Текст книги "Убийца Леди"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Можно взглянуть на ваш письменный стол?

– У меня нет письменного стола. Послушайте, ваша шутка зашла слишком далеко. Не знаю, откуда вам известно, какой бумагой я пользуюсь, да и мне, в общем, все равно. Вы явились ко мне домой, пьете мое пиво, купленное на денежки, заработанные отцом, и задаете дурацкие вопросы о прост… Да в чем же дело, а?

– Пожалуйста, позвольте взглянуть на ваш письменный стол.

– Да нет у меня письменного стола, нет! Я работаю за обеденным столом!

– Можно посмотреть?

– Ладно, ладно, не хотите говорить, в чем дело, не надо! – закричал Баннистер. – Продолжайте изображать из себя непроницаемого сыщика-громилу. Валяйте! Чувствуйте себя как дома! Стол в комнате. Только ничего там не перепутайте, или я позвоню вашему начальству!

Хоуз вошел в комнату. Пишущая машинка стояла на обеденном столе рядом с кипой отпечатанных страниц, пачкой копирки и вскрытой упаковкой чистой бумаги.

– Клей у вас есть? – спросил Хоуз.

– Конечно нет. Зачем мне клей?

– Какие у вас планы на сегодняшний вечер, Баннистер?

– А что такое? Кому есть дело до моих планов на вечер? – Баннистер возмущенно расправил плечи. Должно быть, такой вид был бы у Наполеона в нижнем белье.

– Мне есть дело, – ответил Хоуз.

– А если я не стану отвечать?

Хоуз пожал плечами. Жест был весьма выразительным. Баннистер все обдумал и наконец сказал:

– Ладно, скажу вам, что я делаю сегодня вечером. Я иду с мамой на балет.

– Куда?

– В городской театр.

– В котором часу?

– Начало в полдевятого.

– Ваша мать живет в нашем городе?

– Нет. Она живет в Сэнд-Спит. На Восточном побережье.

– Значит, она неплохо обеспечена?

– Да, я бы так сказал.

– Ее можно назвать леди, живущей в богатом пригороде?

– Да, – согласился Баннистер.

– Леди?

– Да.

Хоуз помедлил, прежде чем задать следующий вопрос:

– Вы с матерью хорошо ладите?

– С кем, с мамой? Конечно.

– Ей нравится то, что вы пишете?

– Ей кажется, что у меня талант.

– А ей нравится, что вы живете в трущобах?

– Мама, конечно, предпочитала бы, чтобы я жил дома, но она уважает мои желания.

– Насколько я понял, родители вас содержат?

– Вы правильно поняли.

– Сколько они вам дают?

– Шестьдесят пять долларов в неделю.

– Ваша мать когда-либо возражала против этого?

– Против того, чтобы давать мне деньги? Нет. Да и зачем ей возражать? Когда я жил с родителями, они тратили на меня гораздо больше.

– Кто заплатил за билеты на сегодняшний спектакль?

– Мама.

– Баннистер, где вы были сегодня около восьми утра?

– Здесь.

– У вас кто-нибудь был?

– Нет.

– Кто-нибудь видел, что вы здесь?

– Я печатал на машинке, – сказал Баннистер. – Спросите соседей. Если они только все поголовно не вымерли, то должны были слышать. А что? В чем меня подозревают?

– Вы покупаете воскресные газеты? – спросил Хоуз.

– Да. «Искусство».

– А из общенациональных?

– Например?

– Например, «Нью-Йорк таймс».

– Да, «Таймс» я покупаю.

– Каждое воскресенье?

– Да. Люблю проглядывать списки бестселлеров. Ну и барахло нам рекомендуют!

– Вы знаете, где находится наш участок?

– Вы имеете в виду полицейский участок?

– Да.

– Возле парка, верно?

– Так знаете или нет?

– Да, знаю. Только не понимаю, какое это имеет…

– Когда вы встречаетесь с матерью?

– В восемь вечера, – сказал Баннистер.

– Сегодня в восемь вечера. У вас есть пистолет?

– Нет.

– Какое-либо другое оружие?

– Нет.

– Вы недавно ссорились с матерью?

– Нет.

– С какой-либо другой женщиной?

– Нет.

– Как вы обычно называете мать?

– Мама.

– А еще как?

– Мамочка.

– Есть ли у нее какие-нибудь прозвища?

– Иногда я называю ее Кэрол. Гак ее зовут.

– Вы когда-нибудь называли ее Леди?

– Нет. Вы опять за свое?

– Вы когда-нибудь называли кого-нибудь Леди?

– Нет.

– А как вы зовете свою домохозяйку, ту стерву, которая сказала, что позвонит в полицию, если вы будете продолжать печатать на машинке по ночам?

– Я называю ее миссис Нельсон. А еще стервой.

– Она здорово отравляет вам жизнь?

– Только запрещает печатать на машинке.

– Она вам нравится?

– Не особенно.

– Вы ее ненавидите?

– Нет. Сказать по правде, я вообще редко о ней думаю.

– Баннистер…

– Что?

– Возможно, сегодня на балете с вами будет детектив. Он будет рядом, когда…

– Что вы хотите сказать? В чем меня подозревают?

– …когда вы выйдете из дому, встретитесь с матерью и займете места в зрительном зале. Я предупреждаю вас на тот случай, если…

– Да где мы, черт возьми, живем? У нас что, полицейское государство?

– На тот случай, если у вас появятся неожиданные идеи. Вы понимаете меня, Баннистер?

– Нет, не понимаю. Самая неожиданная идея, какая может у меня появиться, – угостить маму после спектакля содовой с мороженым.

– Хорошо, Баннистер. Так и продолжайте.

Баннистер покачал головой:

– Житья нет от этих копов! Если вы закончили, я хотел бы вернуться к работе.

– Я закончил, – отозвался Хоуз. – Извините, что отнял у вас время. И помните: рядом с вами будет полицейский.

– Черт! – выругался Баннистер, сел за стол и начал печатать.

Хоуз вышел из квартиры. Он побеседовал с тремя остальными жильцами, квартиры которых находились на той же лестничной клетке. Двое из них клялись и божились, что сегодня в восемь утра поганая машинка Баннистера уже стучала. Вообще-то она застрекотала в половине седьмого и до сих пор не останавливается.

Хоуз поблагодарил их и вернулся в участок.

На часах было 12:23.

Очень хотелось есть.

Глава 7

Мейер Мейер поднял штору. Зарешеченное окно выходило в парк; стол у окна, за которым перекусывали детективы, осветился солнцем.

Карелла сидел напротив окна и смотрел на парк через дорогу. От улицы парк отделяла бетонная ограда, которую обступали кусты.

– А может, псих вовсе не имеет в виду какую-то конкретную женщину, – предположил Мейер. – Может, мы взяли ложный след…

– Что ты имеешь в виду? – спросил Карелла, впиваясь зубами в бутерброд. Обед заказали в «Деликатесах Чарли» за углом. Никакого сравнения с сандвичами, которые готовила Тедди, жена Кареллы.

– Мы исходим из того, что наш псих имеет в виду какую-то определенную женщину, – повторил Мейер. – Женщину, даму, иными словами, Леди. Возможно, все не так.

– Продолжай, – попросил Хоуз.

– Сандвич – просто ужас, – пожаловался Карелла.

– С каждым разом все хуже и хуже, – согласился Мейер. – Кстати, Стив, недалеко открылась новая закусочная. «Золотой горшок». Видел? На Пятой, если повернуть с Калвер-авеню. Уиллис там обедал. Говорит, вполне съедобно.

– Доставка у них есть? – поинтересовался Карелла.

– Если нет, они проходят мимо золотой жилы, – решил Мейер. – В нашем участке любят пожрать!

– Так что насчет Леди? – напомнил Хоуз.

– Он хочет, чтобы я думал еще и во время обеда, – проворчал Мейер.

– Обязательно нужно было поднимать штору? – спросил Карелла.

– А что? – отозвался Мейер. – Пусть нам светит солнце.

– Мне слепит глаза, – объяснил Карелла.

– Так передвинь стул.

Карелла отодвинул стул назад.

– Как насчет… – начал Хоуз.

– Ладно, ладно, – перебил его Мейер. – Вижу, кое-кому не терпится. Кое-кто мечтает стать комиссаром полиции.

– И станет, – заявил Карелла.

– Представьте, будто то чертово письмо клеили вы, – сказал Мейер. – И просматриваете «Нью-Йорк таймс» в поисках нужных слов. Предположим, вы всего-навсего хотите сообщить: «Сегодня в восемь вечера я собираюсь убить женщину. Попробуйте меня остановить!» Вы следите за ходом моей мысли?

– Я слежу, – откликнулся Хоуз.

– Хорошо. Итак, вы начинаете поиск. Вам не удается найти слово «восемь», и вы начинаете импровизировать. Вырезаете восьмерку с рекламы пива «Баллантайн». Затем вы не находите слов «Я собираюсь», но находите «убью» и наклеиваете его взамен. Вполне возможно, то же самое произошло и со словом «Леди»!

– Что ты имеешь в виду?

– Предположим, тебе понадобилось слово «женщина». Ты прочитываешь весь воскресный выпуск от корки до корки, но нужного слова там нет. Смотришь раздел «Книжные новинки» и натыкаешься на название романа, в котором есть слово «Леди». Почему бы и нет? – говоришь ты себе. Женщина, дама, леди – один черт. И вырезаешь слово «Леди». Случайно оно набрано с заглавной буквы, потому что входит в название романа. Но тебя это не беспокоит; главное – слово имеет нужное для тебя значение. Однако слово может сбить копов с толку, и они начинают искать конкретную женщину по кличке Леди. А на самом деле никакой Леди и нет!

– Если у этого типа хватило терпения вырезать каждую букву в слове «сегодня», – вмешался Карелла, – значит, он точно знал, что хочет сообщить. Если бы он не нашел нужное слово, он собрал бы его по буквам.

– Может, да, а может, и нет, – возразил Хоуз.

– Существует масса способов сказать «сегодня вечером», – объявил Мейер.

– Тогда, если следовать твоей версии, он мог бы написать просто «вечером», – заметил Карелла. – Но нет, наш псих хотел сказать именно «сегодня вечером» и вырезал слово «сегодня» по буковкам. Her, Мейер, мне твоя версия не нравится. – Он снова передвинул стул. – В парке что-то блестит – и светит мне прямо в глаза.

– Не нравится моя версия – не надо, – заявил Мейер. – Мне просто кажется, что наш псих готов убить любую женщину, женщину вообще, а не какую-то определенную даму по кличке Леди.

Карелла задумался.

– Если так, – произнес Хоуз, – у нас ничего нет. Жертвой может стать любая женщина в городе. С чего начать?

– Не знаю, – пожал плечами Мейер и отпил глоток кофе. – Не знаю.

– В армии, – вдруг медленно проговорил Карелла, словно что-то вспоминая, – нас всегда предупреждали…

Мейер повернулся к нему:

– Что?

– Бинокль, – сказал Карелла. – Там бинокль.

– Что такое?

– В парке, – пояснил Карелла. – Вот откуда солнечные зайчики. Вот что слепит мне глаза. Кто-то смотрит в бинокль.

– Ну и пусть, – отмахнулся Мейер. – Но если жертвой может стать любая женщина, у нас всего один шанс из пяти миллионов остановить…

– Кому понадобилось глазеть в бинокль на полицейский участок? – медленно спросил Хоуз.

Внезапно до всех дошло.

– Ему оттуда видна наша комната? – заинтересовался Хоуз.

– Наверное, – предположил Карелла.

Все невольно понизили голоса, словно невидимый соглядатай мог их подслушать.

– Продолжайте сидеть и разговаривать, – прошептал Хоуз. – А я выйду черным ходом.

– Я с тобой, – предложил Карелла.

– Не надо. Он может сбежать, если увидит, что из комнаты вышло много народу.

– Так, по-твоему… – начал было Мейер.

– Не знаю, – отрезал Хоуз и медленно встал.

– Ты можешь сэкономить нам кучу времени, – прошептал Карелла. – Удачи, Коттон!

Хоуз вошел в аллею, огибающую участок сзади; туда выходили окна камер предварительного заключения на первом этаже. Он захлопнул за собой тяжелую металлическую дверь и пошел по аллее. Почему так бьется сердце? Просто идиотизм какой-то!

«Спокойнее, – твердил он себе. – Нам нужно сохранять спокойствие, или наша птичка улетит и оставит нам некую Леди или Женщину Вообще, то есть всех женщин в городе – всех цветов и размеров. Так что успокойся. Насыпь соли птичке на хвост; если же ублюдок попытается бежать, избей его или пристрели, но спокойно, медленно и непринужденно, как в сериале „Невод“, словно ты никуда не спешишь и у тебя есть время поболтать с самым косноязычным свидетелем в Соединенных Штатах».

Хоуз обошел здание участка и вышел на улицу. На тротуаре было полно народу; все тяжело дышали, хватая ртами спертый воздух. Подростки играли в мяч прямо на мостовой, а немного поодаль копошилась стайка мальчишек. Они включили пожарный гидрант и обливались водой из шланга. Многие из них были в одежде. Хоуз невольно подметил, что на некоторых мальчишках синие полотняные штаны и полосатые футболки. Он свернул направо, оставив без внимания игроков на мостовой и ребятишек, включивших пожарный гидрант. Что прикажете делать полицейскому в самый жаркий день в году? Позволить ребятне транжирить запас воды, принадлежащий городу? А если пожар, а воды в кране не окажется? А может быть, надо закрутить кран и разогнать мальчишек? Пусть возвращаются в душные подворотни, пусть возвращаются к знойному, надоевшему безделью и сколачивают уличные банды, устраивают драки и прочие развлечения, возможно, куда более опасные, чем пожар.

Что прикажете делать хорошему полицейскому? Чью сторону занять? Сторону мадам, содержательницы борделя, или сторону добропорядочного гражданина, который пытается ее обмишурить?

Копам ни к чему забивать себе голову разной философией. Но Хоузу все равно было тревожно.

Он побежал.

Он бежал, обливаясь потом, словно кран с холодной водой. На аллеях и дорожках пустынно. Но где-то впереди, в парке, прячется человек с биноклем.

– Он еще там? – полюбопытствовал Мейер.

– Да, – отозвался Карелла.

– Господи, я прямо шевельнуться боюсь. Как по-твоему, он догадался, зачем вышел Хоуз?

– Вряд ли.

– Одно хорошо, – произнес Мейер.

– Что?

– От всех этих треволнений мой сандвич кажется вкуснее.

Человек в парке сидел на скале, скрестив ноги, и наблюдал за полицейскими. Теперь за столом осталось двое копов; они ели сандвичи и разговаривали. Рыжий здоровяк несколько минут назад встал и вразвалочку вышел из комнаты. Скорее всего, пошел налить себе воды или кофе. Интересно, у них в участке есть кофеварка? Может, им не разрешают включать электробытовые приборы? Как бы там ни было, из здания рыжий не выходил, так что он где-то внутри.

Может, рыжего вызвал капитан или лейтенант – словом, начальство? Наверное, все взбудоражены из-за его письма, и начальник требует от своих подчиненных действий. Нечего просиживать штаны за столом!

Между прочим, почему это они сидят и спокойно перекусывают? Он понимает, всем людям время от времени необходимо есть, даже копам, но неужели они не приняли его письмо всерьез? Неужели не понимают, что он собирается убить человека? Разве не их задача – предотвратить убийство? Что же это такое? Ведь он их предупредил! Он подсказал им, как его остановить! Так какого черта они торчат в участке, лопают сандвичи и болтают? Разве за это им платит город?

Он с отвращением опустил бинокль. Затем вытер пот, выступивший над верхней губой. Странное чувство! Проклиная жару, достал из заднего кармана брюк носовой платок.

– Пропали, – сообщил Карелла.

– Что? Что?!

– Солнечные зайчики пропали.

– Может, Хоуз уже там? – предположил Мейер.

– Нет, слишком рано. Может, тот парень уходит. Черт, почему мы не…

– Есть! Опять блики, Стив! Он еще там!

Карелла тяжело дышал. Руки его вцепились в столешницу. Он с трудом заставил себя поднять чашку с кофе и медленно пить.

Давай же, давай, Коттон! Шевелись!

Хоуз бежал по дорожкам парка, гадая, где может скрываться человек с биноклем. Редкие прохожие удивленно оглядывались ему вслед. Бегущий человек в любое время приковывает к себе внимание, но особенно странно видеть бегуна в такой жаркий день. Почти все замирали на месте и провожали Хоуза взглядами. Интересно, от кого он так припустился? Видимо, зеваки ожидали, что вот-вот из-за поворота вынырнет полицейский в форме с пистолетом наготове.

Возвышенность, решил Хоуз. Если тот тип в состоянии разглядеть второй этаж участка, он должен сидеть на возвышенности. Вершина холма, скала, словом, что-то высокое и расположенное близко от ограды – в той части, где парк граничит с жилыми кварталами.

Вооружен ли он?

Если он собирается сегодня вечером кого-то убить, то, возможно, уже сейчас прихватил с собой оружие. Хоуз инстинктивно похлопал себя по заднему карману брюк и ощутил успокоительную выпуклость своего тридцать восьмого. Может, вытащить пушку прямо сейчас? Нет. В парке гуляет много народу. Оружие может напугать прохожих. Кому-то может показаться, будто Хоуз не в ладах с законом; прохожий, возможно, решит проявить героизм, задержав беглого преступника. Нет, пушка пусть пока остается там, где она лежит.

Он углубился в заросли, ногами ощущая подъем. Он где-то высоко, думал Хоуз. Должен сидеть на возвышенности, иначе ничего не увидит. Тропинка круто пошла вверх; подстриженная травка и мягкая земля уступили место разбросанным там и сям каменным грядам. Может, этот тип сидит на скале? И туда ли он идет? Где эта птичка?

Хоуз вытащил револьвер.

От подъема у него сбилось дыхание. Пот ручьями тек под мышками и по спине. Мелкие камушки забились в туфли.

Он добрался до вершины скалы. Никого!

Отсюда ему был прекрасно виден участок.

А слева, на другой скале, он заметил человека, который сидел на корточках и смотрел в бинокль.

Сердце у Хоуза неожиданно подскочило к самому горлу.

– Что ты видишь? – полюбопытствовал Мейер.

– Ничего.

– Он все еще там?

– Солнце все еще отражается от линз.

– Куда же запропастился Хоуз?

– Парк большой, – снисходительно напомнил Карелла.

Сидящему на скале человеку с биноклем померещился какой-то шорох в кустах. Он медленно повернулся, опустил бинокль и, едва дыша, стал прислушиваться.

Он чувствовал, как у него мурашки ползут по спине. Внезапно он весь покрылся испариной. Он отер капельки пота с вздувшейся верхней губы.

Определенно где-то хрустнула сухая ветка.

Мужчина прислушался.

Может, ребенок?

Или парочка занимается любовью в уединенном уголке?

А может, коп?

Беги, требовал его рассудок. Приказ срикошетил внутри его головы, но он продолжал сидеть, словно прикованный к скале. «Они меня остановят», – подумал он.

Но… неужели так скоро? После того как он так тщательно все продумал? Так скоро его остановят?

Ветка хрустнула ближе. Человек на скале заметил тусклый блеск – солнечный луч осветил металл. Черт, почему он не захватил с собой пушку? Надо было предусмотреть все варианты развития событий! Он жадно обшарил взглядом голую вершину скалы. Из расселины к небу тянулся высокий куст. Человек пополз к кусту на животе, правой рукой сжимая бинокль. На солнце сверкнуло что-то яркое и неметаллическое. Рыжий! Рыжие волосы! Коп, который встал из-за стола! Человек с биноклем задержал дыхание. Хруст веток прекратился. Из убежища под кустом ему была видна только рыжая шевелюра, и больше ничего. Голова полицейского нырнула вниз, потом появилась снова. Коп приближался. Скоро он доберется до его убежища.

Человек с биноклем выжидал. Правая рука, крепко сжимающая оптический прибор, вспотела. Теперь он видел полицейского как на ладони. Рыжий медленно приближался к нему. В правой руке у него был револьвер.

Человек терпеливо ждал. Может быть, его не заметят? Может, если он останется в своем укрытии, его не обнаружат? Нет. Нет, это глупо. Надо выбираться отсюда. Ему нужно выбраться отсюда, или его схватят, схватят слишком быстро! Черт побери, слишком рано!

Сжимая бинокль, как булаву, он выжидал.

Хоуз продирался сквозь заросли кустарника. Он не слышал ни звука. Казалось, весь парк внезапно вымер. Птицы больше не щебетали на ветвях деревьев. Внезапно смолкло негромкое жужжание голосов, доносившееся со стороны парковых аллей, озера и деревьев. Осталось лишь ослепительное солнце над головой, подножие каменистого склона, огромный куст слева и страшная внезапная тишина.

Хоуз кожей ощущал опасность, чувствовал ее каждым нервным окончанием, чувствовал, как опасность пульсировала в глубине его души. Именно такое чувство было у него в тот раз, когда его пырнули ножом. Он помнил, как откуда-то внезапно вынырнуло лезвие, обнаженная, сверкающая полоска металла, помнил, как тогда торопливо метнулся в поисках револьвера. Лезвие сверкнуло, словно в замедленной съемке; потом – внезапный жар в области левого виска, теплая кровь, заливающая лицо. Тогда, не успев вытащить револьвер, он ударил по держащей нож руке кулаком. Он бил до тех пор, пока рука не разжалась и нож не упал на пол, пока тот, кто на него напал, не превратился в пузырящуюся, дрожащую массу, прислонившуюся к стене. Он все равно продолжал бить его, бил, пока костяшки пальцев не начали кровоточить.

Сейчас у него в руках револьвер. На этот раз он готов. И все же страх леденил череп, наполняя спинной мозг пульсирующей злобой.

Хоуз осторожно продвигался вперед.

Удар пришелся по правой руке.

Удар был резким; тяжелый металлический предмет с силой обрушился на него, едва не раздробив кость. Хоуз невольно разжал руку, и револьвер 38-го калибра со стуком упал на камень. Он вовремя развернулся и успел заметить, как человек снова занес над головой бинокль. Хоуз выставил вперед руки, защищая лицо. Бинокль пошел вниз, в линзах, ослепительно сверкая, отражался солнечный свет. На какой-то безумный, беззвучный миг Хоуз увидел перекошенное, искаженное злобой лицо человека, который норовил попасть ему по рукам. Острая боль мутной волной ударила Хоузу в голову. Сжав кулак, он нанес удар. Потом заметил, как бинокль снова поднимается вверх и опускается вниз, и понял, что на этот раз будущий убийца метит ему в лицо. Ничего не видя перед собой, он схватился за бинокль.

Хоуз почувствовал, как ожгло ладони, но тут же сжал кулаки и дернул что было сил. Ему удалось вырвать у неприятеля из рук орудие нападения. Человек с секунду стоял с выражением удивления на лице. Потом он сорвался с места и побежал.

Хоуз уронил бинокль на землю.

К тому времени, как Хоуз поднял с земли свой револьвер, враг уже скрылся в кустах.

Хоуз сделал предупредительный выстрел в воздух. Потом еще раз выстрелил в воздух и бросился в погоню.

Когда Карелла в участке услышал выстрелы, он оттолкнул стул и крикнул:

– Пошли, Мейер!

Хоуза они нашли в парке, на поляне. Он сидел на траве.

– Ушел, – сказал Хоуз. – Я его упустил.

Друзья ощупали его руки. Серьезных повреждений не было. Хоуз отвел их на вершину скалы, где на него напали, и повторил:

– Я его упустил. Упустил подонка!

– Может, не упустил, – предположил Карелла.

Прикрыв ладонь платком, он осторожно поднял с земли бинокль.