Текст книги "Охота на сыщиков"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Мама Лус – крупная располневшая женщина с необыкновенно густыми темными волосами, собранными в пуританский узел на затылке, куталась в шелковое кимоно. Когда-то Мама Лус слыла знаменитой проституткой, поговаривали даже, лучшей в городе. Но сейчас она стала мадам и не вспоминала о прежнем ремесле, делая исключение только для очень близких друзей. Она отличалась безупречной опрятностью и чистотой и постоянно благоухала ароматом сирени. Кожа у нее была белой, возможно, даже слишком белой, поскольку редко видела солнце. Облик ее был благороден, улыбка – ангельской. И если вы не знали, что она заправляет одним из гнуснейших на Улице шлюх борделей, то вполне могли принять ее за чью-нибудь мать.

Матерью она никогда не была.

– Развлечься пожаловали? – спросила она, подмигивая Карелле.

– Кроме тебя, Мама Лус, мне никого не нужно, – заявил Карелла.

Клинг потрясенно моргнул и поспешно вытер вспотевшее лицо.

– Для тебя, торо^{[29], Мама Лус сделает все, что пожелаешь. – Она снова подмигнула ему. – Для тебя Мама Лус опять юная девчонка.}

– Ты у нас вечно юная, Мама Лус, – великодушно польстил Карелла, звучно шлепнув ее по могучему заду. И быстро спросил: – Где Ордис?

– Он с la roja^{[30]. Та, верно, обобрала его уже дочиста, спасибо, если глаза на месте оставила. – Мама Лус негодующе пожала плечами. – Эти нынешние девицы! Ничего их не интересует, кроме денег. В наши старые добрые времена… Знаешь, порой ведь любовь приходила. А сейчас? Что случилось с любовью, куда она подевалась?}

– Она вся в твоем сердце, Мама Лус. У Ордиса есть пистолет?

– Я что, обыскиваю клиентов? Вряд ли у него есть пистолет, Стив. Пожалуйста, без стрельбы, можно?

– Стрельбы не будет. Покажи нам, где он, – попросил Карелла.

Мама Лус кивнула. Когда Клинг проходил мимо нее, она выразительно посмотрела на его ширинку. Молодой полисмен залился краской, а мадам оглушительно расхохоталась. Проследовав за ними в дом, она обогнала полицейских и показала:

– Сюда. Наверх.

Ступени под ней угрожающе дрожали. Она обернулась, подмигнула через плечо Карелле и поддразнила:

– Смотри, как я тебе доверяю, Стив. Не боюсь даже за своей спиной!

– Gracias^[31].

– Только не заглядывай мне под юбку.

– Но соблазн-то какой! – признался Карелла и услышал, как сзади него Клинг издал сдавленным горлом нечто между всхлипом и стоном.

Мама Лус остановилась на первой лестничной площадке.

– Вон та дверь в конце коридора. Без крови, Стив, очень прошу. Он и так уже полумертвый.

– Ладно. Спускайся вниз, Мама Лус.

– А потом, как дела закончишь… – обольстительно намекнула Мама Лус и игриво задела Кареллу пышным бедром, чуть не спустив его при этом с лестницы.

Она проплыла впритирку к Клингу и начала спускаться, оглашая лестничную клетку громоподобным хохотом.

Карелла вздохнул и посмотрел в растерянно-негодующие глаза юного напарника.

– Что поделаешь, малыш. Любовь!

– Не понять мне детективов, – ответствовал ошарашенный Клинг.

Они подошли к двери. Клинг, увидев, что Карелла изготовил револьвер, потащил из кабуры свой.

– Она же просила не стрелять, – напомнил он Стиву.

– Насколько мне известно, она пока еще командует борделем, а не полицейским управлением, – нравоучительно ответил Карелла.

– Да, конечно, – поспешил согласиться Клинг.

Карелла постучал рукояткой револьвера в дверную створку.

– Quien es? ^{[32] – произнес за ней женский голос.}

– Полиция. Открывай! – приказал Карелла.

– Momento^[33].

– Она одевается, – проинформировал Клинг Кареллу.

Через несколько мгновений дверь открылась. За ней стояла рослая рыжеволосая женщина. На лице ее не было и тени улыбки, так что Карелле не выпало счастья полюбоваться ее золотыми зубами.

– Что нужно? – негостеприимно спросила она.

– Проваливай! – распорядился Карелла. – Нам нужно поговорить с твоим клиентом.

– Валяй! – охотно согласилась рыжая, бросив на Кареллу взгляд, призванный выразить оскорбленную невинность. Затем, вызывающе играя бедрами, женщина гордо удалилась.

Клинг смотрел ей вслед. Когда он обернулся к двери, Карелла уже был в комнате.

Вся обстановка комнаты – кровать, ночной столик и металлический умывальник. Окно наглухо зашторено. В комнате стоял омерзительно тяжелый запах. На кровати пластом лежал человек – без рубашки, ботинок и носков, в одних брюках. Глаза его были закрыты, рот же, напротив, открыт, и очень широко. Вокруг носа с нудным жужжанием петляла крупная муха.

– Откройте окно, – попросил Карелла Клинга. – Боже, ну и вонища!

Человек на кровати зашевелился. Приподнял голову и посмотрел на Кареллу.

– Ты кто? – произнес он.

– Твоя фамилия Ордис?

– Ага. Ты из полиции?

– Да.

– А что я такого сделал?

Клинг распахнул окно. С улицы донеслись детские голоса.

– Где был в воскресенье вечером?

– Когда вечером?

– Около полуночи?

– Что я, помню?

– Вспоминай, Ордис, – посоветовал Карелла. – И побыстрее. Или уже наширялся?

– Не пойму, о чем это вы.

– Кончай, Ордис. Нам известно, что ты давно сидишь на игле. Знаем мы и то, что пару часов назад ты заимел три дозы героина. Так вот я и спрашиваю, ты уже совсем прибалдел или способен меня понимать?

– Я тебя слышу, – нейтрально ответил Ордис.

Он провел ладонью по глазам. На его густо заросшем щетиной изможденном лице выделялись длинный горбатый нос и толстые губы.

– Давай, выкладывай, – поторопил его Карелла.

– Вечером в пятницу, говоришь?

– Я сказал – в воскресенье.

– Вон как! В воскресенье, значит. Ага, в воскресенье, точно! В покер перекинулись.

– Где?

– Саус, номер четыре. А чего спрашиваешь, не веришь мне, что ли?

– Есть свидетели?

– Пятеро. Спроси любого.

– Давай имена.

– Запросто. Луи Де Скала, братан его, Джон. Один пацан, как его… А, Пит Диас. Потом еще Пепе, фамилии не знаю.

– Так, это четверо, – подсчитал Карелла. – Кто пятый?

– А я тебе что, не человек? Я и был пятым.

– Где живут, знаешь?

Ордис выпалил серию адресов.

– Добро. Как насчет понедельника? – продолжил Карелла.

– В понедельник-то я сидел дома.

– Один?

– Не. Со своей квартирной хозяйкой.

– Что?

– С квартирной хозяйкой, говорю. Тебе уши заложило?

– Лучше заткнись, Диззи, и отвечай на вопросы, – довольно непоследовательно приказал Карелла, задетый грубостью Ордиса. – Как ее зовут?

– Олга Пасио.

– Адрес?

Ордис назвал адрес и сам задал вопрос:

– Так что я там, по-вашему, сделал?

– Ладно, ничего. Пушка у тебя есть?

– Откуда? Слушай, я, как вышел, завязал начисто.

– Правда? А три дозы героина?

– Прямо не знаю, где ты наслушался такой туфты. Кто-то тебе лапши навешал.

– Как бы не так. Одевайся!

– С чего вдруг? Я башли заплатил за пользование этой дырой.

– Ты ей уже достаточно попользовался. Одевайся!

– За что? Слушай, я же сказал, что завязал, как вышел. Какого черта?

– Мне спокойнее, чтобы ты побыл в участке, пока я разберусь с твоими приятелями. Есть возражения?

– Они подтвердят, что я всю ночь сидел с ними, будь спокоен. А эта туфта насчет трех доз, откуда ты взял, Господи. Я уж сколько лет к ширеву не прикасался.

– Оно и видно, – язвительно заметил Карелла. – Все эти шрамы у тебя на руках от бери-бери^{[34], наверное?}

– Как? – растерялся Ордис.

– Одевайся!

Карелла проверил всех, кого назвал Ордис. Каждый из них готов был присягнуть, что Луис играл в покер с половины одиннадцатого вечера 23 июля до четырех утра 24 числа. Хозяйка, у которой Ордис снимал комнату, весьма неохотно, но подтвердила, что провела всю ночь 24 и утро 25 июля с Луисом. Так что у Ордиса было прочное алиби на то время, которое кто-то употребил на убийства Риардона и Фостера.

А когда приехал Буш, проверявший Флэннегена, детективы вернулись прямехонько туда, откуда начинали.

– У Флэннегена алиби пушкой не прошибешь, – сокрушенно доложил Буш.

Карелла только горестно вздохнул и пригласил Клинга на стакан пива. Потом поехал к Тедди.

Буш на чем свет стоит обругал жару и отправился домой к своей жене.

Глава 10

Со своего места в углу бара Сэвидж видел только, что на спине яркой куртки этого парня от руки выведена какая-то надпись. Парень привлек его внимание, как только Сэвидж вошел в бар. Он сидел в кабине с темноволосой девушкой, перед ними стояли стаканы с пивом. Сэвидж прошел к стойке и заказал джин с тоником. Время от времени он бросал любопытные взгляды на парочку. Парень был худ и бледен, копна темных волос распадалась вихрами. Воротник его багряно-золотистой куртки был поднят, но поначалу Сэвидж не мог разглядеть надпись поперек спины, потому что парень почти сразу откинулся на мягкую обивку кабины.

Девушка допила пиво и ушла, но парень остался в кабине. Теперь он слегка повернулся, и Сэвидж смог прочитать надпись на его спине, и подсознательно мучавшая его мысль начала быстро обретать четкие очертания.

Буквы на спине куртки складывались в одно слово – „Гроверы".

Оно, несомненно, происходило от названия парка на территории 87-го участка, и было в нем что-то мучительно знакомое. Почти мгновенно Сэвидж вспомнил: „Гроверы" были ответственны за великое множество уличных побоищ, включая почти титаническое сражение в одном из глухих уголков парка с применением ножей, битых бутылок, огнестрельного оружия и опиленных бейсбольных бит. „Гроверы" вступили в перемирие с полицией, во всяком случае так говорили, но Сэвидж никак не мог отделаться от навязчивой идеи, что одна из подростковых банд причастна к гибели Риардона и Фостера.

И вот перед ним один из „Гроверов".

Вот с кем надо переговорить.

Сэвидж залпом допил свой джин и подошел к одиноко сидевшему в кабине парню.

– Привет! – поздоровался репортер.

Парень даже не пошевелился, не поднял головы, только вскинул глаза и ничего не ответил.

– Можно присесть? – спросил Сэвидж.

– Дуй отсюда, мистер!

Репортер полез в карман пиджака. Парень молча наблюдал за ним. Сэвидж достал пачку сигарет, предложил парню и после молчаливого отказа закурил сам.

– Меня зовут Сэвидж, – представился он.

– А кому это интересно?

– Хотел бы потолковать с тобой, – не унимался репортер.

– Ну да! О чем же это?

– О „Гроверах".

– Мистер, ты ведь не здешний?

– Нет.

– Тогда, папаша, топай домой.

– Я же сказал, надо потолковать.

– Тебе надо, а мне нет. Иди, иди, пока ноги целы.

– Слушай, малыш, я ведь тебя не боюсь, так что давай, смени тон.

Парень окинул репортера холодным оценивающим взглядом.

– Как тебя зовут? – решил подступить с другой стороны Сэвидж.

– А ты угадай.

– Пива выпьешь?

– Угощаешь?

– Конечно.

– Тогда лучше ром с кока-колой.

Сэвидж повернулся к стойке и окликнул бармена:

– Ром-кока и еще один джин с тоником!

– Джин пьешь, а? – хмыкнул парень.

– Да. Так как твое имя, сынок?

– Рафаэль, – ответил парень, продолжая пристально разглядывать репортера. – Ребята зовут меня Рип.

– Рип. Хорошее имя.

– Не хуже других. А в чем дело, тебе не нравится?

– Нравится! – заверил его Сэвидж.

– Ты кто, хват?

– Кто? – не понял репортер.

– Ну, полисмен?

– Нет, что ты.

– А кто тогда?

– Репортер.

– И что тебе от меня надо?

– Да потолковать.

– О чем это?

– О вашей банде.

– Какая еще банда? – удивился Рип. – Не знаю никакой банды. Официант принес стаканы. Рип глотнул из своего и заявил:

– Жулик этот бармен. Вода и никаких градусов.

– Ну, за удачу! – предложил Сэвидж.

– Вот тебе-то она как раз не помешает, – откликнулся Рип.

– Так, насчет „Гроверов"…

– „Гроверы" – это клуб, мистер.

– Не банда?

– На кой нам банда? Клуб это, и все.

– И кто у вас президент в клубе? – поинтересовался Сэвидж.

– Я-то знаю, да тебе не скажу!

– Что так? Стыдишься своего клуба?

– С чего бы это?

– Неужели не хочешь, чтобы мы расписали его в газете?

– На кой? У нас и так репутация дай бог! Найди-ка в городе, кто не слышал о „Гроверах". Кому мозги пудришь, мистер?

– Никому. Я думал, благоприятная пресса вам не повредит.

– Это еще что за чертовщина? – Рип сдвинул брови. – Что ты имеешь в виду?

– Статью о вашем клубе.

– Не нуждаемся. Кончай, папаша.

– Рип, я только хотел с тобой подружиться…

– У меня куча друзей в „Гроверах", – оборвал репортера Рип.

– Сколько?

– Как минимум… – начал Рип и спохватился на полуслове. – Ох ты какой умник нашелся!

– Не хочешь, не говори, Рип. Кстати, а почему тебя зовут Рип?

– У нас у всех кликухи. Меня прозвали так.

– Но почему?

– Лезвием хорошо владею. Вот и Рип^[35].

– А приходилось?

– В ход пускать? Не смеши, папаша. В нашей округе, если не иметь пера или дуры, ты труп. Труп, мужик, понял?

– А что такое перо, дура, Рип? – наивно полюбопытствовал Сэвидж.

– Ну, нож, пистолет. – Глаза Рипа широко раскрылись от удивления. – Не знаешь, что такое дура? Ну, мужик, ты с луны свалился.

– И много у „Гроверов" этих самых дур?

– Хватает.

– Какие?

– Всякие. Тебе какую нужно?

– И 45-го калибра есть?

– А почему тебя это интересует?

– Хороший пистолет.

– Хороший, – согласился Рип. – Бьет, как пушка.

– Что, постреливаете?

– Приходится. А ты думал, это игрушки? Для забавы? Слушай, мужик, в нашей округе приходится пускать в ход все, что под руку попадет. Иначе тебе быстро номерок на ногу навесят. – Рип отпил из стакана. – У нас здесь все время приходится смотреть в оба. Вот почему полезно быть „Гровером**. Они видят эту куртку, они тебя уважают. Знают, задень меня – и им придется иметь дело со всеми „Гроверами".

– Ты полицию имеешь в виду?

– Что ты, очнись! Кому охота связываться с законом? Мы от полиции держимся подальше. Если они нас не трогают, конечно.

– А недавно у вас не было неприятностей с полицией?

– С полисменами у нас уговор. Они нас не трогают, и мы их не трогаем. Да уж который месяц ни одной стычки. Все тихо, спокойно.

– А тебе это нравится?

– Почему нет? Кому нужно получить по черепушке-то? „Гроверы" хотят мира. Мы никогда по кустам не прячемся, но и неприятностей сами себе не ищем.

– Значит, никаких неприятностей от полиции?

– Да так, ерунда. Говорить не о чем.

– А что за ерунда?

– Да пустяки, говорю же. Один из ребят накурился травки^{[36]. Забалдел, понял? Кокнул витрину в магазине, для смеха, понял? А тут его полисмен и прихватил. Дали условно.}

– А какой полисмен его прихватил?

– Зачем тебе знать?

– Просто интересно.

– Один из быков, не помню кто.

– Детектив?

– Я же ясно сказал – бык.

– Ну и как остальные „Гроверы" к этому отнеслись?

– В каком смысле?

– Что детектив арестовал одного из ваших?

– Чего там! Пацан был новичком, не в курсе еще. Начнем с того, что нечего было совать ему рифер^{[37]. С непривычки рифер такого с человеком сотворить может!.. Да что взять с пацана!}

– Значит, „Гроверы" не обиделись на того полисмена, что его задержал?

– Слушай, ты куда клонишь, а, мистер? – Глаза Рипа внезапно затянула пелена враждебности.

– Да никуда, что ты?

– Как, ты сказал, тебя зовут?

– Сэвидж.

– Ты почему интересуешься, что мы имеем против полисменов?

– Просто так. Из любопытства.

– Так, – решительно поднялся из-за стола Рип. – Мне пора.

– Посиди немного, – попросил репортер. – Хотелось бы потолковать еще кое о чем.

– Тяжелый случай, папаша. А мне нет. Спасибо за выпивку. Еще увидимся. – Рип вышел из кабины.

– Обязательно! – крикнул ему вслед Сэвидж.

Он следил, как парень вразвалку шел через бар. Дверь открылась, хлопнула, и Рип исчез из виду.

Сэвидж разглядывал свой стакан. Все-таки, значит, были трения между „Гроверами" и каким-то полисменом, вернее, детективом. Следовательно, его версия не так уж и притянута за уши, как это пытался представить наш славный лейтенант. Рассеянно прихлебывая джин, репортер погрузился в раздумья. Допив, заказал еще. Минут десять спустя вышел из бара, разминувшись по дороге с двумя щеголевато одетыми мужчинами.

Это были Стив Карелла и патрульный полисмен в штатском – патрульный полисмен по имени Берт Клинг.

Глава 11

Когда Буш добрался до дому, он был совершенно без сил.

Буш ненавидел сложные расследования, но только потому, что внутренне чувствовал себя неспособным справиться с ними. И он отнюдь не шутил, когда говорил Карелле, что, по его мнению, детективы не блещут каким-то уж особенным умом. Он твердо верил в это, и когда бы он и его коллеги ни сталкивались с трудным делом, эта его теория получала еще одно подтверждение.

Ноги и упрямство – вот и все, что требуется детективу.

На данный момент вся их беготня ни на шаг не приблизила их к убийце. Упрямство? Это еще один необходимый компонент. Они, конечно, не отступятся. До тех пор, пока им не повезет. Когда? Сегодня? Завтра? Никогда?

К черту дела! Я дома, подумал Буш. Человек имеет право хотя бы на такую роскошь, как оставить все эти чертовы дела в конторе. Человек имеет право на несколько безмятежных часов со своей женой.

Он зло вставил ключ в скважину, резко повернул его и распахнул дверь.

– Хэнк, ты? – окликнула Элис.

От ее голоса веяло прохладой и покоем. От Элис всегда веяло прохладой и покоем. Элис была удивительная женщина.

– Я, – отозвался Буш. – Ты где?

– В спальне. Иди сюда, здесь такой ветерок, просто прелесть!

– Ветерок? Все шутишь.

– Нет, серьезно.

Он снял пиджак и бросил его на спинку стула. По дороге в ванную начал снимать рубашку. Буш никогда не носил маек. Он не верил в теорию о том, что нижнее белье впитывает пот. Нижняя рубашка, считал он, есть просто дополнительный предмет одежды, а в такую погоду одежда, по идее, должна быть как можно ближе к костюму Адама. И потому Буш содрал с себя рубашку почти с яростью. Его широкая грудь поросла курчавыми рыжими волосами, по правой руке стекал извилистый ножевой шрам.

Элис, одетая в белую блузку и черную прямую юбку, лежала в кресле у открытого окна, устроив босые ноги на подоконнике. Слабый ветерок тихо шевелил легкую ткань юбки. Сегодня она собрала свои светлые волосы в конский хвост, перетянутый ленточкой. Он подошел к ней и чмокнул в подставленную щеку, заметив бисеринки пота на ее верхней губе.

– Выпить хочешь? Сейчас приготовлю, – она легко скинула ноги с подоконника, юбка взметнулась и опала, на мгновение перед Бушем таинственно мелькнула зовущая белизна бедер.

Хэнк молча следил за ее движениями, думая про себя, что же в этой женщине есть такого, что так волнует и возбуждает, неужели все мужья чувствуют то же самое к своим женам даже после десяти лет супружества. Чувства эти, видимо, сразу отразились на его лице, потому что Элис, только мельком взглянув на него, предупредила:

– Ну, ну, лучше выбрось эти мысли из головы.

– Это почему же?

– Слишком жарко.

– Знаю я одного парня, который настаивает, что лучше всего… – начал Хэнк.

– Тысячу раз слышала про этого твоего парня.

– …уединиться в самый жаркий день года в запертой комнате с наглухо закрытыми окнами да под четырьмя одеялами! – закончил Буш.

– Джин с тоником? – игнорируя полезные советы приятеля Буша, спросила Элис.

– Годится.

– Говорят, водка с тоником вкуснее.

– Надо попробовать как-нибудь.

– Тяжелый был день?

– Да, черт побери. А у тебя?

– А что у меня? Сидела и беспокоилась за тебя.

– То-то я смотрю, седых волос сколько прибавилось, – поддразнил ее Хэнк.

– О, ему не оценить любви моей и заботы о нем! – продекламировала Элис предметам интерьера. – Нашли уже этого убийцу?

– Нет.

– Лимон положить?

– Как хочешь?

– За ним на кухню идти. Слушай, будь славным мальчиком, попей без лимона.

– А я всегда славный мальчик, – заверил ее Буш.

Элис протянула ему стакан. Буш уселся на край кровати. Сделал несколько глотков и наклонился вперед, уперев локти в колени и сложившись чуть ли не пополам, так что стакан в его длинных мускулистых руках едва не касался пола.

– Устал?

– До потери пульса.

– Господи, опять! Можешь ты придумать что-нибудь новенькое? Вечно у тебя одни и те же словечки.

– Например?

– Например, когда мы едем в машине и ты попадаешь в „зеленую волну"^{[38], ты всегда говоришь „идем в ногу".}

– А что тут плохого?

– Ничего. Первые сто раз. Жарко мне, – сменила тему Элис.

– Мне тоже, – буркнул Буш.

Элис начала расстегивать блузку и еще до того, как он успел вскинуть голову, сказала:

– Только не воображай ничего такого!

У нее были большие груди, стиснутые сейчас тонким белым лифчиком. Сквозь прозрачную нейлоновую отделку он ясно видел вдруг напрягшиеся соски. И вспомнил фотографии из „Нэшнл джиогрэфик^{[39], который он перелистывал в ожидании приема к зубному врачу. Девушки с Бали[40]. Ни у кого нет таких грудей, как у девушек с Бали. Разве что у Элис.}

– И что ты делала целый день? – хрипло выговорил он.

– Ничего особенного.

– Сидела дома?

– Да почти все время.

– Скучала по мне?

– Я всегда по тебе скучаю, – бесстрастно заявила Элис.

– И я скучал. Очень, – признался Хэнк.

– Пей лучше, пока совсем не согрелось.

– Я серьезно, Элис.

– Ладно, я рада. – По губам Элис скользнула улыбка. Улыбнулась она столь мимолетно, что у Хэнка возникло странное ощущение, что сделала это Элис только по обязанности. – Почему бы тебе не поспать немного? – спросила она его.

– Рановато еще, – возразил Хэнк, не спуская с нее глаз.

– Хэнк, если ты воображаешь…

– Что?

– Нет, ничего.

– Мне придется вернуться в участок. Попозже, – сообщил Буш.

– Вы действительно взялись за это дело, я вижу, – сказала Элис.

– Давят со всех сторон, – пожаловался Хэнк. – По-моему, старик боится, что следующим будет он.

– Держу пари, что все кончено. Больше убийств не будет.

– Как сказать, – усомнился Хэнк.

– Поешь перед уходом?

– А я еще не собираюсь уходить.

Элис вздохнула.

– Никакого спасения от этой жары нет, – раздраженно бросила Элис.

Она расстегнула пуговицу на боку юбки и потянула вниз молнию. Юбка упала вокруг ее ног черным кольцом, и Элис, перешагнув его, пошла к окну. Буш не мог оторвать глаз от белых нейлоновых трусиков, окаймленных кружевной паутинкой на длинных гладких ногах.

– Иди ко мне, – позвал он.

– Нет. Не хочется, Хэнк.

– Ну, ладно.

– Как думаешь, ночью хоть станет прохладнее?

– Сомневаюсь. – Буш пристально смотрел ей в спину. Он был уверен, что этот домашний стриптиз она затеяла для него, но сама в то же время говорит… Он в недоумении сморщил лоб и ожесточенно потер нос.

Элис обернулась к нему от окна. Какая у нее белая кожа, белее даже ее белого белья. Груди круглились над тесным лифчиком.

– Постричься бы тебе не мешало, – посоветовала Элис.

– Завтра попытаюсь. У нас нет ни минуты свободной.

– О, будь проклята эта жара! – простонала она и завела руки за спину, нащупывая крючки лифчика.

Швырнув лифчик через всю комнату, Элис, колыхая грудями, пошла налить себе еще джина. Хэнк провожал ее завороженным взглядом. Что она делает, билось у него в голове. Что же она со мной делает!

Он резко поднялся с кровати и подошел к Элис, которая так и осталась стоять к нему спиной. Обнял, сжав ладонями груди.

– Не надо, – попросила она.

– Малышка…

– Прекрати. – В непререкаемом тоне ее голоса теперь звучала холодность.

– Но почему?

– Потому что я так говорю.

– Тогда какого черта ты разгуливаешь здесь передо мной, как…

– Убери руки, Хэнк. Пусти меня!

– Ну, малышка…

Элис вырвалась и повернулась к нему лицом.

– Иди поспи. Ты устал. – Ее глаза мерцали каким-то странным выражением, в них светился злорадный, почти злобный огонек.

– Но может…

– Нет.

– Побойся Бога, Элис…

– Нет, я сказала!

– Ладно.

– Ладно, так и ладно. – Опять та же мимолетная улыбка.

– Ну, я тогда… прилягу, – промямлил Хэнк.

– Вот и хорошо. Приляг.

– Все-таки я никак не пойму, почему…

– В такую жару даже простыня не нужна, – перебила его Элис.

Хэнк подошел к кровати, скинул ботинки, стащил носки. Ему не хотелось раздеваться при ней, чтобы не доставлять ей удовольствия видеть – теперь, когда он был отвергнут, – как она на него действует. Он торопливо стянул брюки и юркнул под простыню, натянув ее до самого подбородка.

Элис наблюдала за ним, не скрывая улыбки.

– Все равно жарко! Пойду-ка приму душ, – вдруг заявила она. – А потом, может, схожу в кинотеатр с кондиционером. Ты ведь не против?

– Нет, – буркнул Хэнк.

Элис подошла к кровати и постояла, глядя на него сверху вниз.

– Да, пойду-ка я под душ.

Зацепив пальцами резинку, она начала медленно-медленно стягивать трусики. Трусики наконец упали на пол, она перешагнула через них и встала вплотную к кровати, улыбаясь Бушу.

Он не шевельнулся. Он не отрывал глаз от пола, но все равно видел ее узкие ступни, тонкие щиколотки, стройные икры. И не мог пошевельнуться.

– Спи крепко, милый, – шепотом пожелала ему Элис и ушла в ванную.

Хэнк услышал звук бьющей из душа воды. Он лежал на сырой простыне и слушал монотонный звук падающей воды, потом сквозь него прорвался телефонный звонок, расколовший повисшую в комнате тишину.

Буш сел и поднял телефонную трубку.

– Алло!

– Буш?

– Слушаю.

– Это Хэвилленд. Давай сюда по-быстрому.

– А что случилось?

– Знаешь этого новичка Клинга?

– Ну?

– Его только что подстрелили в баре на Калвер.

Глава 12

Когда Буш примчался в участок, кабинет следственно-розыскного отдела напоминал больше раздевалку какого-нибудь бойскаутского клуба. Здесь столпилось как минимум дюжины две подростков плюс около дюжины детективов. Детективы, стараясь перекричать друг друга, без остановки выпаливали вопросы, ответы на которые следовали на двух языках. Короче, в кабинете стоял бедлам, как после взрыва водородной бомбы.

Все подростки были одеты в одинаковые багряно-золотистые куртки с надписью „Гроверы" на спинах. Буш поискал Кареллу в битком набитой комнате, разглядел наконец среди взбудораженной толпы и стал пробираться к своему напарнику. Детектив Хэвилленд, дюжий грубиян с ангельским личиком, пухлым и розовощеким, орал на одного из мальчишек:

– Кончай мне мозги пудрить, молокосос вонючий, а то все кости переломаю!

– Только попробуй, бычина позорный! – смело бросил вызов пацан, и Хэвилленд отвесил ему оплеуху.

Подросток попятился назад, столкнувшись с проходившим Бушем. Буш шевельнул плечом, и пацан, словно задетый шершавым боком мчащегося во весь опор носорога, отлетел обратно в объятия Хэвилленда.

Карелла среди всего этого гвалта пытался допрашивать двух подростков.

– Ну, кто стрелял?

Пацаны синхронно пожимали плечами.

– Посадим всех как соучастников, – пообещал Карелла.

– Какого черта тут у вас стряслось? – поинтересовался у него подошедший Буш.

– Понимаешь, мы с Клингом пошли выпить пива. Тихо, спокойно посидеть за стаканом пива после работы. Я уехал, а он остался. А когда через десять минут тоже собрался домой, на выходе на него набросилась эта шпана. В суматохе кто-то из них его и подстрелил.

– Как он?

– В больнице. Пуля 22-го калибра. В правое плечо навылет. Полагаем, стреляли из самопала.

– Думаешь, это связано с теми двумя убийствами?

– Очень сомневаюсь. Уж очень почерк непохож.

– Но тогда почему? За что?

– Откуда, черт побери, мне знать? Похоже, весь город решил, что открылся сезон отстрела полисменов. – Карелла повернулся к своим двум подопечным: – Вы оба там были, когда вся ваша свора набросилась на полисмена?

Пацаны продолжали упорно молчать.

– Ладно, ребята, как хотите. Играйте в молчанку. Посмотрим, что это вам даст. Посмотрим, сколько „Гроверам“ осталось жить – с таким-то обвинением! – пригрозил Карелла.

– Да не стреляли мы ни в какого полисмена, – сказал один из мальчишек.

– Нет? Он сам себя подстрелил?

– Думаете, мы психи? Стрелять в быка, придумал тоже.

– Это был патрульный, – поправил его Карелла, – а не детектив.

– Ну да, в пиджачке, – усомнился первый парнишка.

– Полисмены носят штатское платье во внеслужебное время, – почти в уставных терминах проинформировал пацанов Буш. – Что на это скажете?

– Никто не станет стрелять в полисмена, – упорствовал первый подросток.

– Да, но кто-то все же стрелял?

Лейтенант Барнс вылетел из своего кабинета и рявкнул:

– Ну ладно, хватит! Хватит, я сказал!

В комнате немедленно воцарилась тишина.

– Кто у вас говорит?

– Я, – отозвался высокий подросток.

– Имя?

– До-До.

– Полное имя!

– Сальвадор Хесус Сантес.

– Хорошо. Подойди сюда, Сальвадор.

– Ребята зовут меня До-До.

– Ладно, иди сюда.

Сантес подошел к Барнсу. Ленивой, враскачку, хиповой походкой, которая, как считалось, одновременно выражала дерзость и хладнокровие. Ребятня в комнате заметно успокоилась и расслабилась. До-До ушлый парень, даром что ли они избрали его вести всякие толковища^{[41], он-то языком молотить умеет. И всю эту бузу уладит.}

– Что произошло? – спросил его Барнс.

– Маленькая стычка, вот и все, – объяснил Сантес.

– Из-за чего?

– Так просто. Промеж нас прошло словечко, вот мы и собрались проучить…

– Какое еще словечко? О чем это, черт возьми, ты говоришь?

– Ну, знаете, вроде ищейка объявилась. Нюхает, нос сует, куда не надо. Знаете?

– Нет, не знаю. Объясни.

– Слушайте, папаша… – начал Сантес.

– Еще раз назовешь меня папашей, – предупредил Барнс, – живого места на себе не отыщешь!

– Во завелся, па… – Сантес оборвал себя на полуслове. – Чего вы от меня хотите?

– Я хочу знать, почему вы напали на полисмена.

– На какого еще полисмена? О чем вы?

– Слушай, Сантес. Ты перестань умничать. Вы напали на одного из наших патрульных, когда он выходил из бара. Вы избили его, и один из ваших прострелил ему плечо. Что теперь скажешь?

Сантес мрачно задумался над вопросом Барнса.

– Ну, я тебя слушаю, – поторопил его лейтенант.

– Он из полиции, что ли? – переспросил Сантес.

– А откуда же еще, черт побери!

– Но он был в летнем голубом костюме! – возмутился Сантес, удивленно хлопая глазами.

– При чем тут костюм? Почему вы на него напали! За что стреляли в него?

Позади Сантеса прокатился невнятный протестующий ропот. Барнс мгновенно прореагировал:

– Заткнитесь вы там! У вас есть ваш представитель, пусть он и говорит!

Но Сантес продолжал молчать.

– Я жду, Сантес, – настаивал лейтенант.

– Ошибка, – заявил Сантес.

– Это уж точно. Но какая!

– Да нет, я хочу сказать, мы не знали, что он полисмен.

– Почему вы на него напали, спрашиваю?

– Говорю же, ошибка.

– Давай с самого начала.

– Ладно, – согласился Сантес. – В последнее время у вас были с нами какие-нибудь неприятности?

– Нет, – признался Барнс.

– Вот! Мы занимались своим делом, так? Ни во что не лезли, так? „Гроверы" никогда не возникают, только если надо защитить своих. Я прав?

– Продолжай, Сантес.

– Ладно. А сегодня заявился этот мужик, стал вынюхивать чего-то. Пристал к нашему парню в баре и ну его трясти.

– К какому вашему парню?

– Забыл, – твердо сказал Сантес.

– А кто был этот мужик?

– Сказал, что из газеты.

– Что?!

– Ага. Сказал, ejro зовут Сэвидж. Знаете такого?

– Знаю, – мрачно ответил Барнс.

– Ладно. Так этот мужик начал выспрашивать всякое, вроде как сколько у нас стволов, да есть ли 45-го калибра, и нет ли у нас зуба на закон, и все в том же духе. Ну, этот наш парень не дурак, сразу смекнул, что мужик этот хочет подвесить „Гроверам" дело с двумя быками, которых кокнули в здешних местах. А нам с законом ссориться ни к чему. Если эта дешевка начнет печатать в своей газете всякое вранье, что мы замешаны в этом деле…