Текст книги "Крах игрушечного королевства"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

У него бешено колотилось сердце.

Сидни Бреккет спросил у Лэйни, правда ли, что идея так называемого первоначального медвежонка Глэдли была разработана ею еще в то время, когда она работала в фирме «Тойлэнд, Тойлэнд». Лэйни с негодованием отвергла это предположение. Бретт и Этта Толанд, сидевшие за столом ответчиков, невозмутимо наблюдали за ходом слушания. Они были уверены, что Бреккет не оставит камня на камне от показаний первого свидетеля, и вообще быстро добьется завершения этой дурацкой истории.

Сорокачетырехлетний Бретт Толанд был одет в элегантный синий блейзер и серые брюки – и то и другое пошито у хорошего портного, – и в белую рубашку, расстегнутую у ворота. Туфель не было видно из-под стола, но я не сомневался, что это хорошие кожаные туфли с тиснением.

На загорелом лице выделялись синие глаза – две блестящие льдинки.

Густые светлые волосы были тщательно уложены. Он держал жену за руку.

Они являли собою дивную картину сплоченности перед лицом угрозы со стороны наглой самозванки Лэйни Камминс.

В калузском обществе их зачастую называли лордом и леди Толанд, хотя они отнюдь не принадлежали к британской аристократии. Несомненно, их можно было назвать весьма гостеприимными хозяевами – я вспомнил один их прием: лужайка перед их домом стоимостью не в один миллион долларов была увешана гирляндами японских фонариков; на ней было расставлено больше пятидесяти столов, и на каждом стояла изящная чаша с плавающими в ней золотыми рыбками. На приеме присутствовал сам губернатор штата.

За приглашениями на их феерии охотились, как за билетами на Большой Кубок. Но я лично чувствовал себя как-то неуютно в этой роскошной обстановке – может, потому, что вырос я в Чикаго, в небогатой семье.

Возможно, человек не в силах окончательно избавиться от бедности.

Этта Толанд…

Этт и Бретт – так их звали близкие друзья, нежно любящие семейство Толандов, и их особняк на рифе Фэтбэк, и их вечеринки, и их теннисный корт и плавательный бассейн, и их девяносточетырехфутовую яхту «Игрушечка», и их частный самолет, не обладающий именем собственным, хотя и у самолета, и у яхты – на фюзеляже и на транце соответственно, – красовалась эмблема их фирмы: две куклы, сидящие рядком, светловолосый мальчик и темноволосая девочка, оба сияют улыбками. Та же самая эмблема была изображена на ярлыке, привешенном ко второму игрушечному медвежонку, сидевшему сейчас у меня на столе, – мальчик и девочка, над головами полукругом выгнулось слово «Тойлэнд», и второй такой же полукруг у них под ногами. Фирма «Тойлэнд, Тойлэнд», принадлежащая Этте и Бретту Толандам. Они пришли сюда, чтобы опровергнуть иск Лэйни Камминс, обвиняющей их в нарушении авторских прав и незаконном использовании торговой марки.

Волосы тридцатисемилетней Этты были такими же черными, как у куклы-девочки на эмблеме фирмы. Прямые черные волосы по плечи, высокие скулы, темные миндалевидные глаза и великолепные губы, подчеркнутые кроваво-красной помадой, придавали ее внешности какой-то восточный оттенок, хотя в девичестве Этту Толанд звали Генриеттой Бехерер, и предки ее происходили из Германии. Впрочем, это не помешало конкурентам и недоброжелателям прозвать ее Леди-Дракон. Ходили слухи, что Бретт встретил ее на ярмарке игрушек в Франкфурте – она была продавщицей в павильоне фирмы братьев Герман. В это жаркое сентябрьское утро Этта в своем шелковом костюме цвета сумерек и темно-синей шелковой блузе с воротником-шалькой выглядела холодной, полной самообладания, деловой и очень женственной. Ее левая рука лежала на руке мужа, а золотая запонка указывала, где заканчивается рукав ее жакета.

– Вы помните, над какими игрушками вы работали, когда находились на службе? – спросил Бреккет.

– Вы имеете в виду службу в компании «Тойлэнд»?

– Да. Это будет… как вы сказали, мисс Камминс, – сколько времени вы там проработали?

– Я проработала там три года и уволилась в январе.

– В январе этого года?

– Да.

– И работали там в течение трех лет?

– Да.

– Помните ли вы игрушки, созданные вами за эти три года?

– Я помню все свои игрушки.

– Не была ли идея Глэдли подсказана вам…

– Нет, не была.

– Ваша честь, я могу закончить свой вопрос?

– Да, конечно. Мисс Камминс, пожалуйста, сначала дослушайте вопрос до конца, и только потом отвечайте.

– Я думала, что он уже закончил, Ваша честь.

– Продолжайте, – нетерпеливо бросил Сантос.

– Правда ли, что идея Глэдли была подсказана вам мистером Толандом…

– Нет, неправда.

– Мисс Камминс, дайте мистеру Бреккету договорить.

– Подсказана вам мистером Толандом на одном заседании, состоявшемся в сентябре прошлого года?

– Нет.

– И это произошло в то время, когда вы, мисс Камминс, еще работали на…

– Нет.

– …на компанию «Тойлэнд, Тойлэнд»?

– Нет, это неправда.

– Правда ли, что ваша оригинальная идея на самом деле принадлежит мистеру Толанду?

– Нет.

– Обращался ли мистер Толанд к вам с просьбой сделать ему несколько набросков этой игрушки.

– Нет.

– Не были ли показанные вами рисунки идентичны тем рисункам, которые вы сделали и передали мистеру Толанду через несколько недель после того заседания.

– Нет, я сделала эти рисунки в апреле этого года, у себя в студии на Северной Яблочной улице.

– О, я не сомневаюсь, что вы их сделали.

– Я протестую! – вмешался я.

– Протест принят. Мы вполне можем обойтись без редакторских поправок, мистер Бреккет.

– У меня больше нет вопросов, – сказал Бреккет.

Уоррен подумал, снова приоткрыл дверь, засунул в замочную скважину зубочистку и сломал ее, так, чтобы конец остался в замке. Если теперь кто-нибудь захочет открыть дверь снаружи и вставит ключ в замочную скважину, то раздастся легкий щелчок сломавшейся щепки. Маленькая безотказная сигнализация взломщика. Плохо только, что она знала этот фокус с зубочисткой ничуть не хуже самого Уоррена. Она сразу поймет, что у нее в квартире находится кто-то чужой. Вполне может статься, что она вытащит щепку, продует замок, а потом примется стрелять по всему, что движется, и продырявит ему голову.

Уоррен запер дверь и огляделся по сторонам.

В квартире было сумрачно. Окно было закрыто белыми металлическими жалюзи. Проскальзывающие сквозь щели солнечные лучи падали на софу, стоящую у окна. Софа была застелена белым покрывалом, усыпанным красными пятнами, которые напоминали цветы гибискуса. Постепенно глаза Уоррена приспособились к полумраку. В комнате было грязно. По полу была разбросана одежда, пустые бутылки, жестяные банки и окурки – Уоррен и не знал, что она снова начала курить. Скверный признак. Интересно, здесь всегда такой бардак, или просто сейчас неудачный момент? По улице проехал автомобиль, потом еще один. Уоррен ждал, неподвижно замерев в полутемной комнате. Здесь только одно окно, единственный источник света, и то задернуто жалюзи. Видимо, софа раскладывается и превращается кровать, потому что на чем же еще ей спать?

На кухню вел дверной проем, – один проем, без двери. Холодильник, плита, небольшой столик, окна нет, – не кухня, а отгороженный уголок размером с телефонную будку. Ну ладно, он преувеличивает. Но все же не хотел бы он угощать здесь гостей. Уоррен вошел в кухню. Справа от себя он увидел прижавшийся к стене круглый деревянный столик. Рядом приткнулись два кресла. Кухня была чуть больше, чем ему показалось сначала. Да все равно, ему здесь губернатора не принимать.

В раковине груда грязной посуды. Еще один скверный признак.

Остатки еды намертво засохли – то есть посуду не мыли уже давно.

Совсем скверно.

Уоррен открыл дверцу под раковиной. Там обнаружилось мусорное ведро. Уоррен поднял крышку и заглянул в ведро. Три пустых коробки от мороженого. С каждой минутой положение вещей выглядело все хуже. Уоррен вернул крышку на место, прикрыл дверцу и заглянул в холодильник.

Завядшая головка салата-латука, пачка оплывшего по краям маргарина, пакет с молоком – судя по запаху, с прокисшим, – ссохшаяся половинка апельсина и три банки кока-колы. Уоррен потянул на себя лоток для кубиков льда. Лед давно не заменяли, и он отстал от стенок лотка.

Уоррен чуть не подскочил до потолка – его взгляд неожиданно упал на таракана, внаглую рассевшегося на столе.

Здесь их называли пальмовыми жучками. Вот ей-Богу, эти отвратительные твари умеют летать! Если не поостережешься, могут даже врезаться прямо тебе в физиономию. Два-три дюйма длиной, и мерзкие – просто слов нет. Конечно, в Сент-Луисе, где он жил раньше, тараканы тоже водились, но не такие же! Уоррен закрыл холодильник. Таракан даже не шелохнулся – просто сидел на столе и наблюдал за пришельцем.

По улице проехала еще одна машина.

Ну и оживленное же движение на этой улице, не меньше машины в час.

Прямо тебе главная артерия города. Уоррен только надеялся, что среди проехавших машин не было ее «шевроле», что ей не взбрело в голову плюнуть на покупки и вернуться домой пораньше. Вот был бы номер!

Уоррен рассчитывал, что сейчас, в половине одиннадцатого, она находится где-нибудь в Новом городе, ходит по магазинам. Таракан – пальмовый жучок, сука такая, – продолжал неподвижно сидеть на столе и следить за Уорреном. Уоррен вернулся в главную комнату – гостиная, она же спальня, она же столовая. Он задумался, как же правильно ее назвать.

Уоррен подошел к софе, усеянной цветками гибискуса, перегнулся через нее и поднял жалюзи, впустив в комнату солнце.

Помимо самой Лэйни, у меня был только один свидетель, оптометрист, доктор Оскар Неттлетон. Доктор заявил, что занимается выявлением дефектов зрения и погрешностей преломления и борется с ними не хирургическим путем, а при помощи корректирующих линз или специальных упражнений. Он скромно сообщил, что является председателем того, заслуженным профессором сего и почетным членом совета медицинского университета Калузы. Я принялся вытягивать из него показания о том, что Лэйни выглядела ликующей…

– Я протестую, Ваша честь.

– Протест отклонен.

…светилась от гордости…

– Я протестую!

– Протест отклонен.

– …уверенной в себе, и вообще находилась в приподнятом настроении…

– Я протестую!

– Протест принят. Мистер Хоуп, личные впечатления можно высказывать покороче.

– …когда пришла к нему в апреле месяце этого года с рисунками Глэдли и с объяснениями, какие именно очки ей нужны для ее медвежонка.

– Она называла их очками от косоглазия, – улыбнулся Неттлетон.

Доктор засвидетельствовал, что конструкция этих очков была разработана им, что он получил за их чертежи гонорар в три тысячи долларов, и подписал документ, заверяющий, что впредь он не будет претендовать на эти очки и препятствовать какому-либо их использованию.

– Скажите пожалуйста, доктор Неттлетон, – обратился к свидетелю Бреккет, – вы ведь не офтальмолог, не так ли?

– Нет.

– И вы не врач, правильно?

– Да.

– Вы просто делаете очки – так?

– Нет. Очки делает оптик. Я выписываю корректирующие линзы. Я – доктор оптометрии, а кроме того – доктор философии.

– Благодарю за пояснения, доктор, – сказал Бреккет, хотя по его тону чувствовалось, что он не видит особенной разницы между оптиком и оптометристом. – Но объясните, пожалуйста, что конкретно вы имели в виду, когда сказали, что конструкция этих очков принадлежит вам.

– Я имел в виду, что мисс Камминс пришла ко мне со своей проблемой, и я разрешил эту проблему, не опираясь при этом ни на какие ранее существовавшие приспособления.

– В самом деле? Вы хотите сказать, что прежде не существовало приспособлений, решающих эту же задачу?

– Понятия не имею. Мне не встречалось ни одно. Я взялся за эту задачу и решил ее. Спецификации, которые я передал мисс Камминс, были разработана мною совершенно самостоятельно.

– Стали бы вы считать это приспособление оригинальным, если бы вам было известно, что кто-либо другой создал его раньше, используя точно такие же линзы?

– В моем приспособлении не используются линзы.

– Разве? А что тогда такое очки, если не корректирующие линзы?

– Линзы этих очков плоские. Следовательно, они ничего не могут откорректировать. Это обычный прозрачный пластик. Попробуйте подсунуть под них руку, и вы сами увидите, что изображение руки не искажается.

Эти стекла не являются корректирующими линзами.

– Тогда как же они исправляют косоглазие медвежонка?

– На самом деле, они вовсе его не исправляют. Они просто создают видимость. Я создал иллюзию. У этого медвежонка двусторонее косоглазие. Коричневая радужка и белый зрачок смещены к носу относительно склеро-коньюнктивальной ткани глаз. Так это выглядело на рисунках, которые принесла мне мисс Камминс. Тогда я сделал…

– Так вы утверждаете, что сделанные вами очки являются вашей оригинальной разработкой?

– Это не очки, но это приспособление действительно сконструировано мною.

– Когда вы называете это приспособление оригинальным, хотите ли вы также сказать, что не скопировали их с каких-либо других очков?

– Именно это я и хочу сказать. И это не очки.

– Ваша честь, – повернулся к судье Бреккет, – если свидетель будет продолжать настаивать, что предмет, который совершенно явственно выглядит очками…

– Возможно, он сможет объяснить, на чем базируется его утверждение, – сказал Сантос.

– Возможно, свидетель старается настоять на своем потому, что ему прекрасно известно, что это приспособление скопировано с очков…

– Я протестую, Ваша честь.

– Я отклоняю это утверждение, мистер Бреккет. Но мне действительно хотелось бы знать, почему доктор Неттлетон не считает это приспособление очками. Доктор Неттлетон, не могли бы вы пояснить свое мнение?

– Если мне позволено будет воспользоваться чертежами, Ваша честь…

– Они входят в число вещественных доказательств, Ваша честь, – вмешался в разговор я.

– Мистер Бреккет, вы не станете возражать?

– Если суд располагает временем…

– Располагает.

– Тогда у меня нет возражений.

Я передал скрепленные чертежи Неттлетону, сидевшему на свидетельском месте. Неттлетон пошуршал страницами, потом перевернул несколько и показал первый рисунок.

– Вот пластмассовые косящие глаза, прикрепленные к морде медвежонка. Как вы можете видеть, радужка и зрачок смещены к носу.

– А вот изображение пластмассовых нормально глядящих глаз. Такими они отражаются в спроектированных мною очках.

– Можно глянуть?

Неттлетон передал рисунки судье.

– Отражаются?..

– При помощи зеркал, Ваша честь.

– Зеркал?

– Да, Ваша честь. Позвольте, я покажу вам следующий чертеж.

– Да, пожалуйста.

Неттлетон перевернул еще несколько страниц, откинул их и показал Сантосу еще один рисунок.

– Это – оптическая схема глаз медвежонка, – сказал он. – Она иллюстрирует способ, которым я воспользовался, чтобы создать иллюзию исправления косоглазия. А и В – дополнительные пуговки-глаза, которые будут отражаться правым и левым зеркалом. Их отражения появятся в точках П и Л соответственно.

Для правого глаза, расстояние от А до Б будет равняться расстоянию от Б до П на мордочке медвежонка. Точно так же для левого глаза расстояние от В до Г равно расстоянию от В до Л. Эти линзы, как я уже упоминал ранее, являются плоскими.

– Боюсь, я не совсем понял, в чем тут суть, – признался Сантос.

– Следующий чертеж все прояснит, – заверил его Неттлетон и снова принялся листать спецификацию.

– Ваша честь, – подал голос Бреккет, – все это очень мило…

– Я не нахожу это милым, – одернул его судья.

– …Но это не имеет никакого отношения к вопросу о том, было ли это приспособление скопировано, или же…

– К этому вопросу относятся абсолютно все различия между двумя медвежатами, мистер Бреккет.

– Ваша честь, для того, чтобы продемонстрировать оригинальность и реальные отли…

– Ну так для этого мы и смотрим чертежи, разве нет? – спросил Сантос. – Нашли, мистер Неттлетон?

– Да, вот он, – откликнулся Неттлетон и протянул бумаги Сантосу.

– Этот чертеж иллюстрирует действие данной оптической системы. Как видите, форма оправы позволяет прикрепить пуговки-глаза А и В на внутренней, широкой поверхности дужек. Между оправой и дужками закреплены также зеркала, расположенные под углом в 45 градусов. Глубина оправы позволяет замаскировать зеркала. Таким образом, когда не косящие глаза и окружающий мех, приклееный изнутри на дужки, отражаются в посеребренных зеркалах, создается впечатление, что они располагаются непосредственно на морде медвежонка.

– Гениально! – не удержался Сантос.

– Спасибо.

– Это просто гениально, доктор Неттлетон.

– Еще раз спасибо.

– Мистер Бреккет, вам не кажется, что это гениальное решение проблемы?

– Если вы желаете обозначить этим словом оригинальность замысла, Ваша честь, то я вынужден буду с вами не согласиться. На самом деле, если мне позволено будет продолжить допрос свидетеля…

– Да, пожалуйста, – кивнул Сантос и вернул Неттлетону бумаги. – Гениально, доктор, просто гениально.

Бреккет откашлялся.

– Доктор Неттлетон, – начал он, – известно ли вам о существовании очков, идентичных, или, по крайней мере, очень похожих на те, которые вы сделали по заказу мисс Камминс?

– Мне неизвестно ни об одном приспособлении, которое внешне напоминает очки, но фактически является просто кронштейном, или, если вам угодно, держателем для зеркал. Если подобное приспособление где-либо и существует, я не имел к нему доступа.

– Ага. Значит, не имели доступа. Обращался ли мистер Хоуп к вам с просьбой упомянуть об этом?

– Нет, не обращался.

– Вам известно об связи понятия «доступ» с вопросом об авторских правах?

– Мне ничего не известно об авторских правах. Я – оптометрист. Я выявляю дефекты зрения…

– Да-да, я в курсе.

– …и исправляю их при помощи корректирующих линз или специальных упражнений…

– Да, и без помощи лекарств или хирургического вмешательства. Спасибо, это я уже слышал. Что для вас означает слово «доступ»?

– Это значит, что если я видел что-либо, то я говорю, что имел к нему доступ.

– Применительно к вопросу об авторских правах, это также может значить, что вы имели реальную возможность видеть это.

– Я никогда не видел приспособления, аналогичного тому, который я сконструировал по заказу мисс Камминс.

– А что, если я скажу, что очки, подобные вашим…

– Это не очки!

– Ваша честь, – произнес я, вставая, – возможно, мы могли бы оговорить в качестве особого условия, что приспособление доктора Неттлетона – это не очки, а некое устройство, внешне напоминающее очки?

– Я против, – возразил Бреккет.

– Тогда, возможно, мистер Бреккет перестанет называть это приспособление очками, ведь ему ясно объяснили…

– Если я вижу перед собой очки, то я и говорю об очках.

– Пусть он называет их, как ему угодно, мистер Хоуп. Мы уж как-нибудь с этим смиримся.

– Благодарю вас, ваша честь, – поклонился Бреккет и снова повернулся к свидетелю. – Доктор Неттлетон, известно ли вам, что описание очков, на редкость схожих с вашими, появилось в вашем отраслевом журнале уже много лет назад? Будете ли вы по-прежнему утверждать, что вы не имели доступа к подобному устройству?

– Я никогда прежде не встречался с подобным приспособлением.

– Вы читаете научные журналы по своей специальности?

– Да, конечно.

– Вы читаете «Оптика и линзы»?

– При случае – да.

– Читали ли вы номер, вышедший в марте 1987 года?

– Нет.

– Ваша честь, могу я предложить вниманию суда вот этот номер журнала «Оптика и линзы» за март 1987 года?

– Мистер Хоуп, вы не возражаете?

– Нет, Ваша честь.

– Суд принял к сведению этот журнал. Запишите его как первое вещественное доказательство со стороны ответчика.

– Доктор Неттлетон, не могли бы вы взять этот журнал и открыть его на двадцать первой странице?

Неттлетон открыл нужную страницу и посмотрел на нее.

– Вы видите заголовок напечатанной здесь статьи?

– Вижу.

– Не могли бы вы зачитать суду то, что вы видите?

– Всю статью?

– Нет, только заголовок.

– Здесь написано: «Об использовании корректирующих линз для лечения стробизма».

– Благодарю вас. Доктор Неттлетон, можете ли вы назвать ваши очки способом использования корректирующих линз для лечения стробизма?

– Нет, не могу.

– Как же? Разве медвежонок мисс Камминс не косоглаз?

– Косоглаз.

– А разве этот дефект зрения не именуется медицинским термином «стробизм»?

– Да, но…

– И разве ваши очки не исправляют этот дефект?

– Да, но…

– Тогда почему вы не согласны с утверждением, что ваше приспособление использует ваше приспособление для лечения…

– Простите – у меня используются зеркала, а не линзы.

– Линзы, зеркала – все это имеет отношение к оптике.

– Зеркало – это отнюдь не линза. Зеркалом называется поверхность, создающая изображение отражения. Линза же фокусирует лучи света. Это две совершенно разные и…

– Разве ваше приспособление не демонстрирует возможность излечения дефекта, именуемого стробизмом?

– Только в наиболее общем смысле слова. В данном случае нельзя говорить о настоящем стробизме…

– Пожалуйста, ответьте конкретно – да или нет?

– Если интерпретировать это понятие в наиболее широком смысле…

– Ваша честь!

– Доктор Неттлетон, ответьте – да или нет.

– Ну хорошо, да.

– Не будете ли вы так любезны открыть страницу двадцать пятую?

Неттлетон перевернул несколько страниц.

– Вы видите чертеж, изображенный на этой странице?

– Вижу.

– Можете ли вы назвать этот чертеж спецификацией для линз, предназначенных для исправления стробизма?

Неттлетон повнимательнее присмотрелся к чертежу.

– Да, могу.

– Можете ли вы сказать, что она идентична тем чертежам, которые вы сделали для мисс Камминс?

– Ни в коем случае.

– Разве вы не согласны с тем, что они поразительно похожи?

– Ничуть. Линзы предназначены для исправления стробизма, а мои зеркала – для создания оптической иллюзии.

– Эта спецификация была напечатана в вашем отраслевом научном журнале в марте 1987 года. Согласны ли вы с утверждением, что у вас была вполне обоснованная возможность видеть этот чертеж?

– Да, но я его не видел. А даже если бы и…

– А можете ли вы утверждать, что ваше приспособление прибавляет к напечатанному здесь чертежу что-либо новое помимо незначительных изменений?

– Я бы сказал, что эти приспособления в корне различны.

– В самом деле? И чем же они различаются?

– Начнем с того, что приспособление, описанное в журнале, является очками.

– А разве ваше приспособление не является очками?

Неттлетон закатил глаза.

– Ваша честь! – в один голос воскликнули мы с Бреккетом.

– Мое приспособление основано на использовании зеркал, – устало сказал Неттлетон.

– Да, но разве на шее у медвежонка висят не очки?

– Нет. Они не являются приспособлением, способным исправить или улучшить зрение.

– Но на мой взгляд они выглядят очками.

– Ваша честь! – взмолился я.

– Протест принят.

– Вы согласны с тем, что этот предмет выглядит, как очки?

– Да, но он таковыми не является. У него совершенно другое предназначение.

– Но базовый чертеж подобного приспособления напечатан в журнале – правильно?

– Нет, неправильно. Эти приспособления нельзя считать подобными.

– Вам, конечно, известно, что мисс Камминс включила ваши спецификации в свою заявку на получение авторских прав?

Я сообразил, что Бреккет пытается объявить свидетельство об авторских правах недействительным.

– Да, известно.

– Откуда вы об этом узнали?

– Мисс Камминс сама мне сообщила.

– А вы ей сказали, что очки, которые она пожелала включить в свидетельство об авторских правах как часть ее игрушки, не являются вашим оригинальным изобретением?

– Как это не являются?!

– Вы ей сообщили, что чертеж подобных очков был опубликован еще в 1987 году?

– Я об этом не знал. И кроме того, они не подобны.

– Но несколько минут назад вы описали приведенные в журнале чертежи как спецификацию по использованию корректирующих линз для лечения стробизма, не так ли?

– Вы просто попросили меня зачитать заголовок статьи…

– Но вы согласились с тем, что изображенные на чертеже очки были предназначены для этой цели?

– Да, но…

– И вы также согласились, что ваши очки также предназначены для…

– Только в наиболее общем смысле, поскольку…

– Да в каком угодно смысле – но вы согласились…

– Я протестую, Ваша честь.

– Протест принят. Мистер Бреккет, прекратите это.

– Тогда скажите мне, доктор Неттлетон, – вы говорили раньше, что мисс Камминс пришла к вам в апреле этого года и показала оригинальные рисунки придуманной ею игрушки?

– Да, говорил.

– Откуда вы узнали, что эти рисунки были оригинальными?

Ну вот, сначала очки, а теперь уже и сам медвежонок.

– Там стояла ее подпись, – ответил Неттлетон.

– Да, но откуда вам известно, что рисунки не развивали идею, подсказанную другим человеком?

– Ваша честь, я протестую!

– Я вынужден поддержать вопрос, мистер Хоуп. Доктор Неттлетон ранее описал эти рисунки как оригинальные. Доктор, ответьте, пожалуйста.

– Ну, мне неизвестно, откуда появилась эта идея, – признал Неттлетон. – Мисс Камминс сказала, что это ее идея, и я предположил…

– Точно так же, как вы сказали ей…

– Я протестую! – …что идея очков принадлежала вам, в то время как…

– Я протестую! – …в то время, как их чертеж…

– Я протестую! – …уже был опубликован, причем очень давно…

– Ваша честь, я протестую!

– Протест принят, – сказал Сантос.

– Вызывайте ваших свидетелей.

Все три окна выходили на восток, и из них нельзя было увидеть стоянку. Зато из них открывался вид на уличный переход, маленький магазинчик, киоск, торгующий видеокассетами, прачечную, химчистку и бар. У входа в бар стояли два белокурых бронзовых полубога (на вид – из тех бездельников, которые целыми днями валяются на пляже), одетые в футболки и мешковатые шорты, – наверно, ждали, пока тот откроется. В прачечную вошла женщина с узлом белья. Из одежды на ней были купальник и сандалии. На улице по-прежнему было солнечно и жарко.

Уоррен посмотрел на часы.

«Ну что ж, за работу», – подумал он.

Он снял с софы подушки и разобрал ее – разбирать оказалось очень просто, даже пятилетний ребенок справился бы, – надеясь, что обнаружит аккуратно сложенное белье. Вместо этого он увидел сваленные в кучу простыни, подушки и единственное одеяло. От постели слабо пахло потом и еще непонятно чем. Уоррен сдвинул белье, надеясь обнаружить хоть какую-то деталь, которая подсказала бы ему, насколько он прав в своих предположениях, но так ничего и не нашел. Так что он сложил софу, вернул подушки на место и повернулся, чтобы еще раз осмотреть комнату.

Из окон за его спиной лились потоки солнечного света.

Кондиционер отсутствовал, и, естественно, в комнате стояла жуткая жарища. На полу рядом с софой валялась розовая ночная рубашка, обшитая кружевами. Уоррен поднял ночнушку, подержал в руках, внимательно изучил. Положил было на софу, потом подумал, что хозяйка вполне может помнить, где она оставляла свое имущество, и бросил ночнушку на прежнее место. Он осмотрел пол, но опять не обнаружил никаких подсказок.

Порылся в комоде. Опять ничего. Осмотрел стенку – помесь книжного шкафа, бара, стереосистемы: несколько черных деревянных полок, опирающихся на черный металлический каркас. На одной из полок стоял проигрыватель для компакт-дисков и магнитофон, но телевизора не было.

Еще один скверный признак. Но Уоррен вопреки всем этим признакам продолжал надеяться, что он ошибается. Круглый стол, деревянный, побольше кухонного. Два стула – точно такие же, как на кухне. И стол, и стулья задвинуты в угол, слева от входной двери. На столе телефон, по полу тянется провод. Рядом с телефоном раскрытая записная книжка.

Уоррен отодвинул стул и сел.

Дальнейшее слушание превратилось в потасовку по принципу «а он сказал», «а она сказала».

Я, как представитель Лэйни, доказывал, что Глэдли Косоглазик целиком и полностью разработан ею, что она нарисовала эскизы этой игрушки в начале апреля этого года, вскоре после этого проконсультировалась с оптометристом, в мае оформила авторское свидетельство и прилагающиеся к нему документы, и тогда же зарегистрировала торговую марку и название игрушки. Я доказывал, что косящие глаза и исправляющие косоглазие очки являются неотъемлемой частью облика и отличительным признаком медвежонка. Я доказывал, что на идею сделать эту игрушку Лэйни навели воспоминания об собственных страданиях – тут я попросил Лэйни посмотреть прямо в лицо судье Сантосу, чтобы он мог убедиться, насколько глаза медвежонка похожи на ее глаза, – и о песенке, которую она еще маленькой девочкой выучила в своем городке, Винфилде.

Бреккет же доказывал, что Бретт Толанд – сам по происхождению южанин, уроженец Теннесси, – был вдохновлен той же самой песенкой и подсказал эту идею Лэйни еще в то время, когда она работала на фирму «Тойлэнд», а в ее контракте указывалось, что все плоды ее труда переходят в полную и исключительную собственность компании. Бреккет утверждал, что Толанд попросил Лэйни сделать для него эскизы этой игрушки, и что она нарисовала их в сентябре прошлого года, за три месяца до ухода. Медвежонка, которого мистер Толанд планировал выпустить в продажу к Рождеству, назвали Глэдис Косоглазик. В очках его медвежонка использовались не корректирующие линзы и не зеркала, а обычные вставки из прозрачной пластмассы, на которых были нарисованы не косящие глаза. Бреккет также доказывал, что эти очки тоже разработала Лэйни по заказу мистера Толанда, а то более сложное приспособление, которое она позже заказала доктору Неттлетону, было всего лишь развитием первоначальной идеи мистера Толанда.

Это Он украл идею.

Это Она украла идею.

Так оно все и шло.

Уоррен знал имена большинства жителей Нового города, с которыми она могла захотеть связаться, но ни одного из этих имен в записной книжке не оказалось. Возможно, она ездит не в Новый город, а куда-нибудь в другое место. Возможно, она решила, что там она будет чересчур бросаться в глаза – хорошенькая светлокожая блондинка в негритянском районе Калузы. Возможно, она нашла другое место, где можно получить то, что ей нужно, – если действительно нужно, если он не ошибся. Уоррен лениво пролистал книжку, стараясь не пропустить ни одной знакомой фамилии, но имена шли все какие-то незнакомые. На вид она была чиста, как новорожденный младенец. Уоррен закрыл книжку и еще раз оглядел комнату.

Она не ожидала, что кто-нибудь явится сюда и примется обшаривать квартиру. Значит, у нее не было необходимости делать тайники во всяких нелепых местах – под абажуром, или, скажем, в туалетном бачке. Вроде бы следовало согласиться с тем, что он промахнулся, уйти отсюда и пригласить ее на обед в самый шикарный ресторан города. Но Уоррен слишком хорошо знал эти признаки.

Он еще не успел обыскать ванную.

Сантос заявил, что суд не обязан решать, не украл ли доктор Неттлетон идею своего приспособления из журнала «Оптика и линзы» – кстати, лично он, судья, не думает, что такая кража имела место.

– На самом деле, я нахожу эту дискуссию неуместной и отказываюсь ее обсуждать, – сказал он. – В задачу суда входит определить, является ли медвежонок Толандов, именуемый Глэдис, копией медвежонка мисс Камминс, именуемого Глэдли, и имело ли место нарушение авторских прав.