Текст книги "Забавы с летальным исходом"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Джилл открыла глаза.

Губы на белом лице искривились в злобной и хитрой усмешке.

– А ты опоздала, – сказала она, и Мелани почувствовала, как сердце у нее бешено забилось.

Темной декабрьской ночью сидели они в патио совершенно голые, курили, пили коньяк. В кустарнике гудели и трещали какие-то насекомые, с моря тянуло слабым ветерком. Прикосновение его казалось почти приятным.

– А знаешь, чего они придумали, Джек и этот его приятель Кори? – сказала Мелани. – Собираются ограбить музей!

– Джек? Я тебя умоляю!

– Нет, я серьезно. У них есть спонсор и все такое.

– Как это понимать, спонсор?

– Ну, один греческий магнат, готовый выложить два с половиной «лимона» баксов за какую-то дерьмовую глиняную бутылочку, из которой якобы Сократ выпил яд.

Джилл окинула ее скептическим взглядом.

– Нет, правда.

– Разве на свете не перевелись еще люди, готовые выложить такую кучу денег? – заметила Джилл.

– Они заключили с ним сделку. И в следующем месяце встречаются с этим греком здесь.

– Скажи, а на севере… ты с ним спала? – спросила Джилл.

Все мысли только об этом!..

– Да, с обоими. С Кори и Джеком.

– Ну и как? Здорово?

– О, да!

– Расскажи мне о Кори.

Она рассказала ей о Кори, о том, как они познакомились в театральной студии, о том, как репетировали сцену из «Трамвая „Желание“», где Стэнли насилует Бланш. Очень возбуждающе.

– Именно тогда и возникла идея познакомить их, ну, знаешь, так, на…

– А ты осознаешь, что украла у меня мужа? – спросила вдруг Джилл и игриво подтолкнула ее в бок.

– Да перестань.

– Нет, именно украла.

– Он сам поехал на север, я тут ни при чем, – сказала Мелани.

– Да, но ты поехала следом за ним.

– Ну, поехала. И что с того?

– И бросила меня. И поехала к нему.

– Да он мне сам позвонил. И так просил приехать…

– Когда это было?

– В июне, точно не помню. Сказал, что я позарез нужна ему там.

– Звонил куда? Сюда?

– Да нет, нет.

– Тогда куда же?

– Ну, к моей матери. Я как-то заехала в Сент-Пит на уик-энд.

– Вовсе не обязательно было к нему уезжать. И ты это прекрасно понимаешь.

– Понимаю…

– И должна была сказать мне, понимаешь?

– Знаю, Джилл, знаю. Нет, правда, мне очень стыдно. Прости, я не должна была ехать.

– Именно, что не должна… И не поехала бы, если б любила меня.

– Я очень люблю тебя.

– Так почему поехала?

– Сама не знаю. Иногда я сама не понимаю, почему делаю те или иные вещи. Так уж получается.

Обе они погрузились в молчание. Дым от сигарет плыл в воздухе, уносимый тихим бризом. Хор насекомых в кустах гремел уже вовсю.

– Что это за жуки, которые так шумят? – спросила Мелани.

– Кто их знает. Просто жуки… – ответила Джилл.

– А зачем?

– Они спариваются.

– Правда? С таким шумом и треском?

– Угу.

Снова молчание.

– И зачем же вернулась? – спросила Джилл.

– Соскучилась по тебе, – ответила Мелани.

– За целых шесть месяцев даже открыточки не удосужилась прислать! – сказала Джилл и снова ткнула ее локтем в бок. – Сперва Джек исчезает, потом – ты. Я уж думала, вы оба умерли.

– Ты должна была догадаться.

– Должна…

– Нет, правда, мне очень стыдно.

– Сволочная выходка, Мел.

– Знаю. Прости.

– Хорошо, что я так сильно тебя люблю.

– Я тоже очень тебя люблю, – сказала Мелани.

Руки их встретились в темноте. Пальцы переплелись.

– Хорошо все-таки здесь… – мечтательно протянула Мелани.

– Угу.

– На севере все совсем по-другому.

– Гм…

– Я очень скучала по Флориде.

– А мне без тебя было так одиноко, – сказала Джилл и крепко сжала ее руку.

– Прости.

– Помнишь Лилит?

– Да.

– Чуть ей не позвонила.

– Рада, что все-таки не позвонила.

– Но еще бы чуть-чуть – и позвонила бы.

– Я люблю тебя, Джилл.

– Я тоже люблю тебя. Но едва сдержалась, чтоб не позвонить.

– Прости.

– Ты исчезла…

– Но, как видишь, вернулась.

– Я рада.

Тут вдруг где-то запела птичка, и насекомые, словно по команде, разом смолкли. Из бухты донесся всплеск – выпрыгнула рыба. Затем все вокруг снова погрузилось в тишину.

– Так они действительно собираются грабануть музей? – спросила Джилл.

– О да, да, это правда. Кори знаком с разными нужными людьми, которые помогут все это провернуть. Он всегда зарабатывал этим на жизнь.

– Чем? Грабил музеи?

– О нет, нет, не музеи… Разные другие места. Он был вооруженным грабителем.

– Дальше?

– Нет, правда. Сидел в тюрьме, и все такое.

– И ты легла в койку с Джеком и бывшим заключенным?

– Ну… э-э… да.

– О Господи!

– Да. Понимаю, но…

– Вот уж не думала, что у Джека хватит храбрости.

– Вообще-то он боялся.

– Чего именно?

– Ну, знаешь, боялся, что он его трахнет.

– Да я не об этом.

– А о чем?

– Об ограблении музея. Это ведь «Ка Де Пед», верно?

– Да. И туда привозят какую-то чашу. В феврале. В следующем месяце. И вот они планируют ее взять.

– Не думаю, что у него хватит храбрости.

– Но с ним же будет Кори. И другие люди, настоящие профессионалы. Джек вовсе не собирается проворачивать это дельце в одиночку.

– Гм…

– И если уж быть до конца честной… Знаешь, мне кажется, он слишком глуп, чтобы задумать и провернуть такое в одиночку.

– Согласна.

– Исходя из чего, лично мне кажется, мы должны их кинуть.

– В каком смысле кинуть?

– Да спереть у них эту чашу, и все.

– Спереть?..

– Да, да. После того, как они сопрут ее из музея.

– Шутишь!

– Ничуть не шучу! Ведь знаешь, если по правде, поэтому я и вернулась, Джилл. Хотела…

– А я думала, потому, что соскучилась по мне…

– Да, конечно, и это тоже. Но мне казалось, что мы с тобой вполне можем придумать, как увести у них эту чашу. Ну, может, устроить оргию, накачать их чем-нибудь, напоить, чтоб ничего не соображали. Чтоб окончательно потеряли всякое соображение. Ну, может, даже усыпить, если понадобится. А потом забрать эту гребаную чашу и смыться. Исчезнуть с лица земли…

– Шутишь… – протянула Джилл.

– Я никогда не шучу, когда речь заходит о деньгах, – сказала Мелани.

Молчание.

– И сколько, ты говоришь, денег?

– Два с половиной миллиона баксов. Этот грек дает им целых два с половиной «лимона»!

Молчание.

– Но если исчезнуть… то куда? – спросила Джилл.

Когда во вторник, в шесть тридцать вечера, Карелла приехал в коктейль-бар «Серебряный пони», там было полно шумных и нахальных молодых людей. В целом молодых, поскольку возраст варьировался от двадцати пяти до тридцати пяти лет, и Карелла, которому было уже под сорок, сразу же почувствовал себя среди них чужаком, а всех этих ребят с полным основанием мог бы назвать неоперившимися юнцами.

Стены в зале были черного цвета и украшены вырезанными из нержавеющей стали фигурками галопирующих пони – очевидно, подобный интерьер был призван создать у посетителей ощущение скорости, динамичности жизни. Но эффект получился несколько иной – какая-то карусель, мелькание, словно кадры из черно-белого кино, от которых рябило в глазах. Даже официантки, разносившие коктейли, – а их было трое, – носили униформу, состоящую из коротких черных юбочек и белых фартучков, напоминавших те, что были на французских горничных в старые добрые времена. Кожаные туфли на высоких каблуках, чулки в сеточку и со швом. Белые шелковые блузки, которые они носили без бюстгальтера, отчего под переливчатой тканью зазывно колыхались груди и вырисовывались соски. «Контора Хейса»[31]31
  Неофициальное название американской ассоциации продюсеров и кинопрокатчиков, создана в 1922 году для установления цензуры на голливудскую продукцию.


[Закрыть] непременно обратила бы внимание на столь вызывающий наряд, но теперь уже никто, кроме Кареллы, не помнил, что это за штука такая, «Контора Хейса», если, конечно, не читал книжек.

Бармен сообщил ему, что в ту ночь, когда Лоутон с Коррингтоном учинили здесь совершенно непристойную драку, в зале работала официантка по имени Жаклин Рейнз. Он показал ее Карелле, но тот не стал пока что отрывать девушку от дела. Она обносила напитками сразу пять столиков, и вот он выждал, пока в заказах не наступит перерыв, затем подошел к сервировочному столику, возле которого она стояла. Брюнетка лет двадцати с небольшим, на ней красовался такой же, как и на остальных девушках, скромный и одновременно вызывающий костюмчик. Она одарила его приветливой улыбкой.

– Я детектив Карелла, – сказал он. – 87-й участок. – И он, стараясь, чтоб не заметили посетители, продемонстрировал ей жетон. – Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Я подожду, если вы заняты.

– Конечно, – кивнула она. – А в чем, собственно, дело?

– Да я по поводу той драки, что была тут в конце декабря.

– Ага, понятно, – она обернулась и обвела взором зал, словно мысленно оценивая наплыв посетителей. – Знаете, где-то после семи народу у нас обычно меньше. Может, тогда и поговорим?

Она ошиблась где-то минут на пятнадцать. И вот наконец уселась напротив него за черный мраморный столик футах в пяти-шести от бара и закурила сигарету, что, согласно принятым в баре правилам, на таком расстоянии допускалось. На стене, прямо над их головами, встал на дыбы стальной пони. Взбрыкнул, точно необъезженный мустанг.

– Так что можете сказать насчет той драки? – спросил он.

– Да, я была тут, – сказала она и глубоко затянулась, явно получая удовольствие от сигареты и совершенно не отдавая себе отчета в том, что в глазах многих людей эта дурная привычка делала ее аутсайдером, отмечала принадлежность к низшему классу. Карелла же хотел лишь одного – чтоб она не выпускала дым в его сторону.

– И во сколько началась драка? – спросил он.

– Ну, около десяти или десяти тридцати, – ответила она. – Почему-то драки вечно случаются в это время.

– И вы знали тех людей?

– О, конечно. Наши завсегдатаи. Обычно приходили к нам с такой симпатичной рыженькой девчонкой, но только в тот вечер они были без нее.

– Вы говорите о Лоутоне и Коррингтоне?

– Да, о Кори и Джеке. А девушку звали Холли. Кажется, она артистка. Кстати, и Кори тоже играет в театре. Тоже артист, да. И еще мне показалось, они живут втроем… Впрочем, какое мне дело!

– Так, стало быть, двое мужчин и Холли, – кивая, произнес Карелла.

– Да, именно так. Хотя двадцатого ее с ними не было. Кажется, они говорили, что она уехала во Флориду. Или в Калифорнию. Одним словом, туда, где тепло.

– Ну а остальные трое?

– Три клоуна, как же… Заявились около одиннадцати. Ну и, как обычно, стали здороваться с приятелями, хлопать их поднятой ладонью по рукам. Ну, знаете, как сейчас ведут себя мужчины в барах…

Тут она отвела от него взгляд и уставилась на мужчину и женщину, которые только что вошли с холода. И наблюдала за ними до тех пор, пока не убедилась, что пара уселась возле стойки бара, а не за один из столиков, которые она обслуживала. Тогда Жаклин снова жадно затянулась сигаретой и, полузакрыв глаза, медленно выпустила струйку дыма.

– Так, значит, здоровались с приятелями.

– Да, со своими старыми дружками-алкашами.

– Ну и когда же началась драка?

– Они все сидели у бара, пили вместе, смеялись, потом вдруг Джек упомянул…

– Простите, вы сказали «пили вместе». Кто именно?

– Ну, все пятеро.

– Кори с Джеком?..

– Да, и дружная троица клоунов.

– Так, получается, они были знакомы?

– Да, конечно.

– И значит, когда эти трое вошли в бар, они здоровались и с Джеком, и с Кори, так?

– А вы быстро соображаете, – заметила она и снова затянулась сигаретой.

– А почему вы называете их клоунами?

– Потому что одного из них зовут Ларри. И потом все трое – полные дураки.

– Ларри, а дальше как?

– А Бог его знает. Вам, ребятам из полиции, видней. Вы ж их загребли. Разве не записали в участке все данные?

– Итак, все эти пятеро были приятелями, – сказал Карелла.

– Да.

– Ну а дальше что произошло?

– А дальше они стали нести всякую муть о том, что все женщины обманщицы, ну и так далее. Сами небось знаете, к чему сводятся все эти мужские разговоры. Какой хороший сегодня был футбол и какие все женщины мерзавки. И тут Джек говорит Кори, что якобы подозревает, что жена обманывает его с кем-то другим. Что всегда подозревал это, а потому бросил ее и приехал сюда. И тогда один из трех клоунов вдруг говорит: «А я-то думал, эта Холли твоя жена!» А Джек отвечает: «Нет, ни хрена подобного, просто эта самая Холли мне очень нравится». И тогда Ларри… да, кажется, это точно был он, Ларри, вдруг и говорит: «Готов держать пари, что и Кори эта девушка тоже очень нравится». Ну и еще что-то на тему того, что они живут как трехслойный пирог. И тогда Кори и Джек сказали ему, что это не его собачье дело. Ну и сами знаете, такие типы терпеть не могут, когда им затыкают рты, особенно после того, как пропустят по маленькой. Ну и тут начались тычки, пинки и всякие такие разговоры, типа «А ты кто такой?» Пинок. «Да какое твое собачье дело?» Пинок, толчок, удар, бам-бам-бам, тут вся эта драчка и заварилась.

– А вы не помните, кто ударил первым?

– Один из клоунов.

– Кого?

– Кого? О-ля-ля! – и она игриво закатила глаза и затушила наконец сигарету. – Короче, вроде бы Кори схлопотал по морде первым. Ну, и тут Джек, естественно, вмешался и попер на них, а потом и Ларри тоже попер, и третий клоун встрял. И тут такое началось! Швыряли и колошматили друг друга чем попало, сшибали табуреты, опрокидывали столы, и бутылки, и бокалы, и сцепились в одну кучу, и катались по полу, а потом эта куча выкатилась на улицу, но и там они продолжали драться. И вся троица дружно лупила именно Кори, а Джек все пытался их остановить, чтоб, не дай Бог, не убили. Ну, и тут он достал пушку…

– Кто?

– Кори.

– Какую пушку?

– Я в них не шибко разбираюсь.

– Это был револьвер или пистолет?

– Я же сказала, в пушках не разбираюсь.

Карелла придвинул к себе салфетку. Достал из внутреннего кармана пиджака авторучку, снял с нее колпачок и нарисовал на салфетке следующее:

– Примерно такую, да?

– Нет, ничего похожего.

– Ну а если вот так? – и он сделал еще один набросок.

– Нет.

– А вот это?

– Ну, вот эта, пожалуй, уже ближе.

– И куда же эта пушка делась потом? – спросил он.

– Кори заслышал вой сирены и выбросил ее в канаву.

– И?..

– И что «и»? Всех увезли в участок.

– Ну а пистолет?

– Его никто не заметил.

– Так он, получается, так и остался валяться в канаве, когда их увезли?

– Думаю, да.

– Думаете или уверены?

– Ага.

– И что, по-вашему, произошло с оружием дальше?

– Понятия не имею.

– Может, кто-то видел, как он выбрасывает его в канаву?

– Откуда мне знать?

Он окинул ее пристальным взглядом. Девушка потянулась к карману фартука, где лежала пачка «Вирджиния-слимс». Выбила щелчком одну сигарету, прикурила и выпустила в него густую струю дыма. Карелла по-прежнему не сводил с нее глаз. А затем, после паузы, спросил:

– Что произошло с пистолетом, мисс Рейнз?

– Я же сказала…

– Мисс Рейнз!.. – многозначительно повторил он.

– Ну ладно, ладно, о’кей, – сказала она и снова глубоко затянулась. – Он вернулся за ним. На следующий день.

– Коррингтон?

– Да.

– И что?

– Ну я и отдала ему.

– И как же, интересно, этот пистолет оказался у вас?

– Ну, когда все разошлись, я достала его из канавы и принесла сюда, в бар. Просто подумала, нехорошо, если оружие будет валяться вот так, без присмотра, на улице. Не дай Бог, кого еще ранит. Ну я и заперла его в свой шкафчик.

– А потом отдали Коррингтону, когда он за ним вернулся, так?

– Но ведь это же был его пистолет, разве нет?

Теперь Карелла знал, что оружие, фигурировавшее в драке, являло собой пистолет «вальтер». Который принадлежал не кому иному, как Эрнсту Коррингтону. То есть трупу, которым занимался Мэтью Хоуп.

– Спасибо, – сказал он девушке. И подумал: «Интересно, пригодится ли Хоупу эта информация?»

Глава 8

Было некое несоответствие между осознанием того, что ты сидишь в публичной библиотеке в январе, где температура поддерживается на уровне восьмидесяти градусов, а за окном в это время ярко сверкает солнце и видна изумрудно-зеленая лужайка, обрывающаяся у кобальтово-синих вод моря, под ясным, цвета цикория, небом. Библиотека, словно белоснежная болотная птица, примостилась на самом краю бухты Калуза. Новое здание обошлось в двадцать миллионов долларов, но сейчас, в среду, в девять тридцать утра, когда все нормальные горожане или плескались в своих бассейнах, или же загорали на пляжах из чистенького белого песка, залы его были абсолютно пусты.

У Кэндейс имелись свои воспоминания и представления о публичных библиотеках. Родившаяся и выросшая в Миннесоте, она обладала присущей истинным миннесотцам «зимней» ментальностью. Уже тогда наделенная незаурядной красотой девочка, она рано научилась ставить комфорт и удобства превыше щегольства и носила неуклюжие многослойные свитеры и пальто, варежки и сапожки на меху, толстые шерстяные носки и теплое нижнее белье. В Миннесоте вы добирались от дома к дому или подземкой, или же шли пешком по тротуару, защищенному от снега специальным навесом. В штате, где езда в неприспособленном к зимним условиям автомобиле могла стоить человеку жизни, наличие в салоне аптечки или специального обогревательного устройства было жизненно необходимо для выживания.

И библиотека в Миннесоте была зимой очень уютным местом. Снег падает за стеклами высоких окон, книги в кожаных переплетах выстроились на полках, лампы с зелеными абажурами подвешены над длинными деревянными столами – все это, кажется, так и излучает покой и теплоту. Кэндейс была заядлой читательницей. С октября по май, пока в городе властвовала зима, она часами просиживала в библиотеке. И лучшие воспоминания о родном городе, который она покинула в девятнадцать лет, были связаны именно с библиотекой.

Теперь же, тоже в январе, но тридцать лет спустя, здесь, в далеком южном городе, она сидела за другим длинным столом и смотрела в окно, на бухту, наблюдая за тем, как парусные лодки борются с ветром. Но вот она взглянула на часы и вернулась к экрану компьютера.

Лэнфорд М. Оберлинг…

Интересно, что означает эта буква М?

Мартин? Моррис? Марио?..

Лэнфорд М. Оберлинг, куратор музея «Ка Де Пед», любезно сообщил ей, что в 1979 году в залах его небольшого скромного музея размещалась выставка сокровищ Тутанхамона. И вот теперь она изучала перечень газетных заголовков и искала подшивки за 1979 год. И от души надеялась, что два года тому назад, когда шла реконструкция, библиотека не избавилась от этого старого бумажного хлама.

Просто после беседы с Оберлингом в голову ей пришла одна любопытная мысль…

Милтон? Майкл?..

Мысль, что столь ценные экспонаты, как сокровища Тутанхамона, требовали более надежной охраны, чем это принято обычно в музее. Ведь совершенно ясно, что египетские власти никогда бы не допустили, чтобы такие ценности перевозили в заштатный музеишко в жалком провинциальном городке без гарантий, что во время своего пребывания там они будут соответствующим образом охраняться. И Кэндейс была совершенно уверена в том, что еще до прибытия сокровищ фараона музей должным образом подготовился к их приему. А отсюда напрашивался вывод: очевидно, что все эти сложные системы сигнализации, что она видела, сейф…

Ну, может, и не сейф. Вполне вероятно, он существовал еще до того, как прибыла коллекция Тутанхамона. Хотя трудно даже представить, что же, черт возьми, хранилось в этом сейфе… Но даже если этот чертов сейф там уже и был, египтяне наверняка потребовали еще больших гарантий безопасности.

Вдали, над горизонтом, собирались грозовые тучи. Сверкнула молния, донесся глуховатый раскат отдаленного грома. На улице все внезапно посерело, и в библиотеке сразу стало уютнее. Она очень обрадовалась, обнаружив, что все подшивки «Геральд трибюн» сохранились с 1963 года и что все номера пересняты на микрофильмы. Она попросила библиотекаря принести ей кассету за 1979 год, подошла к другому аппарату, вставила в него пленку и начала просматривать. Материалов, предваряющих визит сокровищ, было немало. Что и неудивительно – она знала, что передвижная выставка такого значения всегда привлекает внимание прессы, тем более местной. Ее не слишком интересовали рекламные анонсы, повествующие о том, какие именно экспонаты будут демонстрироваться на этой выставке. Их, как она выяснила почти сразу же, писала штатный критик и искусствовед «Калуза геральд трибюн», дама по имени Айрин Хелсингер. Как и предполагала Кэндейс, ажиотаж предстоящая выставка вызвала немалый. Тутанхамон побил тут все мыслимые и немыслимые рекорды. И газетчики, и искусствоведы, и историки просто сходили с ума…

Однако не забывайте, наша Кэндейс выросла в Миннесоте – и пожалуйста, не посылайте мне больше туда писем! – и уж кому, как не ей, было знать о заносчивости и гордыне маленьких провинциальных городков. И если Оберлинг…

Мэнни? Мак? Мо?..

Если он действительно усовершенствовал систему охраны музея, чтобы удовлетворить выставленные организаторами требования, тогда разве стал бы в этой гребаной провинциальной манере так хвастаться своими невероятными достижениями и немыслимыми усилиями, предпринятыми по части безопасности в этом жалком «Ка Де Пед», в своей любимой и драгоценной Калузе?.. Как вы думаете? Ну, конечно, стал бы!

Она очень надеялась на это.

Дождь хлынул внезапно – сильный, напористый ливень с ветром, как это часто бывает в юго-западной Флориде. И ей сразу же стало так тепло и уютно в библиотеке. Как тогда, когда еще девочкой она часами просиживала в библиотеке Миннесоты. И она продолжила поиски.

И нашла. Вот оно!

Заголовок на первой странице гласил:

«БЕСПРЕЦЕДЕНТНЫЕ МЕРЫ БЕЗОПАСНОСТИ В ОЖИДАНИИ СОКРОВИЩ ТУТАНХАМОНА».

Сама статья начиналась словами: «Доктор Лэнфорд Максвелл Оберлинг…»

Ага, стало быть, Максвелл, подумала она.

«…куратор музея „Ка Де Пед“, заявил сегодня, что попечительский совет одобрил выделение двухсот сорока тысяч долларов на…»

Вот оно, подумала она.

В среду, в десять утра, когда состоялся этот телефонный разговор, на севере сияло солнце, но здесь, во Флориде, лило как из ведра – именно так бы выразилась матушка Кареллы. И, похоже, Мэтью Хоуп искренне расстроился, узнав, что там, на севере, выдался такой чудесный и ясный день, пусть даже холодный. Людям из Флориды всегда почему-то неприятно слышать, что где-то на севере погода может быть хорошей.

Еще больше он расстроился, узнав, что у Эрнста Коррингтона видели девятимиллиметровый «парабеллум» в ту ночь, когда его и Джека Лоутона арестовали за драку в общественном месте, а потом выпустили. И Карелла никак не мог понять, в чем кроется причина этого неудовольствия – до тех пор, пока не узнал, что накануне ночью убили Мелани Шварц. И что баллистическая экспертиза склонна считать, что орудием убийства является «вальтер».

– Замкнутый круг, – заметил Карелла.

– Именно, – ответил Хоуп. – Ненавижу загадки. А вы?

– Как ни странно, я тоже.

– Тогда почему стали полицейским?

– Просто хотел быть одним из хороших парней. Хотя, если честно, в работе полицейского не так уж много загадок.

– Разве? Ну а как вы расцениваете тогда тот факт, что женщину застрелили из того же пистолета, что принадлежал покойному, с которым она была хорошо знакома?

– Как два отдельных убийства, которые следует раскрыть. Вам следовало бы помнить, мистер Хоуп…

– Называйте меня просто Мэтью.

– Ну а вы тогда меня – Стив.

– Заметано.

– Вам следовало бы помнить, Мэтью, что в работе полицейского существуют только преступления и люди, которые их совершили. Кто-то убил Коррингтона, потом кто-то убил эту девушку Шварц. Орудие убийства может быть связующим звеном, а может и не быть. Если это «парабеллум» Коррингтона, тогда можно ухватиться за ниточку. Но вся штука в том, что самого-то пистолета у нас нет. Есть только калибр и марка. Да таких стволов гуляет по Америке миллионы!

– Вот в этом-то и заключается загадка.

– Не думаю. Лично я вижу тут два преступления, и только.

– Ну тогда, пока они не раскрыты, две загадки.

– А также лицо или лица, совершившие эти преступления.

– Уверен, стоит только найти мотив и…

– Но мы можем так никогда и не найти его, Мэтью. Мы можем даже схватить преступника. Но это вовсе не означает, что нам станут известны действительные мотивы. Они ведомы лишь лицу или лицам, совершившим эти преступления. Повторяю: одному лицу или целой группе лиц. Как знать…

– Скорее всего, тут замешано несколько человек.

– Ну, пусть будет несколько. Но если вы будете подходить к этому, как к некой загадке, то непременно сядете в лужу. Как тот лакей, что залез в кладовую и думал, что дядюшка Арчибальд находится в это время в оранжерее, а тетушка Агата – в саду. Все это не имеет ни малейшего отношения к реальности, Мэтью.

– По мне, так все это действительно не имеет отношения к реальности, Стив.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я адвокат. И сам не понимаю, как получилось, что вдруг оказался втянутым в это дерьмо!

– Может, вам захотелось, чтоб люди вас возненавидели? – заметил Карелла.

– Все люди, по большей части, ненавидят законников, тут вы правы.

Похоже, он окончательно пал духом. Возможно, причиной тому дождь, подумал Карелла. А может, тот факт, что дело зашло в тупик. Безвыходность, темные проулки, ведущие в никуда, все это самым отрицательным образом сказывается на настроении. Как бы там ни было, но Карелле захотелось подбодрить и утешить его. Угостить кружечкой пива, сказать, что все уладится, утрясется, все будет хорошо, и на твоей улице снова засияет солнце, разве не так?

– А знаете, почему люди ненавидят адвокатов? – спросил Хоуп.

– Почему?

– Потому, что мы чертовски дорого дерем.

– Нет, нет…

– Да. Чьи еще, черт возьми, услуги стоят триста-четыреста баксов в час? Вот за это нас и ненавидят.

– Копов тоже, – сказал Карелла.

– Нет, как правило, люди любят копов.

– А знаете, за что люди ненавидят копов?

– Люди любят копов.

– Нет, ненавидят. Потому что мы арестовываем их за превышение скорости.

– Нет, нет.

– Я же говорю, да! Сколько раз вы, сидя за рулем, видели, как встречная машина мигает вам фарами?

– Ну… э-э… я не…

– Это чтоб предупредить вас, верно?

– Но я…

– Предупредить, что впереди затаился коп, так или нет?

– Ну…

– Затаился в кустах и ждет, так или нет?

Хоуп рассмеялся.

– Просто парень в машине предупреждает вас, что там, впереди, сидит коп и только и ждет, чтоб выписать штрафной талончик за превышение скорости. Что означает, что вы действительно превышаете скорость, а это запрещено законом. А стало быть, тот парень в машине – соучастник преступления, вот!

Хоуп все еще смеялся.

– Смейтесь, смейтесь, – проворчал Карелла.

– Нет, просто вспомнились люди еще одной профессии, которых ненавидят, пожалуй, больше, чем адвокатов и копов!

– А ну, кто же это?

– Дантисты!

– Тогда начинайте сверлить зубы, – сказал Карелла.

– Да, думаю, стоит попробовать.

– Вот это будет хохма!

Гутри не виделся с Адель Доб с того самого вечера после убийства Коррингтона, и очень обрадовался, что есть повод нанести ей визит. И вот в среду, ровно в десять сорок утра, он уже был у нее и застал даму за кофе и чтением газеты. Она сидела за маленьким белым столиком у окна, из которого открывался вид на пляж. Тот самый пляж, где нашли тело Коррингтона. Она предложила ему чашечку кофе, он уселся напротив. Одета Адель была в тот самый зеленый кафтан, что был на ней в день их знакомства. Растения с длинными висячими стеблями купались в лучах утреннего солнца, листочки их сверкали, как изумруды, и вторили цвету одеяния и зеленых глаз мадам Доб.

– А знаете, я по вас скучала, – сказала она.

– Был занят. Ловил плохих парней, – ответил Гутри.

– Как же, как же! Знаменитый детектив!

– Естественно.

Они пили кофе вместе. Воды залива сегодня были на удивление спокойны. Мелкие волночки лениво лизали песчаный берег. В открытые окна тянуло еле уловимым бризом.

– Я насчет Кори, – сказал он. – Вы провели с ним ночь и…

– Кто сказал, что я провела с ним ночь?

Вообще-то она сама призналась ему в этом.

– Поймите, Адель, я просто вынужден задать этот вопрос, – сказал он. – Скажите, он раздевался?

– Да он был весь в крови, – ответила она. – И снял рубашку, насколько мне помнится.

– Ну а брюки?

– Я что, под присягой? – спросила она и улыбнулась.

– Нет. Но мне бы очень хотелось услышать ответ.

– Да. И брюки тоже снял.

– У него было оружие?

Она колебалась.

– Адель?..

– Да, у него было при себе оружие.

– Вы видели его?

– Он достал свою пушку из-за пояса и положил на туалетный столик.

– И что это была за пушка?

– Понятия не имею.

– Ну, это мог бы быть, к примеру, «вальтер»?

– А что это такое, «ватлер»?

– Не «ватлер». «Вальтер».

– Я не расслышала.

– Ну вы же видели в кино про Вторую мировую войну! Все немецкие офицеры носили при себе такие пистолеты.

– Вроде бы припоминаю.

– Ну так вот, этот пистолет называется «вальтер». И что вы подумали, когда увидели, что он при оружии?

– Ну… Он рассказал мне, что однажды едва не грабанул аптеку. Ну и я подумала, что, если человек планирует ограбление, он должен быть при оружии, разве нет? Ну и вот, он был при оружии.

– Скажите-ка, Адель, а он хоть словом упомянул о том, что делает здесь, во Флориде?

– Или Мелани Шварц?

– Ни одно из этих имен мне ничего не говорит.

– А вы говорили с ним о пистолете?

– В каком смысле?

– Ну вы хотя бы спросили, для чего это он носит при себе пушку? Это же второе нарушение, когда человека выпускают из тюрьмы досрочно.

– Я не знала, что он выпущен досрочно.

– Ага…

– А первое нарушение?

– А первое нарушение сводится к тому, что он покинул штат Калифорния. Скажите, если я покажу вам снимок «вальтера», вы сможете определить, такая же пушка была у него или нет? Ну, для меня, пожалуйста!..

– Откуда это у вас такие фотографии?

– Один друг дал. Эксперт по баллистике.

Гутри полез в карман пиджака. Глянцевитый черно-белый снимок размером пять на семь предоставил ему детектив из полицейского управления Калузы по имени Оскар Пинелли. Который знал, что Гутри однажды лжесвидетельствовал в пользу его коллеги, детектива Харлоу Уинтропа. Добрые дела не забываются. И он показал Адель снимок.

– Это «вальтер», – сказал он. – Известен также под названием «П-38», или девятимиллиметровый «парабеллум».

– Ни хрена себе… – протянула она.

– Скажите, именно такой пистолет был у Кори, когда он провел у вас ночь?

– Да, – ответила она.

Поскольку именно Гутри довелось больше других бегать и собирать сведения по делу, Мэтью решил дать ему слово первому.

– На настоящий момент, – сказал Гутри, – мы твердо знаем только две вещи. Знаем, что, когда Коррингтон участвовал в драке на севере в ту декабрьскую ночь двадцатого числа, у него имелся при себе пистолет «вальтер», который он незаметно выбросил, а потом забрал снова.

Все четверо сидели за столиком у входа в китайский ресторан, что располагался неподалеку от конторы Мэтью, ели блинчики «Весенние» и свиные ножки и ожидали, когда им принесут новые блюда. Тутс Кили поглощала пищу с аппетитом, характерным разве что для какого-нибудь водителя трейлера. И Уоррену Чамберсу страшно нравилось смотреть, как она ест. Мэтью же, пытавшийся сбросить вес, сам себе удивлялся: с чего это ему понадобилось есть всю эту гадость? Он вообще считал, что хорошо прожаренная пища обладает поистине смертоносным воздействием, сравнимым разве что с пулей, выпущенной из «вальтера». Уоррен и Тутс облизывали пальчики. Мэтью усматривал в этом некий намек на возможность сексуальных взаимоотношений. С другой стороны, какое ему, собственно, дело? У него и без того хлопот по горло, стоит ли беспокоиться по поводу возможного романа между чернокожим юношей и белой девушкой, здесь, на самом юге страны.