Текст книги "Забавы с летальным исходом"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Бунт против матери, – сказал он и хихикнул. Во рту не хватало двух передних зубов. И вообще, было в нем нечто проказливое и мальчишеское, даже несмотря на огромный пистолет в правой руке. – Так кто тот парень, которого вы ищете?

– Просто один человек, с которым, возможно, была знакома ваша подружка, Холли Синклер.

– Холли Синклер… – произнес он и покачал головой. – Нет, это надо же! Прямо не верится… Черт!.. Присаживайтесь, – повторил он и на сей раз смахнул пистолетом хлам с двух кресел на пол. Выяснилось, что кресла были обиты черной тканью в крупный розовый цветочек, напоминавший гибискус. Они сели.

– Кстати, – бросил Уоррен, – какой марки у вас пистолет?

– Знакомьтесь, мистер Смит, – сказал Донофрио и приветственно взмахнул своей пушкой. – А также его друг, мистер Вессон, 38-го калибра! Отличная, доложу вам, штука! «Чиф спешиэл»!

– Отличная, – согласился Уоррен. – Но только уберите ее, пожалуйста.

– Это почему? – спросил Донофрио.

– Потому что это уголовно наказуемое преступление, если вы освобождены досрочно.

– А вы позвоните в Тампу и проверьте.

Гутри уже подумывал об этом, Уоррен – тоже. Донофрио привалился к столику, стоявшему у стены, скрестил на груди руки, ствол револьвера был теперь нацелен в потолок. За спиной у него красовалось на стене изображение фламинго в рамочке – под цвет гибискусам, что украшали обивку кресел. А сами стены были выкрашены в персиковый цвет. А все дверные косяки – в лимонно-зеленый. Интересно, подумал Уоррен, кого нанимал Донофрио в качестве дизайнера этого интерьера.

– Пивка хотите? – спросил Донофрио.

– Нет, спасибо, – ответил Уоррен.

– А я, пожалуй, выпью, – сказал Гутри.

Донофрио отправился на кухню, открыл дверцу холодильника. Гутри порадовался тому, что не видит отсюда, что там у него внутри. Донофрио вернулся с двумя бутылками – «Курса» и «Хейнекена».

– Какое желаете? – осведомился он.

– «Хейнекен», если можно.

Донофрио сорвал с бутылок крышечки. Протянул Гутри бутылку зеленого стекла.

– Бокал желаете? – спросил он.

Гутри покосился на раковину в кухне.

– Да нет, и так сойдет, – сказал он.

– Ну а откуда вы узнали насчет моих прошлых дел? – спросил Донофрио, поднося бутылку ко рту.

– Просто перед тем, как ехать сюда, позвонил одному другу.

– Какому еще другу?

– Одному полицейскому из Калузы. И он проверил данные о вас по компьютеру.

Детектив, с которым он говорил, был обязан Гутри. Поскольку однажды тот лжесвидетельствовал в суде в его пользу. Гутри нарушил клятву, утверждая, что человек этот вовсе не был пьян, когда автомобиль его врезался в витрину винного магазина, что на Саут-Трейл. Они с Харлоу Уинтропом – ибо именно так звали детектива полиции – ехали в этот самый магазин купить бутылочку-другую горячительного, как вдруг Харлоу потерял контроль над автомобилем по некоей неведомой причине. Возможно, просто потому, что был уже хорош. Машина перескочила через бордюр тротуара и врезалась в витрину, перебив все выставленные там бутылки. Гутри во время аварии сидел на заднем сиденье и был совершенно трезв – факт сам по себе довольно поразительный, особенно учитывая то, что произошло это субботним вечером.

Свидетелем обвинения на суде выступал владелец магазина, свидетелем защиты был, естественно, Гутри. Гутри не знал ни единого легавого в мире, который согласился бы свидетельствовать против другого легавого. Сам же он являлся частным сыщиком, которому тоже иногда необходима помощь полиции. Таким образом, силы были явно неравными – двое против одного. И Харлоу удалось благополучно избежать обвинения в управлении транспортным средством в нетрезвом состоянии.

Он перезвонил Гутри минут через десять после того, как от последнего поступил запрос. И сообщил, что на Питера Донофрио действительно имеется досье здесь, в солнечном штате Флорида. За ограбление табачного киоска – правда, самому Питеру Донофрио было тогда всего восемнадцать. Имелась и еще одна судимость, совсем недавняя, за «незаконное владение веществами, состоящими под особым контролем». И он, Питер Донофрио, был досрочно освобожден и обязан регулярно являться к курирующему его офицеру полиции города Тампы. Последний известный полиции Тампы адрес был зарегистрирован в Калузе, дом № 6412 по Пеликан-Уэй.

– Ну и что с того, черт возьми? – сказал Донофрио. – Сейчас я чистенький.

– Ага. Если не считать мистера Смита с мистером Вессоном.

– Да кто вам поверит!

Гутри обдумал услышанное. Уоррен – тоже.

– И на кой хрен вам понадобилось звонить этим копам? – спросил Донофрио. – Тот парень, которого вы ищете, он что, на чем-то попался?

– Нет.

– А кто он вообще такой?

– Человек по имени Джек Лоутон, – ответил Уоррен.

– И говорят, был знаком с Мел?

– Да, говорят, знал ее, – сказал Гутри.

– А вы сами встречались когда-нибудь с Лоутоном? – спросил Уоррен.

– Нет.

– Он мог познакомиться с ней в Нью-Йорке.

– Или, возможно, в Лос-Анджелесе.

– Нет, я его не знаю, – ответил Донофрио.

– А человека по имени Эрнст Коррингтон?

Тут по выражению лица Донофрио оба они поняли, что это имя ему знакомо. А также заметили, как он быстро поднес бутылку к губам и отвернулся, избегая смотреть им в глаза.

– Отбывал срок в Калифорнии, – сказал Гутри.

– А я – во Флориде.

– И тем не менее вполне могли где-нибудь столкнуться с ним. Он отсидел два срока. Оба раза – за вооруженное ограбление.

– В жизни не занимался вооруженными ограблениями.

– А как насчет табачного киоска?

– Да мне просто пришили это дело! Нашли козла отпущения.

– Как же, как же, конечно! – протянул Гутри.

– Нет, это чистая правда! Да Господи, что там говорить, мне ж тогда всего восемнадцать было! И потом, разве я обязан знать каждого гребаного грабителя в Соединенных Штатах?..

– Нет, конечно, нет. Не каждого, но двух-трех здесь и на побережье, вполне возможно, – заметил Уоррен. – Были когда-нибудь в Лос-Анджелесе?

– Нет. А вы?

– Один раз.

– А лично я – ни разу! Ладно… Как бы там ни было, но никакого Коррингтона я не знаю и знать не хочу. И Лоутона – тоже. И вообще, если допили пиво, пора и честь знать. У меня тоже дела есть.

Дел у тебя по горло, подумал Уоррен. Хоть бы белье свое грязное прополоскал.

– Ну а кого-нибудь, кто мог знать Коррингтона, вы знаете? – спросил он.

– Не знаю я никого, кто мог бы знать этого вашего Коррингтона. Надо же, Коррингтон!.. Прямо как название какого-нибудь вонючего городка…

– Ну а тех двоих ребят, что ходили с ним грабить аптеку в Лос-Анджелесе?

– Брать аптеку? Что за дела такие?! Какого хрена вы мне еще шьете, а?

– Мы же не утверждаем, что вы тоже были там, – сказал Уоррен.

– Причем Коррингтон тогда удрал, – добавил Гутри.

– И оставил этих двоих ребят в полной заднице.

– Первый раз слышу… – протянул Донофрио, изображая изумление, что удавалось ему крайне плохо. Смотрел он теперь испуганно и жуликовато. И оба сыщика поняли, что он не только знал Коррингтона, но и, возможно, тех ребят, что были с ним. Или уж по крайней мере был наслышан об их делишках.

– Известно ли вам, что Коррингтон был здесь, в Калузе? – спросил Гутри.

– Да я самого этого Коррингтона не знаю! Так откуда же мне знать, был он тут или нет?!

– Он приехал на Новый год.

– Нет, какого, собственно, хрена, я теряю с вами время, ребята, а? – снова попробовал возмутиться Донофрио. – Вы не копы, так какого, собственно, дьявола я должен с вами разговаривать, а?

– Курирующий вас офицер полиции может узнать о револьвере, – сказал Гутри.

– Так езжайте в Тампу и расскажите ему! Какого хрена?.. Одни пустые слова… А я буду говорить: нет у меня никакой пушки, и все тут!

– Но нас двое, – возразил Гутри. – И оба мы его видели.

– А как насчет того, чтоб засунуть эту пушку к себе в задницу, а?

– А как насчет магнитофона? Тоже прикажете засунуть его к себе в задницу, а? – спросил Уоррен.

Гутри тут же смекнул, что к чему.

– Покажи ему, – сказал он.

Донофрио, похоже, растерялся.

Уоррен достал из кармана миниатюрный магнитофон.

– Мы записали каждое слово, произнесенное в этой комнате, – сказал он Донофрио. Ложь. Они использовали этот магнитофон для записи бесед со свидетелями, и, как правило, с разрешения последних. – Вся эта мутота относительно ваших дружков…

– Каких еще дружков?

– Да мистера Смита и мистера Вессона, или забыли? Все здесь, на пленке, – сказал он. Снова ложь. Магнитофон не был даже включен. И он сжимал его в пальцах.

– Ну все, влип, – пробормотал Донофрио и удрученно затряс головой, словно демонстрируя твердое убеждение, что никому в этом мире верить нельзя. – Влип, как последняя дешевка.

– Да уж, – буркнул Гутри.

– Чего вам от меня надобно, никак в толк не возьму?..

– Где ваша подружка?

Если верить словам Донофрио, то о «дружбе» Мелани с типом по имени Джек Лоутон он слышал впервые. Во всяком случае, она, когда была здесь, не упомянула о нем ни словом.

– Иначе бы я разбил ей гребаную башку, – добавил Донофрио.

Впрочем, оказалось, что она все-таки рассказала ему об этом Коррингтоне. Который, помимо того что был вооруженным грабителем, брал еще уроки в той же театральной студии, куда ходила и Мелани. В студии под названием «Театр-плейс». По всей видимости, парень был прекрасным актером, и особенно удавались ему роли разных подонков. Способствовал тому и факт, что он был мускулист, прекрасно сложен и развит физически и оттого выглядел угрожающе. Как-то на одном из импровизов…

– Импровизами они называют импровизации, – пояснил Донофрио.

Так вот, во время одной из импровизаций он в деталях обрисовал и изобразил нападение на аптеку, причем с такой убедительностью, что Мелани тут же смекнула – происшествие действительно имело место. Коррингтон этого и не отрицал. Он подтвердил, что был тем самым третьим грабителем, которому удалось смыться, как только на улице появился полицейский автомобиль. Он также сознался ей, что освобожден досрочно и что не имел права выезжать из штата Калифорния.

– Вообще все эти людишки, актеры, страсть как любят рассказывать о своей личной жизни первому встречному.

Причина, по которой сам Донофрио не сопровождал свою подружку на север, оказалась вполне банальной. Он тоже был освобожден досрочно и должен был отмечаться в участке – на что, кстати, и указывали довольно ненавязчиво оба детектива. Являться и отмечаться он должен был только во Флориде, а не в Калифорнии или каком другом штате. Хотя, по его собственному признанию, отношения у них с Мелани были вполне свободные – то есть каждый был золен делать то, что ему заблагорассудится, и никакие упреки или объяснения в ход не шли.

– Хотя, если честно, мне было бы противно застукать ее за чем-то таким, – добавил он. – Да и ей тоже…

Он задумчиво почесал себе верхнюю губу стволом револьвера. Только бы не прострелил ноздрю, подумал Уоррен.

– А когда она сюда приехала? – спросил Гутри.

– С неделю назад. Да, в пятницу.

Гутри достал бумажник, взглянул на карманный календарь. Сегодня двадцать шестое. Пятница на прошлой неделе…

– То есть семнадцатого? – сказал он.

Донофрио пожал плечами.

Семнадцатое, подумал Гутри. То есть за четыре дня до убийства Коррингтона, Уоррен подумал то же самое.

– И никогда не упоминала человека по имени Лоутон, так? – спросил он.

– Никогда.

– Ну а с кем она здесь встречалась? С кем ходила в музеи?

– Мелани? В музеи?

– Ну, хотя бы разок… почему бы и не заглянуть в музей…

– Нет, она никогда не говорила о человеке по имени Лоутон.

– А двадцать первого была здесь?

– Двадцать первого? А когда это было?

– В прошлый вторник.

– Нет.

– А где была?

– Не знаю. Пробыла только уик-энд… Приезжает, потом уезжает. Так уж у нас заведено.

– Да, да… Так, значит, приехала она сюда в пятницу…

– Ага.

– А когда уехала? В понедельник?

– Да, точно. В понедельник утром.

– И куда же?

– Понятия не имею.

– А у вас случайно нет ее фотографии, а? – спросил Уоррен.

– Кого? Мелани? Ну, ясное дело, есть. Она же моя девушка, верно? Да у меня целые кучи ее фотографий!

Он пошел в спальню и через несколько минут вернулся со «смит-и-вессоном», заткнутым за ремень брюк, и небольшой картонной коробочкой в руках.

– По большей части старые, – сказал он. – Но есть одна, снятая совсем недавно… Мелани, знаете ли, очень любила менять внешность. Сегодня блондинка, завтра, глядишь, рыжая…

– И какая же она сейчас, мистер Донофрио?

– Когда приехала, была рыжая.

– А в понедельник? Когда уезжала?

– Блондинкой. Вот, сейчас присядем, – сказал он и взмахом руки смел с дивана на пол тряпье, пустые бутылки и журналы. Оказалось, что и диван обит в точности такой же черной тканью с крупными розовыми гибискусами. Мало того, он был заляпан чем-то – похоже, соусом для спагетти или же кетчупом, словом, чем-то в тон декору. Донофрио уселся в середине, мужчины – по бокам от него. И вот он снимает крышку с коробочки – с таким видом, точно вскрывает какую-нибудь древнеегипетскую гробницу. И начинает по одной вынимать фотографии, передавая их то Гутри, то Уоррену. Револьвер был по-прежнему заткнут за пояс. Только бы не прострелил себе яйца, подумал Уоррен.

Похоже, что Холли Синклер, она же Мелани Шварц, просто обожала сниматься. Причем с довольно раннего возраста – лет с двенадцати-тринадцати. Что, впрочем, было довольно трудно определить, поскольку расцветать начала она еще в подростковом возрасте. И позировала перед камерой в самых разных костюмах – от кокетливого костюмчика-матроски до белого спортивного свитера и клетчатой юбочки в одном случае и тореадорских штанов, коротенького жакета с золотым шитьем и смешной маленькой шапочки – в другом. И всегда улыбалась при этом. И всегда, на всех этих ранних фото, волосы у нее были темными. По мере того как она взрослела, волосы меняли цвет – от черных до золотисто-белокурых. Потом они стали рыжими, потом снова белокурыми, но только более бледного, пепельного оттенка, затем – снова рыжими. А в качестве нарядов она стала предпочитать купальники, по большей части – бикини. Но иногда позировала и в цельных, причем всякий раз они очень выгодно подчеркивали все достоинства фигуры. Короче, маленький бутон по имени Мелани превращался в пышногрудую цветущую красавицу. А на нескольких снимках она вообще…

– Класс! – заметил Донофрио.

Она вообще была без лифчика и находилась при этом, как решили детективы, на одном из флоридских пляжей. Донофрио тут же отобрал у них эти снимки, причитая и охая, точно какая-нибудь девственница-тетушка. Но взамен показал самые последние. То были снимки, сделанные, по всей вероятности, в театральной студии, и Мелани красовалась на них в самых разнообразных костюмах и драматических позах – очевидно, с целью продемонстрировать, сколь широкого плана она актриса. И на всех этих последних фотографиях волосы у нее были рыжие и мягкими волнами спадали на плечи. А вот в прошлый понедельник она опять перекрасилась и уехала из Калузы блондинкой.

– А сколько ей? – спросил Уоррен.

– Двадцать шесть.

– Не возражаете, если мы возьмем один из этих студийных снимков? – спросил Гутри. – Вернем тут же, как только изготовим копии.

– И еще – один из тех, ранних, – добавил Уоррен. – Там, где волосы у нее светлые.

– А вообще, на хрена она вам сдалась? – спросил Донофрио.

Они объяснили, что разыскивают девушку лишь по той причине, что она могла знать Лоутона, познакомиться с ним где-нибудь на холодном дальнем севере. При этом они не упомянули о том, что Мелани жила с ним в доме под номером 831 по Крест-авеню, в районе, известном под названием Силвермайн. Не упомянули они также о том, что мужчина, который поселился у них в квартире незадолго до ее отъезда во Флориду, был убит выстрелом в голову из дробовика не далее как в прошлый вторник. Сказали лишь, что разыскивают Лоутона по просьбе его жены. Этим, собственно, и ограничивается их интерес к Мелани. Если она знала Лоутона там, на далеком севере, то, возможно, знает, где он сейчас.

Именно по этой причине им и нужны эти снимки. Они помогут разыскать ее. А уж когда они найдут ее, вернее, если найдут, тогда, возможно, она поможет им найти Лоутона. Вот, собственно, и все. И больше им ничего не надо.

Только найти Джека Лоутона.

Джилл Лоутон загорала у маленького бассейна в форме амебы, что находился на заднем дворе ее дома в Уиспер-Кей, когда в воскресенье, вскоре после полудня, туда подъехал Мэтью. Рядом с шезлонгом, в котором она сидела, стоял на маленьком столике бокал чая со льдом, в нем плавала долька лимона. Она читала журнал и подняла от него глаза, когда Мэтью показался из-за угла дома. Отложила журнал и поднялась ему навстречу. На ней был купальник-бикини в тон дольке лимона, плавающей в чае. Высокая, стройная, босоногая, она протянула ему руку.

– А вы рано, – заметила она.

– Движения почти никакого.

– Чаю хотите?

– Спасибо, нет.

– Присаживайтесь, прошу вас, – пригласила она.

И вот оба они уселись в шезлонги, стоявшие возле столика под круглым зонтом.

Мэтью поведал ей о телефонном разговоре с детективом Паркером из 87-го участка, который состоялся в прошлую пятницу. Она внимательно слушала. И когда он закончил, молчала несколько минут. А потом покачала головой.

– Так, значит, он знал убитого…

– Получается, что так. Скажите, миссис Лоутон, а имя Мелани Шварц вам ничего не говорит?

– Нет. А кто это?

– Или Холли Синклер?

– Нет. Кто они такие?

– Это одна и та же женщина. Та самая, с которой Джек жил на севере. Та самая, с которой его видели в парке. И нам известно, что в прошлый уик-энд она была в Калузе.

– Тогда, может, и Джек здесь?

– Возможно.

– Вот уж действительно хорошие новости!

– Да, полагаю, что так.

– Но ведь так оно и есть, разве нет?

– Да, но мы его еще не нашли, разве нет? – ответил Мэтью.

Глава 5

Мэтью сам толком не понимал, почему позвонил Карелле снова, едва успев прийти в контору в понедельник утром. Возможно, на него подействовало пусть скромное, но говорящее о многом звание «детектив второго класса». Или же в полном имени этого человека звучало особое благородство, даже достоинство: Стивен Луис Карелла. Легко представить, что у человека с таким именем имелся дед, разгуливающий по мощенным булыжником улочкам какой-нибудь итальянской деревеньки в горах. Будучи сам выходцем из МАВР,[18]18
  От «White Anglo-Saxon Protestant» – белый протестант англосаксонского происхождения, представители этой группы считали себя коренными американцами.


[Закрыть] Мэтью находил в этом имени некую милую его сердцу экзотику. А возможно, просто пребывал в состоянии некой растерянности, как случалось с ним довольно часто с тех пор, когда он сменил тихое копание в разного рода юридических тонкостях на бесконечное преследование столь же разнообразных нарушителей закона. Порой он сам удивлялся, что не заметил, как это произошло и когда именно. А возможно, все объяснялось последствиями комы. С той поры, как он побывал в коме, многие вещи забылись. Во всяком случае, он ощущал некую растерянность и даже дурные предчувствия, когда набирал номер Кареллы.

Нет, он твердо знал, что не трус. Довелось побывать в опасных ситуациях, и он ни разу не дрогнул, не отступился. И в то же время он знал, что по природе своей робок, что страх сидит в нем, запрятанный глубоко-глубоко, и что, если представится выбор между схваткой и бегством, он инстинктивно выбрал бы последнее. И все это началось из-за тех ковбоев.

До момента, пока он не встретил ковбоев, ему ни разу не доводилось пускать в ход кулаки – с тех пор, как ему стукнуло четырнадцать. И в ту ночь, когда они вошли в его жизнь, он был куда мудрее и уж определенно куда крепче физически, чем тогда, когда школьный спортсмен и забияка по имени Хэнк посоветовал ему держаться подальше от его девушки, которую звали Банни Капловиц. До этого момента Мэтью почему-то думал, что только хорошего парня могут звать Хэнк. Но когда Хэнк заявил ему: «Держись от нее подальше, понял, ты, дерьмо собачье?» – это еще в самом мягком варианте, – мнение его начало меняться. И он ответил Хенку, что тот тупая вонючая какашка и больше ничего. Он помнил, как произнес эти слова отчетливо и громко. А научился он им не от кого другого, как от доктора Мордекея Саймона, который вложил их в его уста еще в то время, когда все они жили в Чикаго. Не успел Мэтью произнести эти достопамятные слова, как Хэнк поставил синяки под оба его глаза, свернул ему челюсть и выбил один из коренных зубов.

Тогдашняя драка разгорелась на спорной территории и являлась исключительно мужской прерогативой на этой земле свободных и храбрых парней, где все сколько-нибудь крутые представители сильной половины щеголяли в джинсах «Келвин Кляйн». А спорной территорией являлась в те времена достигшая половозрелости школьница. Спорной же территорией в ту ночь, когда Мэтью столкнулся с ковбоями, являлась тридцатидвухлетняя женщина по имени Дейл О’Брайан, с которой он в те времена встречался. Эти ковбои просто достали ее, а Мэтью пытался защитить даму от их домогательств. В результате чего оказался в отделении травматологии в больнице «Добрый самаритянин», где врачам и медсестрам понадобился целый час, чтоб смазать его какими-то зельями и перевязать, а также раз сто повторить, что ничего у него не сломано. Хотя каждая косточка тела ныла и казалась сломанной, и нос тоже казался сломанным, и голова гудела и казалась пробитой насквозь от многочисленных ударов столом, которые нанесли по ней ковбои в заведении под названием «Капитан Блад».

Чарли и Джефф.

Так звали этих ковбоев.

Ездили они на синем грузовике-пикапе. А на специальном крючке у заднего окошка был подвешен дробовик.

Какое-то время спустя Мэтью снова повстречался с этими ковбоями. Одним очень дождливым днем в ресторане в Ананбурге. На сей раз он едва не убил их. А все благодаря тому, что добрый друг Мэтью, Моррис Блум, научил его нескольким приемчикам, которые заключались в лягании и пинании противника, умении перехватить нацеленный тебе в челюсть кулак, а также позволить тому, кто еще остался на ногах, подойти к тебе и… Ну, ну, только попробуй, подойди, сукин сын, уж я тебя сейчас разделаю за милую душу! И сукин сын подходил, и ему приходилось худо.

Короче, Чарли и Джефф остались валяться на полу в ресторане – оба вырубились и потеряли сознание. Сам же Мэтью вышел на улицу в дождь и жаркую ночную духоту и даже ни разу не обернулся. Как, впрочем, и сегодня. Однако с тех пор он привык оборачиваться, ища глазами синий пикап, высматривая его в зеркальце заднего вида, ожидая, что Чарли и Джефф снова нападут на него и уж на сей, раз точно прикончат – и это несмотря на все хитрые и грязные приемчики, которым обучил его Блум.

В Чарли и Джеффе были сосредоточены все мучившие его страхи.

Итак, в понедельник утром, двадцать седьмого января, вскоре после десяти, он набрал 377-08-27, позвонил в большой северный город и стал ждать. Один звонок, второй, третий…

– 87-й участок, Карелла.

– Детектив Карелла, это Мэтью Хоуп из Калузы, штат Флорида.

– Ну, успехи есть? – тут же осведомился Карелла.

– Мы нашли ее мать, – сказал Мэтью. – А также друга.

– Еще одного друга? Гм, любопытно…

– Вы даже не представляете, насколько любопытно. За ним числятся кое-какие делишки. Две отсидки.

– За что?

– Первый раз за ограбление, второй – за наркотики.

– Думаете, это он прикончил парня на пляже?

– Не знаю. Зато твердо знаю одно: надо во что бы то ни стало разыскать его подружку.

– Cherchez la femme,[19]19
  Ищите женщину (фр.).


[Закрыть] да? – сказал Карелла. – Как там у вас погодка?

– Славная, – ответил Мэтью. – Грех жаловаться. Здесь у нас почти все время хорошая погода.

Настала неловкая пауза.

– Что-то не так? – спросил Карелла.

– Нет, нет, – ответил Мэтью и тут же спохватился: а что, если голос его выдает сомнение или страх? А потом почему-то подумал: интересно, стреляли ли когда-нибудь в Кареллу или нет. – Вообще-то, если честно, – сказал он, – я звоню вам потому, что мы несколько зашли в тупик.

– Не можете найти девушку?

– Да. Холли Синклер. Она же Мелани Шварц.

– В телефонном справочнике смотрели? Порой это самый простой и надежный способ.

– Под моим началом работает целая команда толковых профессиональных детективов, но девушка точно сквозь землю провалилась.

– Сперва Лоутон, потом она… – заметил Карелла.

– А вам известна театральная студия под названием «Театр-плейс»? – спросил Мэтью.

– Нет, а что?

– Ну, там собираются актеры, репетируют, все такое… Просто там эта Мелани брала уроки актерского мастерства. До того, как уехала из города.

– Постараюсь выяснить, – ответил Карелла. – Может, это даст нам какую-то ниточку.

Нам, а не тебе, подумал Мэтью.

– Так вы говорите, «Театр-плейс», да?

– Да.

Мэтью догадался, что Карелла листает телефонный справочник.

Порой это самый простой и надежный способ.

Он ждал.

– Да, вот оно, – произнес наконец Карелла. – Есть такое заведение в центре города. В районе, который называется Хопскотч. Хотите, чтоб я для вас проверил?

– Ну, я был бы очень…

– Тут у нас пока затишье. Все плохие ребята сидят по домам, нос боятся на улицу высунуть, такой снег и холод. Может, подскочу туда в обед, спрошу, что там про нее известно, о’кей? А потом, попозже, перезвоню.

– Был бы вам страшно признателен, – сказал Мэтью.

Он так и не успел спросить, стреляли ли когда-нибудь в Кареллу, потому что тот тут же повесил трубку.

– Вообще-то я такими делами не занимаюсь, – сказал Джек. – Иными словами, не ворую, чтоб заработать на жизнь.

Кэндейс Ноулз промолчала.

Было десять утра. Она сидела в белом кресле-качалке во внутреннем дворике дома, который он снимал. На ней были зеленые слаксы, зеленая майка и белые сандалии. Белокурые волосы спадают на лоб прямыми неровными прядями. Челка короткая, а все остальные волосы длинные, ниже плеч. Бледно-зеленые глаза. Никакой косметики. Даже губной помады нет. Словно эту женщину вместе с креслом-качалкой и ее туалетом изобразил на эскизе какой-нибудь художник-декоратор, подумал Джек. Что, собственно, и вернуло его к реальности.

– Я график-дизайнер, – сказал он. – Недавно вернулся с севера, где пытался найти приличную работу. Но конкуренция там страшнейшая. А потому я со всей ответственностью готов взяться за работу, которую предлагаю и вам. Ведь она, насколько я понимаю, моя последняя надежда.

– Ну уж… – неопределенно протянула дама.

Она терпеть не могла такие сложные и витиеватые вступления. Она также терпеть не могла Флориду. Сегодня ее ждал еще один чертовски скучный и утомительный день в этой гребаной Флориде. Ладно, ближе к делу, подумала она. Мы собираемся стырить что-то или нет?

– Мне понадобятся еще три человека. Три помощника, – сказал Джек. – Согласно плану…

– Что за план? – коротко осведомилась она.

– План, которым поделился со мной один человек с севера.

– Вы сказали, трое, помимо вас. Он что, один из этих трех?

– Нет.

– Как прикажете понимать?

– Просто он… недавно умер.

– Ага… – протянула Кэндейс и поняла, что нет смысла расспрашивать дальше, что это был за человек и что явилось причиной столь преждевременной его кончины. Если дело покажется интересным, она за него возьмется. Если нет, как-нибудь перебьется. Дел и вариантов полным-полно. Кроме того, она терпеть не могла работать с дилетантами. Нет уж, увольте.

– Насколько я понял по общему описанию, – сказал Джек, – то будет работа на отначке.

– Ага.

– А вы знаете, что такое работа на отначке?

Она подняла на него глаза.

– Вы что, молоть языком сюда пришли или как? – спросила она.

– Ну… э-э… просто я не совсем понимаю, что это такое, работа на отначке.

– Может, это вовсе не…

– Вот и подумал, пусть уж лучше мне объяснят.

– Это совсем не то, что ваша обычная работа, – многозначительным тоном произнесла она.

– Вы правы. Наверное, совсем не то.

– Воровать, чтоб заработать на жизнь, – пояснила она.

– Да, я вас понял.

– Зато это моя работа, – сказала она.

– Понимаю…

– И потому я здесь. Хотя вы до сих пор так и не объяснили, как и где узнали мое имя и телефон.

– О, это совсем другая история.

– История, которую мне хотелось бы послушать.

– Э-э… имя и телефон назвал мне мужчина… ну, тот, что скончался недавно.

Итак, теперь она должна наконец понять, кто он такой. И ей все это явно не нравилось. Возник мертвец, а уж манеры у этого типа, Лоутона, – просто тошно смотреть. Так и скачет, так и крутится кругом да около, так и вытанцовывает мелким бесом. И, судя по этим манерам и высказываниям, покойный, по всей очевидности, скончался вовсе не от старости. Она не сводила с Лоутона сощуренных зеленых глаз – точно брала на мушку, точно пыталась разгадать, что из сказанного им чистая правда, а что дерьмо и ложь. Смотрела и старалась понять, стоит ли вступать с ним в игру.

На вид парню лет тридцать пять, подумала она. Ну, может, около сорока. Никакого флоридского загара, вид бледный и даже изнуренный – так часто выглядят самые неистовые и неутомимые любовники или кокаинисты. Ну и в не слишком хорошей форме для мужчины этого возраста. Немного рыхловат, животик, да и волосы не мешало бы подстричь, потому как мужчине в этом возрасте уже не пристало выглядеть эдаким хиппи-анархистом, подумала она. Короче говоря, типичный художник, или, как он там сказал, дизайнер, да… И она решила действовать, что называется, напролом.

– А у этого покойного имелось имя?

– Эрнст Коррингтон, – ответил он.

Она мучительно вспоминала. Эрнст Коррингтон… Нет, вроде бы никаких Эрнстов или Эрни в ее профессиональной жизни не фигурировало. Потом вдруг вспомнила.

– Кори? Он иногда представлялся как Кори, верно?

– Да.

– Прекрасный танцор, – сказала она и снова погрузилась в воспоминания. Сидела и тихо кивала головой, перебирая в памяти события давних дней. – Да, Кори… Не слишком удачливый вор. Высокий такой парень, верно? Где-то шесть футов два дюйма. Или три, я права?

– Правы.

– И мускулистый?

– Да.

– И где же вы с ним познакомились?

– Так, на одной вечеринке.

– Когда?

– На Хэллоуин.

– И там он поведал вам о своем плане?

– Ну, не там, конечно, но вскоре после этого. И не то чтобы поведал, нет. Просто объяснил. Описал в деталях. Нет, честно, во всех деталях и подробностях. А вы сами-то откуда его знаете, если не секрет?

– А-а… Так, провернули вместе одно дельце в Хьюстоне.

– Какого рода дельце?

– Примерно того же сорта, что, как я догадываюсь, вы хотели бы провернуть здесь. Так вы сказали, это будет работа с отначкой?

– Да.

– Стало быть, я так понимаю, вам нужна респектабельной внешности дама в строгом деловом костюме, которая могла бы задержаться после закрытия в определенном месте. Что это за место, вы мне так и не сказали. Равно как и не объяснили, в чем состоит план Кори.

– Он сказал, что вы – самая подходящая кандидатура на эту роль.

– Да, тут уж я само совершенство, можете не сомневаться… Я заметила, что вы увиливаете от всех моих вопросов.

– Просто пытался побольше узнать о вас.

– И еще вам нужен для дела один мужчина, верно?

– Да, нужен.

– О’кей. Так вот, знайте, лучше меня для работы на отначке вам не найти. Правда, не знаю, сможете ли вы это себе позволить. Я беру тысячу долларов в час, вне зависимости от исхода дела.