ребята. Но это исключение. Могла подобраться какая-нибудь кучка козлов. И тогда я был бы совсем один. Я не хотел рисковать, и, когда я пришел на корабль, я начал проводить свое собственное изучение.

– Ну, и какое отношение это имеет к Пери Дэниелсу?

– Нужно же выбрать, с кем пойти в увольнительную, например. Неохота идти с каким-нибудь слюнтяем или, наоборот, чересчур крутым. И в то же время тебе не нужен какой-нибудь осел, который не знает, как правильно пробор на голове сделать. Если ты собираешься идти по девочкам, нужно выбрать подходящего человека. В этом смысле у нас, наверное, Зингер лучше всех. Он-то точно знает, как подкатить к девушке. Вы можете высадить его на берег в любом городе мира, и я гарантирую…

– А Дэниелс?

– Дэниелс? Ну, у него репутация. Он свое дело знает. Естественно, я хотел держаться за него. Но он работает один.

– Как ты это узнал?

– Молва, а как вы думали? Здесь спросишь, там спросишь, и уже все известно. Видно по тому, как он одевается, носит шитый костюм или форму, умеет козырнуть формой в приличном портовом городе или ходит в штатском, ну все такое. Вначале он мне здорово не понравился. Стрижка бобриком. Я решил, что он новичок желторотый. Но он умный парень. Он с этой прической похож на мальчишку. И женщинам охота прижать его к груди. Как бы это сказать… он вызывает жалость.

– И он не женат, ты в этом уверен?

– Если он и женат, сэр, то держит это в страшном секрете.

– Так оно и есть.

– Может быть, вы путаете, сэр, его развлечения в увольнительных и семейную жизнь.

– Что ты имеешь в виду, Колдрони?

– Я вам уже сказал, сэр, что Дэниелс – талант. Но ему далеко до Зингера. Зингер никогда не промахивается, это точно. Но и Дэниелс неплох, так что, может, вы путаете… Ну, сэр, это почти то же самое, что быть женатым по сути…

– Я не совсем понял, Колдрони.

– Это между нами, сэр?

– Конечно.

– Дэниелс не ограничивает театр военных действий одним Норфолком.

– Да?

– Да, сэр.

– Ньюпорт-Ньюс?

– Само собой, сэр. Но Дэниелс освоил и гораздо более отдаленные участки.

– Насколько отдаленные?

– Очень отдаленные, сэр. По крайней мере мне Шефер, царствие ему небесное, так говорил.

Мастерс весь застыл.

– Шефер рассказывал тебе что-то о Пери Дэниелсе?

– Да, сэр. Конечно, Шефер оказался убийцей, так что, может, его словам нельзя верить, но он говорил мне задолго до того, как прикончил эту сестру, так что это может оказаться правдой. Но я, сэр, знаю точно, что хотя бы часть из этого – правда, потому что я кое-что сам проверял.

Колдрони помолчал.

– Как я уже говорил, когда я впервые оказался на корабле, я начал искать себе компаньона. Сейчас у меня Зингер, так что я…

– Наплевать на Зингера. Что тебе Шефер говорил? Что ты узнал о Дэниелсе?

Глаза Колдрони широко раскрылись.

– Я говорил с Шефером пару раз, когда пришел на корабль. Не повредит знать кого-нибудь из писарей. Никогда не угадаешь, когда тебе понадобится новое удостоверение или…

– Что тебе говорил Шефер?

– Он мне первым подсказал, что Дэниелс умеет обращаться с девушками.

– Что он сказал?

– Сказал, что у Дэниелса большая сеть постоянных точек по всей стране. Ну я уж не знаю, как насчет всей страны, но уверен, что Дэниелс действовал за пределами Норфолка. Я проверил.

– Я посчитал, что у Дэниелса полезно поучиться. И стал следить за его действиями. Нет, он в Норфолке не задерживался. Однажды я проследил за ним до железнодорожной станции, пытаясь узнать, куда он направляется. Спросил кассира после того, как Дэниелс купил билет.

– Ну и куда он ездил?

– Хитрый он парень. Вот тогда мне и захотелось стать его напарником. Ну, потом я узнал, что он одинокий волк, так что смысла не было изучать его методы. И я нашел Зингера. Прямо в нашем подразделении. Прямо у себя под боком.

– Куда ездил Дэниелс? В тот раз, когда ты следил за ним?

– В Уилмингтон, сэр.

– Уилмингтон? – повторил Мастерс.

– Да. Бьюсь об заклад, у него там есть уютное гнездышко.

– Было, – сказал Мастерс, и Колдрони вопросительно посмотрел на него.

Высокий парень в белом берете, сдвинутом на затылок, лениво прошел по проходу и сел рядом с рыжеволосой.

– Меня зовут Фред Зингер, – сказал он улыбаясь. – А вас как?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Раннее утро. Военно-морская база в Норфолке, Вирджиния. Дымка, висевшая над лужайками перед базой, окутывавшая все, от казарм до широких извивающихся бетонных улиц, медленно поднялась вверх, как дух, вызванный на заре обратно в могилу, оставив влажные кирпич и бетон наедине с зимним солнцем. Люди на базе тянулись на завтрак, или заправляли койки, или чистили зубы. Караул, дежуривший с четырех до восьми, сменили. И на кораблях, стоящих вдоль дока или пришвартованных в заливе, люди выстраивались на перекличку.

В госпитале санитар по имени Грег Бартер принес завтрак пациенту из 107-й палаты. Он вкатил тележку и методично составил на поднос стакан апельсинового сока, дымящуюся тарелку каши, сваренные всмятку яйца, гренки и стакан молока. Затем он поставил поднос на колени больному.

– Доброе утро, сэр, – сказал он жизнерадостно, подражая манере и дружелюбию гостиничного коридорного. – Все нормально, сэр?

– Все хорошо, спасибо.

– С температурой все в порядке? – спросил Грег.

– Все в порядке, спасибо.

– Это значит, она снижается, или все еще держится?

Он устало посмотрел на Грега. Было что-то в этом негодяе, за чем надо было следить. Надо же было такому случиться, чтобы встретить этого типа. Грег поднял брови в ожидании. Лицо выражало самодовольство и понимание.

– Все еще держится, сэр? – спросил Грег.

– Думаю, немного спала.

– Замечательно. Ничто мне не доставляет большего удовольствия, чем вид выздоравливающего человека. Это наша работа. За это нам, бедным больничным лакеям, платят жалованье. В основном мы, конечно, судна выносим, но еще мы любим смотреть, как наши дорогие маленькие пациенты снова встают на ноги. Мы человеколюбы.

– Сильно сомневаюсь.

– Это действительно так, – сказал Грег и спросил: – Где ты был в учебке?

– А тебе-то что?

– Ты не любишь отвечать на вопросы?

– Нет. Не люблю. – Он посолил яйца и взял ложку.

– Ну, не важно. Съешь кашку, – сказал Грег заботливо. – Это придаст тебе силы.

– Яйца остынут.

– Но кашу все равно съешь.

Он пожал плечами, взял столовую ложку и зачерпнул каши.

– Вкусно? – спросил Грег.

– Послушай, тебе больше некуда пойти?

– Ты у меня последний, дорогуша. Ты что, не рад?

– Я до смерти рад.

– Ты когда-нибудь ел такой завтрак у себя на корабле?

– Конечно.

– Не такой, как этот. Лучше больничного режима ничего нет.

– У меня хороший корабль.

– Какой у тебя корабль?

Он поколебался.

– «Сайкс», – сказал он наконец.

– "Сайкс”? Это что, линкор?

– Эсминец.

– A-а, эсми… «Сайкс», говоришь? – глаза Грега сузились. – Так ты с «Сайкса»?

– Да. А что в этом такого?

– Ничего. – Грег замолчал, думая. – У вас там недавно были большие неприятности? Да?

– Никаких неприятностей у нас не было.

– Я говорю о мисс Коул, – сказал Грег, прищурившись.

– А это… – он отодвинул тарелку с кашей и принялся за яйца.

– ФБР и все такое?

– Да.

– Как звали того парня, что сделал это?

– Шефер, – ответил он, не сводя глаз с яиц.

– Шефер. Что-то знакомое. Он когда-нибудь здесь был?

– Не знаю.

– Он был писарь, да?

– Да.

– М-м-м.

– Ну и что что писарь? Слушай, тебе больше некуда пойти? Что, эта палата излюбленное место сборищ в вашем госпитале?

– Мне кажется, я помню Шефера. Он был здесь примерно в то же время, что и ты.

– Кто сказал, что я здесь был?

– Я сказал. Я посмотрел твою историю болезни.

– Зачем?

– Я люблю все знать про своих пациентов.

– С каких это пор ты стал врачом?

– Из-за чего это ты так сердишься, приятель? – его взгляд стал изучающим и подозрительным.

– Кто сердится? Просто я хочу есть свой завтрак, а не выслушивать твою чушь.

– Ты знал мисс Коул?

– Нет, – отрезал он.

– Приятная девушка. Тебе бы она понравилась. Немного озабоченная, но приятная.

– Жаль, что я ее не знал, – сказал он устало.

– Да, жаль, – ответил Грег. – И сейчас уже не узнаешь. После того, как Шефер ее убил. Жаль.

– Ты собираешься проповедь читать или что?

– В чем дело, приятель? – спросил Грег сладким голосом. – Я тебе не нравлюсь?

– Не особенно. Почему ты, черт возьми, не свалишь отсюда?

– Конечно, – сказал Грег, а затем уже жестко: – Тебе лучше снова начать выглядеть больным. Доктор будет с минуты на минуту. – Он развернулся и вышел из палаты.

Она вошла в палату 107, как луч света. Он ждал ее весь день, и сейчас, когда она была здесь, он почувствовал настоящее волнение. Она чертовски симпатичная девушка, с хорошими ножками, может быть, даже лучше, чем у Клер, и с таким славным невинным лицом, что, глядя на него, хочется одновременно смеяться и плакать. Она выглядела такой незащищенной. Он видел, что она заглатывала его наживку. Она не сильно красила губы. Они были у нее сочные, прекрасной формы, и он хотел целовать эти губы до синяков.

– Привет, – сказала она от дверей. – Как сегодня больной себя чувствует?

– Сейчас, когда вы здесь, лучше.

– Вы нахал, молодой человек.

– Ничего не могу с собой поделать. Человек поступает с обычной катаральной лихорадкой, вы ее вылечиваете, но по вашей же милости он заболевает кое-чем похуже.

– В самом деле? И какую же ужасную болезнь вы здесь подцепили?

– Болезнь сердца, – серьезно ответил он.

– Это совершенно нормально, – ответила с легкостью Джейн. – Каждый мужчина влюбляется в свою медсестру.

– А медсестра?

– Медсестра здесь для того, чтобы мерить температуру.

Она встряхнула термометр, и он сказал:

– Подойдите с другой стороны кровати, Джейн.

– Зачем? – удивилась она.

– Мне так больше нравится. Я суеверный.

Джейн пожала плечами.

– Хорошо, – вздохнула она, – как скажете.

Она обошла кровать так, что окно оказалось за ее спиной и солнечный свет просвечивал сквозь хрустящий накрахмаленный халат и прозрачную комбинацию, обрисовывая ее ноги.

Он рассматривал ее ноги, довольный тем, как ловко провел ее, довольный ее уязвимостью, ее наивной невинностью.

– Откройте рот, – сказала она.

– Вы хорошенькая, Джейн.

– Перестаньте.

– Вы замечательная.

– Перестаньте, я сказала.

– Вы чудесная.

– Вы слишком болтливы. Ну-ка. – Она засунула термометр ему в рот.

– Уы не имеете пава быть такой хоошенькой, – сказал он, не вынимая термометра.

– Не разговаривайте с термометром во рту, – предупредила она, глядя на часы.

Он на секунду вытащил термометр и повторил:

– Вы не имеете права быть такой хорошенькой.

– Замолчите и положите термометр обратно в рот.

– Есть, мадам, – сказал он, отдавая честь.

Джейн хихикнула и, повернувшись, отошла к окну. Он любовался гибкими, стройными очертаниями ее тела. Увидел упругий эластик ее лифчика там, где он врезался в тело на спине под белой прозрачной тканью халата. Это гораздо лучше, чем спичка, подумал он. Это просто замечательный способ поднимать температуру! Интересно, как она выглядит не в форме, интересно, как она выглядит в одном белье. Черт, наверное, потрясающе.

Она отвернулась от окна, на ее лице все еще была улыбка.

– Ну, ладно. Давайте посмотрим, что у вас там. – Она взяла термометр и посмотрела на него. – М-м-м.

– Я умираю?

– Нет.

– Почему тебе никогда не говорят твою собственную температуру? Врачи и медсестры всегда делают из этого такую страшную тайну.

– Нормальная, – сказала она.

– Хорошо, – ответил он и помолчал. – А может быть, и нет.

– Почему? Я думала, вам хочется выбраться отсюда.

– Да, но… – Он покачал головой.

– Что такое?

– Джейн, когда я выпишусь… я с вами больше не увижусь?

– Вы совершенно невозможны. Вы знаете об этом?

– Я серьезно. Я бы хотел остаться здесь навсегда. Я бы хотел всегда быть с вами здесь.

Она попыталась отшутиться.

– Боюсь, что это немного непрактично.

– Я могу придумать что-нибудь другое, – сказал он торопливо.

– Можете? Ну-ну.

– Или… или вы не хотите?

– Сейчас я хочу сосчитать ваш пульс, – сказала она профессиональным голосом. Она взяла его запястье и посмотрела на часы.

– У меня сердце ходуном ходит.

– Это не так уж и плохо.

– Джейн, не могли бы вы… вы думаете, это невозможно?

– Что невозможно?

– Встретиться со мной после того, как я выпишусь из госпиталя.

Она не ответила.

– Джейн?

– Тс-с. Я считаю.

– К черту, – сказал он, выдергивая запястье и хватая ее руку. – Ответьте мне, Джейн.

Он держал ее руку очень крепко. Джейн показалось, что ее ударило током. Она мимолетно подумала о Чаке, и старые сомнения вновь проснулись у нее в душе. Чак забыл о ней?

Почему он не позвонил? Или не написал?

– Я… я думаю, мне лучше пойти, – мягко сказала она.

– Нет! Вы встретитесь со мной, когда я выпишусь, Джейн?

– Я… я не знаю.

– Когда вы будете знать?

– Пожалуйста, сюда могут войти.

– К черту всех, Джейн. К черту всех, кроме нас. Кроме нас двоих, дорогая. Все остальные не имеют значения.

– Пустите меня.

– Ответьте.

– Что вы хотите, чтобы я сказала?

– Что вы встретитесь со мной.

– Мне нужно подумать. Пожалуйста…

– Погоны мешают?

В его голосе не было горечи. В нем была огромная печаль, которая сразу же вызвала в ней жалость и одновременно злость.

– Не будьте смешным, – резко сказала она.

– Вы же знаете, что это нарушение правил.

– Я знаю. Но это не имеет никакого значения.

– Да?

– Да, никакого.

Он почти достиг своего. Он почувствовал это инстинктивно.

– У вас могут быть неприятности, если мы не будем осторожны. Вы этого не боитесь?

– Моя работа значит для меня очень много. – Он видел, что это была правда. И он на секунду испугался, испугался, что взял неверный курс, испугался, что все испортил.

– Конечно, – сказал он медленно и заботливо. – Никто ведь никогда не узнает. Правда?

– Я… я думаю, нет.

Он неожиданно поднес ее руку к губам, поцеловал ладонь, поцеловал запястье. Его губы были влажными и горячими. Она попыталась освободить руку, но он крепко держал ее, прижимая к своей щеке.

– Скажи, что ты увидишься со мной, Джейн. Пожалуйста, пожалуйста. Неужели ты не видишь, что я чувствую к тебе? Это незаметно? Господи! Как ты не можешь понять, что я сойду с ума, если не увижу тебя снова.

– Нет, нет, не говорите так. Пожалуйста, вы не должны. Вы не понимаете. Мы… мы почти не знакомы. Мы всего лишь…

– Джейн?

– Что? Пожалуйста, отпустите мою руку.

– Ты увидишься со мной?

– Может быть. Я не знаю. Пожалуйста, мне нужно подумать.

– Ты прекрасна, – прошептал он и неожиданно уронил ее руку.

И руке сразу же стало холодно. Она поднесла руку к горлу, избегая его взгляда. Она не могла отрицать, что он что-то задел в ней.

Она почувствовала растерянность и смущение от своих собственных мыслей и поэтому старалась не смотреть на него. Направилась к двери.

– Возвращайся, – прошептал он. – Возвращайся ко мне.

Она заколебалась, а потом оглянулась. Он сидел на кровати с печальной улыбкой на лице, выглядя ужасно слабым. Ей захотелось обнять его, утешить, но она не могла, не могла.

Она прикусила губу.

– Я приду, – сказала она. – Я приду.

– Я так понимаю, что ты собираешься встать с постели, – сказал Грег.

– Мне разрешили, – ответил он.

– Ну, хорошо. Я думаю, тебе не терпится вернуться обратно на «Сайкс». Должно быть, интересно служить на таком корабле. На эсминце.

– Перестань издеваться, Грег. Нет такого корабля на всем этом чертовом флоте, на котором было бы интересно служить.

– Нет? – сказал Грег, внимательно его рассматривая. Ему не нравилось, как все шло. Ему всегда удавалось рассердить пациента из 107-й, а сегодня он не был так вспыльчив. Мерзавец выглядел таким самодовольным. Это раздражало Грега. Ему нравилось подкалывать этого сукиного сына, он получал от этого огромное удовольствие.

– Ну, с моего места «Сайкс» кажется очень заманчивым. Не на каждом корабле на флоте медсестру убивают. – Грег наблюдал. Глаза этого мерзавца сверкнули на мгновение – ему не нравилось говорить о корабле и о сестре, особенно о сестре. Что ж, если ему это не нравится, это как раз то, что Грегу нужно.

Ловко, профессионально, взбешенный этим симулянтом, Грег поставил укол.

– Они ведь нашли ее в радиолокационной рубке?

– Да.

– Ты видел ее там?

– Нет. Как, черт возьми, я мог ее увидеть?

– Я думал, что мог.

– Слушай, в чем дело? Ты что, был влюблен в нее?

– Я? Нет. Мне просто интересно.

– Задавай вопросы где-нибудь в другом месте. Будешь продолжать в том же духе, я на тебя врачу нажалуюсь.

– Брось, приятель, – рявкнул Грег. – Никому ты ни о чем не нажалуешься.

– Нет?

– Нет! Разве тебе не нравится разговаривать о мертвой медсестре?

– Нет. Я не люблю говорить о мертвых.

– Это потому, что ты сам болезненный.

– Да, я болезненный. И от тебя меня тошнит, если хочешь знать.

– Из-за чего ты так возбудился? Потому что я упомянул мисс Коул, или потому что ты был к ней неравнодушен, когда в последний раз был…

– Заткнись. Ни к кому я не был неравнодушен.

Это его взъярило. Он чуть из кровати не выпрыгнул.