Текст книги "Охота на сыщиков"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Который час? – спросил Барнс.

– Шесть пятнадцать, – ответил Стив, посмотревца настенные часы.

– Потерпи до шести тридцати. Хэвилленд должен вернуться с ужина.

– Ну, попадись мне этот Сэвидж, – зловеще пообещал Карелла, – я его пополам разорву.

– Или хотя бы штрафани за превышение скорости, – сочувственно посоветовал Барнс.

Человек в черном костюме стоял на лестничной площадке у двери в квартиру и внимательно прислушивался. Из кармана пиджака торчала свернутая газета. Левое плечо пульсировало неотступной болью, правый карман оттягивал тяжелый пистолет 45-го калибра, и он, щадя рану и компенсируя вес оружия, слегка склонился влево, настороженно вслушиваясь в тишину.

Из квартиры не доносилось ни звука.

Он несколько раз перечитал это имя в газете – Теодора Фрэнклин, – а потом в справочнике по Риверхеду отыскал ее адрес. Ему надо было с ней потолковать. Ему надо было выяснить, что известно Карелле. Он должен это выяснить. _

„Что же у нее так тихо? – мелькнуло у него в голове. – Что она там делает?"

Осторожно он попробовал дверь, раз-другой тихонько повернул дверную ручку. Нет, дверь заперта, черт бы ее побрал.

И вдруг в квартире раздались шаги. Он попятился, но слишком поздно. Дверь начала открываться, шире, шире.

В распахнутой двери в изумлении и растерянности стояла девушка в белом халатике. Хорошенькая, невысокого роста, темноволосая, большущие карие глаза. Местами на тонкой и мягкой ткани халата проступили влажные пятна, и он понял, что она только что вышла из-под душа. Глаза ее перебегали с его лица на пистолет в правой руке, потом рот раскрылся, но она не издала ни звука. Она попыталась захлопнуть дверь, но он успел вставить в щель ногу и изо всей силы толкнул дверную створку.

Она попятилась в глубину комнаты. Он прикрыл и запер дверь.

– Мисс Фрэнклин? – спросил он негромко.

Она еле заметно кивнула, скованная ужасом. Она видела рисунки на первых страницах всех газет, в передачах всех телевизионных станций. Ошибки быть не могло, перед ней стоял тот самый человек, которого ищет Стив.

– Поговорим? – предложил он Тедди.

У него был приятный голос, вкрадчивый, почти слащавый. И на убийцу он не был похож, в другое время он показался бы ей даже симпатичным, но почему же он убил этих полисменов, боже милостивый, как такой вполне приличный…

– Вы меня слышали? – вновь обратился он к Тедди.

Она кивнула. Она читала по его губам, она понимала все, что он говорит, но как ей…

– Что известно вашему приятелю?

Направленный ей в грудь тяжелый пистолет он держал так привычно, будто уже сжился с таившейся в нем гибельной угрозой, так небрежно, словно считал его скорее игрушкой, а не изрыгающим смерть оружием.

– В чем дело? Вы испугались?

Она дотронулась пальцами до своих губ и широко развела руки жестом полной безнадежности.

– Что такое? – озадаченно спросил он.

Она повторила выразительный жест беспомощности.

– Ну, хватит! – раздражаясь, воскликнул он. – Скажите хоть слово, в конце концов. Чего вы так перепугались?

Тедди вновь развела руки жестом отчаяния, подчеркивая его на этот раз энергичным движением головы. Он следил за ней со все возрастающим любопытством.

– Вот это номер! – озарило его наконец. – Немая, что ли? Точно, немая! Вот это да!

Он расхохотался. Издевательский хохот бился о стены, заполняя всю комнату. Вдруг смех замер на его губах, и он подозрительно пригляделся к ее лицу.

– Эй, а ты меня не дурачишь?

Она изо всех сил замотала головой, плотнее стягивая на груди тонкую ткань халатика.

– А ведь это совсем неплохо, а? – порадовался он. – Кричать ты не можешь, звонить не можешь, вообще ничего не можешь, так, что ли?

Тедди сглотнула, не сводя с него испуганных глаз.

– Так что твоему Карелле известно? – спросил он.

Тедди затрясла головой.

– В газете пишут, что он напал на след. Он знает обо мне? Знает, кто я?

Тедди снова отрицательно покачала головой.

– Так я тебе и поверил!

Она закивала головой, пытаясь убедить его, что Стиву ничего не известно. О какой газете он говорил? Что имел в виду? Тедди вновь широко развела руки жестом полного неведения, надеясь, что он ее поймет.

Он достал из кармана и протянул ей газету.

– Четвертая страница. Почитай-ка. А я пока присяду. Плечо у меня, черт бы его!..

Он сел, дуло пистолета продолжало смотреть ей в грудь. Тедди раскрыла газету и стала читать, качая головой.

– Ну?

Она еще выразительнее мотнула головой. „Нет, это все неправда. Нет, Стив никогда бы не сказал ничего подобного. Стив…“

– Что он тебе рассказывал?

„Ничего, ни слова он мне не говорил“. Лицо Тедди задвигалось в мучительной попытке убедить его.

– А в газете пишут…

Она брезгливо швырнула газетные листы на пол.

– Вранье, по-твоему?

„Да! Да! Да!“ – кричало все ее лицо.

Глаза его сузились подозрением.

– Это ты брось. Газеты не врут.

„Врут, врут“, – скривилось отвращением ее лицо.

– Когда он придет?

Она застыла в неподвижности, напрягая все мышцы лица, умоляя глаза, чтобы они не выдали ничего этому убийце с пистолетом.

– Но вообще-то должен прийти?

Она покачала головой:

– А вот это ты врешь. По лицу вижу. Придет, придет, как миленький!

Она стремглав бросилась к двери. Он схватил ее за руку и без всяких усилий швырнул через всю комнату. Она упала на пол, разлетевшиеся полы халатика высоко обнажили ноги. Тедди поспешно запахнула халат, закрывая колени.,

– Без фокусов, – назидательно предупредил ее он.

Дыхание ее участилось, стиснутое страхом горло с трудом пропускало воздух. Она почувствовала в нем смертельную опасность, свернутую в тугую пружину, готовую молниеносно развернуться, как только появится Стив. Но Стив сказал, что будет занят, до полуночи. Да, он сказал до полуночи, а до полуночи еще ох сколько часов! А за это время…

– Только что из-под душа? – поинтересовался он.

Тедди, не шевелясь, смотрела на него во все глаза.

– Ничего у тебя ножки, – одобрительно заметил он, и Тедди ощутила на себе его раздевающий, грубо ощупывающий взгляд. – А что у тебя там под халатом?

Ее глаза расширились.

Он гадко расхохотался.

– Так я и думал! Умница. Самое оно по такой жарище. Так когда, говоришь, твой Карелла-то явится?

Она не отвечала.

– В семь? В восемь? Девять? Он что, сегодня дежурит? В какую смену? С четырех до двенадцати? – Он следил за ее лицом. – Не хочешь отвечать? А я и сам знаю. С четырех до двенадцати, значит. Иначе давно бы уже был здесь. Ладно, подождем. Выпить у тебя найдется?

Тедди кивнула.

– Чем богата? Джин? Бербон^{[49]? Все-таки джин. Тоник есть? Да ты что, нет? А клаб-сода[50]? Годится. Давай, угощай. Эй, ты куда это собралась?}

Тедди повела рукой в сторону кухни.

– Я с тобой, – заявил он. Они прошли в кухню. Тедди открыла холодильник и достала початую бутылку содовой.

– А свеженькой нет, что ли?

Она стояла к нему спиной и не видела движений его губ. Он захватил в горсть ткань на ее плече и рывком повернул лицом к себе. Рука его продолжала тискать ее плечо.

– Непочатой нет, что ли, спрашиваю? – повторил он.

Она кивнула и достала другую бутылку. Взяла из лотка лимоны и повернулась к буфету за джином. Щедро плеснула в высокий стакан, отмерила чайную ложку сахара. Выдвинула верхний ящик буфета.

– Только не балуй!

Он увидел, что в ее руке появился нож. Тедди разрезала лимон и выдавила обе его половинки в стакан, на три четверти долила содовой водой. Вернулась к холодильнику за льдом. Протянула ему сразу запотевший стакан.

– Теперь себе! – распорядился он.

Она покачала головой.

– Себе наливай, тебе сказано! – повысил он голос. – В одиночку не пью.

Она приготовила себе коктейль.

– Пошли. Назад, в гостиную!

Они вернулись в гостиную. Он расположился в кресле, морщась и покряхтывая, подвигался, устраивая больное плечо.

– Когда в дверь постучат, – предупредил он, – сиди тихо, понятно? Не двигаться, понятно? А пока иди, отопри.

Тедди подошла к двери и отперла замок. Только теперь, зная, что дверь не заперта, зная, что Стив войдет и наткнется на брызжущий смертью ствол пистолета, она почувствовала, как настоящий страх заполняет ее цепенеющее сердце.

– О чем задумалась?

Тедди пожала плечами и села напротив него лицом к двери.

– Вкусно, – похвалил он ее. – Давай, пей.

Она пригубила стакан.

– Придется его убить, – сообщил он ей.

Она уставилась на него расширившимися глазами.

– Хотя теперь какая разница? Одним полисменом меньше, одним больше… С другой стороны, может, чем больше, тем лучше. Ты как думаешь?

На лице ее отразилось недоумение.

– Нет, правда, это здорово получится, – стал объяснять он Тедди. – Если твой Карелла что-то знает, его надо убрать. А если ему ничего не известно, сойдет для полноты картины.

Он опять осторожно завозился в кресле.

– Господи, что же мне с этим плечом делать! Как тебе нравится этот дерьмовый доктор, а! Каков подлюга! Я-то думал, им лечить положено.

„Да он говорит совсем как обыкновенный человек, – подумалось Тедди. – Разве что о смерти говорит так просто, что мурашки по коже. Он хочет убить Стива“.

– Мы в Мехико собрались податься, понимаешь? Должны были отбыть сегодня днем, да вот твой приятель объявился со своими идеями. Ладно, махнем завтра утром. Вот только здесь закончу. – Он помолчал. – Как думаешь, в Мехико приличный доктор найдется? Господи, чего только ради бабы не сделаешь! Ты-то когда-нибудь любила?

Она не сводила с негр глаз в растерянности и недоумении. Не похож он на убийцу. Тедди кивнула.

– Кого? Этого твоего легавого?

Тедди подтвердила кивком головы.

– Да, плохо твое дело. – Он, казалось, был искренне огорчен. – Очень плохо, дорогуша, но помочь ничем не могу. Выхода у меня нет, сама понимаешь. С самого начала не было. Раз начал, надо идти до конца. Теперь это вопрос жизни и смерти. Или я, или он. Эх, чего только ради бабы не сделаешь! Да ты и сама знаешь, чего говорить. Ты бы ведь смогла убить ради него?

Тедди заколебалась, не решаясь ответить.

– Ну, ради него, чтобы быть с ним, ты бы смогла убить? Разве нет?

Она кивнула.

– Ну? Вот видишь, – довольно улыбнулся он. – Я же тоже не убийца. Не профессионал. Я механик. Отличный механик. Как думаешь, найду я себе работу в Мехико?

Тедди пожала плечами.

– Да уж наверняка найду. Машины-то у них должны быть? Машины везде есть. А потом, когда здесь поостынет, вернемся в Штаты. Какого черта, должно же здесь все улечься рано или поздно. Так что я тебе хочу сказать. Я не профессиональный убийца, не думай. Самый обыкновенный человек.

Он видел по ее глазам, что она ему не верит.

– Не веришь, значит? Так вот что я тебе скажу. Иногда просто нет другого выхода. Вот все тебе кажется безнадежно, конец, и когда кто-то говорит, что все-таки какая-то надежда есть, хватаешься за любую возможность. Да я пальцем никого не тронул, пока не убил этих полисменов. Думаешь, я хотел их убивать? Во– прос жизни и смерти. Или я, или они. Да разве тебе понять, глушня ты бессловесная!

Она застыла в неподвижности, не сводя с него глаз.

– Слушай, я много повидал в этой жизни, ох как много! И баб у меня было столько, что тебе и не сосчитать. Но эта! С этой все по-другому. С самого начала, с первой минуты. Когда без этой женщины просто не можешь… С тобой творится такое, что не можешь есть, не можешь спать, все из рук валится. Только о ней и думаешь целый день. И что остается делать, когда осознаешь, что не можешь быть с ней пока… Как бы это сказать… Пока ты… Да какого черта! Она ведь просила у него развода! Разве я виноват, что он оказался таким упрямым, просто как осел. Ну, ни в какую, ни себе, ни людям. Вот и остался со своим упрямством… Только теперь в могиле.

Тедди наконец оторвала глаза от его лица. Взгляд ее устремился на дверь за его спиной, потом остановился на дверной ручке.

– Да еще двух дружков с собой потащил. – Он посмотрел в свой опустевший стакан. – Ничего не попишешь. Сам не захотел образумиться, стоял и стоял на своем. Такая женщина, как она… Господи, да что угодно ради такой женщины сделаешь… Все, что угодно! Только увидишь ее, а тебя уже всего дрожь коло…

Тедди завороженно уставилась на дверную ручку. Внезапно она вскочила на ноги, размахнулась и что есть силы бросила свой стакан ему в лицо. Стакан задел ему лоб, джин, содовая и кусочки льда миниатюрным водопадом плеснули на его широкие плечи. Он взметнулся из кресла с перекошенным болью и злобой лицом, пистолет дернулся вверх, нацеливаясь в голову Тедди.

– Сука безмозглая! – взвыл он. – Ты что, взбесилась?!

Глава 22

Ровно в шесть тридцать Карелла пулей вылетел из участий.

Хэвилленд еще не вернулся с ужина, но ждать Стив дольше уже не мог ни минуты. Он не хотел оставлять Тедди одну в ее квартире после того идиотского трюка, что выкинул Сэвидж.

До Риверхеда Стив добрался в рекордное время, не обращая внимания ни на дорожные знаки, ни на сигналы светофоров. Он вообще не замечал ничего вокруг. Им владела только одна мысль, и одна эта мысль замкнулась на вооруженном пистолетом убийце и лишенной дара речи девушке.

Подъехав к дому, Карелла тут же взглянул на ее окно. Шторы были опущены. Все казалось очень спокойным. Он перевел дыхание и вошел в парадное. Но когда начал подниматься по лестнице, сердце опять почему-то тревожно заколотилось. Он понимал, что беспокоиться вроде нет оснований, но не мог избавиться от неотступного чувства, что писанина Сэвиджа поставила Тедди под прямую угрозу.

Карелла остановился у ее двери и прислушался. Из квартиры доносилось беспрерывное монотонное бормотание, словно там было включено радио. Он взялся за дверную ручку. Как и всегда, несколько раз медленно повернул ее из стороны в сторону, ожидая услышать приближающиеся шаги Тедди, зная, что она устремится к двери, как только увидит условный сигнал.

В квартире раздался скрип отодвигаемого кресла, и вдруг кто-то со стоном взвыл:

– Сука безмозглая! Ты что, взбесилась?!

Он все понял в то же мгновение. Выхватил револьвер, резко толкнул дверь и нырнул через порог, падая ничком на пол.

Человек в черном обернулся, пистолет в его руке дернулся.

Карелла повел стволом невысоко над полом. Его первые две пули попали человеку в черном в бедро. Тот рухнул лицом в пол, пистолет выпал и откатился в сторону.

Карелла взвел курок револьвера и остался лежать, выжидая.

– Сволочь ты! – простонал человек в черном. – Какая же ты сволочь!

Стив медленно поднялся на ноги, не сводя глаз и револьвера с лежавшего, подобрал пистолет и засунул его в задний карман брюк.

– Ты как, Тедди, в порядке? – На миг подняв к ней голову, спросил он.

Тедди кивнула. Она тяжело дышала, не сводя расширившихся глаз с лежавшего на полу человека.

– Спасибо, что предупредила, – успокаивающе улыбнулся ей Карелла и повернулся к раненому.

– Вставай, – приказал он.

– Как я встану, сволочь ты этакая, – простонал тот. – Ты за что меня искалечил?

– А за что ты убил трех полисменов?

Человек в черном умолк.

– Имя? – спросил Карелла.

– Мерсер. Пол Мерсер.

– Ты что, не выносишь полисменов?

– Я их обожаю.

– Тогда в чем дело?

– Вы же все равно проверите мой пистолет, а? Будете сравнивать с теми пулями, что у вас уже есть?

– Можешь не сомневаться, – подтвердил Карелла. – У тебя никаких шансов, Мерсер.

– Это она меня подговорила. – Смуглое лицо Мерсера повело злобной гримасой. – Она и есть убийца. А я только курок спускал. Она сказала, что его нужно убить, другого выхода нет. Остальных мы решили… заодно уж с ним, чтобы обставить, как она задумала, вроде это псих какой с цепи сорвался… Это ее идея. Что же мне теперь одному отвечать?

– Чья идея, о ком ты говоришь? Кто задумал?

– Элис, – ненавидяще процедил Мерсер.

Элис Буш в строгом костюме спокойного серого цвета сидела в кабинете следственно-розыскного отдела, небрежно положив ногу на ногу.

– Сигарета найдется, Стив? – ровным голосом обратилась она к Карелле.

Карелла протянул ей сигарету, но спичку для нее зажигать не стал. Элис посидела немного в выжидательной позе, зажав сигарету в углу рта, пока не поняла, что ей придется закуривать самой. Невозмутимо чиркнула спичкой и неторопливо затянулась.

– Ну, так что? – спросил Карелла.

– А что? – Она равнодушно пожала плечами. – Это уже все позади, Стив.

– А ты ведь действительно ненавидела его. По-настоящему. Господи, как же ты должна была его ненавидеть!

– Хорошо излагаешь, Стив. С чувством. Аж за душу берет.

– Не кривляйся, Элис! – повысил голос Карелла. – Я в жизни на женщину руки не поднял, но клянусь Богом…

– Остынь, Стив. Все позади. Вот получишь свою медальку и…

– Элис! – вновь предостерег ее Стив, едва сдерживая себя.

– Что Элис? Ну что Элис? Чего ты от меня хочешь? – взорвалась она. – Чтобы я билась здесь в истерике? Не дождетесь! Да, я его ненавидела, доволен? Да, да, да! Ненавидела его ручищи, вечно лапает тебя, когда не просят! Ненавидела его дурацкую рыжую шевелюру, вечно торчком, как у клоуна! Ненавидела его идиотские… Да я все в нем ненавидела! Доволен теперь?

– Мерсер говорит, что ты просила у Хэнка развода, это правда?

– Нет. Я не просила у него развода. Он бы никогда в жизни не согласился.

– Почему ты не оставила ему этот шанс?

– Зачем? А он мне давал хоть один шанс? Сиди взаперти в проклятой квартире, жди, когда он соизволит вернуться с какого-нибудь ограбления или поножовщины, или что там у вас еще. И это жизнь? Разве женщина так должна жить?

– Ты знала, что он полисмен, когда выходила замуж.

Элис промолчала.

– Могла бы попросить развода, Элис. Ведь могла бы хоть попробовать!

– Да не нужен мне был развод, черт бы тебя побрал, Стив! Я хотела, чтобы он исчез. Совсем. Навечно.

– Ты своего добилась. Хэнк мертв. Он и еще двое. Можешь радоваться.

Элис неожиданно лукаво улыбнулась.

– Все это меня не очень волнует, Стив.

– Нет? – искренне удивился Карелла.

– Среди присяжных наверняка будут мужчины, – Элис помолчала. – А я мужикам нравлюсь.

Среди присяжных оказалось восемь мужчин. На обсуждение вердикта у них ушло ровно шесть минут. Пока старшина присяжных зачитывал вердикт, а судья выносил приговор, Мерсер жалобно и безостановочно всхлипывал. Элис слушала в холодном бесстрастии, выпрямив спину и плечи, высоко вскинув голову.

Присяжные признали их обоих виновными в убийстве первой степени, и судья приговорил их обоих к смертной казни на электрическом стуле.

19 августа был оглашен приговор Стивену Карелле и Теодоре Фрэнклин.

– Известна ли кому-либо из вас какая-нибудь причина, препятствующая вам сочетаться законным браком? Если среди присутствующих есть кто-либо, кто мог бы представить какую-нибудь вескую причину, препятствующую сторонам сочетаться законным браком, пусть изложит ее сейчас или впоследствии хранит молчание.

Лейтенант Барнс хранил молчание. Детектив Хэл Уиллис не вымолвил ни слова. Немногочисленное собрание родственников и друзей молча любовалось Стивом и Тедди увлажненными глазами, полными умиления.

Клерк повернулся к Карелле.

– Берете ли вы, Стивен Луис Карелла, эту женщину своей женой для совместной жизни в законном браке? Будете ли вы, как и подобает верному мужу, любить, почитать и заботиться о ней в здравии и недугах, в радости и тягостях?

– Да, – заторопился Карелла. – Буду. Я согласен. Да.

– Берете ли вы, Теодора Фрэнклин, этого мужчину своим мужем для совместной жизни в законном браке? Будете ли вы, как и подобает верной жене, любить, почитать и заботиться о нем в здравии и недугах, в радости и тягостях?

Тедди кивнула. Глаза ее были полны слез, но с лица не сходила счастливая улыбка.

– Поскольку вы оба изъявили согласие на брак и подтвердили его перед всеми присутствующими, я врученной мне законами этого штата властью объявляю вас мужем и женой. Да благословит Бог ваш союз!

Карелла заключил Тедди в объятия и запечатлел на ее мокром от слез личике долгий поцелуй. Клерк расплылся в улыбке. Лейтенант Барнс солидно прокашлялся. Уиллис уставился в потолок. Когда Карелла весьма неохотно освободил Тедди из своих объятий, ее поцеловал клерк. Потом ее целовал Барнс. Потом ее целовал Уиллис. За ним выстроилась в очередь целовать Тедди вся мужская часть родственников и. друзей.

Карелла взирал на все это с идиотски-радостной улыбкой.

– Ты давай возвращайся поскорее, – деловито сказал ему Барнс.

– Что значит поскорее? У меня медовый месяц, Пит!

– Все равно не задерживайся. Как же мы без тебя обойдемся? Ты у нас единственный полисмен в городе, который нашел в себе мужество восстать против упрямого и своевольного лейтенанта Барнса из…

– О, да пошел ты к черту, Пит! – рассмеялся Карелла.

Упорно молчавший до сей поры Уиллис крепко и с чувством тиснул ему руку.

– Удачи, Стив! Чудесная она у тебя девушка!

– Спасибо, Хэл.

Подошла Тедди. Он обнял ее за плечи.

– Ладно. Пошли, что ли, Тедди?

Они вышли из зала рука об руку.

Барнс проводил их завистливым взглядом.

– Отличный он все-таки полисмен, – с вызовом заявил лейтенант Уиллису.

– Это уж точно, – легко согласился тот.

– Пошли и мы, – предложил Барнс. – Посмотрим, что у нас в конторе творится.

Они не спеша направились вдоль по улице.

– Погоди, газетку прихватим, – вдруг попросил Барнс.

Он остановился у киоска и купил выпуск газеты, в которой подвизался Сэвидж. Сообщения о процеосе уже были оттеснены с первых страниц, уступив место куда более важным новостям.

Лаконичные заголовки ликующе возвещали:

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ!

ЖАРЕ КОНЕЦ!

ТАКОВА ЖИЗНЬ

Заметки поклонника Эда Макбэйна о его творчестве и нашей действительности

Всего лет десять назад московские издатели с негодованием, но категорически отвергали все предложения опубликовать переводы детективных, повестей Эда Макбэйна, на мой взгляд, лучшего представителя „полицейского жанра" в современной американской литературе. Причин обычно выдвигалось две.

Первой, как давали понять издатели, поднаторевшие в те времена в красноречивых взглядах на потолок и не менее выразительном шевелении пальцами, бровями, плечами и другими частями всего своего послушного „верхам" организма, являлось то, что объекты литературного и гражданского интереса писателя из США почему-то относились к запретным тогда в СССР темам. Прикосновение к „язвам капитализма" – наркомании и подростковой преступности, насилию и жестокости, расовой и национальной ненависти и к порождающим их бездуховности и падению нравов – каким-то причудливым образом оказывалось слишком болезненным для советского общества. Сталкиваясь в нашей повседневности с социальными пороками, официально приписанными исключительно к „забугорному" миру, мы воздерживались говорить о них вслух, предпочитая верить, что в судьбах проститутки нового социалистического типа и ее горемычной сестры по ту сторону сплошного кольца буржуазного окружения нет ничего общего.

К слову сказать, я глубоко убежден, что отечественный Джек Потрошитель, печально знаменитый детоубийца Ионесян, столь долго оставался неуловимым именно потому, что обраставшие невероятными слухами вести о каждой его новой жертве обсуждались среди перепуганных граждан глухим шепотом – как государственная тайна вроде рецепта топлива для межконтинентальных ракет.

Безгласность и двойной стандарт общественного сознания стали изумительно калорийной средой, взрастившей у нас преступность в таких масштабах, что мы можем смело бросить вызов Америке, не отводя при том глаз, как это случается, когда речь заходит о производстве молока и мяса на душу нашего затравленного доморощенной мафией населения.

Вторую причину московские издатели называли открыто – без обиняков и стеснения. Повести Эда Макбэйна объявлялись неправдоподобными, поскольку американские полисмены представали в них самыми обыкновенными. нормальными" людьми, а многие из них вызывали даже приязнь и симпатию. Короче говоря, Макбэйн никак не „вписывался" в бытовавшие у нас в те годы гласные понятия об „их" жизни – да и о нашей собственной тоже.

Регулярно постигающее нас коллективное прозрение обладает весьма примечательным свойством. То, что прежде мы видели черным, вдруг становится белым – и наоборот. Никаких оттенков, которыми так богата, так трудна, но и так привлекательна жизнь, похоже, просто не существует. Американский полисмен, со сладострастием садиста паливший вчера по неграм, безработным и младенцам без разбора, сегодня, если согласиться с советскими средствами массовой информации, озабочен лишь поисками растерявшихся в уличном водовороте бабулек, чтобы помочь им перейти оживленную магистраль. Мы сразу забыли, что, несмотря на перестройку в СССР, американский индеец Леонард Пелтиер продолжает отбывать два пожизненных тюремных заключения за преступление, которого он не совершал.

Теперь, когда советский человек получил не только беспрепятственный – и даже, пожалуй, слишком – доступ к западной детективной литературе, но и воочию, во всяком случае посредством телевидения, лицезреет живых „тамошних" сотрудников правоохранительных органов, и даже в деле на улицах наших городов, можно сказать, что фортуна, наконец, обратила свое лицо к Макбэйну и в СССР, где уже вышло в свет несколько его повестей. Одновременно очень повезло и советскому читателю.

Уверен, что, подобно тому, как это произошло на Западе, нам скоро приедятся сверхпроницательные и сверхловкие супермены, совершающие свои фантастические „подвиги" в вымышленном, ирреальном социальном вакууме. Действуют в хлынувших на нас книгах, кинолентах и телефильмах – причем не только зарубежных – одинокие преступники, одинокие жертвы, одинокие правдоискатели и одинокие сыщики так, будто преступление есть их личное дело, а общества не существует вовсе, словно перипетии их судеб не обусловлены жесткими законами общественного уклада и образа жизни.

Персонажи Макбэйна в этом смысле – антигерои. Они действительно самые обыкновенные „нормальные" люди, старающиеся, как и большинство их сограждан, профессионально и добросовестно исполнять свою работу, отличающуюся от любой другой

только тем, что им постоянно приходится сталкиваться с преступлением, вступать в схватку со злом, какие бы обличья оно не принимало. Но автор отнюдь не идеализирует героев своих повестей – даже тех, симпатий к кому не скрывает. Не умалчивает о том, что наряду с готовностью блюсти закон двадцать четыре часа в сутки в полицейской среде бытуют и взяточничество, и рукоприкладство, и грубость. Дай просто леность и некомпетентность.

Встречаются нам полисмены на страницах его произведений не в роскошных апартаментах фешенебельных отелей, не на борту лебедино-белых красавиц яхт, не в ворочающих миллионами твердой валюты казино, куда так часто, стремясь поразить воображение обывателя, помещают своих суперсыщиков многие авторы детективных романов. Большинству американцев подобный антураж столь же близок, как, скажем, и мне, и потому „быкам“ из повестей Макбэйна приходится „пахать“ в трущобах и в гордой опрятности бедных каморок, в портовых доках и в средней руки конторах, в смрадных подвалах и глухих переулках, в бильярдных и барах… Куда только ни заводит их полицейский сыск, но американцы всегда могут узнать „родные места" – свою или соседнюю улицу, парк неподалеку от своего дома, любимую „забегаловку“ в двух минутах ходьбы… Знакомит Макбэйн читателя и с далеко не уютной обстановкой полицейского участка, дает редкостную возможность увидеть полицейскую работу словно изнутри.

Жизнь, однако, состоит не из одной лишь работы, и мы „попа-даем“ в дома детективов, „присутствуем" при их семейных ссорах и на свиданиях с их подружками, проникаемся их житейскими проблемами, которых у „сыскарей" оказывается ничуть не меньше, чем у других людей. Что же, такова жизнь, и Макбэйн, верный своему творческому кредо, правдиво бытописует жизнь такой, как она есть. А мы должны быть только благодарны автору за то, что столь много узнали из первых уст о быте, нравах, предрассудках и привычках американцев.

Вот это стремление к жизненной правде и достоверности и принесло Макбэйну головокружительный успех. Первая же его повесть „Охота на сыщиков", вышедшая в свет в 1956 году, вызвала настоящий ажиотаж среди издателей и читателей. Однако к славе автору было не привыкать – на Олимп детективной литературы за одну ночь, как любят выражаться американцы, под псевдонимом Эд Макбэйн взошел уже хорошо известный, можно сказать, знаменитый „серьезный" литератор Ивэн Хантер. Тот самый, что так ярко и громко заявил о себе романом „Школьные джунгли", по которому был снят нашумевший одноименный фильм. И именно в этой картине состоялся кинематографический дебют рок-н-ролла, начавшего свое неодолимое триумфальное шествие по всему миру. Упоминаю об этом не для красного словца, а в подтверждение прозорливости писателя, от верного и цепкого взгляда которого не ускользает ни одно – даже только нарождающееся – явление в окружающей жизни, и особенно в молодежной среде, всегда привлекавшей пристальное внимание художника, гражданина и патриота.

Это совсем не высокопарная фраза. Я глубоко солидарен с жизненной и творческой позицией Макбэйна, которая лейтмотивом проходит через все его произведения, но особенно четко выражена в повести „Выбор убийцы". Автор не приемлет посягательства на человеческую жизнь. Для него убийство любого человека – от именитого в повести „80 миллионов глаз" до самого неприметного в повести „Топор", которая в русском переводе озаглавлена „Человек, который был рядом", – есть аморальнейшее, чудовищное злодеяние, уничтожающее целый ни с чем не сравнимый и неповторимо своеобразный и многогранный мир, злодеяние, которое вместе с жизнью отнимает у человека святое святых – душу, оставляя искалеченную и окровавленную телесную оболочку. Без этой души, без этого одного-единственного „маленького" человека вселенная становится невосполнимо беднее.

И если Макбэйн может еще иронически подтрунивать над незадачливым мелким воришкой, а то и посочувствовать ему, то в разоблачении духовной и нравственной нищеты убийцы он не ведает пощады. Даже в тех случаях, когда как истинный художник и исследователь жизни не может не сострадать убийце, потому что знает подлинного виновника преступления – среду обитания, общество, вытолкнувшее слабого духом из рода человеческого в отверженную касту нелюдей и выродков.

Столь же безжалостен он и к тем, кого считает особо изощренными убийцами, растягивающими пытку медленной смертью на годы, – к „толкачам", как прозвали в Соединенных Штатах уличных торговцев наркотиками, и к прячущимся в тени заправилам наркобизнеса, снабжающим их отравным зельем. И чтобы резче высветить страшную проблему наркомании и наркоманов, в повести, которая так и называется „Толкач", писатель поселяет эту беду в доме одного из своих любимцев, полицейского лейтенанта Барнса. Глубоко гуманен и, кстати, небесполезен и для нашего общества вывод, к которому подводит читателя автор. Нет, не отвращение, не презрение, не отвержение и не ужесточение преследований против больного, по сути, человека, но лишь понимание, доброта, сострадание, твердость и настойчивость помогают Барнсу и его друзьям отнять своего сына Ларри, злонамеренно приобщенного к наркотикам „толкачом" с целью шантажа лейтенанта, у „белого убийцы", как многозначительно называют американцы героин.